Шумит автострада ночной Москвы. Фонарные столбы проливают свет на асфальт. Многоэтажные кварталы горят прямоугольниками разноцветных окон. На высоте полета птиц, улицы становятся похожими на реки света; они растекаются между темными островами крыш. А с вершины скалы, куда недотягивается городское марево, Москва видится россыпью мерцающих углей. Дряблая облачность дымкой струится по пьедесталу; порой поднимается до подлокотников мраморного трона, на котором проснулся Валентин.
Над краем постамента выметнулась пятерня, ухватилась за ребро. Кряхтя, незваный гость перекинул локоть и вытащил себя по пояс; дальше заполз по-пластунски. Запыхавшийся, он измотано поднялся; отдышался, упираясь в колени.
- Конечно!.. Хех-хех... А как иначе?.. Хех... По другому-то и нельзя... Обязательно нужно было устроить встречу в жопе мира...
Затаив дыхание, Арлекин резко выпрямился; чинно поправил кафтан и стал расхаживать перед Валентином, изощренно жестикулируя руками в белых перчатках.
- Уповаю на то, что сраженные великолепием панорамы, Вы не запамятовали о намерениях, заведших в сей край. Дерзну заметить пренаиприятнейшее наблюдение - Вас покинула боязнь ошеломляющей красоты высоты. Ваш благородный лик полон достоинства, а седалище не запачкано от чрезмерного трепета. Однако, оставляя за собой право быть обманутым заблуждениями, смею предложить пристегнуть ремень безопасности. Хм... Что ж... К скорбной горести моей, зритель не питает страсти к интерактиву. И как всякий театрал, - слуга прихотей публики, - я не смею отдалять суть пьесы словесным потоком пролога, покуда зритель не захрапел. Итак!
Арлекин повернулся к городу и раскинул объятья.
- Община! - торжественно воскликнул шут. - Кузница нравов!.. Ваше Величество, я позволю себе перейти на "ты". Я знаю все про тебя. По необъяснимому стечению обстоятельств, я видел все, что видел ты. Я слушал слова людей, с которыми ты разговаривал и слышал твои мысли. По этой причине я знаю о городе, - о мире, - в котором ты живешь.
- Кто ты?
- Самому хотелось бы знать. Но речь не обо мне. Речь о парадоксе. Я и ты глядим на одно, а видим разное. Когда ты смотришь на мир, ты думаешь о чем угодно. Когда я смотрю на мир, я понимаю, что происходит. А происходит следующее: криминальные сериалы, скабрезные шоу - популярная культура далека от искусства. Давки в общественном транспорте и пробки на дорогах, очереди на кассы и в кабинеты - постоянное взаимодействие с посторонними в напряженной среде. Приукрашенное резюме лучше принимается, приукрашенный товар лучше продается - ложью можно больше добиться. Реклама, реклама, реклама - этот мусор копится в памяти, проникает в мысли; потому что коммерция давно подружилась с психологией. Ты под постоянным гипнозом, под этим пресловутым 25-ым кадром. Ничего удивительного в том, что ты становишь зомби, пока твои ценности совпадают с ценностями толпы. Тебе нужен успех, доход, всеобщее признание. И на чужих примерах тебе показали, как эти ценности выглядят: карьеристы, чиновники, артисты. И вся толпа, так или иначе, приняла правила игры: любовь должна быть "при деньгах", все люди конкуренты, уважения "по умолчанию" невозможно. Но далеко не многим это принесло счастье.
Будто во сне, люди приняли все на веру. И любого, кто пытается проснуться, толпа стремится пристыдить. Все должно происходить по установленным шаблонам комфортных взаимоотношений. Но такое общение становится пресным, в нем нет места творчеству и самовыражению, поскольку те нарушают работу системы-общества.
Но стоит проснуться - и что мы видим? Нами управляют стереотипы. Рекламные щиты и плакаты соревнуются в бесстыдстве и идиотизме, побуждая рефлекторное удивление. Зазывные и нереальные картинки с едой, как и вездесущие срамные девахи, стимулируют естественные реакции организма - голод и эрекцию. Этих примеров так много, а суть сводится к одному - люди не слышат самих себя. Чтобы думать в мегаполисе о своем - приходится надевать шлем от информационных атак - наушники; прятать "Зеркало души" под "забралом" солнцезащитных очков.
Таких "отшельников" в толпе не любят. Дескать, ничего не вижу, ничего не слышу, знать никого не хочу. Такие и по жизни начинают слишком активно выражать свое мнение, индивидуальность, которые сплетнями превращаются в чудачества и ненормальность... Но разве осуждение имеет важность, когда речь идет о том, чтобы ладить с душой? Люди верят, что в успехе им поможет репутация, а не самоуважение. "От самоуважения много гонора!", - как сказал бы достопочтенный Пашок. Ты должен вести себя скромно, чтобы не задевать чувства других, - внимание! - таких же, как ты!
