Под крылом самолета о чем-то пело не зеленое море тайги, а проплывали леса и поля нашей родной Беларуси, потом пошли ќтакие же природные просторы Польши, затем - Германии. Удивительно похожи наши земли с высоты в десять километров! А когда ослепительно белые облака заволакивали всё внизу, начинало казаться, что мы летим над Антарктидой. И невольно становилось немного зябко. Хотелось поскорее окунуться под пушистое одеяло облаков и ощутить тепло нашей общей родной планеты.
Боинг-737 авиакомпании Белавиа нес нас, группу из четырнадцати бывших малолетних узников фашистских концлагерей, в Франкфурт-на-Майне. И все мы были взволнованы предстоящей встречей с людьми, отцы и деды которых с такой неимоверной жестокостью обходились с нами в наши детские годы. Но мы, правда, уже знали, что принимать нас будут хорошо, что нынешние немцы сделают всё, чтобы в нашей памяти теперь остались самые лучшие о них воспоминания. И тем не менее в сознании бродила некоторая настороженность, которую нам предстояло преодолеть.
В громадном аэровокзале Франкфурта мы, признаться, поначалу даже растерялись. Но только до той минуты, пока, пройдя пограничный и таможенный контроль, не были встречены посланными за нами волонтерами Общества Максимилиан-Кольбе-Верк, пригласившего нас к ним на отдых. Нас нетрудно было "вычислить" в многолюдной толпе авиапассажиров, но и мы быстро заметили, кто нас поджидает. Ими оказались три милейшие женщины, сияющие приветливыми улыбками и возбужденные так же, как и мы сами. Одна из них была совсем седая, как видно, нашего возраста. Две другие - значительно моложе. Старшая представилась Гизелой, молодые - Наташей и Гудрун.
Сразу мы запомнили, естественно, только второе имя. Наташа тоже была немкой, но в совершенстве владела русским языком и стала нашей переводчицей на все две недели пребывания в Германии. Гизела и Гудрун русского не знали совсем, но отличались исключительными способностями общаться с помощью мимики, жестов и возгласов. Они тоже были с нами все две недели. Встретили они нас так радушно, так трогательно, будто мы были им близкими родственниками, и они давно жаждали нас увидеть. Сразу стало ясно, что мы станем друзьями.
В Кёльн нас увозили специально заказанным комфортабельным автобусом и были в пути около двух часов. Погода стояла отличная: очень тепло и солнечно. Я во все глаза и во все окна смотрел на проносившиеся ландшафты земли Северная Рейн-Вестфалия, сравнивая их с нашими белорусскими. Те же хорошо возделанные поля, чередующиеся с перелесками, городками и деревеньками, но только деревни практически не отличались от городков - такие же аккуратные, будто игрушечные. Да и сам автобан производил впечатление своей исключительной ухоженностью. Я обращал внимание на обгонявшие наш автобус легковые автомашины: многие из них оказывались нагруженными сзади или сверху одним или двумя велосипедами. В моем представлении это всегда связывалось с проходившей где-то впереди велогонкой. Но когда мы въехали в город и увидели по бокам улиц много припаркованных автомобилей, рядом с которыми на тротуарах гирляндами тянулись тоже припаркованные велосипеды, мне многое стало ясно.
Кёльн мы узнали еще издали по силуэтам остроконечных башен его знаменитого Собора. Мы въезжали в город и удивлялись, как нашему водителю удается петлять по узким запруженным улочкам, не задевая ни углов зданий, ни стоявших автомашин. На одной из таких улочек в южной части города наш автобус и остановился. Роланд-штрассе. Здесь располагается католический гостевой дом Санкт Георгий, в котором нас и разместили по одно- и двухместным номерам.
Наша старшая из волонтеров Гизела, несколько смущаясь, сказала нам через переводчицу Наташу, что номера у нас будут, конечно, скромные, но если бы они нас поселили в любой городской отель, то отпущенных Обществом денег хватило бы только на одни сутки пребывания в Кёльне. Сказала, улыбнулась и развела руками. Мы тоже улыбнулись и понимающе качнули головами. Нам ли было не понять этих трудностей наших немецких друзей, радушно принимавших нас на средства, собранные среди простых граждан Германии!
Мне достался номер одноместный, чему я был рад, так как всегда опасаюсь своего храпа, да и сам не могу спать, когда в комнате кто-то храпит. Сразу обратил внимание на то, что в номере идеальная чистота, и еще возникало такое чувство, будто все здесь абсолютно новое, только что приготовленное к нашему приезду: и деревянная кровать с белоснежным бельем, и душевая с унитазом и умывальником под большим зеркалом, закрепленным на белом кафеле. Напротив кровати небольшой столик с настольной лампой, полумягкое никелированное сиденье. Простенький платяной шкаф в углу справа от окна. Вот и все! А что еще надо усталому пилигриму для нормального отдыха? Я, правда, еще только подумал: а почему нет традиционного для кельи распятия на стене? Потом отбросил эту мысль. Ведь гости-то тут бывают разных вероисповеданий! Выглянул в окно. Через небольшой дворик с противоположной стороны на меня близко смотрели окна жилого дома. На балконе на одном уровне со мной хозяйка занималась своими делами. Рядом на стене висел маленький детский велосипедик. А его владелец лишь слегка просматривался через полупрозрачное балконное ограждение. Ребенок хныкал, а мать наставительно ему что-то внушала. Господи, ну все как у нас! И как вообще на всем белом свете...
Под вечер нас вкусно накормили и предложили отправиться спать, сказав, что завтра с утра мы уже начнем знакомиться с городом. Спал я первую ночь некрепко и беспокойно. Во-первых, находился под впечатлением всего пережитого за день, а во-вторых, даже ночью на дворе сохранялась духота, так как днем температура была выше тридцати. И тем не менее утром я встал достаточно бодрым и даже раньше времени на целый час. Тут, видно, сыграла свою роль и смена часового пояса. А после хорошего душа тем более почувствовал себя готовым к восприятию новых впечатлений.
Наши трапезы проходили в другом доме, отделенном от Гостевого церковью Святого Георгия, а все эти три здания плотно прижимались друг к другу. Кормили нас обильно и разнообразно, разумеется, с немецким уклоном меню. Но деликатно попросили съедать все, что мы сами будем брать со "шведского стола". Особенно хлеб. Это нам понравилось, так как было в традициях и белорусов и русских.
После первого в Кёльне завтрака нам предложили подняться этажом выше, где была организована гостиная для проведения общих сборов. Там нам огласили всю двухнедельную программу знакомства с городом и его окрестностями. Программа сулила много поездок по историческим и культурным местам, а так же встреч с интересными и не равнодушными к нам людьми.
При первом же знакомстве с Кёльном мы поняли, насколько богат этот древний город своей историей, архитектурой, глубокими христианскими традициями. В первый день мы погуляли только по южной его части, то есть в окрестностях нашего гостевого дома. Гидами нашими были те же Гизела, Гудрун, Наташа и еще Нелли, совсем молоденькая немка, хорошо владеющая русским языком. Позже я узнал, что родилась она в Киргизии, но пожила там с родителями только до пяти лет. Потом семья перебралась в Германию, и русский она быстро забыла. Однако, став взрослой, решила освоить и язык своего детства. А Наташа не расставалась с русским языком никогда, так как в молодости окончила харьковский институт культуры и стала библиотекарем. И только в девяносто четвертом уехала с семьей на историческую родину.
Фрау Гизела оказалась экскурсоводом весьма и весьма осведомленным. Наташа едва успевала переводить ее многочисленные и быстрые реплики по поводу тех или иных примечательных мест. Гудрун, которая тоже внимательно слушала Гизелу, периодически вставляла в ее речь свои, как у нас говорят, "пять копеек", но это всегда оказывалось во много раз дороже названной мной мелочи. Так возле одного мрачноватого дома в тесном переулке она с помощью Наташи горячо сообщила нам, что ее дед был коммунистом и участвовал в той стычке с чернорубашечниками, которая происходила здесь еще до прихода Гитлера к власти. Она носила на груди маленький медальончик с портретом деда, но я, жаль, так и не расспросил ее о дальнейшей его судьбе. Честно говоря, не всегда удобно было выспрашивать что-то из личной жизни наших радушных хозяев и узнавать об их близких, бывших взрослыми в годы нацистского режима. Мало ли что могло там выявиться!
Гизела с болью в голосе рассказала нам о том, как четвертого марта сорок пятого года она была в своем детском возрасте свидетелем англо-американской бомбардировки Кельна, и какой колоссальный урон был нанесен городу. Один только Собор остался цел, да и то только потому, что служил ориентиром для подлета авиации. Правда, и он получил повреждения, но, к счастью, незначительные. Я слушал и думал о начисто разрушенных Минске, Сталинграде, Харькове, Дрездене... Боже мой, да сколько разрушенных городов, сожженных деревень оставила после себя та чудовищная война! И все по вине тех, кто, презрев многосотлетнее христианское стремление к Добру, стали оголтелыми убийцами человечности... А через два дня после налета англичане без боя вошли в Кёльн.
Потом Гизела подвела нас к пяти бронзовым брускам, встроенным с некоторым возвышением в брусчатку тротуара, и пояснила, что это "Камни преткновения". Чтобы прохожие невольно спотыкались и тем самым обращали внимание на выгравированные на них надписи. А надписи извещали, что в доме напротив до 1942-го года проживала семья директора единственной в Кёльне еврейской гимназии, и что директор вместе с семьей, школьниками и учителями в сорок втором был вывезен в Белоруссию и там под Минском расстрелян. Но об этом подробнее мы узнаем, сказала Гизела, когда посетим Мемориал на месте той еврейской гимназии. Позже мы узнали, что в Кёльне (да и вообще по всей Германии!) можно встречать на тротуарах немало камней преткновения, извещающих о живших поблизости еврейских семьях, расстрелянных, отравленных в газовых камерах, сожженных в крематориях фашистами.
