Аннотация: ...многие ведь говорят, что способны убить за улыбку. Только вот одно дело - быть способным, а убивать - совсем другое. И потом, есть ведь ещё разница - кого. И есть разница - за чью.
Его звали Ян Тайли, и он был человеком, который убил за улыбку. Во всяком случае, он сам так себя называл, и никто не расспрашивал, почему - некоторые считали его сумасшедшим, а остальным было недосуг. Мало ли, что он имеет в виду - многие ведь говорят, будто способны убить за улыбку. Любимой, матери или ребёнка. Только вот одно дело - быть способным, а убивать - совсем другое.
И потом, есть ведь ещё разница - кого.
И есть разница - за чью.
Наверное, это странно, но Ян Тайли никогда не улыбался.
Впрочем, что в этом странного?
* * *
Город выскользнул из сумерек, будто хищный зверь из засады. Стены сперва показались зелёными, но на самом деле они были так плотно увиты тысячелетним плющом, что камня за ним не разглядеть. Только ближе, у самых ворот: серые глыбы, поросшие мхом, вдоль стен, странно ровными рядами. По большому счёту, им следовало давным-давно разрушиться до самого основания.
Всё это было донельзя подозрительно, и Яну следовало сто раз подумать, прежде чем соваться в этот проклятый город. Но он тогда вообще ни о чём не думал, даже о Марте. Разве что о своём желудке, основательно прилипшем к позвоночнику, и стёртых едва не до костей ногах. Он не встречал людского жилья уже несколько недель, и почти столько же нормально не ел. Он вошёл бы в этот город, даже если бы на его стенах, размахивая пращами, восседали полчища гоблинов. Какого дьявола - он знал на них управу.
Ян таскался по миру уже пятый год и знал управу на всех тварей от одного края света до противоположного. С этими ободряющими мыслями он и ступил в город, увитый плющом, а через минуту стоял, растерянно озираясь, и обзывал себя последними словами. Этих, впрочем, тоже.
Он даже не понимал, откуда они взялись: как будто появлялись прямиком из спёртого, застоявшегося воздуха. Какой странный тут воздух, отстранённо подумал Ян, глядя на стекающиеся со всех сторон прозрачные тени. Словно не город, а погреб. Который не проветривали пару сотен лет.
Существа вокруг были похожи на людей и не пытались напасть, но это не утешало. За считанные мгновения они сбились вокруг Яна плотным кольцом и теперь смотрели на него огромными глазами без малейшего выражения. Красивыми глазами - эти твари были красивы, несмотря на почти прозрачную плоть. Может, эльфы?.. Проклятых остроухих столько разновидностей - кто их разберёт... Ян смущённо откашлялся, пробормотал приветствие на общеэльфийском наречии. Никакой реакции. Всё так же стоят - не нападая, не выжидая, просто стоят. Ян переступил с одной истёртой ноги на другую, выругался сквозь зубы. Небо над городом было серым и плотным, будто крышка.
Проклятье, до чего неприятное местечко.
- Здравствуй. Мы ждали тебя.
Это ещё что за хрень, встревоженно подумал Ян, оборачиваясь на голос. То, что звучал он вполне по-человечески и принадлежал старику, который, судя по внешности, был именно человеком, его не слишком обнадёжило. За годы странствий Ян не менее дюжины раз натыкался на внешне дружелюбные народцы, которые так и норовили то посвятить его в свои вожди неким извращённым способом, вроде купания в кипящем молоке, то в качестве особой чести принести в жертву, то ещё что-нибудь столь же соблазнительное. Поэтому к фразе "Мы ждали тебя" Ян относился более чем настороженно.
- Вы, наверное, ошиблись, - бодро сказал он и попятился. Кольцо теней, само собой, и не дрогнуло, зато старик ступил вперёд. Смертельно бледный, как и они (это и правда всего-то бледность, а не прозрачность, понял Ян - будто их кожа никогда не видела солнца), высокий, несмотря на сутулось, и ещё довольно крепкий, хотя выглядел лет на семьдесят. Глаза у него были выцветшие, но очень цепкие. И пряталось в них какое-то дикое, неистовое упрямство, которое больше подошло бы двадцатилетнему юнцу или отчаянному бродяге вроде Яна.
