Я вошел в класс. Шум, гам, смешки, возня на задних партах, отдельные, повисшие без ответа реплики, усиленные прекрасной акустикой. Девушек было больше, чем парней. Именно в этом десятом классе. Я подбросил теннисный мячик на ладони. В моей руке он претерпел ряд трансформаций и превратился в резиновый, с яркой малиновой окантовкой. Голоса стихли. Все смотрели на меня. Улыбнувшись, я еще раз подбросил мяч и произнес:

- Сейчас мы с вами сыграем в одну игру. Я буду бросать мячик вам, а вы мне его возвращать. Это очень просто. Главное, следите за ним и держите руки наготове. Итак, начнем?

Класс воспринял предложение без особого энтузиазма. Тут и там расцвели ухмылки, начались перемигивания. Кто-то повертел пальцем у виска.

Первые десять бросков прошли мучительно. Но, мало-помалу все втянулись в это бесхитростное занятие и вошли в раж. Мяч стал прилетать ко мне со все возврастающей скоростью и практически снайперской точностью. Естественно, кто-то метил в лицо. Я принимал снаряд, слегка его модифицировал и отправлял обратно - мне было интересно, заметит кто-нибудь на этот раз изменения или нет.

Это оказалась девушка. Она вскрикнула. Я обратил внимание, что она одета в белые брюки и черную блузку. Мяч в ее руке дико менялся, пока в конце концов не превратился в мыльный пузырь. Переливаясь радужным, он выплыл с ее ладони, поднялся вверх, замер где-то на высоте ее лба и лопнул.

М-да, - сказал он, - Наверное, с самого начала они предположили, что ты фокусник. Очень интересный сон. Неординарный.

Он слегка ослабил галстук и откинулся на спинку стула. Сегодня он пришел в черном костюме и это, отчего-то, слегка меня нервировало. Кафе стало потихоньку заполняться. Пришла пожилая супружеская чета, затем болезненного вида молодой человек, тенью скользнул внутрь и занял дальний от нас столик.

-Это действительно опасно, понимаешь? - женский голос вклинился в промежуток между лязгом игрового автомата у меня за спиной.

-Нет, - возразил мужской недовольный. - Не понимаю. Я же не твои деньги проигрываю! Уймись!

Я перевел взгляд на собеседника.

- У этой истории есть продолжение.

- Да? - он вскинул брови.

Сигарета в его руке неестественно замерла, и в какой-то момент мне даже показалось, что застыла тонкая струйка дыма, уходящая к потолку.

- Из той же оперы? - спросил он.

Я кивнул.

Мне внезапно пришло в голову, что девушку в черной блузке и белых брюках я видел наяву. Во всяком случае, сходство было поразительным. Это произошло так. В 1993 году, летом, я сдавал вступительные экзамены в Университет, на отделение проектирования и постройки судов. В промежутках между экзаменами я немного расслаблялся и шатался по книжным магазинам, в поисках подходящего чтива. В тот раз я купил книгу Ури Геллера "Моя история" и, зажав ее под мышкой, возвращался домой. Вдоль моего квартала тянулась длинная заасфальтированная дорожка, я очень любил ее за странную, не характерную для этих мест чистоту и ухоженность. Минуты через две, я обнаружил, что впереди меня идет девушка, одетая в черный топик и белые шорты. Она несла тяжелый пакет с фруктами. Пакет был ветхим, с многочисленными "пробоинами" и рваными "ранами". Я взглянул на него и подумал, что это чудо, что он еще как-то выдерживает такой вес. И тут он, словно согласившись со мной, со вздохом разорвался, выпустив на свободу десятка три груш, которые немедленно раскатились по земле. Пара из них мягко ткнулась в бордюр. Негромко чертыхнувшись, девушка бросилась за ними вдогонку. Помню, я опустился на корточки и аккуратно положил книгу на асфальт. А потом принялся сгонять беглецов в кучу. Получалось вроде неплохо. Вдвоем мы кое-как связали узлы пакета, и я поднял его очень осторожно, не решаясь отдать ей.

- Я помогу донести, - сказал я.

Девушка подобрала книгу.

- Меня зовут Ольга, - сообщила она. - Спасибо.

- Не за что, - я поплотнее обхватил свою ношу, помедлил и назвал себя.

- Странно, что вы сразу представились.

Она улыбнулась.

- Не сейчас, так потом. Так почему же не сейчас?

У нее были карие глаза, простые прямые волосы до плеч и красивое, хотя и несколько вытянутое лицо. Внезапно я увидел ее всю и именно это отпечаталось в моей памяти, как фотография. Голова слегка наклонена набок, в глазах веселье.В правой руке моя книга, Левая делает неопределенный жест в сторону. И что-то еще, что-то неуловимо знакомое..

- Что-то вы на меня засмотрелись, - она легко прикоснулась к моему локтю и мы двинулись в путь. - Где вы живете?

Оказалось, что наши дома практически соседствуют. И она тоже очень часто ходит по этой дорожке.

- Я учусь на кулинарном, - внезапно сказала она. - На втором курсе. Мне нравится. Многие мои знакомые говорят - что ты там забыла, неужто тебе не хочется чего-то более престижного? А я им отвечаю - мне это нравится, а если мне это нравится, то я с этим не пропаду, верно?

Я не нашелся, что ответить, возможно потому, что своей неожиданной откровенностью, она поставила меня в тупик, а может быть просто в ее словах не было изъяна. Она говорила правду.

Мы дошли до ее подъезда и остановились.

- Здесь я живу, - сказала она. - На четвертом этаже.

- Тогда давайте поднимемся, - предложил я. - Я отдам вам пакет у двери.

Она кивнула и вбежала в подъезд. Я медленно потащился следом. В лифте я отдувался и фыркал, чтобы не разговаривать, а она только хихикала, прислонившись к стенке. На ее этаже, какая-то облезлая кошка вылизывала остатки шерсти. Ольга отперла дверь и я отдал ей пакет, умудрившись одновременно забрать свою книгу.

- Подождите, - предупредила она и исчезла в недрах своей квартиры. Чтобы тут же вернуться. - Зайдете?

Я подумал..нет. (Кретин?).

В другой раз, наверное..

- В другой раз, - сказал я. - Сейчас не могу.

Что-то потускнело в ее глазах.

- Жаль, - услышал я в ответ и у меня отчего-то закололо в сердце... - С вами было весело.

И дверь захлопнулась.

Перед моим носом.

Навсегда...

По мере того, как я все это ему рассказывал, мне казалось, что выражение его лица меняется от сравнительной заинтересованности до приветливого безразличия... Впрочем, я почти сразу понял, что эта равнодушная усмешка никогда не покидала его губ и никакого сочувственного любопытства в ней не было.

Он еле заметно пошевелился на стуле.

Некоторое время мы молчали. И вообще вокруг повисла тишина, в которой только женский голос продолжал безнадежно кого-то убеждать:

- Но ты же можешь все поправить..

Неожиданно он спросил меня:

- Жалеешь?

И я сразу ответил:

- Нет.

Это прозвучало фальшиво.

Но он не стал ничего говорить, только смотрел куда-то в неопределенность. И снова только сигаретный дым и горьковатый привкус кофе. Я чуть скосил взгляд и мельком окинул им пожилую пару за столиком., отметив, что они сидят неподвижно, а мужчина ласково смотрит на женщину, положив свою ладонь поверх ее. Высокие бокалы между ними были нетронуты. Пузырьки газа в шампанском поднимались медленно, так, что казалось, просто висели в нем. Я ощутил как ко мне начало подкрадываться некое неопределенное понимание, когда обрывок разговора, раздавшийся справа от меня, за плечом, внезапно все вернул на свои места. Разразился металлической трелью игровой автомат, хлопнула дверь, с грохотом сдвинулся стул и один невидимка сказал другому:

- Уступи мне место!

- Тебе помочь?

- Нет-нет, я сама...

Я понял, что пора переходить к основному рассказу и нарочито бодро произнес:

- Да, у этого сна есть продолжение. И я не погрешу против истины, если скажу, что сон, который я увидел вслед за первым, вместил в себя целую жизнь.

Мгновенно оживившись, он сфокусировал взгляд на мне. За все это время он так и не затянулся своей тлеющей сигаретой.

Да? - поинтересовался он, - И как же?

