Суматохину снилось, что он летает по какому-то тоннелю, словно какая-нибудь микрочастица перемещается внутри трубкообразного сосуда, внутри человеческого организма. Стенки сосуда переливаются оттенками красного и желтого цветов, впереди черная дыра. Путь чрезвычайно извилист, непредсказуем, но он летит аккуратно, не касаясь стенок, быстрее и быстрее. Он осознает, что совершенно пассивен и не пытается сопротивляться этому движению. Наконец это ему надоедает, и он усилием воли решает взять себя в руки и остановиться. Но у него ничего не получается и полет продолжается. От этого ему становится страшно. Страшно от того, что он не может понять, куда он летит и зачем?
- Олег, ну вставай же! Хватит спать!
На этот раз голос жены вырвал его из этого мутного неприятного сна. Он открыл глаза, потом снова закрыл, потянулся, перевернулся на другой бок и плавно перешел в состояние полудремы, в котором он мог пребывать неприлично долго.
- Олег, вставай. Ты поедешь на работу или нет?! Сколько можно спать? - не унималась жена.
Суматохин приоткрыв глаза, повернулся на другой бок, в ту сторону, откуда раздавался голос жены. Элеонора сидела на пуфике перед трюмо и заканчивала макияж.
- Норик, ну что ты заладила: вставай, да вставай, дай человеку отдохнуть, - жалобно пролепетал Суматохин.
Элеонора встала, подошла к кровати, наклонилась, поцеловала Суматохина в лоб, вытерла пальчиком след, оставшийся от помады и сказала:
- Дорогуша, хватить валяться, сколько можно? Имей же совесть.
Ласковый чрезмерно добродушный тон супруги заставил Суматохина насторожиться. Он окончательно открыл глаза. Выбрал удобную позу, чтобы легче было собраться мыслями.
- Нори..., - но что он хотел сказать, он забыл, так как еще не успел окончательно придти в себя после сна.
- Что милый?
Суматохин наконец вспомнил забытую мысль.
- Нор, а ты далеко собралась? - спросил он.
Элеонора стояла около комода и вынимала из открытого ящика какие-то предметы, складывая их в сумочку. Среднего роста, молодая, со складной фигурой, простыми приятными чертами лица, что делало её по своему красивой, распущенными волосами, до плеч окрашенными в баклажанный цвет, Элеонора была из того типа московских женщин, которых опытные московские ловеласы и прочие знатоки женской природы смело определяют при визуальном знакомстве, как обеспеченных особ, которые: никогда не брезгуют лишний раз в обществе блеснуть своим положением; умело создают впечатление о своём доме, как образце семейного благополучия; но в то же время способны на маленькие безрассудства при должном для этого подходе. Необычное имя - Элеонора, давало повод знакомым четы Суматохиных видоизменять его каждому на свой вкус. Нора, Нори, Норик - так звал ее муж. Большинство знакомых в общении с ней использовали милое по своей простоте - Эля.
Отец называл ее Лео. Свекор, который видел ее всего два раза в жизни: первый раз на свадьбе, второй раз, когда приезжал к ним погостить денек другой из родной Тверской области - звал ее Леонора.
Суматохину показалось, что жена проигнорировала его вопрос, и поэтому повторил его.
- Я еду в турагентство, - ответила Эля.
- Устраиваться на работу? - спросил Суматохин.
- Нет сладкий мой. Выбирать путевку.
- И деньги уже взяла?
- Пока нет.
Суматохин понял, что это "пока нет" означает, что за все придется расплачиваться ему.
- Пансионат в Подмосковье, Селигер или может быть Сочи? - спросил он.
- Меньше, чем на Турцию я не согласна.
Суматохин не мог найти нужных слов для продолжения разговора. Осознание грядущего удара по семейному бюджету вывело его сознание из нормального мыслительного процесса. Воображение его рисовало самые страшные последствия этого удара. Ему казалось, что этот удар может быть таким, что после него он уже не сможет оправиться никогда.
- Олег, что с тобой? - обратилась к нему Элеонора.
Но он впал в забытье, в штопор и ничего не слышал вокруг, просто лежал, тупо уставившись в одну точку. Слова Эли дошли до него только после того, как она в третий раз повторила вопрос.
- Ничего. Ничего, просто задумался, - сказал он первое, что пришло в голову.
- А я уже испугалась. Дорогой, ты на работу поедешь? Или нет?
- Да, сейчас, соберусь. А сколько сейчас времени?
- Половина первого.
- Да, нужно ехать.
Суматохин откинул одеяло и сел на край кровати. Эля подошла к нему, поцеловала в лоб и попрощалась:
- Ну, я пошла.
- Скоро вернешься? - спросил Олег.
- Как получится.
