Закрыв за собой дверь с номером "402", я на мгновенье осмотрелся
вокруг. Я стоял в небольшом предбаннике, который отделял палату от
коридора. Справа от меня находилась дверь санузла. Оттуда доносился
тихий звук льющейся воды. Я сделал пару шагов вперед.
-
День добрый! Постояльцев принимаете? - Пытаюсь изобразить
хорошее настроение и приветливость...
Коек в палате три. Уже легче!.. Две койки стоящие справа и слева вдоль
стен - заняты лежащими пациентами. Третья - справа перпендикулярно -
предназначалась мне. На ней - только голый матрац и подушка. Где, черт
возьми, белье? Ведь на приемном покое мне запретили брать с собой свое
домашнее. Ладно, потом разберусь... Сначала - знакомиться с людьми.
Беглым взглядом осматриваю своих соседей по палате. На койке слева -
очень истощенный пожилой мужчина. Точнее, самого его вообще
практически нет. Койка выглядит пустой и ровно заправленной, и только
на подушке лежит седая голова с впалыми скулами и живыми глазами. От
этого зрелища на доли секунды становится жутко и страшно: "А вдруг и
меня ждет такая же участь?".
Второй обитатель палаты Љ402, расположившийся на койке справа -
смуглый, как цыган, парень лет тридцати пяти, с жесткими чертами лица.
Мое появление его никоим образом не заинтересовало и он продолжал все
также увлеченно читать толстую книгу.
-
Виталий! - Представляюсь.
Подхожу сначала к "голове" и протягиваю руку.
-
Борисович... - Слабым жалобным голосом ответил старик. Из-под
одеяла ко мне потянулась костлявая рука.
Пожав руку Борисовичу, я сделал шаг в сторону второй койки, на которой
лежал "цыган".
-
Сергей. - С ленцой в голосе, оторвавшись от книги, произнес
"цыган" хрипловатым прокуренным голосом и протянул руку.
-
Что интересного читаешь? - Пытаюсь завязать беседу.
-
"Майнкампф". - Все с той же ленивой отстраненностью ответил
Сергей.

Я немного напрягся, так как совершенно не переношу общества
радикальных националистов, а уж тем более - неонацистов.
-
И как? Интересно?
-
Не-а! Ерунда! Графомания сплошная. - Отложив книгу в
сторону, наконец включился в разговор сосед. - Лежала тут,
осталась после кого-то. Вот и читаю.
Ну слава Богу!
-
А ты, видать, первый день на тубонаре? - Весело подмигивает
Сергей.
-
Да, первый. А ты давно здесь?
-
Месяц.
-
Скоро домой?
-
Да кто его знает... Многих задерживают дольше. И 3 и 4 месяца.
Кого в хирургию отправляют.
Казалось, еще немного - и весь мой позитивный настрой будет разрушен.
Я был решительно настроен выйти отсюда через 2 месяца! А тут - 3, 4,
хирургия... Ох, что-то мне это все не нравится!
-
Не переживай! - Хлопнул меня по плечу Сергей. - Выйдем покурим?
-
Пойдем, выйдем. Только я не курящий.
Только сейчас я обнаружил, что в палате был выход на лоджию.
-
Ты не переживай! - Продолжал меня вводить в курс дел мой более
опытный сосед. - Тут в нашем отделении - почти все
выздоравливают. Здесь у нас так, почти санаторий. Все самые легкие
формы. И ты выздоровеешь.
-
Не сомневаюсь! Именно за этим я сюда и пришел! - Попытался
изобразить бодрость я.
-
Оооо! Ну, с таким боевым настроем - никакой тубик тебе не
страшен!
Сергей сделал паузу и закурил. Я с интересом рассматривал своего визави,
пытаясь составить хоть ориентировочный "психологический портрет".
Жесткие черты лица, сухая кожа с темно-землистым оттенком выдавали в
нем опиатного наркомана. На запястье - тюремная наколка - пять точек, как
на игральной кости.

