Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Первая
КНИГА НАЧАЛ

Песня I
СИМВОЛИЧЕСКИЙ РАССВЕТ

Был час до пробуждения Богов.
Путь преградив божественному, подступавшему Событию
Огромный ум Ночи, предвестником беды,
Один в её неосвещённом храме вечности,
Лежал бездвижно, растянувшись на краю Безмолвия.
Почти что ощущалась, тёмная, непроницаемая,
В угрюмом символе её (Ночи) слепого размышления,
Пучина бестелесной Бесконечности;
Бездонный нуль заполонил весь мир.
Проснулась сила падшего неограниченного "я"
Меж первым и последним растворением в Небытие,
Призвав обратно сумрачное лоно, из которого пришла,
И повернулась прочь от нерешаемой мистерии рождения,
И от неторопливого процесса умирания,
Достичь желая страстно своего предела в пустоте Ничто.
И словно в полном тьмы начале всех вещей,
Бесформенное и немое очертанье Неизвестного,
Всё время повторяя неосознанное действие,
Всё время проводя невидящую волю,
Баюкало космическую дремоту невежественной Силы,
Чей созидающий и динамичный сон рождает солнца
И носит наши жизни средь её сомнамбуличного кружения.
Наперекор огромному бессмысленному трансу Космоса, Пространства,
Его бесформенному ступору без жизни и ума,
Как тень, которая вращается в бездушной Пустоте,
Отброшенная вновь в бездумные видения,
Земля кружилась, кинутая в тех пустынных безднах,
Забыв свой дух, забыв свою судьбу.
В бесстрастных небесах всё было безучастно, пусто и спокойно.
Затем в непостижимом мраке шевельнулось что-то;
Движение без имени, Идея вне мышления,
Настойчивое, жаждущее и без цели,
Неведомое нечто, желающее быть, не зная как,
Дразнило Несознанье пробудить Невежество.
Те родовые муки, что пришли, оставили дрожащий след,
И уступили место старой, надоедливой, неутолённой жажде
В спокойствии безлунной нише подсознания,
Поднять свою главу и вновь искать недостающий свет,
Стараясь пробудить в закрывшихся глазах растаявшую память,
Как тот, кто ищет некогда ушедшее, былое "я",
Но лишь встречает мёртвые останки своего желания.
Всё было так, как если б даже в этой глубине Ничто,
И даже в этой сердцевине полного распада,
Таилась некая невспоминаемая сущность,
Что выжила в убитом, погребённом прошлом,
Которой суждено восстановить усилие и боль,
Ожив в ещё одном ненужном мире.
Сознание без формы захотело света,
А чистое предвидение устремилось к отдалённой перемене.
И словно детский пальчик, прикоснувшийся к щеке,
Напомнивший о нескончаемой нужде во всём
Задумавшейся Матери вселенной,
Ребяческое, страстное желанье захватило сумрачный Простор.
Неощутимо где-то появилась брешь:
В ней одинокая растянутая линия изменчивого цвета
Как смутная улыбка, искушая ставшее пустыней сердце,
Тревожила далёкий край неясного сна жизни.
Пришедший из другого края безграничности
Взгляд божества пронзил безмолвные глубины;
Казалось, он лазутчиком разведки солнца,
Среди космической тяжёлой неподвижности,
Оцепенения усталого, больного мира,
Пришёл искать покинутый и одинокий дух,
Что слишком низко пал, чтоб вновь собрать забытое блаженство.
И вторгнувшись в бездумную вселенную,
Его послание прокралось, обойдя сопротивленье тишины,
Позвав за приключением сознания и радости,
И, покоряя душу разочаровавшейся Природы,
Добилось заново согласья чувствовать и видеть.
И мысль была посеяна в беззвучной Пустоте,
В глубинах тьмы родилось чувство,
Затрепетала память в сердце Времени,
Как если б душу, что давно мертва, подталкивали жить:
Но то забвенье, что приходит за падением,
Уже покрыло пятнами все многочисленные записи о прошлом,
И всё разрушенное надо восстанавливать опять,
Переосмыслив заново весь прежний опыт.
Всё можно сделать, если есть прикосновенье бога.
Надежда крадучись проникла в нечто, что едва осмеливалось быть
Среди заброшенного равнодушья Ночи.
Похожий на просителя в чужом, недобром мире,
С застенчивой, опасной инстинктивной грацией,
Осиротелый, принуждаемый искать жилище,
Похожий на бредущее по миру чудо, у которого нет места, чтобы жить,
В далёком закоулке неба появился
Неясный зов неторопливого и чудодейственного жеста.
