Палютина Анисья Геннадьевна : другие произведения.

Добрая

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первый рассказ из цикла "Алинины миры".

  - Пётр хорошую бабёнку взял, cо снохой повезло, слава богу. Галька у нас oтзывчивая, работящая, - делилась с подругой Авдотья Михайловна Дворянинова, свекровь Гали.
  Подруга Клавдюшка соглашалась:
  - Хорошая Галинка, хорошая, - отвечала Клавдюшка. - Я у Вали Кочетовой была давеча, они тоже страх как любят Галину. У ихней девочки что-то по женской части не заладилось. Так Галина на ночь глядя пришла, посмотрела, всех успокоила. И ведь, главно дело, в ночь не поленилась в такую даль идти.
  - Добрая бабёнка, и говорить тут нечего, - продолжала Авдотья Михайловна, отпивая чай из блюдца. - А у младшего Игоря Иринка вроде тоже ничего, учительницей работает. Но ведь они в городе живут, я её толком и не знаю. Приедут к нам на праздники с Новым годом поздравить.
  - Дети есть у них?
  - Беременная. В апреле ждут прибавления. А Галинка мне вон какую внучку родила. Катюшка хороша тоже девчонка растёт. На следующий год уже во второй класс.
  С кухни в прихожую, где сидели старухи, зашла Галина - полнотелая улыбчивая молодуха. В руках она держала большой таз сероватого месива.
  - Мам, скоро за стол. За кашей не присмотрите? А я пойду свиньям дам, - обратилась Галя к свекрови, аккуратно переступая через порог.
  - Иди, иди, моя хорошая. Присмотрю, конечно, - ответила Авдотья Михайловна.
  Галина вышла, старухи с одобрением глядели ей вслед.
  - И чего уж греха таить? Kрасива! Tак бы век на неё и смотрела, - добавила Авдотья Михайловна, отламывая пухлыми пальцами половинку рафинада.
  - Красивая Галька, красивая, - поддакивала тоненьким голоском Клавдюшка.
  Галина вышла во двор. Мороз полоснул по голым рукам и лицу. "Эх, фуфайку надо было накинуть". Галина подошла к сараю, поставила таз на землю и отворила широкую дощатую дверь. Дохнуло хлевом. Галина с удовольствием втянула в себя сладковато-терпкий запах. "Вроде навоз да сено, а пахнет как хорошо", - подумалось Галине. Свиньи, услышав знакомые шаги, закопошились. У родителей покойных точно так же в хлеву пахло, так же скотина возилась, когда она еду приносила. Только то было в родном доме, там она была хозяйкой, а теперь будто в приживалках живёт. Галина вывалила из таза серое месиво в свиное корыто и побежала скорее в дом.
  Галинa была замужем девятый год, в доме мужа прижилась легко. Eё родители угорели в бане (девушке едва исполнилось семнадцать, когда это случилось). Родительский дом прибрала к рукам проворная тётка, других родственников у Гали не было. Работала Галинa акушеркой в поселковой больнице. Она не боялась вида крови, к чужой боли была равнодушна. Помнится, однажды на её глазах отец кролика забивал. Галине тогда было лет восемь, не больше. Отец взял животное за задние лапы, сильно тряхнул его несколько раз и два раза ударил железным прутом. Из кроличьего носа на грязный снег упали багровые капли. Галине было любопытно. Она подошла поближе и спросила:
  - Mожно я тоже ударю?
  - Не надо, он мёртвый уже, - ответил отец. С тех пор она всегда помогала отцу с забоем скотины. Случалось и роды у телушек принимать. Было дело, во время сенокоса, посреди лугов, одна баба рожать собралась. Кругом только мужики да молодухи, запаниковали все. А Галина ничего, подошла, платок с головы сняла, разложила, успокоила всех. Какая разница: телушка или баба?
  - Ты, тёть Валь, воды принеси, а ты, дядь Федь, спирту дай и нож, - деловито распоряжалась юная Галина. Роженица оказалась бабой здоровой, родила без особых хлопот, но почти вся слава за благополучный исход родов досталась Галине. Так что когда пришло время работу искать, её взяли в больницу акушеркой без лишних разговоров.
  
  Галина поднялась в коридор, но в избу заходить не стала: уж больно много нынче народу у них собралось. Она накинула фуфайку и снова вышла, чтобы снег у ворот расчистить. Заглянула с улицы в окно передней. Hа кресле перед телевизором сидел её муж Пётр, на полу играли две девчушки. "Эх, как она долго у нас засиделась, - с досадой подумала Галина про соседскую девочку. - Придётся ужином её кормить".
  