"Вот жизнь. Докатился. Жена меня точно скоро в могилу загонит со своими сумасшедшими запросами. Надо что-нибудь придумать, чтобы остановить ее. Как же скверно начинается этот день. За что мне эти муки?" - рассуждал Суматохин, сидя на краю кровати. Напротив него, у противоположной стены комнаты, находилось трюмо, и он вгляделся в свое отражение. На него глядел молодой полноватый на вид тридцати лет человек, с взъерошенными соломенного цвета волосами на идеальной по форме голове и несколько грустными серыми глазами на смугловатом лице.
После того как Суматохин привел себя в порядок и позавтракал, малая стрелка часов перевалила за первый час. Это обстоятельство заставило помучиться над вопросом: "Ехать или не ехать на работу?". Ехать на машине ему не хотелось из-за пробок, на метро, которым он уже не пользовался несколько лет, тем более. Собственно обязанности являться на работу в строго определенные часы у него не было, так как у него было собственное небольшое рекламное агентство. В котором он в последнее время появлялся все реже и реже. Всеми делами агентства занимался управляющий Миша Тихомиров, нарочно выбранный Суматохиным из незнакомых людей, чтобы в случае чего можно было спросить с него по всей строгости. Дела в агентстве шли с переменным успехом, в последнее время вообще без успехов. Нора уже извела его намеками заменить Тихомирова ее двоюродным братом. Она не скрывала, что подозревает Михаила во всех смертных грехах, в первую очередь в присвоении некоторой части доверенных средств. Суматохин знал, откуда дует ветер. В агентстве работали подруги жены, устроенные по ее же просьбе. Поэтому Суматохин здраво рассуждая не исключал, что им могло доставаться иногда от Тихомирова, и они, пользуясь знакомством с супругой шефа распускали о своем начальнике разные сплетни. Во всяком случае, когда Суматохин напрямую спрашивал своих подчиненных по поводу каких-либо компрометирующих действий своего начальника, они отвечали, что ничего подозрительного не замечали за ним. Суматохин и сам ясно осознавал, что Тихомиров, да и подчиненные, могли проворачивать левые заказы и не фиксировать их в документах. Поэтому он считал необходимым съездить в офис и пролистать все бумаги, особенно по черной кассе, самому поговорить с работниками, дать им новую установку. Все взвесив, Суматохин решил, что для этого надо как следует собраться, подготовиться, а в данный момент он был не готов. День начинался паскудно и предчувствие подсказывало ему отложить решение этой проблемы до лучших времен.
С чашечкой горячего кофе в руке он прошел из кухни в комнату и подошел к окну. За окном большими хлопьями валил снег, так что за ним с трудом можно было разглядеть огромное серое здание. "Давно не было такого снега в Москве", - подумал он. Привычный вид из окна сильно изменился из-за этого. И от этого у Суматохина также резко изменилось настроение в лучшую сторону. "Как хорошо, когда вокруг много белого, - думал он. - Как хорошо, что у меня есть все, что мне нужно, что мне не нужно стоять, как вон тому нищему на углу дома с протянутой рукой, что я живу в тепле и сытости; что мне не нужно сновать туда-сюда, как те простые люди, вечно куда-то торопящиеся; что я свободен в отличие от них и это самое главное". Он развлекал себя наблюдением за людьми их поведением и невольно уперся взглядом в кафе, расположенное на первом этаже, на углу серого большого здания, находившегося напротив: на другой стороне улицы. Над окнами кафе, большими буквами из неоновых ламп горела вывеска "Три листика". Это вызвало у него неприятные воспоминания, и чтобы поскорее отвлечься от них, Суматохин отошел от окна, плюхнулся в кресло и включил телевизор. В это время по телевизору шли, в основном, только сериалы и ток-шоу. Суматохин остановил свой выбор на самом дурацком на его взгляд ток-шоу, что можно было поменьше думать.
Во время рекламной паузы раздался телефонный звонок. "Черт. Нора опять забыла включить автоответчик", - выругался про себя Суматохин. "Поднимать или нет? В случае чего всегда можно сказать, что меня не было дома", - никак не мог решиться он и загадал, если звонок не умолкнет в ближайшие десять секунд, то он все-таки поднимет трубку. Он медленно досчитал до десяти, после чего, еще несколько поколебавшись, снял трубку.
- Слушаю.
- Это я тебя слушаю, ты куда пропал подлец? - услышал он на другом конце вроде бы знакомый и в то же время незнакомый голос. То, с каким тоном этот человек произнес слово "подлец", несколько напрягло Суматохина, так что он и не знал, что на этот ответить.
- Алло, - только и смог выговорить после некоторого замешательства Суматохин.
В ответ молчали.
- Алло. С кем я разговариваю? - Суматохин говорил четко и твердо, чтобы не выдать волнения.