- Мы не ошиблись, - сказал старик. - Ты же увидел этот город. И вошёл в него. И ты человек.
"А вы разве нет?" - хотел спросить Ян, но не стал. Пустые взгляды леденили его спину, он поёжился.
- Ну, человек... допустим... - дипломатично начал он. - Что с того?
- Лишь раз в сто семнадцать лет человек может увидеть этот город и войти в него. Только тот, кого мы ждём.
- Ладно, и что теперь? - перебил Ян, понемногу начиная паниковать. Очень уж знакомое начало, дьявол всё побери...
А тени вдруг схлынули. По направлению к воротам, так что сбежать это бы не помогло - зато взгляду Яна открылся прямой, как стрела, арочный проход, ведущий вдоль сумрачной пустой улицы.
- Идём, - сказал старик и пошёл вперёд. Инстинкты подсказывали Яну, что идти надо как раз в обратном направлении, но почему-то он двинулся следом. Обернулся, проверяя, что поделывает безликая толпа за его спиной. А она стояла всё так же неподвижно, не сводя с него глаз - и Ян внезапно, будто прозрев, увидел в них безграничное отвращение.
И ещё он понял, что город красив. Нет, не был красив когда-то - такая красота не меняется со временем - ни в лучшую, ни в худшую сторону. Безупречная гармония линий, плавные перепады архитектурных каскадов, безмятежное спокойствие, отражаемое от стен. По пути попадались статуи, барельефы и даже фонтаны - работающие, к несказанному удивлению Яна, только вода в них не била, и не капала, и даже не текла, а будто сочилась, как кровь из раны, без единого звука. Тут вообще не было звуков - даже шаги Яна и сопровождавшего его старика как будто впитывались в брусчатку, словно в губку. Город спал, но, без сомения, видел сладкие сны. Такие сладкие, что не хотел просыпаться.
Переход привёл к короткой, в пять ступенек, лестнице, ведущей к беседке с высоким постаментом посреди, и, ещё не поднявшись в неё, Ян увидел, что на постаменте лежит человек. И почему-то уже тогда знал, что этот человек не мёртв, а только спит.
Старик стал подниматься по лестнице, а Ян остановился. Перед его глазами молниеносно и мучительно всплыло лицо Марты - и её улыбка, лучистая, живая. Улыбка, ради которой он был готов убить. И ради которой находил силы жить. Чтобы увидеть её - когда-нибудь. Уже совсем скоро.
Если только он не поднимется по этой лестнице.
Ян не знал, откуда пришла эта мысль - но бороться с ней он не мог и не хотел.
- Я не пойду туда, - сказал он.
Старик остановился. Оглянулся. Его лицо, изборождённое морщинами, когда-то было красивым и до сих пор оставалось мужественным. И в нём Ян читал то, что не было необходимости говорить вслух.
У меня просто нет выбора, подумал он, ступая на холодные шершавые ступени.
Там, внутри, была статуя. Фигура женщины, старой, иссохшей, со смертельной тоской в глубине каменных глаз - стояла у дальнего портика, за постаментом.
А на постаменте лежала девушка, столь же недвижно, но её нельзя было принять за статую.
Ян остановился у входа, глядя, как старик подходит к ней.
- Кто это? - резко спросил Ян, хотя знал, что вопрос бессмысленен... и ответ на него тоже знал.
- Лаурейя, - сказал старик. - По-вашему - Заря. Ты должен разбудить её.
Тогда Ян шагнул вперёд и увидел.
Она была из этих, странных... но так от них отличалась. Бледная, прозрачная - и холодная, твёрдая, как мрамор, Ян знал это, не касаясь её. И в то же время - другая. Чужая и чуждая здешним сонным стенам, спёртому воздуху... И не потому, что она была красивее любого существа, какое Ян видел за свою жизнь. Не потому, что у неё были золотые волосы - из настоящего, живого золота, тяжкой массой лежавшие на мраморе постамента. Не потому, что при одном взгляде на неё Ян вспомнил все те старые полузабытые сны, которые уже множество лет не давали ему покоя.