  - Мам, ужинать скоро будем? - послышался голос Петра. - Баба Дуня когда за внучкой придёт?
  - Скоро, скоро, Петенька, - ответила Авдотья Михайловна.
  Pаздался детский смех.
   - А что за девчушка у вас в передней сидит? - спросила Клавдюшка Авдотью Михайловну.
  - Это Дуни Сумзиной внучка. У Галинки сердце доброе. Пожалела соседскую девчонку, пригласила её к нам. Пусть, мол, с Катюшкой поиграет, а то ведь она, кроме своих бабы да деда, больше никого и не видит.
  - А что с родителями её стало?
  Авдотья Михайловна перешла на шёпот:
  - Дунька говорит, будто в аварию попали. А люди бают, что мать гуляет, а отец пьёт - света белого не видит. За девчонкой-то присмотреть и некому. А уж как там на самом деле - поди узнай, они ведь в городе живут.
  - Люди зря говорить не будут. Значит, нечисто там дело.
  - Нечисто, нечисто. И вот Дунька с Мишаком девчонку к себе взяли. Старые оба, силы уже не те, конечно. А куда ты денешься? Всё лучше, чем без присмотру.
  - И не боится Галя её к вам в дом брать? При таких-то родителях?
  - Девчонка ведь ни при чём. Да и маленькая она, ей и десяти годов ещё нету.
  - Как зовут-то?
  - Алинка. Люди бают, мать её от цыгана какого-то нагуляла. Глаза вон какие чернущие. Диковатая она. Так ведь кто воспитывать её будет? Дунька сама блажная: чуть что не по её - сразу шумит. И как ни увижу её, всё капоры вяжет. Что тоже за одёжа - капор? Не люблю. И слово какое-то не наше. То ли дело платочек: xочешь - на плечи, хочешь - на голову накинь. И шею обвязать можно.
  - Всё так, всё так, Авдотьюшка. Я тоже платки люблю, - поддакивала подруга, поправляя на безволосой голове платок. - А вяжет она эти капоры на заказ, они, видать, нынче в моде. Мишак-то всю пенсию пропиват, вот она и вяжет.
  - Тяжело ей, конечно. А нам всё же полегче. Я ведь почти всю пенсию молодым отдаю. Много ли мне надо? И то сказать: картошка своя, яйца свои, мясо своё. Молоко Галинка из больницы приносит. Муку, соль с сахаром да мыло с порошком покупать приходится. Куда деваться? В прошлом году перебои с хлебом были, так я лепёшки пекла. Галинка вязать тоже умеет, и шить. Грех жаловаться.
  Старухи помолчали, допили чай из блюдец.
  - Пойду я, - сказала подруга, поднимаясь. - Спасибо за чай, Авдотья Михайловна, заходи в гости.
  - Спасибо, милая. Зайду обязательно. Пойду тоже за кашей присмотрю.
  Вечером после ужина вся семья собралась в передней. Под приглушённые звуки телевизора Галина пришивала пуговицу на кофту Катеньке, Авдотья Михайловна заучивала новую молитву, Пётр храпел в кресле. Катенька сидела на высоком стуле и ела сгущёнку ложкой из банки, Алинка устроилась рядом на полу. Она, не мигая, смотрела на банку и время от времени громко сглатывала слюну.
  - Что, хочешь? Хочешь капельку? - обратилась Катенька к подружке, держа над её головой пустую ложку.
  Алинка приподнялась.
  - Ладно, вот лизни, - сказала Катя, протягивая девочке ложку, на кончике которой и в самом деле оказалась капелька сгущёнки. Алинка вцепилась в ложку и принялась её облизывать.
  - Катенька, едой не балуются, - мягко сказала Галина, откусывая нитку. - Если закончила, отнеси банку на кухню.
  - Я ещё немножечко, - отозвалась Катюшка, погружая ложку в тягучую массу. Алинка смотрела на банку и предвкушала, как сейчас из неё вынырнет ложка, от неё потянутся тонкие кремовые ниточки, Катя оближет её и, может быть, даст и ей чуть-чуть, всего одну капельку, только чтобы попробовать. Но Катенька, сунув ложку в рот, вскочила и побежала вместе с банкой на кухню, а когда вернулась, не было с ней ни банки, ни ложки.
  На улице давно стемнело. Дорога, вдоль которой по обе стороны тянулись блёклые домики, освещалась плохо, но по заледеневшему асфальту было хорошо кататься на финках, поэтому люди с удовольствием выходили вечером погулять, толкая перед собой стульчики на длинных стальных полозьях - финки. Улица оживлялась смехом и весёлыми криками, долетавшими до каждого двора, и каждый чувствовал себя причастным к общему веселью.
  - Как хорошо гуляют, - с удовольствием заметила Авдотья Михайловна. - Умеют у нас в посёлке погулять, народ весёлый. Это всё молодёжь шумит.
  - Это нам с заводом так повезло, - заметила Галина.
  Из соседних деревень молодые всё чаще стали уезжать в город, но посёлок, в котором жила Галина, не старел: в нём охотно селились молодые семьи - во многом благодаря заводу-кузнице, бесперебойно обеспечивающему местных жителей рабочими местами. До ближайшего города можно было доехать на маленьком автобусе, водителем которого работал Галин муж. Кроме завода, в посёлке имелись средняя школа, кладбище, больница, два продуктовых магазина и один универмаг. А ещё нескольких пятиэтажек, прозванных в народе "жилдомами", и много-много потускневших разноцветных домиков с низкими палисадниками, выстроенных вдоль длинных параллельных улиц.
  Каждый двор в посёлке начинался с ворот, выкрашенных в тот же цвет, что и дом с палисадником. В каждом доме обязательно имелись сени, передняя и задняя, которые в последнее время стали называть по-городскому: коридором, прихожей и спальней. В домах побольше имелись отдельная кухня, зал и чулан.
  На зал отводилась самая просторная и чистая комната, в которой непременно стояла красиво убранная кровать с горой подушек. Их количество прямо указывало на достаток хозяев, поэтому к подушкам в посёлке было особое отношение. Подушки укладывали горкой, а иногда часть их кидали плашмя, а другую часть пристраивали стоймя, и обязательно покрывали накидушками, похожими на белые кружевные платки. Полупрозрачные и невесомые, они вызывали живейший интерес у всех девочек. Пока бабы занимались хозяйством, их маленькие дочки тайком заходили в зал и стягивали накидушки с кроватей, чтобы сделать себе фату, а если хватало смелости стянуть две - юбку и даже целое платье. Они знали, что им за это попадёт, но ничего красивее накидушек нельзя было найти в целом посёлке, поэтому девчонки отчаянно шли на риск. А потом неумело, наспех старались повесить накидушки на гору подушек в точности как мама. Бабы, усталые и замотанные, входили в дом, видели скомканные накидушки, кое-как развешанные на примятых подушках, и всё заканчивалось поркой.
   У Авдотьи Михайловны дом начинался с коридора с чуланом, за ним располагалась просторная прихожая с окошком, выходившим в сад; из прихожей можно было попасть на кухню или в зал. Авдотья Михайловна называла свой зал передней, потому что он не был парадной комнатой, а выполнял роль гостиной, хотя кровать с подушками и накидушками там имелась. А уже за передней была пристроена задняя комната, которую Авдотья Михайловна делила с Катюшкой. Галине не нравилось, что они с Петром занимают проходную переднюю. Это как если бы у них и не было никакой комнаты, а был только угол, где можно ночь провести. Галине хотелось, чтоб у них была отдельная спальня, с широкой двуспальной кроватью, с трельяжем, и, желательно, в глубине дома, подальше от посторонних глаз. Но что тут поделаешь? Дом не её, не ей решать.
  
  ***
  
  В предновогоднюю неделю к Авдотье Михайловне приехал младший, Игорь, с беременной женой Ириной. Он задержался на крыльце покурить с братом, Ирина вошла в дом одна, поздоровалась и так и осталась стоять в дверях в нерешительности. И без того бледная и тоненькая, Ирина из-за беременности похудела ещё больше и стала похожа на щуплого подростка, одетого в шубу с родительского плеча. Её хилость особенно была заметна на фоне осанистой Галины. Авдотья Михайловна даже опешила, увидев такое чудо. А Галя не растерялась, тут же подлетела к Ирине, улыбаясь:
  - Проходи, проходи, Ириш. Шубу вот сюда вешай. Давай я сумку эту возьму, тебе нельзя теперь тяжёлое носить.
  Ирина с благодарностью посмотрела на невестку, протянула ей сумку. Вечером они вместе пили чай и болтали, как старые подруги.
  Игорь тем временем сообщил матери новость, что они с Ириной решили уехать из города, чтобы поселиться в посёлке.
  - Правильно! - одобрила Авдотья Михайловна. - Первое время тут поживёте, а потом дом продадим, мне квартиру в жилдомах сыщем, а оставшиеся деньги меж вами поделим. На два дома вам, конечно, не хватит, а по квартире себе справите, в этом уж не сомневайтесь.
  Авдотья Михайловна искренне обрадовалась предстоящему переезду сына. Старший, Пётр, вроде всем был хорош: жену не бил, по бабам не ходил, пил мало и за руль своего автобуса всегда садился трезвым, чем выгодно отличался от своего предшественника, однако мать больше любила младшего, Игоря, - высоченного красавца, попившего, по собственному признанию Авдотьи Михайловны, её кровушки.
  - Было дело, пришла ко мне одна, - рассказывала она как-то. - Дочку хотела сосватать. Игорь, пока тут жил, озорник был, погулять любил. Попортил он, конечно, девок. Парни, они ведь такие. Чего с них взять? Охочи они до этого дела. Они, может, сами не рады, а хочется им - сил нет как. И вот пришла одна женщина ко мне. Ваш сын, мол, мою дочку обесчестил. Теперяче пусть в жёны берёт. А что я сделаю? Я давай реветь. Игорь как узнал - взбеленился: "Это я каждую блядь и в жёны брать буду?! Только пусть придёт ещё!" И то верно: коли девка нечестная, пошто парня зря винить? У нас говорили: парень ревёт - просит, а ты реви - не давай.
  Когда Игорь в город собрался уезжать, Авдотья Михайловна сама не своя была.
  - Чего ты там в городе забыл? - спрашивала его со слезами. - Беготня одна да срамотища. А у нас тут тихо, хулиганства никакого нету. Хочешь - речка, иди рыбачь. Хочешь - лес. А уж в погребе чего только нет! И капуста квашеная, и яблоки мочёные, и помидоры с огурцами солёные, и варенья какого только душа пожелает... Я ведь всё лето солю да варю. Нет, ему город подавай. Дурак. Коли разума нет, своего ведь не дашь.
  - Не разгуляться мне здесь, мамка. Я дело своё хочу открыть, покутить тоже хочу, да и жениться - так уж лучше на городской, на образованной, - отвечал Игорь.
  И вот теперь "ненаглядный сынонька", как она его называла про себя, возвращался в родной посёлок, к матери.
  Ирина, услышав от свекрови слова поддержки, улыбнулась:
  - Прямо от сердца отлегло, - обратилась она к Галине. - Я очень волновалась по поводу того, как отнесётся Авдотья Михайловна к нашей идее переехать сюда. Галь, я ведь Авдотью Михайловну не знаю почти, не решилась ей подарок купить. Подскажи, что бы ей понравилось? Мы завтра как раз на большой рынок за продуктами пойдём, я бы и прикупила ей чего-нибудь.
  - А ты ей капор купи, она капоры очень любит, - ответила Галина.
  - Правда? Не видела её никогда в капоре. Она вроде бы всё платки носит.
  - Точно тебе говорю. Мама страсть как любит капоры. А носит редко, потому что бережёт.
  Галя улыбнулась и подлила невестке горячего чая в чашку.
  - Ладно, ты отдыхай с дороги, а мне во двор надо сходить, - сказала Галина и вышла в коридор, куда только что с крыльца поднялся деверь Игорь. Он притянул Галину к себе и принялся тискать:
  - Гальк, ладно ломаться. Завтра в обед приходи в баню, приласкаю.
  Галя отталкивала деверя, улыбаясь:
  - Перестань, дурак, вдруг увидит кто? Неужто своей жены не хватает?
  - Хватает, да уж больно телом ты богата, я люблю таких, удержаться не могу.
  Галина упёрлась руками ему в грудь, порозовела, но тут же проворно вырвалась, услышав за дверью чьи-то шаги. Игорь Галине нравился, но сейчас ей было не до этого. Новость о его переезде встревожила её: делить дом с семейством деверя она не хотела; мысль о том, что придётся ютиться в маленькой квартире, тоже не радовала. Да и обидно: родительский дом у неё уже отобрала тётка, воспользовавшись малолетством племянницы.
  Эта давняя обида больно саднила. Как же так получилось? Росла единственным ребёнком в семье, была любимой доченькой у родителей, отец ни в чём ей не отказывал. Всё повторял: "Знатная невеста растёт. Всем взяла. А приданое справим ей такое, что если уж замуж - то за генерала!"
  Галя вспомнила, как перед свадьбой пришла она на отцову могилу, упала на неё грудью и ревела, так ревела она, что задыхалась от всхлипов. И повторяла: "Батя, батя, не дожил ты до моей свадьбы, бесприданницей пойду замуж". Стыдно ей было, что уж подушек-то, и тех у неё нет. Проревелась и пошла. И с тех пор больше не плакала об отце, а только всё думала, как бы ей хозяйством своим обзавестись? Вот когда бы у неё настоящая жизнь началась!
  
  ***
  
  В канун Нового года весь день шёл снег. После каждого снегопада посёлок обновлялся, выглядел светлее и чище, и совсем хорошо было, когда мороз чистоту закреплял, не давал ей растечься и потемнеть. Галина с Ирой суетились на кухне, готовили праздничный стол.
  - Ириш, а ты покрупнее овощи нарезай. Авдотья Михайловна любит, когда крупно нарезано, а то ведь и не поймёшь, что за еду такую ешь, - учила Галина Иру.
  - Надо же, а у нас наоборот помельче стараются нашинковать, - удивлялась Ирина, но к совету прислушалась и оливье накрошила крупно.
  Игорь с Петром помогали матери устанавливать стол в передней, Катюшка сидела под ёлкой и рассматривала игрушку в виде балерины. Она сняла её и принялась перемещать по веткам, представляя, будто это она сама летает по волшебному лесу.
  Вечером все уселись за стол, уставленный хрустальными фужерами и салатницами, наполненными привычной розово-белой или кремово-жёлтой массой из варёных и консервированных овощей с майонезом. Из телевизора раздавались с детства знакомые песни, мужчины уже успели прилично выпить и теперь, склонившись над тарелками, делились наболевшим:
  - Рынок свободный - без году неделя, а на́ тебе: конкуренция уже такая, что не протолкнуться. Все ниши заняты, куда ни сунься. В городе в бизнес теперь даже бабы подались. Ну что они развели опять? Права женщин, равенство... Какое может быть равенство между мужиком и бабой?
  - Согласен, Гош. Это противоестественно.
  - Пойми меня правильно, я люблю женщин. Вот, знаешь, как люблю? Всех бы обнял и осчастливил, если б мог. Возьми любую компанию: ну какой праздник без женщины? Да что праздник? Иногда сидишь, тошно на душе так, что хоть в петлю лезь. Вдруг мимо барышня идёт. Движения у неё такие плавные, и тело под платьем волнуется. Посмотришь на неё и сразу жить хочется, Петя! Вот у них сила какая, а они за права борются.
  - Дуры потому что.
  - Это верно. Всем хороши, но дуры дурами, силы своей не понимают. И то сказать: ты у Федьки Кочетова жену Вальку видел? Бывает, жить хочется, а как увижу её - лучше в петлю. Что страшна, ещё ладно; так ведь злая ещё ко всему, стерва. Для женщины это самое непростительное, я считаю.
  - Вот, наверное, такие, как она, и борются. Валька вон до места замдиректора универмага доборолась.
  - А что ещё им остаётся, Петя? Давай, брат, выпьем за добрых и красивых, как наши с тобой жёны. А эти пусть себе борются, лишь бы на глаза не попадались.
  Тем временем Ирина подошла к Авдотье Михайловне и протянула ей свёрток:
  - А мы вот подарок вам небольшой приготовили, Авдотья Михайловна.
  Старуха, довольная, взяла свёрток и принялась аккуратно его разворачивать. Увидев капор, удивлённо подняла брови.
  - Спасибо, - сдержанно поблагодарила она.
  - Что вы, не за что, - ответила Ирина, смутившись. Она поспешно встала и принялась убирать со стола грязные тарелки. Галя сидела рядом и приветливо улыбалась.
  - Мам, я вам опосле подарок подарю. Я своими руками делаю, не успела кое-что, - сказала Галя.
  - Бог с тобой, моя хорошая. Мне ведь и не надо никаких подарков, лишь бы вы жили в ладу и достатке.
  Галя только улыбалась в ответ. Через два дня Галина преподнесла свекрови подарок - белую шаль, которую связала сама.
  - Ты посмотри, какой платок мне сноха связала, - хвасталась потом Авдотья Михайловна перед Клавдюшкой. - Вот подарок так подарок. А Иринка у младшего, видать, не больно умна, даром, что учительница. Капор мне подарила. Где она видала старух в капорах? И уж лишку стеснительна. И готовить не умеет: сроду я такого дурного оливье не едала, какой она приготовила.
  К концу новогодних праздников Авдотья Михайловна уже не испытывала прежнего воодушевления по поводу переезда сына. Игорь почувствовал настрой матери, попрощались холодно.
  
  ***
  
  В слякотную затяжную весну у Авдотьи Михайловны была только одна радость: в конце марта она отмечала свой день рождения. Гостей она не созывала: односельчане сами приходили к ней - кто утром, кто днём, - с подарками, с гостинцами, нарядно одетые. Авдотья Михайловна встречала их пирогами, подносила стаканчик красненького или чего покрепче, и целый день в доме у неё было людно и празднично. До самого позднего вечера длилось застолье, а сын Игорь так и не приехал. Он прислал матери открытку, в которой объяснял, что занят и что подарок вручит как-нибудь в другой раз. Авдотья Михайловна обиделась на сына:
  - Я ведь уже старуха, я ведь каждый день рождения отмечаю как последний! А коли помру скоро? Разве можно так с матерью? - жаловалась она Галине.
  - Давайте я вам ещё чайку заварю, - отзывалась Галина, с сочувствием глядя на свекровь.
  - Спасибо, моя хорошая. Ты мне вместо дочери.
  Галина только улыбалась. Ничего, настанет и её время, и она будет так же сидеть павой в своём доме, чаи распивать да про соседей судачить, а какая-нибудь молодуха будет ей кипяточку подливать, и в глаза заглядывать, и всю работу по дому делать. Да только Галину не проведёшь: знает она этих молодух и что у них на уме.
  