-
Вон, видишь вот тот корпус? - Сделав затяжку, Сергей показал в
сторону старого угрюмого здания с облупившимся фасадом. - Вот
там лежат тяжелые. Те, которым вообще ж...па!
-
Понятно... - Невозмутимо отвечаю.
Хотя нет, ничего мне пока не понятно. Чем "тяжелые" отличаются от
"нетяжелых"? Почему дед Борисович, от которого остались кожа да кости,
- относится к "нетяжлым"? Почему держат по 3 - 4 месяца, если мне
обещали выписать через два? Как вести себя в этом обществе? Что можно
говорить, как общаться? Как хранить вещи, чтобы ничего не украли? Этот
бывший арестант, несмотря на свой суровый вид, вроде-бы дружелюбен и
внушает симпатию, но каков он на самом деле?
Ладно, все должно проясниться. В памяти вдруг возникла избитая
тюремная заповедь: "Не верь! Не бойся! Не проси!". Здесь, наверное,
точно не помешает. Хотя совершенно неясно, по каким правилам
существует этот мир? Это еще воля, или уже тюрьма?
Я вернулся в палату и присел на край своей койки. Нужно дать себе 5
минут, чтобы осмотреться и упорядочить мысли.
Первое, с чем сталкивается человек, впервые переступивший порог палаты
противотуберкулезного стационара - это тотальная брезгливость. Вокруг
вроде бы все чисто, но осознание того, что вокруг тебя всюду - опасная
инфекция - захватывает все твое сознание. Здесь не хочется ничего
трогать, ничем пользоваться. Хочется даже дышать реже. И даже вещи
свои раскладывать не хочется. Вот так бы и сидеть на краю койки до самой
выписки, ни к чему не притрагиваясь!
Замечаю, что все мои соседи в палате ходят без масок, и только я все не
решаюсь снять свой "намордник". Насколько это безопасно? А с другой
стороны - не будешь же 24 часа в сутки находиться в маске? Вероятно, я
даже выгляжу нелепо...
Ах, да! У меня же до сих пор нет постельного белья! А вид голого матраца
на пустой койке уже начинает вгонять в уныние. Ладно, в сторону
брезгливость! Это теперь мой дом. На 2, на 4 месяца - не важно. Жизнь
продолжается!
-
Ребят, а постель тут приносят? - Решаюсь все-таки
поинтересоваться.

-
Должны принести. Но лучше сходи сам в каптёрку. На третьем
этаже, возле поста. - Отвечает Сергей.
Направляясь к выходу, замечаю на нашей, внутренней стороне двери
табличку: "Выходя из палаты - одень маску!". Так-с, значит в палате
все-таки можно без маски...
В коридоре - все та же умиротворяющая тишина и солнечный свет.
Спускаюсь по лестнице к сестринскому посту. Там снова нет никого.
Стучусь в дверь каптёрки, с табличкой "Служебное помещение". Тишина.
Только за дверью все так же "мурлычет" холодильник.
Снова приходится ждать, пока подойдет санитарка. Похоже, здесь даже
время имеет другую скорость и ценность, к которой привыкаешь не сразу.
Все происходит ужасно медленно... Как размножение палочки Коха...
-
О! Ану-ка, пойдем со мной! - Прервал мои мысли голос откуда-то
внезапно возникшей санитарки.
-
Куда? Зачем?
-
Пойдем, пойдем! Поможешь обед в отделение принести.
-
Я, конечно, не против. Но может быть Вы мне для начала выдадите
постельное белье?
-
Ой. А ты что, только поступил?
-
Как видите.
-
Ну, хорошо. Сейчас я тебе дам постель, и сходим с тобой на
пищеблок.
Оценив жизнь тубдиспансера, как крайне бедную на события, я был даже
рад поводу куда-то сходить и в чем-то полезном поучаствовать.
Заскочив в палату, я бросил на койку полученную казенную постель и под
удивленные взгляды товарищей - столь же быстро выскочил обратно.
По дороге на пищеблок, который находился в отдельном здании, я молча
разглядывал больничную территорию. Проходя мимо того самого
"страшного" корпуса, где лежат "тяжелые", я инстинктивно задержал
дыхание. Вид пациентов этого корпуса действительно был впечатляющим.
Худой беззубый дед в белой кепке и майке, из-под которой видны
наколотые на ключицах лагерные "звезды". Высохшая, как вяленая рыба,
наркоманка без одной ноги, распухшие и расцарапанные лица пьяниц.
Брррр!!! Где же их всех искали, чтобы собрать в одном месте?
-
Тебя как зовут? - Решила прервать молчание санитарка.

