Останин Виталий Сергеевич. Игус

Annotation

Это история о битве при Игусе. Не самом значительном сражении возле совершенно незначительной деревеньки.

О битве, которая изменила мир.

— Единый-помилуй-нас! — скороговоркой выдохнул мужик с белым лицом утопленника, сотворил от плеча к плечу косой крест и трясущимися грязными руками стал ладить мушкет на сошку. Борода ополченца чуть подрагивала, когда он нервно сглатывал.

Восседая на великолепном, буланой масти скакуне, придерживая одно рукой в латной перчатке поводья, а второй поглаживая рукоять риттерской пистоли в притороченной к седлу кобуре, виконт Джулиано да Вэнни огляделся по сторонам. Справа и слева от него щетинился ружейными стволами и пиками неровный строй Четвертого торугского полка. Его полка. Сто человек во фронт, двенадцать шеренг в глубину. Тысяча сто шестьдесят четыре солдата, одетых кто во что горазд, да и вооруженные так, что плакать хотелось! Фитильные мушкеты, пики, строевые щиты и топоры. Древний хлам — все, что смогли найти в арсеналах города и подарили восторженные наличием своего собственного полка горожане.

Но зато каждый ополченец щеголял светло-зеленым шарфом. Кто-то носил его на шее, кто-то на манер кушака обвязался им поверх кирасы. Знак отличия Четвертого торугского. Шарфы изготовили на ткацких мануфактурах специально для ополченцев и это все на что хватило городских меценатов. Прежде Торуг, город мирный и торговый, военных не снаряжал, магистрат предпочитал нанимать для охраны своих земель вольные кондотты. Теперь же это стало небезопасно. Наемники могли предать и переметнуться на сторону противника. Так часто бывало во времена Войны Провинций, — почему бы этому не случиться сейчас?

Сам виконт был разодет словно на праздник. Вишневого цвета камзол, почти полностью скрытый тяжелым стальным нагрудником, горжетом и наплечниками, открытый шлем, обмотанный в несколько слоев все тем же светло-зеленым шарфом — совершенно не подходящим по цвету к остальному костюму. Стеганные штаны темно-красного цвета закрывали набедренные пластины, носки высоких сапог были окованы металлом. Пожалуй, на воина в этом сброде, который поименовали Четвертым торугским полком мушкетеров, походил только он один.

Набраны солдаты полка были преимущественно из селян. Горожане не особенно горели желанием проливать кровь, а тех — никто и не спрашивал. Сунули рам[1] в сельской корчме — вот и вся вербовка. Затем несколько трид муштры, обучение азам пользования древним фитильным мушкетом и вперед — защищать границы герцогства от императорской армии.

"Защищать границы герцогства от императорской армии!" — еще раз покрутил в голове последнюю фразу виконт да Вэнни, поражаясь ее суровой реальности при полной абсурдности факта, который она отражала. — "Фрейвелинг, опора трона, родина последнего императора, собирается дать бой императорской армии! Остановить ее на границах провинции силами пяти полков ополченцев и трех гвардейских! Что, драть вас демонам, происходит!"

В голове молодого аристократа до сих пор плохо укладывалась творимая прямо сейчас, вокруг него, история. Какая-то нелепая череда событий, которые кто-то громоздил одно на другое. Безо всякого смысла и логики.

Смерть герцога (уже герцога!) в карфенакском монастыре, якобы от болезни — какие, к демонам, болезни у тридцатипятилетнего мужчины и воина?!

Кто будет смотреть на унылую муштру и бестолковую передислокацию ополчения? Кому интересны вопросы снабжения, стертые седлом в кровь бедра и постоянный понос от полевой кухни?

Пара месяцев прошло всего. Пара месяцев, и от прошлого, столь яркого, сколь и недостижимого более, — с балами и приемами, с охотой и веселыми пьянками в караулке с такими же как он молодыми офицерами, с пахнущей фиалкой шеей баронессы Элоиды, — его отделяет стена, которую нельзя проломить боевым молотом и даже слаженным залпом полковой батареи. Все что он любил и считал своим по праву рождения, осталось с той стороны стены.

А по эту сторону стояли трясущиеся от страха мушкетеры, разносились глухие приказы вестовых и покрывающий все утренний туман, равно прячущий и его полк, и стоящего в трех лигах войска противника.

Все да Вэнни были воителями. Каждый — хоть раз в своей жизни, но воевал. В роду к этому готовили каждого отпрыска мужского пола, уже умеющего стоять: обучали военной науке, владению оружием и стратегическому мышлению. В результате Джулиано к своим двадцати трем годам, оказавшись на поле, неподалеку от деревушки, названия которой он не запомнил, прекрасно понимал всю уязвимость плана командования силами Фрейвелинга.

А вот это было сказано хоть и себе, крайне негромко, но все же слышно для стоящего за плечом ординарца. Мальчишка семнадцати лет, рода благородного, но бедного и совершенно не влиятельного, слов не разобрал и сунулся ближе, воняя страхом и (демоны!) луком из рта:

Команда ушла к кампаньерам и знаменосцам. Через минуту над строем стали взлетать желтые флажки. Перекатываясь волнами, над головами полетел приказ:

Да Вэнни и сам вынул из перевязи свою пистолю, хоть ему это и не требовалось. Массивная — за ствол возьми — кугелем голову проломить можно. Заряженная и полностью готовая к стрельбе. Замок на пистоли был кремниевым, но сработан лучшим оружейником Сольфик Хуна. Не подведет. Не должен подвести. А если даст осечку, что было явлением пусть и не рядовым, но привычным, то есть еще меч и дага.

От оружия мысли виконта перетекли к событиям, что волной прилива притащили его на это демоново поле, и оставили стоять вместе с деревенщиной, каждый раз при команде вспоминающей с какой стороны у мушкета ствол.

"Барон да Гора — полный кретин! Вывести войска на самую границу провинции и отправить Дорнато письмо с приглашением. Мы, дескать, вот тут стоим и вас ждем. Приходите, давайте все решим, как положено рыцарям и благородным людям, не вовлекая в наши дрязги простой люд. Давайте не будем жечь поля, вешать селян и ломать крепостные стены городов и замков. Мы победим — вы уйдете, вы победите — мы склоним голову".

Большего бреда, с точки зрения военной стратегии, вообразить было нельзя. И было совершенно не удивительно, что Иезикия Дорнато, этот полководец, большую часть своей жизни проведший на востоке в землях язычников и дикарей, согласился. А кто бы не согласился! Не надо носится по враждебным землям, натыкаясь на засады и теряя людей у отравленных колодцев. Не нужно искать место для сражения, которое было бы выгодно тебе и не выгодно — противнику. Не нужно беспокоится об обозах. Просто приходишь на место сражения и разбиваешь врага, опираясь на одно только численное превосходство. И едешь в столицу, принимать венок победителя.

Злость очень хорошо гасит страх. Но нужно очень много злости, чтобы заглушить ту душную и вязкую стену страха, которая ежесекундно рушилась на виконта, погребая его под обломками "а что, если". Что бы освободится от этого страха, виконт решил отвлечь себя любимой наукой. И принялся сравнивать силы Фрейвелинга с карательным корпусом Дорнато.

У фреев превосходство лишь в войсках огневого боя. А так — три бригатты против пяти! Пять полных полков мушкетеров, два пикинерских, две гвардейские баталии по центру, полторы тысячи рейтарской конницы и полк тяжелой пехоты. Ну и свора гончих святого Доната — жутких боевых зверей, только отдаленно напоминающих собак.

Под рукой у Иезикии Дорнато ветераны димаутрианских компаний в пехоте и коннице общим числом около пятнадцати тысяч. Плюс еще артиллерия — три полковых батареи. Плюс шесть сотен Ангелов Империи — закованных в железо людей и боевых коней. Плюс ополчение из Товизирона, плюс вольные кондотты из Императорского домена и Келлиара...

Все эти цифры вчера вечером были озвучены в шатре командующего — барона Сантьяго да Гора — вернейшего и преданнейшего человека ныне покойного императора Патрика. В шатер были приглашены все командиры полков, где на них и вывалили всю эту информацию. Не иначе как для укрепления боевого духа!

"Мы — Фрейвелинг!" — как будто это должно было объяснить все мотивы этого мятежа и необходимость умирать за уже низложенного и казненного в Карфенаке императора.

Мушкет, тут спору нет, оружие страшное! Даже фитильный. Вооруженный им козопас или пахарь с двадцати шагов может убить рыцаря в полных латах. Слаженный залп, даже такого, как у его ополченцев, старья, в теории способен остановить атаку тяжелой кавалерии. А пикинеры удержат остальных. Должны удержать.

Кашель и обрывки фраз, пердеж и бряцание металла, ржание лошадей и хлопание флагов, дребезжание рожков и лай боевых псов. Несколько тысяч человек и животных, собранных в одном месте, производят очень много звуков. Кто-то молится, кто-то бахвалится, одни сосредоточенно проверяют снаряжение, другие растерянно хлопают глазами и пердят. Из командиров сыпятся приказы, как из прохудившегося мешка — горох.

Осознание простого этого факта выплыло откуда-то из живота, поднялось по груди, останавливая сердце и замораживая дыхание. Ударило в голову, выбивая из нее все мысли кроме этой.

Внешне спокойный, ну разве что более бледный, чем обычно, молодой дворянин в стальной кирасе, и украшенном перьями шлеме, внутри корчился, выл и стучал кулаками по земле.

Плотина из воспитания, веры, обязательств и родительских ожиданий, с подпорками из дворянской чести, бахвальства и традиций, была снесена мутной волной простого осознания этого факта. В миг!

Зубы скрипели, не давая этому воплю вырваться из тюрьмы плотно сжатых губ. По лбу и вискам тек пот. Руки на поводьях и на пистоли онемели от напряжения.

Наконец, заканчивая это тягостное ожидание конца, запели трубы, объявляя начало битвы. Противник, которого еще не было видно, двинулся вперед.

Согласно плану сражения, войска Фрейвелинга должны оставаться на месте, позволяя имперским силам атаковать их. Связать боем и удерживать столько, сколько понадобится. И когда войска противника завязнут в мятежных, с флангов и тыла зайдут псари и спустят своих зверей.

Да Вэнни не сомневался в боевой эффективности боевых животных. Это была гордость провинции — гончие святого Доната. Их растили только здесь, оберегая секрет породы от чужаков. Около метра в холке, клыки с палец взрослого мужчины, тупые, но крепкие когти на мощных лапах. Снаряженные в бой гончие имели даже некое подобие пластинчатого доспеха на бугрящейся от мышц спине. Но их главным оружием, по общему мнению, было полное отсутствие страха. Пожалуй, во всем войске фреев это были единственные живые существа, которые не боялись предстоящего, а ждали его с нетерпением.

Гончие многократно использовались против дикарей-северян, против язычников в Димауте, кочевников рантуй-ор и всегда решали исход боя в пользу Империи. В них — сомнений не было никаких.

Гул шагов императорской армии стал слышен не сразу. Сперва легкая вибрация и звук навроде трубного. Затем на него наложились взвизги рожков, выкрики команд и, наконец, — шаги. Разрозненный топот тысяч людей сливающийся в один ритмичный звук, наподобие биения сердца.

А потом туман вдалеке потемнел и стал выталкивать из своего рыхлого тела людей. Много людей. Много вооруженных, идущих убивать его, двадцатитрехлетнего виконта Джулиано да Вэнни.

Над ними лениво шевелились полковые знамена, батальонные штандарты и ротные прапорцы. Над их головами в серых и влажных от тумана шлемах плыл лес копий и пик. А лиц видно не было. Белые пятна без глаз, носов и ртов. Безликая масса.

— Изготовиться к стрельбе! — многоголосым эхом подхватили они приказ виконта и в их голосах была ярость и решимость, которой не было в выкрике дворянина.

На Четвертый торугский вышла баталия. Судя по цвету камзолов — грязно-желтому — карфенакская. Демоны знают, что там было в голове у командующего вражеской армии, какой план битвы он строил и почему ощетинившийся копьями ёж был направлен именно сюда, но капитана вид пикинеров порадовал. Настолько, что даже отступил страх, сменившись жестоким и злым весельем.

"Жди — не жди, а лучшего расклада за этот вечер не дождешься!" — неизвестно почему вспомнилась любимая фраза гвардейского лейтенанта и друга — баронета да Коста. Хотя применялась она к карточной игре, но сейчас показалась виконту очень уместной.

