Этот день вошел в деревню очень рано, еще с ночи, и был насыщен многими и страшными, и радостными, и тревожными событиями.
Задолго до рассвета все услышали вдруг ожесточенную ружейную и пулеметную перестрелку в районе Перекопа - так назывался большой участок луга между Верхними Лозами и Березовкой. Прилетел фашистский самолет и развесил над этим местом "люстры", то есть яркие долго не падающие ракеты. С их помощью немцы рассчитывали побыстрее окружить и уничтожить партизанский отряд, пробиравшийся к правобережью для выполнения боевого задания. Но не тут-то было! При таком освещении партизанам и самим было удобно бить фашистов. Кроме того, немцы никак не ожидали нападения на себя с тыла другого отряда партизан. А это как раз и решило исход сражения: к утру бой закончился полным разгромом фашистских позиций.
Возможно, в пылу успешной операции партизаны и не заметили, как пролетела эта короткая июльская ночь. Но напуганным обитателям деревни она показалась длиннее и темнее декабрьской ночи. Люстры-ракеты, которые при иных обстоятельствах могли бы только восхищать своей дрожащей и переливающейся красотой, не высвечивали ночь, а лишь усиливали мрак, копившийся в душах людей. Тонко и нудно воющие мины, их "бамкающие" взрывы с коротким эхом нагоняли жуткую тоску. Периодически возникала перестрелка и в самой деревне. Это вступали в схватку с полицаями местные подпольщики. А когда на рассвете стрельба прекратилась, то люди замерли в еще большем страхе, так как пока не знали, чего ожидать от наступившей тишины.
Напряжение царило и в доме старого учителя и недавнего директора местной школы Журавского Александра Кузьмича. Ночью вся семья, включая Сашу, сидела у окон и, почти не отрываясь, смотрела в сторону Перекопа. Говорили мало. Только иногда обменивались короткими фразами по поводу меняющегося характера грохота боя. С рассветом, когда стало наконец тихо, уснул один только Саша. В течение ночи мама не раз пыталась его уложить в постель, но тогда это не могло привести к желаемому результату. Теперь вот уснул...
- Умаялся, бедный! - вздохнула Марфа Дмитриевна. - Миша! Надя! Вы бы тоже прилегли пока.
- Ну что ты, мама! - возмущенно возразил Миша. - Разве можно сейчас спать? Что мы? Маленькие? Мне уже воевать можно! Пап! Я сбегаю на тот край деревни. Узнаю, что там и как.
- Миша! Опять ты за свое! Не спеши! И без тебя скоро все узнаем.
- Ну да! Ребята уже там, а я, как пацан, буду сидеть дома!
- Если твои товарищи уже там, то они нарушают условия конспирации. Ваша подпольная группа связных не должна светиться где попало без особой надобности. И я, как ваш наставник...
- Ладно, ладно, пап! Подчиняюсь!
Но сидел Миша как на иголках. К счастью, теперь сидеть ему долго не пришлось. Вскоре с того края деревни, куда он хотел сбегать, и которая выходила в сторону Перекопа, донеслись мощные крики "Ура!", однако перестрелка не возобновилась, а только раздалось несколько залповых выстрелов.
- Папка! Так это же победа! - восторженно прокричал Миша и опрометью бросился к выходу.
И с восхищением и с грустью посмотрели ему вслед родители.
Проснулся Саша:
- Что, наши победили?
- Да, сынок, победили! - ответила ему мама. - Но ты пока спи. Рано еще.
- Ну вот еще! Буду я теперь спать ! Я уже есть хочу.
- Хорошо, Сашуня! Тогда я сейчас что-нибудь приготовлю. Надюша, ты мне поможешь?
- Конечно, мама!
- А, ну тогда я тоже схожу пока в деревню, - сказал Александр Кузьмич. - Слышите? Там уже нарастает оживление!
- Пап! Я - с тобой!
- Нет, Сашок, тебе пока еще рано.
- Саш! Но ты там тоже - поосторожнее! - напутствовала мужа Марфа Дмитриевна.
- Да, конечно, Марфуша!
