Ночью мне приснился прадед. Был он как всегда небрит, при револьвере, лобик в два шнурка; он пристально смотрел мне в глаза, беззвучно шевеля губами и грозя пальцем. Что-то он хотел сказать мне, о чём-то предупредить... Потом он вдруг отвернулся, стал уходить и в это время в моём сне невидимый режиссёр включил звук. Прозвучало слово. Это слово было: "Меморандум".
Помнится, я ещё подумал: "Не к добру всё это. Замышляется какое-то паскудство, надо бы на всякий случай..." Но что именно надо было сделать - я так и не додумал, потому что проснулся.
Лежа в кровати, я заново прокрутил сновидение и задумался над тем, что бы оно могло собою означать.
Но сперва необходимо сказать пару слов о "Меморандуме".
Года три назад, ещё до армии, мой папашка позвал меня к себе в спальню, положил на столик какую-то кругом замусоленную бумагу и приказал: "Читай". Ну, я и прочитал.
Почерк - как курица лапой, к тому же чернила сильно выцвели, но я всё же разобрал начало:
"МЕМОРАНДУМ
Для моих потомков.
Предчувствуя наступающую на меня гибель от рук преступных хирургов, хочу уведомить всех, кто продолжит мой род, о некоторых необычайных свойствах их организмов.
Соблаговолите.
На каком-то этапе жизни каждый из вас обязательно начнёт испытывать странные ощущения. Они могут выражаться в спонтанном онемении конечностей, в расфокусировке зрения, в невероятной по обычным человеческим меркам восприимчивости к различным запахам и звукам. Эти изменения должны носить циклический характер. Начавшись едва заметно, они с каждым последующим периодом будет всё сильнее и чётче. Между этими циклами физиология организма остаётся в норме, и невозможно заметить никаких изменений. Тем не менее, они есть. Надо твёрдо знать вот что: рано или поздно эти изменения неизбежно завершатся метаморфозом.
Цель и предназначение самого метаморфоза мне самому не совсем понятны. Единственное предположение, которое кажется мне наиболее правдоподобным, состоит в том, что метаморфоз - есть наша защитная реакция на появление Врага, точнее, на опасность, которую этот Враг для нас представляет.
Путём кропотливых исследований я выяснил, что с незапамятных времён на земле идёт тайная борьба между нами и извечным Врагом. Борьба насмерть. Многие тысячелетия продолжается она, и кто в итоге победит..."
Дальше чернила совсем выцвели и размылись, так что разобрать что-либо не было никакой возможности, и только в самом конце этой писульки с грехом пополам читалось:
"...наш Враг многолик и хитёр, он способен принимать разнообразные обличья, он может быть везде, и в роскошной семикомнатной квартире, и в заброшенном подвале. Излюбленный его способ - втереться к вам в доверие и нанести подлый удар исподтишка. Однако есть признак, по которому вы сразу его узнаете: в момент, предшествующий нападению, Враг обязательно должен три раза обернуться вокруг собственной оси посолонь.
Увидя это, немедленно начинайте метаморфоз".
Ну и как прикажете воспринимать всю эту муру? Какой такой метаморфоз? Что это за Враг, ютящийся то в подвалах, то в семикомнатных квартирах? Это не меморандум, а какое-то парево для офисных хомяков. Сайенс, вашу мать, фикшен.
Хотя... Несколько раз со мною случались подобные штуки, которые описывал прадед. Я их прозвал "глюками". В глазах начинает двоиться, в носу зудит, в ушах - неопределённые шумы. Это я для себя называю такие вот приступы "глюками", а что это на самом деле - не знаю. Может, от перемены давления, может, от усталости, а может, и наследственность какая-нибудь падлючая.
Отложив бумагу, я пару секунд чесал тыкву, а потом спросил у папашки, как всё это нужно понимать и не издевается ли он, папаня, над своим доверчивым сыном? А также, кто такие эти таинственные Враги, которых надо опасаться?
