Аннотация: Фантазии на тему: о чем будут мечтать в будущем?
МАЯК
Маяк был старый и запущенный. Роберт осторожно поднимался по винтовой лестнице. При каждом его шаге трухлявые ступени угрожающе поскрипывали. Левой рукой он держался стены. Стена была каменная и холодная, хотя снаружи стоял полуденный зной. Это чувство - чувство, что он попал в какой-то иной мир - не покидало его. Разыгравшееся воображение рисовало жуткие картины с крысами и нетопырями, питающимися человеческой кровью, со скелетом, прикованным на верхней площадке: грудная клетка провалилась внутрь, череп оскалился пожелтевшими зубами... На самом деле, кроме вековой пыли, ничего здесь не было. При каждом движении она легкими толчками взлетала вверх и щекотала в носу. Роберт не выдержал и чихнул. И тотчас наверху чихнули в ответ. Роберт, конечно, знал, что это эхо (или отраженный звук, как объясняли в школе), но именно сейчас думать об этом ему не хотелось. Там прячется приведение, подумал он, проклятая душа, которую наказали отвечать людям их голосами. Роберту стало радостно и жутко, и он чихнул еще раз, теперь уже специально. Привидение наверху немедленно отозвалось.
Пространство вдруг наполнилось страшными шорохами, скрипами, звуками шагов... полуистлевший пожарный шланг, тянувшийся вдоль стены, покрылся пятнами и стал похож на анаконду. Роберт потер покрасневший нос и двинулся дальше.
Дед рассказывал об этом маяке много интересного - он был историк, и знал всё. Когда маяк строили, то в котловане нашли стоянку древних пиратов из разбойничьего племени тавров. В бурные ночи эти самые тавры разжигали огонь на скале, и корабельщики, думая, что перед ними порт, шли на рифы и разбивались. А тавры их грабили. Потом, много позже, но тоже очень давно в маяк ворвались контрабандисты. За ними гнались пограничники. Контрабандисты заперлись в маяке и держались там целый месяц. Дед говорил, что пока их не поймали, они убили из ружей пятерых человек. Потом был пожар. Роберт видел его следы снаружи, на оплавленных и закопченных кирпичах, словно пламя и дым навсегда остались на стенах.
Лестница закончилась, и Роберт оказался в круглой комнате. Пыли здесь было раз в сто больше, чем внизу; все пространство заплела густая паутина; на ней тоже осела пыль. В потолке зиял черный провал, к нему вел ржавый трап. По всей окружности в стене были сделаны окна, высокие и узкие, словно крепостные бойницы. В разбитых рамах торчали грязные осколки стекол. От дождевых потеков штукатурка под окнами вздулась и местами отвалилась ребристыми с изнанки кусками. Пахло пылью, известью, вековым запустением. И больше здесь ничего не было.
Раздвигая паутину руками, как пловец, Роберт двинулся вперед. Когда он добрался до одного из окон, он был весь облеплен липкой паутиной, как муха. Но зрелище стоило этих мучений. С семидесятиметровой высоты море было - огромная опрокинутая чаша. Гряда рифов, вытянувшихся цепочкой, тонула в морской пучине километра за полтора от мыса. Длинные и ровные линии волн здесь ломались, разрезаемые надвое. Вода была белой от пены и бурлила между камней. Роберт сделал открытие. Если долго смотреть в море, то можно увидеть, как утес оторвется от берега и поплывет вперед, навстречу волнам. Теперь это был нос огромного корабля, а под ногами качалась шаткая палуба. У Роберта даже голова закружилась, как при настоящей морской болезни. Когда он отвернулся от окна, наваждение все еще владело им. Потом медленно рассеялось, как туман. Роберт покрутил головой и сказал вслух:
- Ну-и-ну!
- ...и-ну-у... - отозвалось сверху.
Тут только вспомнил он, зачем пришел сюда. Он расчехлил камеру, болтавшуюся на боку и, прижавшись глазом к окуляру, принялся водить ею по комнате. Потом перешел к окну. Теперь его уже ничто не отвлекало: Роберт работал. Он стал различать детали. Чайки, летающие внизу, у самой воды, в объективе кажутся маленькими белыми крестами, а парус у горизонта - синим облаком. Вблизи море зелёное, но дальше, к горизонту, отливает серебром. Камни утёса, такие гладкие на первый взгляд, покрыты ямками и трещинами, как лицо старика. Присмотревшись, Роберт заметил, что все они были усеяны белыми пятнышками птичьего помёта.
Когда он закончил, острый шип на шкале расхода памяти был прижат к сорок восьмому делению. Это было совсем нелохо, потому что он увлекся и забыл, что наверху обзор должен быть лучше, и оттуда удобнее снимать. Роберт забросил камеру за плечо и ступил на нижнюю скобу трапа, ведущего наверх.
Было темно. Солнечный свет, который проникал сюда сквозь квадратный люк в крыше, только сгущал этот мрак. Роберт, задрав голову, видел синий кусок неба, словно вырезанный во мраке. Вдруг что-то коснулось его лица и с трепетом взвилось вверх. От неожиданности он едва не сорвался с трапа. Это была ласточка. Должно быть, она устроила здесь свое гнездо, и Роберт невольно потревожил ее. Он успел заметить ее на фоне синего неба. Черный стремительный комочек, так сильно напугавший его. Он судорожно вздохнул и полез дальше.
У люка были острые кромки, и они больно врезались в пальцы Роберта, когда он взялся за них. Он подтянулся на руках и сел на краю, болтая в пустоте ногами. Теперь верхняя половина его тела была освещена ярким солнцем, а ноги исчезали во мраке, словно их отрезали. Роберт огляделся. Он был на открытой квадратной площадке, в центре которой возвышался металлический купол с прорезями, насквозь проржавевший. Здесь, наверху, дул ветер с моря, ровный и солёный. Рубашка Роберта надулась пузырём, глаза наполнились слезами, и он вытер их кулаком.
Он совсем выбрался из люка, встал, и подошел к самому краю площадки. Мыс, на котором стоял маяк, длинным скалистым языком врезался в море, его бока лизали волны. Добираясь сюда по извилистой тропке, Роберт исцарапал все ноги о колючие кусты боярышника, росшие на мысу в изобилии. Самая большая царапина на левой ноге начиналась у колена и тянулась до щиколотки. Роберт машинально наслюнявил палец и потрогал засохшую кровь, но тут же вспомнил, что рану мочить нельзя и вытер царапину тыльной стороной ладони.
Внимание его переключилось на площадку. Со всех сторон она была ограждена заборчиком из сваренных арматурных прутьев. Кое-где они настолько проржавели, что соединения распались и, уныло поскрипывая, качались на ветру. На полу валялись бутылки из-под водки и пива. Сам не зная почему, Роберт начал их собирать. Набралось десятка два, и он пошвырял их в море.
От нечего делать он принялся изучать железный купол. Купол в высоту был метра три, от раскалённого металла несло жаром, кое-где на нём сохранились остатки краски; правда, определить, какого она цвета, теперь было невозможно. Купол располагался на металлическом диске, который в рабочем состоянии должен был вращаться, приводимый в движение электрической тягой (дед так и сказал: "электрической тягой"). Роберт заглянул внутрь. На дне купола было гнездо для лампы. Сейчас лампы не было, а дно устилало крошево из битого стекла. Солнечные лучи плясали в осколках и кололи глаза, напоминая о зиме: вот точно так же искрится только что выпавший снег.
Роберт потянулся за камерой, но передумал. Он лёг прямо на бетонный пол площадки и уставился в небо. В невообразимой вышине кружила точка. "Коршун. - подумал Роберт, - Рыбу высматривает". Откуда у него была такая уверенность, он не знал, да его это и не очень-то заботило. Роберт закрыл глаза. Солнце просвечивало сквозь веки, и потому тьма была не чёрной, а какой-то багровой. Ему вдруг страшно захотелось попасть в тот мир, где жили контрабандисты и тавры, где так мало стоила человеческая жизнь, и где не было стереовидения и самодвижущихся дорожек. Захотелось ощутить вкус чечевичной похлёбки и сдобного калача. Роберт знал, что такое ряды Гирваша и теория бесконечно малых чисел, но не знал, как пахнет свежее сено. Его сделали математиком с самого рождения - сделали, ни о чем не спросив. Несколько диаграмм на хрустящей рисовой бумаге и десяток непонятных простому смертному чисел странным образом определили всю его дальнейшую судьбу. У них это называется тестом Волчкова.
Он открыл глаза и нашёл в небе кружащуюся точку. Конечно, коршун не высматривал рыбу. В этом не было необходимости: все коршуны, как очень редкие птицы, стоят на особом учете и их постоянно подкармливают. И парус на горизонте был всего лишь стереодекорацией - этот парус можно было увидеть с берега любого моря или крупного озера. Зато маяк был настоящий. Это Роберт знал точно.
Он вздохнул и поднялся. Теперь он чувствовал себя обманутым. Не было привидения, не было и желтого скелета в ржавых кандалах. Была только столетняя пыль и паутина. Ничего интересного. Роберт забросил камеру за плечо и стал спускаться. Зря он пришел сюда. Надо было съездить в дельфинарий - там он ни разу еще не был. Или в "Подводный Мир". В "Подводном Мире" дают поплавать с аквалангом.
Еле заметная тропинка петляла по самому гребню скалистого мыса и выводила к десятирядному шоссе, по которому на предельной скорости проносились машины. В воздухе стоял шелест шин. Машины проносились мимо, как яркие кометы. Но ничего нельзя было разглядеть за их тонированными стеклами. Роберт повернул направо и пошел вдоль шоссе. Здесь автострада делала крутой поворот, и когда Роберт обогнул его, то увидел стоянку строителей. В этот выходной день людей здесь не было. На площадке сгрудилась техника: желто-красные, похожие на скорпионов, роботы-грейдеры, и черные роботы-бульдозеры, шагающие роботы-экскаваторы и человекоподобные роботы-проходчики. Роберт остановился, глядя на этих стальных чудовищ, страшных и красивых одновременно. Завтра придут люди, и вся эта лавина, гремя и завывая, ринется на штурм мыса. Мыс мешал строительству новых мидийных плантаций, и поэтому он должен быть срыт до основания. Вместе со старым маяком. Роберт оглянулся. Отсюда маяк казался маленьким, не больше карандаша. Завтра его уже не будет. Но пока еще он стоял там. Последний маяк Земли.