Выйдя на улицу, Александр Кузьмич понял главную причину оживления: горел противоположный от Перекопа край деревни. Стало ясно, что это недобитые полицаи, удирая из неё, успели поджечь несколько домов. От пожарной колончи слышны были частые удары по железной "тарелке", еще с довоенных времен своим тревожным дребезжанием извещавшая о каком либо возгорании. Люди по заведенным тогда правилам хватали у себя в доме кто ведро, кто багор, кто топор и мчались с криками к месту пожара. Так происходило и сейчас. Александр Кузьмич машинально глянул на ворота своего дома. Там выше притворов едва виднелось выцветшее слово "Ведро". Он поспешно вернулся во двор, взял ведро и снова вышел на улицу.
Но тут из своего двора выбежала Настя.
- Кузьмич! Куды табе на пожар лятеть!? Давай мне вядро - я пабягу!
И она не взяла, а выхватила у Кузьмича ведро и помчалась огородами к месту пожара. А Кузьмич, несколько раздосадованный ("Слабочок ты, Сашка!.. И все это видят..."), уже как-то неоуверенно побрел в центр деревни. Однако, подойдя к площади перед бывшим сельсоветом, а теперь - конторой деревенского старосты, он забыл о досадных мыслях на свой счет.
Возле крыльца конторы он увидел сидящими в пыльной траве четверых полицаев со связанными за спиной руками. И среди них был пятый - в немецкой офицерской форме с погонами обер-лейтенанта, с багрово-красной физиономией и тупо глядящими перед собой полупьяными глазами.
Группу арестованных охранял единственный человек, шустрый мужик средних лет с немецким автоматом наперевес.
- Ну что, Кузьмич, ти признав ты лучшага друга нашага колхоза? - весело спросил он и хрипло расхохотался.
- Кого, кого я должен был узнать? - изумился Александр Кузьмич.
- Ну як жа ж! Вон, гляди, Ядреный Корень сядить сярёд полицаев!
- Что? Товарищ Корнев? - не поверил своим ушам товарищ Журавский и подошел поближе к арестованным.
Корнев поднял голову:
- Да, да! Я здесь сижу! - прохрипел он злобно. - Но еще поплатится за это ваш дружок Стрельцов!
- Что... вы хотите этим сказать? - совсем растерялся Александр Кузьмич.
- Не вашего ума дело! Появится - мы с ним разберемся! А вы помалкивайте!
- Так вы намереваетесь наказать Стрельцова? В очередной раз... Забавно!
- Да пошел ты, старая калоша! Подпольщик хренов!
Кровь прихлынула к лицу Александра Кузьмича. Мгновенно вспыхнуло желание пнуть ногой поверженного врага. Но он успел сдержать несвойственный для себя порыв.
- Хорошо, господин обер-предатель! Командир действительно с вами разберется!
В ответ Корнев пробормотал что-то невнятное.
- Кузьма! А что ж ты в одиночку их охраняешь? Сбегут ещё!
- Не, Кузьмич, не сбягуть! Я их враз покладу в случай чаго!
- А где же все? Что так пусто кругом?
- Дак одни ж пабегли влево пожар тушить, а другие - вправо партизан встрекать! Вон яны ужо идуть!
Из глубины главной деревенской улицы действительно уже доносился оживленный гомон многих голосов. В сопровождении стариков, женщин и детей к площади приближалась колонна сегодняшних победителей. Партизаны шагали нестройными рядами, усталые, пыльные, чумазые, но довольные. Сдержанными улыбками отвечали они на приветствия и слова восхищения. Некоторые из них подхватывали на руки детей, своих, чужих ли - не имело значения. Конные партизаны спешивались, чтобы посадить "поцанят", другие - подсаживали их к себе в седла. Было много смеха. Но были и слезы. Причитали женщины, подбегавшие к подводам, на которых лежали раненые или убитые. Скрипели телеги, тяжело груженные оружием и боеприпасами.
Колонну возглавлял сам командир отряда Стрельцов Игнат Васильевич. Осенью сорок первого остатки его воинской части вырвались из окружения и присоединились к местным партизанам. А командование партизанского соединения, узнав, что он в Гражданскую войну командовал полком, а потом был организатором и первым председателем колхоза в Верхних Лозах, назначило его командиром отряда, сформированного в основном из жителей его подшефной деревни. Слухи о смелых и успешных операциях, совершаемых под командованием Стрельцова, быстро разносились по району и делали его имя легендарным. И вскоре всех партизан из его отряда стали называть не иначе как стрельцами. Многие из добровольцев так и заявляли: запишите в стрельцы!