Но папашка мой - человек конкретный. Он отвесил мне подзатыльник и сказал:
- Хорошо всё запомнил? Так вот, не выпускай это из своей дырявой башки. Подрастёшь - узнаешь остальное. А теперь вали к себе в комнату, живо.
Ну, я и свалил.
Однако, меморандум прадеда, как видите, не забыл.
И то сказать: видно, большим человеком был мой прадед. Судя по стилю меморандума, научного склада ума мужчина, не каждый выговорит - благоволите, посолонь. Про него даже кино есть. Правда, изобразили его в этом кино как-то отстойно, каким-то дауном его изобразили, вредным, тупым, но это, я так понимаю, из политических соображений. Многим сейчас советское прошлое не по нутру стало.
Тут я глянул на часы и пулей вылетел из постели. Четверть восьмого! А я тут воспоминаниям предаюсь. Мать вашу посолонь!
С самого начала у меня всё не заладилось.
Готовил завтрак - яйцо раскокал мимо сковородки, стал вытирать - ведро опрокинул. Знаю я такие дни, не раз видел за свои неполные 20 лет. К едрене-фене в такие дни не то что начинать путные дела, но и вообще выходить из дому.
А куда деться? Я ведь не какой-нибудь бобёр из менеджеров среднего звена, я простой работяга, железнодорожник, и если прогуляю хоть один день, то бригадир тут же либо премии лишит, либо подойдёт вплотную, возьмёт за пуговицу и ласковым таким голосом скажет, глядя прямо в глаза: "Иди-ка ты, брат Моби, на хрен. Мне такие работнички по жизни не упирались".
Моби - это он меня так называет, не нравится ему, видите ли, моё настоящее имя. Да и не только ему, а почти всем моим знакомым. Даже корешам. Ну, не нравится и не нравится, мне фиолетово.
Так что пришлось мне тащить свою задницу на улицу, заводить самоходную повозку марки "Фольксваген", а потом до 18 часов 00 минут на пятнадцатиградусном морозе, размазывая от уха до уха смерзающиеся сопли, вколачивать в землю чугунные костыли. Как дятел, ей-богу, в голове треск, звон, шум и лёгкое как бы обалдение.
По-настоящему меня прихватило на обратном пути. Только-только я заехал в наш микрорайон, поддал газу на прямой, как почувствовал, что начали неметь руки и ноги. За лобовым стеклом всё стало двоиться, сумерки приобрели зеленоватый тошнотворный оттенок, фонари по обочинам превратились как бы в маленькие солнца, бьющие лучами прямо под черепушку, прямо в мозг. И, как всегда в таких случаях, пот с меня полился ручьями.
То есть, это я сейчас говорю "как всегда", а в тот момент только и успел сообразить, что такого мощного глюка со мною ещё не случалось.
Тут сразу вспомнился мне давешний сон и незабвенный прадед с его меморандумом. Сон в руку, пропади он пропадом совсем!
"Остаётся только ожидать появления тысячелетнего Врага!" - пронеслась у меня в мозгу мысль-веселуха, когда мой "Фолькс" начал круто забирать в сторону ближайшего фонарного столба. Сам не знаю, откуда у меня взялись силы, чтобы в последний момент свернуть на дорожку между домами. Ни рук, ни ног ведь не чувствовал! Только и услышал, как бампер проскрежетал по бордюру. Да ещё котяра какой-то с голубым ошейником подвернулся, мявкнул было, да и смолк, как отрезало, когда машина подпрыгнула на чём-то мягком. А нефиг шляться по проезжей части.
И вот сижу я за рулём, потный как цуцик, в голове пусто, только треск и звон, точь-в-точь, как на работе. Нашарил кнопку, опустил стекло. Здесь я понял, что имел в виду прадед, когда толковал про обострение нюхательных способностей. Мне как будто Валуев по сопатке врезал! Страшный запах бензиновой гари буквально взорвался в голове. Меня аж на спинку сиденья откинуло. Затем гарь сменилась какой-то мерзопакостной вонью, которой я и названия-то не смог подобрать. Едва в отключку не ушёл. Только потом я сообразил - котяра проклятый, вот кто так воняет.