Я был самым молчаливым парнем в этом классе. Угрюмым меня при этом было назвать нельзя, но и особо дружелюбным тоже. Я больше интересовался релятивистской физикой, чем отношениями между людьми. И если другие обменивались смайликами и записками, то я обменивался очередной книгой с невзрачной седой библиотекаршей. Нас даже прозвали идеальной парой. Но я в общем-то не обижался. На уроках, в своей тетрадке я чертил квадраты и треугольники, напряженно размышляя над фазовым переходом в анизотропном пространстве. Треугольники и квадраты заканчивались и формулы ложились на бумагу одна к одной.

Не знаю, когда я впервые обратил на нее внимание, а самое главное, почему. Для меня, повторюсь, неинтересно было не то что вступать в длинные разговоры с людьми, а даже подолгу за ними наблюдать. К тому времени мы вместе проучились три года и этот класс был выпускным. Она любила носить черные блузки или кофты и белые брюки. Даже куртка у нее была черной. Ее звали Надежда.

Наверное, по меркам психологов - практиков, по пятибалльной шкале контактности она являлась круглой отличницей. Я же еле-еле тянул на "единичку". На одном из уроков я зачарованно наблюдал, как она шутит со сверстниками. Те смотрели ей в рот, а иные кое-куда еще... Но это стоило того. Ее красота была втягивающей как воронка смерча, который приближался ко мне все эти годы и когда он захватил меня, я едва успел спросить себя, как же это случилось, почему я раньше не обращал на нее внимания, насколько же был глух и слеп. Не видел... Теперь же я чувствовал что-то вроде электрического разряда в теле, как только она оказывалась рядом. Или же просто я слышал ее голос...

Дома, разглядывая себя в зеркале, я не видел оснований считать себя уродом, но, конечно же, и красавцем тоже. Я был обычным.

И в один прекрасный день это случилось.

Я шел по рекреации на втором этаже, когда услышал тихие всхлипывания. Повернув голову, я ощутил головокружение и мгновенно испытал шок. Я увидел ее, скорчившуюся в углу. Она сидела на грязном полу, закрыв запястьями переносицу. Мне показалось, что я сейчас свалюсь в обморок, но вместо этого, я подошел, присел перед ней на корточки и ровным голосом спросил:

- Что случилось?

Она отняла руки ото лба и я с облегчением вздохнул - с ее лицом все было в порядке.

Минуту она смотрела на меня так, будто пыталась узнать, а потом сказала:

- Что тебе нужно?

Слова вырвались из меня сами собой:

- Мне нужно знать, что с тобой.

Еще минуту она придирчиво изучала мои глаза, лицо, руки. И это закончилось следующим:

- А тебе это так важно?

И снова я ответил без раздумий:

- Да.

Ее взгляд успокоился. Она глубоко вздохнула. Затем - "пха" - легкий выдох обдал мне лицо. Она смотрела прямо на меня.

- Ну, если для тебя это так важно, то знай - у меня все нормально.

Она легко поднялась, и я увидел пакет, на котором она сидела. На нем была изображена девушка, пьющая мартини.

Рука взъерошила мне волосы. Короткий смешок и вслед за этим цокот удаляющихся каблуков. Ее каблуков.

Я подумал, что, наверное, не смогу подняться и распрямиться в полный рост. Но мне это удалось.

И моя душа отнюдь не ликовала.

Проходя мимо ее парты, я положил пакет с тетрадками на самый краешек.

А потом я снова смотрел, как она шутит со сверстниками и те заглядывают ей в рот, или пялятся на ее прелести, и тогда я стал понимать, что за любую ложь приходиться платить, даже если она приносит удовольствие другим. Лгущий платит тройную цену, если не большую...

Шли недели. Осень сменилась зимой. Но погода по-прежнему оставалась осенней, с резкими порывами ветра и противным въедливым дождем. Я забросил свои занятия по релятивистской физике. В моих мыслях безраздельно царила она. Надежда. Я продолжал наблюдать за ней исподтишка, не решаясь вступить в прямой разговор. Пару раз она на ходу кидала мне "как дела" и я отвечал "нормально". Но, я заметил, что у нее нет парня. Она никого к себе не подпускала. Это давало какую-то слабую иллюзию минимального шанса. И этой иллюзией я стал жить. Я не фантазировал и не мечтал. Скорее, думал и чувствовал. И с каждым днем меня все больше и больше пригибало к земле. Я стал рассеянным и нервным. До сих пор обычно равнодушный к издевательствам учителя литературы, который не упускал случая прервать ход моих мыслей въедливым замечанием или ехидным вопросом под общее веселье, я однажды отреагировал на его очередную реплику в совершенно несвойственной мне манере. Я поднялся и в наступившей тишине класса порвал учебник надвое, молча бросил половинки к ногам своего мучителя и вышел вон. Откуда только силы взялись. По пути к вестибюлю я думал, что же я такого только что натворил. Это продолжалось, пока на середине лестницы меня внезапно не прошибло: "Меня исключат". Мне, шестнадцатилетнему, тогда казалось, что тяжесть содеянного предполагает такой и только такой исход...