У каждого своя стезя! Ты не обязан повиноваться! Ты не обязан стремиться стать богатым аферистом, смазливым певцом, грязным политиком! Ты не обязан быть стерильным, репрессируя свое мнение в угоду чужого - пусть хоть за него проголосовала тысяча овец! Да хоть Мудрецов! ТЫ - единственный, кто позаботится о твоей душе. Тогда начинается становление индивидуальности из индивида, когда принимается ответственность перед собственной душой!
Восседая на троне, король выстукивает пальцами дробь.
- Мало того, что ты увлекаешься, как религиозный фанатик, так еще порешь околесицу, как религиозный фанатик. Знаешь, по-моему - ты религиозный фанатик.
Воздетые руки Арлекина упали подрубленными крыльями, хлопнули по бедрам.
- Я знаю кто ты, - продолжил Валентин, - Ты Оно. И ты гнешь свою линию в точности наперекор бородатому, который Сверх Я.
Скоморох припадочно запрокинул голову и расхохотался. В этот момент в городе прогремел взрыв. Над торговым центром распустился огненный бутон с черными лепестками взвившейся гари. Стену горящего гипермаркета проломил великан; вышел, как из берлоги. От шеи до живота свисают бусы из человеческих черепов. Плащом висит медвежья шкура, морда исполинского зверя нахлобучена капюшоном. Кожа великана красна и свисает клочьями, словно обварена кипятком; глаза сверкают дикостью. Увидев перепуганных людишек, он взревел от лютой ненависти; повылетали стекла здания, разбрызгались осколками.
Чудовище ринулось, кроша асфальт, будто наледь. Толпа отпрянула - многие беспомощно попадали. Паникующие обратились в бегство... и смерть начала забирать невезучих - упавших и недостаточно расторопных.
Срывая грудью кабели электропередач, великан заметался слоном, затаптывая как можно больше людишек; не добивая. Ручиши стали хватать и швырять визжащих человечков, печатая на стенах улицы красные шлепки. В спины убегающим он кинул легковую машины, и она прокатывались валуном, со скрежетом высекая искры из асфальта. Но паразиты все равно умудрялись выживаться... Великан запустил пятипалую лапу в поясную суму, взял пригоршню глиняных шаров с зажигательной смесью. И тогда к воплям людей добавился рев голодного огня.
- Танатос - Кровожадная Ярость, - возвестил Арлекин за много километров от места бедствия. - Приглядись, возле него всегда отирается его брат Эрос - Ненасытная Похоть.
Позади Танатоса расхаживает второй великан. У него четыре руки, а кожа цвета переспелой сливы; блестит слизью, словно смазкой. Озабоченным взглядом, он высматривает жертв, предпочитая девушек, но не отказался и от парня с накрашенными губами. Когда все руки оказались заняты верещащими человечками, набедренную повязку заколыхало нечто похожее на пучок извивающихся змей.
- Танатос и Эрос! - провозгласил Арлекин, стоя лицом к кошмару. - Вот сущности Ид, коего ты величаешь Оно!
Король дважды хлопнул в ладони - обесточил город и потушил пламя. Кошмар ему порядком надоел. Он устало потер веки, а тем временем, как зажигалки, вспыхнули свечи тронного зала.
- И кто же ты? - проронил Валентин.
- О, боже! Сколько еще раз мне суждено услышать этот тупой вопрос?! - скоморох запричитал в потолок, будто король не мог услышать. Паяц обернулся и учтиво исполнил реверанс. - Я великий спорщик. Продолжим? Или будем тупить? Хочешь, покажу сновидение про сиськи? Хочешь, это будут Анины?
Валентин побелел, как мрамор трона. А скомороха это только раззадорило.
- А чего ты застеснялся? Я же сказал, что знаю о тебе все, вплоть до вспышек видений. И нечего тут стесняться - у нее замечательная грудь. Ну?.. Чего притих? Не можешь позволить себе распущенность даже в мыслях? Да у Вас, батенька, комплексы.
- А у тебя всего одна голова, но и та лишняя!
- Для себя присмотрел? Не жадничай. А лучше - не бреши. Ты знаешь прекрасно, что если заставишь меня замолчать - этим накажешь самого себя. Я - твоя объективность. Когда ты выгнал меня - твоя жизнь превратилась в затворничество. Ты только и делал, что корпел над тремя чертовыми фигурками, хныкая от обиды, - Скоморох взмахнул рукавом и маска Арлекина превратилась в маску Пьеро; две синие капли повисли на щеках: - "Ыыыыы!.. Меня все бросают!.. Ыыыыы!.. Ни кто не ценит родство, любовь, дружбу. Когда я был малолетним, отец ушел из семьи, и я долгое время считал, будто чем-то его разочаровал... Хлюп-хлюп... Когда я был подростком, Вероника решила, что мы не подходим друг другу. Я принес в жертву гордость и достоинство своей любви, встал на колени, вымаливая пощады. Из-за этого она запретила даже звонить... Хлюп-хлюп... Когда я стал взрослей, Саня, - друг детства, - дал четко понять, что деловые встречи интереснее. Разве так можно, ведь нас связывало столько лет общения... Хнык-хнык...". Что, Ваше Ничтожество, не было такого?!
- Для чего мне об этом постоянно вспоминать, ирод?! Зачем ты изводишь меня?!
