Прогромыхало, качнуло. Жалобно звякнула ложка в стакане.

Шесть утра, городская шестерня прокрутилась на один зуб - лучшего будильника не придумать.

Кряхтя, сползаю с койки, ржавые пружины облегченно вздыхают. В оконце пробивается свет от факела в руке Вождя. Вождь повернут лицом прямо на меня - стало быть, сегодня наша очередь на хоть и скудное, но освещение.

Факел в вытянутой руке пылает: муниципалитет не пожалел подачи газа. Хорошо жить в престижном районе.

Мысль плюнуть на все, собрать пожитки и двинуться назад в очередной раз уходит на задний план. "Еще не время", - успокаиваю себя, - "Когда-нибудь потом, когда окончательно все здесь опостылеет..."

Зашипел патефон, принялась поскрипывать иголка, в такт старой доброй песенке начинаю подпевать: - Пусть всегда будет солнце...

Всегда следует начинать сверху: разминаем шею, затем плечи, таз, а тут и до ног уже недалеко.

- Пусть всегда буду я, - жизнерадостно звенит сквозь хрипы задорный детский голосок: заканчиваю зарядку.

Напор воды в кране радует. Натужно улыбаюсь хмурой физиономии в зеркале, суровый тип зыркает серыми глазенками из-под всклокоченных волос чуба. Наконец, получив еще один заряд бодрости за шиворот от неловко дернувшегося душа, подмигиваю сам себе, вытираюсь, одеваюсь.

Надо поспешить: остались нереализованные талоны на белковый концентрат и консервы. А потом ещё успеть встретить Ленку...

Ленка, девочка моя драгоценная, уже, небось, совсем взрослая...

Отдаю честь парнишке у дверей - бдит, караулит доброволец. Вроде в нашем городе порядок, все нормализуется, и даже жизнь налаживаться стала: глаз цепляет неоновую прокламацию: рождаемость превысила смертность на полтора процента.

Настроение поднимается, и тут по железу мостовой мимо проносится псина. Ошейник с шипами, огромные клыки. За ней еще одна. Берут меня в почетный караул, вынужденно замедляю скорость, недоумеваю.

Из тени дома выходит она: старая знакомая по службе в госбезопасности.

- Стареешь, Егор Иваныч, - улыбается и дает отмашку псам.

- Теряю рефлексы, товарищ майор.

- Ну, это когда было...- снова улыбается она.

- Рефлекс, или ...? - интересуюсь я, кося взглядом на штатскую одежду.

- Или. Я уже полковник. И можно не по должности, а как раньше?

- Раньше мы были там. И все было чуть по-другому, Таня, - важно тычу пальцем верх, где над толщей скальных пород находится Большая Родина.

- Возвращайся, - доверительно говорит она, - правила игры изменились, все стало гораздо проще.

- После всех разборок и переделов? - делано удивляюсь я.

- Именно. А помнишь...?

И я вспоминаю. Служебный пес трется о мою штанину, Таня, теперь уже полковник, умоляюще смотрит...смотрит...

Мелькают картинки из прошлого.

Затухающее солнце, вспышки, разрушенный озоновый слой, болезни. Мировая война, что началась и закончилась в течение двух часов. Паника, бунты среди немногих выживших.

Вождь, общая идея соединившая всех.

Уход под Землю. Ноу-хау от появившегося мессии - спасителя останков человечества.

Зачистки.

Тайные операции.

Походы по ночам, страх в глазах людей, а позже - страх видеть самого себя в зеркале.

Лишь совсем недавно я перестал вздрагивать от воплей и ожидания. Смирился, не иначе. Да и немолод уже. А Таня слишком юна, либо слишком сильна, и не осознает, что я уже не тот. Тренированное модифицированное тело по-прежнему способно на многое, но старик во мне желает покоя. Даже если ради этого покоя я вынужден как все стоять в очереди за талонами и продуктами. И один раз в семь дней, при повороте великой шестерни смотреть на крохотный отблеск догорающего солнца и получать свою дозу чистого воздуха.

- Ну? - топает ножкой, останавливаясь, старая знакомая. Старая любовь. Почти...

- Полковник наш рожден был хватом. Тебе очень идет кожаный прикид, но не хватает плетки, - медленно говорю я, и протягиваю руку к псу. Тот щерит зубы и делает шаг назад.

- Не любит он тебя, странно, - так же медленно говорит она, и добавляет,- плетка есть, но она не для псов.

Сама же думает о другом. Я знаю о чем. Мы оба знаем, о чем думает каждый из нас.

Оба хотим переманить на свою сторону надежного союзника.

Она - в ряды закулисной возни, где нужен кто-то надежный, кто всегда прикроет спину.

Я - к себе, в двухкомнатный жилищный комплекс с правом на горячий душ. В комнату с видом на Вождя, с верою в светлое будущее и возможно даже в любовь...

Делаю шаг вперед, пес по-прежнему рычит, но команды напасть не прозвучало и он в недоумении отходит, прячется за спину хозяйки.

- А псам ты не понравился. Странно, - бросает она, сделав выводы из молчаливого диaлога.

- Действительно странно. Ведь у меня с ними так много общего, - мрачно улыбаюсь, - а зачем я понадобился?

- Не знаю, - пожимает плечами Таня, - просили намекнуть.

- А ты хотела бы назад? Увидеть солнце, почувствовать ветер на щеке? - внезапно спрашиваю я. Получилось. Таня дергается, вскидывает голову, в глазах появляется стальной блеск.

- Опасные речи у тебя, Егор Иваныч, опасные, - говорит она, оглянувшись - не услышал ли кто мою крамольную фразу.

Глядя, как она удаляется, достаю из кармана плаща смятые талоны, подхожу к пункту раздачи. Стоять в очереди почему-то совсем не хочется. Смотрю на хмурые лица, на блеск рекламного щита, на бегущую строку сообщений от правительства: "жизнь налаживается, все будет хорошо...".

Не выдержав, разворачиваюсь и иду в стороны вокзала - так называется сейчас единственная платформа ветки метрополитена.

В голове зудит мыслишка - пожить для себя хотя бы денек, а дальше будь что будет.

Отгоняю ее, в закоулки сознания, но знаю - вернется.

Перечитываю текст телеграммы, сухой и лаконичный, как все сообщения за казенный счет. "Пятого на платформе, первым рейсом. Лена".

Еще вчера тряхнув связями, узнал, что на дальнем кордоне было большое ЧП, передел, бунты и прочие неприятности.

И девчонке крупно повезло просто выжить, а так как деваться ей некуда, спихнули единственному родственнику - мне. Сижу на лавке, встречаю, рейсов всего три, из них под гражданские нужды только один, иногда он первый. Судя по табло, вот-вот должен прийти.

Дрожит стрелка на древнем циферблате вокзальных часов, а я всё думаю: "Ну не просто так ведь ко мне гэбэшница из прошлой жизни пришла". Не верю я в ностальгию бравого полковника. Мелькают в мозгах мысли, а мозаика не складывается. Заржавел мозг за время спокойной жизни, да и исходных данных мало.

Наконец одноглазым монстром-гусеницей вынырнул из туннеля поезд. Рявкнул, клацнул и остановился, выпустив пары.

Дернулась земля под ногами.

Большая городская шестерня провернулась еще на один зуб, а из вагона Ленка выходит. Совсем взрослая, уже и фигурка черты более чем соблазнительные приняла, волосы золотые под светом факела Вождя рыжевой играют, в глазах испуг плещется... Увидела меня, вроде узнала, а подойти боится. То ли не я, то ли на кордоне том совсем уж скверного насмотреться успела.

- Лена...

- Дядя Егор? - робко спрашивает, а я уже подхватываю ее в объятья, тормошу.

- Гор, Гор Ваныч, Горыныч! А помнишь, как на изнанке ты леща тянула. Последнего на все болото! - говорю о самом ярком нашем общем секрете оттуда, из Ленкиного беззаботного детства.

Она оживает, кивает, и дрожащим голосом:

- Дядя Егор, мамы больше нет, а я тут...

Перекидываю небольшую сумку на плечо, хватаю тонкую ладошку, движемся в центр. Проходим треть перрона, и вдруг счастье мое новообретенное останавливается, на корточки садится, ладошки к железу мостовой прикладывает. Редкие прохожие удивленно косятся.

Выжидаю, спустя минуту интересуюсь:

- Ну, что там?

- Устал город крутиться, сильно устал, - говорит она странное.

Конечно, большая шестерня, на зубьях которой районы городские расположены, скрипеть и дергаться лишь в последнее время стала. Раньше таких казусов не было. Но я был одним из причастных к охране циклопических механизмов в момент заселения. Курировал группу инженеров, кои установили - механизм протянет пару тысяч лет без особых проблем.

А девчонка вроде и в глаза мне смотрит, а будто и сквозь меня, и шепчет:

- Пружина какая-то сжалась. Чувствую, что могу...

- Ты это дело брось, - говорю, хватаю за руку, поднимаю. Пружин мне тут еще не хватало. Ишь.

Волоку за собой.

Не нравится мне всё это, похоже, Ленка в мать пошла.

У матери способности были, "особые". Как прознали, сразу в закрытую лабораторию определили. Берегли. Там и познакомились. Там и разошлись.

А Ленка вон она. Глаза и нос мои, а отношение к миру резко отличается. Правда, для нее я дядя Егор. По легенде, папы у нее нет, да и накуролесил я тогда по молодости...

- Гражданин, два слова для соцопроса: анонимность обеспечена, - подходит ко мне молодой человек в гимнастерке. Рядом на скамейке сидит еще один любитель опросов, выглядящий более чем серьезно - костюм, нарукавная повязка, погоны, табельный ствол в кобуре...

Знаю я эти анонимные опросы, они обычно возникают при срочных авралах, когда люди нужны на работах тяжелых и малопрестижных. После таких опросов иногда на месяц в дальние шахты угодить можно.

Останавливаюсь, отпуская руку Ленки, достаю из кармана ксиву.

- Извините, товарищ майор,- козыряет мне вопрошалец.

А Ленка?

Ленка уже лежит плашмя на мостовой, прислушивается к чему-то, понятному ей одной.

- Ты чего? - деланно удивляюсь, а сам зыркаю на агента. Тот понимающе улыбается, странная, мол, девка, но с кем не бывает.

- Устал город, сильно устал. Повернуться хочет, - а сама ладошки разводит, приподнимает...

Я вижу улыбку в глазах агента. Знаю, о чем он сейчас думает: девчонка явно с поехавшим чердаком, а бывший служивый в чинах немалых, ее выгуливает - не подфартило старику по жизни...

Медленно поднимается узкая бледная ладошка... и вижу я не растерянную девчонку со смешной косичкой. Вижу нечто, похожее на ее мать, но более...

Ладошка легонько шлепает по мостовой.

Я шатаюсь.

Где-то взвыли псы.

Грохнуло так, что заорала в центре система раннего оповещения всеобщей тревоги. Завыла, и тут же заглохла.

Веселье на лице агента сменилось растерянностью. Он испуганно смотрит на Ленку.

Совпадение?

Потому что связать легкий хлопок ладошкой по мостовой и землетрясение ну никак нельзя. Никак.

- Инженера опять балуются. Надоели. Сегодня ведь плановые должны быть.

Испуг сменяется пониманием, я подкинул нужную и логичную зацепку, а дальнейшее услужливо домыслит мозг агента.

- Плановые, да, конечно, - говорит он, садясь на скамейку.

Хватаю девчонку за руку, аккуратно приподнимаю.

- Все будет хорошо, Колесо перевернулась другим боком, ему теперь удобно, - слышу шепот и быстрым шагом веду девчонку домой. У меня в голове вспыхивает дурацкая мысль - кому удобно - городу или колесу?

Просыпаются громкоговорители, в них Папа самолично успокаивает население: Техническая профилактика прошла успешно, Великая Шестерня починена окончательно...

Оперативно сработали, поражаюсь я Папиной команде: информацию обрабатывают прямо на лету.

Наконец, дотопали до дома.

Клацнул замок, впуская гостью в мое обиталище.

- Отметить это дело надо, ты уже совсем большая девочка, - улыбаюсь и пыльную бутылку из серванта достаю.

Хлопнула пробка, пряный запах прошелся легким бризом по жилблоку.

Аромат напомнил о временах прежних, добрых, радужных. Всякое было, конечно, но над головой горел не факел Вождя, а нормальное, не затухающее тогда еще солнышко. И лучи не оставляли на коже язв, и трава была зеленая. И я с Ленкой, совсем еще крохой, зависал на озерах и лесах нашей необъятной, несжатой до предела пещеры, Родины.

Почуяв аромат давно забытого прошлого, Ленка встрепенулась, оживилась. Улыбнулась, и кинулась на кухню.

Понятливая на редкость девчонка выросла, и освоилась быстро - гремит посудой, роется в запасах холодильника: за долгие годы - женская рука в доме.

Окидываю взглядом жилблок, становится несколько стыдно. Нет, беспорядка нет, но как-то все по-спартански сурово: простенькая убогая мебель, никаких излишеств.

Прохожу на кухню, а там уже во всю работа кипит, аж засмотрелся. Такого у меня давно не было. Ленкиной матери в лаборатории хлопотать особо не давали. Наедине оставляли и на том спасибо.

- Ой! - виновато вскрикнула Ленка. А сама палец зажимает.

- Картошку чистить сноровки особой не надо, бинты вон в шкафчике, йодом намажь. Дай глянуть, сильно?

Ленка молчит, упрямо трясет челкой, отворачивается. Характер. Положила нож в раковину, роется в аптечке.

А я смотрю во все глаза на картофелину. Генномодифицированную, белую, почти полностью ошкуренную картофелину.

На белом боку расплывается капля Ленкиной крови.

Золотая капля.

Похолодев, смотрю на желтую блестящую каплю, где-то на фоне - довольное бормотание Ленки нашедшей в аптечке все необходимое, а еще в призывно-приказном тоне упрямо разрывается телефон.

И я понимаю - мозаика скоро сложится окончательно. Вот только каким будет узор, и какая роль отведена мне и ей на этой картинке - пока не ясно.

Снимаю трубку, слышу голос Тани. Вернее - полковника государственной безопасности Татьяны Невской.

- Ленка уже у тебя, - не спрашивает, а констатирует ее спокойный голос. - Мы хотели бы ее увидеть. Желательно поскорее. Часа через два за вами заедет машина. Горыныч - процедура стандартная, - и уже чуть тише, не так сухо. - Так надо.

Ну, надо, так надо. Папа, он же великий жрец революции, лидер большого исхода, первый из мудрых старцев, почетный доктор и прочая и прочая, хочет?

Вообще, лидер он хороший, правильный. Действительно о народе заботится. Базу идеологическую подвел, систему развил. Но...

Перехочет. Хотеть не вредно.

Я знаю несколько совсем других его имен, тех, что были ранее, и не афишировались. Да и Ленка не вписывается в Систему Папы, и у меня самого на нее совсем иные планы.

Жаль, накрылась наша спокойная жизнь. Одним звонком перечеркнута оказалась.

Окидываю жилблок еще раз. Хорошо, что спартанский быт, что не обзавелся я полезным хламом, который привязывал бы себе. Бросать не жалко.

Не зря меня назойливо мучила мысль вновь увидеть солнце и выйти на поверхность, не зря. Пришло, наконец, ее время.

Да, я циничен и самолюбив, я хочу вдохнуть свежий ветер и увидеть звездное небо. Увидеть для себя. Но еще я хочу, чтобы все это увидела Ленка.

Потому что жизнь ее прежняя, пусть по талонам и карточкам, с горячим душем двадцать минут в неделю и ежемесячным тестами на лояльность, окончена. Больше не будет никакой, даже мнимой свободы. Будут лишь белые стены исследовательского центра. И вкрадчивый, елейный голос Папы.

Из тайника в панели достаю заначку на черный день. Аккуратную и надежную штуковину под названием АК-47. Три магазина, две легких гранаты, десантный нож.

- Ой! - а это уже Ленка. Белая повязка смотрится нелепо - очень уж большой ком девчушка накрутила.

- Маскируешь? - бросая я, направляясь к шкафу. Достаю легкий бронежилет, протягиваю Ленке.

- Что маскирую, дядя Егор? - деланно удивляется она.

Молча направляюсь на кухню, возвращаюсь с картофелиной. Золотая капля предательски блестит на белой бочине.

- Все бы ничего, но зря ты шатнула большую шестерню. Это ведь твоя работа. Способности наших технических спецов я знаю. Да и не они эти сооружения возводили, - спокойно говорю ей, а сам напяливаю на нее бронник. Хотя зачем он ей, и сам понять не могу, ведь беречь ее как зеницу ока должны. Ценная она. Золотая девочка с золотой кровью.

- Зачем? - удивляется, но не сопротивляется она.

- Ты хочешь жить в маленькой тесной комнатушке? Сдавать каждый день анализы? Выходить в неделю раз под конвоем и не иметь никакой личной жизни. Вообще жизни? Как это было с твоей матерью.

- Но ведь маму отпустили, - вяло отбивается она.

- Еще бы. У мамы судя по всему, способности были в полпроцента от твоих. Сдвинуть карандаш на столе, качнуть воду в стакане, остановить полет мухи. Осознали, какой у нее максимум, и она просто стала не нужна. А вот ты - другое дело.

Она неожиданно легко соглашается, позволяет напялить на себя ватник.

- Говорят, наверху жить невозможно - радиация, адский холод ночью, убийственная жара днем, пустыни, и воздуха нету.

- Байки. Чем мы, по-твоему, дышим?

- Я знаю. А мне и самой наверх надо, - удивляет она меня.

- Ещё одно колесико на бочок перевернуть? - интересуюсь я.

Она только качает головой и улыбается отрешенно.

Пакую рюкзак, достаю теплую одежду для себя. Бежать. У нас есть еще целых два часа. Как раз дойдем до второго яруса, там бывшая промзона, вычислить нас трудно. А оттуда уже масса лазеек наверх: коммуникации никто не отменял.

Главное, перехитрить охотников, а то, что они будут - это к бабке не ходи. И чего сразу её на вокзале не взяли? Паренёк ксивы моей испугался и подумал, что всё под контролем? Или не знали, на что она способна? Возможно, не знают и сейчас. Да и вообще, зачем эти переговоры Папе понадобились. Впрочем, скорее это Танина идея. Всё ещё надеется, что гэбэшник внутри меня проснется.

Пристегиваю к запястью коммуникатор. Он тоже на черный день припасен - спецы над ним поработали, ещё тогда, в бытность мою безопасником. Карта города, тайные проходы, трубы. Жаль, у преследователей такая же будет.

Выходим из дома, вливаемся в людской поток, движемся на окраину.

Подходим к неприметному зданию на отшибе. Под видом подстанции здесь одна из точек выхода на второй ярус.

Спускаемся в подвал, открываю тяжелую бронированную дверь вниз.

Нажимаю нужные рычаги, отворяю потайную лазейку. Одна из веток метро, закрытая от любопытных обывателей. Усаживаю Ленку в вагонетку, обнимаю, шепчу что-то злое, отпускаю тормоз.

Вагонетка ритмично постукивает, набирая ход несемся вниз, по норе туннеля, кое-где освещенному фонарями.

- Почему вниз, дядя Егор? - спрашивает Ленка.

- Для разгона, потом вверх попрем, тут вообще горные массивы везде, уровни разные, - поясняю я.

Фонари исчезают, остается лишь стук колес, свист ветра в ушах и страх неизвестности.

Ленка роняет голову мне на грудь и вроде засыпает. Мне не до сна. По наши головы вот-вот пойдут охотники, и если угадают каким маршрутом мы ушли, времени будет мало.

Оживает коммуникатор, на крохотном табло лицо службиста госбезопасности. Знакомое лицо.

- Далеко собрался?- интересуется Таня.

- Хочешь со мной? - подначиваю я.

- Ты ж пойми, назад дороги особой нет. Ни тебе, ни ей. На поверхности сейчас скверно - мародеры, дикие племена, радиация. Куда ты ее ведешь, Горыныч? Хочешь потешить себя перед смертью видом звездного неба? Потешишь. А потом она умрет. На твоих глазах. И ты это знаешь. Вопрос лишь во времени.

- Предоставь решать самому, чего я хочу, - огрызаюсь, но понимаю, что права, чертовски права Таня, и что если я сейчас вернусь назад, Ленка будет жить. Скверно жить, но все же... А мне по старой памяти возможно даже не дадут расстрельной статьи. Сошлют в дальние шахты, уран добывать.

Лицо Тани вдруг становится серьезным, взволнованным. Она хмурится, оглядывается, прислушиваясь к чему-то. Наконец мрачно изрекает:

- Ну все, допрыгался, Горыныч. По твою душу направили ловцов. Хорошего исхода уже не жди.

- И все-таки, давай со мной? - повторяю я заведомую глупость. Но почему-то каждый раз кажется, что ответ будет другим.

- Ты безумец, - устало говорит Таня. - Удачи желать не буду. Сам знаешь, мы не звери, но ты лишаешь государство шанса на лучшее будущее.

- Мне надоела идеология. Мне надоела болтовня и жизнь по талонам, - бросаю я.

- Все так живут. Даже Папа. И ты это знаешь. Ты самовлюбленный чертов эгоист, ради призраков прошлого и собственных желаний обрек девчонку на гибель. А у нас она могла бы принести пользу!

- Она моя дочь! - шепчу я гэбэшнице, надеясь, что не разбужу этим признанием посапывающую во сне Ленку.

- Я знаю. А еще твоя дочь перевернула Шестерню. Ты знаешь, что это такое?

- Так это все-таки она? - удивляюсь я.

- Миллионы тонн стали одним лишь изъявлением воли. Если с девочкой что-нибудь случится - легкой смерти не жди, Горыныч, - включается в наш разговор сам Папа. А я отключаю прибор.

В голове крутятся две мысли. Первая - вернуться и пойти по статье, но Ленка будет жить. Вторая - попытаться пробиться на поверхность, и дойти до одного из схронов, а там видно будет. На поверхности есть жизнь. Мало, но есть. Ведь далеко не весь генномодифицированный картофель выращивают у нас в подземелье.

Караваны и тайные тропы, анклавы и дикие племена. С моими навыками шансы обеспечить себе и Ленке неплохое будущее имеются.

Пятьдесят на пятьдесят.

А вот если вернутся назад и сдаться...

- Когда расстреливают, это, наверное, очень больно, от этого можно даже нечаянно умереть,- нервно хихикаю я, и принимаю окончательное решение. Вперед.

Определившись, постепенно успокаиваюсь и сам засыпаю под мерный перестук колес. Знаю - остановится - проснусь, рефлексы не подведут.

Так и случилось.

Вагонетка качнулась, застыла, а я аккуратно потормошил Ленку.

- Отхрапишь себе все на свете, включая косичку и каплю на носу, - говорю я хлопающей глазами дочурке.

Она фокусирует взгляд, переваривает сказанное мной и, покраснев, вытирает нос рукавом.

- Зябко здесь. Вода близко, - поясняю я, - Идем, по наши головы уже выслали толковых ребят.

Ленка вскакивает, выбирается из вагонетки.

Идти недолго, полчаса пешим ходом до вентиляционной трубы - так говорят архивные данные в коммуникаторе. Меня не пытаются снова вызвать к доверительной беседе, что радует и пугает одновременно.

Похоже, переговоры закончены, и Папа будет использовать другой язык. А может, просто время не пришло, в штабе не дураки сидят, просчитывают мое поведение. Пусть. Посмотрим.

Труба и не труба вовсе, а целый тоннель, по которому можно идти не пригибаясь. Периодически попадаются боковые отходы, я мысленно их считаю. Девятнадцатый направо от центрального и второй налево. Потом час ходьбы по прямой, и привет, Большая родина.

Стенки туннеля гладкие, отполированные чем-то, фосфоресцируют, мелькает мысль - не люди строили эти коммуникации. Ну не было у мировых сверхдержав двадцать первого века таких технологий. Закрутить в пещерах механизмы из сложных шестеренок и разместить на них города - немыслимо. Однако - живем и пользуемся.

Папа уже сотню лет правит малой родиной, и семьдесят из них я положил на алтарь службы в органах.

Отвлекая меня от дум, просыпается коммуникатор.

- Горыныч, не шали. Верни девчонку, - появляется лицо Тани.

- А что со мной? Белый булка и масло? Партизанен пуф-пуф? - интересуюсь я.

- Я тебя отпущу. Уйдешь один.

- Я тебе не верю, извини. Да и не хочу. Устал быть один.

- Что ж. Я спускаю собак.

И уже не в коммуникаторе, а в трубе - раздается гулкий собачий лай.

Совсем-совсем близко.

- Бегать умеешь? - выдыхаю я.

Ленка кивает, но у меня создается ощущение, что она кивнула скорее чему-то своему, внутреннему, чем в ответ на мой вопрос.

Хватаю её за руку, и бегу. Час - это пешком, а бегом, пожалуй, и за полчасика управимся. Сам бы и минут за пятнадцать добежал, благодаря гэбэшной начинке в теле, но с дочерью вряд ли так быстро получится.

Сзади слышно тихое озлобленное рычание. Вот уж действительно пёс-барбос и необычный кросс. Необычней у меня пока ещё не было.

Ленка молчит, бежит рядом, но и она чувствует, что вряд ли получится оторваться. Придется пострелять малость.

Останавливаюсь, вжимаю Ленку в нишу, так удачно подвернувшуюся, кидаю гранату, втискиваюсь в нишу. Грохочет, слышится скулеж, но кроме него ещё и уставший голос Тани:

- Горыныч, всё равно не убежишь. Задавим числом.

Высунулся, полоснул очередью, вновь схватил Ленку и опять побежал. Впереди уже слегка пахнуло свежестью - значит, близок выход. Хотя бы перед смертью глянуть ещё разок на небо. Ленке, я думаю, хуже не будет, а вот мне положено последнее желание перед смертью.

"Оставил бы её и бежал себе спокойно", - так наверняка сказала бы мне Таня или Папа. Но... но ведь она и сама говорила, что ей надо на поверхность. Глупо, но эта мысль придала мне сил..

- Они близко. Очень. - Я не сразу понял, что это Ленка сказала.

- Что?

- Близко уже. Совсем рядом. Псы. Не убить, а просто задержать. Не причинять ощутимого вреда. Мне.

Механически она как-то говорила, неживая словно.

- Понятное дело, что тебе, - оказалось, что теперь я вполне способен на одышку. Запустил себя, Горыныч, ух запустил.

Разворачиваюсь, Ленку сзади себя оставляю, только на некоторое расстояние отхожу, чтобы случайно не зацепить. Её не тронут - уже хорошо, только себя защищать надо.

Поставить растяжку в туннеле с гладкими стенами? Тот еще вопросец, но я умудряюсь справиться.

Бежим, заворчаиваем на девятнадцатом повороте - вовремя. Слышу взрыв и скулеж - кого-то зацепило.

Несемся во весь дух. Ленка что-то шепчет. Сквозь свое хриплое дыхание слышу что-то про пружину, что готова вот-вот. Это самое "вот-вот" меня настораживает.

В лицо ощутимо тянет свежестью, похоже осталось совсем немного.

Оживает коммуникатор, кидаю взгляд на торжествующее лицо Папы. Он почему-то молчит. Подавляет присутствием, не иначе.

Слышу топот где-то позади. От души выпускаю длинную очередь. В ответ слышу ругань, но вроде никого не зацепил.

Мертвые бы не ругались.