От безнадежных мыслей меня избавили поспешные шаги и ее возглас:

- Подожди!

Я резко повернулся. Она подходила ко мне, поспешно вытирая слезы.

- Ты ведь не прогонишь меня? Я.. с тобой...

Я онемел.

Она стояла передо мной, переступая с ноги на ноги, а потом неожиданно подняла руки к моему лицу и прижала ладони.

- Ты единственный... настоящий. Я больше не буду плакать.

Я хотел что-то сказать, но вместо этого просто шагнул вперед и обнял ее. И вот так это и случилось. И вот так это все и началось.

- Этого никогда не было!

Меня толкнули в плечо. Какой-то подросток пятился в сторону столиков, со смехом отбиваясь от своих преследователей, таких же запыхавшихся и веселых.

- Не было! Не было!

- Было! - дразнились они.

Мне захотелось встать и повернуться, но что-то в его взгляде мгновенно приковало меня к месту. Он был пустым и заледенелым и в этой темной пустоте его слегка прищуренных глаз я обнаружил две мертвые белесые точки, отмечавшие блики света у самых зрачков, абсолютно черных и неживых. Самого света в этих точках не было, словно кто-то просто нарисовал вокруг них глаза, оставив бледно-желтые кусочки холста не закрашенными.

- Учти, в следующий раз может не так повезти! - крикнул один из мальчишек у меня над самым ухом, и вся ватага внезапно исчезла из виду. Я помотал головой.

- Продолжай! - неожиданно мягко попросил он.

Меня не выгнали из школы. Да это было и невозможно в выпускном классе. От учителей требовали вытягивать всех без исключения, чтобы не портить общую успеваемость. Неприятный разговор в кабинете директора, конечно же, состоялся, но в целом, - все обошлось...

Мы гуляли зимним погожим днем возле ее дома. Надежда радовалась первому снегу как первому поцелую и даже два раза меня намылила. А угнаться за ней было невозможно - бегала она быстро. С нами уже случилось все, что могло случиться с влюбленными, - я узнал ее тело, в сумраке ночной комнаты, какое оно может быть без одежды, как оно может изгибаться, как оно может... нет, это мое дело, эти вещи останутся в моих тайниках... Извини, но это будет так.

А целовались мы так часто, как дышали. Может я преувеличиваю, но на ум приходит именно такое сравнение. И еще - я никак не мог к ней привыкнуть. Она была, как гроза летом, неожиданной, стремительной, наполняющая воздух озоновой свежестью. Попробуй-ка вспомнить запах озона!

Каждый раз был как первый...

Она рассказала мне о своем отце. Он был бывший военный, ныне на пенсии и очень ее любил. Мать умерла давно, когда она только начала ходить в детский садик, - осталось только смутное неопределенное тепло, идущее оттуда, с тех незапамятных времен... Самое интересное, что она осознавала, что была жизнерадостным человеком, это было ее истоком, ее первой и настоящей отчизной. Все остальное она не принимала в расчет... Так, какие-то смешные вещи, которыми почему-то все интересуются. А потом мир повернулся и стал методично бить по ней, равномерно и с нарастающей мощью. Это было ужасно больно. И как защищаться...Люди очень злые. Они знают только слово "сломать".

"Я чуть не ушла, а ты вернул меня. Но только в свою реальность. И теперь ты несешь за меня персональную ответственность. Я на твоем попечении."Она не могла не поиронизировать.

Я прислонил ее ладонь к своей щеке.

"Как хорошо, что это так"

"Повтори это еще раз"

"Как хорошо, что это так"

"Еще раз"

"Как хорошо..."