Языка немецкого я, к сожалению, не знаю, хотя изучал его и в школе и в институте. Однако надо сказать, что когда мы стали ходить по городу, я с интересом читал магазинные вывески и многие достаточно верно переводил для себя, подкрепляя переводы витринными аксессуарами. А позже осмелел до того, что иногда даже формулировал простенькие фразы-вопросы и задавал их Гизеле, чем снискал у нее некоторую уверенность в "приличном" знании мною немецкого языка. Нередко она подходила ко мне и начинала что-то говорить, предполагая, что я ее понимаю. Я в таких случаях ужасно стеснялся, но мимикой старался изобразить, что да, я ее почти понимаю. И еще я думал, как хорошо, что с нами работают волонтеры-женщины. Мужская немецкая речь, услышанная в детстве от фашистских вояк, крепко врезалась в память и всегда коробила, когда мне приходилось ее слышать уже после войны. И только здесь, в Кёльне, за две недели я примирился с ней, вспоминая постоянно, что на этом языке говорили очень многие великие люди: Гёте, Гейне, Кант, Бетховен, Маркс... - да разве всех перечислишь! Но на улицах мы слышали не только немецкую речь. Здесь изъяснялись на многих языках мира, не говоря уже о европейских, включая русский. Что касается цвета кожи, то кроме белой тут полно и смуглой, и черной, и желтой. В наших номерах в гостином доме белье меняли две молоденькие иссиня-черные негритянки. А коридоры и лестницы пылесосила и мыла русская женщина родом из Казахстана. Желтые - это, как мы поняли, туристы из Японии и Китая. А смуглые и черные - явно уже местные жители. Это видно по тому, как они независимо держатся, как одеваются, как на обочинах улиц наравне с немцами "паркуют" свои велосипеды. Кстати, о велосипедах. Здесь прямо-таки культ велосипедного транспорта. Для проезжающих на велосипедах выделены на тротуарах специальные полосы, рядом с проезжей частью для автотранспорта.
После достаточно долгой прогулки по окрестным улицам наши гиды повели нас к кафе-мороженому, и все они здешнее мороженое вдохновенно нахваливали. Мы расселись за столиками, выставленными прямо на узкий тротуар, как это здесь повсеместно принято, и наши друзья-хозяева подозвали кёльнера, тоже женщину, и она приняла заказы от каждого из нас персонально, разумеется, за счет Общества. Ну, уж тут мы "на дармовщинку" не постеснялись: заказали по несколько видов и наелись мороженого "до отвала". Мы ели мороженое и наблюдали жизнь улицы. Удивлялись скромной одежде прохожих. И мужчин и женщин. Наши красавицы минчанки не выходят на улицу "абы в чем", а здесь на такие "мелочи" (в кавычках с нашей точки зрения) никто не обращает внимания. Наши гиды пояснили, что у всех тут есть что надеть для выхода "в свет". Но повседневная жизнь требует скромности из соображения экономии. А немцы умеют жить экономно уже хотя бы для того, чтобы позволить себе "оторваться" где-нибудь за границей во время отпуска. И что еще поразительно, мы за все две недели пребывания в Кёльне не увидели ни одного полицейского или военного. Правда, и поводов для их появления мы тоже не замечали.
Тем же вечером я поближе познакомился с Наташей. Индивидуально. Она охотно рассказала мне о себе, о своей семье. Наталья Герхард немка, но родилась и выросла в Советском Союзе, прожив в нем тридцать четыре года. У нее муж, две взрослые дочери и один внук. Дома у них культ русского языка. Она пишет стихи и прозу на русском и на немецком. Оба языка хорошо знают не только дочки, но и маленький внук, который уже пробует себя в стихах, чем бабушка безмерно гордится. Долгое время у себя дома она устраивала литературно-музыкальные вечера, которые пользовались популярностью у ее друзей и знакомых.
В Кёльне все дороги ведут к знаменитому Собору, или по-немецки - к Дому. Так вот на следующий день мы в него и отправились. Шли сначала немного пешком, потом ехали наземно-подземным трамваем. И когда на нужной остановке поднялись из его подземной части, то сразу же увидели как бы закопченную громадину этого гигантского многовекового христианского сооружения. Оно нависало над нашими головами и ошеломляло своей суровой строгостью. На площади перед Домом разноязыкий народ суетился как муравьи возле большого муравейника. В центре площади с интервалом метров в пять друг от друга стояло несколько улыбающихся девушек, разодетых в длинные белые одежды "под ангелов", так как за спиной у них были приделаны еще и сложенные крылья. У их ног стояли изящные сосуды для собирания пожертвований, надо понимать, в фонд Собора. Справа чуть поодаль я заметил небольшую тесную группу молодых людей обоих полов с красными знаменами в руках. Знамена очень походили на советские государственные флаги, с той только разницей, что ниже серпа и молота виднелись буквы MLKP, а выше - красная звездочка была вписана в золотистый кружок. Позже я выяснил, что здесь собирались для решения своих проблем молодые члены Марксистско-Ленинской Коммунистической партии Турции. А в Кёльне, оказывается, давно существует большая турецкая диаспора. Мы часто замечали здесь на улицах и в городском транспорте их семейные компании, которые вели себя по-восточному шумно и абсолютно независимо. Есть в Кёльне и другие диаспоры: итальянская, еврейская, даже русская. Кёльнцы, как говорили наши гиды, народ добродушный, толерантный и демократичный. Категорически неприязненно относятся они к любым проявлениям расизма, национализма и, уж тем более - неонацизма. Сборища последних в Кельне тоже бывают, но не находят у горожан никакого сочувствия и поддержки. "Мы, немцы, прочувствовали нацизм сполна... И теперь вы у нас не увидите государственных флагов, развешанных где ни попало. И дети в школах больше не разучивают государственный гимн. Хватит с нас этого!" Оно и верно: любое возвеличивание нации чревато суровыми последствиями.
Нас провели сначала в дом, стоявший напротив Дома, а именно - в Dom-Forum, в вестибюле которого нанятый экскурсовод прочитала нам вводную лекцию о Соборе. Там мы увидели на большой фотографии панораму разрушенного Кёльна с уцелевшим Собором в центре. И я снова мысленно сравнивал эту картину с разрушениями в нашей стране. Под сводами самого Дома мы провели больше часа, продвигаясь в несметных толпах других экскурсионных групп. Но это не мешало нам слушать нашего гида, подробно рассказывавшего о том, как появилась сама идея строительства такого необычного сооружения и по каким причинам так долго претворялась в жизнь. Освящение первой церковной постройки состоялось в 870-м году, начало строительства обновленного, и окончательного, варианта относится к 1248-му году и продолжалось с перерывами до ... 1880-го года! Но, боже мой, сколько в нем строгого величия! Идеи ранней готики здесь выражены с абсолютным совершенством. Мы побывали потом и в других знаменитых церквах Кёльна и его окрестностей, но ни одна из них не оставила столь глубокого впечатления, как этот кафедральный собор. И не то чтобы я был так уж сильно потрясен его внешней и внутренней красотой. Он всей своей сущностью скорее пугает, чем вселяет благоговейный священный трепет в сердца верующих. Меня тоже его мрачноватая готика как-то не радовала. Но этот главный неф, так стремительно возносящийся к небу, - он великолепен! Не говоря уже о том, как мощно гремит, поет, звенит орган под его сводами. Так и кажется, будто сам Господь Бог спускается с небес, чтобы разобраться с верующими, пришедшими в его Храм.
Органом я восхитился вечером того же дня, узнав от наших друзей, что периодически в Соборе проводятся концерты известных европейских органистов, причем бесплатно. Только надо прийти пораньше и занять себе место, так как желающих послушать знаменитый орган собирается немало. Из нашей группы пожелали не все, человек шесть, и под предводительством Гудрун и Нелли мы туда отправились. Площадь перед Собором оказалась заполненной плотнее чем днем. Люди сидели и на ступенях и прямо на площади, подстелив под себя что-либо. А мы пробрались в Собор и нашли себе свободную скамью. В Соборе царил священный полумрак. Сознаюсь, я и сам испытывал мистический трепет, ожидая начала концерта, тем более, что с молодых лет почитаю органную музыку... И вот я слушаю орган в знаменитом Кёльнском Соборе! Шуман, Хиндемит, Регер... Концерт меня потряс. Звучание органа невообразимо великолепное. Это событие для меня из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Я ощущал себя погруженным в некую нереальность, в виртуальный, как сейчас говорят, мир. И вот теперь я не могу простить себе, что прозевал второй органный концерт, который состоялся в Соборе еще до нашего отъезда из Кёльна в Минск.
А еще мне очень хотелось подняться на колокольню Собора и обозреть город с высоты в 97 метров. Но для этого надо было преодолеть 509 ступеней, а это в нашем возрасте уже почти невыполнимо. Кстати, общая высота Собора с его крестоцветами составляет 145 метров. Однако самым высоким в мире собором является Ульмский собор. Его общая высота достигает 161 метра, смотровая площадка - на высоте в 143 метра, а ступеней 768! Находится этот собор в городе Ульм на юге Германии, и история его строительства близка к истории Кёльнского собора. Меня в этих умопомрачительных высотах поражает не сама высота, а извечное стремление немцев к воплощению христианских идеалов в нечто великое и неизменное. Как же можно было допустить, чтобы эти идеалы были поруганы, растоптаны, уничтожены чудовищными идеями нацизма!?