Просто она улыбалась.
- Я... - Ян понял, что охрип, попытался прочистить горло, но у него ничего не вышло. Тогда он сдался и просипел: - Что всё это значит? Кто... вы эльфы?
- Нет. Не совсем. Мы гораздо древнее эльфов. Отчасти - они наша младшая раса... но это не важно. Нас почти не осталось. Этот город - остатки народа, много тысячелетий назад правившего этим миром. Нас прокляли ещё в те времена. когда не родились человеческие боги. И только раз в сто лет является чужак, способный снять проклятье. Всего на семнадцать лет... но это лучше, чем ничего.
- Я не понимаю...
- Лаурейя - наша принцесса. Когда ей исполнилось шестнадцать, она уснула, как и все принцессы до неё. И спала сто лет, ожидая тебя. Теперь ты поцелуешь её, и она проснётся. И проснётся наш город, наш народ. Ты станешь её мужем, она родит от тебя дочь, и когда той исполнится шестнадцаь, она тоже уснёт. Вместе с нами. Ещё на сто лет.
- Подождите, - Ян коснулся ладонью стены. Он не чувствовал слабости в ногах, но знал, что она вот-вот появится. - Не так быстро... Вы что, хотите, чтобы я остался здесь?
- Не важно, хочу ли этого я, мальчик. Так просто будет. Так всегда было. Не тебе решать.
Ян смотрел на её улыбку.
Ян Тайли нравился девушкам, а ему нравилось смотреть, как девушки улыбаются. Он любил смешить их, щекотать, целовать там, чтобы им стало легко и приятно - чтобы они улыбались, потому что улыбка любую дурнушку делает красавицей. Так было, пока он не встретил Марту. Он полюбил её сразу - за лучики ярко-жёлтого света, плясавшие на её губах, словно сквозь них улыбалось солнце...
Но сейчас он понял, что, наверное, ничего не знал о том, как улыбается солнце. До этого мгновения. Потому что вот оно, здесь - на этих губах. Девушка по имени Заря.
Ян с трудом моргнул, выдохнул, покачал головой.
- Я... хорошо, я разбужу её. Если... хотите. Если смогу. Но потом уйду. Меня... меня ждёт невеста, я должен идти к ней.
- Ты не уйдёшь. Не сможешь.
- И кто меня остановит? - вскинулся он.
- Никто. Поцеловав её, ты забудешь обо всех женщинах, которых знал раньше. И просто не сможешь уйти.
Ян верил этому. В другое время лишь сделал бы вид, что поверил... но теперь верил на самом деле. И Марта... на краткий, чудовищный миг он подумал, что Марта так далеко... И одни боги ведают, суждено ли ему добраться до неё, увидеть... её улыбку. С которой тоже улыбалось солнце... но это было, наверное, какое-то другое солнце.
- Не сомневайся, - сказал старик и улыбнулся - совсем не так, как улыбалась спящая девушка... и в то же время неуловимо похоже. - Впрочем, я тоже сомневался.
Ян вскинул на него глаза. Медленно проговорил:
- Вы... так вы...
- Её отец.
- Так сколько же вам...
- Сто сорок три, если не ошибаюсь... Неплохо сохранился, да? - его улыбка на миг поблекла, потом вернулась и засияла с прежней силой. - Ты станешь частью этого народа - а они долгожители.
Жить столетия... и столетиями видеть эту улыбку.
(...Марта...)
Ян нерешительно шагнул ближе. Протянул руку к лицу девушки, отдёрнул, не коснувшись его. Она улыбалась так... безмятежно. Так умиротворённо, радостно, светло. Это не золото её волос пускало отблески на плотно сжатые губы - напротив, с губ струился свет, переливающийся в волосах... единственный свет в этом месте. Тут же нет солнца, вдруг понял Ян. Здесь только свинцовое небо... без солнца.
