|
|
||
История одной непростой девушки, рассказанная ею самой. Читать лучше после "Рыжей феи", "Дочери ветра" и сериала "Руны и литеры". | ||
По стене ползёт кирпич Посвящается персоналу ГКБ ?68.
С благодарностью и уважением...
Ничего общего с Вашим достойным учреждением,
кроме медицинских терминов, в рассказе нет.
Любые совпадения случайны.
Но вдохновение - из Ваших стен!
Сейчас я нахожусь в сложной ситуации. Одна огромная глава моей жизни осталась позади, а впереди может не быть вообще ничего... И как же я пришла к такому? Вот и попытаюсь сейчас разобраться, коль скоро образовалось у меня столько свободного времени...
Вспоминаю, как пыталась обойти все комнаты нашего замка. Как прикидывала: наша семья делится либо на рыжих (папа и сестра) и белокурых (мама и я), либо на синеглазых (мама и сестра) и зеленоглазых (папа и я). А если так, то какое из этих двух делений правильное? С ранних лет у меня было глухое ощущение, что старшая сестрица в обоих случаях на месте, а я как бы лишняя. Сверхплановая. Мною никогда столько не занимались. То ли я их отпугивала своей замкнутостью и самодостаточностью, то ли я отдалилась от мира и научилась занимать себя сама, поскольку со мной особо не общались. Во всяком случае, мне всегда было лень подстраиваться под ожидания окружающих...
- Вероника, как тебе не надоест целыми днями вертеться перед зеркалом? Учись творить добро, не трать свою жизнь на суету!
- Мама, я не суетна, - козыряю я взрослыми словами, - я просто слишком хорошо усвоила то, что узнала о славном роде Стоун-Вайолет!
Им меня не понять. Кажется, во всём замке одна я - настоящая.
Школа у нас считается очень хорошей, а класс, в сущности, сборный. От самых простых ребят до детей "первых лиц". У меня в одноклассниках - сын главы тартанского государства и даже одна настоящая царевна. Аудубон Аргайл, правда, рыжий, как и моя сестрица, но ведёт он себя скорее так, как стараюсь вести себя я. С чувством собственного достоинства, сознания, что ты не кто попало, а наследник древнего рода. Только окружающие почему-то воспринимают это как высокомерие.
В числе других настроена против Аудубона и настоящая царевна Молли Стронгвинд - дочь грозного царя Ветра. Вот она - такая же, как Пиндавсика. Ни малейшего понятия о манерах, просто чертёнок с пушистым хвостом. С двумя, точнее, светлыми "хвостиками", которые перевязывает ленточками. И вот таких вот обожают родители, обучают волшебным искусствам и завещают титулы! Молли, между прочим, тоже не единственный ребёнок в семье. И сестра у неё - старше, а царь Ветер сделал наследницей Молли!
Ну и ладно. Не нужна нам ваша магия. Слава Богу, у меня светлые волосы и нормальное, не мистическое имя. И хоть я, может, не буду так хороша, как моя маменька - но всё-таки меня заметят и поймут, кто здесь настоящая леди. Все поймут, в том числе всякие рыжие и с мистическими именами. Обоих полов.
А то вот Молли учится играючи, но у неё и в голове ничего толком не застревает. Идёт она на экзамен, шпаргалок принципиально не пишет, тетради оставляет дома. В итоге она вынуждена списывать из чужих тетрадей - с чужими ошибками, помноженными на собственное непонимание чужого текста.
Я, кстати, списывать не даю принципиально. И с отстающими, в отличие от Молли, не занимаюсь. У меня не хватает терпения, мне кажется, что мои соученики - просто инопланетяне, что у них мозги собраны из каких-то не тех, что у меня, деталей. И потому эти ребята не в состоянии увидеть главное. Выразить одну величину через другую. Перестать зацикливаться на примерах к правилу...
Где-то как-то могу помочь только Аудубону. Потому что с Молли они общаются исключительно в терминах взаимных подколок и подначек. А учится наследник Аргайлов посредственно, отвлекается на спорт и военно-исторические игрища. Всё равно я стараюсь, чтобы он не бездумно списывал мои работы, а что-то ещё и понял, и зафиксировал в памяти... Иногда Аудубон ходит к нам домой, и я с ним занимаюсь. Пиндавсика такая глупая, что даже не дразнит нас "женихом и невестой". По-моему, я всегда буду взрослее старшей своей сестрицы...
Хуже то, что Аудубон раздражает моих родителей. Они говорят, что друзей надо выбирать не по знаменитым фамилиям, а по душевным качествам. А у молодого Аргайла, мол, гонору до самого Лондона, а ума и доброты с маковое зёрнышко. Я на это заявила (и повергла маму с папой в ужас):
- Ну и ладно, есть от чего плясать, а там, глядишь, к двадцати годам я его воспитаю!
Пиндавсика меня никогда не поймёт. Она, как и Аудубон, носится в свободное время с какими-то компаниями. Меня они очень привечают, но я сама не рвусь. Детский сад - скакать верхом, лазать по деревьям, разыгрывать какие-то нелепые сцены... Жалко, что это нравится и Аудубону. Но у него в клубе, по крайней мере, лошади не на палках, костюмы не из марли и вообще всё прилично и красиво. Напоминает тот мир, откуда родом все наши старинные семьи. Тот мир, в котором я хотела бы жить. Но приходится привыкать к технике, ко всеобщему равенству, играть по чужим правилам. Хорошо же, я переиграю всех!
В один какой-то год папа отправил нас с Пиндавсикой в лагерь на невероятно далёкий остров. Там у нас сколотилась компания, которую я старалась не ломать. Но сейчас, уже будучи взрослой, я не смогу назвать имени ни одного наших тогдашних приятелей. Пиндавсика - так та до сих пор с некоторыми общается. И говорит мне:
- Вероника, ну как же ты можешь не помнить ничего о том замечательном лете? Ведь там были настоящие приключения, мы не понарошку сражались со злом...
Кажется, она и впрямь в это верит. Но я-то не так глупа!
Аудубон после отъезда Молли сильно заскучал. А я задумалась. Правда, что ли, что если мальчик лупит девочку портфелем - на самом деле она ему страшно нравится? Меня никто не задирал уже давно - отучила. Никто не мог похвастаться, что видел меня в слезах. А отругивалась я - словно кислотой брызгала. Отстали. Но сейчас я впервые начала об этом жалеть...
Я стала чаще ходить с Аудубоном в его клуб. Младший Аргайл исправно провожал меня до замка, но разговоры наши вертелись исключительно вокруг учёбы и клубных занятий. Ничего личного.
Так продолжалось три месяца. Потом началось лето. Мы с Пиндавсикой уехали из страны. А первого сентября я узнала, что Аудубон с нами больше учиться не будет. По слухам, герцог Аргайл отправил сына за границу. Не то по культурному обмену, не то перестало устраивать качество образования на Родине...