Дикая гонка утомляет. Начинает колоть бок. Тело хоть и тренированное, но сдает. Все-таки я и взаправду старик, и даже начинка из стимуляторов и прочих имплантатов не очень помогает.

Ленка бежит впереди, и, кажется, что ускоряет шаг. Хотя скорее, это я теряю скорость.

Второе ответвление. Последнее. Остался финальный рывок. Где-то вдалеке вижу не фосфоресцирующий свет, а какой-то пар.

Выпускаю еще одну очередь, скорее с целью напугать.

Раздается звонкий лай. Гладкие стены прекрасно отражают и усиливают звук, мне кажется, что я слышу скрежет когтей по камню.

Выпускаю еще одну длинную очередь. Автомат замолкает. Отстегиваю магазин, лезу в карман за вторым...

Из очередного ответвления, откуда не ждал, выскакивают, сучки. Кобелей на такую работу не берут, уж больно они самостоятельность проявляют. Прям как я в былые годы.

Одна псина прыгает целясь в горло, роняю магазин. Ударяю прикладом, потом вбиваю нож в бок. Отлетает, затихая.

А вторая тварь уже зависла в воздухе. Падает на меня, быстро расправляется с рукавом и начинает кромсать челюстями плечо. Ничего, болевой порог у меня неплохой, секунду потерпеть могу. Третья рвет на куски штанину и лезет туда, куда не очень-то рекомендуется всяким харям зубастым соваться. Сучка, сразу видно.

Я стою. Стою на ногах успевая удивляться самому этому факту, умудряясь наносить ножом удары по зависшей на руке, и пытаясь повернутся боком к лезущей в штанину.

Наконец отбрасываю мертвое тело с неестественно широко раскрытой пастью.

Дождался.

Краем глаза отмечаю появление на горизонте Тани. Почему-то она совсем одна. Хотя кто-то из ее сопровождения и мог подорваться на гранатах.

Втыкаю нож в шею последней псине, она скулит, но хватки не отпускает. Голень мне неплохо прикусила. И не отпускает, скотина. Я тоже таким был, цепной пёс гэбэ.

Кое-как отрываю от себя собаку. Встаю, истекая кровью и оказываюсь прямо перед Таней. Ствол смотрит на меня, и дергаться как-то не очень хочется. Тем более что с такой ногой я вряд ли куда денусь.

- Ну что, Горыныч, добегался? - она смотрит как-то... грустно, что ли.

- Добегался, сейчас погоди, передохну малость, да летать начну.

Мне же не за себя обидно. Я далеко не уйду, главное, чтобы Ленка дошла. Чего-то она там, на поверхности, сделать хотела.

- Ленка, беги, я их задержу. В тебя стрелять не будут, не бойся! - крикнул, а у самого в груди сжалось. А вдруг ошибся в предположениях? Вдруг стрельнут? По ногам, конечно, но всё же.

- Кому кричишь, Егор Иваныч?

Таня усмехается. Недобро так, будто я где-то допустил просчет. Разворачиваюсь, и замечаю позади себя пустоту в том месте, где должна была быть Ленка.

- Ушла... - констатирует охотница, и в следующую секунду я падаю на землю.

"Плётка есть, но она не для собак", - вспоминаю я. Ага, электроплетью их бить не стоит. Дерганными потом становятся, да и сознание теряют. Прям как я сейчас...

Таня передергивает затвор, смотрит на меня. Холодно смотрит, нехорошо. Мне становится жутко. Пискнул наладонник у нее и у меня на руке - одновременно. С трудом поворачиваю голову к вытянутой руке. Смотрю на Папу.

- Действуй, Таня, по плану, - дает команду Вождь.

Та окидывает меня холодным взглядом еще раз, будто лягушку на уроке анатомии препарировать собралась.

Я жду - вот-вот, сейчас...громыхнет, увижу огонек из ствола. Или не увижу?

Полковник подбирает мой автомат, разворачивается и уходит.

Куда? Как? А как же я, враг номер один за спиной? Да, после шока я не могу шевелиться, но через полчаса имплантаты придут в норму, и я снова буду бойцом.

Таня уходит. Туда, откуда тянет свежестью, туда, куда ушла Ленка. Одна, без меня.

Ощущаю легкий ветерок у себя на щеках. Ощущаю влагу. Оказывается, я плачу.

Начинаю ползти вслед за ними, постепенно движения становятся более уверенными.

Наконец, спустя долгие метры вижу свет, не фосфоресцирующий свет туннеля, а другой - более резкий. Вываливаюсь из туннеля мордой в песок.

Кашляю. Осматриваюсь.

Над обрывом стоит Ленка. На камне напротив сидит Таня, направив ствол аккурат на мою девочку.