Настойчивость вибрации преобразующего всё касания
Уговорило чёрное инертное спокойствие,
А красота и чудо взволновали эти сферы Бога.
Блуждающая длань неяркого чарующего света,
Пылавшего вдоль кромки исчезающего мига,
Скрепила золотым щитом и радужными петлями
Врата мечтаний, приоткрытые по краю тайны.
Один сиявший угол, показавший скрытое,
Заставил всю слепую необъятность мира видеть.
Тьма ослабела и слетела, словно падающий плащ,
С назад откинувшегося тела бога.
Затем, из бледной трещины, которая казалась поначалу
Едва достаточной для ручейка из солнц,
Потоком хлынули и откровение, и пламя.
Короткий вечный знак вновь появился наверху.
Очарованье из недостижимых трансцендентностей,
Переливаясь славою Незримого,
Послание бессмертного неведомого Света,
Сверкали на трепещущем краю творения,
Заря выстраивала ауру из изумительных оттенков,
Сажая семена величия в часы.
Сияло божество, гость улетающих мгновений.
На тонкой грани жизни ненадолго поднялось Видение,
И наклонилось над задумчивым изгибом лба земли.
Переводя запрятанную красоту, блаженство
На иероглифы оттенков цвета, полные мистического смысла,
Оно писало строки мифа-указания,
Рассказывая о величии рассветов духа,
Алмазным кодом, что чертил на небе, словно на листе.
В тот день почти открылось то прозрение,
Откуда наши мысли и надежды светятся сигнальными огнями;
И одинокое великолепие незримой цели
Почти набросили на тёмное Ничто.
Ещё раз поступь взбудоражила свободные Просторы;
Центр Бесконечности, наполненный восторгом Лик покоя
Размежил веки вечного, что открывают небеса;
Казалось, Форма из блаженств вдали становится всё ближе.
Посредница меж вечностью и изменением,
Богиня, знающая всё, склонилась через расстояния,
Что окружают предопределённые маршруты звёзд,
И обнаружила пространства, ждавшие её стопы.
Один раз оглянулась на прикрытое вуалью солнце,
Затем, задумавшись, взялась за свой бессмертный труд.
Земля услышала, как подступает Нерушимое:
Проснувшись, слух Природы ощутил её шаги,
Ширь повернула к ней свой беспредельный взгляд,
И тут, рассеянная по скрываемым глубинам, лучезарная её улыбка
Зажгла огнём безмолвие миров.
Всё становилось посвященьем и обрядом.
И воздух был вибрирующей связью меж землёй и небесами;
Ширококрылый гимн великого святого ветра
То поднимался, то спускался вниз над алтарём холмов;
Высокие раскидистые ветви молились открывавшемуся небу.
А здесь, где наше полуосвещённое невежество идёт по краю бездн,
Шагая по немой груди двусмысленной земли,
Здесь, где никто не знает ничего уже на шаг вперёд, 
А Истина поставила свой трон на призрачном фундаменте сомнения,
На этом полном муки, ненадёжном поле тяжкого труда,
Простёртая под чьим-то широчайшим беспристрастным взглядом,
Свидетель непредвзятый наших радостей и бед,
Земля поверженная наша пронесла дающий пробужденье луч.
Здесь также, блеск видений и пророчеств
Зажёг и в чудо превратил обычные бессмысленные формы;
Затем божественное озаренье, исчерпавшись, отошло назад,
Став лишним, постепенно тая в мире смертных.
Духовное стремленье оставалось в этом следе,
Служение Присутствию и Силе,
Что слишком совершенны для смертью ограниченных сердец,
Предвиденье чудесного грядущего рождения.
Немногое свет бога может удержать:
Красоты духа, озаряющие зренье человека
Чертами страсти, маску таинства Материи,
Да расточительную роскошь вечности в биеньи пульса Времени.
Как души тянет за порог рождения
Расширить смертным временем Вневременное,
Как искра божества, теряясь в тайнике Материи,
Утрачивает блеск свой в планах несознания,
Так этот временный накал магического пламени
Сейчас растаял в яркости привычной атмосферы.
Послание затихло и ушёл посланник.
Тот одинокий Зов, та необщительная Сила,
Назад втянули в некий отдалённый скрытый мир
Оттенки цвета, чудо этого небесного луча:
Она (Богиня) не стала больше вглядываться в наш мир смертных.
Избыток красоты, естественный для существа божественного рода,
Не смог бы утвердиться среди глаз, рождённых временем;
Её основу славы, чересчур мистически-реальную
Для существующего временно пространства, вычеркнули из небес:
Чудесное и редкое теперь уже ушло.