Через некоторое время я получила от Аудубона письмо. В нём были совершенно потрясающие новости. Наследник Аргайлов учился теперь в Гермайдии, в Академии пана Кляксы.
"Мне, - писал он, - просто захотелось сменить нашу рутину на жизнь, полную волшебства. Но оказалось, что меня туда направил сам Бог. Даже отец обрадовался, что не отговорил меня от непатриотичного поступка".
Суть была в том, что Молли, покинув Тартанию, поступила в ту самую Академию. Для этого царевне пришлось переодеться мальчишкой и назваться именем на букву "А". Недолго думая, она выдала себя за заклятого приятеля - Аудубона Аргайла. Афера вскрылась только с появлением настоящего Аудубона. Его отец утащил самозванку в Тартанию и грозился заточить в башне собственного замка. Но младший-то Аргайл понимал, что папочка просто заговаривается от гнева. Хоть герцог и председатель Государственного Совета - никакого замка у него нет в заводе. И вот Аудубон просил меня разузнать, что сталось с Молли, как же всё-таки его отец наказал самозванку.
Дочитав до конца это письмо, получение которого так меня обрадовало, я возмутилась до глубины души. Сразу как-то позабыв собственные проповеди спокойствия, вывалила на бумагу всё, что думала:
"Нда, Аргайл, я теперь понимаю, почему Молли тебя стукнула. Я думала - ты аристократ, а ты и в самом деле считаешь, что все должны быть у твоих ног только потому, что ты так хочешь. Хоть ты и разливаешься: "Вероника, милая, ты одна меня понимаешь, ты одна из моих знакомых на человека похожа..." - но ты хоть сообрази, какому унижению собрался меня подвергнуть! Разбирайся сам со своим психическим папашей! Он сейчас остынет и отпустит эту авантюристку Молли к её не менее психическому папаше. Который спрячет её так, что ты ни в жисть не найдёшь".
Однако, не будь дура, это письмо я отправлять не стала. Сожгла раньше, чем высохли чернила. А сама спросила кое-что у отца. Он, как-никак, первый волшебник Тартании и вхож в дом и к Аргайлам, и к царю Ветру. И чего не видит своими глазами - то узрит внутренним оком. Так что я отписала Аудубону чистую правду.
Всё произошло именно так, как я и предсказывала. Молли оказалась во владениях своего отца - царя Ветра.
Аудубон рассыпался в фальшивых благодарностях. Я мысленно обозвала его "блоходавкой" и отвечать не стала.
Жилось мне теперь ещё скучнее.
- Приходи - такое расскажу!
- Сэр, вы меня до небес осчастливили, - бросила я. - Прямо по первому вашему зову побегу. Даже сапог и шапки не надену! И вообще пойду по-быстрому научусь у отца телепортации!
- Вероника, ну что ты дуешься? Ты же сама мне перестала писать!
- Да потому и перестала, что я тебе нужна только когда у тебя неприятности!
- Как ты догадалась?
- Дурак ты, Аргайл, - я повесила трубку.
Аудубон явился в наш замок с визитом тем же вечером. Притащил коробку каких-то шибко волшебных конфет. Сунул их мне и шепнул:
- Извини!
Я ободряюще улыбнулась, проглотив вертевшийся на языке комментарий насчёт "шептунов на мороз!" - и выставила коробку на общий стол. Если бы не подшустрила - мои развесёлые родственнички так ничего бы мне и не оставили.
После ужина мы с Аудубоном оделись и вышли в сад. И молодой Аргайл наконец выложил мне свои новости. Разумеется, они снова касались Молли.
Оказывается, у маленькой царевны завёлся в Академии обожатель. Он прилетел сюда вслед за девчонкой, оказал важную услугу герцогу Аргайлу и узнал от него, что Молли дома. Этот тип, как и она, умел летать и нашёл свою подружку в отцовском замке. И не просто нашёл, а сообщил радостную весть, что Академия принимает теперь и девочек. А вот многострадального Аудубона оное учебное заведение скорее отторгает. Вряд ли он туда вернётся после каникул.
- Тебя что, выгнали?
- Да не то чтобы - скорее дали понять, что прекрасно обойдутся и без меня. Да и я ведь издевался над Молли, гадости про неё говорил... А теперь она будет смеяться надо мной, вместе с этим своим... ко всему, он ещё и директорский сынок. А что до моего папаши - то он считает, что я кругом неправ (хотя сам хорош), и тоже склоняется к тому, чтобы не позориться мне больше в этой Академии...
- Ну и не позорься, - милостиво разрешила я. - Ты сын первого лица, тебе лучше учиться на Родине. А я тебе всегда помогу.
- Вероника, я тебя обожаю!
- Ой ли? Я драться не буду и таких встрясок, как с Молли, со мной не жди!
- Зато ты понимающий человек и свой парень! - Аудубон неловко обнял меня. Я со вздохом попыталась ответить тем же. В тёплых куртках это было ужасно неудобно. И ни малейшего романтического волнения я не испытывала. Да мне и не делали никаких особых романтических признаний. Да никому из нас не было ещё и двенадцати лет. Так что о чём можно говорить? Помню, что тщательно анализировала свои ощущения и отстранённо думала: вот меня в первый раз в жизни и обняли!
Я неловко чмокнула Аудубона в холодную щёку. Мы как-то скомканно простились и разошлись по домам.
У меня не стучало сердце, не горели щёки - даже от холода. Была только глупая, рассудочная гордость: Пиндавсика старше, а такого с ней, держу пари, ещё не было! С её характером она бы обязательно со мной поделилась! Вот я ей ничего рассказывать не буду, ну её. Чем дальше - тем сильнее мы отдаляемся друг от друга. Обе много читаем, но она сидя на дереве, а я за столом, под лампой. Обе учились рукоделию - но у Пиндавсики не хватает терпения, а я свои работы всегда заканчиваю и могу до этого возиться с ними часами.
Сестра меняет любимые занятия по десяти раз на дню - я уже определилась. В военно-историческом клубе числюсь лейб-медиком. С реальной первой помощью у меня дело ладится: вида крови я не боюсь, в сентиментальность не впадаю и уверенно врачую раны. А для шику, чтоб было интереснее, штудирую старинные лекарские фолианты и изучаю лекарственные травы.
В клубе немало девчонок, но в основном они играют глупых придворных дам. А я, извините, боевая единица, вещунья, травознайка. Хоть мой папочка и говорит, что нет во мне магической искры. Ну и ладно, не больно-то и хотели. Меня гораздо больше привлекает хирургия!
