Дедушка Тарас прослыл на всю деревню находчивым изобретателем. Он додумался пылесосом "Урал" снимать колорадского жука с побегов картошки. Возле дровяника он соорудил устройство для раскалывания поленьев - закрепил тяжелый топор-колун на шарнирах, приладил пружинный механизм. Простую ленточную пилу он скрепил концами, как велосипедную цепь; шестерни, автомобильный аккумулятор и мотор превратили ее в электрическую пилу. Курятник сторожила целая охранная система; порой в ночной тиши вспыхивал прожектор и раздавался вой сирены - значит лисица задела протянутую леску; от шума и светопреставления хищник давал деру.
Больше всего, Игоря впечатлил способ добычи воды из колодца. Для этого нужно было сесть на велосипед без колес, начать крутить педали, и тем самым тянуть трос, по которому путешествовало ведро от недр колодца до крыльца. Игорь упросил, чтобы его сделали ответственным за свежую воду. Дедушка не просто назначил внука старшим по добыче воды, но и выдал фуражку моряка, как символ почетной должности. Игорь надевал ее каждый раз, с гордостью смотрелся в зеркало, а после - крутил педали. Потом, по-солдатски, отчитывался перед дедушкой - старшим механиком флота в отставке.
В отставку дед Тарас ушел из-за остеоартроза, который начал мучить еще в юности. Болезнь не поддалась лечению, но и дедушка не поддался болезни. Он с лихвой компенсировал слабые руки удивительной смекалкой. Например, взять хотя бы механизм для колки дров - педалью колун заносится, как колодезный журавль, взводится в положение замаха. Потом достаточно дернуть за веревочку, и топор обрушится, а полено разлетится пополам; упадет в специальные корзины на колесах - полено-приемники, так называл их дедушка. Игоря и восхищал и пугал этот жуткий механизм. Но больше, - все-таки, - восхищал. А вот его младшего брата, - Андрея, - скорее пугал.
Андрейка не разделял восторга от всех этих изобретений. Как все нормальные дети, он придумывал шифровки для игр в разведчиков, рисовал карты сокровищ, на которых отмечал тайники с фантиками от конфет и наклейками от жвачки; тогда как Игорь записывал в тетради названия инструментов, элементы механизмов и схемы сборки устройств. Старший брат дни напролет наблюдал, как дедушка изобретает что-нибудь новое в сарае-мастерской, вместо того, чтобы играть с младшим. И еще у брата была дурацкая привычка - разбирать игрушки на детальки: развинчивать машинки, или например, расплетать ракетки для бадминтона, чтобы использовать леску в своих "научных" выдумках.
Раньше, чем ссора внуков перестала в драку, дед Тарас успевал вернуть игрушкам первоначальное состояние. "Хоть у дедушки руки и слабые, зато они - золотые", - часто приговорила бабушка. Она видела, как Андрейка ревнует, что ему скучно просиживать в мастерской, но он тянется к старшему брату. Старикам не сложно было догадаться, что Андрей нарочно подстрекает Игоря детскими спорами: кто из них быстрее, сильнее, ловчее. Но умный братик не поддавался; ворчал и просил не путаться под ногами, не стоять над душой, пока он занят делом, проектируя очередной агрегат.
И вот однажды Игорь надел фуражку моряка, спустился с крыльца к велочерпателю, и обнаружил, что звенья цепи разбиты. Он со слезами прибежал к дедушке, грозился поколотить Андрея; но дедушка ласково успокоил, всерьез поговорил со старшим внуком, попросил уделять младшему брату больше времени. Ведь старшие должны заботиться о младших. Игорь признал, что был неправ, искренне соглашаясь с дедушкой.
В один погожий день летних каникул, братья шли с озера, набросив на плечи полотенца. Солнышко пекло и располагало к безделию.
- Как думаешь, страшно плавать ночью? - спросил Андрей, покусывая стебелек тимофеевки. - Деревенские мальчишки говорят, что на нашем водохранилище живет водяной.
- Пфф... Да брось ты.
- Я тоже не верю, - младший закинул руки за голову. Он топает мокрыми шлепками, вздымая клубы дорожной пыли; она по щиколотку облепила ноги.
Игорь и Андрей слишком разные для родных братьев: первый полноват, второй худощав, один тихоня, другой болтун, старший усидчив, младший - про таких говорят "шило в заднице". Игорь проронил будто невзначай:
- Сейчас пообедаем, и надо будет почитать книги, которые задали на лето...
Андрей поморщил нос.
- Давай покатаемся на тарзанке!
- Нет, - изобразил взрослого брат. - Мы итак сходили искупаться. Делу время - потехе час.
- Обещаю: если покатаемся на тарзанке, - всего полчасика! - то читать буду прям до ужина.
Игорь недовольно вздохнул.
- Слово даешь?
Брат щелкнул ногтем по зубу.
- Отвечаю!
- Эхх... Ладно...
Высокая береза на опушке соснового бора постоянно собирала детвору под своей сенью. Но сегодня стоит в одиночестве; причина в том, что хулиганье закинуло тарзанку на недосягаемую высоту. Перекладина повисла у самой ветки, и даже петля веревки слишком коротка, чтобы до нее допрыгнуть. Андрей встал под тарзанкой, задрал голову кверху. На его лице бурно выражается досада.
- Пойдем домой, - Игорь постарался не выглядеть довольным.
- Подожди.
- Чего ждать-то?! Разве не видишь?
- Да подожди, тебе говорю.
Старший брат недовольно упер кулаки в бока. Дело-то, на самом деле, пустяковое: достаточно иметь веревку с грузиком, чтобы перекинуть через петлю и сдернуть тарзанку. Или приставить к березе лестницу; но без нее - до нижней ветки не достать.
- Дай мне свои сандалии, - сказал Андрей.
- Зачем?
- Просто дай и все! Что ты такой дотошный?!
- Эх-х... Хорошо, вот.
Андрей переобулся, затянул липучки потуже, подгоняя под размер своей стопы; потоптался и попрыгал.
- Ну? И что дальше?
- А ты смотри.
Младший брат обошел березу вокруг, присматриваясь. Потом отступил на несколько шагов, примерился, и рванул вперед. Рыпаясь вверх по стволу, Андрей задрал ногу и оттолкнулся... но всего лишь шаркнул подошвой по коре, да в добавок чуть не шарахнулся лицом о березу. Отделался легко - лишь ободрал ладони о грубую кору.
- Что ты пытаешь отчебучить?
- Пробежать вверх по стволу. Разве не понятно?
- Оххх...
Ссадины не поубавили настойчивость. Андрей попытался снова, не обращая внимания на скептический взгляд старшего брата. Со стороны, Игорю хорошо видно, что соотношение верхней отметки прыжка Андрейки и высоты расположения нижней ветки не оставляет шансов дотянуться. Старший, пракматик, решил переждать, когда строптивый измотает себя сам, скинет излишнюю активность, и тогда они спокойно вернутся домой.
Андрей уже вспотел и запыхался, но ему удалось наловчиться, чтобы первый шаг по вертикали стал уверенным; удачным в двух случаях из трех попыток. И теперь почти получается сделать второй шаг вверх...
Игорь не сразу осознал произошедшее - совершенно неожиданно, Андрей взлетел по дереву на два шага и стал болтаться на ветке. Он скребет ногами по стволу, сдирая клочки бересты; изловчился, зацепился за выступ и подтянулся - оседлал ветку. Красное от натуги лицо сияет гордостью, искажаясь от суматошного дыхания. Игорь вытаращил глаза, взволновано подскочил к березе.
- Обаладеть! - воскликнул Игорь, но детский восторг быстро сменился беспокойством: - Ты держись крепче!
- Не дрейфь, - самодовольно отмахнулся Андрей.
Он поднялся на ноги и стал продвигаться вперед и вверх по сужающейся ветке, балансируя руками подобно канатоходцу.
- Андрей, слезай. Давай я сбегаю за лестницей...
- Не мешай!
Игорь послушно затих. Мышцы скованы напряжением, точнее - парализованы из-за панических сомнений. Он не знает, как нужно поступить: толи бежать за дедушкой, толи заставить брата вернуться, толи встать под ним. Что делать?!
Младший брат харахорится перед старшим, но с каждым шагом ветка становится все уже, начинает гадко покачиваться, и от этого постыдный страх овладевает нутром; он словно хулиган-задира, который чувствует слабину жертвы.
