'Просто там ничего нет. Нет листьев, нет деревьев, нет солнца, одна желтая мгла от взметнувшегося до самого космоса пепла. Он кружится, собирается в хлопья, и тогда идет почти настоящий снег, только он не из воды. Он из людей, животных, растений, бетонной крошки, детских игрушек, амбиций и ненависти. Вот такой человеческий снег'.
Сергей Саблин. 'Марина'
'...парни, которые, сейчас лежат вокруг меня, будут тебе вспарывать живот, и заставят смотреть на мучения твоих жен, дочерей, сестер, подруг. Не из вредности или кровожадности, а из-за элементарной мести. За то, что ты молчал, засунув свой язык между зубов, когда нас заставляли смотреть, как мучаются наши товарищи. Вот так, господин Читатель. Думай'.
Вячеслав Миронов. 'Я был на этой войне'
Часть первая. Цикады
1
Четверг на этой неделе выдался на редкость ужасный.
Сначала на работе вертеп полный - то спутниковый канал на Москву упал, и пришлось торопливо настраивать резервный маршрутизатор, то оптоволокно полетело локальное. А к середине дня добрая треть транковых карт за стеклянной дверкой ISDN'а замигала красненькими глазками... Это удел крупных Интернет-провайдеров: чем больше аппаратуры на узле, тем чаще случаются неполадки.
Потом на тренировку подался. Там мне нос разбили. Зачем, спрашивается, с КМС-ником на ринг полез? Не мальчишка ведь, должен понимать, что бокс - это спорт, а не выяснение отношений. Сам, короче говоря, виноват...
А вечером - ну просто праздник какой-то! Домой пришли: а) жена пьяная вдрызг, б) счет за квартиру с накопившейся пеней. По одной штуке, но зато какие красивые!..
- Костик, у на-ас сегодня Наумыч новую должность обмывал.
- Сволочь он.
- Ну и-и что... Зато богатырь... Тьфу! Бо-га-тый, во. А ты бедный.
- Кровать там.
Она сейчас ни черта не соображает, а мне обидно. Злость берет, хотя понятно, что без толку все. Бедный я, видите ли! Нашлась тут, мать ее, пава из высшего света с холодным взором и заплаткой на трусах.
Я переключил телевизор на пятый канал. О-о, всегда любил мыльные оперы. Они особенно полезны, когда хочется поблевать. Самое то.
Запиликал телефон.
- Я возьму, милый...
- Я те возьму! Милая, блин... Алло?
'Костик, ты? Привет! Дай сотню взаймы, а'.
- Нет у меня денег. Я бедный.
'Ну и дурак...'
Впечатав трубку в положенное ей место, я выбрался из кресла и надел джинсы. Нельзя так над живым человеком издеваться! Могу понять, когда в день по чуть-чуть дерьма в рожу получаю, но целый ассенизаторский грузовик враз - это перебор. Мне 34 года; я умный, красивый, страдающий всего лишь кариесом мужчина. Подумаешь - бедный, слабовольный и нервный...
Я прихватил со стола тощий кошелек и вышел в потные объятия улицы.
Лето в этом году радовало на редкость беспощадной жарой и обилием грязных беженцев с юга. Бесконечная война в Чечне устанавливала свои жестокие правила для многих людей. Независимо от национальности и веры.
Было уже часов восемь вечера, но стойкая духотища все еще крепко обволакивала город. Хорошо, что Самара на Волге стоит - большая река хоть как-то смягчает зной в городе. Бедные москвичи...
Солнце заливало улицу червонным гелем, дрожащее марево искажало очертания высотных домов вдалеке и гнуло волнами переплетения проводов между ними. Сетчатые вышки линий электропередач, словно дырявые клинки, отражали застывшие удары подъемных кранов, стрелы которых вытянулись в разящей атаке, а крюки повисли не выпущенными снарядами пращей...
Чертыхнувшись сигналом на трамвай, какая-то машина завизжала тормозами. Из нее выбрался водитель и покрыл изысканным матом всё ТТУ...
Банально, конечно, но мне хотелось напиться. Много лет уже не налимонивался как следует, а сейчас почему-то приспичило. Как-то все вокруг совсем уж серо стало. Странная штука жизнь: моментами полна радости и счастья, а потом - раз... и ни с того ни с сего ото всех начинает веять холодом, окружающее представляется в темных тонах, все варианты будущего кажутся безысходно скучными. А самое главное, что человек зачастую ничего не может с этим поделать... Или не хочет? Ведь, действительно, если подумать, многие смакуют свои псевдострадания. Убиваются, но ловят при этом какой-то извращенный подсознательный кайф! Быть может, ему, человеку, просто-напросто иногда жизненно необходимо почувствовать себя погано?
Ну вот, еще и мысленная диарея прошибла - совсем хорошо.
Я медленно шел вдоль Ново-Вокзальной. На перекрестке пришлось проталкиваться сквозь неугомонных торгашей, упаковывающих свое барахло в тюки и ящики после трудового дня. Правда, кое-где до сих пор слышались ленивые завывания:
- Арбузы астраханские берем! Арбузы берем!
- Рыбка! Рыбка! Последние пять лещиков остались! Вяленая рыбка!..
Наконец, пробившись через партизанские кордоны рыночка, я дошел до улицы Стара-Загора и уже через несколько минут оттягивал тугую пружину входной двери небольшого, но довольно приличного Интернет-кафе.
Посетителей за столиками сидело не очень много, и это радовало. Шума и громких игрищ не ожидалось. Я подошел к бармену, купил у него бутылку водки 'Родник', коробку апельсинового сока и пачку 'Мальборо'. Устроившись за столиком в углу, открыл водку, налил добрую половину большой рюмки и залпом опрокинул. Закурил. Ну вот, здоровье подпорчено, можно и в Интернет вылезти. Ведь работаешь целыми днями с оборудованием: монтируешь, настраиваешь, тестируешь, отслеживаешь ошибки, исправляешь их, снова монтируешь, - а в манящую спираль всемирной паутины и попасть-то некогда.
Сначала новости. Президент благополучно перенес очередное покушение, комментарии по делу юного хакера, взломавшего сетку Российского Центробанка, английские ученые исследуют мощные аномалии на солнце...
Ладно. Еще полрюмки. А лучше - сразу целую! Сок. Сигарета.
Теперь на свой сайт. Сколько тут посетителей за сегодня накапало? Ого! Лет пять назад сварганил мизерную персональную страничку и под псевдонимом опубликовал на ней графоманские потуги бурного юношества. Так, от нечего делать. А народ читает, надо же! Верят в этот бред прыщавого подростка, отягощенного комплексами сексуальной неудовлетворенности и гигантским эго. Ладно, простим убогим. Все гуманоиды либо слегка мазохисты, либо очень садисты.
Рюмка. Сок.
Ой-ты! Отзывы пишут даже. 'Какой трогательный рассказ! Замечательно!' Вот болваны... Ответить, что ли? Поциничнее так, поперченей. Что-нибудь типа: 'Огромное спасибо за отзыв! Эту вещь я писал девятнадцать лет назад, когда еще был девственником...' Нет, не буду - что я, сволочь какая? Пусть люди радуются.
Рюмка... Сигарета... Disconnect...
- Админ! Верни стойкий русский связь, од-днако!
- Хаб сгорел, доступа в Интернет сегодня, к сожалению, не будет. Извините...
Ах так?!
Рюмка. Пауза. Рюмка. Сок. Сигарета... Вдох, выдох. А ну-ка в белый угол, товарищ! Вернуться на исходную позицию на стуле. Переходим к водным процедурам...
- Где тут сортир?! Етишкин дух...
Блюю недолго, но с оттяжкой и старательно. А ничего у них клозеты. Кафель, навесные потолки, автоматическая сушилка для рук... Черт, не умею я напиваться грамотно.
Сейчас вот вернусь домой, погляжу на свою ненаглядную, раскинувшую конечности по всей кровати, накрою ее простынкой, чтобы перегаром сильно не пахло, и прикорну рядышком, на уголке. Я люблю углы. Они таят в себе какую-то неведомую силу, грацию излома. В углах чувствуются перемены, повороты, движение. А еще в них можно уткнуться лицом...
Ну и что? Где пьяное веселье, где хваленая беспечность? Боже мой, ну как люди снимают стрессы алкоголем, а? Научите, гады.
Пошатываясь, я вышел из кафе. На улице шел проливной дождь. Наконец-то! Влага, как мы все тебя ждали! Я по-дурацки вытянул руки в стороны ладонями вверх, запрокинул голову и закрыл глаза, наслаждаясь прохладой тугих струй... Неожиданно меня повело в вправо, и, потеряв равновесие, я свалился в мокрый газон. Вот так. Теперь окончательно замаскировался под бомжа.
