"... этой весной  увольняются в запас.  А  для молодых  воинов-моряков,
прибывших  им на смену, они просят исполнить любимую песню и  "Полевая почта
юности" с удовольствием выполняет эту просьбу..."
     Лук  сидел на топчане и рассеянно почесывал спину, утомленную складками
от  небрежно постеленной  шинели.  Чтобы  вырубить этот гундосник,  надо еще
встать  и  сделать  как минимум пять шагов...  "А если  очень повезет,  Тебя
дорога приведет - На Тихоокеанский флот!...
     Лук грозно  стукнул кулаком  по тумбочке и  довольный захохотал,  теряя
тапочки с  босых ног: до него вдруг  дошел  садистский юмор  дальневосточных
дембелей.
     - Ты  чо,  Лук,  обкурился?  -  В раздевалку сунулся чумазый  солдатик,
похожий на морскую свинку в очках.
     - Нет.  Тихо, не мешай слушать... - Степа, "черпак"  и младший кочегар,
перехватил  крюк-кочергу  "на  караул"  и  тоже  стал  было  вслушиваться  с
серьезным видом, но не понял ничего.
     -  А по-моему обкурился,  -  продолжил  он  тему, но не  сразу,  а чуть
погодя, когда песня закончилась, а небритые щеки Лука утратили сияние.
     - Нет, Степа. Природа и  Партия выковали меня назло наркотикам,  я даже
от портишка и водки пьянею. А от "дури" меня корежит совсем уж невыносимо  и
весь  мой кайф от нее - блевать на  трезвую голову. Это у нас Купец с Князем
два сапога-кретина, только бы им смеяться. Ты же видел.
     -  Действительно.  Так вон  ее сколько,  Купцу  и  Женьке  Румянцеву до
дембеля хватит.
     - Не хватит. Я  весь мешок только что, где-то часа полтора  назад, пока
ты обедал, по трубе архангелам отправил. С безбожной целью: смешать там,  на
месте,  религиозный  дурман  с  рукотворным  и вышибить  таким  образом клин
клином..
     - Это... как это?
     - Сжег. Откровение  мне было, Степа: или я его  спалю, или он нас перед
дембелем.
     - Он - это "план"?
     - Мешок. Или она, анаша гашишевна.
     - а как же  Купец  с Женькой?  - Степа, без пяти минут  дед, так  и  не
выучился "стариковской"  наглости  и  спеси.  Маленький, толстый, рассеянный
уклонист-расстрига, он  мучительно завидовал тем, кто научился,  а сам  - не
умел.  И никто его не боялся, и никто  не спешил выполнять его приказы, даже
Князь, который  периодом  младше, а  уже  демонстрирует не  по  годам...  Но
все-таки Князь еще салабон и его попранные интересы никого не колыхали, даже
Степу. Другое дело - Купец  и Румянец, кочегар из Вайялово и бывший кочегар,
предшественник Лука,  пойманный в самоволке и  низвергнутый из  кочегарского
Эдема. Поэтому  ожидаемый  гнев  двух дембелей представлялся  ему нешуточной
грозой. Лук, правда, тоже дембель, но все-таки...
     -  Женька  осел, - ответил Лук  на  не высказанную Степой мысль,  -  но
земляк, и я с ним добром поговорю. А вот Купец позавидует мертвым. Он  ведь,
паскуда, у себя хранить побоялся, мне в шкафчик подсунул.
     - Так это же его шкафчик?
     - Его - в Вайялово, а здесь все мое, пока я здесь. Ты понял?
     - Да понял, понял я, чего ты сразу заводишься...
     - Сгною. Купца, в смысле. Завтра он  как раз  мыться  придет. Он у меня
помоется.
     - Да, хорошо  бы. Но  это уже  без  меня,  Князь посмотрит, а моя смена
кончается.
     Лук хорошо продумал предстоящую месть и предвкушал ее...
     Нет, но все-таки что-то неладное творится с человечеством, нехорошее...
Лук  вспомнил,  как  осенью  он,  с  помощью  армейской  пилотки  и  баночки
технического эфира на  себе  продемонстрировал дружкам,  что  такое  эфирный
рауш-наркоз, или, в просторечье - "мультики". И как потом по всему батальону
стоял густой эфирный  запах. Кто-то раз попробовал, а кто-то - пять,  а были
прозелиты, которые истребляли по десятку баночек за день,  из расчета:  одна
баночка - один сеанс... И это  сумасшествие продолжалось до тех  пор, пока в
первом  батальоне полностью не были  истреблены все немалые запасы  эфира...
Лук попользовался  несколько  раз  и напрочь завязал,  категорически, но  не
раньше, чем попал в такой жуткий "мультик", что... А если бы он не напугался
чуть ли не до грыжи, что тогда? Или бухло взять.  Старлей Смирнов, по кличке
Бухарь,  терпит  от  начальства  унижения  и  нахлобучки,  перед  замполитом
трясется, как заячий хвост, жена ушла... А пьет и завязать не может.
     - Степа, а ты почему не  куришь?...  Да  нет, простой табак,  сигареты,
папиросы?