Закрыл я, к дьяволу, окно, посидел минут пять, чтобы прийти в себя, и рванул поскорее домой, только шины взвизгнули.
После всех этих переживаний, понятно, человеку нужно расслабиться, успокоиться.
Поэтому я, припарковав машину возле подъезда, прямиком ломанул в ближайшую забегаловку, по дороге поминая недобрым словом и прадеда, и эти его сволочные метаморфозы.
Хорошо, что паспорт с собой захватил, а то не видать бы мне пары рюмок огненной воды как собственных ушей. Дело в том, что табло у меня, как бы это выразиться, какое-то подростковое. Не говоря уже про алкоголь, но ведь и сигареты мне частенько не продают, говорят: иди отсюда, сынок, подрасти сначала. Я, конечно, начинаю кипятиться, отвечаю им, дуракам, что армию от звонка до звонка оттрубил, а они в ответ: как же, сейчас тебе и поверили, в песочнице, говорят, была твоя армия. Вот и приходится всюду паспорт таскать. Сунешь его, бывало, какой-нибудь особо вредной тётке под нос, а у неё и шары на лоб лезут. Ой, извините, говорит. А если какая шибко грамотная попадётся да прочитает мои фамилию-имя-отчество, то начинает ржать, как кобыла. Ну и хрен с вами, мне, откровенно сказать, это фиолетово.
В забегаловке никого из наших я не обнаружил (что понятно, время-то детское), только мыкался в дальнем углу с кружкой глинтвейна полузнакомый додик из соседнего микрорайона, не помню даже как его зовут.
Только я хлопнул первую рюмку, только нацелился обмакнуть в соус какую-то рыбно-рисовую японскую хреновину (то ли суши, то ли ролл, я их всё время путаю), как звякнула дверь и вошла в шалман незнакомая киска. С первого взгляда она не произвела на меня впечатления: худющая, что называется - девочка-велосипед, одета в какой-то секондхэнд прошлого века, вязаная шапочка, сумка на плече и огромные дымчатые очки на полвитрины. Только носик торчит да губки бантиком. Короче говоря, какая-то Анюта - или библиотекарша, или бакалавриха. Знаю я таких цыпочек, не раз нарывался.
Залезла она на табурет рядом со мной, пристроила сумку на коленях и заказ делает. Дайте мне, говорит, пожалуйста, стакан бархатных сливок. Я аж японскую хреновину в соус уронил. Ну, думаю, даёт киска! А у барменши морда вытянулась, бурчит в ответ: бархатных сливок нету, есть только молочный коктейль, мороженое такого-то и такого-то сорта. Хорошо, отвечает киска, давайте коктейль.
Ну вот, сидим мы, как говорится, рядком-ладком, прихлёбываем: я - вторую рюмку, она - свой коктейль. Бархатный, блин. И тут вдруг я почувствовал еле слышный, но очень приятный аромат от соседки. Вероятно, какой-то крутой парфюм. Не знаю даже как описать его. Что-то очень тёплое и мягкое ощущалось в этом аромате, что-то такое вроде бы давно знакомое, но напрочь теперь забытое. Бархатное, блин. А может, это просто нюх мой обострился после давешнего глюка? Или, может быть, этот запах шёл от молочного коктейля, который я уже и забыл, когда в последний раз пробовал?
Пока я ломал над этим голову, гляжу, подгребает к моей соседке тот самый полузнакомый додик, репа вся в прыщах, глаза в кучу, и начинает он её клеить. Ну, моё дело десятое, сижу, молчу, прихлёбываю. Она уже половину своего коктейля выпила, ни разу не взглянула в его сторону, а он всё бубнил и бубнил. Не знаю, что он ей там ляпнул, только вдруг разворачивается моя киска лицом к додику, и оставшийся коктейль аккуратно выливает ему промеж ушей.
