Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга Пятая
КНИГА ЛЮБВИ

Песня III
САТЬЯВАН И САВИТРИ

Возникнув из безмолвной тайны прошлых лет,
Не зная о забытых узах в настоящем,
Два духа повстречались на дорогах Времени.
И всё же, в сердце, тайные осознающие их "я"
Узнали сразу же друг друга, 
Предупреждённые при первых звуках восхитительного голоса
При первом взгляде на лицо, направленное к ним судьбой.
И было, словно существо зовёт другого из своих глубин,
Из-за скрывающей завесы внешних чувств,
Старается найти слова, что открывают сердце,
И страстные потоки речи, обнажая требование души,
Но ум своим невежеством накидывает пелену на внутреннее виденье,
И лишь немногое проходит через наши, сотворённые землёй, границы,
Так ныне встретились они в тот важный час,
Всмотрелись пристально в свои глубины и утерянную память,
В единство, что когда-то ощущалось, но потом ушло.
И Сатьяван заговорил с Савитри:
"О ты, что появилась из безмолвий Времени,
Твой голос моё сердце пробудил к неведомому ранее блаженству,
Бессмертному иль только смертному в твоём обличии,
И что-то большее земного говорит со мною из твоей души,
И что-то большее земного окружило вдруг меня в твоих глазах,
Скажи мне, как зовут тебя среди рождённых человеком?
Откуда ты пришла, зарёю наполняя дни моей души,
Прекрасней лета, ярче чем мои цветы,
В далёкие края моей уединённой жизни,
О солнца свет, отлитый в образе прекрасной девы?
Я знаю - боги, сильные, могучие - друзья земли.
Среди великолепий сумерек и дня
Давно со мною путешествует моя душа-паломник,
Влекомая к волшебным чудесам привычных всем вещей.
Земле не удалось упрятать от меня те силы, что она скрывает за вуалью:
И даже двигаясь земною сценой
И по обычной внешней стороне земных вещей,
Мой взгляд мог видеть всё, не ослеплённый формами земли;
Сам Бог рассматривал меня из тех знакомых сцен.
Я наблюдал за девственными свадьбами зари
Сокрытых за сверкающей завесой неба,
Иль, соревнуясь в радости со светлым наступленьем утра,
Шагал вдоль сонных побережий полдня,
Ходил по золотой пустыне солнечного света,
Гулял великими просторами великолепья и огня,
Встречал луну, скользившую по небу в восхищеньи,
В изменчивой и зыбкой широте ночи,
И звёзды, марширующие долгим курсом часовых,
Нацеливали копья на меня сквозь бесконечности:
День вместе с сумерками открывали спрятанные формы;
И приходили необычные фигуры с тайных берегов,
И их наполненные счастьем лица выглядывали из лучей и пламени.
Я слышал странные неведомые голоса средь волн эфира,
Магическая песнь Кентавра заставляла трепетать мой слух;
Украдкой наблюдал Апсар, купающихся в заводях,
Лесные нимфы, представали взгляду свозь листву;
Ветры показывали мне своих властителей с тяжёлой поступью,
Я созерцал принцесс и принцев Солнца,
Пылающих в домах из света с тысячью колоннами.
И потому ум может мой вообразить, хоть сердце и страшится,
Что с некого чудеснейшего ложа за пределом нашей атмосферы,
Ты поднялась в широкую зарю богов,
И пригнала своих коней из мира Громовержца.
И хоть небесной кажется твоя мне красота,
Гораздо больше бы обрадовались мысли, зная,
Что сладость смертной улыбается меж век твоих,
Что сердце может у тебя забиться под людскими взорами,
И золотая грудь - затрепетать от взгляда,
Смятеньем отвечая голосу, рождённому землёй.
И если наши чувства, подгоняемые временем ты можешь испытать,
Земною лёгкостью простых вещей способна насладиться,
И если взор твой может быть доволен в наших землях,
А этот неземной итог восторга,
Прекрасный стан твой, тело согласится отдохнуть без дела,
Своею грацией томя и покоряя нашу почву,
Пока земная пища мимолётной хрупкой сладостью 
И винная струя своей игрой тебя задержат ненадолго,
Спустись. Пусть будет перерыв в твоём пути, сойди к нам.
