- Он обаятельный, - осторожно высказался я.
- Видел бы ты его в девять лет, - фыркнул Черный. - Прямо светоч Дома. Улыбнется - все лежат в обмороке. Сейчас он уже не тот. Сварливый стал. Но кое-что осталось. Я вот удивился, что ты не помчался за ним в Могильник, высунув язык. Обычно он именно так на людей действует.
(М. Петросян 'Дом, в котором')
...Чёрный захлопывает дверь прихожей, оставляя их за своей спиной. Как делал уже много раз в своей жизни.
Событие, конечно, из ряда вон: не кто-нибудь, а сам Сфинкс 'почтил своим присутствием их скромную обитель', как выразился бы Волк. Рыжий, по-видимому, безумно рад, а Чёрный - нет, вот и пусть себе беседуют без него.
М-да, Рыжий... Всё равно ведь придётся уходить: ловкий малый потихоньку почти всё прибрал к своим рукам. И как только у него получается? Личным обаянием, пусканием пыли в глаза и эпатажем, умением моментально заводить нужные связи и договариваться с кем нужно... Да неважно, община уже практически его.
От разговора, впрочем, никуда не уйти, и Чёрный мрачно сообщает, что у них всё в порядке, но зеленоглазый чувствует его напряжение, вздыхает и скоро откланивается. Отвергая, к счастью, предложение Рыжего присоединиться к их 'дружной семье'.
Чёрный долго провожает взглядом знакомую фигуру, пока Сфинкс не ловит попутную машину, махнув им на прощание рукой.
Потом одна мысль приходит Чёрному в голову, и когда они уже попрощались, Чёрный просит Рыжего дать телефон Эрика Циммермана. Рыжий ищет и не находит, но даёт номер Сфинкса, который, как убеждает бывший вожак второй, конечно, должен его знать.
Уйма времени проходит, прежде чем Спортсмен, ставший Чёрным, начинает немного понимать себя.
Когда неожиданно осознаёт, что детская ненависть прошла, а злость и обида остались - почему, отчего? Когда каждый день, просыпаясь и видя одних и тех же людей, он вдруг чувствует, что всё трудней и трудней смотреть в лицо одному из них...
Хотя и очень хочется этого - смотреть, видеть зелёные 'кошачьи' глаза, мрачные или весёлые, задумчивые, сердитые или иронически улыбающиеся, ощущать странное напряжение и слышать усиленное биение своего сердца. Потому что поздно вечером, на грани яви и сна, он представлял себе давно знакомое лицо запрокинутым, с закушенными губами и закрытыми в изнеможении глазами. Это становится тяжело - постоянно видеть рядом гибкое и сильное тело, внимательный взгляд под небрежно надетой, стильной банданой на голове, и чувствовать на себе чёртово обаяние (слово, которое Чёрному почти ненавистно). А может, это просто уверенность в себе, которая появилась у Сфинкса далеко не сразу, уверенность, что он справится со всем, ведь иначе быть не может?
Начав, под влиянием Волка, запоем читать, Чёрный открывает и Фрейда, и Юнга, и откладывает в сторону, не находя среди очень умных, трескучих или, наоборот, виртуозных фраз ничего своего, а может, просто не желая признаваться себе ни в чём.
Никогда, думает он, никогда ты не узнаешь о том, что я чувствую.
Чёрный опасается выдать себя. Он подозревает, что этот маленький живчик Шакал, поёт ли песни, грызёт ли орехи или роется в своих бесчисленных сокровищах, видит слишком многое. Деликатный Горбач, тихий Македонский, с его вечно убегающим взглядом и стыдливо спрятанными кончиками пальцев, беспокоят не слишком, но всё же, всё же... А что уж сказать о болтливом и бестактном Лэри или аристократе Лорде, который, кажется, слегка презирает его, 'неотёсанного' Чёрного, и не оставил бы без внимания, если бы что-то заметил. Остаётся ещё Слепой, вожак милостью Дома, первое лицо в нём, хозяин четвёртой стаи, и прочая, и прочая... Неприкаянный и опасный, странное существо, никогда до конца не понятое Чёрным или кем-то ещё. Когда-то Лось накрепко примотал его к Кузнечику-Сфинксу, и теперь оторвать можно только с мясом. Его внимания Чёрный остерегается особенно. Волк, умный, сильный и внимательный, но болезненный и часто пропадающий в Могильнике, негласно разделял его, Чёрного, нелюбовь к Слепому. Однако порицал за плохое отношение к Сфинксу. 'Ну что тебе стоит, наконец, подружиться с ним? Неужели это так сложно? Тем более, Сфинкс был бы сам рад, мне кажется', - вопрошал он, и Чёрный молча отворачивался, прекращая разговор.
Да, втайне завидуя, Чёрный не раз представлял себя на месте состайников Сфинкса - тех, кто всегда рядом с ним. Слепого, как продолжение рук или второе 'Я', безошибочно подающего курево или протез. Весело болтающего на любые темы Табаки, позволявшего себе, по мнению Чёрного, очень многое, если не всё. Лорда, играющего в карты со Сфинксом в паре. Да хоть бы и Македонского, тихого и хозяйственного, вежливо внимающего строгой мамаше в лице Сфинкса, что бы тот ни говорил.