- Это ты изводишь себя! Это ты придаешь всему роковое значение и фатальность! Очнись! Боль уже в прошлом! Хватит ее бояться! "С каждым разом разочарование ранит меня все сильнее. Я получаю из таких уроков опыт, но теряю наивность, становлюсь черствее и циничнее. Калечится вера в праведность доверия, честности, сострадания, равенства, справедливости", - это ведь цитата из тебя! Хочешь, я тебя пожалею - ах бедненький! Бедненький ты мой!.. Мозгов нихрена нет!..
Король решил проучить наглеца. Собственноручно. Он толкнулся от подлокотников... но в этот момент выметнулись ремни безопасности. Они гадюками перекинулись крест-накрест, охомутали шею, локти, запястья; опоясали и запеленали ноги вплоть до сапог. Мотая головой, Валентин побагровел от усилий, но не смог оторваться от трона.
- Я тебя уничтожу!
Ремень закляпал рот и перетянул лоб. Затылок прижался к подголовнику, и тот откинулся; нахлынул мираж стоматологического кабинета. Появились врачебные инструменты, разных жутких форм, развешенные под руку дантиста. Многоглазая лампа вспыхнула прожектором, ослепила. Пытаясь отвести глаза, Валентин заметил шприц на стерильном столике.
Маска Арлекина улыбается теперь зловеще. В белом халате, он медленно подошел к пациенту.
- Что ты сейчас чувствуешь? Ты чувствуешь страх. Все потому, что дракон еще жив. Он затаился, и ты рад его не замечать, но не можешь. Он не дает тебе спокойно жить, он постоянно держит в напряжении. И этим ты кормишь его. Ты платишь ему дань за то, что он делает тебя несчастным. И тем самым оправдываешь себя, сбрасывая логическую вину на чудище. Мне кажется, ты болен. Но возрадуйся! У меня есть лекарство.
Валентин замычал громче и задергался головой.
- Да-да, ты конечно же вне себя от счастья. Если бы не ремни - расцеловал бы меня.
Арлекин поднял шприц, стрельнул струей из длинной иглы.
- Это лекарство называется "Слезы Души", - пальцами в белых перчатках Арлекин грубо раздвинул веки пациента; он склонился со шприцом над вытаращенным глазом, с мечущимся от паники зрачком. - А суть его в том, - доктор перешел на полушепот, - что сейчас ты увидишь будущее...
Дрожащая капля сорвалась с кончика иглы, растеклась по зрачку, влилась в слезник.
Видение перенесло в плетеное кресло на светлой веранде. Весенний воздух благоухает цветением. От ветерка колышутся ситцевые занавески; дуновение приятно овевает кожу, щекочет до сладких мурашек. На столе, застеленном кружевной скатертью, поставлен радиоприемник; звучит трогательная музыка, и сердце откликается умилением.
Под эту музыку танцует девушка - она с Валентином вдвоем на веранде. Юноша с нежностью любуется ее танцем. Он знает точно, что перед ним - самый родной человек на всем свете. Что они вместе уже давно. Они счастливы. Оба. И в этом нет сомнений. Он знает, что она любит песни о возвышенной любви, и порой напоминает, что слушает музыку танцем. Она всегда вальсирует с улыбкой и закрытыми глазами.
На ее волосах желтый венок из одуванчиков; и тюль будто тянется, чтобы прикоснуться к светлой девушке...
0.9
Восходящее солнце затопило комнату светом; в солнечной ванной омывается занемевшее тело юноши - он распластался в кресле-качалке перед эркером. Веки затрепетали. Валентин изо всех сил попытался удержать счастливые грезы; но лучи коснулись глаз.
Пробуждение показалось телепортацией - мгновение назад вокруг была веранда. Не просто виделась, а была. Был осязаем ветерок, была музыка. И была девушка. Самая родная на свете. А здесь, наяву, ее ощутимо нет. И даже лицо не сохранилось в памяти... Попытки воссоздать ее образ завершились тоской столь сильной, что заныло сердце.
Запрокинув голову на подголовник, Валентин стал покачиваться в кресле. Странные чувства захлестнули его - разочарование утраты оказалось слабее радости от встречи. И сердце не ноет, а щемит от трепета, когда разум смеет предположить, что счастье возможно в реальности. Даже странными кажутся сомнения.
Отрешенно раскачиваясь, юноша смотрит в потолок. Постепенно он замечает, что в поле зрения попадают статуэтки на трех полках. Валентин уперся мысками в пол; стал разглядывать свои творения. И от этого оборвалась тонкая нить, связывавшая душу со сновидением.
Валентин услышал гул автострады, крики детсадовской малышни - до этого сознание воссоздавало тишину космического вакуума. Но теперь, когда рассудок пришел в действие, его ошеломило озарение.
- Вы те, кто сделали мне больно... Вы те, кого я боюсь... Боялся!..
Валентин вскочил из кресла, подставил табурет и встал на него; голова поднялась над полками. Юноша взял в руки фигурку девушки. Палец коснулся деревянного лица, а сознание - воспоминаний о Вике.
- Это не она. Ты - не та, которую я видел на веранде. Зачем же я убивался по тебе?..
