После яркого июльского солнца, оказаться в темном, безоконном коридоре, было ослепительно темно. Разве что тонкая полоска луча солнца, слева выглядывающая из-за плотной тканьевой шторки отделяющая другую часть коридора, давала ориентир в пространстве.
Толкнув тяжелую и скрипучую, деревянную дверь, я очутился в прихожей, где слева у стены стоял закрытый шкаф для обуви, (обычно на нем валялись шляпы, шапки, шарфы), а на стене находилась вешалка для верхней одежды с козырьком для шляп, но, детям ведь высоко было доставать до него, по этому им почти никто не пользовался. Вдоль этой же стены находилась еще тумбочка, уже в другом углу. С права был диван и справа от дивана еще одна небольшая тумба.
Следующая комната - кухня. Мать там как раз до готовила обед.
Я подбежал и обхватил горячую, мягкую, необъятную, со словами: "У-у, мамочка!". Да, я был теленочком с присущими ему нежностями.
- Дениска, - сразу заметили она меня и откавырнула от себя, чтоб не мешал ей, - борщ сядь поешь.
Видимо другая часть семьи уже поела, потому что стол был пуст и отец с Кириллом смотрели телевизор в зале, лежа на большем диване, разложенном в кровать приставленным к стенке. На самом деле, за столом у нас ни кто ни ел. Редко бывало, что кушали за столом. В основном, это бывало при спешки, когда куда-нибудь опаздывали, или если провинишься в чем, то ешь за столом, а ещё бывало, что у мамы начинались воспитательные и культурные заскоки, тогда она тоже сажала за стол и говорила: "Все нормальные люди едят за столом. Ешь медленно, а то как с голодного края! Не клади локти на стол! А ты руки мыл?"
- Опять борщ?! - возмущенно спросил я, но не потому, что не любил его и есть не хотел, а потому, что так папа всегда маме говорил. Мама, то ли любила его, то ли, просто ничего другого не хотела варить, всегда готовила борщ и только потом картошка-пюре и прочее разнообразие.
- Да.
- Ну ладно. Буду!
Не успел разглядеть, что за фильм идет, как на столе уже стояла тарелка доверху набранная борщем. Да и вообще, в детстве мало придаешь значение кино, телевизору. Как пустой звон были фильмы для меня, ничего не понимал, хоть убей, не вспомню, что за фильм шел. Наверное, что-то про ковбоев, потому что не интересные фильмы мы не смотрели, чтоб зря телевизор не включать и электроэнергию не мотать.
- Вот, - окликнула мама, - бери и иди в зал. И только разлей мне! - наказала она продолжая, что-то стряпать.
Терпеть не мог я эту тарелку, плоскую, большую, полную борщем. Но, не создавая лишней суеты, я взял её и медленно, держа равновесие шел в зал к отцу с братом. Они смотрели кино на старом телевизоре. Дойдя до середины комнаты, я понял, что не подготовил себе место для обеда и, с высунутым кончиком языка, я старательно вернулся на кухню. Поставив тарелку взял табуретку, отнес его в зал и поставил к дивану. Затем сново проделав тот же маневр с тарелкой борща обратно, с кухни в зал, я наконец-таки принялся кушать, предварительно наломав хлеб и бросив его в тарелку. Так не слишком горяче было есть, да и размякший, напитавшийся юшкой, сочный хлеб елся гораздо охотнее и приятнее.
Кино уже кончалось, как на зло и мой брат вскочил:
- Пойду гулять. - сказал он и ушел. Он никогда не ждал меня. Я его всегда ждал, я зависел от него как от старшего брата, хоть иногда и принимал самостоятельные решения гулять, или оставаться дома, без него. Обычно я предлагал ему что-либо, он - нет, только если подлость задумал, или издевку, тогда да.
Набитым ртом я не успел ничего сказать. Торопясь я давился. Хорошо, что никто этого не видел, а то родители точно сказали бы, чтоб не торопился, что я опять, двадцать пять, давлюсь, как будто гонится за мной кто-то. А давился я действительно постоянно, не умел спокойно есть, даже если никуда не тороплюсь все равно, - давлюсь.
Не убрав за собой тарелку, я ринулся вдогонку за братом. Пару раз стукнулся о косяки плечом, при том, одним и тем же, и ни какой боли, разве только потом, перед сном, лежа на своей постели почувствую назойливое нытье в нем и увидев синяк, с гордостью усну похвалив себя за ранение.