Здесь рядом есть увитое плющём уединённое жилище моего отца,
Сокрытое высокими рядами этих молчаливых властелинов,
Кому возносят гимны голоса одетых в яркие тона хоров,
И в песнях повторяют переложенную в ноты музыки
Цветущие, наполненные страстью письмена ветвей
И заполняют час за часом их певучем щебетаньем.
Среди приветливого гула мириадов пчёл
Войди в медовые чертоги леса;
Позволь ввести тебя в богатство, пышность нашей жизни.
Проста, неприхотлива жизнь лесных отшельников,
Но облекается она в сокровища земли.
То ветры дикие несутся - гости средь качающихся куполов деревьев,
То тихим днём небесный страж покоя,
Лежит на мантии небес из пурпура над нами,
И смотрит на богатство тайн и тишины,
На свадебное пение ручьев текущих в глубине.
Большие, шепчущие, окружающие множеством обличий,
Высокие лесные боги взяли в руки
Час человека, гостя в этом многовековом великолепии.
Украшенные в золото и зелень утра,
И стены в гобеленах солнечных теней и бликов
Способны сделать комнату для отдыха достойною тебя."
Немного помолчав, как будто продолжая слушать этот голос,
И не желая нарушать очарованье, медленно она заговорила.
Она ответила, в раздумьи: "Я - Савитри,
Принцесса Мадры. А кто ты? 
Какое имя объявляет людям о тебе своею музыкой?
И что за ствол царей, напитанный потоками удачи,
Расцвёл, в конце концов, на одинокой, но счастливой ветви?
И почему живёшь ты в этой непролазной чаще
Вдали от дел, что жаждет слава юности,
В убежище затворников и диких сыновей земли,
Где бродишь ты лишь со своим свидетелем внутри
В безлюдном изумрудном одиночестве Природы,
Среди гигантского безмолвия,
Сплошного гула первозданного покоя?"
И Сатьяван ответил так Савитри:
"В те дни, когда ещё глаза его на жизнь смотрели ясно,
Царь Шалвы, Дьюматсена, правил всеми землями,
Лежащими за теми пиками,
Что дни свои проводят в изумрудном наслажденьи,
И доверительной беседе со скитальцами-ветрами
И дальше, повернув, с оглядкою на южные просторы неба,
Спускаются по склонам размышляющих холмов.
Но ровная ко всем Судьба убрала ограждающую длань.
Живая ночь окутала пути могучего правителя,
Небесные сияющие боги отозвали беззаботные свои дары,
Из опустевших глаз забрали радость и поддерживавший луч,
И увели изменчивую, ненадёжную богиню.
Изгнанник царства внешнего, привычного нам света,
Утеряный для дружбы видящих людей,
Отныне он живёт в двойном уединении, одно - внутри
Другое - средь торжественного шелеста лесов.
И сын того царя, я, Сатьяван, до этого момента жил
Довольный всем, так как ещё не ведал о тебе,
В своём богато населённом одиночестве души
И в этом необъятном гуле жизни, близком мне,
Вскормленный широтою и простором, ученик уединения.
Великая Природа в этом уголке пришла к вновь обретённному дитя;
Я правил в царстве более возвышенном,
Чем то, что может человек построить на земле неповоротливой Материи;
Я встретил искренность простой земли,
Я наслаждался близостью ребёнка-Бога.
В огромных залах, с гобеленами, её страны,
Свободный в безграничности её дворца, я жил,
Балуемый расположеньем доброй нашей матери,
Воспитывался в доме у неё с моими дикими братьями.
И часто я лежал в широких и раскрывшихся объятиях небес,
Сияние солнечного света обнимало и благословляло лоб,
Серебряный экстаз лучей ночной луны 
Касался поцелуем век моих, чтоб спали. Земные утра были все моими;
И привлечённый слабым шелестом часов, одетых в зелень,
Я то бродил, затерянный в лесах, то падал ниц пред голосами
Ветров и речек, разделяя с ними радость солнца,
То вслушивался в разговор вселенной:
Мой дух, довольный, знал внутри меня -
Богоподобны мы по праву нашего рождения, роскошна наша жизнь,
И тесно связана она с землёй и небесами.