Но Чёрный мог быть только самим собой, так уж повелось, - тем, кого второй человек в четвёртой терпел как неизбежное зло в стае, правда, уже настолько родное, что почти не отличить от друга...
Стать тебе другом? Одним из многих, попавших под обаяние Мудрой Кошки? 'Ну уж нет, дорогуша, - с въевшейся в печёнки интонацией Шакала мысленно говорит Чёрный. - Чёрта с два. Друзей и приятелей у тебя хватает, и старых, и новых. А противников, не-друзей - большой недостаток, и я его восполню'.
Чёрный хочет быть единственным. И так долго, как это возможно.
...Когда однажды в первую неделю после Нового года в общине звонит телефон, и Чёрный, на счастье, успевает подойти первым, он молча, чувствуя, как лицо заливает краска, слушает Сфинкса, который говорит, что готов с ним встретиться ('действительно, можно поговорить, если ты хочешь, ибо сколько уже можно...'). Голос звучит дружелюбно, но немного неуверенно, а Чёрный, придя в себя, рявкает: 'Я не собирался звонить!'. Потом спохватывается и говорит тише, машет рукой на Рыжего, который, понимающе ухмыляясь (думает, что какая-то пассия), уходит.
Чёрный с ужасом вспоминает, как под Новый год уходил куда-то из общины, спотыкаясь на обледенелой дороге. Лёгкая позёмка, тоскливые мысли, таксофон по дороге... Что он наговорил ему ещё?! Чёрный не может вспомнить, как ни пытается, в голове всплывает только горький туман, и ничего больше, как назло, ни одной фразы... 'Я не собирался тебе звонить, - повторяет он яростным шёпотом, так убедительно, что Сфинкс обязательно должен поверить. 'Так это был не ты, Чёрный? Не ты звонил мне несколько дней назад?' - помолчав, отвечает трубка, и в голосе собеседника отчётливо слышна ядовитая ирония. 'Я! Просто был пьян! И вообще, Сфинкс, я хотел звонить не тебе, НЕ ТЕБЕ, ясно?' 'Ясно, - холодно говорит Сфинкс, и Чёрный слышит бряканье трубки, как будто её бросают со всей силы. Он судорожно выдыхает, пытаясь унять бешено скачущее сердце. Когда входит Рыжий, с плохо скрываемой радостью в глазах, что счёт за телефон не сильно пополнится сегодня, Чёрный уже почти спокоен.
Он старательно избегает встреч и возможностей остаться наедине. Тем более что это не так трудно. Мутная тяжесть возбуждения гонит Чёрного прочь из четвёртой, он уходит в спортивный зал, библиотеку, и это ненадолго помогает. Желание растёт, набухает, как почка под весенним дождём, и иногда бывает невыносимо. Он не заходит после Сфинкса в ванную, но не от неприязни, как, конечно, думает тот, а просто опасаясь застрять там слишком надолго... В конце концов, он старается бывать в стае как можно реже, состайники совершенно не против. Но терпение на исходе, и Чёрный постоянно срывается - на Сфинкса, на Лорда, к которому Сфинкс, кажется, неравнодушен, на Слепца, который, как водится, слеп и не видит многого... А может, просто не хочет видеть.
Чёрный усиленно готовится выйти в Наружность, он тренируется, и физически, и умственно - кто-то относится к этому с уважением, кто-то с иронией, кому-то абсолютно всё равно. Чёрный чувствует себя одиноким, он не в состоянии перебороть странную брезгливость к девушкам из Дома. Но появляется Курильщик, это наивное, талантливое и пока ещё не очень отравленное Домом существо, и в Чёрном просыпаются симпатия, жалость и сочувствие. Напрасно, думает он, этот мальчишка так же попал или попадёт под их влияние, и уберечь его не выйдет, но Чёрный всё же пытается. Он давно оставил свои мысли о лидерстве в четвёртой и старается не вступать ни в какие конфликты ни со Сфинксом, ни с вожаком. Но ближе к Самой Длинной Ночи нервы сдают окончательно. Снова кровь, снова смерть... Очертя голову бросаясь в драку со Слепым, Чёрный не думает ни о чём, и уже не важно, какими будут последствия, выиграет или проиграет - терпеть он больше не может. Но всё решается неожиданным образом. Слепой одним ударом разрубает узел, предлагая свой вариант. Который устраивает всех.
Псы принимают пришедшего из четвёртой как вернувшегося из ада/чистилища/рая - нужное подчеркнуть, сразу и безоговорочно признав его власть. Это так неожиданно и сладостно для Чёрного, что он даже на время забывает о власти на собой человека с кошачьими глазами и иронической улыбкой... или ему кажется, что забывает.
Никогда, никогда.