Выслушав меня, он задумался, подался было вперед, намереваясь что-то спросить, но сразу же снова застыл. Мне пришло в голову, что в этом его движении было что-то от смятого листка бумаги, который медленно, механически, уродливо распрямляется на столе.

Сзади по-прежнему трещал игровой автомат и скрипело под чьим-то задом дерматиновое сиденье. Мне очень хотелось обернуться, но я не мог. Мой визави смотрел куда-то вдаль, однако я все же попадал в поле его зрения, занимая в нем центральное место, будто приманка в ловушке для хищника, приближающегося из-за моей спины.

Что-то с глухим стуком упало, и женщина переступила с ноги на ногу, видимо, чтобы нагнуться.

Лопух! - сердито сказала она.

Это вывело его из оцепенения.

- Ты действительно так свободно ориентируешься в релятивистской физике? - спросил он.

- Шутишь? Кораблестроение я бросил на первом курсе и теперь чистый гуманитарий. Не спорю, я любил в школе физику, но только в рамках учебной программы. Я профан в этих вопросах.

- И ты абсолютно не представляешь себе, что такое фазовый переход в анизотропном пространстве?

- Абсолютно.

- Странно, твой сон-жизнь так глубок в вопросах чувств, что стоит придавать большее значение мелочам. Этот момент с твоим увлечением физикой, он определенно имеет какой-то смысл.

- Да... - начал я, но он не дал договорить.

- Имеет смысл - повторил он, - а ты даже не можешь сказать какой .

- А ты сам разбираешься? - раздраженно спросил я, одновременно удивляясь этому раздражению, которое во мне поднялось.

"Что я здесь делаю?" - внезапно прочертила мое сознание мысль. - "Кто он такой вообще?"

- Я-то разбираюсь, - без выражения произнес он. - Могу и тебя просветить...

- Ну валяй, - разрешил я, еще больше себе поражаясь.

Усмешка появилась и слетела с его губ.

И он заговорил:

- Постулаты квантовой и релятивисткой физики гласят - нет никакого четкого критерия разделения на субъективное и объективное. И нет никакой возможности миновать барьер восприятия. Иными словами, Вселенная невозможна без наблюдателя. И честно положа руку на сердце, даже ты не можешь утверждать, что субъективность или объективность мира это жестко детерминированные категории. Все с чем мы знакомы, так это со своим собственным восприятием. Со времен классической физики до отчаявшегося Макса Планка прошло не так уж и много времени. Но в умах ученых ситуация претерпела значительные изменения. Они стали по большей части похожи на шаманов, танцующих танец поклонения энштейновским постулатам, чем на исследователей, верным путем пробирающихся к истине. Но кое-что они увидели и это повергло их в ужас. Во-первых, они увидели, что элементарных частиц не существует (я вздрогнул). Предел делимости не установлен. Сейчас, реестр ЭЧ перевалил за пять тысяч наименований и продолжает расти. Что это означает? Это означает, что понятие элементарной частицы превратилось в очередную фикцию. То, что раньше считалось незыблемым, на деле оказалось устойчивой идеей в умах людей. Но вот она рухнула. Или просто лопнула. Как мыльный пузырь... Второе, с чем они столкнулись, так это проблема корпускулярно-волнового дуализма. Любая частица это одновременно и волна. А поскольку категория микрочастиц стала растяжимой, то в нее вполне можно запихнуть и тебя. С этой точки зрения, ты самая, что ни на есть натуральная стоячая волна. Она же частица... Это противоречие, насколько тебе известно, до сих пор осталось неразрешенным. Ясно же, что нужна модель, заменяющая нынешний двойственный бред. Но пока этого не произошло. И не произойдет еще долго, пока мы не расстанемся со своими детскими, трехмерными концепциями... В третьих, стабильную картину значительно подпортил принцип неопределенности Гейзенберга, который гласит, что невозможно одновременно определить импульс и координату частицы. Чем-то приходилось поступаться. В пределе это выводило к неутешительным умозаключениям - область микромира для нас попросту запретная территория. И нет никакой возможности получить объективную картину, поскольку сам процесс наблюдения уже искажает эту среду. Получается своеобразный замкнутый круг, - наблюдая, мы воздействуем, воздействие позволяет нам наблюдать. И что первично, в таком случае? Итак, все с чем мы знакомы, так это только с нашим восприятием... Теперь перенесемся в твой мир сновидения. Ты его неоспоримо наблюдаешь и, следовательно, в твоем восприятии он существует. Но, точно так же дело обстоит и с привычным повседневным миром. Чем же отличается первый от второго? Только степенью привычности. И где грань между иллюзорным и действительным?.. Неужто ты думаешь, что глядя на этот стол, ты воспринимаешь его как есть? На самом деле ты актуализируешь обобщенный образ всех столов, которые ты когда-либо видел и по нему строишь этот стол. Конечно, здесь есть сухой остаток. Но ты его никогда не вычислишь. Он просто есть, как своеобразное мерило конкретности - ведь, стол, который ты воспринимаешь, именно этот и никакой другой. И, наконец, скажи мне, не могут ли иллюзорное и действительное меняться местами? Это вполне возможное дело. И быть может тот мир, о котором ты мне рассказываешь - реален, а этот (всеобъемлющий жест рукой) - очередная иллюзия созданная неким умом, твоим или моим или чьим-то еще - без разницы. А может (он усмехнулся), ты всего лишь изображение на плакате, которое я рассматриваю уже целую вечность...