Прошлое предстало глупым сном. Настолько глупым, что Валентин засмеялся. Но смех получился нервный.
- Я знаю, как перестать вас бояться, - Валентин окинул троицу взглядом. - Я встречусь с каждым.
В наушниках зазвучала трогательная музыка скрипки и виолончели; плавно, в их игру влилась мелодия рояля. С таким аккомпанементом кладбище предстало умиротворенным.
Небесный океан безмятежен. Облачная регата остановилась, замерла в штиле - опали белые паруса. Шлейфом траурных сарафанов лежат на земле тени распятий и надгробий. Валентин шагает мимо не спеша; смотрит на даты, считает года жизни. Портреты на памятниках напоминают о людях, чьи черепа уже не похожи на лица.
- Тлен... - проронил юноша. - Вот чем мы становимся в итоге.
Печально смотреть на могилы поросшие бурьяном, на кресты с облупленной краской... Может, их постигло забвение, может, оборвалась родословная... На памятниках он видел лица женщин, мужчин, подростков, детей. За оградками воссоединялись семьи... И в этом Валентин нашел странный покой - жизнь перестала казаться такой уж значимой. Все эти сплетни, склоки, ссоры... Обиды, осуждения... Убеждения, чувства правоты и справедливости... В конечном счете, - для всех нас, - суета жизни заканчивается тишиной гроба.
- На что же тратить отведенное время?..
Здесь, в пригородной рощице, длится одно из столетий покоя. И время ощущается иначе, не так, как обычно. Стоит взглянуть на наручные часы, как появляется ощущение обмана - ведь это всего лишь стрелки, которые вращаются между цифр. Лишь условность, из-за которой мы спешим и торопимся успеть, считая существенным все то, чего добиваемся. Но время на часах, всего-навсего, стереотип.
Чувствуется, как кладбище лишает тревожный разум категорий важности, значимости. Здесь прощаются ошибки прошлого - о покойниках не говорят плохо... Пожалуй, именно прощение - дар ангела Смерти.
С этой думой Валентин замедлил шаг и остановился; снял наушники. Сквозь лабиринты оградок он подошел к той самой калитке. За ней скульптура ангела, скорбящего возле могилы, в которой покоится отец. Сын отодвинул щеколду и вошел.
Валентин не часто бывал здесь по своей воле. Ни разу, если задуматься. Он приходил только с матерью, по церковным праздникам... Порой, она плакала над могилой бывшего мужа, будто не сама настояла на разводе. А сын не чувствовал ничего, кроме недоумения - зачем ему участвовать в этой дани традициям. Ведь его ни что не связывает с отцом, кроме отвращения. Если бы не мать, сын не оказался бы здесь ни разу. Но вот он пришел сам.
В его руках три подарочных пакета. Два он поставил на землю, а из одного достал деревянную фигуру горе-мужа, горе-отца, горе-писателя. Валентин опустил статуэтку на мраморную плиту над гробом и постелил пакет на траву. Сын уселся напротив папы.
На памятнике нет фотографии и надписей - об этом покойный просил своего брата в предсмертной записке.
"Я чувствую, как приближается эпилог моей жизни. И я знаю, что мне не оправдаться за свои деяния. Мой брат, ты последний, кого я могу просить. Передай мое наследство Валентину. Передай Наташе мое последнее "прости"... Нет. Скажи "прощай". Я желаю ей не вспоминать обо мне.
Брат мой... Я уже несколько месяцев коплю на похороны... Попытайся понять, что я уже смирился. Прости и ты меня. Прости за все. Если не сможешь, оставь деньги себе. Пусть они пойдут на пользу.Если согласишься исполнить мою последнюю просьбу - передай заказ, который я составил для похоронного бюро. Их визитная карточка вместе с деньгами. Они накроют мой холм мраморным одеялом, где не будет никаких слов. Ни единой буквы. А рядом со мной будет поставлен памятник моей Музе... Я загубил нас обоих...
Я жил погано, брат. Помоги умереть красиво".
Валентин сорвал травинку, выбросил.
- Папа.
Вымученное слово горчит на языке, и странное чувство бередит сердце, заставляя продолжать:
- Позавчера я рисковал жизнью. Это произошло в фитнес-клубе, куда я устроился работать. Я думал, что новые сотрудники не простят мне этой глупой выходки. По правде говоря, то, что я нахожусь сейчас здесь, я считаю такой же глупостью. Я пришел разобраться в своих чувствах к тебе. Я буду откровенным с тобой. Большую часть сознательной жизни, я боялся уподобиться тебе, ненавидя твои гены и фамилию. Я поселился в твоей квартире только для того, чтобы не мешать маме строить личную жизнь. Я сделал капитальный ремонт, чтобы стереть все твои следы. Выкинул всю мебель, сжег твои черновики. И сегодня я принес тебе достойный подарок - свою правду. Посмотри, каким тебя запомнил сын.
Деревянный человечек на могильной плите выглядит как живой. И Валентин смотрит на него, как на мишень; пристальным взглядом, стиснув губы.