И до того ещё, как в этот изумрудный мир меня закинула Судьба,
Разбуженное вдруг предзнаменующим касанием внутри,
Предвиденье в моём уме заранее меня приблизило
К великому и молчаливому животному сознанию земли,
Что ныне стало так знакомо мне, оставившим былую роскошь,
Для жизни в этом грандиозном гуле, неопределённом и безбрежном.
Когда-то я уже встречал всё это в грёзах духа.
И словно в более глубокую страну души,
Перенося живые образы земли,
Сквозь внутренее зрение и ощущение, пришло внезапно пробуждение.
Магическое виденье меня преследовало в детстве,
И всё, что глаз улавливал в цветных штрихах и линиях,
Я видел новым взглядом через объясняющий все вещи ум,
И через форму это виденье старалось подобраться к пониманию души.
Так юный бог-ребёнок брал меня, поддерживая, за руку,
Я двигался, ведомый поиском его прикосновения
И яркими оттенками и формами, что пролетали через виденье его;
В рисунке, на бумаге и на камне эти формы говорили с человеком.
Моими близкими друзьями стали гости царств высокой красоты.
И упоенье быстрой жизни, что скитается со ржанием,
И с развевающейся гривой по полям и пастбищам, 
Набрасывало образ скорости на виденье моё; олени, что неслись стадами
На фоне надвигающейся ночи, становились песней вечера
Молчанию моей души.
И я каким-то взглядом вечности мог видеть зимородка
Что молнией нырял в темнеющую заводь;
Неторопливый лебедь, серебривший голубое озеро
Волшебной белизной своей фигуры, плыл сквозь дрёму;
Листва, трепещущая страстью ветра,
Узорчатые бабочки, осознающие цветы лесного воздуха,
И крылья, странствующие по синей бесконечности -
Все продолжали жить в моих картинах внутренних видений;
Деревья, горы там стояли словно мысли Бога.
Фламинго, что сверкали яркими одеждами,
Павлины, рассыпающие луны в дивном опереньи на ветру,
Расписывали фресками мои воспоминания.
Я вырезал свой взгляд из леса и из камня;
Ловил я эхо высочайших слов,
И отмерял ритмичные биенья бесконечности,
И вслушивался в вечный Голос через музыку.
Я ощущал сокрытое прикосновенье, слышал зов,
Но всё никак не мог ни заключить в объятья тело Бога моего, 
Ни удержать в своих ладонях ноги Матери Вселенной.
Я видел в людях странные частицы Внутреннего "Я",
Которые искали лишь фрагменты, жили этими фрагментами:
И каждый жил в себе самом, для одного себя, 
И с остальными был соединён лишь мимолётной связью;
И каждый ощущал страсть своего поверхностного горя или радости,
Но никогда не видел Вечного в его таинственном жилище.
Я разговаривал с Природой, думал вместе с неизменными рядами звёзд,
Сигнальными огнями Бога, что горят в невежественной Ночи,
И наблюдал, как на её могучий лик ложился
Пророческий луч солнца Вечного.
Бывало, я сидел с лесными мудрецами в трансе:
Там проливались пробуждавшие потоки яркого алмазного сияния,
И видел в проблесках присутствие во всём Единого.
Но всё же в этом не было последней трансцендентной силы,
И всё ещё спала Материя, без своего Хозяина.
Они спасали Дух, а тело их потерянное и немое,
Всё так же продолжало жить со Смертью, с вековым Невежеством;
И Несознанье оставалось для него основой, а Ничто - судьбой.
Но ты пришла, и всё теперь, конечно же, изменится:
В твоём прекрасном теле я почувствую Мать Мира 
В твоём священном голосе услышу мудрость Матери.
Ребёнок Пустоты переродится в Бога,
Моя Материя избегнет транса Неосознавания.
И тело станет у меня свободным, как мой дух.
Оно сумеет убежать от Смерти и Невежества."