А у меня, Господи, всё по-старому. Пережила краткое увлечение радикальными изменениями внешности. Профессию себе выбрала уже окончательно, но в медучилище после девяти классов не собираюсь. Как-то это ниже моего достоинства, хотя Пиндавсика меня не понимает.
Мама, так та вообще была в шоке, когда узнала:
- Вероника, ну какой из тебя врач? Ты же, извини, сострадать не умеешь! В кого такая - не плачешь даже никогда!
- Мам, это не главное! Когда человеку надо срочно отрезать ногу - так ему что, поможет, если я над ним буду слёзы проливать? Я тогда неправильно отрежу!
- Ну что ты за безжалостная такая у меня - всё бы только резать!
- Оставь её, Араминта, - неожиданно вступился за меня папа. - Такие, как она, тоже нужны. Когда пациенты под наркозом.
Я встала из-за стола и присела перед отцом в глубоком реверансе. Папа у меня всё-таки молодец. Недаром у нас с ним одинаково зелёные глаза!
Пиндавсика от меня обалдела. Конечно, в её спортивных штанах такого не проделаешь! Она бы просто показала большой палец - но я-то из другого теста!
А с Аудубоном наша дружба всё в той же стадии. Держимся всегда вместе, делимся проблемами - то есть он делится, а я помалкиваю. Да у меня и проблем-то нет... Обниматься-целоваться не тянет совсем - у нас союз умов, а не какие-то глупые шуры-муры...
- Вероника, тебе бы тоже не помешало подтянуться, в мед биологию обязательно надо сдавать!
Хочется мне сказать, что я и сама отлично справлюсь, - но я молчу. Мне интересно, кого приведёт в наш замок папино объявление.
...Действительность превосходит все мои ожидания. Наш домашний учитель представляется "Евгений Васильев", а фамилия его Базаров. Тот самый, с лягушками.
Когда нас знакомили, я вся насторожилась и подобралась. Как и всегда, когда в мой мир вторгаются новые люди. Мне кажется, мы не поладим. Мы с ним слишком похожи. Оба имеем отношение к медицине, оба за счёт этого не питаем особых иллюзий по поводу жизни, души и человеческих отношений. Оба трудоголики и не любим, когда нам мешают. Даже волосы у него светлые, а глаза зелёные. Казалось бы, Вероника, вот твой идеал! Не испорченный, к тому же, занудным преподаванием тебе его биографии. Книжку я, правда, уже прочла. Зацепили тогда сестрины вопли по поводу зарезанных лягушек. Но, как говорят, должна бы зафанатеть - а не фанатеется... Я бы с таким человеком жить не смогла, поскольку сама такая. Если уж мечтать - то старший брат Евгений был бы лучше, чем старшая сестра Пиндавсика. Чьё, кстати, рыжее обаяние сразило, кажется, и нашего нигилиста...
Со мной Базаров общается исключительно в рамках уроков. А с сестрицей - очень часто и в свободное время. Я по его понятиям - чванная аристократка, жертва сословных предрассудков. А Пиндавсика, видимо, заслужила титул, которым меня удостоил Аудубон - "свой парень". Мне смешно смотреть на эту парочку. Я чувствую, как во мне просыпается способность язвить. Как в глазных зубах накапливается яд и стекает на раздвоенное жало - так, что-то меня занесло! Реакция на дополнительные занятия биологией, не иначе. Я ехидничаю направо и налево - правда, этих двоих мои замечания не трогают. Евгений меня игнорирует, а Пиндавсика - о ужас! - жалеет. Я раз случайно услышала, как она сказала Базарову:
- Мне очень больно, что Вероника в последние годы стала просто бездушной. Раньше она такой не была...
Да я не бездушна, слышишь, я просто эволюционировала в другом направлении. Ох, да что тебе объяснять...
У них двоих тоже не всё, конечно, гладко. Упрямые оба слишком. Пиндавсика взялась доказать Базарову существование волшебства. С этой целью она потащила любимого учителя на башню и прыгнула оттуда вместе с ним. Сию впечатляющую сцену я наблюдала в окно. Они летели над землёй довольно даже красиво, пока Евгению не вдарило, что это невозможно. Чары тут же развеялись, и он начал падать. Сестрица еле его подхватила. На земле они наговорили друг другу каких-то глупостей и разошлись в разные стороны.
Через некоторое время Пиндавсика ворвалась в нашу общую спальню. Ну сколько комнат в замке, а нас никак не расселят! Видно, все, кроме меня, надеются, что мы, сёстры, будем подругами до гроба... Ладно, что-нибудь придумаю.
Но я не об этом. В тот вечер я наговорила сестре неимоверных гадостей. Она держалась, надо сказать, молодцом. В меру рьяно отрицала свою сердечную привязанность к зеленоглазому лягушкорезу. А когда я уж совсем разошлась, мол, интересуются-то личностью, а потом все солёные огурцы в доме съедают, Пиндавсика только и сказала:
- Я никогда не думала, что ты такая... недобрая и пошлая.
Легла, отвернулась к стене, накрылась с головой. Я сама сначала отвернулась. Чтобы ей не отвечать. Но потом высовывалась на неё смотреть. Не поручусь - но наверняка она плакала.
Я тоже лежала без сна. Думала о том, что же это за напасть такая - любовь и в какие морские узлы она завязывает людские души. Одни улетают в небеса, преодолевают огромные расстояния... Другие не боятся шагнуть с сорокаметровой высоты... Почему мне неведомо это горение? Может, конечно, рано ещё, у каждого и каждой свой срок... Но, похоже, мне попросту не дано. Либо судьба меня обездолила, либо я выше этих глупостей - но в этом убедить себя не удавалось. Я ловила себя на зависти к сестре. Пусть слёзы в подушку, пусть - рано или поздно - грязная физиология, к которой всё равно всё сведётся... Но в моей расчерченной на клеточки жизни никогда не будет этого хаоса, слепящего ветра. А они дышат им и даже не замечают...
...Утро принесло резкие перемены. Евгений свет Васильевич объявил, что больше с нами заниматься не будет и вообще покидает замок. Я неприлично обрадовалась. Не его уходу, но ликвидации бестолковых дополнительных уроков. А Пиндавсика была просто не в себе, а на другой день тоже пропала.
Родители так огорчились, что папа даже все заклинания перезабыл. А я была уверена, что эта парочка - один рыжий, другой бесстыжий - состыковалась где-то на нейтральной территории. Во всех смыслах состыковалась. Я так и сказала родителям. Мама стала декламировать, что Пиндавсика не такая. Папа просто велел мне помолчать, но я видела, что он задумался...
