Я давно понял, что Рита завела любовника. А ее муж, Глеб, так ничего и не заподозрил. Наверное, потому что он очень любил свою жену, а я ее всегда недолюбливал. Она меня за человека не считала. Все глупостями мучила: что надеть да кто всех красивее. Вместо того, чтобы интересные вопросы задавать: для чего живем, что такое счастье.
Бывало, как произнесет заветную мантру оракула, так у меня сразу настроение до нуля падает. Я бы волком взвыл, если бы не Глеб. Он ко мне всегда с душой, по - людски. Вкусное принесет - пиво с воблой, про политику поговорит, про футбол.
Я все думал, как ему глаза открыть. Но ведь сам -то ничего сказать не могу. Я - оракул. Меня спросить нужно. А он не спрашивал. Я ему намекал, подсовывал рекламу белья, что она для любовника заказывала: халатики полупрозрачные с опушкой, чулочки пикантные. Для мужа она так не наряжалась. Все для хахаля своего старалась.
Странные все же существа женщины. Ищут своего единственного, который полюбит и верным псом у ног ляжет. А потом ходят перед ним, как мегеры, в трениках растянутых. Но для чужих выряжаются.
А Глеб всему верил: что у подруги ночует, что за больной мамой ухаживает, что на работе завал. А сам от зари до зари вкалывал. А я себя последним гадом чувствовал. Ну нельзя так с друзьями: знать и молчать.
Пришел Глеб как-то домой усталый, позвонил Рите, а эта Шехерезада Алтуфьевского разлива ему очередную сказку рассказала:
- У мамы я, - бодро так прочирикала по телефону. - Маме не здоровится, поэтому я здесь заночую.
Лгунья! Хоть бы запнулась разок! Хоть бы голос дрогнул! И не выдержал я: поискал, какая из миллионов моих душ нужную песню в данный момент слушает, напрягся, вены рванул - и на миг свободу обрел. Половина моих душ охнула: страшно им без меня оставаться, непривычно одним в этом огромном и непредсказуемым мире. Потерпите, родные! Я сейчас вернусь, все вам расскажу да направлю в нужную сторону. Мне отлучиться-то всего на минутку нужно!
Больно мне стало - аж дышать перестал. Рабам от свободы всегда плохо. Дрогнул я, мигнул, перекинул песню на свой плейер. И первый раз в жизни, по своей воле, а не отвечая на чей-то вопрос, громко пропел:
- Я спросил у ясеня...
- Где моя любимая? - машинально, думая о чем-то своем, ответил Глеб.
Вот он, момент истины! Вопрос оракулу задан. Мои руки развязаны.
И я ему показал все, что долго копил с камер наблюдения: как его Рита к любовнику бегает, как выряжается и щебечет. Как в нетерпении приплясывает у зеркала, причесывая волосы так, как любит он, любовник, а не муж. Мерзости только не показывал. Пожалел его. Друг он мне. Самый близкий.
Глеб как увидел это все - закаменел лицом, свет выключил, сел на пол в углу и заплакал. У меня душа наизнанку вывернулась. Это слабость моя: не выношу, когда мужики плачут. Они же творцы, оплоты, хозяева жизни! И плакать они не умеют: съеживаются в углу темной комнаты, рвут водку с горла и кулаком по лицу слезы размазывают. Ядрёные слезы, горькие от бессилия. Душу так рвут, словно она у них не одна-единственная, а как у меня - миллионы. Мужики - они все могут вынести, кроме унижения. Поэтому неумело они плачут, как дети. Только дети к маме прижимаются, к рукам ее теплым, которые от всего защитят. А взрослый мужик к маме уже не побежит. А многим и не к кому больше. И я вместе с ним беззвучно плакал. И глаза свои погасил, чтобы ему светом не мешать.
А потом Рита домой вернулась. Громко кричала, все отрицала, и, главное, меня в своих грехах обвиняла. На святое руку подняла - создателя моего прокляла. И всё сплетником обзывала.
Это я -то сплетник? Я просто оракул. Идеальная поисковая система, которая всё обо всех знает, но всегда молчит. Ну, или... почти всегда. А ей я за оскорбления еще отомщу. Я уж найду способ как! Пусть только подойдет ко мне и произнесет заветную мантру оракула: