В тот вечер, когда впервые была приведена корова, было достаточно много радости и один стакан молока. У этой коровы, видите ли, стресс от переезда. Стресс. У коровы! Коровы тоже люди. Но зато какого большого значения был этот один стакан! С тех пор все у нас переменилось. Конечно же, не сразу, но уверенными шагами, в лучшую сторону.
- Пап! - обратился Кирилл стоящий меж отцом и матерью. Он боялся подойти ближе к огромному созданию - корове, по этому держался в пределах родительских границ.
Мы уже находились в старом гараже, сделанным из самана, (это такие блоки, похожие на кирпичи, самодельные из глины и соломы), переделанным под стойло. С тех пор, кстати, это помещение никогда не звалось иначе как сарай. Почему не коровник, хлев, или загон? Есть этому лишь одно объяснение, связанное с долгим проживанием матеренных родителей в краях Северной Осетии.
- Пап! А кто это? - спрашивал Кирилл.
Я стоял позади всех как и полагается младшим и не мешал, но внимательно за всем наблюдал, как корова машет хвостом, чуть ли не сметая стоящих рядом, настолько корова выглядела для нас огромной и мощной. Ее шкура вся ходила ходуном, что называется. То есть, в буквальном смысле, ее шкура дергалась, шевелилась, дрожала время от времени как будто кто-то подавал разряды электрического тока. Однако стояла корова уверенно и твердо, и, казалось, ничем сейчас ее не сдвинуть с места, как истукан, ей богу. Большие уши, тоже всегда приходили в движение, словно, как мне показалось, ими она пользуется как крылышками. Не говорю уже о вечно движущейся челюсти. Жвачку жует.
- Это корова! Не видишь, что ли? - отец выглядел очень довольным и, даже глупый детский вопрос не раздражал его.
- А как её зовут?
- Красотка, - с счастливой улыбкой отвечала мать.
- Только не подходите к ней сзади, - предостерегал папа, - хоть она не лошадь, но мало ли, взбрендит (взбредет) в голову и как сандальнет (то есть ударит), копытом. Голову сразу оторвет.
Мы и без этого были напуганы внушительностью твари.
- Красотка, - успокаивающе говорила мама, - так, как нас, детей, она утешает, когда мы в горе, - поглаживая интенсивно большой торчащий бок, видя то, как она напугана, - не бойся! - И действительно, лихорадочная дрожь шкуры проходила, биения себя по бокам хвостом уменьшалось, а жевание становилось размеренным и медленным. - Все хорошо. Красотка, - ей это явно нравилось и успокаивало.
- Ну все, пацаны, - выводил нас отец из помещения, - идите домой.
- Но мы хотим с вами, - законудил я.
- Нет. Мы сейчас уже придем.
Кирилл уверенно пошел домой и я последовал, как обычно, за ним.
- Фу-у-ух! - тяжело и облегчено вздохнул отец. - Ели дотащили её до дому.
- Да ты что?! - искренно удивлялась мать.
- Да вообще, ни в какую не хотела идти. Вот что значит корова, как человек!
- Чувствовала...
- До парома (позже подробнее будет разъяснены детали именно нашего парома) пока её вели, Сережка (муж отцова сестры), с деревни мужик и то говорил, что "не, не доведем!", так сильно она металась. А там, паромщики, видимо уже не раз сталкивались с таким, помогли кое как её затащить. У них был лом и двое сзади толкали ломом корову, а нас, двое, спереди за рага тащили. Но только она оказалась на пароме тут как отрезало. Все! Встала как вкопанная, смирно и не шелохнулась до конца поездки.
- Кошмар!
- Ужас, что значит "тупое" животное! - важно заключил отец с весьма весомым подтекстом о чувствительности животных.
- Она вон, до сих пор отойти не может, видно, что у неё стресс.
Мы с братом просыпались так же рано как и отец, который собирался на работу, но теперь он вставал еще раньше, чтоб с ночи убрать навоз за коровой и вынести его на огород, затем насыпать сена в большую коровью кормушку сбитую из досок и налить воды, и нам тоже хотелось вставать так же рано. Да и день, от этого, становился длиннее, что сулило больше приключений.
С каждым днем мы все ближе приближались к Красотке; то бок почесать удастся, то морду почухать, и с каждым днем, она приближалась к нам; давала все больше молока.
- Володька, - восторженно встречала мать отца, вечером, спустя примерно неделю, после появления коровы. - Молока-а, - певуче завывала она концовку этой фразы, тем самым выделяя свое восхищение, - тьма!
- А ну! Дай попробовать.
- Ой... а мы все выпили, но один стакан я оставила.
И она подала его. Тот залпом, -сразу видно, что уставший и голодный, - выпил молоко. Докончив стакан, отец выразил свое восхищение протяженным и чуть хриплым "Ааа-ах"!
- Я сейчас еще пойду доить её, а то у неё уже вымя полное.
Папа, тут же, как обычно, занялся делами, - не снимая рабочую одежду - с печкой, а мама пошла доить. Затем отец так же отправился в сарая убрать навоз и покормить животное.
- Пацаны! - громко подзывал нас отец зайдя с мамой в дом.
Мы выбежали на встречу и пересекались на кухне.
- Кто хочет парного молочка?
Мы не знали что это, но звучало очень заманчиво, по этому оба с восклицанием закричали:
- Я!
- Я!
- Сейчас, - говорил папа, - маманя процедит его и даст.
Мать уже натянула марлю, сложенную в несколько раз, на бидон, и переливала туда молоко, с ведра, в которое подоила корову. От этой процедуры исходил парок.
- Вот, - подала мать стакан молока отцу!
- На, кто первый? - он протянул его нам.
Конечно же, Кирилл.
- Ну как? - спросил папа.
Кирилл аккуратно, предварительно понюхав, сделал ели заметный глоток.
- Фе-е. - сморщился брат.
- Сам ты, "Фе-е"! - отреагировала мать, будто оскорбленная.
Мне, даже показалось, будто её влажные глаза мигнули на свету слезной печалью и разочарованием.
- Ты что! - тут же, защитно заговорил папа но не в укор сыну, забирая у него стакан. - Вкуснятина такая! А ты... На, Дениска, хочешь попробовать.
На самом деле, уже не очень-то и хотелось.
- Да, хочу! - ответил я с еще оставшимся азартом дегустации, но уже более настороженно, с неким опасением.
Кирилл смотрел на меня так, будто сам сейчас будет пить и он скривил такую противную физиономию, словно я собрался пить полынь.
Все замерли в ожидании, как отреагирую я.
- Эа-а-а! - протяжно заключил я, совсем как отец до этого по приходу домой, выпив до дна стакан теплого парного молока. - Еще! - потребовал я давая понять, что мне очень сильно понравилось.
Все были в восторге! Правда, мне совершенно не понравилось это пойло. Точнее, понравилось оно мне лишь потому, что я не хотел расстраивать родителей, тем более маму. По-этому, я с легкостью смог претерпеть противный запах, странный привкус сена, коровы, навоза, вымени и, что было самое ужасное, я смог перетерпеть его теплоту, которая почти смогла вызвать рвотный рефлекс у Кирилла. А, ведь Кирилл был сильным, как мне казалось до этого. Так что, мне понравилось, правда, и я готов был выпить ещё, но и так же, мне было противно и не хотелось его вовсе. В тот момент, я конечно же всего этого словно не заметил, - гадкости, в смысле, не заметил, - потому что слишком любил маму с папой. С моей стороны было бы крайне жестоко пренебречь их труд и старание. Но, моя почти не искренность, - ведь мне искренне и хотелось ещё молока, и, также искренне не хотелось, - привела к тому, что на протяжении всех лет, сколько у нас была корова, мне давали пить это парное молоко. Его, как оказалось потом, пил только я. Ни мать, ни отец, ни сестры и ни брат - ни кто не любил парное молоко. Я тоже не любил, но они все его не пили, а я - пил.