На второй вечер они явились - не запылились и первым делом попросили благословения. Отец, видимо, признал мою правоту, основательно на них наорал и чуть не проклял. Но эта рыжая лиса вывела себя и своего лягушкореза из-под удара. Она предъявила папочке целое стадо освобождённых ползисин. Это такие волшебные существа, за которых он всегда очень переживал. В изложении Пиндавсики выходило, что они с Базаровым всё это время выкупали и воровали необычные игрушки, почти никем не признаваемые за живые существа. Мою сестру за такие дела лично королева Англии посадила в тюрьму и приговорила к виселице. Но в последнюю минуту случился "рояль в кустах". Наш романтизированный нигилист оказался в толпе зевак и вытащил свою милую из петли. Её величество Джорджиану, уж заодно, шандарахнуло молнией. А ползисины подзавели друг друга, сбились в стаю и, потом уже, отогнали от сладкой парочки тучу летучих мышей.
Я слушала всю эту "развесистую клюкву" и внутренне хохотала. Даже если это правда - разве калейдоскоп событий помешал бы молодым людям пасть? По-моему, наоборот. Я глядела на них, сидевших рядом за столом, и пыталась увидеть, как в случайных и неслучайных прикосновениях, во взглядах проскакивают электрические искры. Эти двое обдавали друг друга ощутимым жаром. Но ни телу моему, ни душе не становилось в этом биополе теплее. Огонь во мне был холодным - зависть и любопытство, но вовсе не желание самой кинуться в омут. Ни с Евгением, ни с Аудубоном, ни с кем бы то ни было...
Проверить алгеброй гармонию... Неужели это про меня? В ту ночь я опять долго не могла уснуть. А Пиндавсика, против ожидания, в базаровскую комнату не пробралась. Заснула быстро, спала безмятежно и улыбалась во сне. Короткие, кустарно остриженные рыжие кудри с плохо смытыми остатками чёрной краски - из моей, между прочим, коллекции! - разметались по подушке. Наша тайная агентесса меняла внешность перед поездкой в Лондон. Я много над собой экспериментировала, но так бы не смогла. Неужели она ему нравится и такой? А впрочем... Я лежала в постели и пыталась представить, как у них всё происходило. Жаль, что не видела живьём Пиндавсику с чёрными волосами. Хотя вряд ли из-за этого картинка не желала складываться, расплывалась, терялась. Я ласкала себя, изучала своё тело. Я пыталась понять, откуда берётся магия, химия, физика людского взаимного притяжения. Но нет - этого не поймёшь в одиночку и без объекта желаний. Пока всё казалось глупым и грязным...
- Ползисины намного лучше людей - во всяком случае, добрее и порядочнее. Потому-то я больше не занимаюсь медициной.
Учительница сразу догадалась, что Аудубон узнал это от меня, и снизила ему оценку. Написала на полях: "Найдинская жизнь Базарова, конечно, очень интересна, но выходит за рамки изучаемого произведения". Я-то предвидела подобную реакцию, потому помалкивала. Вообще вздумай я насолить Евгению - пригласила бы его на урок в качестве наглядного пособия. Но лень было возиться, да он бы и не пошёл...
Сочинение мы писали уже тогда, когда Пиндавсика окончательно променяла Эдинбург на Лондон. Вопреки многолетним ожиданиям, в университет она поступила там. И я до сих пор не верю, что жила она в общежитии...
Я продолжала тихо ей завидовать. Но именно тихо и с недоумением. Хотя люди были убеждены, что у меня с личной жизнью всё более или менее в порядке. По поводу всё того же злополучного сочинения литераторша наша высказалась при классе:
- Вероника, я тебе сочувствую. Вот выйдешь ты замуж за Аудубона, будешь по-прежнему всё за него делать, а он - только валяться на диване и плевать в потолок!
Я отвечать не стала - сочла ниже своего достоинства. А этот недотёпа Аргайл вспыхнул пламенем и завопил:
- Неправда!
- Ну вот, - припечатала учительница, - даже и плевать не будет!
Класс грохнул. Я встала, обняла Аудубона за плечи и объявила во всеуслышание:
- Давайте мы сами разберёмся!
Потом он провожал меня домой и уже в саду замка сказал:
- Вероника, спасибо тебе! Ты почти что спасла меня от публичной казни. Нас давно уже считают неразлучной парочкой, едва ли не женихом и невестой. Но ты только сегодня это узаконила. Вот насколько всерьёз?
Я вздохнула. Началось! А может, и неплохо, что началось. В конце концов я сама спровоцировала эту ситуацию.
- Всерьёз-всерьёз, Аудубон, не переживай, - я говорила небрежно, но он был счастлив уже тем, что я назвала его не по фамилии и не каким-нибудь обидным Аудубошей.
- Тогда... можно я тебя поцелую?
- Валяй, - я положила руки ему на плечи и вплотную приблизила лицо. И закрыла глаза, потому что так положено.
...Ну и кто выдумал, что это - неземное блаженство? Впечатления у меня остались смутные и не очень благоприятные. Аудубону, впрочем, понравилось, он разволновался, долго меня благодарил и кроме прочего заявил:
- Ты красивая, самая лучшая - только губы у тебя совсем холодные. Не волнуйся, я тебя согрею!
Я весело чмокнула его в нос и убежала домой. И опять не билось сердце, не горели щёки. Я размышляла: интересно, Пиндавсика так же перед своим Евгением притворяется? Правда, он, конечно, постарше и поопытнее... Ладно, поживём - увидим. Аудубон никуда от меня не денется. Особенно если я буду вести его к завершению программы-максимум медленно и осторожно...
В сентябре начался мой последний школьный год. Я старательно училась и резко ограничила время "на глупости". Аудубона держала на голодном пайке. Зазывала к себе домой исключительно тогда, когда там заведомо был кто-то из родителей. А отсюда ясно следовало, что заниматься мы будем только по общеобразовательной программе. Чванный наследник Аргайлов терпел и бегал за мной как собачка. Поскольку я имела глупость пообещать, что после выпускного вечера покажу ему небо в алмазах. В порядке вдохновления перед вступительными. Ой, придётся держать слово...
- Вероника, ты моя единственная сестра, и в день нашей великой радости мне хотелось бы сделать тебе подарок, о котором ты давно мечтаешь. Папа и мама, если вы позволите - пусть Вероника унаследует титул леди Стоун-Вайолет и пусть ей достанется замок - дай, конечно, Бог, чтобы этого не случилось как можно дольше! - её занесло в обе стороны, но она даже не смутилась...
Родители переглянулись и пожали плечами. Но желанию новобрачной перечить не стали. Я сделала церемонный реверанс и поблагодарила. Вообще-то я рассчитывала во благовремении стать герцогиней Аргайл. Но брак с наследницей - это не то, что с младшей дочкой, а замок уж и вовсе никогда лишним не будет! Спасибо моей чудачке-сестричке, которой амёбы с ползисинами дороже наследия предков. Хватит с неё магического искусства и влюблённого Евгения Базарова. Который, когда я сердечно обняла его молодую жену, покосился на меня с таким видом, словно хотел повертеть пальцем у виска...