-
Виталий.
-
А меня - Николаевна.
-
Очень приятно.
-
Вот и хорошо! Будем дружить! У нас отделение хорошее, ты не
бойся. Полежишь немного - и вылечишься! - Добродушно
подбадривала меня полненькая женщина, заметив мое смятение. -
Это те кто не лечился в первый раз, пил, кололся во время лечения -
вот теперь сюда попали.
Очень хотелось в это верить...
***
В свое отделение я вернулся с каким-то облегчением. После
впечатляющего зрелища возле "тяжелого" корпуса мое нынешнее
положение показалось мне далеко не самым худшим. Понемногу
проходила брезгливость. Я заправил свою койку. Казенное белье было хоть
и потрепанным, но чистым и приятно пахло свежестью.
Маленькая, как монашеская келья, палата Љ402, несмотря на свой
скромный быт, уже казалась вполне уютной.
Разговорились с соседями по палате. Дежурные вопросы. Кто кем был, где
работал.
-
Ну вот, наконец-то порядочного человека к нам поселили! -
Обрадовался Борисович, узнав что я учился в универе и работал в
аптеке.
-
Гляди, как Дед наш повеселел! - Усмехнулся Серега. - А неделю
назад привезли его - так лежал тут, умирал! Да, Дед?
-
Я вообще не понимаю, зачем тут лежу. - Махнул рукой Дед, который
же лежал под капельницей. - Я ездил в Днепропетровск, мне там
сказали, что у меня просто воспаление. И только совсем маленький
кусочек туберкулеза! Зачем так долго лечиться нужно?
-
Потому что курс лечения такой. Минимум - 6 месяцев. Это нужно,
чтобы убить все туберкулезные палочки в организме, чтобы больше
не болеть. - Постарался на доступном языке объяснить я.
В "маленький кусочек туберкулеза" у Борисовича, конечно, верилось с
трудом.

-
Да ладно! Это у нас медицина такая! Вот, в Германии эту гадость за
две недели лечат! У меня там дочка учится.
-
Вероятно, Вашей дочке что-то неправильно объяснили. Туберкулез
во всем мире лечится одинаково.
-
Нихрена себе! - Причмокнул Сергей. - А ты молодец, подготовился!
Видал, Дед, а?
-
А ты и правда в этом понимаешь? - Оживился Борисович.
-
Кое-что понимаю. Я ж в меде учился.
-
А если я тебе документы свои из Днепропетровска покажу -
сможешь посмотреть?
-
Давайте попробуем!
-
Только давай, Дед, после обеда. А то уже время. - Вмешался Сергей.
- Бери свою "шлюмку" и "весло", профессор, и пошли обедать!
Интуитивно догадываюсь, что речь идет о тарелке и ложке. Забавно.
Нужно запомнить.
В сопровождении Сереги я спустился к сестринскому посту, возле
которого уже выстроилась очередь пациентов. У поста стояла санитарка -
та самая Николаевна. Она доставала что-то из широкогорлой пластиковой
банки (в таких банках в диспансер поступают некоторые препараты - по
500 таблеток) и давала в руки каждому пациенту. Когда очередь дошла до
меня, в моей ладони оказалась зеленая пластиковая крышечка от
инфузионного раствора. На ней с одной стороны была лаком для ногтей
нарисована римская цифра "II".
-
А это еще зачем? - С недоумением спросил я у Сергея.
-
Это жетон. Отдаешь его в столовой, а тебе взамен - харчи насыпают.
-
А в чем прикол?
-
А прикол в том, что вход в столовку нашу - с улицы. Войти может
кто угодно. Тут, рассказывали, раньше знаешь какой беспредел был?
Заходили с улицы вообще "левые" бомжи, брали маску в аптеке за 50
копеек - и под видом тубиков заходили в столовку за хавкой. Когда
это дело просекли - стали только по жетонам выдавать.
-
Весело тут у вас! - Хмыкнул я.
-
Ну а ты что думал? В сказку попал? Без веселья тут, брат, не
проживешь!

Выйдя во двор, я еще раз осмотрелся вокруг. На одной из лоджий второго
этажа стоял крепкий темноволосый парень с обезображенными веками. От
этого взгляд у него был жутковатый.
-
О! Молдован! Ты уже на втором этаже? - Поприветствовал его
Сергей.
В ответ Молдован только улыбаясь кивнул.
-
Пошли за пайкой!
Чернявый отрицательно покачал головой.
-
Что, блатуешь? - С насмешкой крикнул мой сосед.
Снова молчаливый кивок.
В жестах и позе Молдавана было что-то величественное, хотя внешность
его не вызывала у меня симпатии. Всем своим видом он демонстрировал
уверенность, которой мне сейчас очень не хватало. Было видно что он
здесь - в своей среде. И я даже на мгновенье позавидовал ему. Я же
чувствовал себя - как котенок среди волчьей стаи.
Тем временем к нам примкнул еще один пациент такой же "циганской"
внешности, как и Сергей. Они обменялись дружескими приветствиями и
завели разговор о чем-то своем.
-
А это что, новенький? - Спросил у Сергея товарищ, наконец заметив
меня.
-
Да, наш новый сосед! Знакомься. Виталик. А это - Витёк. -
Дружелюбно представил нас друг другу Серега.
-
Ты что, первый день сегодня? - Обратился уже ко мне Витёк.
-
Первый.
-
Аааа. Ясно. Зеленый еще! Тубазидом не пропитался!
-
Не, не! С тубазидом и остальными колесами он на "ты"! Он у нас
аптекарь!
-
Оп-па! У нас теперь даже свой аптекарь есть! Вот это круто! Ну,
добро пожаловать в наш народный ансамбль. Хор
мальчиков-туберкулезников с композицией "Лучше нету того света!"
Витёк и Сергей дружно засмеялись. Я выдавил из себя вымученную
улыбку.
Проходя мимо "тяжелого корпуса", я заметил как Виктор и Серега
задержали дыхание.