Савитри, тихо размышляя, отвечала:
"Рассказывай ещё, рассказывай ещё, о Сатьяван,
Рассказывай мне о себе, и обо всём, что у тебя внутри;
Я узнаю тебя, как если бы мы вечно жили
Всегда вдвоём в палате наших душ.
Рассказывай, пока свет не проникнет в сердце,
И беспокойный смертный ум мой не поймёт
Всё то, что ощущается бессмертным существом во мне.
Оно увидело, что именно тебя искал мой дух
Средь многочисленной толпы фигур и лиц земли,
На золотых пространствах жизни."
И Сатьяван, как арфа, отзываясь,
Настойчивому зову флейты,
Ответил на её вопрос, направил к ней потоки собственного сердца
В красивых разноцветных волнах речи:
"Прекрасная принцесса, совершенная Савитри,
Я мог бы рассказать тебе гораздо больше, чем способны передать слова,
О всём, что ты, не ведая, отныне значишь для меня, 
О всём, что вспышка-молния любви приоткрывает
В великий час богов, снимающих покровы.
И даже эта кратковременная близость изменила ход всей жизни.
Теперь я знаю - всё, чем жил я и чем был,
Шло к этому мгновению перерожденья сердца;
Я оглянулся на своё предназначение,
Здесь, на земле, душа моя готовилась к тебе.
Когда-то дни мои подобны были дням других людей:
В них думать, делать - было всем, дыханием и наслаждением;
И это было широтой и высотой надежды смертного:
Но появились проблески из более глубокого и внутреннего "я",
Которое живёт за Жизнью, делает её своею сценой.
Открылась истина, что прятала своё обличье от ума,
И некое Величие, что трудится для скрытой цели,
И смутно сквозь земные формы проглянуло что-то,
Чем жизнь пока что не является, но стать должна.
Я ощупью искал ту Тайну, с факелом, моею Мыслью,
Её мерцания абстрактным словом освещали
Наполовину видимую почву; ярд за ярдом путешествуя по ней,
Она вычерчивала план, систему Внутреннего "Я" и Бога.
Но я не смог жить правдой, о которой говорил и думал.
Я повернулся уловить её обличье, форму в видимых вещах,
Надеясь зафиксировать её, перелагая в правило для смертного ума,
Навязывая узкую структуру подчинённого законам мира
Свободе и простору Бесконечного,
Скелет тяжёлый, твёрдой внешней Истины,
Умом построенную схему для механистической Энергии.
Но этот свет показывал скорее неизведанную темноту:
Он делал подлинный Секрет лишь более таинственным;
Не мог он проанализировать его вселенскую Вуаль
Или заметить скрытую ладонь творца Чудес
И проследить узор его магического плана.
Я погружался в видящую внутреннюю часть Ума
И узнавал сокрытые от всех законы, чары,
Что делают Материю растерянной рабынею ума:
Мистерия не становилась познанной, но только ещё больше углублялась.
Старался я найти её намёки через Красоту, Искусство,
Но Форма не способна проявить живущую внутри неё Энергию;
И только символы её бросает в наше сердце.
Она то пробуждала настроенье внутреннего "я", то призывала знак
Всей зреющей в нём славы, скрытой в чувстве:
Я в этом свете жил, но не встречался с солнцем.
Я вглядывался в мир и упускал при этом Внутреннее "Я",
А обретая Внутреннее "Я", лишался мира,
Терял мои другие "я", основу Бога,
Связь между Бесконечным и конечным,
Мост, наведённый меж проявленным и Истиной,
Мистическую цель, ради которой сотворили мир,
И человеческую суть и смысл Бессмертия.
Но ныне эта золотая связь идёт ко мне твоею поступью,
И золотое солнце Бога засияло для меня в твоём лице.
Сейчас другое царство приближается с тобою вместе,
И более божественные голоса полнят мой слух,
И странный, новый мир плывёт ко мне в твоих глазах,
Он приближается звездой с неведомых небес;
Призыв высоких сфер идёт с тобой и песня пламенеющих богов. 
Я вовлекаюсь в более богатое дыхание
Шагаю вместе с маршем огненных мгновений.
Мой ум становится восторженным провидцем.