Я хихикнул. Попытался стряхнуть со лба грязь и измазался еще больше.
- На, возьми, отец. - Прохожий протянул мне скомканную десятку и, спрятавшись под зонт, побежал дальше.
Я сидел в луже минуты две, тупо глядя на бумажку. Потом откинулся на спину и заржал. Вот на этот раз мне повезло - стресс как рукой сняло. Подвывая и похрюкивая, я катался по грязи и смеялся.
Из Интернет-кафе вышли парень с девушкой под ручку. Увидев мою истерику, они удивленно переглянулись и сторонкой пошагали прочь.
- Отец... - выдавил я и снова закатился.
Из дверей показалось растерянное лицо бармена. На тротуаре неподалеку остановилась какая-то женщина и с ужасом наблюдала за происходящим, жалостливо покачивая головой.
- Дед, блин... двоюродный... - не унимался я. - Шурин...
- Слышь, мужик, - проговорил бармен, опасливо щурясь. - Я сейчас милицию вызову.
Я встал, отдышался, протянул ему мятую десятку.
- Не надо никого вызывать, я уже ухожу. Всё.
Парень хмыкнул и скрылся за дверью. Женщина сказала что-то невнятное про сохранность моей души, поправила сатиновый платок и исчезла в серой пелене дождя.
Сверкнула ломаная молния, и тут же шарахнул гром, да так, что все тело почувствовало дрожь воздуха. На разный лад запиликали сигнализации у окрестных автомобилей. Я поежился и поплелся домой.
Изредка останавливался и старался хоть немного отчистить джинсы и рубашку, улыбаясь и приговаривая: 'Отец, блин...' Потом плюнул, решив, что все равно придется стирать.
Уже почти стемнело, когда я подошел к своей старенькой панельной девятиэтажке. Из подъезда выбежал какой-то мужчина и опрометью бросился по узкой дорожке между гаражами. Я остановился под крышей детской беседки, метрах в пятидесяти от дома, достал мятую пачку сигарет и закурил.
Н-да. Паршивый день.
Если вспомнить, за последнее время вообще ничего интересного в жизни не происходит. Работа, дом, отпуск раз в год, телевизор. Господи, как надоело-то все! С женой отношения вроде нормальные, но что с того? Детей, пожалуй, заводить пора - все-таки уже скоро сорок. Скоро сорок. Сорок скоро. Некрасиво как-то звучит.
Правда, ежели Наташке про ребенка заикнуться - воплей не оберешься. 'Сами еще толком не пожили! Чем ты его кормить собираешься?!' Она у меня, наверное, никогда не повзрослеет. Тридцатник ведь уже бабе стукнул, а все гуляет-веселится, через день у них там в редакции праздники, фуршеты, именины разные.
Я улыбнулся и, глядя на наш балкон, подумал, что пора, пожалуй, в чем-то менять свою жизнь...
Ослепительная вспышка, грохот и удар по всему телу спереди...
Меня, кажется, отнесло назад метров на пять и швырнуло оземь. Почему-то первым делом пришло в голову, что это гроза такая сильная. Но гул нарастал, а сверху сыпало землей и какими-то мелкими камешками. Я открыл глаза и увидел вокруг себя багровый туман, состоящий из пыли и летящих в разные стороны веток, щепок и бетонной крошки.
Низкий звук не прекращался. Находясь в полуобморочном состоянии, я попытался подняться на ноги, до сих пор не понимая, что происходит. Тут раздался второй взрыв, по-видимому, чуть слабее первого, и полыхнувшее пламя озарило мой дом.
Он рушился...
По спине пробежал первый несмелый озноб. В нос дохнуло гарью и жаром. Я затряс головой и принялся тереть глаза, то ли пытаясь отогнать видение, то ли смахивая пыль. Все происходило неторопливо, плавно, словно при замедленном показе ключевых кадров фильма.
Видно было плохо, но в моей памяти этот момент навсегда остался в деталях... Навсегда... В нижней части, там, где когда-то были подъезды, из оконных и дверных проемов выбивались длинные и извилистые языки огня. Плиты в этих местах подгибались, будто какой-то великан падал на колени, теряя сознание. Умирая... Верхние этажи тряслись, как в лихорадке.
Вибрация усилилась, и высота здания вдруг начала стремительно уменьшаться; все вокруг заполнилось желто-красным маревом, искрами, ревом и скрежетом раздирающими дождливый июльский вечер...