Между экскурсией по Собору и посещением его с целью послушать орган у нас состоялось еще одно интересное посещение. К обеду нас пригласили в женскую католическую общину, расположенную в близлежащем городке Альтштадтен-Бурбах. Община как раз отмечала пятидесятилетие своего образования. Встретили нас там радушно и хлебосольно. Сразу усадили вперемешку со своими людьми за длинные накрытые столы. Столы были богато уставлены красивыми и, как выяснилось, вкусными пирогами нескольких видов, сладостями, напитками, цветами. Были произнесены короткие, но сердечные речи, смысл которых сводился к тому, чтобы на Земле никогда не повторилось то, что мы все пережили в те страшные военные годы. Застолье проходило в атмосфере абсолютной непринужденности. Наши женщины сразу прониклись глубокой симпатией к женщинам-немкам. Да и мужчины, конечно, тоже. Женщины обеих сторон сокрушенно замечали, что я мало ем, и всё подкладывали мне лакомые куски. А я думал: ну вот же бабы, нормальные радушные бабы, что белорусские, что немецкие; но какая же непостижимая пропасть разделяла подобных им тогда, в годы той немыслимой теперь войны!... Наши женщины оказались еще и голосистыми и с большим подъемом спели несколько белорусских песен, каждой раз срывая дружные аплодисменты растроганных немок. После первой фазы застолья, когда, встав из-за стола, все разбились на мелкие группы по завязавшимся интересам, ко мне подошла Гизела с немкой моего возраста и сказала, что вот она, эта фрау, тоже была в концлагере под Кенигсбергом. С помощью переводчицы подтвердилось, что да, мы там были, но только в разных лагерях и несколько в разное время. Но я лишний раз почувствовал, насколько глубоко внимательна к каждому из нас наша Гизела. Она не призывала подробно рассказывать о том, как именно перенес войну каждый из нас. Ей, как немке, это было бы больно слышать, а потому и сама ничего не рассказывала о себе. Зачем травить душу? Надо нам всем просто хорошо отдыхать. В нашем возрасте это главное. Потом в этой милой женской общине нам предстояло еще и поужинать.
А до ужина нас сводили в католический храм, расположенный через дорогу. Храм этот со стороны как две капли воды походил на стандартное здание какого-нибудь современного плавательного бассейна или дворца спорта. Построили его к 1960-му году. Но внутреннее оформление, конечно, говорило о святости интерьера: и большим распятием на главной стене, и органом на противоположной, и длинным рядом небольших керамических панно с библейскими сюжетами. Молодой пастор обстоятельно и весело рассказал нам о своей работе в приходе и об истории создания самой церкви. А меня восхитило, как уютно разместилась эта ультрасовременная церквушка в маленьком, опрятном, превосходно ухоженном городке. Я обратил внимание на маршрутную автобусную остановку: изящная конструкция из стекла и металла выглядела совершенно новой, будто ее только перед нашим приездом здесь поставили. Не было на стеклянных абсолютно чистых стенках ни безобразной исцарапанности от деятельности так называемых "графитчиков", ни клочков бумаги с частными объявлениями. Не говоря уже об отвратительных плевках и окурках под ногами...
Когда мы вернулись в Общину, столы уже были обновленно накрыты, и мы охотно приступили к вечерней трапезе. И снова было сытно, шумно и весело. Но часть из нас, подкрепившись, умчалась на концерт в Собор.
На следующий день была запланирована большая экскурсионная поездка по городу на специальном автобусе. Сначала мы трамваем приехали к Собору, а там вошли в этот автобус, поднялись на его второй открытый этаж и отправились в полуторачасовой "Kёльнер Сити Тур", суливший нам массу впечатлений. Автобус шел по большому "кольцу" центральной части города, но шел так запутанно, что нам часто казалось, будто он "топчется" на месте. Но это все делалось для того, чтобы нам показать максимальное количество примечательных мест. Здесь и остатки древнеримских башен и старогерманских крепостей, и романские средневековые кирхи, и ультрасовременные здания. Дворцы, музеи, фешенебельные магазины, торговые центры, предприятия... И все это на коротких узких улицах. Нас, как всегда, поражала "изворотливость" водителя, виртуозно петлявшего в этом уличном хитросплетении, запруженном кроме того припаркованными автомобилями и велосипедами.
Поколесив по левому берегу Рейна, автобус переехал на правый и там тоже описал большую дугу, но только менее извилистую. Отсюда открывалась широкая панорама левобережной исторической части Кёльна с господствующими в центре остроконечными башнями готического Собора и романского храма Святого Мартина. На правобережьи мы не могли не отметить для себя большой участок территории, на котором при Гитлере размещался один из филиалов печально известного концлагеря Бухенвальд.
Этот "филиал" нацисты назвали Мессе-лагерем, так как полностью использовали ярмарочные павильоны, построенные здесь еще до прихода Гитлера к власти. Как ни странно, слово messe одновременно означает "ярмарка" и "литургия". А при нацистах оно слилось еще и с понятием лагеря смерти. Потрясающее соединение! В павильонах-блоках здесь томились и советские военнопленные, и евреи, и политически "неблагонадежные" немцы. Говорят, что некоторое время провел здесь в заточении и сам Аденауэр, многолетний обер-бургомистр Кёльна до фашистского режима и первый послевоенный федеральный канцлер ФРГ. Под его руководством и создавались здесь до Гитлера ярмарочные павильоны. Вот в одном из них он потом и посидел. Только обо всем об этом мы не услышали из наушников, выданных нам в автобусе. Нам рассказали лишь о том, какой гигантский торгово-культурный комплекс существует на этом месте сейчас. Конечно, приятно ли немцам оглашать позорные факты своей истории! Такое величественное прославление христианской веры на левом берегу Рейна, и такое чудовищное ее втаптывание в кровь и грязь на правом!..
Но конечно, увидели мы и прослушали в этой поездке о славном городе Кёльне немало. Да разве все упомнишь! Мы как импрессионисты откладывали в память только общие впечатления. И этого было достаточно. Тем более, что последующие дни тоже оказывались весьма насыщенными. Нам даже предлагалось побывать в здании, где в годы гитлеровской власти размещалось местное гестапо. Теперь там Центр документации нацизма. Но все мы решительно отказались, и было похоже, что наши хозяйки этому только рады. А я позже подумал, что все-таки стоило бы ознакомиться с кельнскими застенками. Чтобы дополнить свои знания о зверином облике гитлеризма.
Мы, вообще-то, как я уже говорил, сами редко обменивались между собой воспоминаниями о нашем военном детстве. Но хотя бы понемногу обо всех я все-таки знаю. Так вот история одного из них меня потрясла особо. Ефим Аронович мой абсолютный ровесник - мы оба родились в июле 1934-го года. В сорок первом ему с другим мальчиком удалось бежать из еврейского гетто в Радошковичах. Но потом они все же были схвачены гитлеровцами и поставлены на расстрел вместе с сотней других детей и взрослых где-то там же, под Радошковичами. Рядом с ним и тем другим мальчиком на краю ямы оказался взрослый мужчина, который своим телом старался прикрыть их обоих. Когда раздались выстрелы, или, может быть, на доли секунды раньше них, мужчина завалился в яму, увлекая за собой детей. И они все трое остались живы. Ночью с трудом выбрались из под голых окровавленных трупов и, тоже голые, побрели в ближайшую деревню. Там их укрыла белорусская семья, как могла, приодела, а потом хозяин отвел их в лес. И через некоторое время они добрались до стоянки партизанского отряда. Так все трое и сохранили себе жизнь. История короткая, но какая жуткая и одновременно счастливая! А вообще в нашей группе было пять женщин, выживших в раннем детстве в Озаричах благодаря своим матерям, двое мужчин хорошо помнят свои мучения в Освенциме, один вышел живым из Майданека, пятеро - из разных гетто, и один из-под Кёнигсберга, то есть я. Мне, можно сказать, повезло больше других - я находился по очереди в двух концлагерях, и оба, к моему счастью, оказались менее жуткими, так как не были в буквальном смысле лагерями смерти. Не было там ни виселиц, ни показательных расстрелов, ни крематориев. Люди умирали просто от голода и болезней.
В заключение этой нелегкой темы надо все же рассказать еще о двух встречах, состоявшихся у нас в Кёльне. Однажды после обеда повезли нас волонтеры в учебно-памятный центр под названием "Явне". Это место, где с 1884-го по 1942-й год располагалась единственная в Рейнской области еврейская гимназия. Мы сразу вспомнили "Камни преткновения" на тротуаре близ дома, где жил директор этой гимназии Эрик Клибанский. Он возглавлял гимназию многие годы, но с приходом к власти нацистов ему стало ясно, что его школа будет ликвидирована. И ему удалось часть учащихся отправить в Англию. Остальных вместе с ним, его семьей и учителями в сорок втором фашистские власти вывезли в Белоруссию якобы для постоянного проживания, но под Минском, в Тростянце все они были расстреляны... Лишь немногим удалось избежать этой участи. Мемориал "Явне" открылся в 1990 году на месте разрушенной гимназии и был назван в честь израильского города Явне, где еще на заре новой эры существовала первая еврейская школа. Площадь перед Мемориалом носит имя Эрика Клибанского. Во дворе воздвигнут памятный "Фонтан Льва", по периметру основания которого закреплены медные панели с именами всех школьников и учителей, расстрелянных под Минском. В Мемориале и теперь действует школа, но только не общеобразовательная, а специальная - для изучения желающими проблем еврейской жизни теперь и ее истории в годы гитлеризма. Надо сказать, что традиция гонений на евреев существовала с времен зарождения христианства. Но Гитлер со своею бандой довел машину уничтожения еврейского народа до чудовищного совершенства... В небольшом холле, где нас принимали, на стенах были развешаны большие современные фотопортреты некоторых из уцелевших учеников той довоенной гимназии. Все они двадцатых годов рождения, благообразные старички с нелегкими судьбами. А мы сидели под их портретами и как бы ощущали присутствие этих людей. Перед нами выступил преподаватель нынешней мемориальной школы, совсем еще молодой человек с несколько застенчивой улыбкой на лице. Во время его рассказа к моему горлу то и дело подкатывал болезненный комок. После него понемногу сказали и мы все о наших судьбах военного времени. Потом нас угощали пирогами и напитками. Было много бесед по отдельным группам. Выяснилось, что среди молодых сотрудников Мемориала есть не только евреи и немцы, но и русские и украинцы. Конечно, много фотографировались. И трогательно расставались.