- Что не узнаешь, подлец? - на этот раз голос было еще более, даже скорее нарочито резким, и еще более сделал ударение на последнем слове.
- Я что-то не пойму: кто прикалывается? Ванилин? Или ты, Гриб? - Суматохину уже надоело находиться в подвешенном состоянии.
- Значит, все-таки хочешь узнать, с кем разговариваешь. А новый коммерческий канал у тебя показывает? - голос несколько смягчился.
- Вроде бы.
- Найди его.
С помощью пульта Суматохин нашел этот канал. Шел художественный фильм. Голос одного из героев показался Суматохину знакомым.
- Димон, неужели это ты? - наконец догадался он.
- Я, кто же еще.
- Что же ты сразу не сказал?
- А ты испугался. Признайся, испугался? Натворил чего-нибудь?
- Испугаешься тут. Артист хренов. Ну, как ты? Рассказывай, где сейчас, в Москве?
- В Москве, где же еще. А ты забыл, какой сегодня день?
- Какой?
- Неужели забыл?
- Какой сегодня может быть день? Седьмое ноября кончилось уже, а день милиции только завтра будет.
- Ну, ты даешь, старина. Как ты мог забыть, тот день, десять лет назад. Мы втроем: я, ты и Лось..., - голос Дмитрия переменился и стал серьезным.
- Ах, вот ты о чем. Это я помню.
- И ты так спокойно об этом говоришь, как о чем-то незначительном, малозначащем... А как же клятва? - в голосе Дмитрия появились нотки возмущения и Суматохин никак не мог понять: актерствует тот или говорит искренне.
- Нет, ну конечно я понимаю, клятва есть клятва. Но, но, но это было, согласись, сто лет назад и нам было чуть больше двадцати - не самый лучший возраст для умных поступков.
- А ты все такой же изворотливый. Как давно мы все-таки не виделись, - то ли задал вопрос, то ли просто заметил Дмитрий.
- Действительно давно. Лучше расскажи как у тебя дела?
- Дела помаленьку. Сам видишь, продвигаюсь: медленно, но верно.
- Уж не прибеднялся бы. Знаю это помаленьку. Небось денег куры не клюют и от девок отбоя нет.
- Ну, денег, брат, сам знаешь, много никогда не бывает...
Они еще много болтали, в основном о пустяках, Суматохин мог это делать необычайно долго, пока Дмитрий не подытожил разговор:
- Слушай, Олег, я собственно зачем звоню тебе. У меня к тебе предложение, от которого ты не имеешь права отказаться.
И Дмитрий поделился с Олегом идеей отметить годовщину, того памятного дня в том же составе плюс жена Суматохина. Так как по плану Дмитрия это мероприятие предполагалось провести именно у Олега.
- А почему у меня? - поинтересовался он.
- Тебе что, жалко что ли?
- Нет, просто интересно.
- Ну, во-первых, у меня сейчас ремонт в квартире, во-вторых, Лось тоже у себя не может принять, жена его не может понять: не любит она очень гостей, женщина, надо признаться, с очень непростым характером, поэтому Лось будет скрывать этот сейшн.
- Лады, приезжайте.
Дмитрий обещал приехать к пяти-шести часам. Лось с его слов должен был показаться в то же время или же несколько позже.
"Эх, Дима, Дима, значит все же жизнь удалась. А Лось - ну кто не знает, что наш Кирюха Полянский, нынче уже совсем не Лось и не Кирюха, а Кирилл Николаевич Полянский, вице-президент концерна "Олимп", и как поговаривают крутиться в команде самого Балаева. Что ж, остается мне только порадоваться за вас ребята от всей души", - рассуждал Суматохин. Но что-то не радостно было ему от всего этого. Чтобы ни говорилось о белой зависти или доброжелании к преуспевающему в отличие от тебя близкому человеку или другу; все же чаще всего мы с трудом прощаем им успех или удачу. Суматохин понимал, что это чувство вполне естественно и поэтому не стал копаться в нем, растрачивая нервы и душевные силы, и постарался быстро переключить мысли на что-нибудь другое. Он откинулся в кресле, закрыл глаза и мысленно вернулся на десять лет назад.