...Минуло ещё несколько месяцев, вихрем промчались экзамены, настал день выпускного бала. После торжественной части мы гуляли на даче Аргайлов. У нас в замке было бы просторнее, но глава Тартании не хотел уступать пальму первенства даже такому великому волшебнику, как мой отец. Герцог Аргайл усадил нас с Аудубоном во главе стола. Кажется, собирался во всеуслышание объявить о нашей помолвке. Но всем скоро стало не до того. Наши одноклассники предпочитали общаться друг с другом и вообще с кем угодно, но не с нами. Все, в том числе сам герцог, быстро перепились. Кто-то свалился под стол, кто-то, наоборот, полез на стол плясать. Так что мы с Аудубоном могли незаметно улизнуть.
Мой рыжий избранник вёл меня по лестнице на второй этаж. Точнее, шёл впереди, а я его страховала, чтобы не навернулся. Он для храбрости изрядно принял на грудь. Я-то себе больше бокала шампанского не позволила. Ибо перед тем, как идти сюда, наглоталась настоя из определённых трав. Я такой подарила Пиндавсике на свадьбу, а сестрица вместо благодарности велела мне вылить эту бурду в помойку. Я тогда удивилась: вроде варила всё по книге...
- Да не в этом дело, - хмыкнула Пиндавсика. - Просто предоставь нам с Евгением самим разобраться, нужны нам дети или нет.
Всё-таки мы с ней одной породы... Но я отвлеклась.
Аудубон привёл меня в тёмную, почти чердачную комнату и, едва затворив дверь и не зажигая огня, набросился на меня как дикий волк.
Я застыла в его объятиях. Страсть изображать даже не пыталась, но и не отбивалась, не просила пощады. Хотя было противно, а под конец даже больно. Но раз уж я решила отдать себя на заклание - пришлось терпеть.
До сих пор не берусь ответить даже самой себе, во имя чего я на это пошла. Дружба и исполнение обещаний? Холодное любопытство и желание пройти весь путь до конца? Может, будущей герцогине Аргайл стоило вести себя по-другому - тянуть до свадьбы... Но так или иначе - дело было сделано. Аудубон чувствовал себя как на седьмом небе. И я постаралась его в этом состоянии удержать:
- Ну поздравляю! Боюсь, что я всё-таки у тебя не первая...
Хотя на самом деле возился он со мной ужасно долго, и я даже удивилась, что вообще справился.
- Ну что ты, дорогая, - лепетал Аудубон, - кто, кроме тебя...
А я ясно видела тень Молли. Шесть лет назад дерзкая царевна провела несколько дней взаперти именно здесь, в этой комнате. Пока герцог Аргайл не одумался и не отправил её к папочке. Аудубон, который сам же мне об этом рассказывал, сейчас и не вспоминал Молли. А я так и видела её торчащие "хвостики" и лукавую усмешку: мол, у меня-то всё по-другому...
Не дослушав аргайловских комплиментов и наградив его привычным поцелуем в нос, я оделась и тихо спустилась по чёрной лестнице в девчоночью гостевую спальню. Слава Богу, никто там не заметил ни моего прихода, ни ухода рано поутру...
В следующий раз мы общались с Аудубоном только дня через три, и то по телефону. Позвонила я, выдержав приличную, на мой взгляд, паузу. Бедный Рыжик услышал мой голос и сразу залепетал извинения:
- Вероника... я был пьян... я вёл себя как скотина... я целую твои ноги... хочешь, завтра женюсь?
- Ты сначала в институт поступи, жених! Я и не думаю на тебя сердиться, и достанусь в итоге тебе, только потом, позже. Готовься к экзаменам, а я, если что, помогу. Но - до зачисления никакой "клубнички"!
...Вскоре мы держали экзамены. Я - в Эдинбургский университет, на медицинский факультет. Аудубон - в институт международных отношений. Я поступила. Аргайл тоже - или папочка "поступил" своего сыночка? Хотя он сам уверял, что решающую роль сыграла моя помощь. Я сделала вид, что поверила, и шутя пророчила Аудубону назначение послом в Индо-Бразилию или Тьмутаракань...
Разговеться и отметить нам не удалось. В августе герцог Аргайл поехал с официальным визитом в Ламанчу, а сына взял с собой. Меня они не позвали - не положено. Если честно - я была этому только рада...
В последнее время мне что-то нездоровилось. Я хотела бы списать это на экзаменационный марафон. Но безжалостная интуиция нашёптывала о самом худшем. Я отмахивалась. Этого быть не должно!
В конце августа я навестила семейку Базаровых. Захотелось похвастаться своими успехами. Евгения с Пиндавсикой я не видела со дня свадьбы. И при новой встрече сразу почувствовала: я насчёт них ошибалась. Ничего у них до свадьбы не было. Ибо голодная аура отличается от удовлетворённой весьма сильно, я это помнила по Аудубону и сейчас увидела снова. Ребята теперь и глядели друг на друга, и касались друг друга иначе...
Ошибиться было неприятно. Ещё хуже оказалось то, что в один прекрасный момент сестра-волшебница отозвала меня в сторону, оглядела рентгеновским взглядом и шепнула:
- Ты неважно выглядишь.
- Да устала как собака...
- Не хочешь говорить или правда не знаешь? У тебя недель восемь...
- Врёшь!
- Ясно вижу. Говорила тебе - не вяжись с этими травами, не будет толку... Хотя, может, так и лучше. Пусть рано, пусть до свадьбы - но какой душе когда воплотиться, решают на небе...
Последние слова я слышала словно сквозь вату. Ушла быстро и не прощаясь. Не доверяя магическим штучкам, купила тест. И убедилась, что Пиндавсика сказала правду.
Чёрт, чёрт, чёрт! Просили меня пить это противное шампанское! Тут всё решали микродозы...
Домой я не поехала. Не хватало ещё попасться на глаза родителям. Хотя... если они до сих пор ничего не заметили... По-моему, им и смотреть-то на меня лишний раз неохота. Они меня уже долгое время воспринимают как отрезанный ломоть. Давно решено, что хоть я учусь и не в Лондоне, как некоторые, а в Эдинбурге, жить буду рядом с университетом - уже сняла комнату. Нет, слава Богу, домой мне ещё долго не грозит...
Я купила газету объявлений, нашла нужную страницу. Куча предложений одного и того же: "Аборты в день обращения. Анонимно".
Я ткнулась в несколько адресов - и поняла, что мне не светит. Та сумма, которую они там требовали за услуги, у меня была. Но мне предстояло жить на неё до самого Рождества... А занять у Базаровых - тоже не получится. Сразу поймут, зачем мне, и не дадут. И вообще им самим мало, у Пиндавсики приличных платьев-то два с половиной. Правда - мне бы так! - ползисины служат ей живыми украшениями. Но я опять не о том.