А тремя днями ранее вечером приехал к нам в гости с женой господин Вилли Фрон, председатель общества "Дети, пострадавшие от Чернобыльской катастрофы". Он много рассказывал о деятельности Общества, главной задачей которого является всемерная помощь пострадавшим белорусским детям. У Вилли Фрона тесные деловые и дружеские связи с Могилевом, в котором он часто бывает. Вот уже пятнадцать лет занимается он своим благородным делом. При его содействии немцы курируют на Могилевщине детский дом, собирают деньги на операции, организовывают стажировки белорусских врачей в Германии, привозят гуманитарную помощь. Оказана посильная финансовая и техническая помощь Могилевскому медицинско-социальному центру реабилитации детей-инвалидов. Ежегодно группы детей от девяти до шестнадцати лет отправляются в Германию на отдых в дружественных немецких семьях. Тем самым как бы перебрасывается из Германии в Беларусь тот радужный мостик, который рисуют немецкие дети! Мы были растроганы до слез, когда Вилли рассказывал о конкретных детях, которым немцы помогли за эти пятнадцать лет. Среди них Аня Афоневич, о которой писала и белорусская пресса. Немецкие врачи сделали ей ряд уникальных операций, дающих девушке шанс на нормальную жизнь. А еще история маленького мальчика Эриха, о котором Вилли услышал в детском доме на Могилевщине. Он спросил, почему у малыша немецкое имя. Оказалось, что у Эриха белорусская мама, умершая через два месяца после рождения сына, а отец его немец. Вили Фрон не остался равнодушным к судьбе малыша и приложил немало усилий, чтобы разыскать его отца. Теперь Эрих живет в Германии с отцом и приемной матерью. О себе самом Вилли почти ничего не рассказывал. Мы только узнали, что ему 75 лет, что он в детстве тоже пережил войну и что его старший брат погиб на восточном фронте, где-то на Украине.
В тот же день, но с утра, мы совершили приятную прогулку по Рейну. Погода, как и все две недели пребывания в Кёльне, нам благоприятствовала: тепло, солнечно, легкий освежающий ветерок. Правда, бывали иногда дни и облачные, с намеками на осадки, но дожди случались только ночью, тихие, теплые, с умеренным громыханием после нечастых молний. Мы поплыли на прогулочном теплоходе сначала немного по течению, а потом против течения и любовались обоими берегами знаменитой немецкой реки. Вода в Рейне мне не показалась такой уж грязной, но Наташа сказала, что купаться в ней официально не разрешено. Однако "дикие" пляжи за городом существуют. Ну, это как везде и всюду! Как всякая река, Рейн периодически выходит из берегов, затопляя немало кельнских улиц и загородные низкие зеленые зоны. Вода поднимается иногда до девяти метров, и я подумал, что в таких случаях, вероятно, невозможно проходить здесь под мостами даже на малых суденышках. А мы прошли под четырьмя из шести мостов и оказались уже почти за городом. Хотелось плыть и дальше, поближе к рейнской природе, но теплоход развернулся и по течению понесся обратно к главному кельнскому мосту - Hohenzollernbrucke - перекинутому через Рейн как раз от подножья Собора. Мы еще раз увидели вблизи примечательные городские объекты левобережья: ряд жилых пятиэтажных домов с крутыми крышами, прижатых один к другому - стилизация под старину; три огромных дома своеобразной архитектуры, общей формой напоминающие гигантские судопогрузочные портовые краны; большой белый "пароход" с трубой без дыма - Музей шоколада - построенный на речном полуострове в виде корабля; церковь Святого Мартина, которая отсюда казалась по высоте вровень с Собором; и наконец, сам Собор, как стержень, вокруг которого столетиями формировался Кёльн.
Когда мы поднялись по сходням на берег, вдруг услышали от берегового матроса на чистом русском языке: "Ну, как вам прогулка?" Оказалось, парень из Витебска и уже несколько лет живет в Германии. Ну что же? Рыбка ищет, где поглубже...
Во всех отношениях приятное впечатление оставило у нас следующим утром посещение музея парфюмерии имени Ёхана Мариа Фарина. Оказывается, всем нам известное слово "одеколон" родилось именно в Кёльне, который в старину назывался Колонией, а духи, производимые здесь, соответственно. "водичкой из Колонии", что по-французски звучит как "одеколон" (eau de Cologne). Итальянский парфюмер Фарина обосновался в Кёльне в 1709 году, и пошедший от него род парфюмеров существует там и поныне. Не случайно, значит, лучшие кельнские духи называются "Farina-1709". Об этом с многими подробностями поведал нам в музее его служитель Марек Лисаковский. Он выступал перед нами в костюме и в образе самого основателя здешней парфюмерии, говорил по-немецки и совершенно покорил всех своим обаянием и изысканностью манер в стиле Рококо. Каждый его жест был изящным и точно соответствовал произносимому слову. Он не спешил, давал возможность Наташе перевести каждое его слово, а иногда в чистейшем русском произношении уточнял некоторые свои слова. Позднее мы узнали, что он, конечно, поляк, но долгое время жил в Советском Союзе и, как видно, учился еще там актерскому мастерству. Он рассказал о всем процессе создания устойчивых ароматов, а на прощанье подарил всем по маленькому флакончику духов "Farina-1709". Остается только добавить, что сам музей не велик, но все в нем продумано до мелочей и, кажется, создает дух той эпохи не только ароматами, а и предметным миром старины.
Вечером того же дня мы собрались в нашей гостиной, чтобы прослушать информацию о дальнейших наших походах и выездах. Гизела, кроме того, продолжила рассказ о благотворительной деятельности Вилли Фрона и Общества Максимилиан-Кольбе-Верк. Благотворительное общество было названо именем Максимилиана Кольбе, польского священника-францисканца, не пожалевшего своей жизни в концлагере Аушвиц ради спасения другого заключенного, с которым в лагере были его жена и дети. Общество активно помогает бывшим узникам концлагерей и гетто, проживающим не только в Польше, но и в странах бывшего Советского Союза. Гизела сама не раз бывала с этой целью в Беларуси. Особо теплые воспоминания остались у нее от посещения Витебска.
А потом Наташа читала свои лирические, очень теплые стихи. И даже, переодевшись в старинный русский наряд, разыграла перед нами немецкую сказку братьев Гримм "Сладкая каша", вкладывая в сюжет мысль о том, чтобы никто никогда на нашей планете не оставался голодным. Она даже и угостила нас сладкой рисовой кашкой, сваренной, правда, не в сказочном горшочке, а в обыкновенной кастрюльке. Всё это было очень трогательно. И еще Наташа настроила нас на проведение литературного вечера, на котором она будет читать свою прозу. А так как я ранее уже признался ей, что тоже пишу, то и мне будет предоставлено слово.
Собрались мы на этот литературный вечер почти через неделю, первого сентября, то есть за три дня до нашего отъезда домой. Открыла его наша несравненная Наталья Александровна Герхард, то есть попросту - Наташа, которая, как и все немцы, признает обращение только по имени. Они все здесь и к нам обращались только по именам. Наташа прочитала несколько коротких психологических рассказов из жизни своих близких. Потом рассказала, как ей однажды удалось издать свои стихи ... в Полтаве. Я тоже рассказал о некоторых своих работах, напечатанных в белорусских газетах, в журнале "Нёман" и даже в московском "Нашем современнике". А затем я начал читать свой рассказ под немецким названием "Kennst du das Land?", который прихватил с собой, отправляясь в Германию. Но по-стариковски расчувствовался, и мне на помощь пришел наш же товарищ Михаил Розеншейн. Он и дочитал рассказ до конца. Сюжет этого рассказа - отголосок войны в наши дни - вызвал у слушателей возгласы одобрения и понимания. Некоторые признались, что и у них самих к горлу подкатывал комок, когда в рассказе стали открываться жуткие картины человеческих страданий. На следующий день вечером после прощального ужина в той же гостиной ко мне подошла Гизела и заговорила о моем рассказе. На наших литературных чтениях она не присутствовала, но Наташа, как выяснилось, уже успела рассказать ей о них. И Гизела была потрясена и названием рассказа - строкой из стихотворения Гёте - и неожиданным поворотом сюжета, и естественно, идейной направленностью, которая как раз говорила о том, к чему стремились наши немецкие друзья в общении с нами. Она пообещала непременно перевести с помощью Наташи мой рассказ и опубликовать его в кёльнской прессе. Я сердечно поблагодарил Гизелу за такое намерение, но осуществится ли оно - трудно сказать...
На следующее утро после посещения музея парфюмерии мы на весь день уехали специальным автобусом в долину реки Ар, притока Рейна. Это путешествие вполне можно назвать романтическим. Мы увидели бесчисленные виноградники по пологим и крутым склонам достаточно высоких холмов, игрушечно хорошенькие городки в долине названной речки, которая больше походила на большой горный ручей с живописными берегами. В долине производятся лучшие немецкие красные вина. Во время остановки в пути возле придорожного аккуратненького трактирчика я обратил внимание у входа на длинную шеренгу бутылок за стеклом специальной витрины - мол, столько всяких вин здесь можно отведать. А затем мы подъехали к древнему городку Арвайлеру, обнесенному мощными крепостными стенами, частично сохранившимися со времен средневековья, но по большей части восстановленными уже после Второй мировой войны. Арские ворота, через которые мы входили в городок, были полностью разрушены в сорок пятом. Кстати, в годы холодной войны близ Арвайлера был построен подземный бункер для правительства ФРГ на случай атомной войны. Мы вошли в этот городок и сразу погрузились в атмосферу седой старины, облагороженной современностью. Трудно ведь предположить, чтобы в средневековье улочки городка были повсюду узорчато выложены брусчаткой. Чтобы среди старинных фахверковых домов (белые фасады в крестиках несущих балок под различными углами) втискивались современные "кафешки" и ультрамодные магазины. Чтобы разноязычные толпы туристов бесцеремонно глазели на окна мирных бюргеров. А мне казалось, что я непременно в толпе буду встречать персонажей сказок братьев Гримм, зная, конечно, что это просто переодетые нынешние жители города. Нет, не встречались.... А жаль! И еще жаль, что нас после посещения Арвайлера не свозили на берег Рейна, до которого, как я потом узнал, отсюда оставалось всего десять километров. Очень хотелось увидеть Рейн среди здешних живописных гор! А нас повезли на обед в женский монастырь Кальвариенберг, расположенный неподалеку от Арвайлера.