Андрей заставляет себя не смотреть на вытоптанный пятачок земли; но как только взгляд соскальзывал на него - сразу становится понятно, насколько она тверда. Как назло, именно земля под ним, а не луговая трава, которая хотя бы кажется мягче. Дрожь начинает трясти колени; с ней не совладать, как ни старайся. Короткие передышки-остановки только ухудшают положение - ведь пока стоишь, паника нападает с двойным напором. Сил не прибавляется, и ситуация напоминает нырок ко дну озера - время ограничено. И чем глубже погружаешься, тем дольше всплывать.
Он лишь попытался оглянуться, - может, стоит вернуться? - и чуть не упал. Сердцу стало больно от ужаса. А еще стало понятно, что отступить не получится. Тем более, что Игорь смотрит, а значит нельзя позориться. Если бы не брат, Андрей давно бы обхватил ветку бедрами и пополз бы обратно. Да хоть как макака!
- Андрюшка, только держись, - запричитал Игорь.
Упрямец остановился над заветной тарзанкой. Вот только как ее размотать?..
- Сядь на ветку! - прокричал Игорь.
- Вот еще! - продолжил браваду Андрей, которая звучит неубедительно через стиснутые зубы. Он стал медленно, очень медленно опускаться на корточки; руки расставлены в стороны, а взгляд сфокусирован на веревке. Глаза заливает холодный пот, мышцы сводят судороги; пальцы тянутся к тарзанке. Наконец, ее удалось схватить! Андрей стал потихоньку подтягивать трос, но, как назло, перекладина застряла в рогатулине ветки. Пустяк показался фатальным.
- Чееерт! Прокляяятье!
- Брось! Брось ее!
Андрей послушался брата: разжал пальцы, позволяя тросу размотаться от тяги падающей перекладины.
- Молодец! Давай обратно!
Андрей совсем не почувствовал радости. Когда он разогнул ноги - тут же осознал простой факт, - перенапряженные ноги не позволят сделать ни единого верного движения. Мальчик в ужасе заскулил.
- Андрюшка! Спускайся!
- Я НЕ МОГУ! НЕ МОГУ! - завыл Андрей. По щекам хлынули слезы; дрожь нарастает, раскачивая тело все сильней и сильней.
- АНДРЕЙ! СЯДЬ НА ВЕТКУ!
- Я НЕ СМОГУ! ТЫ НЕ ПОНИМАШЬ?! Я УПАДУ! Ы-Ы-Ы!!!
- Я ПОДТЯНУ К ТЕБЕ ТРОС! ТЫ СПРЫГНЕШЬ И СХВАТИШЬСЯ ЗА НЕГО!
Отчаяние мальчика притупилось. Он не понял, что придумал старший брат, но поверил, что тот нашел выход.
- Как?!
- Ты сядешь на корточки, я натяну тарзанку в сторону, ты спрыгнешь и ухватишься за трос! Понимаешь?! Потом сползешь по нему на землю!
- Как я схвачусь за трос?! Он же будет ниже ветки?!
- Потянешься! Ты сможешь! Давай!
Игорь схватил перекладину и отбежал в сторону. Андрейка проглотил ком в горле, начал опускаться...
...Но не хулиганы, а отец одного из детей закинул перекладину тарзанки. Он сделал это прошлым вечером, когда заметил, что петля троса перетерлась, истончилась. Через несколько часов он оставит будничную рутину, и придет чинить тарзанку...
...Несколько затянувшихся мгновений Игорь непонимающе хлопал глазами. Андрей ведь схватился за трос! Но почему-то сорвался с пятиметровой высоты, упал на прямые ноги. Секунду постоял, а потом будто осыпался на землю.
Веревка тарзанки упала дохлой змеей. Игорь бросил перекладину и кинулся к Андрею, лицо которого скривила гримаса мученика.
- Андрюшка...
Скрипнули зубы младшего брата. Он бессознательно пытается встать, но лишь извивается.
Не вспомнив о том, что его сандалии осталась у брата, Игорь бросился домой.
- ДЕДУШКА!!! ДЕДУШКА!!!
Игорь закричал с порога, но в избе никто не ответил. Мальчик спрыгнул с крыльца, побежал в мастерскую. Дед Тарас вышел навстречу шуму.
- Что случилось, Игорек?
- ДЕДУШКА, ПОМОГИ!!!
- Угомонись. Что случилось?
- Андрей упал с дерева! Он плачет! Ему больно! Он не может встать!
- Пойдем скорей.
Дедушка развернул одноколесную тачку и выкатил из гаража. Над забором высунулся участливый сосед:
- Что-то стряслось?
- Пожалуйста, вызови скорую, - Тарас повез тачку за калитку.
Внук носится босой, опережая дедушку и возвращаясь за ним. Успокоиться он не может, не замечает, что ступни кровоточат, оставляя темные пятна на пыльной дороге. Когда издалека стали слышны вопли брата, мальчишка зарыдал сам. Невыносимо слышать детский вой, так похожий на скулеж недобитого щенка. Этот звук в природе означает сигнал СОС. На подсознательном уровне всплывают ассоциации отчаяния, бессилия, боли. Инстинкты в чистом виде лупят по нервам; что у пострадавшего, что у сострадающего. Но только это инстинкты такой силы, что рассудок отключается напрочь. И лишь дед Тарас старается сохранить адекватность, хоть и дается это непросто.
- Это я виноват! - зашелся в истерике Игорь, - Это из-за меня!
- Беги к Андрейке. Но только не подымай его ни в коем случае! Ждите меня. Хорошо запомнил, Игорек?
Старший внук помчался вперед.
- Андрей! Андрей!
- А-А-А-А!!!
От боли Андрей не слышит и не замечает брата, безостановочно корчится. Игорь с ужасом замечает, что извивается только верхняя часть туловища, а ноги, - будто штанины набиты соломой! - лишь влачатся по земле.
Когда Андрея прикатили на тачке к дому, он окончательно сорвал голос и мог только хрипеть. Сосед дождался троицу возле калитки.
- Уже едут.
- Спасибо тебе, Данила, - ответил дедушка, раскрасневшийся от натуги; больные руки горят изнутри.
Но, так получилось, что Игорь знает, что такое компрессионный перелом позвоночника. Смотреть на страдания брата невыносимо. В случившемся вина старшего; что не остановил, что позволил сорваться. Так Игорь думает сейчас, и тело его атакуют те же судороги, что и Андрея, когда тот застрял на ветке. Голова разрывается от звенящего ужаса.
- Помоги... брат... помоги мне... - сипит Андрей. Он будто ослеп, ведь тот, кого зовет - стоит перед глазами.
Рассудок Игоря ослаб до предела. И этой слабостью воспользовалась безумная, навязчивая мысль. Ядовитой змеей, она выползла из черепа, поднялась и прошипела:
"Накажи себя".
Что-то в неокрепшем сознании ребенка разбилось, как стекло. Лицо мальчика осунулось, а помутневший взгляд уставился под ноги, которые вдруг повели вперед. Игорь не знал, что его заманивает широкий пень возле дровницы...
...Дед Тарас не стал удерживать Игоря, когда тот ушел за угол дома. Он подумал, что будет лучше оставить внука в покое. Итак, натерпелся...
...Ни на секунду не сверкнула искра здравомыслия в затопленном паникой рассудке Игоря. Все шаги и движения он сделал неосознанно, чтобы оказаться рядом с устройством для колки дров. Покрутил рукоятку - лезвие колуна высунулось из продолбленной щели на широком пне. Словно шлагбаум, топор продолжил подниматься, лязгая ржавой шестерней, пока не раздался щелчок. Игорь опустился на колени, вытянул левую руку вдоль пня; примерился к засечке на пне - так, чтобы над ней оказалась середина предплечья. Мальчик посжимал кулак, словно на приеме у врача, разгоняя кровь по венам.
"Ты ведь не теряешь сознание при виде крови?" - из памяти прозвучал голос медсестры.
- Нет.
"Какой храбрый мальчик!"
Игорь рывком дернул спусковую веревку. Раскрутился маховик, колун просвистел рядом с ухом...
Умирающий не очнулся,но веки распахнулись;глазные яблоки безумно завращались. Невозможно закричать, невозможно сделать вдох, потому что рот залеплен пластиковой маской, а ребристая трубка пронизывает глотку. Дергая конечностями, привязанными к операционному столу, Игорь, - а точнее набор его инстинктов, - отдается единственному намерению. Выжить.
...У забора остановилась серая машина скорой помощи. Задние двери распахнулись, из кузова выпрыгнули двое в комбинезонах реанимационной бригады. Дед Тарас и сосед Данила встретили их, отворяя ворота забора и выкатывая Андрея на тачке. Взгляд одного из спасателей остановился за спиной хозяина избы. Видавший многое за свою врачебную практику, он пролепетал осевшим голосом:
- Матерь Божья...
Все обернулись на Игоря, едва волочащего ноги. Его голова безвольно повисает, раскачивается из стороны в сторону, словно маятник часов. Его правая рука вцепилась в обрубок предплечья, из которого толчками выпрыскивают бардовые струи.
Он не дошел до врачей. Упал; но раньше, чем коснулся земли - провалился в чертог забвения.
- Полная остановка сердца.
- Мы неправильно рассчитали дозировку наркоза. У пациента наблюдается клиническая смерть.
- Готовьте дефибриллятор.
- Дефибриллятор под напряжением.
- Разряд!
* * *
Его тело лежит на деревянном столе. Руки вытянуты над головой во всю длину, вздымая грудную клетку; запястья туго перехвачены ремнями. Игорь попытался подтянуть ноги - узнал, что привязан к столешнице целиком: широкими ремнями стянуты голени и бедра, опоясан низ живота и ребра. Шея - под металлической скобой ошейника, голову над столом не приподнять.
От ложа смердит; чем-то непонятным, но определенно мерзким. Тело прилипает к холодной поверхности... но нельзя о холоде судить уверенно, потому что тепла в мышцах нет совсем. Странное ощущение... Как если бы в чашке закончился горячий чай, и стенки уже остыли - так ощущается собственное тело. Непонятно даже, есть ли на нем одежда. Как будто в аналитический отдел головного мозга перестала поступать информация о температуре окружающей среды, а датчики осязания неисправны.
Точно так же нет данных о местоположении - кромешный мрак не только скрывает декорации, но и не дает протестировать зрение. Может оно сломалось?.. Игорь посильней стукнул затылком по жесткой поверхности; звон завибрировал в черепной коробке. Приятно хоть что-то ощутить... Думать стало чуть легче. Игорь приложился еще пару раз, словно голова - блок процессора безбожно зависшего компьютера. Полегчало... Запульсировала кровь в висках. Но нет никаких воспоминаний. Связь с жестким диском нарушена. И только то, что всегда запущено в операционной памяти, напоминает о том, что он ученый.
- Ха-ха-ха! Так вот почему я сравниваю себя с компом! Ха-ха-ха!..
Невеселый смех... Странный голос... Зато убедился, что слух функционирует. И лишь после этого Игорь заметил звук, капающий в уши с потолка.
Если это часовой механизм, то почему тикает так медленно? Или восприятие заторможено? Эхо здесь сильное... Пахнет гнилью и сыростью. Но все же, что это за место такое? Стоит ли кричать и звать на помощь? Нет. Лучше по-тихому попытаться освободиться от оков.
Рядом громыхнул стальной засов; его отодвинули по-хозяйски властно. Взревела тяжелая несмазанная дверь. Игорь повернул голову и увидел - вошли трое; двое с факелами, один - без. Трепещущий огонь отбросил рыжие пятна на склизкие стены каменной темницы. Игорю показалось важным взглянуть в коридор, почудилось, что он услышал там других людей; но не успел рассмотреть, как дверь закрыли.
И вот - кромешная, космическая темнота, в которой нереально горят два крошечных метеора - два просмоленных факела. Их держат люди, облаченные в сталь; латы бликуют оранжевым отсветом. Кто они - освободители или тюремная стража?
О третьем вошедшем невозможно сделать предположений. Темный балахон и накинутый капюшон скрыли внешность и одеяния, по которым можно было бы угадать род деятельности этого человека. И если солдаты остались у двери, то этот незнакомец подошел к столу, и словно близорукий, склонился над узником. Он посмотрел в настороженные глаза заключенного; Игорь почувствовал пытливый взгляд, но разглядеть смог только подбородок и недовольно сжатый рот. Остальное спрятано под теню капюшона.
- Кто догадался запустить маятник? - спросил он резким тоном.
- Ну я догадался, - с вызовом ответил солдат, приложил большой палец к ноздре и продул соседнюю. Сгусток шлепнулся на пол. - Для острастки.
- За самодеятельность полагается кол в зад. Зажгите свет и проваливайте.