И пенистое путешествие из волн блаженства
Уже во мне меняет сердце и меняет землю возле нас:
Всё наполняется твоим приходом. Воздух, почва и ручьи
Одели  свадебный наряд, чтоб быть тебя достойными,
А солнца свет стал тенью красоты твоей
От перемен внутри меня рождающихся под твоим чудесным взглядом.
Сойди же с колесницы света, подойди поближе,
Ступи на зелень луга, нашей почвой не пренебрегая.
У нас есть тайные пространства созданные для тебя,
Чьи изумрудные пещеры тянутся укрыть твою фигуру.
Не сделаешь ли ты блаженство смертных и твоею сферой?
Спустись, о счастье, с лунно-золотистыми стопами
И озари земную почву, на которой мы лежим во сне.
Савитри, о моя принцесса светлой красоты,
Так подчинись же радости своей и моему восторгу,
Войди же в жизнь мою, твою палату и твой храм.
В великой тишине, где дух встречает дух,
Позволь же тихому желанью моему ввести тебя в мои леса,
Позволь неясным шелестящим сводам над тобой склониться;
Единые с дыханием того, что существует вечно,
Биенья сердца твоего приблизь к моим, пока не выпрыгнет
Из запаха цветов волшебное мгновение,
Что воскрешает вновь и вновь все голоса и звуки
И каждая из птиц запомнит этот миг в своём призыве."

   И привлечённая к её ресницам страстными его словами,
Её бездоная душа взглянула на него её глазами;
И двигая её губами, медленным, тягучим голосом, её душа заговорила.
Одну лишь фразу та произнесла и ей сказала всё:
"О, Сатьяван, я слушала тебя и ныне знаю;
Я знаю - ты и только ты есть для меня."
Затем она сошла со высокого резного экипажа,
Спускаясь мягко, нерешительно и торопливо;
Искрящееся, разноцветные одежды,
Вспорхнули на мгновение над лёгким колыханием трав,
Смешавшись с еле видимым свеченьем тела,
Похожим на чарующее оперение спустившейся на землю птицы.
Её мелькающие ноги на зелёно-золотой траве
Будили память о блуждающем сиянии
Слегка толкая непроизнесённое желание земли,
Лелеемое в ней такими краткими касаниями почвы.
Затем, вспорхнув как бледные сверкающие бабочки, её ладони
Из солнцем освещённых рук лесного края взяли
Их лица-самоцветы, собранных в гроздья,
Товарищей весны и бриза.
Чистосердечный, незатейливый венок
Её мелькающие пальцы научили песне, что звучит в цветах,
Движенью стансов свадебного гимна.
Цветы, утопленные в ароматы, погружённые в оттенки,
Смешали символы стремления, окрашенные в разные цвета,
Соединив цветенье чистоты и страсти воедино.
Венок, похожий на причастье радости, она несла 
В держащих бережно ладонях, словно символ подносимой жизни,
Затем с поднятыми руками, что немного вздрагивали ныне
От полной близости, желанной для её души,
Переплетенье сладости и знак их яркого союза,
Она повесила на грудь которую так жаждала её любовь.
И словно преклоняясь перед милосердным богом,
Что вышел из тумана своего сиявшего величия,
Наполнить красотой час преданного смертного,
Она нагнулась и коснулась ног его своими обожавшими руками
И превратила жизнь свою в ему принадлежащий мир, 
Чтоб он вошёл и сделал тело у неё палатой своего восторга,
А бьющееся сердце - памятью блаженства.
Он наклонился к ней и взял её в свои владения,
Повенчанное их стремление сомкнулось как объятие надежды;
И словно целая богатая вселенная, внезапно покорённая,
И обручённая со всем, что существует, стала им самим,
Неисчерпаемая радость сделала его единым,
И он схватил Савитри целиком в свои объятия.
И руки, что вокруг неё обвились, стали знаком близости,
Что наконец нашла себя за эти говорящие намёком медленные годы,
И первым сладостным итогом наслаждения, которое должно придти,
Одним мгновением, подобным по насыщенности целой жизни.
В широкий миг двух встретившихся душ,
Она увидела, как существо её в него перетекает волнами
Реки, впадающей в могучий океан.