Ещё в одном месте мне показалось, что персонал поголовно не моет рук и оперировать, наверное, будут при помощи вязальной спицы...
Ну хорошо же. Мы поступим по-другому.
Я вернулась в Эдинбург и заявилась в клинику при своём факультете. Спросила напрямик:
- У вас студентов на каком-нибудь курсе учат аборты делать?
- А вам зачем?
- Могу послужить наглядным пособием.
- Вы что, с ума сошли?
- Не сошла. Я только что поступила на медицинский, а значит - завещала себя науке. Я бы и чуму себе привила, если что. Да только её уже давно победили, а у меня сейчас другие проблемы.
Заведующая гинекологическим отделением была в шоке от моих слов. Ей бы понятнее было, если бы я начала рыдать, умолять, валяться у неё в ногах... А тут она долго молчала и наконец промолвила:
- Вы психически нездоровы. Вам и впрямь нельзя становиться матерью.
- Я нормальна. И рада, что вы меня поняли. Тем более что зачатие было пьяное и всё равно родилось бы какое-нибудь чудище.
- Это вы чудовище. Вам сколько лет?
- Семнадцать, не более и не менее. Не бойтесь, я студентов скальпелем убивать не буду...
- Так, немножко для науки покромсаете...
- Да нет, исключительно для их здоровья, пусть обращаются, когда я выучусь...
- Я бы вам доверилась только будучи в глубоком наркозе.
- Знаете, мне это говорили уже...
- Идите-ка сдавайте анализы, пока я от вас не свихнулась!
...Она мне всё устроила. В самом начале учебного года я явилась на показательную операцию. На лице моём была марлевая повязка до глаз. Зато всё остальное скоро должно было предстать сотням взглядов... Это меня не волновало. Лишь бы никто, кроме моей, так сказать, благодетельницы, не узнал, кто я такая...
Доктор вещала перед аудиторией:
- Аборт - вещь нехорошая, но иногда это бывает необходимо. Ситуации встречаются самые разные, вплоть до таких, когда беременность угрожает здоровью и жизни женщины. А значит, вы должны уметь производить такие операции. И запрещать аборты, я считаю, нельзя. Потому что тогда пойдут не к нам с вами, а по грязным подворотням, к страшным старухам с вязальными спицами... Итак, приступим. Поможем девушке не сломать себе жизнь, а вам, господа студенты, - набраться опыта!
Я покосилась на неё и подумала: "Она такая же, как я. Потому-то она меня и поняла..."
...Мне вкатили общий наркоз, хотя я вообще-то не просила. Я человек не нервный и даже хотела бы сама всё прочувствовать. Но им так, видимо, было удобнее.
Помню боль от укола, странный привкус во рту - и всё оборвалось в никуда. Помню, как очнулась всё на том же кресле и, ещё между "там" и "здесь", увидела в широком окне огромное заснеженное дерево. Хотя на самом деле оно было всё в золотой листве...
Моё бренное тело перевалили на каталку. А моё сознание наблюдало за этим как бы со стороны. И не спешило возвращаться. Мне "там" очень даже понравилось...
Я полежала несколько часов в палате, а потом спокойно встала и пошла домой. В смысле - в своё новое обиталище...
Ночь проспала спокойно, совесть меня не мучила, кошмары не снились. Я была, как прежде, свободна и могла идти выбранным путём...
На другой день, в воскресенье, ко мне заявился дико стосковавшийся Аудубон. Я пресекла его попытки лапать меня прямо на пороге комнаты:
- Ты погоди, ты же до утра! Давай сначала наговоримся - потом слаще будет!
- А ты по мне совсем не скучала... - физиономия Рыжика так и вытянулась.
Я обозлилась, залезла с ногами на диванчик и выдала:
- Знаешь, мне тут слегка некогда было. Ты мне немножко нахрямпямпямил - так пришлось меры принимать!
- Это какие меры? - явно встревожился наследник Аргайлов.
- Ну сам посуди - куда нам сейчас ребёнок? Тебе надо учиться, мне надо учиться...
- Вероника, ну как ты могла?! Почему я сразу не потащил тебя под венец? Тогда я не допустил бы смерти своего ребёнка!
- Какой там ребёнок, жалкое скопище клеток! У него небось ноги были бы на носу, потому что пить надо меньше!
- У него уже была душа, ты, убийца проклятая! Лучше бы я в окно тебя выкинул!
Видимо, чтобы и впрямь не выкинуть, Аудубон резко развернулся и ушёл. Я поняла, что больше его не увижу. Каким бы он ни был недотёпой и как бы от меня ни зависел...
Странно, но я совсем не чувствовала себя у разбитого корыта. Не буду герцогиней - ну и ладно. Светская жизнь, о которой я так мечтала в детстве, меркнет рядом с горизонтами познания. И со свободой, которую мне вернули потомки Аргайлов...
Конечно, я могла бы всё спасти. По-хорошему, никто меня за язык не тянул рассказывать Аудубону об аборте. Но, видимо, вела меня какая-то сила, та же, что вытолкнула меня на публичную операцию...
Свобода приходит со скальпелем...
Хожу в любимицах у профессора Барбары Крейтон - той, что помогла мне. Она ведёт у нашего потока занятия. И всё чаще я ассистирую ей при операциях. Я вижу в ней себя через четверть века: хладнокровие, цинизм, нелюбовь к кесаревым сечениям. Ну их, этих пищалок и их глупых мамаш...
Вон, моя сестрица пополнила их ряды на четвёртом курсе. Закончила на третьем опус о применении магии в работе биостанции "Дом ползисин" - я, кстати, читала и могу сказать, что классно! Пиндавсика послала мне экземпляр, а в прилагаемом письме сообщила, что ждёт ребёнка - всё идёт как она хочет, как оба они с Евгением хотят. Я ей написала, что она губит свою научную карьеру и что в случае чего может смело обращаться к профессору Крейтон и ко мне. Пиндавсика в ответ послала меня в вежливой форме. Мол, на примере своего детёныша они с мужем будут изучать происхождение человека от обезьяны. А я, дескать, ничего не понимаю и мои грехи мне ещё аукнутся...
Да ну её, она как институт закончила - ещё одного родила... А Молли Стронгвинд, как рассказывали мои родители, за те годы, что я училась, вообще троих нарожала и не остановилась на этом... Психи ненормальные.