-
Вот этих вот "гоблинов" - Указал Витёк на постояльцев корпуса,
когда мы отошли подальше - Обходи десятой дорогой. Это хроники.
У них палки никакими колесами не убиваются!
Картина мира понемногу стала проясняться...
... "Особо много о туберкулезе мы говорить не будем." - Начинал свою
лекцию по клинической фармакологии профессор. - "Говорить тут особо
не о чем. За последние 40 лет никаких новых препаратов для лечения этого
недуга не появилось, а к имеющимся препаратам, которых всего около
десяти, микобактерии постепенно вырабатывают резистентность.
Особенно тяжелым и трудноизлечимым является мультирезистентный
туберкулез, при котором МБТ развивают резистентность к основным
наиболее эффективным препаратам..."
О, Боже! Так вот в чем дело! Вот почему эти несчастные - "тяжелые" и
"хроники"! Тогда, в универе, этим словам профессора никто не придал
значения. Для нас, студентов-медиков, даже обычный туберкулез казался
чем-то диковинным, инопланетным. А уж мультирезистентный туберкулез,
- мы были абсолютно уверены, - это мифический страшный зверь, который
обитает только по лагерям и тюрьмам. Да и то - это наверняка
исключительная редкость!.. Теперь же эта тяжелая драма происходила у
меня на глазах, на расстоянии вытянутой руки! А может быть еще ближе?..
Быстро отогнав от себя мрачные мысли и оторвав взгляд от "хроников", я
стал осматриваться вокруг. Возле пищеблока уже собралось много народу.
Я всматривался в лица людей. Примерно половина абсолютно
благополучные и здоровые на вид люди. Встретить таких можно где
угодно - в транспорте, в кафе, на работе. Кто же выдумал глупость, что
туберкулез - болезнь бездомных и зэков?
Небольшая компания женщин держалась немного в стороне от остальных.
-
О! Танюха! - Окликнул одну из них Витёк. - Привет, Танюха!
-
Привет, привет! - Небрежно бросила в ответ светловолосая девушка
лет двадцати пяти и продолжила о чем-то разговаривать с другими
пациентками.

-
Вот с этой подругой тебе будет о чем поговорить. - Подмигнул Витя.
- Она тоже врач. Хочешь, познакомлю?
Что в словах Витька было правдой, а что - стёбом - было неясно. Он все
время лукаво улыбался.
-
Благодарю за заботу, Вить. Но я как-нибудь сам справлюсь. - С
усмешкой подмигиваю в ответ.
Тем временем дверь пищеблока открылась и наша многоголосая толпа
пришла в движение. Довольно большой и просторный зал столовой
наполнился гулом десятков голосов, лязгом посуды и запахом общепита.
Туберкулезники по очереди подходили к окошечкам, протягивали свои
тарелки и жетоны. Тарелки наполнялись едой, а жетоны - складывались в
баночку, после чего - отправлялись назад в отделение. Вот такая
незатейливая система идентификации "свой-чужой".
Еда в тубдиспансере была довольно приличной. Да и после всех
впечатлений дня я был довольно голоден.
Вернувшись после обеда в палату, я вспомнил про обещание посмотреть
документы Борисовича.
С первого же взгляда в глаза бросилась строчка: "Сопутствующее
заболевание - B20, VI ст.". Я перечитал ее несколько раз, сам себе задавая
вопрос - все ли я правильно понял? Не ошибаюсь ли я в кодах МКБ? Нет,
ошибки быть не могло. У 60-летнего старика была ВИЧ-инфекция в
стадии СПИДа! Тубдиспансер все больше удивлял меня контрастами.
Борисовичу я только сказал, что лечение назначено правильно и что он -
непременно поправится, если будет пить все таблетки. Кажется, его это
немного взбодрило.
Чтобы немного привести мысли в порядок, я решил выйти во двор.
Проходя по коридору, я вдруг наткнулся на лежащего на полу пациента -
того самого парня, которого сегодня утром перевели из моей палаты.
Вокруг не было ни души.
-
Эй, дружище! Тебе помочь? - С опаской обратился я к больному.
Он только тяжело дышал и смотрел на меня большими стеклянными
глазами.
-
Сейчас, потерпи немного! Я кого-нибудь позову.
Тотчас же я спустился на сестринский пост.