- Я принес тебе свою правду. До невозможности бесхитростную и простодушную. Детскую. Правду ребенка, которого ты бросил.
На ве?ках засверкали слезы.
- Я тебя...
"Ненавижу! Ненавижу!"
- Я... Тебя...
Валентин понурил голову. Душа против... Стоит ли ее заставлять?..
- Я тебя прощаю...
В груди засияло солнце. Сердце забилось в ритме радости. Рассудок удивляется: "Почему же так?", но душа знает ответ. Примирение. Вот чего Валентин желал втайне от самого себя. Внезапно сын осознал, что не торопиться уйти.
- Папа...
Так мало осталось в памяти о счастливом детстве. Но Валентин помнил, как ребенком говорил слово "папа", а не "отец".
- Дядя хранит у себя твое посмертное произведение. Ультимус - "Последнее слово". Знал ли ты, - когда давал имя своему творению, - что оно станет заключительным?.. Ты не просил отдавать его в печать, и оно до сих пор лежит в столе. Знаешь... Я тут подумал, что мне будет интересно его прочитать... Я готов узнать твою правду...
Валентин отвел рукав, чтобы взглянуть на часы.
- Ладно. Мне пора идти. Пока.
Валентин слушал музыку, когда маршрутное такси везло его в запретный, но незабытый микрорайон, где жила Вика. Юноша сразу вспомнил пейзажи; вспомнил и трепет, с которым ездил этой дорогой на свидания к возлюбленной. Это было много лет назад, но воспоминания не потускнели; захотелось ухмыльнуться над прорвой потерянных сил, выброшенных на попытки забыть ту, минувшую жизнь.
Полчаса назад он звонил Вике:
- Прости. Я все-таки позвонил тебе. Вопреки данному тебе обещанию.
- Валентин!.. Я так рада тебя слышать! Я вспоминала о тебе на днях...
- Я хочу встретиться с тобой. Это не займет много времени. Мне нужно извинтиться. Даю слово, что это в последний раз.
- О чем ты говоришь? Это я должна извиняться. Я была грубой и жестокой. Прости, Валя... Мне очень жаль...
Юноша попросил водителя остановиться у дома, номер которого он отчетливо помнил; Валентин зашел во двор, который почти не изменился.
- Дежавю...
Наваждение прервалось, когда он в растерянности остановился перед железной дверью подъезда - забыл код домофона. И от этого улыбнулся.
- Что-то да стирается.
Магнитный замок запищал и дверь открылась. Валентин пропустил выходящего жильца и зашел сам. В кабине лифта, он обнаружил еще одно забавное открытие - на какой этаж подниматься? Юноша ткнул кнопку рядом с цифрой 11 и стал смотреться в настенное зеркало. В его руке теперь два пакета; а когда будет возвращаться, останется последний.
На одиннадцатом этаже не оказалось звонка с номером нужной квартиры; Валентин едва удержался от смеха и стал подниматься на двенадцатый. "До чего же забавно понимать, что драматизм горьких воспоминаний явно преувеличен. Как гора с плеч...".
Юноша с легким сердцем нажал звонок; в тишине предбанника щелкнул замок и прозвучали шаги девушки. И вот состоялась встреча. Валентин с восхищением увидел, как расцвела Вика; и не почувствовал прежнего трепета влюбленности.
- Ты стала еще прекрасней, - галантно заметил юноша. Улыбаясь, он притянул ее пальцы для легкомысленного поцелуя. Губы остановились над обручальным кольцом. Спустя секунду, Валентин опустил ее ладонь. Его улыбка стала теплее.
- Поздравляю.
- Спасибо... А как... у тебя?..
- У меня все впереди. Вне всяких сомнений.
- Ого!.. Заинтриговал. Зайдешь на чашечку кофе?
- К сожалению, у меня нет времени. Сегодня мне предстоит еще одна встреча. Я заехал только чтобы подарить тебе одну вещицу. Как друг.
Валентин достал из пакета деревянную статуэтку девушки. Вика взяла ее с интересом; стала рассматривать лицо, щупать волосы, водить пальцем по миниатюрным плечикам. Юноше польстило, что его творение впечатлило, что заслужило долгое внимание. Он не мешал Вике любоваться своим подобием; прекрасным, в представлении мастера.
- Неужели ты сам сделал?
- Да.
- Я не знала, что умеешь такое... А ты давно начал учиться?
- Я занимаюсь резьбой по дереву еще со старших классов школы.
- Почему ты не показывал свои шедевры раньше?
- Не был уверен, что это шедевры.
- Она прекрасна!
- Я сделал ее пару лет назад, после... ну... после нашего расставания. Стало много свободного времени... вот и увлекся. Я хотел вложить в нее свои чувства без остатка; я творил с ощущением нежности, когда вспоминал натурщицу, хех... Но когда закончил - вместо ответной нежности увидел боль во взгляде своей скульптуры... Знаешь, я думаю ты была права. Мы просто не подходили друг другу. Я был слишком уперт в порывах спасти наши отношения. Я заслужил твою грубость. Иначе бы я так и не проснулся. Прости, что вынудил тебя рубить с плеча...
Ненужный поток слов был остановлен объятиями Вики. Слезы упали на его плечо.