Его прибытие во главе отряда вызвало в деревне неописуемый восторг. Площадь перед сельсоветом (сегодня - опять сельсоветом!) мгновенно заполнилась народом. Справившись с огнем, спешили сюда и те, кто тушил пожары. Атмосфера насыщалась весельем большого деревенского праздника. Уже заливалась звонкими переливами гармошка, и отбивал такт деловитый бубен с медными монистами, передразниваемый мальчишками: "Боб, боб, синди-боб! Синди, синди, синди-боб!" Выкрикивались издевательские частушки в адрес Гитлера и его вояк:
Сядить Гитлер на осине, На горе стоить машина,
Обгрызая ветки! Под горою фриц насрав!
Скоро будя ён, бясина, Бабка фрица придушила,
У зялезной клетке! Штоб курей у ей не жрав!
Ширился круг для желающих потанцевать. А над всей этой радостной сумятицей на крыше сельсовета уже величаво покачивалось полотнище красного флага.
Люди праздновали победу! Пусть пока еще только в отдельно взятой деревне, но все, все до единого верили, что будет и БОЛЬШАЯ ПОБЕДА! А потому их радость была безмерна. И только иногда с затаенной тревогой поглядывали они в прозрачное голубое небо: не испортили бы им праздник фашистские стервятники...
Спешившись со своего боевого вороного коня, Игнат Васильевич взошел на высокое крыльцо сельсовета и поднял руку. Сразу стало тихо.
- Товарищи! Дорогие мои односельчане! - произнес он громко, но трогательно. - Я не умею говорить красивых и длинных речей, да этого нам и не надо! Скажу о самом главном. Положение на фронтах пока очень сложное и тяжелое. Немец рвется к Сталинграду. Но этот город ему не взять! Как не смог он взять Москву. Не сдается, окруженный гитлеровцами, Ленинград! Но на днях наши войска оставили Севастополь, героическая оборона которого продолжалась восемь месяцев!.. Под Курском идут ожесточенные танковые сражения! А мы у себя одержали пусть маленькую, но все же важную победу. Потому что чем больше будет таких побед, тем слабее будет становиться враг!.. Есть у нас и потери... вы знаете, что побед без потерь не бывает. Так помолчим же минуту в память о погибших за правое дело! И пусть эта память станет вечной.
На площади стало необычайно тихо. Перестали всхлипывать женщины. Присмирели мальчишки. Даже лошади, казалось, стали реже всхрапывать.
После торжественно-траурной паузы командир отряда продолжил:
- А с этими мерзавцами! - он ткнул пальцем вниз в сторону от себя, туда, где сидели в пыли арестованные, - мы сегодня же разберемся! Кого надо - расстреляем! И никто и никогда предателей не вспомнит добрым словом!
Рокот одобрения пронесся по площади.
- А теперь, товарищи, не теряя времени, мы должны заняться делом. Я вам теперь не председатель. Председатель ваш на фронте. Вами тут командует теперь староста. Он вовремя сбежал, спасая свою шкуру! Но я вам должен сказать, что партизаны без хлеба и мяса воевать не могут. Так что вам надо и теперь продолжать работать как в колхозе! Чтобы и у вас и у нас были продукты. А мы всегда будем стремиться защищать ваши амбары и фермы от грабительских налетов гитлеровцев и их пособников. Немедленно разберите весь собранный ими для угона скот и продовольствие! Прячьте всё, что можно! Да понадежнее! Но не забывайте и про нас, чтобы мы не оставались голодными. И последнее, что я вам хотел сказать! Нам в отряде требуется пополнение. Призываю вас записываться в наш отряд!
Раздались не слишком бурные аплодисменты, но зато взбодрились мальчишки и дружно закричали "Ура!" Площадь зашевелилась, задвигалась, зашумела. Пошли оживленные разговоры, крик, смех, причитания. Поближе к сельсовету подтягивались те, кто уже решил записаться в "стрельцы". Среди них было немало пацанов, которых, естественно, никто не собирался записывать. Заскрипели телеги. Возницы понукали лошадей, направляя подводы к складам и амбарам. И деревенские жители, и партизаны спешили выполнить распоряжение боевого партизанского командира.