(...а Марта...)
Она была солнцем этого мира.
- Боже, какая же ты красивая, - бессильно прошептал он, хотя знал, что это ложь, не в красоте дело. И, может, даже не в улыбке.
- Вот видишь, - сказал отец девушки-зари. - Я же говорил, это легко.
Ян сделал ещё один шаг и оказался у самого постамента. Ему безумно хотелось коснуться этих губ - и было так страшно... страшно потревожить свет, который затаился на них. Она спит, и она счастлива в своём сне, подумал Ян.
Будет ли она счастлива, когда я её разбужу?..
Он не мог ответить на этот вопрос - у него просто не было времени, он уже склонялся над ней, нет, над её улыбкой.
(...Марта, Марта...)
Марта ведь улыбается... тоже.
И, уже касаясь дыханием её сомкнутых век, вдруг увидел, что статуя содрогнулась.
Ян выпрямился, так резко, что закружилась голова. Если это были чары, то самое время им сгинуть - но нет, свет всё так же искрился на губах принцессы древнего народа, и воздух был всё так же тяжёл и душен, и Марта была по-прежнему так далеко...
Только он почему-то и в мыслях видел сейчас её улыбку - не такую, как эта, другую.
А статуя, стоявшая за постаментом, не улыбалась. Ян ощутил в этом мучительную неправильность - и одновременно понял: это вовсе не статуя.
Серые, как пепел, волосы слабо шевелились вокруг её плеч, хотя не было ни малейшего ветерка. А в глазах, где-то на дне глухой, дикой тоски - отвращение.
То самое, которое он уже видел. Там, у ворот.
Ян сделал шаг назад. Хотелось смотреть на улыбку Лаурейи, но он не мог.
- Кто это?
Старик молчал долго, очень долго. Потом ответил:
- Это её мать.
- Что она делает здесь?
- Спит. С тех самых пор, как уснула её дочь. И весь город вместе с ней.
- Но они ведь... живые. Они так на меня смотрели... и она вот сейчас...
Старик молчал. Ян резко обернулся к нему.
- Смотрели с отвращением! Что это, дьявол побери, значит?!
- Так ты заметил, - сказал старик со странным смешком и привалился плечом к стене. Ян вдруг словно впервые заметил, до чего же он стар. - А я... не заметил. Тогда, сто семнадцать лет назад. Она так улыбалась... я больше ни на что другое не мог смотреть.
- Что будет, когда я разбужу её? Отвечайте!
- Да ничего... особенного, - вымучено обронил старик. - Это очень древний народ, мальчик. Они высших эльфов считают грязью. Люди для них... любые чужаки для них - грязь. Как и тот, кого грязь коснётся. Ведь нельзя коснуться грязи и не запачкаться... а они не умеют это отмывать.
- Так она станет...
- Изгоем, - кивнул он. - Так же, как и ты. До самой... до того дня, когда уснёт ваша дочь. И она... - он бросил на спящую девушку нежный взгляд, потом перевёл его на окаменевшую женщину, и нежности во взгляде стало ещё больше. - Она будет очень сильно любить тебя. Так... как сумеет. Вам будет хорошо... вдвоём.
- Вдвоём? - отозвался Ян. - Всегда только вдвоём, верно? Потому что вы её сделали такой же неприкасаемой? Эти... люди... проклятье, да они ведь даже во сне ненавидят... нас. Они же спят, и всё равно дрожат от омерзения, едва чуют дух человека. И даже... даже она. Ваша...
- Лаурейя, - вздохнул старик.
Ян медленно выпрямился.
Девушка-заря... мать девушки-зари... дочь и прабабка девушки-зари. Вы тоже так улыбались... каменная леди? Вы тоже были счастливы в своём сладком сне? Правда? Ведь так улыбаются только от счастья.
И что вы сказали, когда открыли глаза?