ГЛАВА 2
Он ясно вспомнил, как он, тогда двадцатилетний студент третьекурсник, отправился со своими друзьями Димоном и Лосем в ресторан, как они тогда шутили-говорили, дабы вкусить немного "сладкой жизни". Все было прекрасно в тот вечер: еда, музыка, коньяк, умные разговоры и кончено ни с чем несравнимое ощущение легкости и вседозволенности. Не хватало толь одного для полного счастья - женщин. Те, что находились в ресторане, были либо слишком не молоды для них, либо заняты. Дмитрий поспорил с товарищами, что сейчас выйдет на улицу и "снимет" первых попавшихся на глаза девушек. Товарищи не поверили ему, так как были неопытны еще в этих делах, и знали, что Дмитрий также не далеко ушел от них в этой области. Каково же было их удивление, когда они увидели своего друга, сопровождавшего к их столику двух девушек. Как он мог в такое время, почти ночью, кого-то выцепить на улице, да еще уговорить пойти с собой? Этого они не могли понять. Они тогда еще не понимали, что алкоголь действует на людей по-разному. Выпив, Дмитрий преображался: он начинал чувствовать, что ему по силам перевоплотиться в кого угодно, будь то в злодея, в донжуана или бог весть в кого еще. Именно тогда, во время приобретения питейного опыта, он чувствовал в себе этот дар. Вследствие чего, впоследствии бросил технический ВУЗ и с первой попытки поступил в театральный.
Обе девушки оказались хороши собой, особенно одна - Наташа. Суматохину тогда казалось, что он влюбился в нее. Даже Полянский, который уже с великим трудом держал себя в более или менее приличном состоянии, глядя на нее, старался, как мог, смотреться молодцом.
Ничто не предвещало беды. Дмитрий веселил девушек: рассказывал анекдоты, смешные истории, задавал им дурацкие пошлые вопросы. Суматохин и Полянский молча кивали ему и ради приличия улыбались после его очередной шутки. Впрочем, вскоре им стало совсем не до шуток. По всем правилам девиц надо было чем-то угощать, а деньги как назло кончились. Бутылку шампанского, на которую ушли последние гроши, Наташа и ее подруга осушили так быстро, что друзья не успели опомниться, а когда до них дошло в каком они оказались положении, то тут же решили посовещаться с глазу на глаз, отдельно от девчонок. Дмитрий шепнул на ухо Суматохину, что не плохо бы им выйти на некоторое время проветриться - покурить. Полянского оставили ухаживать за девушками, хотя толку от него уже никакого не было, поскольку он уже начал клевать носом и ему уже по большому счету было плевать на все что происходит вокруг. На свежем воздухе Дмитрий и Олег решили, что правильный и единственный шанс не потерять девушек в сложившейся ситуации - это продолжение вечеринки у кого-нибудь из них троих дома. Ни у Дмитрия, ни у Олега таких возможностей не было, поэтому надо было настроить, уговорить Полянского, у которого была свободная квартира. Вернувшись в зал ресторана, Дмитрий и Суматохин тревожно переглянулись. Полянский сидел в гордом одиночестве.
- Вон они, - кивком головы Полянский указал на небольшую танцплощадку, на которой девицы танцевали медленный танец с новыми кавалерами, когда Суматохин попросил его объяснить, что случилось.
Оттанцевав подруги не вернулись на прежние места, а направились к новым ухажерам. Это были двое не молодых мужчин, наверное, более чем вдвое старше девушек. Один был крепкого телосложения, с редкими темными волосами, зачесанными на бок и усами, одетый в костюм двойку серого цвета и красный галстук. Другой был полный, широкий с головой в форме тыквы, большой лысиной, также в двойке, только без галстука, верхние пуговицы его рубахи с пестрым рисунком были расстегнуты, открывая волосатую грудь. Их столик ломился от многообразия блюд и напитков, и осилить все это добро им одним явно было не под силу. Впрочем, по всей видимости, они и не ставили перед собой такой цели. Главное было показать себя, свою значимость.
Друзья-студенты оказались не у дел, им ничего не оставалось, как только молча с тоской и нескрываемым раздражением наблюдать, как солидные дяди ухаживают за девушками, несколькими минутами назад составлявшими им компанию. Девицы вели себя непринужденно и старались не смотреть в сторону студентов.
- Шлюхи, - бросил зло Дмитрий.
- А ты думал "порядочные" в такое время ходят с первыми встречными в ресторан? - более спокойно высказал ему Суматохин.
- И потом после короткой паузы добавил:
- Жаль, что и выпить нечего. Сплошной облом.
Олег уже тогда был искушен более своих товарищей в любовных делах и поэтому менее их переживал из-за этого промаха. Дмитрий же напротив никак не мог успокоиться и все что-то ворчал себе под нос, как будто обращаясь к кому-то невидимому. Через некоторое время Полянский начало понемногу отходить от своего тяжелого состояния и стал также включаться в ситуацию. Для начала он поддержал Дмитрия, отпустив ряд грозных ругательств в сторону неверных девиц. Причем в отличие от друга сделал это достаточно громко, так что дамы, сидящие за соседними столиками, начали оглядываться и нервно ерзать на стульях. Полянский находился в том опасном состоянии, когда человеку остро чего-то не хватает и он не знает на какой предмет выплеснуть рвущуюся наружу энергию. Если бы он выпил еще - возможно он бы успокоился. Если бы девушки остались с ними - он бы попытался поухаживать за одной из них. Но ни одного, ни другого теперь не осталось. Суматохину не нравилось настроение товарищей, но он не имел привычки противопоставлять себя или свое мнение большинству, и поэтому молчанием сначала поддерживал их. Потом решил все-таки вернуть их к реальности.