- Валя... Какой же ты хороший... Я так давно хотела увидеться с тобой, но боялась бередить твои раны... Я ругала себя за то, что потеряла такого близкого человека. Причинила боль... Я думала, что ты меня ненавидишь. Это было бы справедливо... Но я так хотела верить, что однажды мы помиримся... Просто помиримся...
- Судя по всему, время настало и мы готовы к этому. Теперь прошлое перестанет тяготить нас обоих, и нам будет легче посвящать себя новой любви.
- Добрый день. Где Вам будет удобнее расположиться: в курящей или некурящей зоне?
- Некурящей.
- Сюда, пожалуйста.
- Будьте любезны, принесите бокал белого полусладкого сразу.
- Сию минуту.
Официант оставил меню и удалился.
Последний подарочный пакет Валентин поставил рядом с собой, занимая столик в кафешке для встречи с другом. Как всегда, Саша задерживается. Но сейчас это оказалось кстати. Валентин сделал глоток из бокала и с наслаждением почувствовал, как расслабились мышцы. Особенно плечи; стоило их опустить, как в голове появилась приятная легкость. Юноша посмаковал вино, и в животе стало тепло. К этому моменту официант подал на стол салат Пасто Риссо с курицей в сливочном соусе и кусочками апельсиновой мякоти. Затем поставил глубокую тарелку - крем-суп из шампиньонов ароматом взбудоражил ноздри, и Валентин принялся за горяченькое.
Когда дошло до поджаристого картофеля с розмарином и свиных медальонов, юноша ощущал себя на седьмом небе. Прием пищи превратился в неземное удовольствие, тогда как в обычные дни он больше похож на поглощение еды.
Последний глоток осушил бокал. Валентин устроился в кресле поудобнее, стал слушать фоновую музыку, которая понравилась. Ожидание встречи оказалось приятным. Незаметно, в голове завелись мысли о снах; юноша подумал об арлекине. "Может это альтер эго?.. Нет. Не то... Может доппельгангер, как мистер Хайд доктора Джекила?.. Да ну брось... Единственное, что я могу утверждать, - положа руку на сердце, - я во многом с ним согласен. Когда он говорит, у меня складывается впечатление, что это я говорю сам с собой... Это чувствуется".
В кафе зашел молодой человек в солидной одежде; более солидной, чем удобной. Валентин встал, чтобы Саша нашел куда идти. И вот друзья встретились за столиком; Валек и Саня пожали руки. Валентин позволил себе порыв души - приобнял, похлопал по спине. Он ощутил скованность друга, но добродушная улыбка осталась на лице. "Сколько времени прошло - отвыкли..."
- Очень рекомендую попробовать свиные медальоны, - посоветовал Валентин, усаживаясь за стол.
- Я ненадолго.
Будто бы сердце уколола иголочка, но Валентин не стал обижаться. И так понятно - былое быльем поросло. Уже нет прежней дружбы и не будет, как тех беспечных мальчишек, которыми они были. И надо смириться с переменами, чтобы помириться с душой.
Александр сидит в закрытой позе: скрестил ноги, собрал пальцы в замок. Он похож на руководителя, который собирается вежливо намекнуть подчиненному о сокращении.
- Ты извини, я задержался на совещании, поэтому опоздал...
- Да ничего страшного.
- По какому делу встреча?
- Саш, мы ж друзья. Помнишь?
- Да. Извини. Где у них меню бара? Мне нужно переключиться с работы.
- Неужели это стало так сложно?
Александр насторожился:
- В смысле?
Валентин почувствовал, что задел больное.
- Много работаешь?
- Это да!.. Полгода на полной ставке в банке. Вся моя жизнь теперь работа и семья.
- Семья?!
- А! Я ж не говорил - я с Дашкой расписался.
- Ничего себе. Давно?
- Год назад. Ну а что - мы два года до этого встречались! Вот она и начала мне мозги промывать на счет свадьбы, ха-ха!.. Кхм...
И хотя Саша попытался пошутить, шутка вышла такой неискренней, что встала комом. Да еще этот неловкий момент - о свадьбе стало известно тому, кто не был на нее приглашен... Валентин пришел к мысли, что скоро друг начнет жалеть время, потраченное на встречу. Нет причины затягивать посиделки; юноша потянулся за подарочным пакетом.
- А помнишь как мы играли в "Дурака"? - ни с того ни с сего спросил Саша.
Валентин замер.
- Помню, конечно. Это было нашим любимым занятием.
Из нагрудного кармана пиджака Санек достал колоду бумажных карт и стал перемешивать.
- Может сыгранем?
- Давай.
В прошлом, они посвятили "Дураку" много совместного времени. Саша любил запоминать карты и просчитывать вероятности; а Валентин видел спектакли, которые удача показывала в каждой партии - то она была на стороне одного игрока, то ветрено уходила к другому. Будто незримый дилер, игра сама начинала играть на азарте картежников. Иногда она подкидывала хорошую карту, а потом заставляла пожалеть о самонадеянности; а порой дарила победу на последнем ходу, при "полном веере" на руках.