-
Сестра! Подойдите на наш этаж, пожалуйста! Там человеку в
коридоре стало плохо!
Медсестра абсолютно невозмутимо встала из-за своего стола и
направилась к лестнице. За ней последовал и я.
-
Так-с... Все ясно. Ну-ка, помоги мне его поднять! - По-деловому
распорядилась сестра, мгновенно оценив обстановку. - Сережа, ты
что тут делаешь? Давай, иди в свою палату. Давай, давай!
Потихонечку, поднимаемся! Вот, так! Молодец! Осторожно,
ступеньки!
Вместе с медсестрой мы под руки дотащили пациента до палаты на
третьем этаже. Он все это время словно был в другой реальности и никак
на нас не реагировал.
***
Крыльцо нашего 4-этажного корпуса выходило на небольшой пятачок, в
виде маленькой террасы возвышающийся над низинкой. На этом пятачке,
огороженном оштукатуренным кирпичным бортиком, стояли две скамейки,
а над ними раскинул пышную крону клён. Под окнами отделения росли
ивы и тополя.
Несколько ступенек спускались вниз от террасы, выходя на большой
пустырь. Я решил пройтись вокруг. Справа от пустыря был огражденный
забором детский корпус (я помнил его еще по школьным походам на
медосмотр) и еще какие-то больничные постройки, назначения которых я
еще не знал. Прямо по курсу были камыши, выдавая близость воды, а за
камышами возвышался частокол деревьев.
В надежде выйти в лесок или рощу, я пошел прямо.
За пустырем была поросшая камышом канава, на дне которой протекал
небольшой ручей. Перепрыгнув канаву, я направился к деревьям.
Никакой рощи в окрестностях тубдиспансера не оказалось. Ряд деревьев
оказался лишь узкой лесополосой, за которой открывалось поле.
Но даже такая находка показалась мне тогда вполне хорошей. Присев на
удобное бревно, я прислушался. Шумели деревья, пели птицы. Взгляду
открывалось бескрайнее поле, над которым, где-то над горизонтом
сгущались дождевые тучи...
Я сидел на самом краю лесополосы, и что-то очень странное было у меня в

душе. Эта полоса казалась какой-то невидимой границей между
тубдиспансером и окружающим миром. И нереальным казалось то, что эту
границу так легко перейти. Сделай шаг - и ты уже на бескрайнем
просторе! Иди, куда хочется! Вот так просто? Я даже сделал несколько
шагов по полю, словно не веря в то, что это возможно. Но вдруг захотелось
вернуться назад. Что-то очень важное и незавершенное оставалось там, за
лесополосой. Пугающее и манящее одновременно.
Вернувшись к своему бревну, я снова устроился поудобнее. И вдруг
заметил, что до сих пор сижу в маске. Весь день я сегодня провел в маске,
не снимая ни на минуту. А где и когда мне теперь ее можно снимать?
Разберемся по ходу пьесы. Здесь, по крайней мере, маска мне точно не
нужна.
Сняв "намордник", я с удовольствием сделал глубокий вдох. С поля
потянуло приятной дождевой прохладой. Облачный фронт медленно
приближался. Небо вдали заурчало раскатами грома. А я все сидел на краю
лесополосы и смотрел на поле. Только первые капли дождя заставили
встать и повернуть обратно - к корпусу отделения легочного туберкулеза
Љ2, в палату Љ402.
Сергея в палате не оказалось. Оказавшись в вынужденной компании с
Дедом, я сначала старался с интересом слушать его рассказы. Но делать
это становилось все труднее. Говорил он в основном о какой-то бытовой
чепухе, которая меня в тот момент меньше всего занимала. Очень хотелось
чая, а я, впопыхах собираясь в стационар, с собой не успел взять ни чая, ни
кипятильника. Время тянулось мучительно медленно.
Наконец, дождь прекратился. Дверь в палату отворилась и за ней
показалась санитарка в цветастом халате.
-
Мальчики! Ужинать!
И снова - со своей тарелкой и ложкой иду получать жетон, потом - вниз по
лестнице во двор, и мимо "тяжелого корпуса" - в пищеблок.
Никого из своих новых знакомых - ни Сергея ни Виктора, - в столовой не
вижу. Несколько секунд осматриваюсь вокруг. Сажусь на первое
попавшееся свободное место. Напротив меня - паренёк, примерно мой
одногодка. Лицо спокойное, вызывает симпатию.
Едим молча.