Чтобы сохранить плотное построение, очень эффективное против пехоты и кавалерии, карфенакским пикинерам требовалось идти в ногу, ритмично и очень неторопливо. Когда дистанция между ними и торугскими ополченцами сократилась шагов до двухсот, Джулиано остро пожалел, что войска нового строя сменили лучников и арбалетчиков. На этом расстоянии они бы уже начали засыпать противника стрелами. И пусть их стрельба не была бы эффективной, все же определенный урон пикинерам им бы нанести удалось. Но — увы! Лучников, равно как и арбалетчиков, в имперских войсках почти не осталось — мушкет сделал их прошлым. Разве что ирианонцы еще использовали луки, но у тех все никак у людей.

Мушкетный огонь более-менее эффективен начиная шагов со ста. С пятидесяти и при определенном везении — его может выдержать хорошо защищенная доспехами пехота. На двадцати — мушкетную пулю не держит и полный латный доспех, со всеми поддоспешниками.

Все эти выкладки про расстояния значили только одно. Ждать! Стоять, ждать и смотреть, как ощетинившийся пиками строй неторопливо глотает шаги, приближаясь. Стараясь удержать прыгающее сердце в границах ребер, не повернуть коня и нахлестывая его по крупу нестись прочь. Стоять, смотреть и ждать, как наступает противник. Приближаясь... Приближаясь...

Первого залпа не вышло. Когда карфенкская баталия была шагах в ста двадцати, один из ополченцев не выдержал и прижал фитиль к пороху на полке. Едва грохнул выстрел, как его примеру последовало еще десятка полтора вчерашних селян. Виконт даже не стал смотреть на результаты их стрельбы, и так понятно, что пули ушли к демонам в Преисподнии. На первом выстреле он вздрогнул от неожиданности, на втором — понял что произошло, а после третьего — стал орать, пытаясь голосом перекрыть грохот выстрелов.

Порядок удалось навести только после того, как самые трусливые и нервные успели разрядить свое оружие в приближающегося врага. Помогли крики ротных командиров и зуботычины сержантов. С помощью тех же способов — провинившихся заставили быстро чистить ствол от нагара, засыпать в него порох, заталкивать новую пулю. Все это время Джулиано методично, как часы на городской ратуше, кричал:

И они ждали, его ополченцы. Перепуганные плотной человеческой массой и тусклыми стальными наконечниками пик, что надвигались на них из редеющего уже тумана. Они ждали, трясясь от страха, понимая недалекими своими умишками, что выжить они смогут, только если будут четко выполнять приказы. И когда, наконец, сапоги пикинеров втоптали в грязь веточки, стоящие на отметке в сто шагов, капитан про себя досчитал до пяти и протяжно выдохнул:

И слаженно грохнул залп старых фитильных мушкетов. Густой пороховой дым заволок обзор, но кому нужен этот обзор! Где враг — ясно, где они сами — тоже понятно! Сила мушкетного огня не в меткости, а в плотности и непрерывности. Поэтому:

Сквозь грохот выстрелов и едкую вонь порохового дыма (почему-то имено сейчас виконту вспомнилось, что селитру для него добывали из дерьма), до ушей виконта доносились крики боли, стоны раненых и проклятия еще живых. Это была настоящая музыка, а он-то, идиот, считал, будто отец рассказывая о войне, приукрашал действительность! Кровь кипела, как игристое вино, страха не было, но было веселье и ощущение полного, абсолютного всемогущества. Здесь и сейчас только он отдает приказы! Здесь и сейчас только он решает, кто будет жить, а кто умрет!

Считая по ударам сердца, он решил, что первый ряд, стоящих на колене мушкетеров, уже закончил перезарядку. Коротко взглянув на ближайших солдатов и убедившись в этом, еще раз крикнул "Огонь!". А затем, как учили его и как пытался учить деревенщин он сам, отдал приказ мушкетерам отступить за пики.

Баталия бежала. Это стало видно, когда дым стал редеть. Пикинеры получили все четыре залпа, последний из которых был сделан почти в упор, шагов, наверное, с двадцати-тридцати. Не выдержали и бросились бежать. Они же тоже люди, эти закаленные в восточных войнах карфенакские солдаты. И им тоже страшно — идти на изрыгающую пламя и свинец смерть. Очень страшно. Нельзя их винить.

Как и нельзя дать им собраться и перестроится! Потери от мушкетного огня они понесли не слишком серьезные. Судя по количеству лежащих без движения и дергающихся в конвульсиях тел — не более трех сотен. Если бы не дрогнули и не побежали — имели все шансы добраться до мушкетеров и поднять их на пики. Сейчас же их командирам, тем кто уцелел, придеться пытаться восстанавливать порядок, перестраивать уцелевших и, чем Единый не шутит — снова двигать их в атаку. На позиции его полка. Допускать этого нельзя!

В паре сотен шагов за спинами его солдат находилась небольшая рощица. В ней, ожидая своего часа, ждали пистольеры — легкая кавалерия, прекрасно подходящая для преследования бегущего врага. Их командир, видимо, только и ждал сигнала от кого-нибудь. Сердце стукнуло раз десять, не больше, и из рощи, набирая скорость и разворачиваясь, визжа и улюлюкая, вылетела черно-красная конная лава.

— Перезарядить оружие! — гаркнул он. План командующего уже не казался ему глупым. Наоборот, после первой победы, виконт да Вэнни уверился в том, что Железный барон знал, что делал! И почти поверил, что битва близ деревеньки с названием, которое он не мог вспомнить, может закончится победой Фрейвелинга.

Пистольеры догнали желтые камзолы. Взметнулись палаши, окутались дымом стволы пистолей. Пикинеры падали под копыта лошадей десятками, словно снопы пшеницы во время уборки урожая.

Две сотни, вряд ли больше, закованных в полные доспехи людей и коней появились на фланге фрейских пистольеров. Аккуратно и как-то неторопливо перестроились и набирая скорость понеслись на врага. Увлеченные преследованием пистольеры заметили нового врага слишком поздно. Ни развернуться, ни бежать у них не осталось времени.