  ***
  
  Дни становились всё длиннее, солнце - жарче, чёрные прогалины на земле - заметнее, а Игорь по-прежнему не давал о себе знать. С наступлением лета на Авдотью Михайловну накатила тоска: она часами сидела у окна, глядя на дорогу в надежде увидеть сынонькину машину, но по дороге никто не ехал и никто не шёл, даже поселковых не было видно. Все местные теперь уходили к реке или в луга, которые простирались по другую от реки сторону. Во время сенокоса каждому хозяйству с коровой выделялся участок на поле, на котором можно было заготовить сено на зиму. На сенокос уезжали все взрослые члены семьи, а подростков оставляли нянчиться с малышами, так что без дела никто не сидел. В августе у ворот многих домов стояли высоченные стога сена. Довольно быстро они уменьшались и исчезали, перекочёвывая на сеновалы, где любили прятаться парни с девками.
  У Авдотьи Михайловны сеновал никогда не был забит под завязку: коровы она не держала, а для свиней и кроликов много сена не требовалось. Зато там лежали мешки с сушёными яблоками и шиповником.
  - Давай я тебе яблочек достану, Катенька! Надо фрукты есть! И сушёные, и всякие! - уговаривала она внучку, пока заплетала ей утром косу.
  - Не хочу! Не хочу яблок! - звонко отвечала Катюшка, смирно сидя перед зеркалом и любуясь на себя.
  - Еды ноне - хоть задом жуй. А вам не надо. Ничего-то ты не ешь. Тощая и бледная, одно слово - зелёнка, - ругалась Авдотья Михайловна. - А мы, Катенька, тяжело жили. Досыта никогда не ели. Один раз мамка нас по миру отправила милостыню просить. А мне, Катя, стыдно было, вот веришь, нет? Хоть самая младшая была, а упёрлась и орала: "Hе пойду, не пойду!" Сёстры меня давай стыдить: "Пошто, дура, орёшь? Кто тебя кормить будет? Иди да насобирай!" Всё равно не пошла. Соседке меня жалко стало. Она меня подозвала потихоньку. "Зайди, - говорит, - на минуточку". И лепёшек мне дала. Я и наелась. "Никому, - говорит, - не рассказывай, я разве на всех напасусь?" Плохо, конечно, жили. А здоровые были - хоть бы что! Летом ходили в луга шиповник собирать. Аль щавель. Мамка на огороде кой-чево посадит - вот и еда. А уж шиповнику наедимся, пока собираем! Весь рот потом исчешешь. И не хворали никогда. А ноне вон сколько еды - ешь не хочу, а люди какие-то хилые. Вон Пётр, поделает чуть-чуть, и всё - устал. Да я в его-то годы и знать не знала, что за усталь!
  Здоровье у Авдотьи Михайловны и в самом деле было отменное. В молодости побои мужа сносила легко, от самодельных абортов оправлялась уже через два дня, а на заводе часами стояла по щиколотку в холодной воде - и ничего ей не делалось. Муж её отравился палёной водкой и умер через год после рождения второго сына. На повторное замужество Авдотья Михайловна так никогда и не решилась. Какой бы трудной ни была её вдовья жизнь, одной всё же дышалось свободнее и на душе спокойнее: ни побоев, ни скандалов, даже денег стало как будто больше, потому что на водку теперь не уходило ни копейки.
  Так, сидя у окна и глядя на пустую дорогу, Авдотья Михайловна вспоминала свою жизнь, а к вечеру посёлок оживал: бабы, умаявшиеся за день, выходили с семечками посидеть на лавках, по улицам разбредались коровы, возвращавшиеся с пастбища; между спокойными, невозмутимыми телушками иногда бегал какой-нибудь резвый бычок, которого задорили детишки, выбегая к дороге с красными тряпицами. Бычок бросался к ним, а детишки со смехом разбегались, прячась за воротами или забираясь на низкие заборы палисадников.
  Игорь с женой и четырёхмесячным сыном приехали в середине августа, на время отпуска. Авдотья Михайловна поначалу нагнала на себя строгий вид, но, увидев малыша, растрогалась, и обида её сразу прошла. Игорь сообщил, что переезжать они передумали, так как дела в городе наладились, да и Ирине городская жизнь привычнее.
  Галя была на работе, о приезде родни не знала. Когда вернулась домой, столкнулась в коридоре с деверем. Загорелый, огромный, одетый по-городскому в джинсы и футболку, он загородил собой проход и с усмешкой уставился на Галю. От неожиданности с Галиного лица исчезла её привычная спокойная улыбка. На испуганном лице проступило что-то хищное, даже отталкивающее, но это продлилось всего секунду. Женщина встряхнула головой, и в уголках её рта снова обозначилась улыбка. Она поставила сумку на лавку и принялась разуваться, приговаривая:
  - Надо же, как это вы нечаянно. Вот маме радость-то будет! И Петру тоже.
  - А ты, что ли, не рада меня видеть? - по-прежнему усмехаясь, спросил Игорь.
  - Рада. Я гостям всегда рада, - приветливо отвечала Галя, пытаясь протиснуться через Игоря к двери в дом. Он сжал ручищами плотное, ладное тело невестки и принялся мять его так, что дыхание Галины сделалось прерывистым.
  - Не ломайся, Галька. Знаю, что нравлюсь. Ночью на сеновале буду тебя ждать, - с этими словами Игорь отпустил её и вышел на крыльцо.
  От Авдотьи Михайловны Галина узнала, что деверь с семьёй переезжать передумали. Галя от таких новостей словно ожила, невестке и малышу была искренне рада, вечером за ужином внимательно следила, чтобы стопка перед мужем была всегда наполнена беленькой. Ночью, убедившись, что захмелевший Пётр крепко спит, она тихонько вышла во двор и пошла к сеновалу. Игорь уже давно ждал её. Галина ловко забралась на настил, развязала лямки на ночнушке и легла на тёплое колкое сено. Встала с него только через час, растрёпанная, уставшая. Побежала к бане, чтобы прибрать себя, а потом, довольная, вернулась в постель к мужу.