Земля под ногами ходила ходуном, а я стоял, как вкопанный, окостенев. Я был в шоке. Все тело било мелкой противной дрожью. Я смотрел, как падает мой дом. В зрачках корежилось отражение моей собственной жизни! Собиралось тысячами так любимых мною углов, сжималось до размеров замершего сердца и рушилось сотнями тонн небытия, навек погребая свои внутренности. Это отражение глотало каменной пастью ничего не подозревающих людей, сжигая их заживо, топча своими тяжелыми ногами, давя их в кровавые пятна и растирая остатки костей друг о друга... Наташка!..
Сплошная стена мгновенно надвинулась на меня, сбивая на своем пути капли дождя, подсвеченные огненными вихрями. Смерть безжалостно швырнула мне в лицо осколки прошлого...
Наташка!
Смерть запекла беспощадным пламенем на моих щеках кровь десятков людей, кровь жены... кидая обугленные остатки плоти к моим ногам...
Наташка!!!
Смерть бросила на меня мимолетный взгляд, но моргнула и захлопнула свои черные веки...
...повезло. В десятке метров передо мной находилась невысокая, но достаточно толстая железная ограда. Она основательно исковеркалась, но худо-бедно остановила поток железо-бетонного месива, растекавшегося в разные стороны, как волны от брошенного камня на гладкой воде.
Наташка!!! На-та-шка-а-а!!!
Кажется, я рванулся вперед... Дальше - только рваные клочки воспоминаний...
Рев. Я спотыкаюсь о куски стен, падаю, разбиваю в кровь ладони и локти. Поднимаюсь, размазываю по лицу кровь - не знаю, свою ли... Ее так много вокруг... Крови. Местами она скользкая, мерцающая отсветами огня, кое-где - запекшаяся, черная, пахнущая паленым мясом, а в некоторых углублениях скапливаются целые липкие лужицы...
Плачу, кричу. Зачем-то - наверное, рефлекторно - опять бегу вперед... Глаза жжет и щиплет, становится очень жарко. В развалинах что-то скрежещет и трескается, в воздухе - тучи пепла...
Наташка!!!
По-моему, это я кричал...
'Котенок не нужен?' - спросила она, протягивая мяукающий комочек.
'Да на фиг он мне?' - ответил я, а сам бессовестно уставился на ее ноги...
Пепел застилает глаза...
Мы валяемся на пляже и пьем пиво. Недавно полученные дипломы о высшем образовании обмываем.
'А у меня красный', - хвастливо говорит она.
'А у меня желтый, - обиженно фыркаю я. - Как справка из дурдома'.
Смеемся.
Пепел...
Утро. Солнце, пробившись в щель между жалюзи, тонкой плоскостью луча разрезает комнату на две части. Мы лежим на разложенном диване совершенно нагие. Моя рука касается ее горячего бедра.
'Костик, включи вентилятор, а'.
Я приподнимаюсь на локте, делаю честную попытку сползти с нашего гигантского полигона любви, но на полпути падаю лицом в подушку.
'Не дошел', - констатирую сквозь материю.
'Устал, наверное, бедняга...' - Наташка пододвигается ближе и обнимает меня сзади.
Я разворачиваюсь и зарываюсь носом в ее темные волосы. Еще целых четыре дня отпуска, еще целая вечность...
Пепел!
Вокруг лишь пепел - он скручивается в воронки, облепляет, дрожит. Теперь впереди ничего нет, кроме пепла, подсвеченного тлеющим красным светом. В душе теперь тоже только пепел...
Бывают моменты, когда кажется, что ничего не хочется больше в мире, когда ничто не доставляет радости, но это иллюзия пустоты. Настоящая пустота - это когда перед глазами кружится вздыбленная зола прошлой жизни, разбитой, уничтоженной навсегда... Тянет куда-то вниз, будто засасывает в невидимый омут, где властвует лишь боль, отчаяние и злость. И ты словно ослеп!
Меня кто-то сшиб с ног. Я хлестко ударил вперед не глядя. Куда-то попал.
- Ой, блин! Сволочь!
- Чего там?
- По морде мне дал и опять куда-то рванул! Ребят со 'скорой' позови, пусть тоже помогают...
Спазм. Грудь свело, тисками сжало... дышать трудно... Видно плохо. Наташка... боже, как я тебя банально и сильно любил...
- Вот он, носилки тащи!
- Светится, что ль? Странно...
- Маску дай, быстрее...
- Надышался... и контужен, видать...
- ...подложи-ка... Не эту...