Ну, думаю, сейчас будет представление. Додик сначала варежку разинул, несколько секунд лупал глазами, как бы пытаясь осмыслить случившееся, а потом заревел голосом гоблина, схватил своими граблями девушку за плечи и притиснул к стойке. Звякнул разбившийся пустой стакан.
Никогда мне не нравился этот додик. А тут ещё своим появлением, своим перегарищем из немытой пасти он наглухо забил волшебный бархатный аромат. Поэтому я вежливо взял его за правую лапку, отвёл в сторону и, подождав, когда он прекратит оглашать окрестности своим нечленораздельным рёвом, доходчиво объяснил ему, что в чужом районе шалости с девицами, тем более против их воли, тем более в присутствии стольких незаинтересованных лиц, чреваты некоторым ущербом для его, додика, здоровья. Так что если ему, додику, не влом, то путь вытрет свою молочно-прыщавую физиономию и в темпе делает отсюда ноги.
Он обо мне тоже, видимо, кое-что слышал, поэтому вслух выражать протесты и возмущения не стал, а быстренько подхватил свои шапки-куртки и тихонько вымелся. Даже вытереться забыл.
- Спасибо тебе, что заступился, - негромко сказала девушка, когда я вернулся к стойке.
- Не за что, киска, - буркнул я и одним махом допил злосчастную рюмку.
- Можно узнать, как тебя зовут?
- Моби, - ответил я и невольно поежился, потому что видел в своей жизни самые разные человеческие реакция на это имя. - А тебя как, киска?
- Киска, - ответила она и улыбнулась.
Короче говоря, не прошло и часа, как мы с ней рука об руку пробирались по сумрачному коридору общежития, где Киска снимала комнату. Кстати, я оказался прав, она была из студенток, но не бакалавриха, как она объяснила, а почти что целая магистерша. Я только хмыкнул в ответ.
- Только не шуми, - предупредила она, - за стеной сволочные соседи.
А чего мне шуметь? Я и без всякого шума понимал только одно: мне очень хорошо с этой худенькой, маленькой, какой-то непонятной девушкой. С моей Киской. К тому же я продолжал обалдевать от её запаха, который вернулся сразу же, как только додик покинул поле боя. В общем, день, начавшийся по-дурацки, обещал закончиться очень и очень неплохо: у ней, видать, свербит в одном месте, да и я не прочь шишку почесать.
Загремело пустое ведро, она тихо чертыхнулась.
- Ты б очки сняла, не видно же ничего, - посоветовал я.
- Конечно, конечно, - пробормотала она, таща меня за собой на буксире.
Позвенев ключами, она впустила меня в комнату и включила свет.
Ни фига себе, подумал я, оглядевшись. Я ожидал увидеть обычные в женском общежитии весёленькие шторы в цветочек, плакатики на стенах, женскую дребедень на подзеркальной полочке. Так вот, ничего этого не было. Комната имела суровый необжитый вид, словно обитал тут какой-нибудь средневековый монах, сторонник умерщвления плоти: стол без скатерти, два табурета, две узкие сиротские кровати, покрытые суконными одеялами.
- Ну ты даёшь, Киска, - пробормотал я, - прям как в армии.
- Не обращай внимания, я только сегодня приехала, - отозвалась она из-за шторки, загораживающей угол прихожей. - Раздевайся, проходи в комнату, садись прямо на кровать. Я сейчас, только переоденусь.
Я сел на скрипучую кровать, предварительно поставив на подоконник, в холодок, две банки пива, которые купил по дороге. Хотел купить какого-нибудь вина, но Киска сказала, что терпеть не может ничего спиртного. Покачался на кровати, пружины заскрипели вразнобой.
- Да не шуми ты, - прикрикнула она.
Она вышла из-за шторки, облачённая в дьявольски элегентный и соблазнительно обтягивающий шёлковый халат иссиня-черного цвета, что-то вроде кимоно. И снова в своих огромных дымчатых очках.
- Да сними ты их, - сказал я.
- Конечно, конечно.
Повернувшись ко мне спиной, она сняла очки и тут же выключила свет.
Сквозь голые окна в комнату просачивались жиденькие отблески ночного города, поэтому я отчётливо видел лишь её силуэт. Затем я ощутил лёгкое душистое прикосновение и тёплое дыхание на лице.
Уже минут через пять она раздраконила меня до такой степени, что я почти перестал что-либо соображать. Ласковой шёлковой змеёй она тёрлась о моё тело, продолжая дурманить колдовским ароматом. Язык её - как мне почудилось, необыкновенно сухой и как бы шершавый - казалось, не ведал стыда. Всё во мне стояло торчком - и душа, и тело. Проклятая кровать скрипела, как несмазанные маховики у "Титаника".
- Возьмись руками за спинку кровати, - шепнула она, - будет меньше шума.
Я послушно взялся. Она перегнулась через мою голову, звякнуло железо о железо, послышалось два негромких щелчка.
Я в недоумении наблюдал, как она скользнула с кровати, аккуратно одёрнула свой шёлковый халатик и направилась к двери. Щёлкнул выключатель. Я хотел прикрыть глаза рукой, но не смог этого сделать. Отчаянно щурясь, я вывернул голову и взглянул на спинку кровати. И что ж я увидел? А увидел вот что: обе мои руки были пристёгнуты к спинке двумя металлическими наручниками. Электрические блики играли на стальной поверхности. Этого ещё не хватало! Неужто она любительница всяких разных садо-мазо-факов?
Киска снова нацепила на себя дымчатые очки, стояла посреди комнаты, сложив на груди руки, и спокойно наблюдала, как я дёргаю то правой, то левой рукой в тщетной попытке освободиться.
- Не шуми, Моби, - строго произнесла она, - иначе тебе будет очень и очень больно.
- Понимаю, понимаю, - проговорил я, стараясь выглядеть этаким хватом, коему досконально известны все женские прихоти. - Плётка-семихвостка, железный ошейник, кожаная шапочка... Что ещё? Ах, да, наручники... Киска, неужели это тебя возбуждает?
- Нет, - холодно ответила она, и я тут же понял, что она говорит правду. С этой секунды я перестал чувствовать себя хватом, а как-то сразу осознал, что я обыкновенный лох, или, проще говоря, лопух, угодивший в какую-то неизвестную, но очень большую неприятность.
- Вот как? - промямлил я. - Но тогда, Киска, зачем ты приковала меня наручниками?
- Ты убил моего мужа, ты должен понести наказание, - ровным голосом сообщила она.
Ну, как вы думаете, что может почувствовать человек, прикованный к спинке кровати, от таких заявлений? Ясный перец, я почувствовал себя нехорошо. Один мой корешок, попав в затруднительное положение, очень живописно его описал: волосы встали у меня дыбом около заднего прохода. Тогда я посмеялся, а - напрасно. Теперь я очень хорошо его понимал. "Чокнутая маньячка! - пронеслось в голове. - Основной инстинкт номер хрен-его-знает-какой!"
- Киска, опомнись, - стараясь выглядеть поцом уверенным и держащим всё под контролем, сказал я, - какой муж? Какое убийство? Ведь мы только сегодня познакомились.
Она покивала головой:
- Вот именно, сегодня. Именно сегодня ты и убил моего единственного и неповторимого мужа. Мою любовь. За это я возьму твою жизнь. Приготовься к последнему в твоей жизни поцелую. К поцелую безутешной вдовы.
Я хотел возразить, я хотел убедить её, что всё это - какой-то бред, но она небрежным жестом сняла с себя очки, и слова застряли у меня в горле.
Два чудовищных жёлтых глаза занимали чуть ли не половину лица. У этих глаз не было ни век, ни ресниц, по ним время от времени проходила как бы дряблая волна, и тогда вертикально поставленные угольно-чёрные зрачки становились размытыми.
Она улыбнулась, но эта улыбка не доставила мне никакой радости.
Продолжая улыбаться, Киска... то есть, чудовище в образе девушки, подошло к входной двери, спрятало очки в сумку, а вместо них достало что-то голубое, какую-то ленточку.
- Если ты забыл, Моби, о своём злодеянии, то, может быть, эта вещь освежит твою память.
Обернувшись ко мне, она... оно продемонстрировало ленточку и снова сунуло её в сумку.
Я ничего не соображал и не понимал. Мой мозг словно бы завял и сронил оставшиеся лепестки реальности. И в то же время я ощущал каким-то шестым чувством, каким-то подсознанием, что ленточка до странности знакома мне. Где-то я её видел, причём видел совсем недавно.
И тут как наяву я услышал скрежет бампера о бордюрный камень и вспомнил здоровенного полосатого котяру с голубым ошейником, выскочившего неизвестно откуда прямо мне под колёса.
"Но это же полный бред! - мысленно взвыл я. - Какой это, к едрене-фене, муж?"
- Я вижу, ты вспомнил, - раздалось от двери. - Вот и хорошо, тогда начнём.
После этих слов она как-то вся сгорбилась, сложила руки на груди, чуть присела и вдруг с нечеловеческой быстротой три раза крутанулась вокруг собственной оси.
Твою мать! Меморандум! Прадед! Посолонь! Вот он что...
Кажется, именно в этот момент у меня окончательно снесло башню. Во-первых, в ушах снова раздался лязг и треск, свидетельствующий о близком наступлении очередного "глюка". Окружающие предметы стали раздваиваться, потом снова сходиться вместе, потом снова раздваиваться. Ни рук, ни ног я уже не чувствовал. Во-вторых, откуда-то из глубин памяти всплыл образ знаменитого прадеда, точно такой, каким его показали в фильме, снова погрозил мне пальцем и прошептал в самое ухо: "Метаморфоз".
В-третьих, аромат, который исходил от Киски и который так нравился мне прежде, вдруг многократно усилился, сделался густым и вязким, словно патока, и полностью залепил мне ноздри. Ничего приятного в нём не осталось. Теперь это была просто смрадная вонь, запах полуразложившейся плоти и кошачьих экскрементов.
И в-четвёртых - и в самых кошмарных! - я увидел (или это мне померещилось?), как ежесекундно раздваивающаяся Киска в одно неуловимое мгновение покрылась чем-то чёрным, шелковистым. Сначала мне показалось, что она просто натянула на голову свой чёрный халат, но потом, изо всех сил сосредоточив зрение, я понял, что никакого халата на ней нет и в помине, а всё тело от макушки до пят покрывает короткая блестящая шерсть. Ноги у неё вдруг стали укорачиваться, затем противоестественным образом выгнулись как бы коленками назад. Она опустилась на четвереньки, упершись в пол руками. Строго говоря, это были уже не руки, а мощные, со вздувшимися буграми мускулов, лапы хищного зверя. Лицо стало ужасным образом вытягиваться вперёд, пока не превратилось в морду гигантской желтоглазой кошки.
Чудовище шагнуло в мою сторону, я изо всех сил заорал и, чувствуя, что вот-вот наступит финал моей недолгой жизни, изо всех сил рванулся из наручников. Руки выскочили неожиданно легко. Не имея времени удивляться, я отчаянным движением перевернулся на правый бок, упёрся руками в подушку, чтобы, в случае чего, нырнуть между тумбочкой и окном, и тут обнаружил такое, что запечатлелось навечно в помрачённой моей корке или там подкорке. В подушку упирались две здоровенные мохнатые лапы с костяными собачьими когтями.
Кажется, кто-то стал колотить в стену и кричать, что сейчас вызовет милицию, но это прошло в моём сознании вторым планом. Потому что на первом - и главном - плане оказались эти не лезущие ни в какие ворота мохнатые собачьи лапы, на втором - четвероногое существо, бывшее минуту назад девушкой, а на третьем - слова, которые она... или оно то ли прорычало, то ли просипело:
- Ах вот как! Так ты, оказывается, один из них! Что ж, тем приятнее будет развлечение. Прими смерть достойно, мой извечный враг!
Глаза чудовища в одно мгновение из жёлтых превратились в красные, оно хлестнуло себя по боку длинным гладким хвостом, подобрало задние лапы и, обнажив влажные клыки, прыгнуло прямо на меня. В одну микросекунду я вдруг с полной отчётливостью понял, для чего мне собачьи лапы, для чего метаморфоз и что хотел сказать прадед. Этого понимания оказалось достаточно. Я оскалил пасть и ринулся навстречу.
И тут наступил полный мрак.
Очнулся я в углу комнаты, между кроватью и столом, голова гудела, все косточки ныли. В двери кто-то стучал изо всей силы кулаком и кричал угрожающим басом: "Открывайте немедленно, это милиция... то есть, тьфу, полиция!"
Кое-как встав на ноги, я потащился открывать. Мимоходом глянул на себя в зеркало и чуть снова не упал: морда вся исполосована глубокими царапинами, правая бровь рассечена, губы как две оладьи. Ясен болт, это кискина работа. Я стал озираться и тут же обнаружил искомое: она лежала возле кровати, чёрная, шелковистая и абсолютно мёртвая. Обыкновенная чёрная кошка средних размеров. Голова её была свёрнута набок, из полуоткрытой пасти на пол натекла лужица крови. Меня передёрнуло.
- Открывайте, или выломаем дверь! - орали из коридора.
Ментов оказалось трое, все здоровенные лбы, а за их спинами маячила какая-то лахудра в сиреневом. Лахудра визгливо объясняла, что, услышав в соседней комнате нечеловеческие вопли, тут же позвонила в полицию, что вообще-то в этой комнате уже полгода никто не живёт, но она сразу догадалась о совершающемся преступлении.
Ну, сейчас, будет мне вязалово и винтилово, уныло подумал я.
И ошибся.
Менты обшарили всю комнату сверху донизу, но, кроме дохлой кошки, как сами понимаете, ничего не нашли. Один из этих хмырей высказал предположение, что я зоофил-извращенец, ловлю на помойках бродячих кошек и устраиваю с ними свадьбы. Ах ты зараза мордатая, ты что же это хочешь сказать?.. Я возмутился так энергично, что хмырь отстал. Главный свой упор я делал на том, что не помню, как здесь очутился. Спрашиваете, каким образом и почему? А потому что был в доску пьян. Вон, даже пиво не смог допить, говорил я и в подтверждение показывал рукой на подоконник с двумя банками "Балтики".
Не знаю, поверили они мне или нет, но вязать не стали. Видно, сильно покоцанный был у меня вид, не захотелось связываться. Старший потребовал у меня паспорт, чтобы переписать данные, и, конечно, сразу же захихикал. А, что б ты провалился!
Когда мы выходили из комнаты, я обернулся и тихонько прошептал: "Прощай, киска'".
На улице менты сказали мне, чтобы послезавтра явился в отделение, вернули паспорт и укатили.
Я машинально вертел паспорт в руке и думал про киску. Переживал. Вспоминал. Потом про киску вспоминать мне надоело, я вдруг подумал про паспорт и про полицию и немедленно раздражился: ну что смешного они находят в моём имени? По ящику я слышал про родителей, которые назвали своего сына БОЧП-2008. Это расшифровывается как Биологический Организм Человеческого Происхождения 2008-го года выпуска. И ничего. Небось, никто не смеялся. А тут что смешного?
Я раскрыл паспорт и в который раз перечитал: Мобильник Мобильникович Шариков.
Я пожал плечами и спрятал паспорт в карман.
А ну их всех, имбецилов, пусть ржут. Честно говоря, мне это глубоко фиолетово.