За всем происходящим Александр Кузьмич наблюдал, стоя чуть поодаль от крыльца сельсовета. Он и не предполагал, что Игнат Васильевич заметит его в толпе. Однако, закончив свое выступление, старый друг прежде всего подошел именно к нему.
- Ну, здравствуй, Александр Кузьмич! Рад видеть тебя живым и здоровым!
Они обнялись.
- Как семья? Не голодаете? Говори, не стесняйся.
- Да нет, Игнат Васильевич, пока все нормально.
- Ладно, ладно, Кузьмич! Я позабочусь, чтобы и тебе из награбленных немцами продуктов кое-что вернулось. А пока извини: у меня тут, сам понимаешь, дел по горло. Но вечерком, если всё будет тихо, я к тебе заскочу.
- Игнат! Только еще на два слова! Ты знаешь, кто там с полицаями задержан? Не поверишь - Корнев!
- Поверю, Кузьмич! Поверю. Потому что знаю. Скажу тебе пока без подробностей: я получил приказ поймать и уничтожить эту мразь. Его оставили в Трубогорске руководить подпольем, а он продался немцам. На его счету уже немало загубленных жизней. Теперь вот подбирался к колхозу имени Карла Маркса. Да, слава Богу, не успел.
И он направился в сельсовет, куда уже завели для допроса арестованных. А Александр Кузьмич остался стоять, ошеломленный услышанным: "Так вот, оказывается, кто провалил Трубогорске подполье! И никто долгое время не мог вообразить себе такого... А он еще теперь корчит из себя оскорбленного чекиста! О Господи! Покарай его твердой рукой партизанского командира!"
К Александру Кузьмичу подошла вся его семья: жена, оба сына, дочка, да еще и племянник Борис, около двух месяцев назад зачисленный в отряд Стрельцова.
- О-о-о! Да вы оказывается, все здесь! - восхищенно удивился Александр Кузьмич. - И давно?
- Мы втроем давно, а Миша с Борей только что подошли, - ответила Марфа Дмитриевна и вздохнула.
- А что вздыхаешь?
- Да вот они тебе сами скажут!..
Марфа Дмитриевна кивнула в сторону Миши и Бори. Ответил Миша:
- Пап! Я ухожу в отряд. В группу разведчиков. Всё уже договорено. Игнат Васильевич не будет против.
Александр Кузьмич тоже вдохнул.
- Но ведь мал ты еще, сынок! Боря постарше - и то за него душа не на месте... А как же ты воевать будешь? Ты и ростом пока не вышел!
- А в разведке, пап, маленьким ростом надежнее! На них фрицы меньше обращают внимание.
- Рассказывай сказки, Миша! Сколько вас, пацанов, гибнет!..
- Пап! Ну ты как хочешь, а я дома больше не останусь! Что это: все воюют, а я дома сиди...
- Когда ж ты собираешься нас оставить?
- Не знаю точно. Но, может, даже сегодня!
У Марфы Дмитриевны и у Нади по щекам потекли слезы. Александр Кузьмич понуро опустил голову. Саша снизу вверх смотрел на всех по очереди и пока не знал, как реагировать на происходящее, а потому глазенки его были растеряны. Один только Борис сохранял спокойствие и держался с достоинством бывалого партизана.
- Ничего, дядя Саша! - сказал он весомо. - Я присмотрю там за братом. Да никто и не собирается совать его в опасные места. Уж поверьте!
- Поверим! А что нам остается делать?.. Ну, все расходятся по своим делам и заданиям. Давайте и мы пойдем домой наши дела делать. Боря, ты с нами можешь пойти?
- Да, дядя Саша, пока могу.
- Тогда пошли!
Дома Марфа Дмитриевна с дочкой принялась готовить обед. Борис и Миша взялись наколоть побольше дров. Александр Кузьмич традиционно занялся самоваром. А Саша вынимал из шкафа книги и листал их, отыскивая иллюстрации. Некоторые картинки он подолгу рассматривал, а потом перерисовывал, придавая происходящим в них событиям военное звучание. Так, гигантская пушка не отправляла у него людей на Луну, а стреляла мощными разрывными снарядами по скоплениям фашистов.