Вот с таким опахалом и начал Валентин партию. В их колоде не 36, а 54 карты - так им нравилось больше. Для джокеров они придумали правило - цветной бьет любую карту красной масти, черно-белый бьет крести и пики. Джокером можно отбить даже козырной туз, но и его самого кроет любая карта того же цвета. С начальной раздачи в руку Валентина пришел цветной клоун.
В конце очередного хода, Саша добрал карты из колоды и скривился:
- Ну что это за хлам?..
- Ходи с "наших".
- С "наших", говоришь... Ну держи тогда: тройбан, еще тройбан, и еще бубновый... О! Семёрик! На! Еще на! И вот тебе козырек напоследок!.. Ты погляди... откидался... Карта-то хорошая. Семерка козырная есть. Может, возьмешь?
- Ха-ха!.. Не надо мне троечки свои впаривать, хе-хе.
- Хех... Впаривать... Это ты еще не видел, как люди впаривают. Я такого на работе насмотрелся... У нас на планерке начальник отдела говорит так: "До тех пор, пока лох не подпишется, облизывайте его, как сахарного. Смотрите в глаза так, как будто мечтаете его поцеловать, затащить в постель и трахнуть. Подпишет - считайте, что трахнули. Идите курить и забывайте про него напрочь!.. Пока он не облажается, и не накапают проценты. Эти проценты - ваш хлеб". К счастью, я скоро перейду в другой отдел, и буду работать с VIP-клиентами, а не с населением. Времени свободного, правда, станет еще меньше... Но хоть с деньгами станет попроще. Возможно... Если моя надумает дите завести... А она рано или поздно надумает!.. Придется делать харакири...
- Сеппуку... Правильно говорить - сеппуку, а не харакири...
- Один хрен... Опаньки!.. А вот и девяточка!.. Сам-то как?
- Я?.. Да потихоньку... Живу, как живется.
- Кем работаешь?
- Админом в спортклубе.
- Мм... Метишь в управляющие?
- Хах!.. Сань... За последние дни я позабыл об этом напрочь...
- Женщина?.. Иду с червовой дамы. Мельче нет.
- Хо! Вот так совпадение! Речь о даме - и козырная тут как тут. Придется взять... А колоды-то уже нет... И да - ты прав. Дело в даме.
- Козырная?..
- Самая что ни на есть.
- Поздравляю...
- Рановато...
- Нафига ты тогда здесь со мной сидишь, а не с ней?
- ... Хм.. Хорошо сказал...
- Сказать-то легко. А дерзать-то тебе...
- Притормози. Я все понял. Как только - так сразу.
- Так держать... Ну что? У нас с тобой по одной карте в руке. Твой ход. Начинай.
Валентин опустил на стол цветного джокера. Саша заглянул в глаза оппоненту; ухмыльнулся и положил черно-белого клоуна напротив.
- Ничья.
По спине пробежал холодок. Валентин уставился на двух джокеров. На мгновение, он ощутил присутствие арлекина здесь, наяву: в дружеском совете, в финале карточной игры. "Эти докеры - знак", - мелькнула строчка мысли.
Но для Саши это было не больше, чем совпадение. Он покрутил янтарный виски в стакане, позвякивая кубиками льда; сделал глоток.
- Давно я так не расслаблялся... Работа держит в постоянном напряжении, жена держит в постоянном напряжении. Чуть что - скандал. Быт сожрал всю радость отношений. Общение, как рутина. Как по расписанию, летаем раз в год то в Турцию, то в Египет. Там, кроме как преть, больше нечем заниматься. Но моей нравится, так что вынь да полож ей на расчетный счет!.. Я бы уже давно мотоцикл бы купил, вместе бы рассекали по ночной Москве... Но уже давно нет той влюбленности, сексом занимаемся, как по графику. Вот нахрена все это надо? А по-другому уже не получается. А так хоть что-то. Хоть какие-то стабильные отношения.
- Это лучше одиночества...
- Какое там одиночество?! У меня ж работа. И автомобильные пробки. Я когда в будни домой возвращаюсь, мечтаю только об одном - пожрать-посрать-поспать. Знаешь, дружище, пока ты звонил, у меня оставалась хотя бы надежда вырваться. А я тебя динамил и динамил... На кого я стал похож?..
Валентин выставил перед другом подарочный пакет. Не говоря лишних слов, юноша поднялся, дружески хлопнул растерянного Сашку по плечу, ставя в отношениях запятую вместо точки:
- Созвонимся, дружище.
- Ты куда?
- Исполнять твой совет.
- А... Тогда поспеши.
В седьмом часу Валентин зашел на парковку фитнес-клуба, обошел красный автомобиль и зашел в вестибюль.
- Привет, Настя. А где Света?
- Привет... Отошла деньги положить на мобильный. А что?
- Ничего, просто так спросил. Я по делу зашел. Извини что отвлекаю, но не могла бы ты дать мне телефоны наших инструкторов.
- Вот... Что-то случилось?
- Ничего такого. Хочу позвонить Алексею. Так... 8... 916... угу... сохранить... Все. Записал. Извини что побеспокоил. Ну, пока.