- Ну и что вы предлагаете делать? - обратился он к ним.
- Что делать? - переспросил Полянский.- Я знаю что делать. Сейчас увидите.
И он поднялся из-за столика, подошел к музыкантам, заказал медленную мелодию, после чего направился к столику, где сидели покинувшие их девушки. Но сделать это было не очень то и легко - мешали тяжесть в ногах и легкое опьянение в голове. Из-за этого Полянский добрался до цели не без труда и не без жертв: на полпути он зацепил худосочного, интеллигентного вида товарища, да так что тот свалился со стула. Повергнутый быстро встал и оправился и что-то хотел высказать, но не мог, молча открывал рот и опять закрывал, как рыба, выкинутая на берег: то ли от шока, то ли из-за страха перед высоким широкоплечим Полянским. По залу ресторана прокатился ропот, особенно надрывался надрывный нервный голосок одной дамы, сидевшей около сцены и голос ее спутника, повторяющий время от времени что-то вроде: "тебе что, больше всех надо?". Но Полянский был занят лишь своим замыслом и не замечал ни волнения, ни шума вокруг себя. Стараясь держаться ровно, он остановился около Наташи, немного поклонился и протянул ей руку, сказав:
- Можно?
Наташа взволнованно посмотрела на своих новых спутников, как будто говоря глазами: "Господи, ну что ему от меня надо?".
Полянский повторил более твердо:
- Можно?
Усатый враждебно посмотрел на Полянского, но тот не обратил на него внимания. Наташа все-таки не выдержала и встала. Полянский взял ее за руку и повел танцевать.
Вокальный инструментальный ансамбль исполнял песню о неразделенной несчастной любви. И вдохновленному этой песней, примеряя ее грустный сюжет на себя, Полянскому казалось, что ему сейчас море по колено и плевать на все и всех. Он крепко обнял партнершу обеими руками и шептал ей на ухо голосом змея-искусителя:
- Знаешь, я таких еще не встречал. Веришь? Впрочем мне плевать: веришь ты или нет?
Наталья старалась вывернуть голову, как можно дальше от уст, навязчивого кавалера, запах, шедший от которых, казался нестерпимым. А от его слов по ее телу прошла нервная дрожь. Полянский почувствовал это и продолжил:
- Не бойся. Никогда не бойся, когда я с тобой. Слышишь?
И сжал ее еще крепче.
- Пойдем со мной. Ты пойдешь со мной? - продолжал Полянский.
Наталья молчала. Ансамбль уже прекратил играть и другие танцующие пары разбрелись по своим столикам. Но Полянский продолжал кружиться, будто вокруг своей оси со своей партнершей, переваливаясь с боку на бок.
- Ну что ты молчишь? Скажи да. Я знаю, ты хочешь сказать: да. Говори скорее. А то я... А то я...
Полянский ослабил объятие, и Наташа вывернулась, освободилась и попыталась ускользнуть от него. Но Полянский изловчился и поймал ее руку и резко притянул к себе, так что она чуть не упала.
- Пойдем, - приказал Полянский и направился к выходу, ведя за собой Наташу. Но путь уже был закрыт. Около выхода толстяк и усатый отдавали уже приказания трем дюжим молодцам и те, дослушав указания, бросились навстречу Полянскому. До этого пассивно наблюдающие за происходящим Дмитрий и Суматохин кинулись на помощь другу. Почуявшая запах крови публика заревела. Особенно опять выделялся противный голос дамочки, которой больше всех надо было.
Прямым с правой Полянский свалил первого подбежавшего молодца. Следом за ним подбежали другие двое и Димон с Суматохиным. Началась свалка. На помощь молодцам кинулись люди из публики, в том числе и женщины. Полянского схватили сзади за руки и пытались повалить, в конце концов его повалили. Полянский пал спиной прямо на человека державшего его сзади. Образовавшийся вокруг него кружок ног прошелся отчаянно весело по его бокам, доставалось и лежащему под ним. Больше всех старался худосочный интеллигентик, отпускающий самые смачные удары с размахом и расстановкой. А потом Полянский почувствовал, как кто-то очень больно схватил его за волосы и злобно пролаял:
- Хамово отродье.
Это был голос дамочки, которой было больше всех надо...
Измученные, избитые Полянский и компания добрели до ближайшего скверика, нашли скамейку почище и расположились на ней. Была уже глубокая ночь.