Солдаты стали расходиться вдоль противоположных стен, приставляя огонь к негорячим факелам. Обстановка начала меняться: появился запах гори, треск пламени, воздух стал нагреваться. Когда латники сошлись у дальней стены - замкнулся квадрат огня. Рьяно пылающие языки заполнили каземат бардовым светом преисподней, но даже это не рассеяло мистическую тень капюшона на лице незнакомца.
Под высоким потолком что-то сверкает; пропадает в темноте, мелькает вновь. Там, из тени вырывается огромная секира маятника - это он тикает, машисто раскачиваясь. Орудие пыток запачкано мазками спекшейся крови и пятнами ржавчины, но дуга лезвия блистает тщательно заточенной сталью; синие искры вспыхивают на ней, пока маятник проносится над жертвой в одну сторону, замедляется, замирает, а потом срывается обратно. И так без остановки.
Рассудок Игоря спасает лишь отрицание реальности происходящего.
- Отрицание не спасет тебя теперь, - жестко обронил незнакомец, ухмыльнулся и добавил: - Оно и раньше-то давала осечку.
- Знаешь, мне уже снилось нечто такое, от чего нынешнее сновидение даже кошмаром не назовешь.
- О-о! Вижу, наша беседа принесет мне уйму удовольствия. Сказать почему? Я просто обожаю видеть момент, когда переламывается дух, именуемый внутренним стержнем. Почему такое сравнение, не понимаю? Звали столбом или еще как, колонной к примеру. Стержень... У некоторых он - как сломанный грифель внутри карандаша. Пытаешься его заточить, а он все время откалывается.
Игорь уставился в потолок с безучастным взглядом:
- Я так понимаю маятник - антураж. Настоящая пытка, - твоим языком, - уже началась.
- Знаешь, а мне по душе нахальство. Я его откровенно люблю. Его столь много в вашем мире, что помыслам о кротости с ним не совладать. Жаль только, что нахальство у вас такое робкое, забитое. Вы соревнуетесь в поношении начальства, правительства, и даже друзей, но лишь единицы придают свои старания огласке перед лицом виновника недовольства. Вы придумываете благостные мотивы причинам покорности: не убий и тому подобная ересь, - но радует то, что, не смотря на фантазию и находчивость, главной причиной остается животный страх. Вы - ничтожны. Даже бесы перед сатаной не так выслуживаются, как люди перед вышестоящим.
- Ты говоришь "в вашем мире". У тебя какой-то другой?
- Чистилище.
- Грязновато тут для чистилища.
- Не теряешь чувство юмора - молодец, хвалю. В месте, куда ты попал, муки скрашивает только юмор, пусть и непроглядно черный. Но возрадуйся, ибо я тот, кто направляет свет прожектора за кулисы и дарует ответы на все вопросы. Однако, к величайшему сожалению, нам не предоставлена вечность. Пока что...
Механизм в потолке заскрежетал; на живот посыпалось металлическое крошево. Маятник замер в крайней точке, трепыхнулся, и продолжил раскачиваться; но теперь каждый взмах стал на сантиметр опускать секиру.
Незнакомец отстранился. Опустился на деревянный стул; громоздкий, с грубо вытесанной спинкой и неудобными подлокотниками.
- Если спросить меня, какая манера разговора, - монолог или диалог, - мне ближе, то я бесспорно отвечу, что предпочитаю второй вариант. Играть в телепата я не намерен. Желаю, чтобы ты сам слышал то, что говоришь. Итак. Я во времени не ограничен. А твое пребывание в так называемом "грязном чистилище" весьма непродолжительно. Так что давай сразу расставим все по местам: твоя нужда в беседе несравнимо выше моей. Ты для меня, как для короля нищий попрошайка. Я таких зову вопрошайками. Ловко придумано, не так ли? Так что будь любезен проявить вовлеченность, а не лежать в полудреме, будто на приеме психиатра. Хотя некая аналогия присутствует... Какие тебя терзают проблемы? Желаешь поговорить об этом? Хе-хе-кхе...
Запах гари изнутри кусает ноздри, липкий пот выступает на коже тонкой пленкой. Все слишком реально...
- Что со мной произошло?
- Ты умер, - буднично констатировал незнакомец.
- Где я?
- Здесь.
- Что будет, когда маятник опустится?