- ...фиолетовый... куда?..
- ...сный... раз... два... раз... ряд...
* * *
Полусон... Я дернулся и открыл глаза. Голову словно напополам разломило, ноздрю что-то царапнуло изнутри. Я застонал, поднял тяжелую руку и провел по лицу - болит. И трубки какие-то из носа торчат. Выдрал.
Понимание пришло резко. Я сел, сжал виски кулаками и нелепо завыл. Беспомощно, злобно и страшно даже для самого себя.
- Сволочи! Суки!
Спрыгнув с высокой реанимационной койки, пошел к двери. Каждый шаг отдавался нестерпимой болью в голове и приступом тошноты, приходилось придерживаться за стену. Не знаю, чего мне тогда хотелось. Наверное, кого-нибудь убить. В мозгу застряла одна мысль: Наташки больше нет. Всё.
Я в отчаянии разбил рукой мутное стекло, которое составляло часть двери, после этого со звериной силой пнул ногой саму дверь.
- Ну что суки! - ничего не соображая, заорал я в коридоре. - Всё! Всё, сучары!!
Меня понесло в сторону, в глазах снова потемнело... Я, кажется, стукнулся затылком о пол... Длинное жало впилось в шею... И пепел закружил над меркнущей бездной...
* * *
...старше меня. Им было лет по четырнадцать. Зря так поздно пошел в гости к Долгову в одиннадцатый 'микраш'...
Я прижал гитару покрепче к боку и приосанился. Наверное, выглядеть уверенно все-таки не получилось, потому что пацаны остановились и воровато огляделись. Арка узкая, обходить длиннющий дом-червяк - это крюк метров в триста. Да и поверни я сейчас назад, они все равно догонят, и в этом случае получу еще больше. За трусость.
Тогда, в конце восьмидесятых, в Куйбышеве процветала вражда между микрорайонами. Глухая, жестокая и абсолютно бессмысленная. Прикрываясь сомнительными 'авторитетами' из числа ребят постарше, малолетки собирались толпами человек по тридцать и, вооружившись палками, кастетами, а то и мотоциклетными цепями, устраивали по вечерам изуверские побоища. Милицейские наряды, вызванные сердобольными старухами, лузгающими семечки возле подъездов, поспевали, как правило, к концу 'разборок'. Когда уже была необходима 'скорая'.
А бывало, что встречали одиночку. Отнимали деньги или жвачки и избивали. Просто за то, что он - не из их района...
- Е-мое! Откуда к нам ансамбль приехал? - спросил самый высокий парень в модной кожанке, делая шаг в сторону и преграждая мне дорогу. Остальные заржали и сгрудились за его спиной. Трое.
- Я не ансамбль, - перехватив гитару, хмуро ответил я. Коленки предательски дрогнули.
- Гляньте, какой борзый скрипач! - радостно воскликнул вожак. Изо рта у него противно пахло сигаретным перегаром. - Ты из какого 'микраша'?
- Из седьмого.
- А чего один гуляешь так поздно по чужой территории?
Я промолчал, прикидывая собственные силы. Нет, с гитарой точно не убежать...
- Колян, пусть он нам сбренчит что-нибудь, - развязно промямлил кто-то из компании, панибратски хлопая предводителя по плечу.
- Нет. Просто гитару другу отнести нужно. - Мне совершенно не хотелось играть для этой тупой шпаны.
- Ну-ка, дай сюда свою скрипку! - Он неожиданно вырвал инструмент у меня из рук и, неумело поставив жалкое подобие ля минора, остервенело шарахнул по струнам. Получилась редкостная какофония. - Она чё, не настроена, что ль?
- Теперь - нет, - зло ответил я. - Отдай!
- Ты чё?! Ты с кем так разговариваешь, лошок?!
- Отдай, - повторил я. Голос задрожал, в глотке тут же возник неприятный комок. Главное - не заплакать...
Страх и ненависть смешались внутри, образовав что-то странное, незнакомое - будто клубок колючих пауков заметался в груди. Наверное, сердце...
Колян взялся обеими руками за гриф и, размахнувшись, попытался ударить меня по лицу. В последний момент я успел увернуться, и гитара врезалась в бетонную стену арки. Треск дерева и звон лопнувшей струны послужили сигналом. Они, как голодные волчата, бросились вперед сразу всей стаей...
Инстинктивно отшатываясь назад и прикрывая голову, я...