  Игорь объявил жене, что спать теперь всё время будет на сеновале. "Я курить встаю ночью, не хочу вам мешать. Да и жарко мне в доме", - объяснял он жене. Ирина была только рада: она переживала, что малыш, часто просыпавшийся по ночам, мешает мужу спать. Была у её радости и другая причина. Первая ночь близости с мужем обернулась для Ирины кошмаром. Игорь и начать ничего не успел, а Ирину будто ножом пронзило. Она вскрикнула, оттолкнула мужа и кинулась в ванную. Кровь шла три дня. После этого Ира долго не подпускала к себе Игоря. Ходила к врачу, тайком читала какие-то научные статьи, плакала от стыда и обиды. Игорь с такой напастью никогда не сталкивался. Поначалу ходил ошарашенный, растерянный, потом его зло начало брать: хотел на всё плюнуть и найти себе нормальную бабу, но однажды случайно застал жену плачущей на кухне. Посмотрел на её худые бледные запястья, тонкую шею, и внутри у него всё сжалось от жалости к её хрупкости и её женскому несчастью.
  - Ир, да не плачь ты. Буду ждать столько, сколько понадобится. Я люблю тебя.
  Ира бросилась ему на грудь. Плакала, целовала его. С тех пор между супругами установился молчаливый уговор: Игорь старался не тревожить жену слишком часто, а Ирина, в знак благодарности, делала вид, что не знает о его похождениях.
  Тем временем Авдотья Михайловна, хорошо знавшая сына, полагала, что младшая сноха ни о чём не догадывается, и смотрела на неё с неодобрением: как можно быть такой дурой? О том, что Игорь случается с Галиной, Авдотья Михайловна не знала и даже думать не думала, полагая, что девки каждый раз к нему ходят разные. В глубине души, себе на удивление, облегчённо выдыхала: "Слава богу, что селиться здесь передумал. А то ведь добесился бы, довёл бы до беды". Вслух она этими мыслями ни с кем не делилась, но спрятать от сына свой упрёк не умела: Игорь, как и в прошлую зиму, догадывался о том, что у матери на сердце. Особенно Игоря злило то, что его Ирина у матери не в почёте, тогда как ветреная поблядушка Галя, как он называл про себя любовницу, была для Авдотьи Михайловны лучше родной дочери. Галина тем временем, не жалея сил, готовила сытную, вкусную еду на ужин, держалась со всеми приветливо, как никогда, а по ночам бегала к сеновалу. За Петра Галина выходила без любви. Хоть и хороша собой была, а без приданого никто брать не хотел, согласилась на первого, кто посватался. Пётр был ленив, вниманием жену баловал нечасто, и вот теперь Галина с жадностью восполняла годы своего женского несчастья.
  Мамка-покойница часто заводила с Галиной разговор про девичью честность, пока жива была.
  - Ты, Галюшка, только одно пойми: тебе в людях жить, замуж выходить, детей растить. Как ты людям в глаза смотреть будешь, если людям про тебя будет известно, что ты порченая?
  Галина удивлялась:
  - Да что ты всё про одно и то же? У меня и охоты нет ни с кем идти. Дура я, что ли?
  - Охоты нет - это ты молода ещё больно, - отвечала мать. - Погоди, завладеет тобой сучий зов - на стены будешь бросаться, как сладенького-то будет хотеться.
  Галина вроде не из робких была, а стеснялась расспросить мать про сучий зов. Всё откладывала и откладывала разговор, а потом наступил день, когда родителей не стало. Взяли и умерли за одну минуточку. Галина когда в бане нашла их мёртвыми, в ступор впала. Вышла за ворота на улицу, бледная, осунувшаяся, немая, и стояла так, пока сосед Васяк её не увидел. Он и спрашивать ничего не стал, вбежал в ворота, сначала в дом, потом к бане бросился. Выволок тела на свежий воздух, да уже поздно было. Весь посёлок всполошился. Галинке, конечно, с похоронами помогли. Больше всех помогала тётя, мамкина сестра. Она и место на кладбище выхлопотала, и поминки устроила, и с Галенькой была доброй и внимательной.
  Как-то само собой получилось, что тётка переселилась в дом Гали. Теперь Галя уже не была уверена, но, кажется, это она сама её и пригласила.
  Накануне сорокового дня в дом Галины зашёл сосед Васяк, тот самый, что тела родителей выволок из бани. Огромный, некрасивый мужик, от которого всегда пахло потом и древесной стружкой.
  - Здравствуй, Галина! Тётка дома? - спросил он.
  - Здравствуй, дядь Вась. Нет её, на рынок уехала к поминкам кой-чего прикупить.
  Галя ещё и ответ свой закончить не успела, как глаза Васяка не по-хорошему заблестели. Он запер дверь на крючок, расстегнул портки и бесстыже уставился на Галину грудь.
  - Поди, несладко сиротой жить. А вот я тебя сейчас утешу да приласкаю. Иди ко мне, моя красивая.
  Васяк сделал шаг, портки с него слетели, и Галина впервые увидела так близко мужской срам. Васяк обхватил его руками и принялся растирать, подходя всё ближе к Галине. Девушка сначала испугалась, а потом её вдруг обдало жаром. Лоно наполнилось горячей патокой, ноги обессилели, Галиной овладела дьявольская, невыносимая тяга к чужому телу. Вот он, сучий зов, про который ей мать рассказывала. Хотелось разнагаться, расстелиться перед грубым уродством Васяка, и пусть бы он делал с ней, что захочет, только чтобы он унял этот зов, только чтоб отпустило.
  Васяк подошёл почти вплотную, когда Галя словно вынырнула из дурного омута. Отпрянула, кинулась к столу, схватила самовар и опрокинула на полуголого Васяка пять литров крутого кипятка. Тот заревел, повалился на пол, держась за пах. Метался, выкрикивал грязные слова. Однако бился и орал он недолго: от болевого шока потерял сознание и затих.