Монастырь этот тоже старинный, формировался еще в начале пятнадцатого века. Процветал конечно, но в наши дни, сохраняя традиционную немецкую ухоженность, насчитывает не более двух десятков монахинь, да и те чаще всего проводят время по больницам. Об этом обо всем нам после сытного обеда в большой трапезной охотно рассказывала старшая монахиня Кристина, энергичная женщина семидесяти двух лет. Она перевела нас из трапезной в конференц-зал (назовем его так!) и довольно обстоятельно отвечала на наши многочисленные вопросы. Всё у них скромно и богопристойно - вот главный смысл всех ее ответов. На передней стене конференц-зала висело небольшое деревянное распятие с раскрашенной фигуркой Христа. А на левой - копия Владимирской иконы Божьей Матери, главной чудотворной святыни России! Это меня тронуло чуть ли не до слез.
Очень большое впечатление произвел на нас огромный мужской монастырь Мария Лаах, в который мы отправились после посещения женского монастыря Кальвариенберг. Расположен он километрах в двадцати южнее Арвайлера неподалеку от озера Лаах, отчего и получил свое название в дополнение к церковному в честь пресвятой Девы Марии. Правда, маршрут нашей экскурсии по аббатству был проложен так, что самого озера мы не увидели. Но представление о взаиморасположении озера и монастыря получили по большому красочному плану Nordic Fitness Park, установленному на обочине пешеходной дороги, ведшей вверх к монастырским владениям. Кстати, аббатство это считается одной из самых дорогих недвижимостей христианского мира. Оно владеет большими сельскохозяйственными угодьями (виноградники, сады, огороды), ремесленными мастерскими (бронзовое литье, художественная ковка, гончарное и столярное дело). Есть свое издательство с отличным книжным магазином. Но монахов здесь теперь тоже немного - человек пятьдесят. Зато наемных работников - в десять раз больше.
Заложен был монастырь в конце одиннадцатого века, строительство шестиглавого собора закончено в тринадцатом, а нынешнее название за аббатством закрепилось в конце девятнадцатого. За прошедшие века в нем накопилось огромное количество ценностей как архитектурных и художественных, так и исторических. Об этом нам достаточно подробно и долго рассказывал наш гид патер Петрус. Он основательно поводил нас и по собору, и по вспомогательным помещениям, и по рабочим дворам, и по парковой зоне. Перед входом в собор он отметил и то, что в годы нацизма одно время здесь скрывался от гестапо под видом "брата Конрада" сам Аденауэр, смещенный обер-бургомистр Кёльна и будущий первый канцлер послевоенной Германии.
Проследить по памяти весь путь нашего похода по монастырю, конечно, невозможно, да и не нужно. Отмечу только самые сильные от него впечатления. Прежде всего, это то, что собор внушает уважение своей крепостной мощью. Таков романский стиль многих немецких церквей. И в то же время своими общими светло-желтоватыми тонами он больше располагает к себе, чем мрачная готика кёльнского Дома. Входу в собор предшествует так называемый Парадиз, образующий закрытый садик с Львиным фонтаном в центре. Далее мы попадаем (совершенно неожиданно, как мне показалось) в огромное, но тесное книгохранилище. Оно поднималось ввысь многими ярусами стеллажей, и к ним вела крутая винтовая лестница с ажурными железными ступенями. Все это конструктивное великолепие создано уже в конце девятнадцатого века и сосредотачивает в себе 240 тысяч томов теологической литературы. Есть здесь труды и таких философов как Фридрих Ницше и Соловьев Владимир Сергеевич. Первый, как известно, создавал учение о "сверхчеловеке", живущему "по ту сторону добра и зла". Второй - религиозный философ - развивал учение о мировой душе. Но, судя по аккуратности выставленных фолиантов, вряд ли с ними многие монахи когда-либо знакомились... Потом мы прошли по главному нефу собора, где я был потрясен красотой и величием алтаря с суровым и скорбным ликом Христа под куполом. Где-то близко от главного алтаря патер Петрус ввел нас в некий пустой зал, стены которого были превосходно расписаны библейскими сюжетами. Это были творения немецких художников позапрошлого века. Жаль, не запомнил их имен. Затем нас провели по многим другим, каждый по-своему примечательным помещениям, пока не вышли в парк. Потом были, как я уже говорил, хозяйственные постройки и дворы. Но повсюду я обращал внимание, прежде всего, на привлекательное их сочетание, достойное, как говорится, кисти художника. Не говоря уже об общих ландшафтах, окружающих аббатство (увы, без видов на озеро, но я тогда об этом и не думал).
Было у нас и еще одно романтическое путешествие, через три дня после первого, которое, правда, по предложенной теме показалось нам сначала мало интересным и скучным. Но потом... Это поездка в карьер разработки бурого угля близ города Хамбах, в часе езды от Кёльна. Повезли нас туда волонтеры-женщины на своих личных автомобилях. Перед воротами огражденной территории производственных зданий мы вышли из автомашин и нас провели через проходную в административный корпус, где (уже по традиции) нас сначала усадили за длинный накрытый стол. Седовласый приветливый инженер прочел нам вводную лекцию по истории добычи бурого угля, а потом в специальном автобусе повез на экскурсию к месту разработок. О, это оказалось поистине грандиозное зрелище! Сначала с высокого холма мы увидели громадный песчаный котлован, тянувшийся и вперед, и вправо, и влево до самого горизонта. В нем виднелись в отдалении силуэты громоздких конструкций экскаваторов. От них тянулись многочисленные тонкие линии многокилометровых ленточных транспортеров, уносивших песок подальше от места глубинного залегания угля. То есть до угля еще надо было докопаться, снимая слой за слоем многометровую толщу грунта. На глубину от 200 до 370 метров! В центре котлована виднелась не слишком широкая, но длинная темная полоса, яма, в которой экскаваторы капали уже уголь. А сам бассейн добычи занимает территорию в 85 квадратных километров. По извилистой песчаной разъезженной дороге повезли нас в котлован к одному из экскаваторов-гигантов. На дне справа по курсу тянулся высокий крутой откос, образованный уже срезанными карьерными уступами. Мы вышли из автобуса совсем близко от экскаватора и сразу были потрясены его размерами. Инженер-экскурсовод доложил нам, что высота гиганта составляет 96 метров, длина - 240, а общий вес - 13 500 тонн. Но гигант надежно стоит на песке, так как центр его тяжести опирается на восемь мощных гусениц шириной 3,8 метра каждая. По мере надобности вся эта махина продвигается в нужном направлении со скоростью 0,6 км/час. А черпают грунт 18 ковшов, закрепленных на огромном колесе-ротаре диаметром 21,6 метра. Работает это чудо карьерной техники круглосуточно, питаясь от тепловой электростанции, расположенной уже за пределами карьера, и которая сама питается добытым здесь бурым углем. За сутки экскаватор этот перетаскивает на транспортерную ленту 240 000 кубометров грунта. А обслуживают его в три смены только четыре человека. Мы заворожено следили за тем, как ковши один за другим вгрызаются в грунт уступа, а роторная стрела медленно перемещает их по дуге. Рядом с ротором под стрелой безбоязненно похаживал один из четырех работников экскаватора, и был он букашкой по сравнению даже с высотой отрываемого уступа. Зрелище это чем-то походило на работу так называемых трансформеров в модных ныне голливудских фантастических боевиках.
Третьим этапом поездки по карьеру был подъем на самую высокую точку всей окружающей местности - 190 метров. Но тут надо сказать, что разработка Хамбах - самая глубокая в Германии. Дно ямы в котловане, где откапывается уголь, на 293 метра ниже уровня моря! Сначала автобус шел по песчаному дну, а потом извилисто, как в настоящих горах, пополз вверх по лесным дорогам. Лес был лиственным, молодым, и инженер рассказывал, как его здесь создавали. Тридцать лет назад на месте старинной добычи бурого угля, засыпанном песком и плодородным грунтом, были высажены миллионы саженцев, которые и выросли в этот рукотворный удивительно красивый лесной массив. Рекультивация земель уже проведена на двенадцати квадратных километрах и будет проводиться постоянно. Рассказ инженера производил впечатление. С высоты живописного холма во все стороны света открывались дали, достойные кисти Левитана или Шишкина. Только у самого горизонта виднелась беловатая полоска карьера, в котором мы побывали. Вершину холма украшала каменная башенка "под старину", которая позволяла ненасытному туристу подняться на несколько метров выше, чтобы еще и оттуда обозреть окрестности.
С холма начиналась обратная дорога в Кёльн. Но по пути инженер завез нас и на участок, где добытый уголь грузился в железнодорожные составы для отправки в места назначения. За год его в Хамбахе добывается сорок миллионов тонн и почти весь он сжигается на тепловых электростанциях. Только десять процентов идет другим потребителям, включая частных лиц. В заключение экскурсовод сообщил нам не то с грустью, не то с гордостью, что через несколько лет добыча угля здесь прекратится, но продолжится интенсивная рекультивация всей местности, пострадавшей от вмешательства человека. Возможно, со временем здесь появится и большое озеро.