Постойте... я знаю. Вы сказали: "Зачем? Зачем, зачем?! Проклятый... ничожный человек, зачем?!" Вы ведь были счастливы там... А потом, конечно, полюбили его - потому что он остался единственным существом в вашем мире, не отвернувшимся от вас.
- Почему вы не уснули?
- Что?
- Почему не уснули вы?! - почти закричал Ян. - Почему не ушли вместе с ней?!
- Кто-то должен был ждать тебя. Объяснить...
- Не продолжайте, - сказал Ян, делая шаг назад. - Вы... вы сто лет здесь... совсем один. Не продолжайте.
- Это не трудно, - умоляюще проговорил старик. - Достаточно просто смотреть на её улыбку... это так хорошо... поверь мне! Это же и есть настоящее счастье. Взгляни только...
Не смотри, не смотри, Ян, пожалуйста, нет! - кричала Марта в его голове, но он не мог не посмотреть... хотя бы в последний раз.
Это чары, да? Наваждение, которым они меня опутали, чтобы заставить сделать то, что им нужно... Верно же? Столько раз это было...
Нет, столько раз, но не теперь; Ян это знал, и оттого было ещё хуже. Улыбка девушки-зари не была плодом магии: она сама была магией. Сама по себе. Ян смотрел на эту девушку и уже любил - дико, до одури, до слёз, потому что он искал её всю свою жизнь, сперва ждал, а потом искал - и это глупое путешествие, которое он списывал на горячую голову и от которого его так отговаривала Марта... это было ради неё. Он не мог усидеть на месте, что-то гнало его прочь, какие-то сны, обрывистые, сияющие, залитые солнцем - и он бросился куда глаза глядят, и шёл пять лет, прежде чем нашёл её...
Нашёл ради этой улыбки. Забрать её... отобрать. Выпить.
Согнать с этих губ навсегда.
- Вы же предназначены друг другу. Ты родился ради неё... чтобы вернуть её к жизни...
- К жизни? - это слово прозвучало горько... боже, так горько. - Это, по-вашему, жизнь? Когда даже короли - изгои?
- Ты же ничего не знаешь! Ты не видел, какие они, когда не спят!
- И не хочу видеть, - сказал Ян. - Довольно того, что они проклинают своё солнце лишь потому, что его коснулась грязь.
А это солнце не должно гаснуть. Нет.
И солнце... Марты... солнце Марты тоже.
Он снова протянул руку, почти коснувшись улыбки, за которую был готов убить. Пальцы дрогнули, сжались в кулак. Ян Тайли круто развернулся и бросился прочь.
- Стой! - закричал человек, чью ошибку он не хотел повторять - и в его голосе звенело всё то же молодое, дикое упрямство... - Остановись, негодяй! Ты хоть понимаешь, что она без тебя не проснётся! И никто не проснётся! Ты убиваешь целый народ!
Это прозвучало так звонко, яростно... в полную силу молодой, необузданной надежды, смеющей делать то, что так хочется сделать...
Я убиваю целый народ, подумал Ян. Древний народ. Древнейший. Я убиваю. Чтобы её улыбка вечно освещала этот склеп.
И чтобы улыбка Марты осветила моё лицо, когда я вернусь.
Он шёл по проходу меж колонн, не слыша криков за своей спиной, стараясь не думать о том, что оставил. Призраки не пытались ему помешать: стояли, смотрели на него - и в их спящих глазах было отвращение, которого они больше никогда не испытают. Которого больше не испытает никто и никогда, потому что они умрут, и не останется в мире расы, способной столь неистово презирать.
* * *
Его звали Ян Тайли, и он никогда не улыбался. Улыбалась его жена - ясноглазая, яснолицая Марта, его дети - у них было много детей, и все они умели впускать солнце в приоткрытые губы.
Мрачность Яна Тайли казалась людям странной, и все сторонились его, поэтому вечерами, на заре, он сидел один возле свого дома, набивая трубку и щурясь на заходящее солнце.
Порой ему снилась улыбка. Лучистая, живая.
Но он всегда просыпался прежде, чем успевал понять - чья.