И вот - обычный свет земного дня.
На волю вырвавшись от тяжкого труда,
Молва о быстром шаге Жизни
Ещё раз устремилась вслед за циклами её слепого поиска.
Все бросились к своим неизменяемым обыденным делам,
И многотысячное население деревьев и земли
Как прежде подчинялось импульсам непредсказуемых мгновений
И, первым среди них, владельцем ненадёжного ума,
Единственным, кто всматривался в скрытый лик грядущего,
Был человек, поднявший тяжкий груз своей судьбы.

   Савитри тоже пробудилась среди тех племён,
Что торопились влиться в гимн сверкавшего Глашатая
И, соблазнившись красотою видимых путей,
Встречали с шумом собственную долю эфемерной радости.
Сродни той вечности, откуда некогда она пришла,
Она не разделяла это маленькое счастье;
Могучий странник в мире человека,
Обрётший тело, Гость внутри, не отвечал.
И зов, что будит для прыжка ум человека,
Его разнообразную нетерпеливую погоню,
Его, в порхающих тонах, иллюзию желания,
Явился в сердце словно сладкая чужая нота.
Короткий луч посланья Времени пришёл не для неё.
Внутри неё была мучительная боль богов,
Что как в тюрьме живут в недолговечной плоти человека,
Страдание бессмертья, побеждаемого смертью.
Когда-то в ней царила радость из Природы шире нашей,
Но не сумела сохранить свой золотой небесный цвет,
Встать на крошащейся земной основе.
Стеснённое движенье над глубокой бездной Времени,
И хрупкая ничтожность Жизни отвергали силу,
Блаженство, гордость и осознанную широту, 
Которые она с собою принесла во внешнее обличье человека,
Спокойствие восторга, сочетающего душу одного со всеми,
Ключ к пламенеющим дверям экстаза.
Особенность Земли, которой нужен сок из удовольствия и слёз,
Отвергла дар бессмертного восторга:
И получив свой страстоцвет любви и роковой судьбы, 
Дочь бесконечности пожертвовала им.
Напрасною казалась ныне роскошь этой жертвы.
Все щедрости своей богатой и божественной природы,
Саму себя, всё чем она была внутри - она отдала людям,
В надежде, что её высокий дух сумеет поселить
И приспособить к жизни в их телах всё то,
Что небо сможет вырастить естественным путём на смертной почве.
Непросто убедить земную косную природу измениться;
И человечество с мученьем переносит всякое касанье вечного:
Его страшит та чистая божественная нетерпимость
И нападение эфира и огня;
Журча в своём, не знающем о муках, счастье,
Оно почти что с ненавистью отвергает свет, что для него несут;
Дрожа от этой оголённой силы Истины,
От сладости и мощи абсолютного её Звучания.
Навязывая высшему закон пучины,
Оно пятнает грязью всех посланников небес:
Колючки падшей и расстроенной природы - его защита,
Направленная против добрых и спасающих рук Милости;
Оно встречает Бога сыновей мучением и смертью.
Великолепье озарений, посещающих земную сцену,
Их солнца мысли - меркнут, омрачённые невежеством ума,
Работа предана, а их добро превращено во зло,
Крест - плата за корону, что они дают,
Они уходят, оставляя за собой блистательное Имя.
Огонь пришёл, коснулся человеческих сердец и растворился;
Немногие поймали пламя, поднялись до более высокой жизни.
Уж слишком непохожей на наш мир она пришла спасать и помогать,
Её (Савитри) величье надавило на его невежественную грудь
И из его неясной бездны хлынула ужасная отдача,
Часть от его страдания, борьбы, падения.
Жить вместе с горем, бросить вызов смерти на своём пути, - 
Так доля смертной стала участью Бессмертной.
Попав в силки земной судьбы,
И ожидая часа страшных испытаний,
Изгнанницей из своего родного счастья,
Приняв земные мрачные одежды жизни,
Скрывая, что внутри, от тех, кого она любила,
От человеческой судьбы божественное становилась более великим.
Тяжёлое предвиденье отрезало её
От всех, кому она была звездою и опорой;
И, чересчур великая делиться той опасностью и болью,
Она в своих израненных глубинах таила подступающее горе.
Как тот, кто смотрит за незрячими людьми,
Она взвалила ношу не подозревающей об этом расы,
Впустив врага, которого должна питать своим же сердцем,
Не зная что ей делать и не ведая встающей перед ней судьбы,
Без всякой помощи, она должна была предвидеть, ужаснуться, и посметь.
