Мы едем к морю. Мы мчимся по Пятой авеню. Я, Дэн, Ширик, Базель и Толстый Кварк мчимся на белом лимузине. Нас пятеро, но вообще-то нас четверо, потому что я за рулем, а это не считается. Поэтому нас четверо, хотя на самом деле нас пятеро. Но это все херня, потому что мы мчимся к морю на лимузине и этого достаточно - к чему забивать себе голову подсчетами; пусть это делает училка по математике! Вообще-то, это не лимузин, а кадиллак-кабриолет, и он совсем не белый, но нам нравится думать, что мы едем на белом лимузине и нравится мчаться на этом лимузине к морю. Это здорово, клянусь!
Мы никогда не видели моря, поэтому и мчимся по Пятой авеню. Мы хотим увидеть море, а только Пятая авеню ведет прямо к нему. Еще мы хотим отыметь свою училку по математике - она старая стерва, она старше нас на тридцать лет, и она учила нас математике, дура. Нам не нужна математика, поэтому мы хотим отыметь ту училку. Нам по тридцать лет, значит, училке шестьдесят. Мы считаем, что это забавно - в тридцатник отыметь шестидесятилетнюю училку математики, у которой кружевное белье и чулки на подвязках. Вообще-то, нам по пятнадцать лет, а у училки, возможно, нет никакого кружевного белья и чулок на подвязках, но нам приятно думать, что нам по тридцатнику и что чулки эти есть. Только вот училке и вправду шестьдесят, хотя на самом деле никакая она не училка, она только замещала настоящую, у которой затянулись месячные. Ничего, мы отличные парни и мы можем отыметь кого угодно, даже ненастоящую училку математики без месячных и кружевного белья, клянусь!
Мы останавливаемся возле бензоколонки, потому что нам надо заправиться. Рядом с нашим лимузином появляется старый негр в бейсбольной кепке, повернутой козырьком назад. Это уродский негр и уродская кепка, мы сразу это поняли. Все отличные парни ловят такие вещи на лету, а мы отличные парни, честное слово! Он и пахнет, как должен пахнуть старый негр, и выглядит так же, хотя на самом деле он совсем даже неплохо пахнет, просто он побрызгался какой-то пахучей парфюмерной гадостью из дешевых, вот от него и разит. Мы спрашиваем негра, как проехать к морю и просим его заправить наш лимузин. Негр пучит на нас свои бесстыжие глаза, у него хитрая рожа прохиндея. Он говорит, что здесь нет никакого моря, что Пятая авеню ведет в тупик, что там кирпичная стена и об этом знают все в округе, а у нас никакой не лимузин и даже не кабриолет, а обычный "Кадиллак", у которого сорвана крыша. Нет, это все-таки уродский негр, он все врет и пахнет очень паршиво, мы не зря сразу подумали, что он старый уродский негр! Мы выхватываем пистолеты сорок пятого калибра и стреляем в эту глупую рожу, которая смеет так нагло врать. Это здорово - дружно стрелять впятером! Клянусь, это здорово! Правда, на самом деле стреляли мы вчетвером, потому что Толстый Кварк палил не из сорок пятого калибра, а из тридцать восьмого, а из тридцать восьмого не считается. Лживый негр падает, а мы едем дальше. У нас прекрасное настроение, ведь мы только что пристрелили старого уродского негра в уродской бейсболке с уродским козырьком, который пах чем-то уродским и врал отличным парням. На самом деле у нас нет пистолетов, в этом долбаном штате их не продают даже таким отличным ребятам, как мы, если им только по пятнадцать лет, даже если на самом деле им по тридцать, а пятнадцать - только по паспорту. Все равно мы рады, что замочили старого уродского негра. Возможно, правда, что то был и не старый негр в бейсболке, а молодой белый парень в широкополой шляпе, но нам нравится думать, что мы пристрелили старого негра в бейсболке. Клянусь, нам нравится так думать и мчаться к морю!
С нами поравнялась машина с молодыми девчонками. Они машут нам руками, трясут здоровенными обвислыми грудями, предлагают сделать с ними то, что мы хотели сделать с училкой математики, которая на самом деле вовсе не училка, а только ее замещала. Мы кричим, чтобы они притормозили, но они не сбавляют скорости, они только еще больше дразнятся! Это шикарные девчонки, ведь у них огромные дряблые задницы и они ровесницы нашей училки! Мы не сердимся на таких шикарных девчонок, за то, что они только дразнятся, потому что Дэн, Ширик, Базель и Толстый Кварк тут же начинают дружно дрочить на этих девчонок вчетвером. Моим дружкам здорово нравится дрочить на этих молодых девчонок, потому что те шикарные и дразнятся, а мы едем к морю. Вообще-то, они, конечно, не дрочат, просто так выглядит, будто они делают это, а на самом деле они просто трут свои набухшие письки, плотно обхватив их кулаками, и при этом им нравится думать, что они дрочат. Та занудливая училка математики с подвязками тоже думала, будто мы дрочим на ее уроках, а все совсем не так - зачем нам это нужно, в тридцать лет заниматься такой ерундой! Хотя дрочить приятно и в шестьдесят, наверное... Так что, на самом деле мы просто трем писи. Мы трем их впятером, каждый свою, но я за рулем, а это не считается. Вскоре у лимузина изнутри заляпана вся крыша, честное слово! На самом деле у кабриолета нет никакой крыши, но нам нравится думать, что она есть и что мы заляпали ее втроем. Втроем - потому что я за рулем, а Ширик брызнул на лобовое стекло - а на лобовое не считается. Девчонкам тоже нравится, что мы дрочили на них и заляпали всю крышу, клянусь! Ну, то есть, они только так думают, что мы дрочили... Они визжат, машут нам руками, прибавляют скорости, и вскоре скрываются из виду. Мы не догоняем, хотя нам хочется отыметь их еще хотя бы по разику. Нам нужно держать крейсерскую скорость, потому что только на ней полагается подъезжать к морю, а еще у нас может не хватить бензина. Ведь тот старый негр так и не успел нам его залить, он сразу принялся заливать про море и про Пятое авеню, урод... К тому же, любая другая скорость не считается, а жаль. Клянусь, нам очень жаль...
Мы едем к морю. Мы мчимся по Пятой авеню. Нам приятно мчаться к морю, которого мы никогда не видели!
Мы доезжаем до тупика, останавливаемся и смотрим на кирпичную стену. Мы вспоминаем старого уродского негра и понимаем, что совсем не зря его пришили. Он отвратительно пах какой-то гадостью и врал нам про Пятую авеню, он врал нам про тупик и что здесь нет никакого моря.
Мы вылезаем из лимузина и смотрим на кирпичную стену.
Мы видим море.
Оно красивое, это море. Оно красивое, клянусь...
Белочка "perpetuum", обыкновенная
Он проснулся, как это было в последнее время все чаще, в привычном холодном поту. И резким рывком сел на кровати, подобно тому, как вскакивают в американских боевиках вляпавшиеся в неприятную историю крутые ребята, то есть когда режиссеру требуется показать, что герои его фильма гонимы, в опале, и не могут спокойно спать по причине запредельной расшатанности нервов. Перед глазами еще мельтешили резко выделяющиеся во тьме цветовые пятна замысловатых конфигураций, совсем как в калейдоскопе из детства - картонной трубочке с зеркалами и осколками пивных бутылок внутри; такие некогда продавались преступными советскими бизнес-организациями в качестве детских игрушек. Пятна, в отличие от тех, вызывающих восторг, волшебных, из детства, были неприятными, гнусными, и вызывали даже не страх - безотчетный неконтролируемый ужас. Они не были четкими, калейдоскоповскими - скорее напоминали электроны из школьных схем, крутящиеся вокруг каких-то омерзительных ядер, подобно сперматозоидам, взявшим в осаду яйцеклетку.
Откинув одеяло, он с усилием сел, спустил с дивана ноги и, коснувшись подошвами пола, вздрогнул от накатившего приступа паники - прикосновение тоже показалось ему омерзительным, хотя и было несколько иного оттенка, чем омерзение от осознания существования пятен. Оно было телесным, физическим, а пятна воздействовали на мозг, энергетику, каким-то особым - волновым? - способом разрушая его волю, разум, вообще всю саму его сущность.
Неуловимой тенью бродила по просторам его разума смутная догадка, что причины всех его мук кроются в американской системе употребления алкоголя, на которую он, к своему несчастью, вынужден был перейти под давлением деловых партнеров и дурацких советов жены. Алкоголь по этой системе, если уж не согласен обходиться без него совсем, надлежало принимать с шести - или около того - вечера; пить, сколько влезет, затем некоторое время следовало отвести сну, а проснувшись, до шести - или около того - вечера не глотать ничего крепче, чем огромные шипучие таблетки, вызывающие дурноту и тягостное чувство в желудке. За это время, согласно выкладкам американских деляг от медицины, организм более-менее очищается от токсинов и готов к принятию очередной дозы.
Система была мерзкой и вызывала чувство омерзения не только своей омерзительностью в плане физическом; гораздо большее омерзение приносила она морально - самим фактом, что ты этой идиотской системе зачем-то подчиняешься, вместо того, чтобы просто жрать алкоголь, заливать таковой в свою глотку, пока его принимает физическое тело при поддержке бестелесной души.
- Ты ночью кричал. Что, опять эти твои пятна?
Голос жены прозвучал вроде бы сочувственно, но похмельная подозрительность и та самая расшатанность нервов диктовали совсем иное толкование обычных на первый взгляд слов и жестов: подобно рентгену, она как бы обнажала очевидное в совсем не очевидном - скрытом от невнимательных глаз - свете, вскрывала второе, потаенное дно. Поэтому вопрос жены он оценил как издевательский - вопрос с подвохом, вопрос, должный послужить катализатором для усиления его мучений по меньшей мере вдвое.
Ничего не ответив, он сел за стол и хмурым взглядом окинул приготовленные яства. Стол тоже был американским, типа тостов с джемом и прочей диетической пакостью, и один только вид его вызывал в похмельном желудке болезненные спазмы, сопровождающиеся рвотными позывами.
- Есть что, опять не будешь?
Возможно, и этот вопрос был без подвоха, без того второго дна, но сейчас этого было не разобрать. Может, к обеду, когда накатит первая - робкая - волна некоторого облегчения, или - уже совершенно точно - после шести вечера и второй, к примеру, стограммовки, он, обдумав все тщательно, придет к определенному выводу.
- Слушай, я нашла хорошего врача...
Это прозвучало будто бы нейтрально, даже, скорее, мягко, что не могло не вызвать озлобления.
- Ты хочешь сказать, будто я алкоголик?
Жалко, что сейчас нельзя было заорать, затопать ногами, забрызгать слюной или сделать еще что-то климактерическое, в этой ситуации надлежащее и достойное настоящего мужчины - просто из-за невозможности сделать это физически, потому что при малейшем сбое дыхания опять последуют рвотные позывы. Вопрос следовало решать кардинально, иначе американская система просто сведет его в могилу. И он уже решил, как будет его решать.
Свернув завтрак, он позвонил в свою контору и сообщил бизнес-партнерам, что намерен взять небольшой тайм-аут. Как он и предвидел, его заявление не вызвало не то что возражений - вообще особых эмоций. Никаких экстренных дел, которые могли бы послужить препятствием для осуществления его скромного желания, в конторе в данный момент не было. Единственное, что слегка омрачило радость предстоящего - дружеское пожелание не слишком увлекаться отдыхом, чтобы вернуться в строй бодрым и полным творческих идей.
- Они тоже намекают, что я алкоголик! - с негодованием сказал он, вежливо распрощавшись с партнерами. И брякнул трубкой о стол так, что в ней что-то явственно хрустнуло. - Да, вы все принимаете меня за алкоголика! - с вызовом добавил он уже не вообще, а конкретному адресату.
- Никто не говорит, что ты алкоголик, - возразил получивший послание адресат опять мягко, что опять не могло не вызвать раздражения. - Но тебе действительно надо отдохнуть. По-настоящему отдохнуть.
- Этим я и собираюсь заняться, - с трудом сдерживая негодование, согласился он. - Потому что я принял решение бросить пить! - И в подтверждение своих слов немедленно проследовал к бару, где с целью снятия стресса, предсказуемо и скоротечно развившегося от циничного заявления жены, так же немедленно плеснул в бокал виски и еще более немедленно его осушил. - Именно этим! - чувствуя, как его отпускает, громко повторил он и плеснул себе еще. Примерно столько же, пальца на два. А заметив укоризненный взгляд жены, быстро наплескал и третий, вдогон, опять пальца на три, нарочно, хотя уже мог позволить себе сделать небольшую передышку - состояние улучшалось буквально с каждой секундой, потому что он, наконец, нашел в себе мужества с вернуть с порочной американской дорожки...
Примерно через неделю он решился на небольшую вылазку из дома. Жены он, слава богу, почти не видел, потому что в знак протеста против неизвестно чего она почти не покидала своего второго этажа, и это его вполне устраивало, потому что видеть он ее не хотел вообще, а еще больше не хотел конкретно натыкаться на ее укоряющие взоры или - не дай бог - слушать идиотские протесты против чего-то. Желание размяться возникло внезапно, в какой-то из дней прогнозируемо успешного лечения, когда обычная утренняя слабость была, как всегда, успешно преодолена всего какими-то двумя сотнями граммов рома. Лечение после затянувшейся американской болезни действительно проходило настолько успешно, что оставалось только удивляться, почему он не решился оздоровить свой организм раньше. Вообще, следовало бы еще хорошенько напрячься и припомнить, кто его на эту американскую систему подсадил, какой - возможно, подкупленный кем-то - негодяй так ловко промыл ему мозги...
Он принялся одеваться, а внимательный, не без сочувствия, взгляд спустившейся со своего этажа жены лишь укрепил его желание проветриться. Она, видите ли, переживает! Нет, вы только вдумайтесь в это! Словно он какой-то алкоголик. Словно не он своим потом заработал всю эту хрень в виде двухуровневой квартиры в престижном доме, двух дорогих автомашин и прочих радостей комфортной жизни.
- Я ненадолго! - все же зачем-то выкрикнул он и хлопнул дверью, злясь на себя за малодушие: словно он обязан перед кем-то отчитываться или - упаси боже - спрашивать разрешение.
Ноги, конечно, слушались плоховато, но в целом прогулка проходила нормально и даже принесла некоторое удовольствие, если не брать в расчет периодически возникавшие головокружения, приступы тошноты и прочие несущественные мелочи. Наверняка во всем виноват был свежий воздух, поэтому следовало вернуться и продолжить отпуск дома. Еще, возможно, он совершил ошибку, не взяв в дорогу плоскую двухсотграммовую бутылочку виски, производимую как раз для таких целей - согревать своим присутствием карманы деловых людей, подбодрять их морально в трудные жизненные моменты.
Едва он поднялся со скамейки парка, где решил сделать передышку перед последним переходом домой, как в дальнем конце дорожки возникли два темных силуэта. Как-то сразу он понял, что силуэты эти появились неспроста и пришли именно по его душу, хотя их разделяло метров сто. Слишком уж чужеродными были эти двое с деловой походкой в плотных черных костюмах сейчас и здесь - жарким летом в парке, среди беззаботно прогуливающихся молодых мам, почти полное отсутствие одежды на которых компенсировалось детскими колясками.
На секунду он замер в нерешительности, размышляя, не двинуться ли ему быстрым шагом в противоположном направлении, но в итоге счел эту мысль неперспективной. Вряд ли в случае чего он сможет побежать сейчас, в своем нынешнем состоянии, учитывая слабость не получавших около часа привычную дозу алкоголя ног - так чего тогда попусту суетиться, ставить себя в глупое положение.
Приняв мужественное решение вести себя спокойно, без паники, он испытал какое-то облегчение, сравнимое, наверное, с облегчением окончательно выбравших героическую смерть храбрецов, и застыл возле скамейки, дожидаясь приближения незнакомцев. Единственное, что при всей этой своей внезапно обнаружившейся храбрости он все же так и не смог заставить себя сделать - это смотреть на приближающихся быстрым шагом мужчин.
- Степанков Виктор Иванович?
Отзвуки четких шагов замерли - кто бы сомневался - рядом, и только тогда он решился повернуться. Близнецы по костюмам, они оказались близнецами и внешне - натуральными, в полном смысле этого слова. Не просто похожими, а являющимися абсолютно идентичными друг другу людьми.
- Да, - хрипло сказал - или, скорее, каркнул - он. - Чем обязан, господа?
Им было где-то между тридцатью и сорока, совсем как ему, и, судя по костюмам, они были примерно такого же достатка, потому что дома, в шкафу, у него висел аналогичный, и стоил он около штуки баксов. Ну, если только костюмы эти не выдавались им бесплатно, в какой-то могущественной небедной организации. А что они принадлежали какой-то организации, в этом почти не было сомнений. Только вот какой? Явно не налоговики, да и нечего ему было бояться налоговиков, дела они с компаньонами вели чисто, не поймаешь. Больше всего эти двое напоминали персонажей из фильма "Люди в черном". Ему вдруг показалось, что их карманы оттопыриваются, они явно набиты специфическими штуковинами из того фильма, которые стреляют, лишают памяти или совершают еще какие-нибудь неуместные в приличном обществе штуки. Ага, точно. Вон, у обоих отчетливо оттопыриваются левые карманы пиджаков - что там еще, если не оружие.
- Может, присядем? - предложил старший.
Почему он решил, что этот является старшим, Виктор Иванович и сам не смог бы сказать. Просто подумалось, и все. Стараясь выглядеть безразличным, он пожал плечами и брякнулся обратно на скамейку, чувствуя, как между лопатками заструился горячий пот. Интересно, каково же этим, в этих их костюмах, если его прошибает пот даже в легкой летней рубашке с короткими рукавами. Впрочем, в отличие от него, они ведь не боятся.
- С кем имею? - стараясь выглядеть и говорить спокойно, спросил он.
- Люди в черном, - бросив на него быстрый пронизывающий взгляд, ответил старший. - Вы же сами нас так охарактеризовали, не правда ли. Тогда зачем спрашиваете? - И двое тоже опустились на скамейку.
Он с запозданием решился на короткий хриплый смешок, показывая, что оценил шутку должным образом, и умолк, ожидая настоящего представления. Когда прошло секунд десять, а никто из этих двоих так и не соизволил что-либо сказать или извлечь из кармана удостоверение, он решился посмотреть на старшего, который оказался ближе. Запаха от этих двоих не исходило. Не запаха пота или чего-то в этом роде - вообще никакого. Словно они не только не пользовались туалетной водой или дезодорантами, но и не пахли как физические личности.
- Итак, приступим? - словно интересуясь его мнением, словно оно что-то для них значило, спросил старший. Он выдержал секундную паузу и, не дождавшись возражений, потому что Виктор Иванович как раз пытался собраться с мыслями, неожиданно спросил: - Вам часто снятся подобные сны?
- Какие еще... - растерянно промямлил он, решив, что ослышался. В следующий момент он слегка отклонился корпусом, извлек из кармана штанов платок и промокнул лоб. И поймал себя на том, что проделал все это движениями нарочито плавными, пусть даже при этом сильно тряслись руки. Плавность же возникла опять-таки из-за страха перед этими двумя - как бы он не подумали, что он собрался выхватить оружие, и не решили сыграть на опережение.
- Цветные пятна, - пояснил старший. - Такие, как в детском калейдоскопе.
- Опишите нам их, - внезапно подал голос второй, и голос его оказался полностью идентичным голосу брата-близнеца. - И, пожалуйста, сделайте это как можно более подробно.
- Послушайте! - взвился он, решив теперь, что сходит с ума. - Уж не знаю, что за методы психологического давления придумали в вашей службе и почему вы решили применить их по отношению ко мне, но все эти ваши бредовые вопросы, они... Кстати, вы так и не представились по-настоящему.
- Люди в черном, - спокойно повторил старший. Затем он полез рукой в пиджак, в район выпуклости, и когда Виктор Иванович уже окончательно решил, что сейчас ему в бок упрется что-то наподобие пистолетного глушителя, рука незнакомца неожиданно вынырнула из пиджака с полулитровой бутылкой водки "Столичная". - Будете?
Не дожидаясь ответа, он быстро свинтил с бутылки колпачок, и тут же ловко плеснул по услужливо протянутым братом пластиковым стаканам, один из которых он немедленно всучил ошалевшему Виктору Ивановичу.
- Ну, за встречу!
- Так как, говорите, выглядели виденные вами пятна? - повторил второй, в то время как выпивший предложенное Виктор Иванович, резко выдохнув, сидел, зажав рот ладонью.
- И не вздумайте отпираться, мы все знаем, - сказал старший. - Итак...
- Они такие расплывчатые... - опять промямлил Виктор Иванович, пытаясь сосредоточиться и освежить в памяти те светящиеся разноцветные круги, - они похожи на электроны, вот!
Двое быстро переглянулись.
- Крутились? - напряженно спросил старший.
- Да.
- Вокруг одного, самого большого и яркого пятна? - спросил второй.
- Да. Но откуда вы вообще знаете про то, что я видел пятна?
- Мы проверяем мозговые импульсы каждого, кто выпил более пятисот граммов водки, - пояснил старший. - Поэтому вы находились под нашим контролем ежедневно, в течение двух последних лет. Если я вправе давать вам советы, то замечу, что не стоило бы вам так доверяться американской системе. Она губительна для организма, это давно и научно доказано.
- А что значат эти пятна? - осторожно спросил Виктор Иванович, начиная испытывать к этим людям доверие. Одновременно он уже в который раз убедился, что находится на верном пути. Ведь он только что получил дополнительную аргументированную поддержку в своей борьбе против американской системы. Да еще от кого - столь авторитетных специалистов неизвестной организации! - И вообще, что все это значит. Ну, все эти ваши вопросы, и...
- Это значит, что вы разгадали тайну строения вселенной, и в целях безопасности должны быть незамедлительно подвергнуты стиранию.
Рука старшего опять нырнула в пиджак, и на сей раз вернулась уже с пистолетом, на ствол которого был навинчен огромный черный глушитель.
- Ничего личного, - доверительно сообщил второй. - Извините, у нас инструкция.
Невесть откуда в его теле появилась такая сила, которой, наверное, не было даже тогда, когда он, будучи студентом, сдавал всевозможные спортивные нормативы. Эта сила, вкупе с выпитым стаканом, и позволила ему сделать кувырок назад с места, прямо так, не вставая со скамейки. Он упал за ее спинку и, не вставая и не оглядываясь, всего за несколько секунд проскакал по траве на четвереньках около десятка метров, до ближайших кустов.
- Стоять! - ударило ему в спину запоздало, и так же запоздало что-то звучно шмякнулось в ствол оказавшегося рядом дерева, отколов от него огромную щепу. - Стой, парень, иначе хуже будет!
Не оборачиваясь, он петлял по парку под истеричные вопли рассыпающихся в стороны мамаш и угрожающий топот сзади. Вот он пробежал детскую площадку с качелями и прочим бесполезным дерьмом, миновал огромную клумбу с не менее бесполезным дерьмом цветочным, и вскоре оказался за оградой парка. И только пробежав пару кварталов, обнаружив, что топот людей в черном уже не преследует его, наконец поверил, что страшное миновало. Забежав на задний двор какого-то магазина, он согнулся, упершись руками в стену возле пирамиды пустой тары, и некоторое время тяжело, с присвистом легких дышал, пока не успокоилось сердце и из желудка не поперла привычная пенная блевотина.
Через некоторое время он шел по залитому солнцем тротуару, постоянно оглядываясь и шарахаясь от почему-то редких на этой улице прохожих. Ушел! Он все-таки ушел. Нет, но какие гады! А еще в приличных костюмах... Внезапный рев сирены едва не над самым ухом остановил на время его учащенно бьющееся сердце, вогнал в столбняк, пока он не сообразил, что это всего-навсего пожарная машина. И действительно, он вдруг почувствовал запах гари и обратил внимание, что впереди по курсу собралась кучка задравших головы зевак. Из окон чердака старинного пятиэтажного дома ленивой толстой змеей струился черный дым.
- А ну, посторонись!
Красная машина остановилась, с грохотом ударившись в фонарный столб, и из нее высыпал пожарный расчет. Точнее, высыпался, потому что группа облаченных в брезентовые робы людей была безнадежно пьяна, это было видно с первого взгляда. Один, соскочив с подножки, растянулся на асфальте и остался лежать неподвижно, второй побежал, пошатываясь, к чугунному уличному люку и замер над ним в растерянности, кажется, сообразив, что забыл необходимые для его вскрытия инструменты, третий, начав раскатывать брезентовый рукав, тоже упал; к тому же этот рукав все равно некуда было подсоединять по причине закрытого люка.
Виктор Иванович даже забыл на время о преследователях, настолько диким показалось ему это зрелище. Из кабины тем временем неспешно вылез еще один пьяный человек. Он постоял, глядя на своих коллег, затем что-то им крикнул и махнул рукой.
- Уезжаем, - доверительно сообщил он приблизившемуся Виктору Ивановичу и показал пальцем на тот самый дымок. - Разве это пожар? Хуйня это, а не пожар. Ложный вызов... - Виктор Иванович почувствовал сильный водочный запах. - Мы выезжаем только на пожары первой категории сложности, а это... - Он сплюнул и перевел взгляд на подчиненных. - А ну, давай, остолопы, назад! Быстро, быстро, я сказал, сворачиваемся!.. Хотите к нам, в машину? - Это опять адресовалось Виктору Ивановичу. - Посмотрите, как мы там обустроились.
Поколебавшись, он кивнул и полез за пожарником в красную кабину. Мысль укрыться здесь от людей в черном показалась ему удачной. Тем более, он будет находиться под защитой пожарников, а они, как ни крути, люди почти что военные, пусть и пьяные.
- В тесноте да не в обиде, верно, мужик? - свойски подмигнув ему, спросил один из пожарного расчета, тот, что забыл инструменты для вскрытия люка. И споро разлил по стаканам из бутылки "Столичной". - Ну, за что?
- А давайте просто так, - предложил тот, что недавно валялся на асфальте. - Хорошо сидим, пожара нет, чего нам еще...
Они действительно сидели хорошо. Кабина, конечно, была тесной, но не до такой степени, чтобы пятеро взрослых мужиков не могли приговорить в ней пару-тройку бутылок водки в относительном комфорте, что они добросовестно и делали, время от времени с любопытством поглядывая сквозь стекло на выползающий из чердачного окна дым. Тот валил все сильнее и становился все гуще.
- Сейчас, сейчас... - бормотал, закусывая соленым огурцом, старший. Виктор Иванович уже знал, что это капитан пожарной службы, а зовут его Сергеев Петр Сергеевич. - Сейчас этот пожарчик достигнет второй категории сложности, - он быстро взглянул на очередную бутылку, что-то про себя прикинул, - тогда всем на старт, ребята. Пока размотаем шланги, пока допьем - вот и будет нам первая категория. Тогда и приступим... Петров, чего сидишь, наливай!
- Итак... - через минуту неожиданно трезвым голосом начал неожиданно преобразившийся капитан Сергеев. Он выглядел совершенно трезвым, а взгляд стал жестким, угрожающим. Но самое неприятное, что смотрел он в этот момент в глаза Виктору Ивановичу. Тот замер со стаканом в руке, только сейчас осознав, что его разместили таким образом, что он со всех сторон оказался окруженным пожарниками - его попросту взяли в классическую "коробочку". - Итак, приступим. Как, говорите, выглядели пятна?
- К-какие пятна? - пролепетал он.
- Те, что вы видели во сне, - пояснили сзади. И этот голос звучал жестко, трезво. - Нас интересует их цветовая гамма.
- Какие цвета преобладали? - вступил в разговор парень слева, со сломанным носом, похожий на классического боксера.
- Я... - По спине Виктора Ивановича опять поползла успокоившаяся было струйка пота, та самая, еще из парка. - Я... я уже отвечал на этот вопрос.
Пожарники переглянулись.
- Кому, когда, где, при каких обстоятельствах?
- Ну, этим, в черных костюмах.
- Я так и знал! - зло выкрикнул капитан. - Эти суки опять нас опередили! - Он выхватил из-за пазухи огромный пистолет с глушителем и ткнул им в бок Виктора Ивановича, струйка на спине которого тут же превратилась в полновесный ручей. - Отвечать быстро, не задумываясь! Пятно по центру было самым большим, а остальные крутились вокруг, так?
- Так, - пролепетал он, косясь на приближающуюся к их машине тетку в оранжевой робе и с метлой в руке.
- Какого цвета было пятно по центру?
- Г-голубого, кажется...
- Отвечать точнее! - рявкнул капитан, и под напором пистолетного глушителя у Виктора Ивановича начало трещать ребро.
- А они сидят! - внезапно заорал снаружи сварливый женский голос, и он догадался, что тетка подошла к кабине вплотную. - Тама во всю полыхает, а они тута как баре знатные сидят! Да еще вона осветительный столб на моем участке погнули!
Дальше все получилось как-то само собой. Виктор Иванович быстро хватанул для храбрости стакан, который до сих пор держал в руке, и, пользуясь тем, что внимание капитана отвлеклось на тетку, с неизвестно откуда взявшимися силами в стремительном прыжке пробил головой автомобильное лобовое стекло.
- Стоять, сука! - ударило ему в спину, затем что-то ударило по тетке, мимо которой он, мгновенно вскочивший на ноги, как раз сейчас пробегал, и ее очередной крик оборвался, не успев обрести силу. - Все равно не уйдешь, сволочь! - Но он уже забежал за угол...
Попал... - стучало у него в голове. - Ну, попа-а-ал... И что теперь делать... Идти домой? Но где он вообще?
Он опять стоял на каком-то заднем дворе чего-то, возле какой-то угольной кучи. Перед ним была обшарпанная кирпичная стена и обитая потертой жестью дверь.
Дверь внезапно открылась и в проеме появился человек в белом халате, лица которого Виктор Иванович не разглядел. В руках он держал тазик. Выплеснув из тазика что-то мутное прямо во двор, он тут же скрылся, прикрыв за собой дверь. Поколебавшись, Виктор Иванович подошел к ней ближе. Дверь почему-то манила его - наверное, благодаря металлу, которым была обита. Она казалась надежной, такой, за которой не достанут ни пожарники, ни люди в черном. Отсидеться бы за ней, а то, если повезет, найти телефон и позвонить домой или в милицию, потому что мобильник он посеял во время какого-то из своих прыжков - он только сейчас это обнаружил. Потянув ручку на себя, и убедившись, что дверь не заперта, Виктор Иванович проскользнул в темный прохладный коридор и осторожно побрел на вырывающийся из-за угла свет, стараясь ступать бесшумно и не касаться покрытых выщербленных кафелем стен - ему почему-то казалось это важным.
За углом в коридоре оказалась еще одна дверь, откуда и вырывался свет и еще - он только сейчас услышал - доносились веселые пьяные голоса. Хирургическая, что ли? - подумал он, с недоумением уставившись на людей с надетыми поверх белых халатов зелеными брезентовыми фартуками. Халаты и фартуки были забрызганы кровью, а головы людей украшали зеленые шапочки.
- Да заходи, раз забрел, чего застыл! - крикнул, заметив его, массивный мужик в роговых очках. Выглядел мужик добродушным.
Он постоял несколько секунд на пороге, настороженный, готовый в любой момент отпрыгнуть обратно во тьму коридора, но в итоге, поколебавшись, осторожно ступил внутрь.
- Ты откуда здесь взялся, такой красивый?
- Я... - Он вдруг обнаружил, что у рубашки исчезли ее и без того короткие рукава, а джинсы ниже колена превратились в лохмотья - кувыркания со скамейки и прорывы через стекло не добавили его и без того простой одежде лоска. - Я заблудился... - Он обвел взглядом сидящих за столом троих мужиков и тетку. Стол смахивал на хирургический, над ним нависали мертвые сейчас осветительные приборы, но пациентов на нем не было - одна только водка в количестве трех бутылок. Увидев этикетки "Столичная", Виктор Иванович почувствовал холодок в животе, но усилием воли отогнал нехорошие мысли. Нельзя подозревать всех, кто пьет такую водку, это просто смешно. Сами же люди напоминали хирургическую бригаду на отдыхе и своим внешним видом не вызывали отторжения, несмотря даже на свои окровавленные халаты и фартуки - у каждого, в конце концов, своя работа.
- Хирурги мы, - словно прочитав его мысли, сообщил тот, дородный, в очках. - Вот, отдыхаем перед операцией. А если ты заблудился - не беда. Считай, уже нашелся. Правда, ребята? - Он посмотрел на своих, и те подтвердили его слова кивками и веселым смехом.
- Не робей, подсаживайся, - сказала ему некрасивая тетка неожиданно приятным голосом. - Нас только на работе остерегаться нужно, сейчас же тебе бояться нечего, ничего мы тебе не отчекрыжим.
Все опять весело рассмеялись и последние сомнения Виктора Ивановича рассеялись. Он бодро прошел по оказавшемуся очень чистым залу и присел на заботливо пододвинутую ему лопоухим мужиком табуретку.
Очкастый тем временем ловко расплескал водку по стаканам и через секунду он опять сидел с емкостью в руке, отчего в его голову хлынули неприятные воспоминания, а в живот вернулся недавно изгнанный оттуда холодок.
- А закуски нет? - спросил он после второй, хотя секунду назад ничего не собирался говорить. Наверное, просто от смущения и желания отвлечься от глупых мыслей.
- Закуски? Да сколько угодно... - Очкастый, не вставая, запустил ногу куда-то под стол, пошарил ступней, и с жестяным скрежетом вытащил оттуда внушительных размеров тяжелый эмалированный таз зеленого цвета. - На вот тебе, закусывай... - И ногой толкнул этот таз к его табуретке.
Виктор Иванович скосил глаза вниз, и его внезапно вывернуло наизнанку. Произошло это столь стремительно, что сидящие рядом не успели отшатнуться и их обдало струей остро пахнущей алкоголем блевотины - таз оказался наполненным отрезанными человеческими членами. Ступни, кисти, некоторые из которых отрезаны по колено или локоть, а с некоторых не сняты носки; уши, еще, кажется, печень, а сверху, как огромный бриллиант, украшал коллекцию аккуратно вырезанный глаз с налипшим на него веком.
Все разом вскочили, и он опять оказался зажатым в "коробочку".
- Игра закончена, - сухо сказал очкастый, выхватывая из-под фартука пистолет с навинченным на ствол глушителем. Нечего и говорить, что через секунду этот глушитель уже давил Виктору Ивановичу на ребра, а добродушие очкастого исчезло за ненадобностью, словно он, подобно змее, сбросил отслужившую свое кожу. - Отвечать быстро и по существу, иначе твои органы скоро украсят этот, - не отрывая от него глаз, он мимолетно кивнул вниз, - тазик.
- В каком порядке вращались вокруг основного пятна остальные? - спросили сзади мелодичным женским голосом, и он понял, что говорила тетка.
- Общая схема движения не показалась вам знакомой? - спросил лопоухий. - Может, вы видели что-то подобное в школьных учебниках, еще где-нибудь?
- Я... Дело в том, что я... - Мертвенно бледный, что усугублялось светом противных люминесцентных ламп, он медленно встал и, не теряя ни секунды, поскольку за последние несколько часов уже невольно стал матерым профессионалом, всей своей массой рванулся сквозь плотный заслон из вражеских тел.
- Стоять, сволочь!
Раздался негромкий хлопок, и кафельная плитка на выходе, возле самого его уха, взорвалась десятком острых осколков. Он пробежал почти весь коридор, когда возле другого его уха просвистел еще один заряд. Через секунду он мощным ударом плеча протаранил дверь и вывалился на улицу. Упав, сделав ловкий спецназовский кувырок и, тут же вскочив, он немедля рванулся к выходу из оказавшегося для него губительным больничного двора. Преодолев его огромное пространство всего в десяток широких скачков, он свернул за угол, выбежал на улицу, был на мгновение ослеплен ярким солнцем, а еще через мгновение раздался режущий уши визг тормозов, последовал сильный удар, и солнце сменила тьма.
- Твою мать, опоздали! - Его трясли сильные руки, но глаз он открыть не мог, как ни старался. - Мужик, скажи, что ты видел! Мужик, мы тебя откачаем, ты только скажи, с какой скоростью бегали по орбите электроны! Тебе ничего не показалось необычным? Может, оттенок их свечения или еще какая-нибудь мелочь? Мужик!
Внезапно он увидел себя сверху. Он плавно поднимался, все выше взмывая над тротуаром, а второй он лежал перед милицейской машиной с мигалкой, и этого второго его тряс мент с погонами сержанта и блестящим от пота лицом. Второй молча стоял рядом. Одна его рука сжимала огромный пистолет с глушителем, во второй была бутылка "Столичной", а губы беззвучно шевелились - судя по выражению лица, мент с погонами капитана злобно ругался...
Дальше он ничего не видел - набор высоты с каждой секундой делался все более стремительным, и не далее чем через минуту его уже со свистом втягивало в огромную темную воронку из сгустившегося вдруг воздуха...
Огромный бородатый мужик с огромным пивным животом восседал в огромном кресле - по сути, троне с высоченной спинкой, и спинка эта была много выше неоново сияющего над Его головой нимба. Он как-то сразу понял, кто перед ним - точнее, перед Кем он - поэтому отныне он был еще более укреплен в ранге "он" с маленькой буквы, а напротив сидел Он подлинный, такой был всего один, пусть и в трех, обычно изображаемых на плоских древах, лицах.
- Что, пацан, попал? - весело спросил Он.
Виктор Иванович не успел ничего ответить - чьи-то руки мягко надавили на его плечи, но одновременно и поддержали, сделав это очень своевременно - его вмиг ослабевшие ноги подкосились, и он почти рухнул седалищем на заботливо, как оказалось, подставленную ему - пусть и жесткую - поверхность чего-то.
- Разве перед... Вами можно сидеть? - спросил он, чувствуя, как его голос скрипуче продирается сквозь невесть откуда взявшийся песок, облепивший слизистую поверхность его горловой ткани.
- Слушай, будь проще, - предложил Он, подмигнув. - Не люблю я этого чинопочитания. Тем более, обращаясь ко мне заочно, все вы запросто употребляете "ты", здесь же вдруг теряетесь и начинаете "выкать". Нехорошо получается. Смахивает на подхалимаж, а это уже наказуемо, ибо...
- Ибо это грех есть, - словно кто-то тянул его за язык, закончил за Него он и, спохватившись, поспешил закрыть рот. - Извините. Извини, то есть, - поправился он, заметив, что визави нахмурился. - Но... но как тогда к вам... к тебе, то есть, - это он выдавил из себя силой, - обращаться?
- А как хочешь, - беззаботно сказал Он, к его облегчению опять разглаживаясь челом. - Как больше нравится. Можешь и вовсе паханом называть, я не обижусь. Мне это не в подляк.
- Паханом? - недоверчиво переспросил он.
Предложение прозвучало столь же неожиданно, сколь и дико, и он затруднился с ответом, предположив, что попросту ослышался. А еще, кажется, кто-то неслышной тенью пребывал за его спиной, оттуда же доносились звуки, похожие на похлопывания огромных крыльев, и все это опять же здорово сбивало с мыслей. Проверить свои ощущения поворотом головы он не решался, он вообще боялся пошевелиться. Единственное, что счел он в данной ситуации возможным - это скосить глаза вниз, после чего и обнаружил, что сидит на заляпанной краской табуретке с подпиленными примерно наполовину ножками. "Похожа на обычную армейскую. Наверняка тяжеленная, а по ее центру имеется продолговатая прорезь для руки", - как-то тупо подумалось ему.
- И она, эта прорезь, есть, - подтвердил Он, заставив его вздрогнуть от неожиданности. - Табуретка стандартная, армейская, увесистая. Такую армейский дедушка может с немалым толком кинуть в оборзевшего салабона, или, наоборот, доведенный до нервного срыва салабон может огреть таковой дедушку по голове - оба эти варианта укладываются, знаешь ли, в схему... Прикинь, - внезапно повысив голос и подпустив в него веселые нотки, воскликнул Он, - мне тут недавно докладывали, что в боевой части за номером... - Он замялся на мгновение, и тут же механический гнусавый голос, похожий на голос, обычно раздающийся из динамиков аэровокзалов, огласил на все помещение, слегка отдавая эхом: "Часть номер 109/8676, пневматические ракетные установки типа "Заря-М", тип личного оружия рядового и сержантского состава - автоматы Кала..." - Да плевать мне на оружие рядового и сержантского состава, - недовольно оборвал Он механический голос капризным голосом почему-то Ельцина, - я и без сержантов, понимаешь, сам себе немалый полковник... - Он вдруг умолк, задумался на мгновение, словно прислушиваясь к каким-то своим ощущениям, и выкрикнул громко, заставив Виктора Ивановича вздрогнуть: - Человек, дайкири!
К Нему, выбежав откуда-то из-за плеча Виктора Ивановича, тут же поспешил мужчина в форменной одежде официанта, и, подобострастно согнувшись, протянул поднос с высоким узким бокалом.
- Спасибо, - тепло поблагодарил Он и сделал знак: "свободен". Заранее предвкушая наслаждение, Он прикрыл глаза, отпил небольшой глоток, и Его лицо внезапно перекосила гримаса отвращения. Распахнув веки, Он шумно выплюнул на пол отпитое, и, наливаясь краской, заорал: - Это что, блядь, такое! - Начавший отбегать человек в страхе остановился и повернул к Нему перекошенное ужасом лицо. - Я тебе что велел принести!
- Я... - пролепетал несчастный, замерев на полдороге между Ним и Виктором Ивановичем, - я... мне выдали это на кухне...
Не слушая оправданий, Он отмахнулся и под провинившимся тут же разверзлась земля в виде выложенного светлой деревянной плиткой паркета. Несчастный с криком ужаса провалился вниз, а из отверстия вырвалось огромное облако пара. Запахло серой, из облака вдруг высунулась неприятного вида волосатая лапа, которая нашарила возле края ямы оставшиеся от несчастного до блеска начищенные черные туфли, и тут же исчезла. Через секунду паркет выглядел опять девственно ровным, а все, что напоминало о произошедшем - быстро рассеивающийся серный запах.
- Пива, - устало выкрикнул Он, и тут же второй человек, как две капли воды похожий на первого, выбежав из-за другого плеча Виктора Ивановича, устремился к Нему с подносом. Он брезгливо снял с него обычный граненый бокал с пенной шапкой, какой в советские времена можно было получить на любом вокзале или в другом злачном месте, и сделал человеку знак убираться. - Никак не могу научить этих мудаков делать настоящий "дайкири", - посетовал Он и неожиданно опять подмигнул, - ну, ты помнишь: "смешать, но не взбалтывать". Или там речь шла о "мартини"? Да и ладно. Короче, вот, приходится пить пиво. Быдляцкий, конечно, напиток, да чего уж там, за неимением-то...
Затем Он некоторое время с кислой миной похлебывал пивко, а Виктор Иванович во все глаза разглядывал Его, пользуясь тем, что Он смотрит на пиво. Он перевел на него взгляд как раз в тот момент, когда Виктор Иванович с удивлением обнаружил, что у края пивного бокала отбит кусочек стекла.
- Чего пялишься? - добродушно поинтересовался Он. - Думаешь, мне самому приятно заниматься таким вот дерьмом? - Он кивнул на место, куда недавно провалился официант, принесший негодный, очевидно, напиток. - Ну, а что еще прикажешь с таким делать? - Он заметил выражение лица Виктора Ивановича, нахмурился и с легкой укоризной сказал: - Не веришь... Думаешь, небось, я тут развлекаюсь. И так обрядил этого охламона, - Он опять кивнул на гибельное место, - специально, чтобы унизить? Бабочку еще ему нацепил, чтобы побольше поизгаляться... Думаешь, думаешь, - уверился Он, заметив, как вильнул Виктор Иванович взглядом. - И зря. Он сам себе такую униформу выбрал. Потому как там, на гражданке, всю жизнь официантом проработал. Гнался, так сказать, за длинным рублем. В шахтеры-то, небось, не подался...