     - Не хочу. Мне по зрению нельзя.
     - А если бы зрение позволяло?
     - Не знаю, может, и курил бы. А что?
     - Да так. Думаю: почему, интересно, я курю?
     - Ну и почему?
     - Нипочему. Потому что я раб дурной привычки. Р-раб.
     - Понятно. Ну так брось. - Лук поразмыслил.
     - Точно. Все, я  как Пашка Корчагин, с этой минуты - не курю. - Лук как
следует затянулся - "бычок" уже обжигал ногти - и сунул окурок в банку.
     - Ступай, Степа, да  по пути в казарму  расскажи птицам небесным, рыбам
морским, зверям лесным и  прочим  подземным прапорщикам,  что отныне  Лук не
желает носить кандалы  винопития и табакокурения... "Он выбрал свободу". Да,
да,  да, за компанию прощайте и  вы, алкогольные градусы,  ныне, присно и во
веки веков...
     - Аминь. Я пошел, да?
     - Проваливай, не мешай нравственному перерождению бойца... тьфу ты, уже
гражданина! Приказ-то был!
     Лук,  пользуясь  своим положением главы всея кочегарки, дневал здесь  и
ночевал, игнорируя  уставные интересы боевого подразделения,  к  которому он
был формально  приписан. Младшие  же кочегары не жили здесь, а несли службу,
после смены вынужденные возвращаться в  дурацкие казармы,  к постылым дедам,
сержантам, кускам и прочему сволочному начальству. А  Лук для них был... Что
Лук  -  ну бормочет всякую чушь, но никогда не  обижает, не прессует младшие
периоды...  Нормальный дед, теперь дембель, с таким  жить  можно...  А после
него - самим дедовать, так оно еще лучше будет.
     Здорово, теперь  он не курит! Вот так вот взял - и все. Лук порадовался
своей силе воли.  Надо  еще  с  бухаловом  прекратить,  не  дожидаясь,  пока
придется завязывать.  Зеленый змий - это  такое  чмо, с ним  -  самому  себе
верить  нельзя!  Вон  Бухарь,  или дядя  Коля,  или те уроды, что по утрам у
ларьков собираются. Они  ведь  смолоду не планировали такими стать.  И  себя
видят совсем иначе, а  не  уродами. Да, но дембель придет...  Он вернется  и
что? Что он скажет ребятам, которые  его ждут? Не пью,  мол? Глупость какая.
Нет, так дело не  пойдет, надо будет нажраться в дым, в первый же день, а то
-  что это за дембель?  А почему  - надо?  Кому надо? -  Лук  разволновался,
взвешивая  все  за и против, потрещал  сухой  сигаретой, разминая...  Ах ты,
черт! Он же  не курит. Бегом, чтобы не успеть передумать, Лук бежит к котлу,
бросает туда дряблую, тощую, но  сухую  сигарету, вслед за ней мятую красную
пачку, в  которой  еще целых пять штук великолепных никотиновых палочек  без
фильтра марки "Прима". Нет,  все-таки он крут, не  хуже Павки... Может быть,
дождаться Князя и в казарму забежать?... Телик глянуть,  в курилке потреп...
Ой, нет. Надо "сменку" постирать, вот что...
     - Шура, привет!
     - А-а, Витя... Садись,  я  сейчас, выжму только... Ну что  там, в штабе
ничего   насчет   красна   солнышка  не  слышно?   -  Замкомвзвода   Кесель,
сержант-самоучка,  хохол  и закадычный дружок Лука, имеет  хорошие  связи  в
штабе полка: его земляк там писарем дуркует, поэтому Кесель больше других  в
курсе, как там дела с канцелярским дембелем...
     - Ничего не слышно, Шура,  может, в понедельник новое появится... Шура,
я хочу перед тобой извиниться.
     - Хочешь? А кто я такой, чтобы тебе в этом мешать?. Чего там?
     -  Письмо тебе  пришло, в обед, я взял передать  и  забыл! Веник позвал
меня с собой в город, пятое-десятое... Это от твоей девушки...
     - Где???
     - Вот...
     Лук старается  держаться бесстрастно, как Чингачгук,  но рот у  него до
ушей и в первую читку, и во вторую...
     - Покурим?
     -  Тоже  мне  - Максим Горький!  Надо  говорить:  пАкурим! Вообще-то  я
завязал.
     - Давно?
     - Второй час держусь...
     Кесель давно ушел возглавлять личный состав,  Князь заступил на смену и
уже  набирается  сил,  спит меж  двумя  шинелями,  чтобы  в  три  часа  ночи
проснуться и  продолжить  доглядывать за своим  и  Луковым котлами...  А Лук
пододвинул табурет  поближе к котлу и вглядывается туда невидящими глазами -
мысли  его далеко. Письмо он сжег  за ненадобностью,  потому  что выучил его
едва  ли  не  наизусть,  а  теперь  он  думает...  И   вновь  окурок  прижег
зазевавшийся палец и теперь сгорает сам в каменноугольном аду... А в пальцах
уже  новая  сигарета... А  курить  он  обязательно бросит, нет  проблем,  он
сильный... Успеется еще...