И вот пришло давно предсказанное, роковое утро,
И принесло с собою день, что выглядел обычным днём.
Когда Природа движется своей могучей поступью,
Она не замечает, если разбивает чью-то душу, чью-то жизнь;
Убитого оставив позади, она шагает дальше:
Лишь человек заметит это, да всевидящее око Бога.
И даже в тот момент отчаянья своей души,
В зловещем рандеву со смертью и со страхом,
Ни стона не прорвалось сквозь её уста, ни одного призыва к помощи;
Она не рассказала тайну этой боли никому:
Спокойствие лежало на лице, а смелость делала безмолвной.
И лишь поверхностное "я" страдало и боролось;
Всё человеческое стало в ней полубожественным.
В ней дух открылся Духу, что во всём,
Её природа ощутила всю Природу, как свою.
Живя отдельно и внутри, она поддерживала все другие жизни;
И, отстранённая, несла в себе весь мир:
В ней страх единым стал с космическим, великим страхом,
А сила опиралась на космические силы;
Любовь вселенской Матери была её любовью.
И перед злом в измученных основах жизни
Её беда была его частичным знаком, 
Она из боли сделала мистический, острейший меч.
Уединённый ум, как мир распахнутое сердце,
Для одинокого неразделённого труда Бессмертной поднялась она.
Вначале жизнь не горевала под тяжёлой ношей у неё в груди:
Качаясь на коленях первозданной дремоты земли
Инертная, освободившись ненадолго в забытьи,
Она лёжала, отдыхая, в несознаньи на краю ума,
Спокойная и оглушённая, как камень или как звезда.
В глубокой трещине молчанья меж двумя мирами
Она покоилась вдали от горя и забот,
Ничто здесь не напоминало о страдании.
Потом мелькнуло тенью медленное слабое воспоминание,
Вздохнув, она сложила руки на груди
И осознала близкую и тянущую боль,
Глубокую, немую, застарелую, уже привычную на этом месте,
Не знающую, для чего она пришла, откуда.
Та Сила, что даёт энергию уму, пока что оставалась втянутой:
Тяжёлыми, безвольными стояли слуги жизни,
Рабочими, не получившими законной платы удовольствием;
Угрюмый факел чувства не хотел гореть;
Утративший поддержку мозг не находил себя и прошлое.
И лишь земная смутная природа сохраняла весь каркас.
Но вот она пошевелилась, жизнь её впряглась в космическую ношу.
И по беззвучному призыву тела,
Её ширококрылый, сильный дух понёсся к ней назад,
Назад, к ярму невежества и роковой судьбы,
Назад, к труду и напряженью смертных дней,
Путь озаряя свой по странным символическим видениям,
Проскальзывая по отливам океанов сна.
Её привычный дом Природы ощутил невидимый толчок,
Поспешно озарились затемнённые палаты жизни,
И створки памяти открылись для часов,
Усталые стопы мышления направились к её дверям.
Всё снова возвратилось к ней: Земля, Любовь и Рок,
Три древних спорщика образовали круг
Гигантскими фигурами, что борются в ночи:
То божества, рождённые в туманном Несознании
Проснулись чтоб сражаться и терпеть божественную муку,
И, находясь в тени её пылающего сердца,
В тяжёлом мрачном центре ужасающих дебатов,
Страж всей не знающей покоя бездны,
Наследник длительной агонии планеты,
Застывшей, каменной фигурою высокого, богоподобного Страдания
Смотрел в Пространство безразличным, неподвижным взглядом,
Что видел вечные глубины горя, но не цель у жизни.
Устав от жёсткости своей божественности,
Привязанный к престолу своему, он ожидал, неутолённый,
Привычной ежедневной дани из её невыплаканных слёз.
Вся жгучая проблема человеческого времени ожила вновь.
Та жертва, что страданием, желанием
Земля приносит для бессмертного Экстаза,
Свершалась вновь, под вечной Дланью.
Она, проснувшись, вытерпела этот плотный марш мгновений
И посмотрела на зелёный, улыбавшийся, опасный мир,
И стала слышать все невежественные крики жизни.
Среди обычных звуков, неизменной сцены,
Её душа поднялась, бросив вызов Времени, Судьбе.
Не двигаясь внутри, Савитри собирала силу.
Настал тот день, когда он (Сатьяван) должен умереть.

Конец первой песни

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

1999 ноя 21 вс - 2005 май 27 пт, 2005 сент 12 пн - 2012 окт 21 вс, 
2013 янв 19 сб - 2017 дек 10 вс