Раньше, чем девушка опомнилась, юноша вышел за стеклянную дверь. Не останавливаясь, он обошел красную машину... за рулем которой сидел Антон, отдыхая с закрытыми глазами. В тишине автосалона телефон просвистел SMS-кой, словно подзывая пса. Антон поторопился взглянуть на экран... но нет - это не письмо от Насти. Всего лишь долбанная рассылка рекламы.
Ждать было тяжело. Сердце разрывалось. Словно весь день он провисел на краю пропасти; и до сих пор не сорвался не забрался. Антон стал листать переписку, которую трепетно хранил. Сколько эмоций в первых письмах! Сколько чувств в этих смайликах! Да, он не поэт. Он черствый циничный пацан, сердце которого взбередила улыбка Насти. "Привет, Смайлик!", -говорил он ей когда-то, потому что она наполняла его жизнь позитивом. А сейчас... все в подвешенном состоянии. И очень паршивом.
Время тянется невыносимо долго. Еще четыре часа ждать, когда у Насти закончится смена. Антон обещал себе вытерпеть, не пороть горячку - правильней будет поговорить после работы, а не во время. Но теперь он думал иначе, изводя себя сомнением.
Он увидел, как Света вернулась к фитнес-клубу и зашла в вестибюль; солнечный зайчик сверкнул на стеклянной двери. И тогда в голову пришло решение, которое Антон отказался обдумывать. Он выскочил из автомобиля и забежал в здание; Настя сразу стала прятать глаза, игнорировать.
- Свет, привет.
Света растерянно улыбнулась Антону.
- Привет.
- Можно тебя попросить об одолжении? Мне надо с Анастасией поговорить тет-а-тет. Отпустишь ее минут на десять?
- ... Конечно...
Отчужденно, Настя стоит спиной к Антону, и он чувствует, будто решается его судьба. Она собрала распечатки, постучала ими, выравнивая; убрала в стол. Юноша смирился, что она так и будет заниматься пустяками, чтобы он понял насколько противен.
- Насть. Это в последний раз, когда я прошу поговорить. Пожалуйста.
Она повернулась к подруге...
- Я ненадолго.
...и обошла стойку администратора, чтобы последовать за Антоном на улицу. Там он указал на новенькую иномарку эконом-класса.
- Нравится?
- Ты себе машину купил?
- Да.
- Симпатичная. Давно?
- Сегодня.
- Поздравляю.
- Пойдем, посидим?
В салоне приятно пахнет обшивка. Здесь тише, чем на улице; но от этого на душе не легче. Антон положил ладони на кожаный руль, сжал кулаки и отпустил, решаясь заговорить; не зная как начать.
- Я все же купил машину... Пришлось, правда, влезть в долги, но я их скоро отдам. ... Может прокатимся немного?
- Я на работе.
- Я тебя услышал... Ты знаешь, на самом деле тачка мне не нужна.
- Зачем тогда купил?
- Была у меня одна розовая греза... Хотел тебя на машине до дома подвозить.
- Перестань... Хватит уже...
- Знаю, что хватит. Короче... Ключ - в зажигании, документы - в бардачке. Прощай, Настёна.
Он открыл водительскую дверь и подался наружу; Настя схватила его руку.
- Я не приму такой подарок!
- Пусть тогда стоит здесь, пока не эвакуаторщики не заберут.
- Антон, сядь!
- Хватит уже.
- Антон! Пожалуйста. Я прощу тебя...
Он вернулся, но казалось, что отчаявшаяся душа осталась где-то далеко. А Насте понадобилось время, чтобы успокоиться трепещущее сердце.
- ... Ты думаешь, что я жестокая... Ты сам так говорил. Это действительно так... Но я не хочу, чтобы это продолжалось. Я так больше не могу. Мне больно делать тебе больно. Но я не знаю, как по-другому! Наши отношения извели меня, они извели тебя... - слезы потекли ручьями. - Послушай!.. Я плохая!.. Я на самом деле плохая!.. Тебе нужна другая девушка, нежная и отзывчивая. Забудь меня!.. Забудь как страшный сон и найди свою настоящую половинку!
- Половинку... Не нужна мне половинка... Я целиковый. Не верю я в судьбу, и не верю, что сердце можно обхитрить. Можно сколько угодно дурачить себя и других, но когда тянет к конкретному человеку - глупо искать замену.
Девичьи губы задрожали, и она не смогла продолжить разговор.
- Настя... Я прекрасно понимаю, что тебе нужен жених побогаче. И я считаю, что ты абсолютно права. Ты целеустремленная, а я разгильдяй. Я не сомневаюсь, что ты найдешь достойного мужика, который станет примерным отцом для твоего ребенка... твоих детей. Я просто лишний, я тебе мешаю. Ты хорошо сказала: "Мне больно делать тебе больно". Мне тоже. Я тебя отпускаю. Ради нас обоих. Больше не побеспокою. Но я не забуду тебя, как не проси.
Всхлипы стали перебивать и без того дрожащий голос девушки:
- Ведь так... Будет лучше?.. Правда?..
- Конечно. Если у тебя душа ко мне не лежит, не надо жалости.