-
Ты давно тут? - Решил я первым нарушить молчание.
-
Третий день. А ты?
-
Первый.
-
Ну, и как тебе?
-
Да так... Не понял еще. Непривычно. А тебе?
-
Скорее бы уйти отсюда...
-
Виталий. - Протягиваю руку.
-
Лев. - Пожатие в ответ.
-
Очень приятно.
-
Взаимно.
Больше не говорим ни слова.
-
Ну, выздоравливай! - Говорю я, вставая из-за стола.
-
Спасибо. Ты тоже!
Первая мысль - снова бродить, гулять вокруг диспансера. Но мое внимание
привлекает оживленная компания, собравшаяся на пятачке возле скамеек.
Присаживаюсь рядом.
Светловолосый парень, лет тридцати, громко и задорно рассказывает
какую-то смешную историю из жизни отделения. Все дружно смеются.
Потом вдруг тема беседы резко меняется и все начинают вспоминать и
говорить о доме.
-
А у меня вообще сердце не на месте... У меня дома мама лежачая. -
С дрожью в голосе говорит пожилая армянка. На ее глазах блеснули
слезы. - Она у меня шейку бедра сломала... Я, наверное, от
переживаний и заболела...
Вспоминаю и я своего деда. Как он там? Суждено ли нам еще увидеться?
Ком в горле и слёзы подступают, но в какой-то момент удается сдержаться.
Тем временем, разговор заходит о болезни.
-
А говорят ведь, что почти у каждого эта палочка есть! Это, наверное,
у нас ее нашли - вот и держат тут! - Громко возмущается
тётушка-крестьянка лет пятидесяти. - Говорят, в Америке давно за
неделю эту болезнь лечат!
-
Да о чем ты говоришь! У них давно забыли о таком явлении, как
туберкулез! У них есть вакцина! - Поддерживает армянка.

-
Да у нас тоже все это есть! Да только не для нас! - Вмешивается еще
кто-то. - Врачи вот здешние сколько лет работают, и не болеют! Как
так? Сто пудов, что-то им дают для профилактики!
-
К сожалению, это не так... - Наотмашь бросаю реплику. - И в
Америке и в Германии туберкулез лечат точно также, как в Украине
или Африке. Ну, может, только в больницах комфорта больше... И
врачи болеют, точно также, как все люди.
Чувствую, что своей репликой вызвал живой интерес. В мою сторону
направлены любопытные взгляды.
-
Вы что-то в этом понимаете? - Первой прервала паузу армянка.
-
Пока немного. Ну, самую малость. - Улыбаюсь смущенно.
-
Ты тоже медик? - Заинтересованно спросила светловолосая девушка,
которую утром я видел в столовой.
-
Провизор... А ты ведь тоже медик, верно? - Интересуюсь, вспомнив
утренний разговор с Витей и Сергеем.
-
Да. Я на скорой работала. Фельдшером. А ты только сегодня
поступил?
-
Да, первый день. Теперь буду с вами в компании. - Пытаюсь шутить.
- Виталий.
-
Таня.
-
Очень приятно, коллега.
-
Взаимно.
-
А ты как давно здесь?
-
Полтора месяца.
-
И как лечение?
-
Не знаю пока. Вроде неплохо. А тебе изониазид внутривенно не
предлагали еще?
-
Мне - нет. Думаешь, есть смысл?
-
Мне Павел Васильевич сразу предложил, говорит так лучше. Только
его в больнице нет. Нужно самому в аптеке купить.
-
Ну, это небольшая проблема. Если нужно - купим. Он ведь не очень
дорогой. А как он переносится внутривенно то?
-
Ты знаешь, нормально. Девочки из манипуляционного его сразу с 4
ампулами пиридоксина смешивают. И с физраствором - 20 кубиков
струйно.