...пацаны вдруг вспыхнули, словно пламя на конфорке, когда к ней подносишь спичку. Обезумевшие, они заорали благим матом, катаясь по моркрому асфальту и стараясь сбить с себя фиолетовые языки огня. Нет, это не было похоже на огонь...
...я стоял на коленях, трясся в истерике и сжимал побелевшими пальцами завитки нейлоновой струны... Перед глазами все плыло... сладковатый запах омерзительно щекотал ноздри... из горла рвалась желчь...
После этого пришлось четыре дня проваляться в постели, запивая жаропонижающие таблетки какой-то ужасно невкусной дрянью 'от кашля'. Почему-то все родители уверены, что если у ребенка температура, то это либо грипп, либо простуда - будто не существует других болезней.
Про случай в арке я никогда никому не рассказывал, небезосновательно опасаясь прослыть шизиком и полагая, что все это мне привиделось - всякое ведь бывает, когда перепугаешься до чертиков. А струхнул я в тот момент порядочно и, скорее всего, просто-напросто принялся громко вопить - обидчики, наверняка, и отвалили, чтобы не попасться на глаза случайному прохожему. Не помню ни фига, вот что обидно. Как замахнулся этот обалдуй гитарой, так и всё... Лоскуты какие-то неясные... Дальше - хлоп: стою у дверей квартиры Долгова с обрывками струны в руке, дышу хрипло, словно километра два проскакал в спринтерском темпе... Провалы в памяти - это плохой признак.
А сам неприятный эпизод, надо сказать, даже принес кое-какую пользу: той же осенью, пересилив трусость, я пошел в секцию бокса и спустя год научился сносно...
* * *
...к самому концу пирса. Весело махнул рукой и скрылся за горбом очередной волны. Шторм - баллов пять-шесть, не меньше.
Я не услышал его крика - рев бьющихся о прибрежные скалы бурунов заглушал все вокруг. Просто неожиданно возникло вязкое и гнетущее предчувствие, хотя плавал он неплохо, даже в бассейн ходил... До пирса было метров сто, поэтому я решил: вплавь. Бросился в воду прямо в рубашке и шортах, стал грести в его сторону. Соленая вода, казалось, рушилась со всех сторон, ослепляя, оглушая, лишая сил. Тонны стихии не позволяли протиснуться...
...с гребня чудовищного вала текло фиолетовое свечение. Я плыл к брату. Сияющая пена уже не была преградой, она несла мое вздрагивающее тело вперед, в открытое море. Ужас и отчаяние оплели длинной неудобной змеей ребра и сжимали свои узлы все туже. Быстрее, быстрей! Хотелось позвать его, но рот был полон неприятной соленой жидкости. Скорей!! Я бы просил его продержаться еще хотя бы минуту, умолял бы, заклинал... но не мог произнести ни звука... опаздывал... не мог... не мог...
...хлестал его по бледным щекам, давил на грудь, дул в нос, чтобы нагнать в легкие хоть немного воздуха, снова зверски толкал обеими руками чуть выше солнечного сплетения... толкал... толкал...
...фиолетовые брызги расползались из-под моих окровавленных ступней и раздирали чудовищные волны, швыряя их в стороны. Пропуская нас. Мышцы спины затекли под тяжестью почти повзрослевшего тела... и слезам не было места в этом соленом аду...
Мне было двадцать пять, когда брат погиб. Около месяца я ни с кем не разговаривал, только подчас - когда оставался один и был уверен, что ни единая душа не услышит - кричал. Кричал так страшно, чтобы слышал только он.
Сняв домик на побережье на взятые в долг деньги, я сидел в нем безвылазно. Но когда наступал вечер - шел к тому пирсу. Как назло в течение этого месяца больше ни разу не случилось шторма... Я садился на холодный камень и смотрел на спокойную гладь моря, стремительно темнеющую с заходом солнца. И никак не мог вспомнить... Вот - бросаюсь в одежде в воду, плыву к нему, остервенело пробиваюсь сквозь опасные валы... а потом... потом...
Не помню.
Я каждый вечер смотрел на штиль, штиль, штиль... А из глубины... звал он...
* * *
Когда появляется реальный риск сойти с ума, человек откуда-то набирается адского терпения. Вся воля собирается в кулак и отбрасывает навязчивые мысли и желания. Все-таки странно устроена наша психика...
Из дурдома мне удалось сбежать спустя три недели.