Никто пока не вспоминал, что у Саши сегодня день рождения. Да и сам он, конечно, об этом не помнил. Но перед самым обедом мама сказала:
- Дорогие мои! А ведь нашему Сашеньке сегодня исполняется восемь лет! Уже во второй класс пошел бы. Да когда уж теперь пойдет!..
Все встрепенулись.
- Вот те на! - сказал отец. - Как же это мы забыли? Ну конечно! Такие тут у нас события... Ты уж прости нас, сынок! - Он обнял именинника за плечи и прижал к себе. - А подарить-то тебе и нечего!
- Как это нечего! - возразил Миша. - Сейчас, братишка!
Миша выскочил из-за стола, выбежал в сени и через минуту вернулся, держа высоко на вытянутой руке изящно выструганный деревянный самолетик с двумя пропеллерами, которые от его движения уже вращались. Сашины глаза засияли неописуемым восторгом. И когда это его любимый братец успел сделать такое чудо? Ведь совсем не было видно, чтобы он его выстругивал. А Саша всегда так любил смотреть, как Миша работает!
Из-за стола солидно вышел и Борис, подошел к своему вещмешку, вытащил из него карманный фонарик.
- На, Сашуня! Свети и никаких гвоздей! А я себе еще достану.
От такого серьезного, "военного" подарка Саша и сам будто повзрослел сразу. Он с достоинством принял подарок, учтиво поблагодарил, но не удержался от того, чтобы не посветить бледным лучикам всем в глаза.
Мама принесла и тут же надела на Сашу новую белую рубашку, искусно вышитую Надей.
- Так что же получается? - расстроился папа. - Только от меня нет подарка? Но ничего, Сашок! Я непременно что-нибудь придумаю!
За обедом Марфа Дмитриевна посетовала на то, что обед бедноват, не для именинного угощения.
- Всё, Саша! Теперь я уж не знаю, когда напеку твоих любимых пирогов. И сметанки вот к драникам нет. Коровку-то нашу эти ироды увели еще зимой. Мяса никакого тоже нет. Рыбкой - и той редко перебиваемся! Над каждой щепоткой соли дрожишь... Всё недосаливать приходится. Хорошо хоть сальца немного сберегла. А то пришлось бы сейчас пустую картошку есть. Правда, огород пока спасает. На зиму кое-какой запас сделаем. Если фрицы не отберут, то до следующей весны как-нибудь протянем. А там хоть бы уж и война кончилась...
Последние слова она произнесла дрожащим голосом, сквозь слезы глядя на Мишу. Было ясно, что сейчас ее беспокоили не столько недостатки в питании семьи, сколько предстоящей уход Миши в отряд.
Александр Кузьмич с тяжелым вздохом покачал головой:
- Да, хорошо бы, если б война через год закончилась... Да, вижу, вряд ли это возможно... Слишком силен оказался фашист проклятый! Это же надо - Севастополь взял! Такой город! Такая твердыня! А год назад мы с тобой о чем толковали, Миша?
- Ничего! Скоро все равно мы их погоним! - запальчиво отозвался юный партизан. - Москву ведь они не взяли! А наши самолеты бомбить Берлин теперь уже летают! Вот!
- Да хватит вам! - страдальчески произнесла Марфа Дмитриевна. - Всё о войне да о войне! Давайте хоть что-нибудь довоенное вспомним!
- Ага! Например, о том как Надя на Марс летала! - поддержал предложение Борис и расхохотался. - А уж как мы с Мишкой ей верили! Особенно Мишка.
Миша слегка покраснел:
- Ну и что, что верил! Пацан еще был! А вообще-то это возможно! Когда-нибудь люди полетят. Вот только фашистов разгромить надо!
- А помнишь, как ты к аистам в гнездо хотел забраться? И что из этого вышло? - продолжил довоенную тему Боря.
- Помню, помню, Борька... Дурак был! Потому и полез, как фашист. И получил своё! И фашисты, гады, получат! Да не так, как я, а по-настоящему.
- Эх! А какие у нас рыбалки до войны были! - мечтательно вздохнул Александр Кузьмич. - Теперь таких не будет... Немцы всю рыбу переглушили.
- Ничего! Рыба еще расплодится! Надо только фрицев прогнать! - уверенно сказал Миша.
- Конечно! - подхватил Боря. - И зайцев много будет, чтобы ты их силками ловил!