От его пристального взгляда мне стало не по себе.

- Ну и что из этого следует? - спросил я.

Он отвел взгляд и состроил гримасу.

- Да ничего. Ты продолжай свой рассказ, продолжай. Мне интересно, что случилось дальше. Ты ведь здесь чтобы рассказывать. Нет ?

Помедлив, я неуверенно кивнул.

Она не пришла на первый урок.

Я даже не стал его досиживать до конца. Покидал вещи в рюкзак и выскочил из школы. Вот ее дом. Вот ее подъезд. Восьмой этаж. Палец утопил кнопку звонка... Дверь открыл высокий, сухощавый мужчина, весь седой, как лунь, но с великолепной осанкой. Ее отец. Он только взглянул на меня и сразу все понял.

- Заходи, - просто сказал он.

Я вошел на негнущихся ногах и уронил рюкзак на пол. Он поднял его и положил на столик в прихожей.

- У нее жар, - сказал он, - она болеет. А ты ее парень?

- Да...

- Хорошо, - он пробуравил меня взглядом и пошел на кухню, - Хочешь чаю?

- Нет, - прихожая шла кругом, мне показалось, что так бывает при землетрясении, - Пожалуйста... Я хочу увидеть Надежду.

Он неожиданно улыбнулся и кивнул, будто с чем-то соглашаясь внутри себя.

- Успокойся, прогульщик, это простуда. И я ее лечу. Идем.

Он обхватил меня за плечи и подвел к какой-то двери. Постучал. Ее слабое "да" с той стороны. У меня словно включился резервный источник питания. Головокружение прошло, я положил ладонь на ручку двери и толкнул ее вниз. Дверь открылась.

Не спрашивая разрешения, я шагнул вглубь комнаты. Она лежала на кровати, укрытая одеялом до подбородка. Бисеринки пота на лбу, спутанные волосы. Жар стал спадать.

- Зачем ты пришел? - спросила она, - Тоже хочешь заболеть?

У меня перехватило дыхание.

За моей спиной высокий седовласый человек аккуратно прикрыл за собой дверь.

Я уселся на край кровати. Гортань была парализована, я не мог вымолвить ни единого слова. Я мог только смотреть.

- Успокойся, - повторила она слова своего отца, - просто просквозило. Ты же смотришь на меня так, будто я умираю.

Это действительно опасно.

Я сделал нечеловеческое усилие над собой, чтобы не закричать. Слова поднялись из глубин моего сознания, как пузырьки воздуха со дна водоема.

Но ты можешь все поправить.

Кто это, спросил я мысленно, кто ты? Что тебе нужно? Что ты собираешься делать?

Тебе помочь ? Уступи мне место.

И я вышел в о в н е. Будто бы со стороны (хотя почему будто бы?) я наблюдал за своими действиями. Я что-то говорил, она что-то отвечала. Затем я откуда-то выудил тонкую ученическую тетрадку, открыл и передал ей. Она впилась глазами в то, что там было написано (нарисовано? вычерчено?) и пробегая взглядом по строчкам (изгибам? линиям?) с несвойственной ей жадностью, переворачивала страницу, снова вчитывалась... Пока не дошла до последней. Тут она, с каким-то рыдающим звуком втянула в грудь воздух, а потом - "па-х-х" - тетрадка выпала из рук и прохладный свежий ветерок приятно обдал мне лицо и взъерошил волосы. Она удивленно на меня смотрела. Будто и не было ничего, правда?