От родителей же я узнала, что Аудубон служит в тартанском посольстве в Зурбагане и женился на дочке посла. Папа с мамой не стали у меня допытываться, из-за чего мы расстались с молодым Аргайлом. Он им никогда не нравился, и казалось им, что личная жизнь у меня вся впереди, а сейчас важнее учёба. Слава Богу, Базаровы на меня не наябедничали. Пиндавсика, видимо, из сестринской солидарности, но скорее - из нежелания огорчать родителей, а Евгений - из брезгливости...
...На третьем курсе случилась жуть. Профессора Крейтон арестовали. Её обвиняли в противозаконных операциях - перевязывании маточных труб без ведома и согласия пациенток. Одна из них случайно узнала о сотворённом с ней и подняла скандал. Стали проверять всех, прошедших через руки Барбары. Выплыла масса фактов: наша завгинекологией посамовольничала едва ли не над всеми, кого "кесарила". А ещё миссис Крейтон подозревали в том, что она толкала пациенток на аборты, дабы бесперебойно снабжать "материалом" подпольную лабораторию, изготавливавшую уникальную омолаживающую косметику.
Моя наставница ни от чего не отпиралась. Да, делала. Потому что безнадёжно бесплодна и из-за этого её бросил муж...
Её признали вменяемой и приговорили к пожизненному заключению.
Я проходила по делу свидетелем. Говорила только правду. Да, помогала. Да, присутствовала. Нет, меня ни во что не посвящали. Нет, мне не казалось, что при кесаревом сечении мы слишком часто производили перевязку труб. Меня не так много раз ставили на кесарево, профессор Крейтон знала, что для меня сподручнее аборты и просто "чистки", то есть выскабливания. Нет, на полостных операциях я тоже почти не бывала, а на каких бывала - ничего подозрительного не заметила. Чтобы, как вы говорите, фальшивая киста, дабы влезть в живот пациентке? Да упаси Боже! Нет, профессор Крейтон всегда подчёркивала, что трубы можно перевязывать только с письменного согласия женщины. Нет, я не проверяла наличие подобных документов. Мне в голову не приходило сомневаться в соблюдении госпожой профессором всех правил...
Я и сама выкрутилась, и бывшую наставницу подбодрила на прощание - взглядом. Вместо былого восхищения она теперь внушала мне жалость.
Профессор, вы не смогли жить без банального женского счастья, без мужа и детей. Вы сошли с ума и стали мстить. А мне никогда и не нужно было всё это. Потому, если честно, с самой первой нашей встречи вы меня побаивались... И я жалею только об одном: что вы не нашли предлога сделать мне полостную и не подарили мне гарантированное бесплодие...
Я носила Барбаре Крейтон передачи - анонимно, не показываясь на глаза - вплоть до её смерти в тот год, когда я получила диплом. Но ещё по аресте профессорши я перебралась из гинекологии в хирургию, там, кстати, и поинтереснее... А в библиотеке я пристрастилась к прогулкам по Интернету и вступила в виртуальное общество асексуалов...
Доучилась. Получила "корочки", оставила за бортом гулянки по этому поводу и как можно скорее приступила к работе по месту распределения...
Я работала сначала в поликлинике, потом в нескольких больницах - всё более и более современных и специализированных. Больные на меня не жаловались. Точнее, я не раз подслушивала разговоры вроде:
- Она хороший врач, дело своё знает, руки золотые - но как же она хамит! К ней и идти лишний раз не хочется!
Ну что поделаешь, если люди меня радуют только в наркозе? Из поликлиники я сбежала при первой возможности, а в больницах всё бы отдала, чтобы только меня избавили от обходов...
Вспоминаю, как ещё в поликлинике прислали ко мне без очереди девчонку - два месяца беременности и жуткая гнойная киста на кобчике. Я её вскрывала под местной анестезией. Почему эта несчастная так орала - я до сих пор понять не могу. Я спросила:
- Как ты рожать-то будешь?
- А когда рожаешь - орать положено как бы, ой-ой-ой...
В следующий раз я её увидела через пару лет. Она родила, откормила и пришла ко мне брать направление в больницу на радикальное иссечение. Девчонка показала мне язык и объявила:
- А родила я вообще без звука, вот вам!
Я в долгу не осталась:
- Да ты вообще, наверное, ведьма - это у тебя хвост с проблемами прорезается!
А она ржать начала...
Странное существо человек. Некоторые принимаются орать, пока их готовишь к лечению, просто трогаешь или спиртом протираешь, а потом терпят гораздо более неприятные ощущения...
В обществе асексуалов я по-прежнему была активисткой. К родителям ездила регулярно, с огорчением замечала, что они всё больше и больше сдают. Предлагала устроить на лечение, но всегда слышала вежливый отказ. И прекрасно знала: на самом деле чем дальше - тем сильнее огорчает их моё одиночество и бездетность. Даже несмотря на любименькую Пиндавсику с семейством.
Папы и мамы нет уже десять лет.
Мы - сёстры - общались, помимо похорон, исключительно по телефону, примерно в таких терминах:
- Привет, хирургиня!
- Привет, рыжуха! Что поделываешь? Всё ещё считаешь амёб под ногами у своих деток?
- Ну считаю, тут грешным делом мы с Евгением третью международную премию получили. Опять за ползисин. А ты как? Зализываешь раны от абортов и носишь цветочки на могилки пациентов?
- Веришь ли, я мотаюсь с конференции на конференцию, а могилки до сих пор ни одной.
И это правда. Говорят, у каждого врача есть своё личное кладбище. Но мне долгие годы непостижимо, феерически везло. Меня могли как угодно ругать, но все мои "крестники" оставались живы-здоровы...
Ох, где те времена? До самых последних дней у меня было имя в определённых кругах. У меня лечились знаменитости всех мастей и калибров, передавали друг другу "по цепочке". Меня постоянно звали на всяческие симпозиумы и конференции, в том числе и международные. Приглашали в разные больницы: "Леди Стоун-Вайолет, доктор Вероника, сделайте нам красиво!"
Будь проклят этот "культурный обмен". Будь проклят тот день, когда я согласилась, тому несколько дней, в очередной раз поехать в варварскую Москву...
Случилось. Позвонили из приёмного покоя. Трубку взяла операционная сестра, и почти тут же глаза у неё стали огромными, словно блюдца:
- Как Фандорина резать?! Да с ним в принципе такой фигни приключиться не может! Что-что? Ну слава Богу, что у нас здесь тартанская знаменитость! - девчонка повесила трубку и обратилась к коллегам: - Конец света! Эраста нашего Петровича с аппендицитом привезли! Леди Вероника, мы его никому, кроме вас, не доверим!
Все забегали и ужасно засуетились, непрерывно ахая и поминая сдохших медведей. Из воплей местного медперсонала я поняла, что мой будущий пациент - звезда туземного сыска. Талантлив, как Шерлок Холмс, красив, как Жан Марэ и Лоуренс Оливье вместе взятые, и везуч, как я сама. Ох.