Все одобрительно заулыбались, глядя на Мишу. Всем было приятно вспомнить, как прошлой зимой, как раз в те дни, когда разнеслась весть о разгроме немцев под Москвой, Миша принес с силковой охоты большого русака. Никакого мяса и тогда уже не появлялось в домашнем рационе, а тут - зайчатина! Да еще к праздничному настроению по случаю такой великой победы над врагом! Вкусно и весело было отмечено тогда это событие.
После обеда Марфа Дмитриевна, часто прерывисто вздыхая, стала собирать для Миши кое-какие вещи первой необходимости. Она то и дело спрашивала сына, надо ли ему то, надо ли это. А он и сам не знал, что ему надо. Что-то подсказывал "многоопытный" Борис, что-то - отец. Но всем постепенно стало невыносимо грустно. Никто ведь не знал, что ждет их впереди. И все сейчас, конечно же, беспокоились прежде всего о Мише. Беспокойство чувствовал он и сам, несмотря на всю свою мальчишескую горячность и уверенность в своей правоте.
- Дорогие мои! А давайте мы что-нибудь споем! - предложил Александр Кузьмич, снял со стены балалайку, ударил по струнам и первым запел: "Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой..."
Не сразу его поддержали остальные, но потом втянулись и слаженно допели песню до конца. Спели и опять загрустили.
И тогда Борис глянул в угол:
- А что это я патефона не вижу? Спрятали, что ли? Сейчас бы завели!
- Не успели спрятать! - вздохнул глава семейства. - Приходил тут как-то один любитель музыки, фашистский офицерик. Сам заводил патефон, слушал наши песни, говорил, какой он очень культурный, сам, мол, учитель. Надю хвалил за хорошее знание немецкого языка. А потом, вежливо так, собрал все пластинки и унес вместе с патефоном. Только мы его и видели!
- Так это ж, может, и хорошо, что вежливо унес! У вас ведь, дядя Саша, не только русские народные песни были! Можно было и погореть!
- Да нет, Боря, революционные и советские я все-таки успел припрятать.
Вдруг где-то за деревней раздалось несколько одиночных выстрелов. Все в доме мгновенно насторожились. Пугаться выстрелов давно стало в деревне делом привычным. Да и вообще любой резкий звук вызывал теперь беспокойство. Даже отрываемая с резким скрипом от забора доска настораживала соседей. А уж если падала у кого-то во дворе одна доска-шалёвка на другую, то их громкий шлепок мог вызвать и панику. Что поделаешь, нервы у всех находились тогда в постоянном напряжении!
Через некоторое время после выстрелов к дому Журавских подкатила подвода. Александр Кузьмич сразу догадался, что это подвезли обещанные Игнатом продуктовые припасы. Он вместе с Мишей и Борей поспешил выйти и распахнуть ворота. Однако возница не стал загонять телегу во двор.
- Не, не, Кузьмич! Мне некали - треба ж и другим завязьти! Сымайте з воза тут!
Мешки с зерном, мукой, горохом и крупами были не слишком объемистыми и тяжелыми. Кузьмич со своими "кузьмичатами" быстро перетаскали их во двор.
- Иван! А что там за выстрелы были? - не мог не поинтересоваться Александр Кузьмич у возницы.
- А-а! Етых порастрелляли!
- Я так и подумал. Всех пятерых?
- Не, двух полицаев простили! Яны у партизаны записалися!
Александру Кузьмичу хотелось еще спросить о Ядреном Корне, но Иван стеганул коня, и подвода быстро скрылась за поворотом.
"А что, собственно, спрашивать? - подумал Александр Кузьмич. - Ясно же, что его расстреляли в первую очередь. Как говорится, собаке - собачья смерть. Но как-то уж очень тяжко на душе... Нет, здесь не жалость! Как его можно жалеть?! Пожалуй, здесь больше боли за прежнее возмутительное подчинение этому, с позволения сказать, "уполномоченному" и жгучая обида за его измену. Да, мы не любили его! Но где-то верили, что он все же служит важному делу. А потом... К чему он всю жизнь стремился? К известности? К власти? К особым почестям за свое служебное рвение? Советская власть недостаточно оценила его "заслуги", и он переметнулся в стан врага. Боже, какая мерзость!"
Подошла Марфа Дмитриевна.
- Саш! Ну что ты тут присох? Надо ж как-то всё это припрятать. А то, не дай Бог, нагрянут изверги...