На следующий день у нас состоялась еще одна интересная "дальняя" поездка, а именно в Бонн, до которого от Кёльна всего двадцать километров. Отправились мы туда прямо на городском трамвае и были в пути со всеми остановками минут сорок. Выйдя из трамвая, мы почти сразу оказались в центре Бонна. Для начала зашли в одну из самых древних церквей Германии - монастырскую базилику Святого Мартина. Она, как нам сказали, является символом города и включена в его герб. Облик базилики восходит к одиннадцатому-тринадцатому векам. Элементы романского и готического стилей удачно гармонируют друг с другом, создавая впечатление строгости и величия. Что касается декоративного убранства, то оно относится уже к периоду барокко, а также к концу девятнадцатого и началу двадцатого веков. Меня лично умилил скромный внутренний монастырский дворик с неизменным в таких дворах фонтанчиком в центре.
Потом мы вышли на площадь, на которой увидели большой памятник Бетховену во весь рост. Я подошел к нему поближе. Великий композитор смотрел на меня внимательно и строго, готовый сойти с высокого постамента и протянуть мне свой блокнот и карандаш, чтобы я мог написать для него свой вопрос, которого от меня он бы не услышал. Величайшая несправедливость природы - наделить человека способностью творить непревзойденную музыку и лишить возможности слышать что-либо извне! А в моих ушах будто зазвучали мощные и радостные мотивы его пятой симфонии. Я обернулся - наша группа уже уходила с площади - и мне пришлось всех догонять. Теперь мы оказались на площади Ратуши. В ратуше, как мы узнали от наших гидов, в те времена, когда Бонн был столицей ФРГ, проводились все правительственные приемы. Мы немного побродили по этой площади, которую, с моей точки зрения, надо было бы назвать Рыночной - настолько много здесь всевозможных торговых точек, как стационарных, так и временных. И полно праздно шатающегося люда. Но я заметил, что покупателей среди них - считанные единицы. И то сказать, цены-то кусаются! Так что здесь мы задерживаться не стали, а направились к дому-музею Бетховена. В этом доме Бетховен родился и прожил с родителями несколько лет.
Можете себе представить, с каким внутренним волнением переступал я порог этого дома! Сильно скрипящие досчатые половицы почти во всех комнатах как бы говорили мне о старине, но отнюдь не о музыкальных наклонностях маленького Людвига. Тогда он еще все прекрасно слышал и в нем, возможно, формировался протест против всего несносно отталкивающего, коробящего душу человека. Здесь собрано большое количество подлинных документов о жизни и творчестве Бетховена. Кроме многочисленных рукописей хранятся и его некоторые личные вещи: рояль, письменный стол, клавиатура органа и альт, на которых Людвиг играл с юных лет. С духовыми инструментами соседствуют слуховые трубы, с помощью которых в последствие композитор общался с людьми. И наконец, "разговорные тетради", когда он совсем лишился слуха. Это жестоко по отношению к любому человеку, но к музыканту, да еще такому как Бетховен - просто непостижимо для ума.... На стенах представлены также живописные портреты родных Бетховена, учителей, друзей, влиятельных лиц. Есть и бюст композитора, созданный скульптором Францем Клейном по прижизненной гипсовой маске, снятой с лица Бетховена за пятнадцать лет до его смерти. И наконец, можно увидеть здесь и посмертную маску, снятую с его лица через двенадцать часов после кончины. Но домашнюю среду семьи Бетховенов музей, к сожалению, не показывает. Вот бы побывать в Мемориале Бетховена в Вене!..
По буклету на русском языке я узнал, что здесь же, через двор есть еще один исторический дом в котором теперь устроен так называемый "Виртуальный дом Бетховена". Там устроители приглашают в мультимедийное путешествие по жизни и творчеству великого композитора: "Его музыка как предмет аудиовизуального искусства подвергается совершенно новой интерпретации и впервые представляется слушателям в виртуальном пространстве". Но мы по разным причинам в нем, к моему большому огорчению, не побывали...
После музея Бетховена наши друзья-волонтеры повели нас на обед в ресторан под названием "Башмачок". Ресторан небольшой, а потому уютный. Почему именно называется он башмачком, я для себя не уяснил, но кормили там вкусно, и как всюду, обильно. Правда, для кошелька принимавшего нас Общества, и не дешево. Но это - между прочим... Расселись мы за двумя длинными столами и, в ожидании блюд, вели разговоры о жизни в Германии, сравнивая ее с жизнью в республиках бывшего Советского Союза. Наши немки слушали нас с помощью трех переводчиц внимательно, но реагировали сдержанно. А когда мы уже хорошо подкрепились, наши женщины охотно спели несколько белорусских песен, чем очень тронули одну старушку-немку, пришедшую по приглашению Гизелы поприветствовать нас. Ей восемьдесят пять лет, ходит с палочкой, так как в обоих бедрах у нее вставлены металлические шарниры. Живет в доме для престарелых, но продолжает вести активную общественную работу по программе "Взаимопонимание и примирение". У нее бойкая речь, живой взгляд, и по ее словам, подтвержденным Гизелой, отличная память. Честно говоря, ей можно было даже позавидовать. Она нас еще некоторое время провожала, когда после ресторана мы отправились на прием в боннское отделение посольства республики Беларусь.
В посольстве нас тоже тотчас усадили за длинный стол с пирогами, вином, кофе, соками и фруктами. С приветственной речью выступил советник Макаев Олег Георгиевич, симпатичный седеющий человек средних лет с не сходившей с лица доброжелательной улыбкой. Он рассказал нам о новостях в Беларуси, о работе отделения посольства, отвечал охотно на наши вопросы. В заключение подарил нам всем по солидной книге-ежедневнику с богатой красочно иллюстрированной информацией о нашей стране на немецком и белорусском языках. Расположено отделение посольства - консульство - в небольшом уютном домике на тихой улочке, отдаленной от центра города. Всего в консульстве работает четыре человека, включая советника. Мы с ним все перефотографировались, конечно, и внутри дома, и на крыльце, и на улице. В этом деле особенно старалась наша постоянная и активная спутница Гудрун.
Было у нас еще два приема: один до поездки в Бонн в мэрии Кёльна, второй - после Бонна в католическом комитете "Дом-Форум". К мэрии, а точнее - к старинной ратуше, - стены которой пропитывались историей города с четырнадцатого столетия и по сей день, мы подходили по площади, носящей ее имя: Ратхаузплац. На правой ее части простирался большой полупрозрачный павильон, под крышей которого велись археологические раскопки древнеримской колонии и средневекового еврейского поселения. А впереди радовал глаз великолепный фасад самой ратуши, выполненный мастерами эпохи Возрождения и возрожденный из развалин после Второй мировой. Но впечатление такое, будто война ратушу пощадила - настолько тонко фасад восстановлен. На первом этаже нас встретили портреты бургомистров прошлого, включая Конрада Аденауэра, которого, как "отца" новой Германии, кёльнцы чтут превыше других. Нас провели на второй этаж в торжественный исторический зал, тоже восстановленный в том виде, в каком он был еще во времена Ганзы (так назывался союз свободных немецких городов в тринадцатом-семнадцатом веках). С левой от входа стены с приличной высоты из ниш на нас глядели каменные изваяния древних воинов - девять языческих, еврейских и христианских "хороших героев" (Guten Helden). На остальных стенах и на огромных окнах рельефно читались изящные готические орнаменты. Нас усадили в один ряд у стены, противоположной от входа. Напротив стояла обычная "советская" трибуна, с которой перед нами и выступила госпожа Шпитциг, одна из трех помощников главного бургомистра Кёльна.
Под сводами Ганзейского зала звучала взволнованная речь женщины, не пережившей той войны, но глубоко понимающей суровые уроки истории. "Вы видели ужасы фашистской диктатуры, - говорила она, - бесчеловечность так называемого Третьего рейха, и в полной мере пострадали от него. Я представляю, что многим из вас было нелегко даже согласиться на эту поездку к нам. Но я благодарна вам за согласие отдохнуть в нашем городе. Мы помним, сколько белорусов, русских, евреев погибло по вине нацистов. Теперь мы ответственны за то, чтобы ничего подобного никогда больше не происходило". Госпожа Шпитциг поблагодарила также инициатора и организатора поездки нашей группы Гизелу Мултхаупт и подчеркнула важность подобных поездок и встреч, особенно для молодого поколения Германии, чтобы оно лучше понимало, что такое человечность и как через демократию к ней надо стремиться. После нее выступил старший по нашей группе Иосиф Есилевич. Он поблагодарил за гостеприимство и сердечность нынешних немцев и выразил надежду на невероятность повторения национал-социализма в любой его форме. Ему, как и нам всем, очень понравился аккуратный и чистый Кельн со всеми его историческими памятниками и новыми сооружениями. Потом госпожа Шпитциг подошла к нам вплотную и, душевно пожимая каждому руку с пожеланиями крепкого здоровья и счастья, интересовалась, где именно держали нас ненавистные нацисты. А затем она дарила нам по флакончику духов фирмы "4711", отпочковавшейся от "Farina" еще в старину. Тоже хорошие духи! В заключение нас угощали, конечно, хорошими напитками. Завязалась общая непринужденная беседа между нами и госпожой бургомистром. Нас много фотографировали, и мы немало фотографировали сами. И на следующий день в местной печати появились материалы об этом приеме с групповым снимком всех нас и с госпожой Шпитциг.
В день приема в мэрии, под вечер, у нас побывали гости из католического союза. Семь милейших женщин среднего и более старшего возраста рассказывали о своей работе и немного о себе. Мы пили пиво "Кёльш", кофе со сливками и без, наши женщины, конечно же, пели песни, гости старались подтягивать. Было душевно и весело. Они, эти немки, в своем коллективе занимаются ручным вязанием покрывал из чистой шерсти (1,5 кг шерсти, 75 часов работы на каждое). Покрывала многоцветные, легкие, пушистые изготовляются исключительно в благотворительных целях. Поэтому всех нас они тоже ими одарили. Естественно, мы были растроганы.