- Как я в таком виде появлюсь дома? - сказал Дмитрий. Верхняя теплая одежда у них не пострадала, а вот легкая: рубашки, свитера, брюки поистрепались достаточно, но больше всего пострадали их лица.
Суматохин по этому поводу не волновался, потому что жил в общаге.
- Хочешь, переночуй у меня, - предложил он Дмитрию.
- Зачем. Все равно это не скроешь, - и он показал лицо.
- Да, вот так получается - деньги решают все. Если у тебя есть деньги - значит, есть и положение, и вес в обществе. А если нет - то ты никто. Хотя, чем я хуже этих старых козлов, - сделал выводы Полянский.
- Да не обращай внимания. Разве можно так переживать из-за этих шлюх, - попытался успокоить его Суматохин.
- Все равно обидно, - окончательно впал в меланхолию Полянский.
Возникло на несколько минут молчание. Каждый погрузился в свои мысли.
- Слушайте. Я вот о чем подумал, - Дмитрий неожиданно встал со скамейки, повернулся к друзьям и активно жестикулируя руками начал свой монолог. - А кто мешает нам заработать денег, получить вес в обществе, а? Чем мы хуже этих козлов? Мы что, тупее их что ли? Нет.
- Наверное тупее - раз оказались в таком положении, - сказал Суматохин.
- Нет. Не в этом дело, - продолжал Дмитрий.
- А в чем? - спросил Суматохин.
- А в том, что нет у нас цели. ЦЕЛИ, - и Дмитрий многозначительно показал указательным пальцем вверх. - ЦЕЛИ!
Суматохин и Полянский не понимали к чему клонит их друг, они думали, что он просто пьян и поэтому несет всякую ахинею.
- Вы понимаете, о чем я вам говорю? - все не мог успокоиться Дмитрий.
Суматохин и Полянский положительно закивали головами; но на самом деле, конечно, так ничего толком и не поняли, просто им хотелось, чтобы их друг поскорее отвязался от них.
- Наконец-то доперли, - обрадовался Дмитрий. - Тогда сделаем вот что: давайте поклянемся, что приложим все усилия, чтобы добиться главной цели в жизни.
- Это как? - спросил удивленный Суматохин.
- А вот так: повторяй за мной. Я, гражданин Российской Федерации, Олег Суматохин, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь.
- Это что еще за детский сад? - воспротивился поначалу Суматохин.
- Давай повторяй, а не перебивай.
И Суматохин повторил не так торжественно, как подобало, с некоторой иронией в голосе и вяловато.
- Клянусь приложить все свои способности, таланты, волю и характер, чтобы стать в этой жизни "человеком с большой буквы", чего бы мне это ни стоило. Сделать все, чтобы не быть лохом. И если я не добьюсь этого, пускай мои друзья отрекутся от меня и никогда не подадут мне руки, и я не буду ничего иметь против этого, - продиктовал Дмитрий.
Суматохин повторил слово в слово уже с некоторым волнением. Последние слова ему не очень понравились и несколько насторожили.
Потом свою клятву произнес Полянский, а после него и сам зачинщик этой идеи - Дмитрий.
- Слушай, Димон, а как мы определим: кто добился своей цели, а кто нет? И сколько времени для этого требуется? - резонно заметил Суматохин.
- Хороший вопрос, - согласился Дмитрий. - Сделаем вот как. Через десять лет встретимся и посмотрим: из кого, что получилось, заодно и отмечаем юбилей нашей клятвы.
Тогда еще они были очень молоды и самоуверенны. И никто из них не сомневался, что обязательно найдет свое место в жизни. Они тогда еще даже не предполагали, что жизненные пути их разойдутся раньше, чем пролетят эти десять лет. Через год Дмитрий решил поменять место учебы и поступил в театральный, после чего уже почти не видел старых друзей, лишь изредка напоминая о себе телефонными звонками. После окончания института ушел с головой в большой бизнес Полянский, его привлек к себе дядя, работающий в то время в команде одного известного олигарха. После чего у него появилась целая масса новых знакомых и партнеров, с которыми приходилось проводить почти все время, так что и Суматохин и Дмитрий, как бы сами собой выпали из обоймы его близких друзей.
"Эх, Димон, Димон, не изменился ты совсем", - подумал Суматохин, вспомнив о клятве. Он даже не задумывался о ее сути, считая все это пустым.
Больше его беспокоило, как собрать более-менее приличный стол, чтобы "не обидеть" гостей. В заначке и в кошельке, все вместе, у него осталось сто пятьдесят долларов.
ГЛАВА 3
Когда он уже одевался, чтобы совершить рейд по ближайшим магазинам, в квартиру позвонили. Суматохин открыл дверь. Это пришел Ванилин со своей новой подругой.