- Что-нибудь придумаем, Марфуша.
И они занялись этим важным делом. Однако вскоре примчался на лошади гонец от Стрельцова, и сообщил, что командир приказал ему известить все семьи партизан и подпольщиков о необходимости готовиться к эвакуации в лес. Весь свободный гужевой транспорт будет отдан в помощь отъезжающим. Но брать собой надо только всё самое необходимое и, главное, - продукты питания. Может быть, придется уходить уже этой ночью. Дело в том, что по донесению разведчиков со стороны Трубогорска к деревне двигается новый крупный отряд карателей. Командир уже расставляет боевые порядки для встречи врага. Но возможно, придётся отступать перед превосходящими силами противника.
- Александр Кузьмич! Вы же теперь у немцев "на крючке". Этот гад на допросе признался, что успел выдать Журавских немцам. Так что вам теперь дорога только в лес. А тебе, партизан, - обратился посыльной к Борису, - пора в отряд.
- А мне? - подскочил к посыльному Миша.
- Тебе пока приказано оставаться дома. Поможешь своим эвакуироваться.
На Мишином лице отразилась досада, но он подчинился приказу. Вслед за тем посыльной ускакал, а Борис собрался, распростился со всеми и ушел следом.
В доме Журавских повисла напряженная тишина. Некоторое время все сидели молча, каждый по-своему обдумывая вероятные события ближайших часов и предстоящую жизнь в лесу. Первым встал Александр Кузьмич:
- Ну что же! - произнес он грустно. - собираться - так собираться! А в прочем, может быть, и пронесет пока. Однако надо быть готовыми ко всему.
Хлопоты по сборам в столь серьезную дорогу заняли немало времени и сил. Всё время казалось, что что-то необходимое забыто, а совсем ненужное взято. В любом случае вещей, которые собирались взять с собой, оказывалось достаточно много, и все понимали, что если предстоит не уходить, а убегать, то придется бросить всё. Поэтому было решено пораздавать многие вещи соседям с тем, чтобы они, возможно, смогли потом что-либо вернуть. А кое-что пришлось даже закопать под полом и в саду.
Уже начинало темнеть, когда в доме Журавских закончились приготовления к возможной эвакуации. Пора была поужинать. Но вдруг, будто сегодня никто и не ожидал этого, за деревней, теперь справа от их дома, раздалась интенсивная ружейная, автоматная и пулеметная пальба. Доносились и глухо ухающие взрывы. А тут еще из-за леса на деревню только что надвинулась огромная черная туча, и мощный ливень обрушился на дома и место сражения. Поминутно вспыхивали молнии, раскаты грома вливались в какофонию боя, создавая жуткое впечатление вселенской катастрофы.
Страх, как и прошлой ночью, снова овладел всеми в Верхних Лозах. Деревня затаилась в томительном ожидании развязки. Гроза природная пронеслась так же стремительно, как и возникла. А рукотворная гроза, кровопролитная и беспощадная, продолжалась еще долго, то будто бы затихая, то возобновляясь с новой силой. И только за полночь стрельба стала приобретать вялый, "добивочный" характер. Только не было ясно, кто кого добивает. Потом стало совсем тихо. И опять, как и ранним утром, наступили самые страшные минуты, когда у многих, казалось, сердце могло разорваться от неимоверного напряжения. Каждое мгновение теперь будто удлинялась в десятки раз. С места боя не доносилось криков "Ура!", но и лающей немецкой речи тоже не было слышно. Не гудели немецкие автомашины, не трещали мотоциклы. Одна лишь тишина звенела в ушах. Журавские вслушивались в нее, готовые в любую секунду или озариться радостью, или, бросив всё, бежать из дома.
Но вот с улицы донесся топот конских копыт, громко взвизгнула вмиг распахнутая калитка, а затем в переднюю ворвался разгоряченный Боря.
- Победа! - заорал он с порога. - Мы их снова одолели! Теперь они к нам долго не сунутся. Так что можете развязывать узлы.
Журавские сразу обмякли на своих местах, с восторгом и умилением глядя на вестника радости. У Марфы Дмитриевны, у Нади и даже у Александра Кузьмича по щекам потекли слезы. А Миша и Саша закричали "Ура!".
Борис присел к столу.