А потом начинаются суровые будни в Наружности, новая жизнь и новые цели, стремление выжить, но образ бывшего состайника живёт где-то в глубине сердца, погребённый под новыми впечатлениями. Иногда вести о нём приносит Рыжий, потом - бывший Курильщик, а ныне новоиспечённый художник Эрик Циммерман.
...Накануне вечером Курильщик сообщает Чёрному по телефону, что Сфинкс приглашает к себе отметить годовщину выпуска. Всех, кто хочет, и его тоже.
Восемь лет, машинально думает Чёрный, почему не тремя годами раньше, почему не подождать ещё пару лет? Но это же Сфинкс, он всегда поступал так, как хотел, как считал нужным. Чёрный молчит, не слыша, что говорит Эрик, но слова всё же долетают до внезапно отмершего сознания. 'Срочная работа, я обещал, кроме того, я недавно был у него, ты же знаешь...', - Эрик замолкает, но Чёрный мысленно продолжает за него: '...на консультации'. Бывшему Курильщику почему-то неудобно признаваться в таких вещах, как в чём−то ущербном, и Чёрный обычно щадит тонкую натуру художника, с его накатывающими иногда депрессиями, ни о чём не расспрашивает. Чёрный автоматически обещает съездить, он даже прилежно записывает телефон, который у него давно есть. И заверяет Курильщика, что с Рыжим уже не будет никаких конфликтов ('взрослые люди уже').
Чёрный не может понять, рад он, взволнован или зол, но странная и удивительно холодная решимость приводит к тому, что он засыпает без сновидений и просыпается с мыслью о том, что сегодня нужно сделать. После нескольких звонков, договоров о деловых встречах и намеченной вскоре выставке он набирает знакомый номер, но руки странно дрожат, звонок срывается. Чёрный пробует ещё раз. Неплохо зарабатывающий психолог-консультант (или психоаналитик, как называет его Эрик) и менеджер уже набирающего известность художника, автора необычных, привлекающих внимание картин. Почему бы им не встретиться?!
Чёрный усмехается: всё-таки закалка от работы последних трёх лет даёт о себе знать, он скоро станет этаким снобом, пробивным и наглым. Накручивая себя в этой новообретённой наглости, Чёрный медленно набирает номер снова, здоровается и сообщает, что 'хотел бы приехать и, может быть, зайдёт немного раньше, часа на два, потому что потом будет очень занят'. Чёрный диву даётся, как небрежно звучит его голос. Небрежно и смело. 'А, ну хорошо, − Сфинкс немного удивлён, замолкает на секунду, но диктует адрес и с добродушием в голосе говорит: 'Заезжай, конечно. Я тут заказал кое-что в кафе, поможешь'. Чёрный говорит 'да', и с этого момента жизнь ускоряет бег.
Он лихорадочно перебирает не такой уж богатый гардероб. Со вкусом в одежде у Чёрного не очень, он это признаёт, но Эрик неназойливо учит его 'соответствовать'. Пожалуй, вот эта серая в мелкую синюю полоску рубашка и тёмно−серые брюки. Открывает маленький бар. Непочатая бутылка коньяка, как это банально, боже мой, но денег на дорогое вино, пожалуй, сейчас не хватит, и ещё стоит купить пачку хороших сигарет... О том, что Сфинкс может бросить курить, у Чёрного не возникает даже мысли.
До центра он добирается на автобусе, потом - пересадка на трамвай. Район, где проживает бывший состайник, давно известен, Чёрный даже видел издалека его дом, однажды показывал Эрик. Внутри у Чёрного пусто и звонко, и странная уверенность не покидает его, когда он отвлекается на вид за окном - смотрит, но не видит спешащих прохожих, стремительно темнеющей от мелкого дождя мостовой, падающих листьев. Сгоняет с лица словно прилипшую глупую улыбку.
Под плавно потряхивающий бег трамвая вдруг вспоминается жена Сфинкса, та худенькая длинноволосая девушка из Дома (Чёрный передёргивает плечами от забытого и вновь воскресающего названия своего бывшего приюта). Её опять нет, сказал вчера Эрик. Чёрный не думает об этом долго, он не лезет в такие дебри, запрещает себе. Однако мысль об одиночестве Сфинкса почему-то наполняет его мрачным удовлетворением.
Чем ближе к цели, тем чаще смелость машет ему рукой. Внезапно кажется, что Сфинкса может не быть дома (не рано ли пришёл?), и это бросает Чёрного едва ли не в панику. Он замирает на лестнице, слушая, как отдаются почти в самой голове тяжёлые удары сердца. Перекладывает пакет в левую руку.
Ну, вот и нужный этаж, его дверь.
Все заготовленные заранее слова вылетают из головы. Чёрный на миг прикрывает глаза, вдруг отчётливо видя, как маятник качнулся в другую сторону. Стрелки часов, ненавистные кому-то очень знакомому в прошлом, движутся вспять, тикает механизм, скрипят, словно возмущаясь таким насилием, шестерёнки...
Когда-нибудь.
Чёрный глубоко вздыхает и нажимает кнопку звонка.