- А что с ним теперь будет? - осмелился поинтересоваться Виктор Иванович, - Вы... ты его туда навсегда?
- Да ну, скажешь тоже... Кабы б я каждого распиздяя отправлял туда навсегда, давно б остался без работников. - Он скосил глаза на люк при полном его отсутствии, поморщился и отвернулся, а Виктор Иванович смотрел туда неотрывно, объятый неодолимым ужасом. - Хотя, какие из них работники - одно название, я ведь уже говорил... Крылья вон многие отрастили, это у них модно, а мухами летать не хотят. Ничего, повозит уголек в тачке лет этак с сотню, тогда, небось, за пивом куда шустрее бегать станет. Не хотел в шахту добровольно, определим его туда принудительно, как у вас направляют в ЛТП, на трудовое лечение. Смежникам ведь, - Он опять покосился на недавний люк, - людишки всегда ох как нужны! Им ведь тоже непросто температурный-то режим держать... В общем, хватит об этих остолопах, у меня и без них проблем выше крыши. - Он рубанул рукой точно между макушкой и нимбом, и опять приложился губами к пиву. - Тебе не предлагаю, уж извини. Во-первых, ты в завязке, во-вторых, тебе еще работать... Ладно, хватит о пустом. На чем мы остановились?
- На воинской части, кажется, - промямлил Виктор Иванович.
- Ага, точно. Так вот... Короче, доложили мне, что в этой самой части... Впрочем, чего там базарить. Пустое это. Ну, огрели там табуреткой одного разъебая по балде, так и хрен с ним. Заслужил. Я даже напрягаться не стал - на кой, скажи, мне все эти разборки. Тоже мне, ЧП, блядь, районного масштаба... Хотя обращение от пострадавшего солдатика принял, конечно. Так положено, тем более что он постарался, подключил матушек-тетушек и прочую родственную общественность, переведя таким образом свое обращение в коллективное, с ароматическими свечами и лобовыми, до самой землицы, поклонами... Но вот что мне делать с этими их устными факсами, пока ума не приложу. Представители другой стороны тоже ведь сложа руки не сидят. Тоже накупили свечей - и ну долбить лбами о пол: "Не губи, батюшка, не дай нашему охламону в дисбате почем зря сгинуть! Молодой он у нас еще, ветер в голове. Тот ведь тоже виноват - чего дедушку не слушается"... Короче, там так все запутано, что сам этот, - он опять мимолетно кивнул на люк, - ногу сломит, а у меня времени - сам понимаешь... Но и без внимания оставить такое не могу. У нас, между прочим, тоже бюрократия... А ты думал! - воскликнул Он, все же уловив его тщательно скрываемое неверие. - Если мои служивые с крыльями обращение зарегистрировали, внесли его в наш кондуит, то изволь, понимаешь, разобраться или хотя бы дать тетушкам надлежащую отписку по всей форме... - Он вдруг остановился, нахмурившись. - Ты меня слушаешь ли вообще? Че таращишься-то?
- Извини, но я... Про часть я уже понял. Но все-таки как-то в голове не укладывается... Ну, насчет табуретки. Этой, которая под моей...
- Жопой, - на лету ухватил Он. - Понял. Продолжай.
- Так вот, - уже значительно уверенней продолжил Виктор Иванович, уловив в голосе Его заинтересованность, - мне почему-то всегда казалось... - От волнения он все же опять сбился на сумбур: - И еще этот бокал с отбитым краем...
- Ясно, - опять молниеносно ухватил Он. - Типичное заблуждение. Все вы думаете, что мы тут жируем, сплошь на золоте с каменьями сидим... А между тем все совсем не так. Мы организация хозрасчетная, рулят в лучшем случае разъебаи из отставных, по причине смерти, хозяйственников, а какие они ворюги, любому известно. В последнее время бывших прапорщиков, кстати, появилось немало. Раньше, при Советах, такого не было... Кто-то уснул с сигаретой на взрывоопасном складе, кто-то получил расчет за продаваемое оружие девятиграммовыми монетами из него же, если покупатель попался из бойких... А у меня до плотненькой ревизии уже какое тысячелетие руки не доходят. Вот и относительно табуретки твоей... У нее просто ножка подломилась, потому и пришлось остальные вровень с ней подпилить - по-настоящему починить-то некому. Нынче ведь толковых мастеровых не осталось, - вздохнув, пояснил Он и кивнул с брезгливостью, указывая на кого-то за его спиной: - Не эти ж, крылатые, тебе работать вдруг станут. Они тут все или такие из себя чиновники, что не подступись, или "принеси-подай" парнишки, других вариантов нет. Чтоб в наше время кто-то захотел добровольно взвалить на себя ответственность за что-то, или, тем более, поработать руками... Принуждать я их тоже не могу, у нас, понимаешь, тоже демократия, хотя пока и в рамках, не по раскладу Новодворской... - И неожиданно спросил: - Значит, спрашиваешь, зачем я тебя пригласил?
- Ну, вообще-то, я не то чтобы...
Вообще-то он ничего не спрашивал, не говоря уже о том, что никто его сюда не приглашал; но способа, как бы ему необидно для собеседника оформить эту мысль соответствующими звуковыми колебаниями, он найти не сумел.
- Хочу сделать тебя смотрящим по району, - не дождавшись его ответа или засчитав за таковой молчание, пояснил Он.
- Смотрящим?
- Ну да. Опять, вижу, дивишься. И зря. Ведь у любого заурядного пахана из ваших имеются свои приглядывающие за порядком людишки, так неужели ж я, Пахан паханов, не могу обзавестись своим человечком для присмотра! Потому-то и обратился к тебе. Нехватка кадров у меня, короче. Мне такие, вроде тебя, хваткие пацаны - во как нужны! - И Он рубанул себя теперь ребром ладони по шее. - Моих работничков ты уже видал... Так ты как, согласен? - Виктор Иванович скромно потупился. - Вот и договорились... Слушай! - после недолгой паузы вспомнил Он, кажется, что-то важное, потому что выглядел изрядно возбужденным. И, кажется, это важное было еще и очень приятным, потому что возбуждение сопровождалось характерным блеском в глазах. - А ты, случайно, не продюсер?
- Н-нет... - осторожно признался он, не зная, к лучшему это для него, или... - Я больше по коммерческой части.
- Жаль! - Он с таким откровенным разочарованием саданул себя кулаком по колену, что едва не расплескал пиво в другой руке. - А то познакомил бы меня с Жанной Фриске. Ну, или, на худой конец, хотя бы с Анькой Семенович.
- А разве вы не можете призвать их к себе, чтобы...
Он посмотрел на него так, что он поспешно прикусил язык.
- Таких молодых? - укоризненно сказал Он. - Я думал, ты умнее. Вот если бы они сами так решили... Можно было бы, конечно, их к такой мысли тонко подвести, но... Нет, не по моему это ведомству. А к смежникам обращаться не хочется.
- Да и вряд ли такое пройдет, - осмелился высказать свое мнение Виктор Иванович. - Им и там неплохо.
- То-то и оно! - Он выглядел удрученным. - Потому-то я и спросил насчет продюсерства.
- А что мне нужно будет делать? Ну, в качестве смотрящего.
- Да ничего особенного. Будешь ежедневно листать газеты и вырезать для меня самые важные новости. Ну, в первую очередь все про Жанну Фриске, конечно, потом про Семенович, еще про Ксюшу Собчак... Первым делом выяснишь, делала ли Семенович пластическую хирургию, наращивала ли силиконом свои предметы, это для нас очень важно, а потом... Короче, наши тебе все подробно разъяснят. А список интересующих меня девок получишь в специальном отделе. Да, вот еще. Самое, пожалуй, важное...
Внезапно он обнаружил себя босым, обливающимся потом, стоящим с телефонной трубкой в руке. Кажется, он что-то кричал, потому что сверху к нему стремительно спускалась жена - это ее топот он слышал сейчас сзади. По крайней мере, он на это надеялся, потому что появись перед ним сейчас люди в черном или кто-нибудь из пожарного расчета, им бы даже не потребовалась штуковина с глушителем. И без того, возможно, он сейчас отправится туда, куда положено отправляться видевшим пятна. Сам, без посторонней помощи, потому что сердце...
- Сердце? - догадалась, подбегая, жена, и на сей раз ее заботливость отчего-то не вызвала у него категорического отторжения.
Он безвольно принял из ее рук таблетку и сунул ее под язык. В его свободную руку тут же сунули стакан, и он бездумно выпил что-то, пытаясь сообразить, почему стоит с трубкой, и еще пытаясь вспомнить, где только что был и что только что видел, или же ему показалось, что он где-то был и что-то видел.
- Позвонить в "Скорую"? - с тревогой и все той же - уже почти заслужившей право на существование в системе его внутренних координат - заботливостью спросила жена, но он отрицательно покачал головой.