- Он постепенно разрежет твой живот.
- Я же умер.
- Это не важно.
- Что будет потом?
- "Потом" не существует.
- Я не понимаю...
- Значимость имеет только "сейчас".
- Что это значит?
- Эх... Это значит, что альтернативное многообразие "потом" - бессчетно. В силу специфики мира, из-за мириад составляющих его элементов, ты не увидишь четкое "потом". Будущее всегда будет вопреки ожиданиям.
- Почему?
- Потому что, продвигаясь вперед, меняешься ты и мир вокруг. Это неизбежно даже для тех, кто стоит на месте. В результате, "потом" претерпевает постоянное изменение. Из этого следует, что "потом" - всего-навсего иллюзия. Как цифры или слова... или время на часах. Абстракция. Будущее - лишь некая кодировка восприятия.
- Если "потом" не существует - откуда тебе знать, что маятник меня разрежет?
- Ниоткуда. Я тебя обманул. А ты мне поверил.
Рот под тенью скривился в усмешке.
- Теперь я задам вопрос: ты мазохист?
- Что?..
- Ты ведь любишь казнить самого себя?
- Бред...
- Вот как? Значит, ты не понял.
- Что я должен понять?
- Должен... Знаешь, человеческий мозг устроен так, что он способен постичь не то, что должен, а то, что хочет. Зубрежка в данном случае не поможет. А чтобы ты захотел понять - нужно дождаться "Доктора Боль". Это ведь твоя манера поиска духовного спасения, не так ли?
- Да о чем ты?
- О казнях, о них самых. И о той, что ныне. Ты же только так представляешь себе искупление - через заслуженные муки. И чем сильнее муки, тем большим кажется грядущее воздаяние. А чувство вины у тебя такого размера, что ты подписал собственный приговор на жестокую смерть.
- Я не хочу, чтобы мне вскрывали кишки! Останови это!
- Ишь ты, резкий!.. Заявки подавать поздновато. С претензиями о мироздании обращайся в небесную канцелярию. Кстати... тебе никогда не казалось странным, что многие обижаются на Бога, а не на Дьявола? Я знаю людей, которые приходят в церковь, - сердитые-пресердитые! - срывают с груди крестик и демонстративно уходят. Причем эту духовную истерику могут повторить неоднократно...
- Почему ты говоришь, что я сам подписал свой приговор?
- Экий ты странный... Копаешься в человеческом теле, ищешь ответы о его устройстве, а сам не ведаешь, что в собственной башке творится. Знаешь, а ведь гнобить свою душу - преступление похуже, чем "не убий", "не укради". Хотя бы потому, как частенько становится первопричиной последующих злодеяний. Халатность в обращении с вверенной душой карается по всей строгости вселенского законодательства.
- Неужели в этом мое обвинение?
- Считаешь это несущественным?! ... Твоя проблема. Нет времени повторять вышесказанное.
Игорь посмотрел на маятник - секира прошла больше половины пути. Отчетливо слышны взмахи, рассекающие воздух.
- Скажи мне, что я должен... что я хочу понять? - выкрикнул Игорь.
- Я бы хотел услышать ответ от тебя, - развел руками незнакомец: - Но твой прогресс уже на лицо. Чувствуешь, как нелепо звучит: что я хочу понять? Звучит как: чем вареньем я угощусь за чаем?
- Хватит издеваться!
- Ты поиздевался всласть. Я тоже хочу.
- Как я издевался над тобой?
- Да так... Руку отхреначил. Жизнь за цель продал. А по ночам заставляешь смотреть, как ты сам себя казнишь различными извращенскими способами. Ведь стоит тебе припомнить одну деталь, как все встанет на места. Кто объявлял приговор в Колизее? Кто был господином, созерцающим смерть своих самураев? По глазам вижу, что вспомнил. Ну так не молчи.
- Это был я...
- Это был ты. В отдельные моменты сновидения, ты даже видел себя, - казнимого, - глазами своих судей. Но, увы, мои намеки для тебя оказались слишком завуалированы. Ты был занят выпусканием кишок самому себе. Вот скажи, зачем ты себе руку оттяпал?
- Так кому я руку оттяпал: тебе или себе?
- Не занудствуй. Важен сам факт. Зачем?
- Я был в шоке от травмы брата...