-
Нужно будет спросить. Спасибо за информацию. Ну, а как вообще
тебе здесь обстановка?
-
Да ты не переживай! Все нормально. Люди в нашем отделении
хорошие. Вот только у меня дома дочка маленькая. Сердце не на
месте, что ее так надолго оставляю... - Голос Тани задрожал, в
глазах блеснули слёзы.
-
Понимаю. А у меня дед дома... - Я тоже замолчал, чтобы не
заплакать.
-
А что с дедом?
-
Рак ротоглотки... Рецидив через год после лечения. Вот два цикла
химии прошел - и слег... Черт возьми, как же я ненавижу эту
беспомощность! Когда ничего нельзя сделать. Ничего. Ни за какие
деньги... А еще я не вовремя со своим тубиком...
Мы молчим, понимая, что словами никак не можем помочь друг другу. Но
как ни странно, от этого молчания становится легче. Замечаю, что вдруг
смолкли и остальные больные. Пропустив через себя приступ душевной
боли, я словно "возвращаюсь" обратно, на скамейку под раскидистым
кленом. Оглядываю всех собравшихся. Армянка, светловолосый весельчак,
розовощекая крестьянка, Таня - в глазах у всех сострадание и понимание.
-
Ты не виноват что заболел. Не нужно себя корить. - Говорит армянка.
-
Да, это верно... Ну да ладно. Прорвемся. - Выдыхаю с облегчением.
Разговор, словно горный ручей, перетекал с одной темы на другую, и мы
сами не заметили как совсем стемнело, а над крыльцом корпуса второго
легочного отделения зажегся яркий лимонно-желтый натриевый фонарь.
-
Ну, что, пора домой! - Отмечает светловолосый веселый парень. -
Сегодня на ночь заступает Бабина. Если опоздаем - не поздоровится!
Вся наша компания дружно поспешила в отделение. Назад возвращались
по знакомому уже маршруту, через третий этаж. У сестринского поста
стали прощаться. Большая часть пациентов спустилась на второй,
"чистый" этаж. На четвертый, "бациллярный" этаж поднялись только я и
тётушка-крестьянка. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись
по своим палатам. Открываю дверь с красным квадратиком и номером
"402" и снова оказываюсь в своей маленькой келье.

-
Витаха, ты где пропадаешь? - Шумно встретил меня Сергей, который
хлопотал у розетки с кипятильником. - Чифирить будешь?
-
Чифирить, пожалуй, нет. А вот от чая - не откажусь.
-
Тогда заваришь себе сам. Чай в моей тумбочке, можешь взять.
-
Благодарю!
Заварив чай, мы уселись по койкам.
-
Ну, рассказывай, брат, как тебе первый день на тубонаре?
-
Честно говоря, ожидал худшего. Нормально.
Мы неспешно пили чай, говорили о разных пустяках. Иногда в разговор
слабым голосом вставлял свои реплики Дед, все также лежавший на своей
койке.
-
Покурим? - Сказал Сергей.
-
Покурим. - Ответил я, и мы переместились на лоджию.
Я молча попивал чай, пока Сергей раскуривал сигарету.
-
Братишки! - Донеслось откуда-то снизу. - Братишки, угостите
куревом, а то у нас "голяки"!
Сергей перегнулся через перила и поприветствовал просящего. Я тоже с
любопытством взглянул вниз. С лоджии третьего этажа под нами смотрело
беззубое смуглое и истощенное лицо.
-
Что, брат, на поправку идешь? - Весело присвистнул мой сосед. - На
перекур выходить стал?
-
Ага! - Расплылся пациент в радостной улыбке. - Отпустило мелёха!
А то две недели в памперсах провалялся! - И засмеялся.
-
Ну, держи, поправь здоровье!
Сергей парой ловких движений снял с гвоздика бельевую веревку,
натянутую вдоль лоджии, привязал к ней пакетик-"майку" и положил
внутрь две сигареты. По веревке "груз" опустился в нижнюю палату.
-
Благодарочка, пацаны! - Раздался снизу довольный голос.
Я вспомнил, как читал накануне "Должно было быть не так" Ильи
Сташевского. Среди прочих тонких деталей тюремного быта, там был
описан такой способ передачи "посылок" между камерами. Меня
почему-то очень позабавил этот факт, и я улыбнулся.
-
"Дорога"? - Подмигнул я Сергею.
-
Ага! Она самая! - Расплылся в улыбке бывший арестант. - А ты, я
смотрю, не только по таблеточкам подготовился, а?