- Ты говорила, что нашла какого-то врача, - промямлил он и поразился, как всего лишь одна преступно дурацкая фраза, произнесенная выжившим из ума человеком, может заставить другого выжившего из ума человека почувствовать себя счастливым.
Не отвечая, жена радостно кинулась обратно, ее домашние танкетки простучали наверх, потом тут же вниз, потом он обнаружил ее стоящей рядом с огромным ежедневником в руке.
- Я сам, - твердо сказал он, когда из его руки попытались осторожно вытянуть трубку. - Я принял решение и желаю самолично...
- Конечно-конечно, - торопливо сказала жена, одновременно лихорадочно листая ежедневник. - Ага, вот он. Набирай...
Под мерный голос озвучивающей цифры жены он тыкал пальцем в клавиши и чувствовал, как с каждым их электронным попискиванием, каждой вспыхивающей на дисплее цифрой к нему мчится долгожданное избавление от всего. От пятен, пожарников, хирургов, ментов с людьми в черном и тайн строения вселенной; только вот о Нем он почему-то боялся думать, хотя Он не только не сделал ему ничего плохого, но, более того, назначил смотрящим по району, потому что он оказался достойнее других и...
- Его зовут Александр Петрович, - шепнула жена. - Лучший в Москве специалист. Скажешь, что ты по протекции Ивана Ивановича, иначе к нему не попасть, потому что...
Он приложил палец к губам, потому что на том конце провода сняли трубку.
- Я... - собираясь с мыслями начал было он, но его мгновенно перебил хорошо знакомый голос, который он отныне вряд ли спутал бы с другим.
- Я давно ждал твоего звонка, чувак, - одобрительно сказали ему в ухо, и у него ослабели ноги. - Я дико рад, что ты проявил мужество и принял такое, не побоюсь этого слова, судьбоносное решение. И не думай, что это дешевый пафос, чувак, я за свои слова отвечаю! Это действительно очень важно, принять такое решение самому, лично, а не ведясь на уговоры жены или рекламирующих себя ублюдков из телика... Короче, ложись в нашу клинику и ни о чем больше не парься, у нас тут все по высшему разряду, я отвечаю. Промывание крови, душ Шарко и массаж всех конечностей, включая крылья, но только, конечно, если ты уже заслужил право быть летающим раздолбаем. Однако тебе насчет крыльев думать преждевременно, ты ведь еще не успел приступить к своим обязанностям, верно?.. По крайней мере, - внезапно отбросив дружеский тон, злобно заорал Он опять почему-то голосом Ельцина, - я еще не получил от тебя ни одного отчета об интересующих меня прошмандовках! Ты почему, блядь, до сих пор не выяснил, пользуется ли та телеведущая презервативами, или же она ебется без всяких там...
Трубка выскользнула у него из рук, а сам он увидел почему-то стремительно приближающийся к глазам паркет.
- Что с тобой!
Испуганная жена бросилась к нему, просунула руки в подмышки, пытаясь поднять его с пола, а он, совершенно не помогая ей, лежал, расслабленный, отстраненно наблюдая, как, открытые распахнувшимся красным махровым халатом, пружинят, напрягаясь, ее ноги в сетчатого верха танкетках. Это было красиво, пожалуй, в общем-то. С такими пружинящими ногами он бы, пожалуй, нашел что сделать, если бы вдруг вспомнил, как... Черт, когда же это было в последний раз... Страшно гудела голова, которой он только что приложился к паркету. Но, по крайней мере, его хотя бы не огрели армейской табуреткой, и одно только это уже было хорошо...
Тем временем жена, отчаявшись его поднять, бросилась теперь к трубке, послушала, посмотрела на него с сомнением.
- Ты дозвонился? Он тебе что-то сказал?
Он не слышал ничего, и, собственно, не слушал, продолжая разглядывать ее ноги. Ему почему-то нравилось это. Почему-то они вызывали у него необычайный интерес. Однако, странно, почему эти ноги вдруг стали интересны ему... Ракурс! - внезапно осенило его и наступило невиданной силы облегчение. Да-да, все дело в этом ебаном ракурсе! Никогда не доводилось смотреть на ее ноги под таким углом, чтоб они под самым носом, напряженные и в танкетках...
Перехватив его взгляд, жена положила трубку на рычажки, но тут же сняла ее опять и принялась тыкать пальцем в клавиши, почему-то опасливо поглядывая в его сторону, словно он мог вздумать помешать ей делать это. Еще она почему-то снизила уровень голоса до минимума, как делала обычно, когда запиралась в ванной и разговаривала с любовником. Он же по-прежнему не слышал ничего, потому что не слушал - разве что раздавшийся где-то за окном вой, очень похожий на звуки сирены медицинской машины. Кажется, сирена приближалась, но, возможно также, она стояла на месте, а кто-то просто делал ее звук громче.
Его опять схватили за подмышки, потянули. Теперь руки были сильными, а халаты - белыми и совсем не махровыми. Пружинящие ноги, возможно, присутствовали тоже, но теперь они скрывались под штанами и, скорее всего, были волосатыми, не то что ракурсные ноги жены... Все команды, подаваемые ему незнакомыми людьми, он исполнял почему-то едва ли не с радостью, кажется, так было нужно и ему же во благо. По крайней мере, эти люди так утверждали. Люди говорили доброжелательно, а сотканные из бархата мягкие голоса их были укреплены специальными стальными нитями. Спуск по лестнице был долгим, но не утомительным - его несли. Носилки были не мягкими, но и не обладали твердостью паркета... Короче, ему было даже хорошо, в общем-то, тем более после нескольких, для чего-то сделанных уколов.
Вскоре носилки запихали по каким-то желобкам куда-то, и он оказался в пропахшем лекарствами салоне. Рядом сел седовласый врач, где-то за головой разместился, кажется, санитар, и машина тронулась. Ехали они мягко, поездка сопровождалась тем самым звуком той самой сирены, и ему стало настолько хорошо, что вдруг захотелось спать. Его не пугала сейчас даже вероятность увидеть опасные пятна и возможные последствия этого, настолько казалось правильным погрузиться сейчас в непременно оздоровительный - он чувствовал это - сон. В конце концов, его окружали милые, добрые люди, врач с приятной улыбкой на симпатичном, хотя и с бородкой, лице, и санитар, которого он не видел, но который - он был уверен в этом - был не менее приятным, хотя и без бородки. Не пугало даже то, что люди эти были вызваны той, с ногами и ложным сочувствием. И, в конце концов, они доказали свои чистые помыслы, подняв его с паркета...
Внезапно со стороны врача раздались электронные звуки "Полета Валькирии". Он не глядя запустил руку в нагрудный карман халата и вынул трубку.
- Северцев слушает... Простите, не понял. Так... Так... Но откуда вы узнали номер моего телефона? - внезапно спросил он изменившимся голосом и выглядел при этом обескураженным. - Кого-кого позвать? - спросил он после слегка затянувшейся паузы, очевидно, выслушав чей-то ответ. - Н-ну ладно... - Теперь в его голосе была растерянность. Он протянул мобильный телефон Виктору Ивановичу: - Вас, кажется. Если только я правильно понял этого... этого... Ну, в общем, звонящего.
Он взял телефон почти с воодушевлением, вызванным тем, что он вдруг кому-то за каким-то хреном понадобился, хотя и не без некоторой опаски:
- Я слушаю.
Услышав знакомый голос, он покрылся потом, хотя, кажется, с какого-то момента многострадальные поры его организма и без того не просыхали ни на миг.
- Это правильно, что слушаешь, чувачок! И слушай внимательно, небось, просек уже, с кем базаришь. И поскольку ты пацан башковитый, то наверняка просек также, что происходящее - это тебе просто очередное испытание, прикидка, потянешь ли ты настоящее дело... Короче, задание по поводу Тины Канделаки отменяется, появилась более важная тема, чем цвет ее нижнего белья или полное отсутствие такового в повседневной жизни... - Кажется, звонивший отхлебнул что-то из чего-то, возможно, что и пресловутый "дайкири" из удлиненного запотевшего бокала. - Короче, так... Во-первых, какие бы ты инструкции сейчас не получил, не дрейфь, знай, что все под контролем. Небось, догадываешься, под чьим? Правильно! На этих летающих распиздяев, как тебе уже известно, полагаться нельзя, поэтому я решил курировать дело лично. Короче, сейчас поедешь с этими мудаками в белых халатах на их ебаную желтую точку...
- В смысле, с врачами? - быстро вставил он, воспользовавшись еще одной паузой собеседника, опять связанной, кажется, с тем удлиненным бокалом.
- Ну да. Я ж говорю, ты чувак дельный, все рубишь на лету.
- А точка - это...