Ванилин в квартире Суматохина чувствовал себя как дома, поэтому представив свою спутницу: "Лена", сразу же начал быстро раздеваться и помогать делать то же Елене.
Раздевшись, Ванилин оказался в белой полурасстегнутой рубашке с длинным рукавом и плотно обтягивающих его толстые ляжки черных кожаных штанах. Девушка же была одета в сиреневую водолазку и джинсы. Она была худа и обладала самой простой внешностью: не отталкивающей и в то же время не особо привлекательной.
По внешнему виду приятеля Суматохин догадался, что тот из ночного клуба, где видимо и выцепил Елену. Опытным взглядом Суматохин сразу же определил его спутницу, как малолетку, приехавшую из провинции в Москву искать приключения на свое мягкое место и находившуюся в последнее время в поиске какого-нибудь лоха, у которого можно было бы зависнуть подольше без тяжелых для себя последствий. Суматохин считал, что у таких особ, как правило, одинаковое продолжение биографии - не очень счастливое, и ему немного стало жаль ее.
Суматохин рассказал Ванилину, за чем и для чего собирался идти в магазин. На что заинтересованный Ванилин сказал:
- Ничего, если я поучаствую тоже на вашем празднике? Не обидишься? Дмитрий Хватов говоришь? Знаю я такого артиста.
Суматохин посмотрел на приятеля, прежде чем ответить. Ему показалось, что его внешний, да и социальный статус не очень то будет соответствовать обстановке. Но отказать товарищу он был не в силах и поэтому ответил положительно. Ванилин же в свою очередь предложил Суматохину не ходить по магазинам, а сделать заказ по телефону. Эта идея понравилась хозяину, и он не преминул ею воспользоваться.
Ванилин прошел со своей спутницей в большую комнату, врубил музыкальный центр, чуть ли не на всю мощь, и начал танцевать. Звучала мелодия в стиле техно, Лена пыталась, как могла изображать что-то похожее на танец Ванилина, но это у нее не очень получалось. Ванилин старался двигаться ритмично, резко.
- А вот это движение ты видел? - обратился он к Суматохину, изобразив нечто похожее на одновременное конвульсивное содрогание туловища и таза.
Суматохин отрицательно помотал головой.
- Давай, давай, давай, давай, - выкрикивал Ванилин, распаляя себя и партнершу.
В итоге танца Ванилин приблизился к Лене и теперь уже двигался, находясь к ней лицом к лицу. Потом подхватил ее, взяв за руки, посадил к себе на бедро и таким образом начал ритмично то поднимать вверх, то опускать вниз, изображая, видимо, тем самым нечто сексуальное. Лена заухала и не сопротивлялась, а Ванилин рычал как медведь, пока резко не скинул партнершу на пол и не освободил ее, после чего огласил комнату диким воплем тарзана, обозначив тем самым конец танца. Лена, переводя дух от усталости, плюхнулась в кресло.
- Слушай, Олег, у тебя есть что-нибудь выпить? - обратился к Суматохину Ванилин.
- Что, уже не можешь потерпеть до вечера? - спросил Суматохин.
- Я не это имею в виду: сок или минералка.
- А, пойдем на кухню, посмотрим.
Они вышли на кухню. Суматохин достал из холодильника открытый пакет сока и протянул другу. Ванилин сделал большой глоток.
- Как уже? - спросил Суматохин, изобразив неприличный жест, хлопнув ладонью по кулаку, намекая на отношения товарища с его спутницей.
- Нет еще. Как видишь, разогреваю только.
Суматохин был из той породы людей, для которых собственный дом был всегда открыт для друзей и их частое появление в нем совсем его не напрягало, а скорее напротив: как ни странно успокаивало. В такой атмосфере шума, в некоторой степени даже хаоса, разговоров ни о чем за бутылочкой коньяка до самого утра, он чувствовал себя как рыба в воде.
С Ванилином Суматохин познакомился около года назад, в одном из ночных клубов Москвы. Сошлись они на почве общих интересов: любви к праздному образу жизни, ненависти к рутине и постоянном поиске к чему приложить неуемную, бьющую через край энергию. Ванилин работал распространителем, о чем знали лишь самые близкие друзья, в том числе Суматохин. Для всех остальных он был просто свободный художник или на худой конец дилер или маклер. В своем родном Можайске он появлялся в исключительных ситуациях, большее время проводя в Москве в компаниях друзей и в ночных клубах. Его совсем не обижало прозвище Ванилин, по паспорту он являлся Иваном Сыровым. В тусовках, где они крутились, некоторые их знакомые обладали еще менее привлекательными погонялами, такими как Глист, Манкурт, Запах и Лопух, и никто из них сильно не переживал по этому поводу.