Сергей с размаху хлопнул меня по плечу.
-
Серый. - Немного помолчав, завел беседу я. - А ты сам то здесь
какими судьбами?
-
Брательник у меня болел. - Не спеша, затягиваясь, проговорил
парень, глядя мимо меня в темноту. - Видать и я от него заразился.
-
Выздоровел?
-
Не-а... - Отрицательно покачал головой Сергей. - Да и не лечился он
толком. Ему прямо домой лекарства приносили, а он, дурак, их в
пакет складывает. Так и лежит дома целая торба с этими
"колесами"...
-
А это..? - Киваю и бросаю взгляд на его руку с тюремной наколкой.
-
Да так... - Улыбается и машет рукой Сергей, словно речь идет о
каком-то пустяке. - По глупости было дело. На полгода в СИЗО
загремел. Даже до суда дело не дошло.
-
М...да... Истории тут - нарочно не придумаешь... - Говорю я, также
глядя в вечернюю мглу.
Тем временем Серёга докуривает папиросу, резким щелчком пальцев
посылает тлеющий окурок за лоджию, и он падает, тусклой рыжей звездой
растворяясь в темноте.
-
Ты это... Если в душ нужно - иди сейчас, пока горячая вода есть.
Сосед ушел в палату, А я еще стоял на лоджии, вглядываясь в вечернюю
темноту. На фоне темно-синего неба едва различимы были кроны
деревьев, а внизу все было залито лимонно-желтым светом натриевого
фонаря. Было тихо. Только слышны были звонкие трели сверчков. Из
темноты вынырнула небольшая дворняга. Пёс обошел наш пятачок с
лавочками, к чему-то принюхался, громко фыркнул и снова растворился в
темноте. Я пытался вызвать в памяти образы и впечатления сегодняшнего
дня, но у меня ничего не получилось. Я просто всматривался в темноту
наступающей майской ночи. Не было ни страха, ни радости, ни тоски. Что
это было сегодня? "Остановка" - пронеслось в мыслях. Остановка?
Пожалуй, так. Наверное, мне нужна была остановка. Привал. Я слишком
отчаянно куда-то бежал последние несколько лет. И вот - остановка.
Станция "Тубдиспансер"...

Послушав совета Сергея, я решил принять душ. Душевая (объединенная с
санузлом) в палате выглядела совсем по-домашнему. Можно было легко
представить, что ты просто в гостях, в какой-то старенькой квартире, а
вовсе не в отделении легочного туберкулеза. Я стоял под душем,
чувствовал приятные теплые струйки воды, слушал её журчание. Даже
выходить не хотелось. Утренняя тотальная брезгливость отступила. Вдруг
в голове яркой вспышкой возник образ: мой снимок КТ, а на срезах легкого
- маленькое пятнышко, словно пробитое посередине... Меня охватил страх
от осознания, что внутри меня бушует какая-то стихия, которая мне
совершенно не подвластна. Которой я даже не чувствую. А она медленно,
по миллиметрам разрушает меня. "Спокойно! Ты уже принимаешь
лекарства, а значит - на пути к выздоровлению!" - Успокоил я себя. Страх
растаял от этой мысли.
Едва я вышел из душа, в дверях нашей палаты показалась крепкого
сложения рыжеволосая санитарка:
-
Ребята, кефир!
Сергей взял чашку, одел маску и направился к выходу. Я последовал его
примеру. Когда я вышел из палаты, в коридоре царило всеобщее
оживление. Со всех палат к лестнице стекались пациенты с чашками и
кружками. Шутили, смеялись. Громче всех был слышен сиплый грубый
голос низенькой темноволосой девченки:
-
Внимание! Пропустите туберкулезницу с кефиром! Пропустите
туберкулезницу с кефиром!
Все смеялись.
На площадке между четвертым и третьим этажом стоял стол. На столе
лежал поднос с булочками и стояли несколько эмалированных чайников с
кефиром. Санитарка ловко орудовала чайниками, наполняя протянутые
чашки. К кефиру каждому полагалась булочка.
Получив свою порцию, я вернулся в палату и с аппетитом проглотил ее.
Кефир с булочками на ночь. Веселые шутки и смех пациентов. Плакаты
санпросвета в коридоре. Все это напоминало какой-то оздоровительный
пансионат или летний лагерь. И даже казалось нереальным то, что все мы
здесь - серьезно больны. Что некоторым из нас не суждено выйти из этого
отделения, а другим - предстоит долгий и тяжелый путь к выздоровлению.

В палату вошла дежурная медсестра и проверила, все ли на месте. Вскоре
мы погасили свет и расположились на своих койках, провисающих под
нами, как гамаки.
Всё вокруг стихло. Только слабый желтый свет с больничного двора
струился через шторы и отбрасывал тени на стене.