- Ди-ма! - выкрикивал Кирилл по слогам стоя у забора, ожидая вызволить соседа из дому. - Ди-ма!
К этому времени я уже подбегал к нему и тоже, с новыми силами выкрикнул, Дима. Про дверные звонки мы не слышали. Родились в частном секторе, от куда на нашей улицы и на близлежащих, могли быть звонки на деревянных, крашеных, заборах? Заходить во дворы было вообще-то опасно, можно было встретить сторожа-собаку. В основном это были маленькие, агрессивные дворняги, но выглядели они почти всегда безумно и даже просто проход мимо того, или иного двора; даже не подходя к калитке, тут же можно было услышать брызжущей слюну, разрывающийся лай собаки. И не возможно было поверить в россказни о том, что собака лает, потому что боится. Собака лает, потому что она зла на то, что ты проник на их территорию и они знают, что другие люди, незнакомые, хотят причинить вред их кормильцу, родному хозяину, хозяйке, по этому, они злые потому, что люди бывают злыми и жестокими. Они не любят ни кого кроме своих, разве что, только щенки любят всех, они глупы и еще не знаю на то способен человек.
К примеру, мы знали одного нашего соседа, жившего по другую сторону дороги и выше по улице, которого звали Миша, так вот, мы так же знали, что он, со своим другом, вешают кошек у себя чердаке и душат щенков. Я не знал, зачем они это делают, но при этих мыслях, мне становилось плохо и я старался не думать об этом и боялся Мишку, однако, бывало, заигравшись в мяч, я и не замечал как мы со своими друзьями играемся уже с Мишкой и его друзьями. Они были старше нас лет на пять-шесть и я боялся, что когда стану старше, то буду душить котов и избивать щенков и вообще, может быть мне придется дружить с этим Мишкой. Но хорошо, что у нас был друг Димка. Он тоже был года на четыре старше меня, однако он дружил и играл со мной и с братом: мы строили шалаши во дворе, прям как у индейцев, забив части бамбуковых удочек в землю и связав их сверху проволокой, только ткани не было, чтоб обтянуть вигвам, но была клеенка, ей мы и обтягивали шалаши; еще мы в машинки играли во дворе у Дмитрия, потому что у него была песочница; еще в прятки во дворе и в догонялки, и многое еще во что играют дети в то и мы играли.
- Давай вместе, - предложил Кирилл, чтоб громче было.
- Давай, - согласился я и приготовился ожидая команды от брата.
- Раз, два, три.
На "три", я набрал воздуха побольше и как сильно только мог выкрикнул первый слог:
- ДИ... - но заметив, что брат не кричит, а смотрит на меня с подвохом, оставшийся слог я тихо проговорил как сдувшийся шарик, - ... ма. Ах ты ж! - Опять он меня подколол, а я свел не довольно брови, - Ну-у.
Кирилл засмеялся.
- Ну ладно, ладно, Денис, давай теперь вместе.
И я ему сново поверил. Сразу же поверил не тратя время на обиду, или на доказательства существования собственной гордости.
- Раз, два, три.
- ДИ-МА! - выкрикнули мы одновременно, но в тайне я знал, что кричал громче, от чего и был доволен. Скорее всего кричал я не громче, просто в своей голове слышал только свой крик.
Выскочила бабушка.
- Чего кричите?! - не довольно отозвалась она, затем спокойнее, - Дима спит. Когда проснется так выйдет.
Просить ее о том, чтоб разбудили его, было бесполезно, уж очень она оберегала Дмитрия. Я, вообще днем никогда не спал, но исключения случались и нас родители всегда будили без опасения. Да и для нас с братом, выйти, отозваться на зов товарища было куда важнее личных интересов и так было до определенного времени: до того, когда дети становятся старше, когда люди становятся взрослыми и крайне эгоистичными.
- Денис - дурак. - выпалил старший брат и убегал, но не в обиду сказав, а чтоб я погнался за ним.
- Сам дурак! - буркнул я и погнался за ним по всему двору.
Не заметив течение времени к нам пришел Димон, наш друг, и мы продолжали бегать по двору, друг за другом: то они за мной, то я за ними, то я с другом за братом. Как дети.