- Я только на минутку. Бой был тяжелый. Там у нас много раненых. И убитых - порядком...
- А как командир? - встревожился Александр Кузьмич.
- Командир жив и не ранен! Надь, там нужна помощь. Ты не сможешь пойти помочь нашим санитарам?
Надя, не говоря ни слова, встала и повязала голову белым платочком.
- Я тоже пойду! - решительно заявил Миша.
- Ладно, идите! - теперь без заминки согласился отец.
А Марфа Дмитриевна согласно закивала головой, промокая глаза уголками носового платка.
- Ой, что-то совсем пересохло во рту, - сказала она со вздохом, когда Боря. Миша и Надя выбежали из комнаты. - Саш, подогрей самовар - попьем чайку.
Вместо настоящего чая они заварили мелко нарезанные сушеные груши, а вместо сахара использовали те же кусочки сладких груш. Сидели за столом долго, осторожно потягивая ароматный кипяток. О сне не думали. Какой мог быть сон после всего пережитого! Даже и именинника своего не отправляли в постель. Тем более, что по его виду не было заметно, чтобы он сейчас уснул.
- Ну что, Сашок! - С грустной улыбкой обратился к нему отец. - Весело прошел твой восьмой день рождения?!
Саша поднял на него глаза и сказал по-взрослому серьезно:
- Не весело, а страшно!
- Верно, сынок - страшно... Но не безнадежно! Видишь, как партизаны умеют бить фрицев! А скоро и Красная Армия начнет крушить их по-настоящему. Ох, и отметим же мы твой очередной день рождения, когда полностью разобьем врага!
- А сколько мне тогда будет?
- Вот этого не знаю... Но надеюсь, не так много...
А на дворе уже светало.
- Марфуша! Все-таки прилягте оба. Ты Сашуне на ушко нашепчи чего-нибудь - глядишь, и уснете. А я выйду на воздух, покурю и подожду наших.
Во дворе он присел у стены на лавочку, скрутил толстую цигарку, кресалом высек из кремня искры и прикурил от затлевшего трута. Глубоко затянулся едким дымом, даже не почувствовав крепости табака. В памяти всплыла частушка: "Самосадик я садила, сама буду я курить. На фронт мужа проводила и не знаю, как мне жить".
Неотступно сосало под ложечкой. Одолевали мысли о том, что так или иначе, а в лес уходить придётся. Если не сегодня-завтра, то через несколько дней. Каратели не оставят в покое непокорную партизанскую деревню. Ворвутся! И что здесь тогда будет - жутко себе представить...
Александр Кузьмич с тоской посмотрел на темный силуэт школы за огородом. "И как ее до сих пор не разобрали на дрова, - думал он. - А, всё равно разберут... Если не свои, то немцы. Или вообще сгорит вместе с моим домом во время какого-нибудь боя. Мало пришлось моему Сашеньке походить в нее в качестве ученика. Да теперь уж и вряд ли придется".
По многолетней привычке, перед тем как лечь, он обычно отправлялся побродить по саду. Отправился туда и сейчас. Но ложиться спать сегодня уже, конечно, не собирался. Какой мог быть сон, когда нервная система до такой степени растревожена, а небо над горизонтом в стороне Трубогорска пламенело утренней зарёй!
В саду было мокро и прохладно. С деревьев падали крупные капли. Александр Кузьмич машинально поднял голову. С удовлетворением отметил, что ни яблок, ни груш на ветках почти нет. Год на фрукты был неурожайный и, значит, фрицам ничего не достанется из школьного сада! Чувство тоски углублялось в сознании. Он ходил и ко всему легонько прикасался ладонями: к стволам деревьев, к кустам смородины, к ветхому плетню, к шершавым рубленым углам школы и своего дома. Александр Кузьмич прощался со всем, что было ему мило и дорого на протяжении двух последних десятков лет. И не было никакой уверенности в том, что он вернется сюда...
С улицы донеслись приглушенные голоса.
"Ну вот, мои уже возвращаются, - с облегчением подумал Александр Кузьмич. - Пора и мне браться за дело. Узнаю у моих детей, что там и как, и пойду к людям. С Игнатом обязательно поговорить надо. Как он на мой счёт распорядится!? Должна же быть и от меня хоть какая-то польза в этой нашей святой схватке за право на Жизнь!"