Второй прием - в католическом комитете "Дом-Форум" - состоялся в его здании на площади перед порталом Собора. Здание это построено в пятидесятых годах прошлого века. По архитектуре с Сбором оно не перекликается, в нем всё скорее в стиле "модерн". Однако располагающийся в нем комитет призван служить именно Собору, как центру всего германского христианского мира. Но не только. "Дом-Форум" - это еще и общественно-культурный центр для всех других церквей города. Принимала нас госпожа Барчерер, представительная пожилая женщина, глава комитета. Она нас тоже радушно усадила за стол с пирогами, кофе и напитками, а сама много говорила о роли католических организаций в общественной жизни Германии. Да, об этом мы уже были наслышаны. Но у нас возникало по этому поводу немало вопросов, на которые она охотно отвечала. Мне хотелось задать вопрос: а почему же тогда при таком мощном, веками скрепляемом проникновении христианских идей в сознание большой, высокоразвитой нации стало возможным возникновение нацизма? Но постеснялся... Не хотелось угнетать добрую женщину столь тяжким для каждого нынешнего немца вопросом. Да и что она могла бы ответить, кроме того, что мы и сами знаем, но никак не можем с этим примириться? Наша встреча с госпожой Барчерер проходила на последнем шестом этаже здания, откуда с балкона открывался великолепный вид на Собор и на площадь, усеянную туристами.
А в Кёльн уже одной ногой, то есть первым своим числом, вступил сентябрь, и до нашего отъезда на родину оставалось только три дня. Программа поездок, походов и встреч была практически исчерпана. Оставалось только совершить последнюю коллективную прогулку по городу, побегать по его улицам самостоятельно, и посетить хотя бы пару каких-либо культурных мест. Тут уж что кому нравится. Я для себя решил, что непременно надо побывать в Римско-Германском музее и в музее Кете Кольвиц, замечательной немецкой художницы (1867-1945) , чья графика давно производила на меня потрясающее впечатление своей перехватывающей дыхание болью за судьбу простого человека-труженика. Неделей ранее в галерее изобразительных искусств имени Вальрафа-Рихартца я уже побывал. Тогда кроме меня из наших вызвалось побывать там только трое. Многие уже чувствовали перенасыщение впечатлениями, а потому и усталость.
Расположен музей Wallraf опять же таки недалеко от Собора и размещается в современном здании, построенном в 2001-м году. Представляет он живопись, скульптуру и графику европейских художников от 13-го по 20-й век. Музей этот считается одной из крупнейших картинных галерей Германии. Но я его "крупность" как-то не ощутил, так как достаточно быстро обошел все три этажа его выставочных залов. На первом этаже - средневековье, и сюжеты, естественно, только библейские, особенно много распятий Христа и поклонений волхвов. Здесь мне запомнились только две вещи: "Мадонна в беседке из роз" Стефана Лохнера и "Два музыканта" Альбрехта Дюрера. В первой - исключительно трогательные лица и Девы Марии, и младенца Христа, и ангелочков. Вспомнился великолепный триптих "Поклонение волхвов" того же Лохнера в правом нефе кельнского Собора. На второй - не веселые лица флейтиста и барабанщика, и думаешь, что за мелодию они там сейчас "выдают", стоя на лоне природы? Да и выше по этажам меня тоже привлекали только уже известные мне картины. Как-то радостнее начинаешь чувствовать себя возле них! На втором этаже я успел сделать три снимка в зале жизнелюбца Рубенса, и мой фотоаппарат известил меня, что его "карта памяти" полностью использована... На третьем меня встречали импрессионисты, экспрессионисты и их предшественники. Здесь я подошел к "Портрету четы Сислей" Ренуара - милейшая парочка! А вот "Мост в Арле" Винсента Ван Гога. Возле нее я испытал ощущение удивительной просветленности. Было немало и других шедевров, на которые я обращал внимание. Но здесь не место для их перечисления. Скажу только, что из музея я выходил, как говорится, "с чувством глубокого удовлетворения" и с мыслью: вот бы в Дрезденской галерее побывать!
После обеда того музейного дня я попросил нашу юную переводчицу Нелли сбросить содержимое моей "карты памяти" на ее ноутбук, а потом с него на диск, что она для меня и сделала. Таким образом моя кёльнская фотогалерея не прервалась - я продолжил копить снимки.
Итак, когда и вторая "нога" сентября вступила на землю, мы рано утром всей группой в сопровождении Гизелы и переводчиц отправились в последнюю прогулку по самой старинной и главной части Кёльна. Сначала подъехали к ней на автобусе, а потом - только пешком. Из автобуса вышли возле Сенной площади (Heumarkt). И сразу обратили внимание на весьма эффектный памятник. Он стоял перед входом на площадь и представлял собой конную статую прусского короля Фридриха Вильгельма Третьего (1770-1840) на высоком постаменте. Конь шагает уверенно и горделиво. С достоинством на нем восседает и король. Но история до нас доносит, что был он политиком достаточно слабым и в 1807-м году по Тильзитскому миру уступил Наполеону Бонапарту половину территории Пруссии. А еще он был дедом российского императора Александра Второго. Постамент памятника построен в два яруса. По периметру уступа нижнего установлено шестнадцать бронзовых фигур современников короля, выше чем в человеческий рост каждая - сановных, военных и гражданских лиц, чем-либо прославившихся во времена его правления. Из них мне запомнилось только одно имя - Александра Гумбольдта, знаменитого немецкого естествоиспытателя.
С Сенной площади мы отправились на площадь Alter Markt (Старый Рынок). Обе площади, конечно, давно потеряли свое историческое назначение. На первой не бывает сена, а вторая стала большим кафе под зонтами и деревьями. Слева от нашего на нее входа за невысоким строительным ограждением возвышалась башня Ратуши, облепленная множеством белых каменных статуй по всей своей высоте. Справа на стене на высоте пятого этажа современного дома нам указали на еще одно каменное изваяние - забавного древнего кёльнца, сидящего на корточках, извините, с голым задом, демонстрируя тем самым свое отношение к решениям, принимаемым в Ратуше. А впереди высокой колонной возвышался каменный монумент, всем своим содержанием отражающий поучительную историю любви прославленного генерала германской тридцатилетней войны (1618-1648). Сей герой в широкополой шляпе и широченных ботфортах стоит вытянувшись во весь рост на вершине колонны и смотрит, как ему и положено, вдаль. А предмет его давней любви, гордая красавица, сидит внизу в растерянной задумчивости: мол, как это она могла тогда так промахнуться? А дело в том, что в юности девчонка отвергла любовь красивого парнишки-бедняка, который потом стал богатым и славным воином. Она узнала его скачущим на коне мимо рынка, на котором по-прежнему торговала фруктами, и всплеснула руками. И он ее узнал, но прежние чувства уже не вспыхнули... А в целом это просто рыночный фонтан, хотя и посвященный исторической личности - генералу Яну фон Верту. Кстати, когда после англо-американских бомбардировок Кёльна все вокруг было в развалинах, старый солдат уцелел и по-прежнему смотрел за Рейн.
Мы не переставали удивляться тому, с какой тщательностью все здесь восстановлено в том виде, в каком существовало до катастрофических разрушений. С площади Альт Маркт мы отправились к церкви Большого Святого Мартина, которая тоже основательно пострадала от бомбежки, но теперь ни на ней, ни в ней этого совсем не заметно для нашего непрофессионального взгляда.
После церкви мы стали спускаться к Рейну и по пути познакомились с двумя типичными кёльнскими "жихарями" - Тюннесом и Шеллом - представленными в бронзе и беседовавшими не обращая на нас никакого внимания. Один, якобы, портовый рабочий, другой торговец. Первый низенький, плотный и добродушный, с "пионерским" галстуком на шее и в древних башмаках. Второй высокий, тощий и щеголеватый, в котелке, с бабочкой на шее и в остроносых модных туфлях. Глядя на них, мне вспомнился старый одесский анекдот. Останавливает приезжий простачок одессита и спрашивает его: "А где тут у вас Дерибасовская?" И в ответ слышит: "Компостируй мозги кому-либо другому, а я на Дерибасовской стою!" (Сокращенный вариант). Носы у обоих кёльнских "одесситов" отполированы до золотого блеска - так все туристы отмечают свое знакомство с этой парочкой в надежде приехать когда-нибудь в Кёльн снова. Погладили их и мы.
Далее следовал выход еще на одну площадь - Fisch-Markt (Рыбный Рынок). Это уже на берегу Рейна перед порталом церкви Большого Мартина. С площади мы спустились на набережную, и там Гизела подробно рассказывала нам о рейнских наводнениях, которые приносят горожанам немало хлопот. Последнее мощное наводнение было в 95-м году. Тогда вода в Рейне поднялась на девять с половиной метров. Гизела показала места крепления заградительных стальных щитов, которые тянутся потом по набережной на несколько километров. Но это мало спасает город от рейнских вод.
Затем наши гиды повели нас по набережной в сторону главного моста через Рейн. С безоблачного неба светило яркое солнце, воздух был неподвижен и прозрачен. Казались неподвижными и воды Рейна. Настроение у нас у всех было прекрасное, но может быть, уже немного грустное. Гудрун нас вместе таких вот сфотографировала, и хотя и дальше было еще немало коллективных снимков, но этот на фоне моста и Рейна мне почему-то особенно приятен. Дойдя до моста, мы свернули влево и стали подниматься по ступеням широкой и длинной лестницы, ведущей к Собору. Стрельчатые стены Собора с этой стороны казались хрупкими и легкими, но надежно поддерживали ту огромную белую крышу, грани которой составляли христианский крест, видимый изначально только Господу Богу да птицам. А под ногами у нас после лестницы была площадь Генриха Бёлля, знаменитого немецкого писателя, родившегося и выросшего в Кёльне. Слева ступенчато и волнообразно громоздился длинный корпус из стекла и металла музея современного искусства имени Людвига. В этом музее, кроме всего прочего, самое крупное собрание русского авангарда, но меня, как любителя классики, это как-то не привлекало. И я из-за недостатка времени не стремился в него попасть. В этот момент меня больше притягивал к себе Римско-Германский музей, расположенный тут же неподалеку, слева за углом, на Roncalli-Platz, в котором я и побывал после обеда. Поход же наш по Альтштадту возле Собора завершился.