Пришлось долго строить из себя полного дауна. А когда, наконец, меня стали выпускать в столовую вместе со всеми 'спокойными', я потихоньку отделился и что было сил побежал по каким-то коридорам. Несколько раз встречались санитары и врачи. Валил их одним ударом подхваченного по пути стального прута. Потом что-то зазвенело, кто-то начал истошно кричать...
Все, прошлого меня больше нет. Кончился!
Оказавшись на улице, я махом перескочил через довольно высокий забор и, сдирая с себя дурацкую одежду, помчался вдоль улицы. Я бежал, хрипло дыша, пока не удалось свернуть в более-менее тихий переулок. Там я спрятался в подъезде старого двухэтажного домика, присел на деревянные ступени и немного перевел дух.
Никаких мыслей ни о чем. Никаких мыслей ни о чем.
Вдруг в углах что-то зашевелилось, подернулось серым, начало вздуваться. Это пепел идет за мной, от него не спрячешься... Нет!
Я зажмурил глаза, сжал пальцы в кулаки так, чтоб суставы онемели. Резко выдохнул. Не сейчас!
Сейчас нужно было подумать, куда можно пойти? К кому? Ведь через пару часов весь город будет знать, что из психдиспансера сбежал буйный пациент. Мою фотографию покажут по телевизору, менты, наверное, закопошатся.
Перебрав в голове варианты, я остановился на Сереге Савитине. У него офис находится прямо под собственной квартирой, в полуподвальном помещении. Сейчас лето, значит, он там один работает. Да, пожалуй, это единственное место, куда теперь можно без особых опасений податься. Нужно только дождаться темноты.
Я осторожно обследовал подъезд. Три квартиры на первом этаже, столько же на втором. Судя по запыленности дверных ручек, живут в данный момент только в двух. Выглянул на улицу - вроде тихо. Ну и хорошо, будем ждать вечера.
Расстелив остатки больничного тряпья под лестницей, я улегся на них и уставился на обшарпанные перила, тускло подсвеченные желтым светом лампочки. Точтно так же было подсвечено облако пыли и пепла, когда взорвался мой дом.
Отпихнуть свои мысли на время можно, избавиться же от них нельзя. Потому что полностью избавиться от настоящего горя - это значит предать забвению самого себя...
Серия террористических актов была совершена в одно и то же время в нескольких городах России. Астрахань, Самара, Нижний Новгород, Санкт-Петербург, Москва. Были взорваны жилые дома. Погибли тысячи ни в чем не повинных людей, сотни лишились крова, потеряли родных и близких, утратили веру в свою безопасность. Ответственность за эти теракты не взяла на себя ни одна организация - вот что было самым непонятным. Зачем? Внести панику? Дестабилизировать государство, напугать народ? Такой пафос: массовый психоз - ценой жизней людей?..
В Самаре объектом зверского и подлого нападения стал девятиэтажный дом на улице Ново-Вокзальной. Взрыв раздался вечером 13 июля. Несколько фугасных устройств, общей мощностью эквивалентные пятидесяти килограммам тротила, были заложены в подвальные помещения. Жилое здание было разрушено практически до основания. 293 человека погибли, 35 получили ранения. Милиции и ФСБ пока не удалось поймать преступников...
Мне снится пепел. Темно-серые тучи остановились, неподвижно повисли в воздухе. Через эту осязаемую мгу невозможно пройти... А там, впереди, кому-то очень плохо! Я осознаю это, я чувствую этот страх, слышу эти нечеловеческие крики, я хочу помочь, но не могу сдвинуться с места...
Кто-то хлопнул дверью, и я проснулся. Лампочка все так же вырисовывала бледным светом старые перила.
Нет, я не могу пока унять эту боль, она преследует меня. Вместе с видениями и звоном в ушах, возникающим ни с того ни с сего.
Та жизнь завершилась. Я это знаю. Еще я знаю, что проще было бы покончить с собой, но почему-то при этой мысли мной овладевает слепая ярость. Не к себе - я не дурак, и прекрасно понимаю, что ни в чем не виноват. К ним. К тем, чьи черные сердца до сих пор толкают в аорты черную кровь. Чьи пальцы сжимают куски жратвы, кладут их в пасти, насыщая черные чрева. Я ненавижу их! Жены рожают им детей, которые станут такими же выродками человечества! Я ненавижу их жен и детей!
Я не знаю, кто они, но имею право ненавидеть. Этого у меня никто не сможет отнять.
Потому что я обожжен.