Вместе с треском ломающихся копий, детским плачем умирающих лошадей и предсмертными криками их всадников, над Четвертым торугским взлетел многоголосый вой:

С пистольерами было кончено меньше чем за минуту. Мощный таранный удар рыцарей был исполнен в лучших традициях прошлого, которое неожиданно стало настоящим. Он выбил больше половины фрейских кавалеристов, а остальных — рассеял. Рыцари даже не стали преследовать деморализованную конницу, беспорядочно бегущую в разные стороны. Вместо этого они быстро собрались в клин, направив его острие на мушкетерский полк да Вэнни и, сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее, поскакали прямо на него.

Это и правда были Ангелы. Ангелы Империи. Люди и животные в полных латных доспехах. Длинные пики, мечи, палицы и тяжелые боевые молоты. Лучшие из всего, что было в имперской армии до массового распространения огнестрельного оружия. Последние рыцари Империи. Пришедшие покарать тех, кто Империю предал.

Вновь вернулся страх. Нет, не так — ужас! Настоящий ужас первобытного человека, который видит то, что не может вместить его крохотный разум. И от того — впадает в полное оцепенение, позволяя хищнику делать с ним все, что тот захочет.

Имеющий склонность к математике виконт да Вэнни быстро, на остатках еще работающего разума, подсчитал, что у его солдат будет возможность сделать три залпа. Если первый ряд начнет стрелять с пятидесяти шагов, то третий успеет выстрелить практически в упор — шагов с десяти. Если Единый будет милостив, то у них есть шанс свалить первые ряды Ангелов и превратить их смертоносную атаку в свалку. С которой уже смогут разобраться пикинеры. Но это, конечно, возможно только в том случае, если солдаты не побегут. А они...

— Приготовиться! — каркнул капитан, совершенно уже не заботясь о том, как звучит его голос. Младшие командиры вразнобой повторили его команду и стали ждать следущую. И когда конские копыта вместе с землей стали крушить трупы в грязно-желтых камзолах, она прозвучала.

Этого нельзя было ждать от ополченцев, но они это сделали. Они выдали два полных залпа, не особенно успешных, но ведь сделали! А вот третьего, на который так надеялся молодой капитан мушкетеров, так и не прозвучало.

Он успел выстрелить из пистоли. Поднял тяжеленную эту дубину и выстрелил. Прямо в оскаленную морду боевого коня. В зверя, упрятанного в доспех из стали, в котором уже трудно было разглядеть благородное животное. Лошадей да Вэнни любил и в другой ситуации не смог бы поднять на красавца ствол пистоли и нажать на курок. Но этот конь в шипастом налобнике и бешенными глазами, был похож на демона, вырвавшегося из Преисподних и теперь озабоченным только одним желанием — нести смерть всему живому.

Он выстрелил и попал прямо в глаз. Массивное тело тяжеловоза чуть сместилось в сторону. Рыцарская пика, направленная в грудь командиру мушкетерского полка, прошла мимо. Сам рыцарь не успел сообразить, что тело животного под ним уже мертво, потерял равновесие и стал вываливаться из седла. Падая, мертвый демон врезался в буланого и выбросил капитана из седла. При падении на землю в глазах у него вспыхнули искры. Он уже не видел, как рыцари прошли сквозь его полк, как острый нож хозяйки — сквозь слегка подмороженное мясо. Не видел он, как разметав его людей, Ангелы развернулись и ускакали искать других противников. Он видел только грязь перед глазами, но вскоре перестал видеть и ее.

Первое, что он увидел, когда сознание вновь вернулось к нему, была грязь. И собственные руки в латных перчатках, которые вонзились в эту грязь, силясь поднять его тело. Еще он увидел отрубленную по локоть руку и мушкет, с раздробленным конскими копытами прикладом.

Все тело капитана замерзло и тряслось. Он не знал колько пролежал на холодной земле, но судя по окоченевшим до потери чувствительности членам, достаточно долго. Дополнением к холоду служила полная тишина и невозможность сфокусировать взгляд хоть на чем-то. Каждая попытка это сделать заканчивалась головокружением, а к горлу подступала рвота. Судя по вони грязи возле самого его носа, один раз его уже вырвало.

Понемногу глухота стала проходить. Сперва звуки были едва слышными, словно кто-то натолкал ему в уши корпии, но со временем звук их нарастал и нарастал. Стоны, отдельные слова и фразы, в которых не было никакого смысла. Сосредоточившись на одном из голосов, что звучал совсем недалеко, виконту удалось понять слова. Кто-то громко, почти крича, возносил Творцу молитву.

— ...и будет Суд твой скорым и справедливым! И никакое дело человека не укроется от Тебя! И укажешь Ты праведным, что соблюдали заветы Твои! На место по правую и левую руку от Себя! А нечестивым покажешь на провал в Преисподнии! И молвишь — вот ваш дом! И будет так! И будет так! И будет так!

Взгляд виконта наконец обрел хоть какую-то четкость и он смог разглядеть молящегося. Средних лет мужчина в кожаном дублете и нашивкой сержанта на правом плече. Весь в грязи и крови, но не имеющий на первый взгляд никаких серьезных ран, стоял на коленях. Его остановившийся взгляд был направлен прямо перед собой, а руки опущены вниз. На фразе "И будет так!" он явно забыл, что говорить дальше, а потому повторял и повторял ее без остановки.

Земля вокруг молящегося, да и вокруг виконта, была завалена телами ополченцев. Множеством мертвых тел. Большая часть его полка лежала недвижно. Остывая.

Кое-где все-таки встречались и выжившие. Одни только выбирались из под тел товарищей и ошарашено смотрели вокруг, другие пытались неизвестно куда и с какой целью ползти, и третьи, уже вполне оправившиеся, сосредоточенно мародерствовали. Примеривали снятые с менее удачливых товарищей сапоги, потрошили поясные кошели. Размышляя, вероятно, так: мертвым вещи ни к чему, а нам еще послужат.

Не с первой попытки, но Джулиано смог подняться на колени. Совсем недавно это было не сложным действием, но сейчас отняло остатки сил. Пытаться встать на ноги он даже не пробовал — понимал, что не выйдет. Вместо этого он плюхнулся задом в грязь и стал медленно, едва шевеля непослушными руками, проверять снаряжение. На месте оказалась перевязь со шпагой и дагой, а вот шлем куда-то подевался. На кирасе с левого бока оборвались ремешки и теперь незакрепленный кусок стали болтался и мешал при каждом движении.

