В ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое октября две тысячи первого года в нашем городе пошёл первый снег. Самый - самый первый. Представляете? - снег. В октябре. Мокрый. Но, всё-таки, снег. В десять вечера. Или в девять. Уже стемнело. А снег падал и падал. Белый, чистый. Ещё и ещё. Он падал на мокрый асфальт и таял.
А на деревьях, кустах, на траве он не таял. И было так странно: зелёное под белым, живое под холодным, очень холодным. Всё замерло. Всё начало умирать. Медленно, но всё же. И было в этом что-то торжественное. Не хотелось ни о чем говорить. Просто молчать и смотреть, как идёт и тает снег, как тихо всё вокруг умирает от холода, чтобы заново родиться весной. И нет горя, нет утраты. Есть молчаливое согласие на закономерную смену жизни и смерти, молчаливое согласие на обновление и чистоту, на жизнь заново.
Листья ещё не успели пожелтеть и опасть. За ночь они почернеют и будут лежать ворохом у ног обнажённых деревьев, стоящих в снегу. Природа умеет умирать красиво. Без сожаления. Гордо. Торжественно. Потому что так надо. Потому что так было всегда, пока есть этот мир, мир, который был до нас и будет после нас. Он будет также прекрасен без нас, как и сейчас. И это не обидно. Это надо просто ценить.
На мокрый асфальт тихо падает снег. И на душе так хорошо, как бывает только дома, вечером, у огня, когда весь мир остается за закрытой дверью.
Снег таял. Но ночь наступала всё быстрее. Температура падала. И он таять перестал. Завтра всё вокруг будет искриться нетронутой белизной... Хочется жить. Дышать полной грудью. Жить. Ведь это так хорошо! Просто жить.