Я спокойно допивала чай. Пусть носятся - я приду, когда всё будет готово. Когда меня, повелительницу смерти и жизни, позовут...
...Я пошла не спеша, на ходу отдавая распоряжения и задавая вопросы.
- Сколько лет?
- Да он вообще-то с другой планеты... - откликнулись вместо больного всезнающие девчонки. - А в пересчёте на наши годы - с восемьдесят восьмого...
Так, всего тремя годами моложе меня. А по виду и не скажешь... И впрямь красавец - это я заметила ещё издали. Сильный мужчина, скрученный болью и беспомощностью. Чёрные-чёрные волосы, а седина только на висках - яркими пятнами. Побледневшие щёки, закушенная нижняя губа.
- Интересно, - подумала я вслух, - делая последние шаги к столу, - этот материться будет или стихи читать?
Анестезиолог уже делала Фандорину укол. Длинные ресницы знаменитости в последний раз дрогнули, и на меня в упор, уже туманным взглядом, глянули два печальных голубых глаза.
И вот тут я не поняла, на кого подействовал наркоз - на Фандорина или на меня. Я ощутила укол в сердце и снова, почти через сорок лет, оказалась "там". Будто с высоты, сверху, я увидела лицо и тело своего больного, всего его, красивого, увидела. И поняла, что НЕ СМОГУ ЕГО РЕЗАТЬ. Не поднимется рука на такое совершенство... И ещё я поняла, что жизнь моя прошла без смысла, похожа была на ползущий по стене кирпич. Не знала я самого главного: каково сходить с ума от желания и мечтать родить десятерых детей от одного-единственного, любимого... Если бы тогда, в мои семнадцать... Нет, ему в тот год было только четырнадцать. Да и вообще он ещё здесь не жил...
..."Оттуда" меня вытащили не девчонки, обалдевшие от моего вида, но тихий голос самого Фандорина, бормотавшего слова песни:
Авось и мы вдвоём
Не догадаемся, что гаснет свет,
О том, что ни меня,
Ни тебя нет...
Ёри ё... авось и ёри ё...
Я ему чуть не подпела. Я хоть и тартанка, но Ольгу Арефьеву очень люблю. Вот и сейчас её слушаю и плачу...
А тогда я взяла себя в руки: человек же умереть может в любую минуту! И честно попыталась оперировать по всем правилам. И руки мои не дрожали, и всё шло как надо. Фандорин, изредка чуть слышно постанывая, твердил как молитву одну и ту же песню.
И вдруг меня резанула по ушам тишина. И я в ужасе увидела, что на осциллографе пошла прямая линия...
Я знала, что делать в таких случаях. Но сейчас могла только лихорадочно хватать Фандорина за руку или - того хуже - падать к нему на грудь и целовать туда, где должно было биться сердце... Девчонки, правда, бдили, они меня тут же отодвинули и попытались принять меры. Но сделать ничего не смогли. Тогда я села на пол и заревела, как детсадовская.
А ведь надо было ещё сказать родственникам... Меня под руки повели вниз. Там нервничала неприятная девица на одно лицо с Фандориным - видимо, дочка, чудеса генетики налицо. У меня в памяти запечатлелся моментальный снимок: на юной особе была мужская куртка, из-под которой откровенно выглядывал подол ночной рубашки, не прикрывавший, в свою очередь, босых ног. Девицу обнимал и успокаивал белокурый парень в джинсах и майке.
К этой парочке, опередив меня, подошёл один из местных врачей:
- Зарочка... Мне очень жаль... Но ваша мама скончалась в реанимации...
Так, у него что, ещё и жена была? Господи, и о чём я только думаю, сказала я себе и упала в обморок.
...Взглянуть в глаза юной Заре я так и не посмела. Да и кому бы то ни было. Отныне и навсегда я - убийца Эраста Фандорина. Как бы я ни доказывала, что не зарезала его моя рука... Меня не выпускают из страны, держат в гостиничном номере под арестом. Даже если отпустят - лечить я больше никогда не буду. Ни мне не позволят, ни сама себе не позволю. Ведь на самом деле моя вина в его смерти есть. Сначала под его взглядом остановилось моё сердце, потом и у него не выдержало...
И вот я сижу взаперти, жду разбирательства. Почти не ем, мало сплю, почти не встаю из-за стола. Благословляю тех, кто оставил мне бумагу и ручку. И под циничную и печальную Арефьеву пишу, пишу... Да только всё уже написала...
Все против меня. И поделом.
Скажите всем, а главное - запомните сами: Вашей вины в моей смерти нет. Я остановил своё сердце усилием собственной воли. Так было надо. Я и супруга моя Александра выбрали инобытие, ушли за грань, чтобы лучше помогать живым. Покажите это письмо всем, кто Вас обвиняет. Считайте даже, что помогли мне уйти. Хотя я понимаю, что использовал Вас втёмную - это раз - и что даже в Японии человеку, выполнившему Вашу миссию, никто не подаст руки - это два. Прошу меня простить и не поминать лихом.
С уважением,
Э. Фандорин.
25 июля 2041 г.
P. S. Записок Ваших я читать не стал - очень ценю privacy (прим. автора: частную жизнь (англ.) как свою, так и чужую".
Наконец пришла немного в себя и могу написать заключение своих записок.
Подлинность письма довольно долго оспаривалась. Хотя призрак Фандорина писал всем и не по одному разу. Но меня отпустили в Тартанию только после того, как усопший удостоил семью и сослуживцев личным общением. Я-то его больше не видела и весточек "из-за грани" не получала.
В Московии мне, несмотря ни на что, объявили бойкот. А на Родине с почётом отправили на пенсию.
С тех пор живу преимущественно в Интернете. С асексуалами, правда, расплевалась. Теперь отвечаю за международную версию сайта "Памяти Эраста Петровича". Это проект серьёзный и не праздный. Сиротке Заре Фандориной семнадцать лет, она учится, работает и ещё выскочила замуж за своего молодого человека, который тоже пашет как зверь. Но всё равно сослуживцы покойного отца считают своим долгом помогать девочке. В частности, раскрутить сайт поклонников как коммерческий проект - что-то вроде виртуального музея.
В Московии колесо набирает обороты, мельница мелет исправно. А я пытаюсь сделать так, чтобы сайтом заинтересовались и за границей. Перечитала, да не по одному разу, все сбывшиеся и не сбывшиеся истории о Фандорине, теперь везде пересказываю и рекламирую.
На самом сайте памяти я, конечно, пребываю неофициально, помощи своей не афиширую. Хотя ник у меня, прямо скажем, покаянный - Декоратор, да и ай-пи эдинбургский в окошко не выкинешь. Но пока не банят - и то хлеб.
Целую имя твоё!..
Июль 2005, Луговая