Зашел я как-то к своему другу Вовке в гости. Сели мы на кухне, выпиваем, за жизнь говорим. Видно, прилично уже приняли, спорить о чем-то начали. Сильно расшумелись, наверное. Потому что зашел к нам Вовкин батя - дядя Миша.
- О чем ругаемся, казаки? - посмотрел на нас дядя Миша серьезно.
- Да нет, батя, не ругаемся мы, - Вовка отвечает. - Мы просто, о жизни спорим.
- Ну раз не ругаетесь, то и шуметь нечего.
Дяда Миша подсел к столу и налил себе рюмку. А мы притихли, ждем. Знаем, дядя Миша сейчас историю рассказывать будет. Он нам часто истории рассказывал. Со смыслом. Жизни нас, бестолочей, учил.
Выпил он, закусил, чем было, и начал.
- А вот сорок лет назад города здесь еще не было. Поселок тут был - Злагода назывался. Я тут и родился, и в школу ходил. Школа наша была на месте новых пятиэтажек. Тогда там парк был, и школа прям посреди парка стояла. Школу давно снесли, а потом и парк срубили...
Дяда Миша помолчал немного, закурил папиросу и продолжил.
- Помню, в восьмом классе к нам девчушка новенькая в класс пришла. Валька. У нас тогда как-раз аэродром военный строили, а отец ее инженером строительным был. Вот они и моталось по всему Союзу, по стройкам. Хорошая девчушка была, бойкая. Валька...
Дяда Миша замолчал и задумался. Вальку, наверное, вспоминал.
- Другие девченки по углам о делах своих девчачьих шептались, а она все с нами, с пацанами, старалась быть. И по стройкам, и по чардакам с нами лазала. В футбол мы ее, правда, играть не брали, а так все с нами была. Прям пацаненок, хоть и в юбке. А жила она по-соседству - через три дома от нас всего. Они у тетки Клавки, царство ей небесное, времянку снимали. Не застали вы тетку-то. Да, давно было. А Вальку я хорошо помню...
Дяда Миша достал очередную папиросу. Закурил.
- Я с ней, бывало, и в школу, и со школы вместе ходил. С другой какой я бы постеснялся, наверное. А с ней - запросто. Потому как - своя. Сдружились мы с ней потом. По секрету тайны свои друг другу рассказывали. Мы в то время про шмотки мало думали. Думали о том, как школу окончим. Кем станем, когда вырастем. Она, помню, учителницей стать хотела. Чтоб детишек учить и не ездить никуда. Замучилась, наверное, от жизни-то кочевой...
Дяда Миша посмотрел на часы. Мы аж испугались - неужели историю не закончит. Но было еще не очень поздно.
- Я, помню, ей даже свою самую страшную тайну выдал. Что когда я встречу девушку, в которую влюблюсь, то сделаю для нее сам открытку. Время тогда бедное было, открытки в магазинах не продавались. Так вот, сделаю открытку, а на открытке - сердечко из полевых ромашек. Подарю я такую открытку - и она, девушка моя, все сразу поймет...
Вздохнул дяда Миша невесело и рюмку себе налил. Но не выпил.
- А потом отца Валькиного на другую стройку перевели и они уехали. Простились мы с Валькой душевно, письма писать обещались. Я ей, помню, напоследок сказал: хороший, мол, ты, Валька, пацан, хоть и девка. А она ничего не сказала - заплакала только...
Дяда Миша выпил и долго-долго молчал. Но потом все-таки продолжил.
- А через месяц пришло мне письмо. От Вальки. В письме - открытка. И на ней ромашки сушеные сердечком приклеены... И дошло до меня наконец, зачем она с нами по стройкам ходила. И по чердакам. После школы ждала... И стало мне... стыдно. И захотелось мне чего-то теплого, чего-то доброго ей написать. "Прости" сказать. Только адреса обратного на конверте не было...
Мы сидели за столом и молчали. Может рассказ так тронул, а может от водки. Но было грустно, даже тоскливо.
- И че, батя, ты так ее больше и не видел? - спросил наконец Вовка.
- Так больше и не видел...
Я не выдержал и тоже спросил:
- Дядь Миша, а о чем ты так сильно жалеешь? Ты ж ее не любил.
- Нет, - согласился дядя Миша - не любил, это правда. А жалею о том, что хорошему человеку слова доброго недосказал. Так что вы, казаки, не шумите-то сильно без нужды...