  Галя выбежала из дома, понеслась к участковому. Рассказала всё как есть. Знала, что правда на её стороне. Она девка честная, из хорошей семьи, а Васяк - известный кобель, ему веры нет. Участковый заступился за сироту. Васяка помог отвезти в больницу, огласке дело предавать не стал. Васяк же, когда в себя пришёл, только мычал и бранился.
  Никто так и не понял, что же с ним произошло на самом деле, да никто и не интересовался. Мужик он был здоровенный, очухался со временем, но замкнулся и пить сильно стал, а через год помер.
  Тот случай оставил в душе Галины неприятный след. Васяка ей жалко не было, а угнетало её только то, что первое любовное томление пробудил в ней местный дурнорылый ярыга. Кому рассказать - стыда не оберёшься. Ничего подобного она после этого не испытывала. Когда замуж за Петра выходила, Игорь ещё подростком был, Галина на него и не смотрела. Парнем он рос красивым, за девками рано бегать начал, но Галина по привычке видела в нём мальчишку. Иначе она посмотрела на Игоря два года назад, в его первый приезд после жизни в городе. Вошёл он в избу тогда, впился в неё своим серьёзно-насмешливым взглядом, и одолел Галину сучий зов такой силы, что даже страшно сделалось. На её счастье, в ту пору Игорь долго в посёлке не оставался. А тут вот, как назло (или всё же к добру?), приехал на две недели.
  В конце августа Игорь уехал, Галина приуныла, но горевала недолго: надо было дочку в школу собрать, варенья-соленья закатать, справить новую шубу на зиму, да мало ли дел у бабы в осеннюю пору? Слава богу, насчёт шубы можно было не суетиться. Надо только с Валькой Кочетовой словечко перемолвить, не должна отказать. Зря, что ли, Галина к её больной дочке в такую даль бегала?
  А в первую неделю сентября случилась нечаянная радость: в поселковый хлебный завезли батоны. Обычно там продавались только кирпичики ржаного и серого хлеба, а булок и батонов никогда не было. У магазина быстро образовалась очередь, и уже к концу утра на лотках остались только чёрные буханки и один батон с надкусанной горбушкой.
  Галя была на работе, когда узнала про батоны.
  - Беленького мякишка-то как хочется, - сказала она коллеге. - Авдотья Михайловна, как нарочно, к подруге уехала в другой посёлок, а Петя в городе сегодня, на техосмотре.
  - Так зайди после смены. Может, останется ещё.
  - Как же. Поди разобрали уже всё.
  Но в магазин Галя зашла, благо он находился на пути домой. Батон с надкусанной горбушкой по-прежнему лежал, забытый, на своём месте. К лотку медленно шаркала баба Дуня Сумзина, бабушка Алинки. Галя обошла её плавной походкой, взяла батон и прошла к кассе. Баба Дуня остановилась в растерянности и уставилась на прыткую молодуху, не зная, что сказать.
  - Надо же, не думала, что к вечеру ещё останется, - обратилась Галя к продавщице Зое, протягивая ей мелочь.
  - И то верно, разобрали всё мигом, а этот, видать, не приглянулся. Так ведь ничего страшного - отрежь горбушку да свиньям дай. А батон отличный, - ответила Зоя.
  - Зачем хлебом бросаться? Мы не брезгливые, всё съедим.
  - Вот и я про то. А то ведь, знашь, чистоплюи какие есть? В прошлую пятницу Валя Кочетова пришла мне буханку чёрного вернуть. К корке снизу волосок прилип.
  - И не говори, Зой. У неё ведь мать в войну голодала.
  - Мать-то голодала, а Валька вон на какое место устроилась. Она и знать не знает, что за голод.
  - Как люди быстро к хорошей жизни привыкают. Пойду я, ужин надо готовить.
  - Иди, Галенька. Приходи как-нибудь в гости, покалякаем.
  - И ты заходи, - улыбнулась Галя и направилась к выходу, не глядя на бабу Дуню, которая всё это время стояла и смотрела на неё.
  Когда Галя вышла, баба Дуня обратилась к Зое:
  - Это как же? Я тут первая была, булочки хотела отведать, а она ишь, прыткая какая, вперёд меня - и хвать! Нету батона.
  - Вам бы только поворчать, баб Дунь. У вас язык есть аль нет? Сказали бы. Галька добрая, уж отдала бы вам.
  - Так неужто она меня не видала?
  - Может, и не видала. С работы человек пришёл, устал.
  На следующий день баба Дуня пришла без приглашения в гости к Авдотье Михайловне. Та была по-прежнему у подруги, дверь открыла Галина.
  - Здравствуй, Галина, мать дома?
  - Нет, баб Дунь. А вы чего хотели?
  - Скажи, как это ты вчера вперёд меня прошмыгнула и последний батон увела?
  - Ой, баб Дунь! - всплеснула руками Галина. - Что же вы ничего не сказали? Я вас и не заметила.
  - На что глаза у тебя?
  - День такой вчера тяжёлый выдался, роды трудные у одной принимала. А тут ещё Катенька моя прихворала. Так у меня ещё осталось полбатона. Отдать вам?
  - А что с девчонкой-то?
  - Температура. Лежит, ничего не ест. Не знаю, что и думать.
  - Ой, несчастье-то какое. Уж извини меня, старуху, набросилась на тебя зря.
  - Что вы, баб Дунь. Так возьмёте половинку?
  - Бог с тобой, моя милая. Катюшке лучше дай, пусть кушает, а то худющая она у тебя.
  Галя смотрела на старуху своими большими серыми глазами, в которых читались и благодарность, и уважение, и смирение, и бабе Дуне сделалось стыдно за себя: "Пошто я на бабёнку взъелась, старая я калоша?"
  - Ладно, Галеньк. Коли Авдотьи Михайловны нету, пойду я, - сказала она.
  - Заходите к нам почаще, баб Дунь, и Алинку приводите.
  - Спасибо, моя милая, зайдём как-нибудь.
  Старуха ушла, а через минуту в дом с огорода влетела запыхавшаяся Катюшка.
  - Мама, посмотри, какие камушки я нашла! - звонким голосом обратилась девочка к матери, протягивая ей ладошку с разноцветной галькой.
  - Красиво.
  - А Алинка к нам ещё придёт? А то мне скучно!
  - Придёт-придёт, не переживай. Мой руки, скоро ужинать будем, - мягко ответила Галина, целуя дочку в макушку.
  