Дагой капитан срезал ремешки с правой стороны и броня упала в грязь с влажным хлюпаньем. Вслед за ней отправились наплечья и латные перчатки. Дышать стало немного легче. С другой стороны, теперь любая рана в корпус может стать для него смертельной. Он на миг представил себе, как выходит с клинками и без доспеха против пикинера или панцирного пехотинца и издал странный звук — то ли смешок, то ли всхлип.

Никто не ответил на его крик, не воззвал к присяге, верности слову и синьору. Только мародеры в светло-зеленых шарфах, повязанных поверх дрянных кирас на манер кушаков, бросили в его сторону недовольные взгляды. Они были недовольны своим вопящим капитаном. Мало того, что он притащил их на верную смерть, так теперь еще и орет, привлекая внимание к тихому месту, вокруг которого еще шумела битва. Виконт этого не видел, но один из мушкетеров даже посмотрел на нож у себя в руке, явно раздумывая — не прирезать ли крикуна.

— Почему я должен подыхать за вашего дохлого императора! — шептал он, опираясь на импровизированную клюку и едва переставляя ноги, направляясь к чахлой рощице, откуда совсем недавно вылетела фрейская легкая конница.

— Я даже не видел его ни разу! Ни разу, вашу мать, я его не видел! — хрипел он, с трудом переступая через тело мушкетера, которого ударом меча разрубило от плеча до середины грудины.

Сколько он смог пройти таким образом, да Вэнни не знал. Сотню шагов? Две сотни? Три? Мертвецов вокруг стало меньше, но еще встречались. Проклятая роща, до которой он пытался добраться, ближе не становилась. Наконец остатки сил покинули его и он тяжело опустился на землю.

Ему стало окончательно плевать — жив он или уже умер. Ушел даже терзающий его сердце страх. Хотелось сидеть на месте и смотреть, как вдалеке, почти не различимые — скорее угадываемые — сражаются люди. Одни убивают других. Во имя каких-то третьих. Просто сидеть. И ни о чем не думать. Особенно — о последствиях.

Но человеческий разум — штука устроенная Создателем очень хитро. Стоило кончику хвоста мысли о последствиях мелькнуть в темных глубинах сознания молодого дворянина, как он уже не мог думать о чем-то ином.

Он ведь выжил. Выжил, но потерял полк. Ползет куда-то грязный и контуженный, растеряв по пути оружие и доспехи. Это бегство — тут как ни крути, как ни играй словами, а по другому его поведение не назовешь! Потерял полк, выжил и трусливо бежит!

"Виконт вышел к нашим позициям один, без оружия и с совершенно безумным взглядом!" — будут шептаться на приемах его сверстники, многие из которых и боя-то никогда в жизни не видели.

Да, им не довелось стоять с мушкетерами-ополченцами за спиной, глядя на несущихся Ангелов Империи. Им не пришлось ползти по собственной блевотине и чужим кишкам, скидывая каждый лишний килограмм веса, чтобы не сдохнуть под его тяжестью. Но — кого это интересует, если ты дворянин, твой полк уничтожен, а ты выходишь к своим даже без шпаги в руке?

"Бросится на клинок?" — мелькнула серой спинкой другая мысль. Простая и очень привлекательная. Имеющая множество положительных сторон. Начиная от богатейших традиций в среде имперского дворянства в этом вопросе, заканчивая отсутствием необходимости волноваться о будущем. Джулиано даже посмотрел по сторонам, ища среди брошенного оружия подходящее для этой цели.

— Виконт! — услышал он откуда-то слева. С трудом повернувшись и сфокусировав взгляд на трех всадниках. — Виконт да Вэнни, вы меня слышите?

Так и есть. Три всадника. Животные стояли очень спокойно, будто их не пугали мертвецы вокруг. Столь же спокойны были люди, восседавшие на их спинах.

Капитан смотрел на лицо человека, обратившегося к нему с вопросом, и не мог вспомнить кто это такой. Очень знакомый, он точно его раньше видел, но вспомнить не мог, хоть убей! Крупный мужчина с безбородым, ничего не выражающим, лицом и какими-то мертвыми глазами.

Виконт зло зыркнул на него, но тот совершенно не смутился, хотя был, судя по одежде и совершенно простецкому лицу, не благородного сословия. Дружинник, большую часть жизни служащий своему господину. И, видимо, находящийся у него на хорошем счету, раз не боится так вольно говорить.

Голос маркиза был ровен, сух и никак не показывал отношение его обладателя к предмету разговора. Он был бы уместен в гостинной дворянского дома, где как раз в моде такая отрешенность и безразличность, но посреди поля боя, где в одном месте уже все кончилось, а в других — продолжалось, звучал как-то странно. Неуместно.

Виконт его вспомнил. Дальняя родня герцогов Фрейвелинг, какая-то боковая ветвь — он не был силен в геральдике. Теперь, надо полагать, претендент на герцогский трон. Какая ирония! Или маркизат не наследует герцогу, если род того прервался?

— Вы бежали, виконт? — да Вэнни и Фрейланг со спутниками находились всего в нескольких сотнях шагов от ближайшей стычки, но маркиз задавал вопросы с таким спокойствием, будто встретил своего собеседника на тихой проселочной дороге.

И эта очередная неуместность, ощущение того, что задающий вопросы видит его насквозь, а главное — собственное понимание ситуации, вдруг взорвало виконта, как бочонок с порохом.

— Да! — заорал он в ответ. Из глаз брызнули слезы стыда и ярости. — Да, демоны вас всех дери! Я бежал! А вы бы смогли устоять, когда вас атакует тяжелая кавалерия? Легко вам судить!..

— Не приходилось, синьор. — эмоциональный всплеск виконта Фрейланга совершенно не тронул. Он продолжал сидеть на коне, разглядывая своего собеседника. Лицо его по прежнему ничего не выражало и было неясно: осуждает он виконта за постыдное бегство или жалеет его. — Но вы ведь не ранены?

— Этот выбор — личное дело каждого дворянина. — Фрейланг все же спрыгнул с коня и приблизился к виконту. — Я вас не осуждаю. Но я хотел бы, чтобы вы встали и отправились собирать своих солдат. Офицеров и дворян и так немного, а ополченцы сами не соберутся.