Ленка бледная, взволнованная, стоит на самом краю обрыва. Что там внизу - я не вижу, но предполагаю что нечто с жизнью несовместимое.

- Не дури, Лена, не надо,- устало, и видимо не первый раз говорит Таня.

- Не подходите, я прыгну! - упрямо, со знакомыми нотками в голосе буркает моя дочь.

Оживают коммуникаторы. Таня лениво смотрит в мою сторону - безоружный, способный лишь ползти, я ей явно мало интересен.

- Таня, приступай к нашему плану, - говорит Вождь.

Ствол поднимается, поворачивается в мою сторону, в глазах полковника госбезопасности - грусть.

Понимаю, сейчас АК весомо выплюнет окончательную точку в нашем маленьком междусобойчике.

- Не надо,- слышу голос дочери. Говорит спокойно и устало, как человек, пытающийся уберечь неразумных от чего-то страшного.

А над грядой гор из-за черного облака выныривает оранжевый шар Солнца.

Зажмуриваюсь: не от того, что лучи начинает ощутимо печь кожу, а потому, что не хочу видеть финала. Скверного финала придуманного не мной. Таня умудрилась меня переиграть. Бывает.

- Не стреляйте, я сейчас...- шепчет Ленка.

- Это ещё почему же? - Таня говорит насмешливо, но в голосе её чувствуется что-то другое. Она словно бы знает нечто, и знание это позволяет держаться спокойно.

- Что ты собираешься делать?

Ленка вдруг улыбается. Тепло так, ласково, как мать её улыбалась в своё время, когда её никто не трогал. Солнце золотит косу, и сама она стоя над обрывом будто светится неким светом изнутри.

И в душе моей циничной гэбэшной, всеми щелоками вытравленной, проклевывается нечто. Надежда какая-то. Что может и не полетает старый Горыныч, но с Ленкой точно все будет хорошо.

Дочь протягивает ладошки к солнцу. Так, как делала это совсем недавно. У вокзала. Протягивая их вниз к Великой Шестерне....

- Наконец-то, - выдыхает Таня, ствол в ее руках начинает дрожать.

- Чего, наконец-то? - кричу я. - Что с ней происходит? Отвечай! Что?

- Всё так, как Папа и говорил. - Таня будто не слышит меня и продолжает общаться то ли сама с собой, то ли с коммуникатором, где маячит серьезная физиономия Папы.

Потом начинает казаться, что Ленка начинает крутить ладошками солнце. Вот так просто, как дети крутят в руках мячик.

Я срываюсь на крик. Жалкий, истеричный, но ничего не могу с собой поделать. Я действительно боюсь, хотя это моя собственная дочь, но чувствую, как меня всего трясет.

- Всё хорошо, отец, - Ленка оказывается уже совсем рядом. - Мама мне успела рассказать, потому я и не могла решиться подойти к тебе там, на вокзале.

- Золотая... - тихо говорит Таня.

- О чём она? - спрашиваю у Ленки.

- Обо мне. И о том, что я.... лучше покажу.

Чувствую, как меня за руку взяла. От Ленки веет спокойствием. Его то мне сейчас и не хватает.

Я не обращаю внимания на автомат в руках полковника. Знаю - стрельбы не будет.

- Хочу подарить миру чудо. Как и хотел Папа.

- Папа?

- Да. Один из Создателей, Конструкторов.

Оказывается, что у Папы гораздо больше имён, чем я подозревал.

Мозаика окончательно сложилась, и стало понятным, почему Ленку не взяли сразу, у меня дома. Почему гнали так аккуратно, по сути, напав только уже практически у выхода. Просто-напросто аккуратно вели, а я дурак поддался. Ну правильно, важно было, чтобы ничего не заметил. Ни в коем случае не подумал, что это всё ловушка. Обвели тебя всё-таки, Горыныч. А потом рубанули по главному звену цепи- Ленке. Спровоцировали ее на поступок, когда мне опасность грозила.

- Ну их всех! - Ленка будто бы читает мои мысли, хотя, я бы не сильно удивился этому сейчас. - Лучше смотри!

Этот заговорщицкий тон я давно не слышал. С самого её детства, когда она секретом каким-нибудь хотела поделиться.

Неподалеку замерла Таня, молчат и коммуникаторы. Черное облако над скалистой грядой тает. А мы с Ленкой стоим и смотрим, как над нашими головами восходит солнце. Наше солнце. Возрожденное, а не умирающее.

Я ничего не могу с собой поделать, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Да и не хочу я ничего делать. Хорошо мне. Спокойно так, и ощущение, что всё произошедшее - правильно...

Душа поёт, а я вдруг тихонько ей так подпеваю...

- Пусть всегда будет солнце.

- Пусть всегда буду я...