- Ты был в шоке от чувства вины за травму брата! Но "покаяние", который ты совершил, не принесло искупления. Оно сделало тебя инвалидом. В один день, - и Андрейка, и Игорек, - стали повесами для своих родителей. С того момента, вина стала твоими веригами навсегда. Всю свою жизнь ты положил, чтобы обернуть вспять тот день; поставить брата на ноги. Ведь себе-то руку приладил! Правильно я говорю?
- С двумя руками я скорее помогу Андрею, чем с одной.
- Ага. Ты как бы отказываешься считать себя излечившимся, пока брат "болеет". Отказываешься от прелестей жизни - ведь так будет не честно по отношению к Андрею. Ведь ты даже с Натали его не стал знакомить, чтобы не огорчать.
- Я хотел познакомить их. Так, чтобы Андрей пришел к нам в гости, а не приехал на коляске... смотреть как наладилась жизнь у человека, из-за которого его собственная личная жизнь уничтожена.
- Идиотизм, как религия. Ты рассуждаешь как депрессивный подросток - такой же упрямый в своем невежестве. Я так понимаю, надо еще немного подождать, когда маятник окажет свое целебное воздействие.
Тик... Жжухх!.. Так... Жжухх!..
- Да ты сам черт, если хочешь убедить меня забыть о горе брата!
- Тяжело с кретинами... Давай оставим религиозную шелуху. Я прекрасно знаю, как сильно ты стремишься к жизни праведника. Честное слово - если бы у меня были связи, я бы замолвил за тебя словечко апостолу Павлу. Но вопрос сейчас не в морали: надо или не надо спасать жизнь брата. Вопрос в другом: ради чего ты все это затеял?
- Что именно?
- Ультимус.
Электрический ток пробежал по телу Игоря.
- Да-да, не ослышался. Для чего тебе Ультимус? Для спасения брата, или же для искупления?
- Это не важно! Ультимус поможет нам обоим!
- А вот и нет, дурачок. Дело в том, что истинная задача Ультимуса - поддержание твоей стези мученика. И Ультимус очень даже с ней справляется. Ведь это он загнал тебя в могилу. Но поскольку ты его создал, - получается, что ты сам себя загнал в могилу. Прикольно, да? Суперизощренная самоказнь! Но, увы, этим увлекаются многие. "Сгорают на работе", пытаясь кому-то что-то доказать. И в землицу закопают без особого почета или восхищения. По сути, тебя и хоронить-то толком некому: на поминки придут человек пять-шесть. Но не волнуйся. По секрету скажу, что покойным на это начхать. Культ смерти поддерживают похоронные бюро в содействии с церквями, мечетями...
Тик. Жжухх! Так. Жжухх!
Раскачивание маятника ускоряется. Лезвие скоро коснется втянутого живота.
- Останови это! - запаниковал Игорь.
- Не могу.
- О Господи!
- Не время для причитаний. Задавай вопрос!
- Какой?!
- Главный. Какой же еще?!
Зрачки Игоря раскачиваются вместе с маятником, меряют убывающее расстояние от стали до плоти. Живот втянут; полный вдох он уже нельзя себе позволить.
- Задавай вопрос! - пророкотал незнакомец.
Игорь истошно закричал. Маятник проскользнул в сторону, оставив на животе красную черту; вдоль нее набухли кровяные капли.
- По-помогите!
- Задавай вопрос!
- Как мне искупить грехи?! ААААА!
Маятник чиркнул снова, чуть глубже. Кровяные капли смазались, и теперь из надреза заструились тонкие ручейки. Живот поджимается что есть мочи; если расслабить - всему наступит конец. Смерть ужасна как никогда.
- Как мне искупить грехи?! Грехи мне искупить как?!
- Хватит! Прекрати уже пороть чушь! Ты должен понять свою ошибку прямо сейчас!
Лезвие полосонуло глубже, превращая ручейки в фонтанчики. Игорь зашелся сплошным воплем. Паника захлестнула сознание, как цунами рыбацкую лодку.
- Грехи!!!
Надзиратель вскочил, опрокинув стул.
- Хочешь больше кары?! Мало боли, чтобы очнуться?! Как пожелаешь! - он стал избивать лицо Игоря тяжелым кулаком: - На! На! На еще! Еще?! Хочешь еще, мазохист гребаный?!