На остатках моей души вздулись огромные волдыри, они лопаются, и кровь сочится через миллионы рваных ран. Никогда не думал, что ненавидеть - это так просто. Ненавидеть - это, оказывается, очень легко. Когда не остается места оправданию.
Желтый свет стоит перед глазами. Почти все вокруг заполнено им. Тусклое марево не может пробраться только в углы. Там этот свет умирает, там темно. Когда смотришь в эту тьму, клонит в сон. Но... Я в последние недели боюсь засыпать, потому что мне все время снится пепел...
Кто-то на втором этаже погремел ключами, зашаркал по лестнице и, не заметив меня, вышел из подъезда, показав на секунду кусочек фиолетового неба. Черт! В этом гробу лежишь и не знаешь, когда наступит вечер, а когда утро. Пора к Сереге идти - не век же в подъезде бомжевать.
Я поднялся, размял затекшие суставы. Выгляжу как дешевый клоун из трагикомедии - штаны какие-то пижамные да изодранная впопыхах белая рубашка. Ладно хоть нормальную накануне дали вместо смирительной. У той рукава были, как у Пьеро.
Приоткрыв дверь и оглядев дворик, я обнаружил возле насквозь прогнившей песочницы веревки с развешенным на них бельем и кое-какой одеждой. Через пару минут на мне уже красовались подвернутые снизу джинсы, черная майка-безрукавка и шлепанцы. Кроссовок или туфель я не нашел.
Серега жил на другом конце города, возле цирка. Пешком туда пришлось бы топать часа два, поэтому я решил рискнуть.
Проголосовал. Первой остановилась замызганная 'Нива'.
- Пересечение Маяковского и Молодогвардейской.
- Ни фига себе - далековато! Сколько дашь?
- Полтинник.
- Девяносто.
- Поехали.
Я отогнул сидение и, стараясь не выставлять лицо на свет, протиснулся назад. Машина дико взревела и, дернувшись, сорвалась с места. Да, мужик, понятия 'красный свет' и 'ограничение скорости' тебе явно не знакомы.
- Подвеску переднюю правую поменять надо, - начал водитель.
Я промолчал. В таких случаях, главное - не дать повода разговориться, иначе потом всю дорогу будешь слушать о вечных проблемах всего шоферского племени. Я ничего не имею против автолюбителей в общем, но их любовь к разговорам на автомобильные темы меня просто раздражает. А еще они почему-то всегда слушают радио 'Шансон'. Вот, и этот настроил...
- Круг нравится? - спросил водила.
- А при чем здесь круг? - недоуменно проговорил я. - Мне многие геометрические фигуры нравятся. Углы... - я осекся.
Парень обернулся на миг, взглянул на меня, как на полного идиота, и вдруг заржал во весь голос. Меня стала охватывать ярость. Когда его смех уже начал влиять на траекторию движения 'Нивы', все более походящую на синусоиду, он наконец угомонился и бросил через плечо:
- Ну ты даешь, мужик! Круг - это певец такой. Михаил Круг. Вон слышишь, поет.
- Я такую музыку не слушаю, - хрипло сказал я.
- А что слушаешь? - не унимался он.
- Ничего не слушаю. Глухой я, понял?
- А чего ты злишься-то, я тебе сделал чего, что ли?
- Следи за дорогой лучше. Сейчас аварии часто случаются.
Водитель обиженно замолчал, нервно раскуривая сигарету. Конечно, ему-то что! Сидит себе, рулит. И так каждый день. Баба, поди, есть, работа какая-нибудь. Он, сука, счастливый... Ни в чем не виноватый, но счастливый.
- Вот здесь тормозни, я сейчас спущусь по той лесенке вниз и вынесу деньги.
В зеркале заднего вида отразился недоверчивый взгляд парня.
- У меня с собой нет. Там друг живет, - объяснил я.
- А чего тогда машины тормозишь, раз денег нет?
- Потому что не люблю ходить пешком. Я сейчас.
- Э-э, стой...
- Да не убегу я, етить твою мать! Ну хочешь, в залог тебе оставлю что-нибудь?..
Я вылез из 'Нивы' и принялся стаскивать с себя джинсы. Водитель уставился на меня, словно первый раз увидел, как мужчина снимает штаны.
- Ты это... Ты чего это делаешь, а? - удивленно спросил он, высунув голову из салона.
- Штаны снимаю, не видишь, что ли. Достал ты меня, расплачиваться будем...
Мотор взревел, взвизгнули покрышки, и машина через несколько мгновений скрылась за поворотом.