Воин без разговоров спрыгнул на землю, подвел каурую кобылу к да Вэнни и даже помог ему подняться с земли и взобраться в седло. Хлопнул по седельным кобурам.

Джулиано бездумно кивнул, глядя на то, как Фрейланг взлетел в седло, как Козимо тронул своего коня, а Маттео, схватившись за стремя, бежит рядом.

Никто из них даже не обернулся на виконта. Никто, вероятно, даже не усомнился в том, что он отправится собирать остатки своего полка, а не, например, пустится галопом к той самой роще. Это раздражало невероятно!

А ведь хотелось! Хотелось рвануть под эту сомнительную защиту редких деревьев! Там отдохнуть, собраться с силами и решить — что делать дальше.

Ему было очень стыдно. Никогда в жизни до этого момента ему не было так стыдно. Даже когда мать, застала его на конюшне с какой-то горничной — это была просто неловкость. Сейчас же стыд душил его, мешал дышать, а руки заставлял совершать бессмысленные движения: теребить упряжь, чесать ухо, отряхивать с камзола грязь. Проклятый Фрейланг несколькими фразами заставил его посмотреть на себя чужими глазами. И увиденное очень не понравилось виконту.

Грязный, бледный, с бегающими глазами. Волосы разметались по лицу, прилипли к потному лбу. На штанах длинный порез. С какой стороны не посмотри — никак не разглядеть воина и дворянина. Испуганного мальчишку, труса — да.

"Я им докажу!" — зло подумал Джулиано, имея ввиду Фрейланга. И чувствуя, как эта злость понемногу вытесняет стыд. — "Я им покажу, чего стоят да Вэнни!"

Как ни странно, а собирать разбежавшихся мушкетеров оказалось проще, чем виконту думалось. Сперва он направил лошадь дружинника Фрейланга к тому свихнувшемуся сержанту, читавшему молитву. Он нашелся на том же месте и в той же позе, разве что тот уже не кричал "да будет так!", а вполне пристойно бормотал что-то под нос.

Тот дернулся и взглянул на нарушителя покоя. Выражения в его глазах не было никакого — только небо, куда уже, вероятно, отправилась его душа.

Чудо Господне, не иначе, но солдат кивнул. Видел он перед собой изгвазданного в грязи и крови капитана или ангела — неважно. Главное, что он слышал и понимал.

Те самые мародеры, при приближении своего командира, частью бросились бежать, частью — потянулись к тесакам и топорам. Понятное дело — от приближающегося командира добра ждать не стоило. Да Вэнни не говоря ни слова остановил каурую и многозначительно вынул из кобуры пистолю. Не риттерскую — поменьше, но тоже весьма опасную штуку.

Некоторое время солдаты со светло-зелеными шарфами на кирасах и молодой капитан на лошади, мерились взглядами и молчали. Первыми не выдержали ополченцы.

Говорил крупный детина с лицом разбойника и плута. Смотрел он сосредоточенно и с опаской, явно понимая, что первый выстрел командира будет в него. Понимал он и то, что виконт это видит.

— Я ведь тоже струсил, бойцы... — вместо ответа на вопрос ополченца произнес да Вэнни. Таким тоном, словно не с солдатами своими разговаривал, а с сами собой. В принципе — так и было.

— Так а чего тогда, вашмилость, так и не сделали? — с глумливой ноткой, но с изумлением от внезапной исповеди командира, спросил предводитель мародеров.

— А демоны знают, бойцы. Стыдно, наверное, стало. Подумал — вот выживу, вернусь домой, а там в меня каждый пальцем тыкать будет и говорить в спину — трус! И ведь правы будут, мерзавцы! Потому как трус я и есть.

— Верно. Живой. — виконт поднял пистолю и сунул ее обратно в кобуру на седле. — Только на кой она, такая жизнь, если я сам себя ненавидеть буду?

— Так ведь шансов у нас нет, сами ж сказали, командир! — влез в неспешную эту беседу, идущую в оке урагана, третий ополченец — молодой совсем парень, едва начавший отращивать бороду. — Там рыцари на конях все в железе, а у нас только и есть, что мушкеты!

— Верно! — да Вэнни удивился тому факту, что мушкетер назвал его командиром. Удивился и воодушевился. — Верно! Если стоять, как столбы в чистом поле и ждать их атаку — шансов у нас нет! А если собраться сейчас, время выждать, да и ударить врага во фланг или тыл, то вполне себе у нас будут шансы.

— И зачем нам это, вашмилость? — вновь влез главный мародер. — Кого мы тем порадуем? Вы, благородные, вечно промеж себя собачитесь, а кровь-то нам проливать!

В другое время и в другой ситуации от такой дерзости простолюдина, да Вэнни бы уже рассвирипел. И, скорее всего, разрядил бы один из пистолей прямо в наглую рожу смутьяна. Но сейчас он не почувствовал ни капли гнева, а только лишь понимание и полное согласие с доводами ополченца.

— Так и есть, — сказал он, удивляясь себе. — А только если сейчас мы убережемся, то все равно себя ненавидеть будем. Будем скрывать от себя же свой позор, заливать его вином и элем, а злость, которая червем будет жрать наши души, вымешать будем на бабах и тех, кто послабее. И неважно по какой причине была битва и из-за какой хрени она случилась. Важно, что мы от нее сбежали. Только это, бойцы и важно...

— Можете меня сейчас порешить бойцы — никто ведь не узнает. И жить с этим — демоны знают как. А можете пойти за мной. И позвать своих товарищей. Слушать мои приказы и выполнять их. И помереть мужчинами, если на то воля Единого будет. А если повезет — вернутся домой героями. Которому и девка каждая даст, и эля поставят. И червя в душе не будет. Вам решать, бойцы.

Сказав это, виконт повернулся к солдатам спиной и пошел к лошади. Он чувствовал жуткое жжение между лопатками, куда сейчас были устремлены взгляды его мушкетеров. И поправляя стремя, услышал.

От всего полка собрать удалось от силы сотни три мушкетеров. Многие были ранены, у некоторых не было оружия и у всех напрочь отсутствовал боевой дух. С оружием вопрос решить удалось достаточно просто — его под ногами валялось больше чем было нужно солдатам виконта. А вот с боевым духом все было не так просто. Сказать, что он наличествовал у командира мушкетеров — все равно что назвать святой Катариной шлюху из портового борделя.

Но у да Вэнни имелись его неплохие заменители: злость на гордеца Фрейланга, видевшего его трусость и общавшегося с ним так снисходительно, и сжигающий душу стыд к самому себе. Сейчас, сидя на дареной кобыле и вооруженным дареным оружием, было очень неприятно вспоминать события недавнего времени. Как он, потомок древнего танского рода, впал в панику и бежал наравне с обычными деревенщинами.

"Я утру ему нос, этому мерзавцу!" — думал Джулиано, глядя на свое воинство. — "Я заставлю его вспомнить, кто такие да Вэнни! Не чета потомкам бастарда!"

Злость, стыд, желание оправдаться перед собой и утереть нос выскочке маркизу. Плюс у виконта имелось множество, пусть и напрочь теоритических, знаний о войне и способах ее ведения. Поэтому он считал, что справится и без пресловутого боевого духа. Чье значение, он полагал, здорово переоценивают.

Он еще раз прошелся глазами по строю. Точнее по его подобию. Никто не пытался тянуться во фрунт, заметив его взгляд, как было совсем недавно, никто уже не суетился. Просто стояли, смотрели на него и ждали его приказа. С решительным выражениям на деревенских рожах. Это было так внове для капитана, что он некоторое время не знал что ему им говорить.

Его солдаты, те что выжили, уже стали практически ветеранами. Для полноты этого звания им еще требовалось закончить битву победой. Но — они видели атаку рыцарской конницы! Стояли против стального тарана — и выжили! А потом победили в себе труса и встали в строй! Что он мог им сказать? Вчерашним пахарям с разом ставшими жесткими лицами? Кондотьерам-наемникам, которых старались брать в ополченческие полки на должности младших командиров?

Вдохновляющую речь? Сперва он хотел обратится к ним с речью, но потом передумал. Со многими он и так уже говорил — и они здесь. Это — уже много! А что изменят фразы, вроде:

Ха! Какое же оно, к демонам, правое? С точки зрения законов Империи — они самые что ни на есть мятежники! И аристократы-вдохновители, и мужичье, привычно идущее за своими господами.

Так ведь — еще большая чушь! Единому, Творцу вещного мира и победителю демонов, Создателю Врат и Запоров, Вечно Сущему много ли дел до очередной драчки своих творений?

План у него был. Пользуясь тем, что данный участок фронта все считали прорванным, и никакой опасности отсюда никто не ждал, виконт намеревался, по возможности не привлекая к себе внимания, приблизится к противнику с фланга, сделать один залп и бросится в рукопашную. Разумеется, противник этот должен быть в момент их атаки быть скован боем по фронту, иначе толку с его флангового маневра будет немного.

Этот нехитрый замысел он и изложил своим солдатам. А в качестве подходящего противника указал на центр фронта метрах в пятиста, где только что сошлись две полные баталии — фрейская и имперская. И ни одна из них, как это часто бывает при лобовом столкновении пикинеров, не могла другую продавить.

К плану своему Джулиано присовокупил и личную свою идею. А именно — полностью изменить порядок строя мушкетеров и пикинеров. Строй классический, оборонительный или наступательный, выглядел так: три ряда мушкетеров, каждый из которых стреляет в свой черед, за ними ряд пикинеров, а за теми уже солдаты с оружием поплоше, в его случае — кто с чем.

Он же предложил построить остатки своего полка по другому. Вперед выдвинуть линию лучших и самых опытных стрелков (туда, считай, всех кондотьеров и поставить), а за ними разместить два ряда заряжающих, а уж потом и пикинеров и разносортицу.

Такой строй, по его мнению, больше подходил для быстрого движения по полю боя и удара во фланг. Стрелки в первой линии будут отстреливать мелкие отряды противника, не подпуская их к полку, заряжающие же — нести по два-три мушкета каждый (после бегства их осталось предостаточно), передавать вперед заряженные и заряжать пустые.

Повторил про построение это и связанные с ними маневры, раз пять, не меньше. Первый раз говорил и в пустые глаза солдатов смотрел — не понимали они. На втором-третьем — мелькнуло что-то мужицких буркалах. А под конец один из сержантов предложил еще и команду ввести — ложись! Чтобы не разворачивать это построение при атаке противника с тыла. Все падают, а первый строй — кругом и поверх голов своих товарищей пару-тройку залпов делает.

На первой же сотне шагов построение показало себя во всей красе. Какие-то карфенакцы, сосредоточенно избавляющие трупы фрейских латников от лишнего имущества, завидев их, пытались бежать — числом их было не более человек пятидесяти. Видимо имперские солдаты решили, что на этом участке фронта им уже ничего не грозит. Три полных залпа первой линии, проведенных в пятнадцать-двадцать ударов сердца, уложили их в грязь. Всех до одного. Последним, перепуганным стремительной такой расправой, стреляли уже в спину.

Вскоре на небольшой, но слаженно действующий отряд, обратили внимание. Легкая кавалерия противника, вероятно, двигалась по пустому пространству, чтобы выйти в тыл фреям. И там от души повеселиться, добавив хаоса в и так то не слишком упорядоченное сражение.

Развернув животных, всадники стали забирать левее, явно рассчитывая обогнуть строй Четвертого торугского, а то и с тыла. Знали, драть их демонам, о неповоротливости пехоты.

Но вместо мощного удара и последующего преследования бегущих солдат, получили столько свинца, что удрать удалось не больше чем половине. Не ждали, стрелять будет только один ряд, да еще и через головы своих товарищей! Ха!

Виконт вошел во вкус и сыпал приказами, а вчерашние земледельцы удивительно споро их выполняли. Своей слаженностью действий, которой от них не могли добиться и на учебном поле, они словно бы отскребали с себя клеймо трусов. По крайней мере, так казалось их командиру.

Так, не быстро, но и не особенно медленно, его солдаты вышли во фланг имперской пехоте. Остановились на короткое время, проверили заряд мушкетов и еще раз прогнав план боя. Командиры сцепившихся баталий на них не смотрели, рядовым пикинерам было вовсе не до этого.