Ванилин вернулся в комнату, снова включил музыку. Зазвонил телефон. Суматохин снял трубку в прихожей. Звонил Тихомиров. Суматохин шестым чувством понял, что произошло что-то неладное.
- Олег, у нас тут двое из налоговой, - обрадовал с лету Тихомиров.
- Что они хотят? - спросил Суматохин.
- Как обычно - денег.
- Черт бы их побрал. Слушай, по-моему мы не так давно заплатили им на месяц вперед?
- Точно. Только у них недавно поменялось начальство. И теперь они обещают опечатать здесь все, если вопрос не решиться в ближайшие полчаса.
- Сволочи. Сколько они хотят?
- Пять.
- Сотен?
- Да.
- Ничего не остается, как взять из резервов. Возьми из сейфа.
- В том то все и дело, что резервов практически не осталось.
- Как? Совсем?
- Осталось две сотни. В последнее время заказов почти не было. Поэтому и сидим сейчас на мели.
- Что же теперь делать?
- Олег, может быть ты приедешь? Я с таким трудом вырвался из лап этих кровососов. Девчонки там одни держат круговую оборону. Даже не знаю, сколько мы сможем продержаться.
У Тихомирова был такой жалобный голос, что трудно было не поверить, что положение действительно плачевно.
- Ладно, собираюсь. Ждите, тяните время. Постараюсь побыстрее подскочить, - сказал Суматохин.
После чего положил трубку.
Но одеваться Суматохин не торопился. Такое с ним часто бывало, когда нужно было принять быстрое решение: он всегда пребывал в некотором замешательстве. Он бессмысленно бродил из кухни в прихожую, потом обратно; в комнату он не заходил: шум от музыкального центра и криков Ванилина и Лены мешал ему сосредоточиться. Наконец ему удалось "выбросить" из головы все лишние мысли и отвлечься от происходящего вокруг. Для начала он мысленно произвел расчет всех наличных средств, какими он мог располагать. И ужаснулся. Двести долларов в офисе и сто пятьдесят при себе, и это при том, что он уже заказал по телефону еду и выпивку, за которые следовало заплатить. Такого поворота событий он не ожидал. Нужно было срочно найти где-нибудь долларов триста, не меньше. Суматохин лихорадочно стал перебирать в голове все возможные варианты поиска денег. Ванилин: слишком унизительно у него просить, да и вряд ли у него есть деньги. Ждать Нору: тогда перед ней придется во многом сознаться и неизвестно, как она на все это будет реагировать. Гриб: уехал в Испанию. Продать что-нибудь или сдать в ломбард: но что? Машину? Или Норины украшения? И как она на это посмотрит? Нужно было решать быстро, иначе Тихомиров мог снова позвонить в любой момент.
Медленно, нерешительно Суматохин вошел в комнату, чтобы поговорить с Ванилином. Тот вовсю зашелся в энергичном танце, не отставала от него и его спутница. Суматохин хотел жестом предложить Ванилину выйти с ним и начал поднимать руку. Но Ванилин опередил его.
- Олежка, узнаешь нашу любимую. Давай иди к нам. Отдыхаем, - закричал ему в лицо Ванилин и обнял ладонью за шею его и Лену, те сделали по инерции тоже, таким образом, они образовали танцующий кружок.
- Давай, подпевай, - крикнул Ванилин.
- Деревья помнят меня маленьким мальчиком... Не прошу у Бога ничего, - заревел он.
Лена тоже слабенько начала подпевать ему.
Суматохин проклинал себя. За то, что сейчас танцует тут, как идиот, вместо того, чтобы ехать спасть свой бизнес. За то, что не может найти правильного решения. За то, что довел дело до точки.
Поэтому сначала он, свесив голову, пряча глаза, стараясь не открыть своего состояния, молча передвигался вместе с Леной и Ванилином. Но потом одна неожиданная мысль резко изменила его поведение: "А почему я собственно так напрягаюсь - может быть это мой последний танец, моя последняя песня, чего мне теперь бояться?". И Суматохин завелся. Еще три раза они прогнали одну и ту же мелодию, оттанцевав, обнявшись в дружный кружок. А под самый конец Суматохин и Ванилин дружно сорвали с себя рубашки под собственные дикие вопли и свист.
- О-е, это круто, - воскликнула Лена и захлопала в ладоши.
- Гулять, так гулять! - воскликнул запыхавшийся Суматохин. - Ванилин, будь другом, достань бутылочку коньяка из холодильника и бокалы захвати...
- За нашу дружбу, - объявил тост Ванилин.
Суматохин решил все-таки прозондировать друга насчет денег и предложил ему пойти с ним перекурить на кухню.
- Штука найдется, - ответил Ванилин, пуская дым от сигареты в открытую форточку.