Никогда не было (улыбка). Учти, в следующий раз может не так повезти, лопух...

Что случилось? Я тупо на нее смотрел. Потом поискал подходящее слово и нашел. Ты выздоровела, сказал я, полностью. Ты теперь не болеешь совсем. Она смотрела на меня во все глаза. Это ты сделал? Ты?.. Не знаю. Нет... Нет, правда, ты скажи... Я не знаю. Я только знаю, что кто бы это ни был, я ему обязан большим, чем жизнью. И он это знает тоже.

Она вскочила с кровати и пулей вылетела из комнаты. Обрадовать отца. А я взял тетрадь и перелистнул страницы... Они были абсолютно пусты...

- Ты все это помнишь ?,- спросила она.

- Да.

- Все это... - проговорила она задумчиво,- Знаешь, мне казалось, что я никогда не болела в детстве.

Я накрыл ее ладонь свей и заглянул ей в глаза. В сетке морщин они казались драгоценными камными, неосторожно уроненными на растрескавшуюся землю, настолько они все еще оставались живыми.

- Может быть это мне приснилось...- ласково сказал я,- Сорок лет прошло.

Она не ответила. Мне захотелось отчего-то, чтобы она взяла свой бокал и сделала глоток, и ее губы увлажнились, приглашая к поцелую, как много лет назад, но она даже не пошевелилась.

Тогда я снова посмотрел на этот рекламный плакат у нее за спиной.

"Кинотеатр "НАДЕЖДА". Лучшие фильмы в первом прокате."

Там был еще какой-то текст, но все внимание захватывала фотография с видом на вестибюль, где перед рядом игровых автоматов со смутными фигурами, сгорбившимися над ними, за столиком расположились двое мужчин. Один, в черном пиджаке, сидевший спиной к фотографу, сутулился, отведя чуть в сторону руку с зажженной сигаретой, а другой смотрел прямо на меня, рассеянно улыбаясь и поднося ко рту чашечку кофе.

- Знаешь...-начал я.

- Что ? - она подняла глаза.

- Пойдем-ка в кино,- предложил я.

- Она была пуста,- сказал я вслух,- Эта тетрадь, понимаешь ?

Я подумал, что на меня должны были обернуться те двое, тихо переругивающиеся за игровым автоматом, и усмехнулся сам себе, одновременно отводя взгляд от мужчины в черном, занимавшем почти половину постера на стене, и еще раз, напоследок, пробежал глазами по тонущей во тьме фотографии с уходящими в глубину уютными столиками, на мгновенье задержавшись на пожилой паре.

"Кафе "НАДЕЖДА". Вы одиноки ?",- гласил текст вверху постера.

- Мы одиноки,- зло согласился я, вставая со стула и опуская чашечку кофе на стол.

Затем я обернулся и поискал в зале кинотеатра тех, кто, как мне думалось, мог смотреть на меня. Не нашел никого и, размеренно шагая, отправился к выходу.

- Ваш сеанс через три минуты,- предупредила меня женщина у дверей, но я не стал с ней разговаривать.

Когда я вышел на улицу, то первым делом вдохнул полные легкие воздуха, прохладного, пропитанного запахами сирени, которые не могли заглушить даже выхлопные газы автомобилей, бегущих мимо, за рядом тополей, в это предвечернее время.

Дойдя до скамейки, я собирался присесть, но остановился. На сиденье лежала простая ученическая тетрадь, зеленая, тонкая. Когда я приблизился, ветер приподнял несколько страниц, и за те мгновения, пока они, подрагивая, опускались обратно, я разглядел одну, исписанную крупным почерком школьника. Поодаль замерла девушка. Видимо она остановилась уже давно и заворожено смотрела на эту тетрадь. Я ждал.

И наконец она решилась. Воровато оглядевшись, подбежала и схватила тетрадь, мгновенно запихнула ее в сумочку. Затем, наградив меня независимым взглядом, прошла мимо, к двустворчатым дверям, и исчезла внутри.

Тогда я засунул руку в правый карман и вытащил теннисный мячик.

Пару раз подкинул его на ладони и улыбнулся.