Как если бы душа вливалась в Бога,
Чтоб поселиться в Нём навечно и познать Его неописуемую радость,
Её сознанье знало только одного его,
И всё её отдельное когда-то "я" отныне потерялось в нём.
Как небеса, усыпанные звёздами, берут в кольцо счастливую планету,
Он заключил её в себя как в круг блаженства
И целый мир замкнул в себе и в ней.
Безбрежное уединение их сделало единым целым;
Он осознал её как что-то, окружившее его со всех сторон,
И дал ей пропитать глубины собственной души,
Как если б мир наполнился бы духом мира,
Как если б смертный пробудился в Вечности,
Как если бы конечное открылось Бесконечности.
И так они один в другом на время потерялись,
Затем их вынесло назад из длительного экстатического транса,
Они вступили в новое, другое внутреннее "я" и в новый мир.
И каждый стал сейчас какой-то стороной единства для другого,
А мир вокруг - лишь сценой для двойного их самоооткрытия
Иль более широким телом этого соединившегося существа.
Так на вершине купола сверкающего дня
Судьба узлом связала нити утреннего ореола
Пока в небесном министерстве благосклонного момента
Связь тех сердец под солнцем, свадебный огонь,
Венчанье вечного Владыки со своей Невестой
Опять разыгрывалось на земле в их человеческом обличьи:
И в новом акте драмы мира
Объединившись, эти Двое открывали новую, великую эпоху.
Среди спокойствия, шуршанья изумрудного лесного мира
Под гул священных строф, что бормотал священник-ветер,
И под хоральный шёпот листьев и травы
Две половинки той Любви соединились, слившись воедино.
Случилось вновь естественное чудо:
В неизменяющемся мире идеала 
Одно мгновенье человека стало вечным.

   Затем спустившись вниз по узенькой тропе, где встретились их жизни,
Он вёл её, показывая мир, что ждёт её в грядущем,
Убежище любви и уголок счастливого уединения.
В конце пути, в просвет листвы деревьев
Она увидела теснящиеся очертанья крыш жилищ отшельников
И в первый раз взглянула на свой дом, дом её сердце в будущем,
И хижину, дающую укрытие для жизни Сатьявана.
Украшенная красными, взбиравшимися вверх, цветами и вьюнком,
Она предстала перед ней лесной красавицей из снов,
С коричневой фигурой, с россыпью волос, которая дремала
В неосквернённой зале изумрудного покоя.
Вокруг неё тянулось настроение лесных затворников,
Затерянных в глубинах своего уединения.
Затем, под натиском глубокой радости, что невозможно выразить,
Лишь с малой толикой, что вырвалась в словах, 
Она счастливо объявила Сатьявану:
"Я оставляю сердце здесь, на этом крае леса
И рядом с этой крышей хижины, пока я буду вдалеке:
Теперь дальнейшие скитанья стали не нужны.
Но я должна спешить назад, в дом моего отца,
Который, вскоре, не услышит звук любимой и знакомой поступи
И будет понапрасну ждать лелеемый когда-то голос.
А я вернусь и больше никогда
Единство не должно разрушить обретённое блаженство,
И нашу жизнь не разлучит судьба, пока жизнь - наша."
Вновь поднялась она в резной свой экипаж
Под жгучим зноем огненного полдня,
Что был тусклее блеска и великолепья грёз и мыслей,
И поспешила, быстро правя, с быстрым сердцем, но при этом наблюдала
Сквозь тихую прозрачность внутреннего мира виденья
Как через пахнущий прохладой пышный сумрак леса
Тенистыми тропинками, меж грубых и больших стволов
Шагал к спокойному просвету Сатьяван.
Нёф из деревьев окружал лесную хижину отшельника,
То новое глубокое убежище её блаженства,
И дом, и храм её души, который выбрала она для неба.
Всё это оставалось вместе с ней, как неизменная картина в сердце.

Конец третьей песни
Конец пятой книги

Перевод (второй) Леонида Ованесбекова

2003 май 16 пт - 2006 окт 06 пт, 2011 апр 29 пт - 2011 июнь 06 пн
2017 апр 22 вт - 2017 окт 22 вс