Был бы такой трактат о военной науке, за авторством, например, Арчибальда фон Грова, то пример маневра остатков Четвертого торугского был бы там использован, как образец для подражания. Подготовленный и проведенный идеально, чего в вещном мире, конечно же не случается. Но трактата такого не было, а появится ли подобный в будущем, ни капитану мушкетеров, ни самим ополченцам в грязно-зеленых шарфах поверх кирас и дублетов, было неинтересно. Они мстили за свой страх, за свое поражение и всеми силами почти трехста душ желали, чтобы их теперешний противник, до дна испил чашу, из которой совсем недавно хлебали они сами.

Менее чем с полусотни шагов первая линия дала залп. Отбросила пустые мушкеты, приняла у заряжающих следующие и тут же выстрелила вновь. Сново разряженное оружие упало на землю, а второй ряд уже вкладывал в руки стрелков новое. И еще залп. Пороховой дым не дал рассмотреть результаты стрельбы, но Джулиано, отчего-то, не сомневался в высокой точности стрельбы своих стрелков.

— Вперед! — заорал он, когда все снаряженные мушкеты отстрелялись и стало слышно как орут невидимые за клубами дыма враги. Так сильно заорал, что моментально сорвал себе уже надсаженное постоянным криком горло. И пришпорил каурую, управляя ею одними лишь бедрами, а в руках держа по пистоли. Он ни на миг не усомнился, что его ополченцы побегут за ним. И они не обманули ожидания своего командира.

За стеной пороховой гари царили Преисподнии. Фланг баталии Дорнато был выгрызен в глубину шеренг на пять, не меньше. В этот самый провал да Вэнни и направил лошадь дружинника Фрейланга. Разрядив его же пистоли шагов с трех в перекошенные от ужаса лица солдатов. Третьего он сбил с ног грудью каурой, а дальше вытащил шпагу и принялся колоть и рубить направо и налево. Затем его подперли его ополченцы, стремительно расширяя рану на теле баталии.

Меньше трехсот человек вооруженных как попало не смогли бы обескровить баталию из полутора тысяч человек. Их бы смяли и довольно быстро, едва прошел бы шок от флангового удара. Все-таки это были ветераны многих компаний на Востоке. Но, увидев помощь, командир фрейских пикинеров, быстро сообразил, что успех его неожиданных помощников недолговечен, и приказал усилить натиск.

Раздалось характерное для наступающей баталии уханье, такой слитный выдох сотен глоток на каждый шаг вперед. И противник не выдержал натиска с двух сторон. Сжатая в единый кулак баталия распалась на множество отрядов, а как только побежал один из таких, к нему вскоре присоединились и остальные.

Виконт Джулиано да Вэнни, молодой аристократ в грязном, некогда вишневого цвета камзоле, восседал на своей каурой и смотрел вслед улепетывающим имперцам. Он не чувствовал удовлетворения, только полную опустошенность. Будто вычерпал до дна весь колодец своих чувств и эмоций. Но, наверное, это можно было назвать покоем.

Краем глаза Джулиано видел протискивающегося к нему сквозь толпу пехотного офицера в шлеме украшенном разноцветными перьями. И понимал — зачем он к нему спешит. И тот не разочаровал виконта, выпалив сердито и восхищенно:

Войска Фрейвелинга проиграли битву при Игусе. Численное превосходство противника нивелировало и героизм и в некоторых местах — тактический гений фреев.

Барон Сантьяга да Гора, вдохновитель восстания, после битвы вручил свой меч командующему имперской армией — Иезикии Дорнато. Впоследствии он уехал в небольшое имение и навсегда оставил занятие большой политикой. На следующем Магистерии провинцию представлял мало кому известный маркиз Йан Фрейланг.

Дорнато выполнил свою часть уговора, и карательные войска не пошли в глубь провинции, удовлетворившись капитуляцией дворянства и весьма умеренной контрибуцией.

Порядок в Империи, нарушенный низложением и убийством императора, был восстановлен. Трон перешел старшей дочери Патрика — Лиане, но фактически правил ее дедушка по матери — ланд-граф Аорон Фурко. А точнее — стоящий за ним Отец Доминатор Карфенака.

В битве при Игусе был уничтожен цвет дворянства провинции. Множество наследников множества дворянских родов нашли свою смерть неподалеку от крохотной деревеньки. Никто, естественно, не мог предположить, что именно их героическая и безвременная кончина даст начало такому явлению, как сентарии.

Маркиз Фрейланг после битвы в пару лет сумеет сплотить вокруг себя дворянство провинции, и демонстративно отстранится от внутриполитической грызни умирающей Империи. Многие будут думать, что боковая ветвь рода удовлетворится этим — из безвестности в лидеры провинции. Но эти многие ошибутся — как это довольно часто случается. Просто маркиз будет действовать умнее, что бы больше не допустить карательные походы на свою землю.

У него уйдет восемь лет на то, чтобы из опального и униженного, сделать Фрейвелинг богатым и влиятельным. За это время он опутает прочие имперские дома паутиной договоров, займов и взаимных услуг. А в начале 783 года, решив, что время пришло, толкнет с горы маленький камешек. Который вызовет лавину и похоронит под собой Империю.

Что касается виконта Джулиано да Вэнни, то он встретится с Фрейлангом после битвы. Но разговора у них не получится. Виконт будет шипеть и по-мальчишески обвинять маркиза во всех грехах, а тот будет молчать и смотреть на него своими невыразительными глазами. В результате в душе молодого виконта, а после смерти отца — графа, — поселится ядовитая змея обиды. Которая будет расти и ждать своего часа. А потом, наконец укусит, поставит под угрозу все результаты трудов Фрейланга и чуть не погубит все герцогство.

Останин Виталий Сергеевич : другие произведения.

Игус

Игус

Annotation

Перед битвой

Битва

Бегство

Позор

Подвиг

Бой

После битвы

Оставить комментарий © Copyright Останин Виталий Сергеевич (ostaninvc@gmail.com) Размещен: 05/10/2017, изменен: 05/10/2017. 76k. Статистика. Рассказ: Фэнтези Цикл Остерия Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Это история о битве при Игусе. Не самом значительном сражении возле совершенно незначительной деревеньки. О битве, которая изменила мир. (от автора - текст сырой и едва вычитан. Потом заменю на чистый)