- И опять ты прав, брателло. Они называют это место клиникой, там они ставят свои преступные опыты над совершенно здоровыми людьми... А потом, когда ты уже окончательно внедришься, то есть вотрешься к ним в доверие и прочувствуешь атмосферу... - он невольно метнул быстрый взгляд на врача, а тот, заметив это, насторожился, - хотя нет, отставить... На сей раз дайкириевая пауза изрядно затянулась, врач стал проявлять первые признаки нетерпения и уже протянул было руку за своим телефоном, как трубка ожила вновь. Он был опять собран, скор и словесно деловит. - Короче, слушай сюда внимательно... Планы меняются, чувак. Поступила новая информация, и штаб планирования операций в моем лице принял следующее решение... Не надо затягивать, короче. - В следующий миг голос снизился почти до шепота: - Внедрение отменяется... У тебя руки связаны?
Он пошевелился и обнаружил, что тело пересекает широкая матерчатая лента, прикрепленная к носилкам, но она предназначалась скорее для обычной фиксации туловища при переносках и переездах, нежели служила в преступных усмирительных целях.
- Н-нет, кажется...
- А что сейчас делает этот мудак?
- Который? в халате?
Услышав это, врач уже открыто уставился на него, а голос в трубке опять приобрел одобрительные нотки.
- Рубишь, чувак. Он самый.
- Смотрит на меня.
- И правильно делает. Я б на его месте тоже смотрел. Но и вечно смотреть он не может. Так вот... Как только этот сукин кот утратит бдительность и отвернется, пизданешь его чем-нибудь таким по голове. Сильно, но не смертельно. Гематомы и средней тяжести ушибы мозга приветствуются; проломы черепа - категорически не допускаются, это уже совсем другая статья. Все понял?
- А чем я его должен...
Врач нахмурился и, склонившись к дюжему помощнику, с тревожным видом принялся нашептывать ему что-то на ухо.
- Да какая разница, чувак! Главное - не медлить, сейчас каждая секунда на счету! Осмотрись, неужели рядом нет ничего подходящего?
Он скосил глаза и заметил внизу нечто похожее на монтировку.
- Ну, есть какая-то штуковина...
- Ну так и давай, вперед! Не теряйся, действуй по обстоятельствам, на тебя сейчас вся наша надежда! А чтобы избавиться от ненужных сомнений, вспомни о том люке и вероятности попасть в шахтеры. Короче, мы надеемся на тебя. Все, отбой...
Отдав врачу трубку, некоторое время он лежал для маскировки неподвижно, наблюдая за ним из-под приспущенных век. А когда тот отвернулся к окну, осторожно опустил руку, которая вскоре нащупала холодный металл.
- Держи его! - истерически закричал врач по фамилии Северцев, внезапно повернувшись и обнаружив занесенную над своей головой монтировку. - Держи, блядь, этого козла, делай ему укол номер три!
Удар пришелся вскользь, врач схватился за голову, на седых волосах которой проступила яркая, зеленого цвета кровь, попытался отбить второй удар, пришедшийся по руке, которая тут же рассыпалась, словно была из стекла, и даже разлетелась с характерным стеклянным звоном по салону мелкими осколками... на ее месте тут же выросла новая, а он все бил и бил из неудобного сидячего положения, пока на него не навалилось чье-то тяжелое, остро пахнущее тиной тело...
- Укол номер три! - еще раз выкрикнул врач, на лице которого проступила неприкрытая злоба, и Виктор Иванович понял, что они уже перестали маскироваться, видимо, за отсутствием надобности. - Мы раскрыты! Удаляем этого гондона начисто, минуя корзину, без возможности восстановления!
Он вдруг отчетливо вспомнил, что когда эти лжемедики заполняли у него дома какие-то бумаги на него же, они написали что-то в графе "Предполагаемый диагноз", словно он действительно был больным. Он успел рассмотреть только начало записи, после чего его словно бы невзначай оттерли от заполняющего бумаги врача. Единственное, что ему удалось разглядеть, это что запись осуществлялась на латинице и начиналась буквами "DEL". Значит, к удалению он был приговорен сразу, вне какой бы то ни было зависимости от его дальнейших действий.
В следующий миг в его плечо воткнулось что-то острое, отчего сердце на несколько секунд забилось в бешеном ритме, затем все тело охватила слабость и резко потемнело в глазах. Еще через мгновение сердце набрало такую скорость, что последовал неизбежный сбой, а затем окончательно остановилось.
- Никому не дозволено проникать в тайны строения вселенной! - злобно закричал Северцев, тряся его за грудки. - Ты кончился, падла, как физическая личность! Ты покойник! Ты никогда не узнаешь тайну нижнего белья Тины Канделаки...
- Как выглядели те пятна? - улучив момент, быстро спросил сделавший укол санитар, но после очередного встряхивания врача Виктор Иванович внезапно стал невесомым и плавно полетел вверх, прямо сквозь крышу начавшего притормаживать санитарного фургона. Кажется, он устремлялся к знакомой уже воронке, а воздух вокруг стал привычно густеть. И это было просто ужасно, осознавать, что ты провалил задание Пахана и вскоре неизбежно станешь шахтером, а времени изменить ситуацию уже, увы, нет. Ведь вряд ли он сможет за оставшиеся секунды узнать, является ли Ксения Собчак натуральной блондинкой, даже если она честно не выбривает лобок.
Впрочем, достаточно того, что он сумел разгадать тайну строения вселенной.
Клубень
Конечно, ему было страшно, но что значила боязнь любви против ужаса перед ночными педерастами?
"Собирайся, парень, - скажут пришедшие в первозданной тишине пидоры, эти подлинные властители ночи, и дружный голос их будет безапелляционен и жуток; ровный в уверенности своей, он прозвучит страшнее яростно ревущего во тьме зверя, - на тебя пал наш выбор сегодня. Мы пришли за тобой парень, здесь нет ошибки, да, мы пришли за тобой..."
Алексей Оутерицкий, повесть "Ночные педерасты" (Властители тьмы").
- Ты кто?
От голоса темнота словно бы рассеялась и я, наконец, ощутил себя как физическое тело. Точнее - кажется, ощутил; я не был точно в этом уверен. И темнота рассеялась всего лишь в голове, потому что мои глаза по-прежнему оставались закрытыми. Кажется, это из-за странной тяжести ресниц, непонятно откуда взявшейся; но уже одно только осознание того, что я это осознаю, вызвало во мне целую гамму чувств радостного оттенка. Значит, я существую как личность, раз я могу ощутить тяжесть век, осознать то, что я это ощущаю, и еще - слышу чей-то голос, от которого бросает в дрожь, потому что в нем явно присутствует инфразвук. Значит, у меня имеются какие-то рецепторы, способные это распознать, и свойства организма, способные обеспечить его реакцию в виде дрожи. Может, я летучая мышь? Хотя нет, летучие мыши, кажется, специализируются на ультразвуке.
- Ты кто? - повторил голос.
- Я... я клубень.
Это вырвалось у меня неуверенно, неожиданно, неосознанно, каким-то порывом, радостная сила которого запросто разомкнула тяжелые губы.
- Клубень? - переспросил голос. Он звучал механически, хотя и с художественными отзвуками далекого грозного водопада, что я чутко уловил не без удовольствия - оттого, что я чутко это уловил. - А зачем они, эти клубни? Что они умеют делать?
- Клубни... - Вопрос опять вызвал у меня затруднения. - Они затем, чтобы клубиться.
- Кажется, я задал два вопроса, - после недолгой паузы напомнил голос.
- Они умеют проходить клубный фэйс-контроль, - поспешно ответил я, чтобы не разозлить его обладателя, если только голос не существовал автономно.
Инициатором паузы оказалась теперь другая сторона.
- Открой глаза, - наконец сказал голос.
- Я... я не хочу.
- Ты испытываешь мое терпение. Подними веки.
Наконец я ощутил свое тело по-настоящему - теперь оно сжалось от ужаса. Веки действительно оказались очень и очень тяжелы, но мне удалось справиться. В глаза ударил яркий свет, но снова зажмуриться я не рискнул. Через несколько секунд, потребовавшихся мне, чтобы привыкнуть к свету, я увидел голого человека в маске. Это была обычная пидорская маска из набора садо-мазо, украшенная петушиными перьями. В руке, запястье которой окольцевал браслет с несомненно очень дорогими и престижными часами, человек держал многохвостую плетку явно из того же комплекта.
- Сейчас ты будешь отхуячен вот этим предметом, - не запугивая, просто констатируя факт, сказал страшный человек в маске, отчего слова его прозвучали особенно страшно, и слегка тряхнул плеткой, отчего ее концы разлетелись на миг грозным черным веером. Грудь незнакомца поросла густой темной шерстью, ареал которой сужался на животе, концентрировался на лобке и ровным слоем переходил на ноги. Собственно, из-за этого голым его назвать было нельзя, а издалека и вообще наверняка можно было счесть, что он в черных брюках. Между его ног болталось что-то увесистое, доставая почти до колен, но на этом предмете я не стал фокусировать внимание; почему-то он, даже не подвергнувшийся тщательному рассмотрению, заранее вселял в меня чувство беспокойства. Словно он нес самим своим существованием какую-то угрозу; словно эта его неумолимая уверенная сила могла каким-то - и непременно омерзительнейшим - образом коснуться меня.