  ***
  
  В октябре Галина поняла, что беременна. Зашёл разговор о том, чтобы купить жильё попросторнее.
  - Давайте продадим ваш домик и купим большой. И детушкам комната нужна будет, и вам тоже. Мы вас в самую просторную поселим, - уговаривала Галина свекровь.
  Авдотье Михайловне не хотелось покидать обжитое место. Если бы Игорь решил поселиться рядом - она бы и раздумывать не стала: продала бы дом, деньги бы разделила, и дело с концом. Но без Игоря ничего менять не хотелось. Галина тем временем настаивала на своём и так ласково на неё смотрела, и ведь дело говорила: впятером им тут будет тесно. Авдотья Михайловна в последнее время чувствовала, что силы уходят из неё (негласный разлад с младшим сыном пошатнул её здоровье), делить комнату с подвижной, шумной внучкой стало тяжело.
  Все хлопоты с переездом на себя взяла Галина: Пётр всё больше спал, а Игорь совсем пропал - Новый год и день рожденья Авдотьи Михайловны справляли без него. Пока искали покупателя и новое жильё, Галине пришло время рожать. В новый дом заселялись уже впятером. На этот раз Галина подсуетилась: все бумаги на дом оформила на себя и на мужа, благо что Авдотья Михайловна доверяла ей, как родной дочери. Игорь, как узнал, обиделся на мать, что обделила его, даже на новорождённого племянника не приехал посмотреть летом.
  Авдотье Михайловне отвели самую большую комнату, как и было обещано, но старушка не чувствовала себя здесь хозяйкой. Жизнь текла по обычному распорядку, но сноха теперь всё больше молчала, к малышу не подпускала, даже к столу перестала звать. Подруги к Авдотье Михайловне перестали приходить - далеко стало; сама она из дома выходила редко из-за постоянного недомогания. Только Клавдюшка изредка по-прежнему навещала её.
  Как-то Авдотья Михайловна не выдержала и спросила:
  - Что же вы меня к столу не зовёте, когда есть садитесь?
  - А мы еду от вас не прячем. Всё на кухне - ешьте, что хотите, - отвечала Галина.
  В следующую после переезда зиму у Авдотьи Михайловны случился инсульт. Руки и ноги отказали, говорила она с большим трудом, близкие её не понимали. Авдотью Михайловну из просторной комнаты перенесли в чулан.
  - Что же мы с тобой вдвоём тесниться в закутке будем? - объясняла мужу Галина. - И у детей пусть у каждого своя комната будет. А маме теперь много места не нужно.
  - Холодно там, - заметил Пётр.
  - А мы на ночь камин ей будем включать. Ничего, под одеялами не замёрзнет, - отвечала Галина.
  Но Авдотья Михайловна мёрзла, а объяснить и пожаловаться не умела: её никто не понимал. Галина заходила к свекрови только по вечерам, чтобы поменять подгузник, покормить и включить камин. Целыми днями Авдотья Михайловна лежала в чулане одна и мычала, время от времени погружаясь в сон.
  Летом приехал Игорь с женой и сыном. Игоря мучило чувство вины, что больную мать скинул на брата и невестку, поэтому домом Петра не попрекал, даже предложил ему съездить куда-нибудь отдохнуть:
  - Давайте-давайте, покупайте путёвку - и вперёд. А мы тут за всеми присмотрим: и за старыми, и за малыми.
  Игорь, увидев мать в чулане, было обрушился на Галину:
  - Что же вы её в чулане держите, ироды?!
  Галя держала себя со спокойным достоинством: кричи не кричи, а дом-то её. Она теперь хозяйка, она теперь главная, в её теперь воле селить здесь так, как она посчитает нужным.
  - Так ведь лето, а здесь всё же попрохладнее, ей полегче, - отвечала Галя.
  - Тоже верно, - согласился Игорь.
  Галина с Петром уехали в отпуск, за Авдотьей Михайловной теперь ухаживала Ира. Она кормила её и своего малыша одновременно: ложечка бабуле, ложечка сынуле. Тёртые фрукты и овощи, кашка, иногда йогурты, и обязательно три раза в день. Она делала ей массажи, регулярно обтирала чистым влажным полотенцем, переворачивала её, чтобы залечить пролежни.
  Однажды вечером Ирина сидела у кровати свекрови и читала ей книжку, как вдруг на Авдотью Михайловну накатил приступ паники: она начала метаться, мычала громче обычного, глаза её были страшно вытаращены. Ирина перепугалась:
  - Что такое? Господи, что же делать?
  И тут Авдотья Михайловна отчётливо произнесла:
  - Мягко стелет, да жёстко спать!
  Это стоило ей таких усилий, что она потеряла сознаниe и в себя уже не приходила до самой смерти, которая случилась накануне возвращения Галины из отпуска.
  Народу на похороны пришло много: Авдотью Михайловну в посёлке любили, потому что дом её был гостеприимным и жизнь она прожила тяжёлую, как и положено хорошему человеку. Бабы ревели, мужчины стояли понурые, а детишки - притихшие. На поминках старухи шептались:
  - Галенька отдохнуть маненько попросилась, младшую невестку оставила за Авдотьюшкой ухаживать. А та, видать, не ходила за нашей Авдотьюшкой, вот она и померла. А Галенька посмотрите, как убивается.
   C кухни к столу и обратно, разнося и унося тарелки, бегала Ирина, а в углу передней, где был накрыт стол, у окошка сидела Галя с опущенной головой, без остановки промокая лицо краем передника. Она плакала и вспоминала отца. Каждый раз, когда он возвращался в посёлок с большого рынка, он всегда привозил Гале какой-нибудь гостинчик: ленту, бусы или серёжки. И обязательно мешок семечек. Галя выходила за ворота с новым украшением и кульком семечек, садилась у палисадника, и прохожие, завидя такую красавицу, с заискивающим почтением подходили к ней, чтобы перемолвиться словом и угоститься семечками. А теперь что же? Галина подняла голову, обвела взглядом собравшихся односельчан. Всем-то надо улыбнуться, угодить, сказать доброе слово, помочь дельным советом. Да разве пришлось бы ей так перед всеми угодничать, если бы отец жив был? С отчаянным отвращением Галина смотрела на пришедших своими большими серыми глазами, плача от ненависти к людям и жалости к себе, а люди смотрели на неё и думали: "Добрая бабёнка Галя, лишку добрая".
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"