Кроме меня пойти в музей никто из наших желания не выразил, а из волонтеров вызвалась меня сопровождать только Гудрун. Ну что ж, Гудрун - это хорошо, она человек интересный, веселая и "юморная" , умная и чуткая женщина. Жаль только, что по-русски не говорит. Но ничего, в главном мы умудрялись понимать друг друга. А если не понимали, то непринужденно смеялись. А музей отличный. Еще не входя в него, через стеклянную стену первого этажа, можно восхититься самым ценным его "экспонатом", который лежит на своем историческом месте уже около двух тысяч лет! Это прекрасно сохранившийся большой мозаичный пол - "Мозаика Диониса". Она была обнаружена при рытье котлована для бомбоубежища еще в 41-м году, а после войны над ней и решено было строить здание музея. Сразу привлекает к себе внимание и высокое белое надгробие ветерана многих римских войн богатого легионера в отставке Поблисия. Но оно наполовину реконструированное. Поражают воображение и многочисленные глыбы найденных при раскопках остатков римских сооружений, памятников, установленных на мощных стальных стеллажах. Воссоздана из фрагментов целая арка одних из ворот Колонии Агриппины, названной потом просто Кёльном. Привлекает внимание ярко выкрашенная добротная деревянная римская повозка - прообраз вагона конки или автобуса. Стоит она как новенькая, да это и понятно, так как изготовлена для музея по древним изображениям. Много скульптурных портретов исторических личностей того времени. И поражаешься: какая тонкость в передаче характеров! И еще думаешь, как же глубоко проник древнеримский языческий дух в христианское сознание германцев! Не зря все германские короли стремились по возможности становиться еще и императорами Священной Римской империи, которая между тем существовала только условно!
По посещению Римско-Германского музея мне остается только добавить, что там хорошо представлена и древнеегипетская экспозиция. Да и вообще много всякой старины. Мы с Гудрун с восхищением рассматривали старинные женские украшения из драгоценных камней в золотой и серебряной оправе. Немало было там таких изделий из курганов Крыма, Тамани, южной Украины. Так что побывал я в этом музее не зря.
Ну а ужин второго сентября проходил у нас в торжественной обстановке, так как считался уже прощальным. Наши хозяйки организовали его не в столовой как обычно, а в гостиной. На сдвинутые столы были выставлены прохладительные напитки, кёльнское пиво, красные вина из долины Ар, которыми Гизела предусмотрительно запаслась, когда мы туда ездили, и даже наша кристалловская водка. Сервированный длинный стол украшали свечи и цветы. По шведскому обычаю все закуски были выставлены на отдельных столах, к которым мы подходили и выбирали что кому хотелось. Сначала перед нами выступила Гизела и с помощью Наташи сказала много добрых слов в наш адрес. А мы тоже не скупились на похвалы и благодарности. О, они, наши хозяйки, заслужили их более чем сполна! Такого ежеминутного внимания к каждому из нас мы даже не ожидали, хотя и были о нём осведомлены. Было много теплых тостов, шуток, смеха и песен. Пели сначала наши неутомимые певуньи широко известные советские песни, а мы подтягивали. Потом и хозяева спели несколько немецких народных песен. Нас поразительно умело, от души, развлекала Гудрун, одновременно не забывая всех фотографировать. В конце вечера выступил наш старший по группе Иосиф и подытожил наше общее мнение благодарственной речью, обращенной не только к обслуживавшим нас немкам, но ко всему Обществу Максимилиана Кольбе. А когда мы уже расходились, у меня с Гизелой произошел тот разговор, о котором я написал выше.
Следующий, последний перед вылетом домой, день был у нас свободным от каких-либо запланированных мероприятий. У всех уже было чемоданное настроение. Кто-то упаковывал свои вещички, кто-то примерял приобретенные, кто-то бродил по ближайшим магазинам с целью израсходовать еще остававшиеся евро, а кто-то просто расслаблялся, валяясь в постели. У меня уже тоже накопилась усталость. И я с утра только сходил в ближайший букинистический магазин и купил там ранее присмотренный альбом репродукций с картин и рисунков Рембрандта. Всего за четыре евро. Альбом отличный, крупноформатный, с хорошей цветной печатью, выпущенный еще в 75-ом году. Вот только жалею теперь, что не съездил в музей Кете Кольвиц. Мог свободно взять у наших хозяек проездной и отправиться туда один, без сопровождающих. Но как-то запамятовал...
Погода и в этот день стояла просто великолепная: очень тепло, тихо, солнечно. После обеда мы мелкими группами побродили по окрестностям, из любопытства заглядывая в магазины, в которых всё, кстати, достаточно дорого. А вечером Гизела предложила желающим взглянуть на панораму города с высоты тридцатиэтажной башни, что сразу за железнодорожным мостом. Но желающих нашлось уже совсем немного... Я же, конечно, не мог отказать себе в таком удовольствии, тем более, что вечер был таким замечательным, а ранее мне с большим сожалением думалось о том, что мы, старики, не позволили себе подняться по винтовой лестнице на смотровую площадку Собора. Мы отправились туда сначала, как всегда, трамваем до Собора, а от него спустились пешком к мосту Гогенцоллернов и пошли по его пешеходной полосе на правый берег Рейна. Время было закатное, и за нашими спинами Собор громоздился темнеющим силуэтом. Слева от нас тянулось решетчатое ограждение от железнодорожных путей, увешанное тысячами висячих замков и замочков, символизирующих вечную неразлучность влюбленных, оставивших здесь о своих чувствах неотъемлемую железную память. Мы поднялись по некрутому пригорку к башне, а в ней просторный лифт за считанные секунды поднял нас на последний этаж. На смотровую площадку мы вышли с видом как раз на левобережье Рейна и "дух в нас занялся" - от восхищения! В панораме господствовали Собор, Рейн и железнодорожный мост. Солнце уже зашло, но заря еще пламенела, отражаясь в водах реки. Вдруг кто-то охнул за нашими спинами. Мы обернулись. Оказалось, это нашей Гудрун стало плохо от увиденной высоты. Бедняжка! Она так и просидела у входа в лифт пока мы совершали обход по периметру площадки. Я сделал с десяток снимков круговой панорамы Кёльна через высокое застекленное ограждение, которое, в общем-то, мне не мешало. Снова обратил внимание на Koeln-Messe, торгово-культурный центр, который теперь лежал передо мной весь как на ладони. И не мог я не вспомнить, что в годы войны на этом месте люди гибли от голода и холода в фашистском концлагере.
Спускались мы от башни "Панорама" к Рейну уже в полумраке. В теплом, уютном, благостном, будто шли мы не к берегу северной реки, а к черноморскому пляжу в Сочи. Кёльн уже весь был в огнях, вид на него становится еще более величественным. Подсвеченный Собор смотрится гигантским двуглавым призраком. Гизела ведет нас в огромное кафе под открытым небом. Народу в нем тьма, но столики мы все же легко находим. Пьем пиво, рассыпаемся в благодарностях нашей неутомимой Гизеле. Мы все себя прекрасно чувствуем, подшучиваем над Гудрун, которой на башне вдруг стало так не по себе. Она смеется и тоже подшучивает над собой. Наша очаровательная Нелли (мы звали ее просто Нелей) едва успевает сквозь собственный смех все для обеих сторон переводить. Потом мы идем снова по мосту, к Собору, там спускаемся под землю к трамваю, и тут Гизела с нами до завтра прощается. Ей надо ехать домой далеко за город. Едем "домой" и мы. Все чудесно! А ночью почти непрерывно шел тихий теплый дождь, убаюкивая меня своим мирным шелестом.
Утром было пасмурно, и мы немного переживали, не помешает ли нам погода вовремя вылететь из Франкфурта в Минск. Наши немецкие друзья нас успокаивали: с погодой все будет в порядке. Так оно и вышло. В аэропорту особых волнений я не испытывал, но было достаточно суетно. Трогательно обнимаясь и по-русски троекратно целуясь, прощались мы с Гизелой и Наташей. Гудрун и Неля в аэропорт не приехали. Они обе уже умчались домой: Гудрун в Берлин, Неля в Сассенберг, что под Мюнстером. Но какие они все молодцы! В самолет мы вошли около пятнадцати часов по местному времени, а в аэропорт "Минск-2" прилетели в 18.10 по минскому. А еще через час я был уже дома. Всё!
Но мысли о двухнедельном пребывании в глубине Германии не покидают меня и по сей день. Одно дело - многое увидеть, другое дело - все это переосмыслить. И вот какие мысли одолевают мою голову. Как происходит, когда в сознании большого талантливого народа вдруг начинает разрастаться чудовищное умопомрачение, приводящее к невиданным катаклизмам не только в самой конкретной стране, но распространяется по всему свету как страшная раковая опухоль? Трудно вообразить, как здравомыслящий человек позволяет себе стать сознательным носителем смерти. Погрузить себя в ад, сотворенный собственными руками, предоставив своим потомкам долго и мучительно выкарабкиваться из него. Мы знаем: никто не забыт и ничто не забыто. Разве могли мы, гуляя по Кёльну, не держать в глубине памяти того, как искалечено, изуродовано было наше детство по вине отцов, дедов, прадедов вот этих благодушных, приветливых, улыбчивых новых немцев? Не могли... Но мы переполнялись и благодарностью за сердечное внимание к нам. И думали: Господи! если Ты есть и всесилен, сделай так, чтобы никаких умопомрачений больше никогда не происходило на нашей многострадальной Матушке-Земле!
Август - сентябрь 2011 года
Позднее размышления на эту тему привели меня к написанию вот таких стихотворных строк: