С наступлением ранних зимних сумерек тётя Валя по своему обычаю взяла миску киселя, который сварила утром, прошла в большую комнату и, усевшись на диван, включила телевизор.
- Я купила его в Майями, это из старой коллекции. Сегодня надела впервые, - рассказывала молодая красивая женщина, демонстрируя своё платье. Мужчины восхищались ею:
- Она всегда выглядит потрясающе, у неё просто не бывает проколов.
Показали ещё несколько кадров, в которых женщина примеряла другие наряды, потом началась реклама.
Tётя Валя ела кисель и думала: "Какой прошмандовкой надо быть, чтобы так одеваться? Проститутка. А те дураки будто не видят, что она за птица. Ишь, как пялились на неё". Tётя Валя зачерпнула ещё киселя, на экране замелькали тампоны. "Конечно, как тут красивой не быть? Всё-то у них есть теперь: и крема для рожи, и тряпьё всякоe... Вон, аж затычки для манды. А мы, бывало, носок дырявый в трусы подложим - и делов-то. А рожу хозяйственным мылом мыли", - вспоминала она. Тем временем реклама закончилась, на экране снова появились красивые женщины и мужчины, но тётя Валя смотрела на них краем глаза, а про себя думала:"И за что только людям такое богатство? Откуда оно у них? Я вот всю жизнь трудилась, спины не разгибала, а чего наработала? Сижу в приживалках в драном халате и кисель вот жру". Ей сделалось горько, она доскребла желеобразную массу, облизала ложку и пошла на кухню. "Известно - откуда: мужики воруют, а потом на прошмандовок своих тратят. Я вот замуж честной выходила, не стыдно было людям в глаза смотреть. И муж мой честным был. Чтоб он чужого когда взял? Не было такого!" - гордилась тётя Валя. Она вымыла миску и вернулась к телевизору. "А нечестным легче, конечно... Бога они не боятся, гадины", - возмущалась баба.
Тёте Вале исполнилось недавно шестьдесят лет. В жизни у неё было всё как у людей: вырастила двух дочерей, схоронила мужа, вышла на пенсию, теперь присматривала за внуками-близнецами. Квартиру свою продала, чтобы младшенькой помочь купить жильё попросторнее. Старшая и слышать не хотела, чтобы взять мать к себе, а младшая приютила, мужа только пришлось долго уговаривать: "Будет нам по дому помогать. Глядишь, у нас времени свободного побольше станет, на дачу почаще будем ездить", - убеждала она его.
Tётя Валя смотрела телевизор и ревела:"Эх, суки вы эдакие, - причитала она, вытирая глаза краем передника. - И за что вас по телевизору кажут? И зачем вы людям добрым глаза мозолите? И без вас тошно - сил нет, а тут ещё на вас глядеть да на вашу жизнь распрекрасную". Передачу прервали на рекламу.
- Мара! В доме лад без переплат! - объявил голос с экрана.
"А у нас ведь стиральный порошок кончился, - всполошилась тётя Валя, тут же успокоившись. - Надо Катюшке на работу позвонить, пусть купит по дороге. А то чем же я бельё завтра стирать буду?" С этой мыслью она встала и направилась в прихожую к телефону. Тем временем из школы вернулись внуки, тётя Валя захлопотала на кухне, чтобы приготовить им ужин, и её печаль сама собой прошла.
Зима кончилась поздно, весны как будто и не было: погода установилась сразу тёплая, снег стаял быстро, в конце мая было уже по-настоящему жарко. Все домашние уехали на дачу, тётя Валя осталась в квартире одна, как это часто бывало. Ей не спалось, она сидела перед телевизором и смотрела поздний выпуск новостей, обмахиваясь газетой. Показали фотографию молодой красивой женщины. "Так я ж её помню, эту прошмандовку! - обрадовалась, не зная чему, тётя Валя. - Она ещё всё жопой вертела в нарядах своих". Ведущая тем временем сообщила:
- Сегодня утром в городской больнице от рака скончалась певица Фаина Ж. Свои соболезнования выразили друзья и близкие семьи. Фаине в следующем месяце должно было исполниться сорок лет. У неё остался двухлетний сын.
Tётя Валя растерянно заморгала. "Как мальчонку жалко, без матери будет расти", - подумала она, а потом встала перед иконками на книжной полке и принялась креститься:"Прими, Господи, душу её грешную, пусть земля ей будет пухом". Она постояла ещё немного перед образами, выключила телевизор и легла спать.
Сны тёте Вале обычно не снились, или, может быть, снились, но к утру всегда забывались. А в ту ночь ей приснился яркий чудной сон, будто она стоит посреди огромной светлой залы, к ней подходит скончавшаяся певица, одетая в то самоe платье, которое она купила в Майями, и говорит, заискивающе улыбаясь: "Валюшка, милая, посмотри, как я хороша, как богата. Всё тебе отдам: и славу, и талант свой, и поклонников, и богатство, - всё бери". Тётя Валя насторожилась:"А взамен что просишь?" - спросила она. "А взамен, - отвечала певица, - я твоё место займу. Вместо тебя халат драный буду носить, кисель есть и в приживалках век доживать". Тётя Валя сощурила глаза. "Темнит, гадина, темнит", - подумала она, а вслух сказала:"Я, конечно, не против, да только не пойму, тебе какой в этом интерес?" Певица погрустнела:"Мне бы только краем глаза увидеть, как сын мой растёт, на руках его подержать, к себе прижать. Хочу посмотреть, каким он станет, а если повезёт, может, и с внуками доведётся понянчиться". Тётя Валя закипела:"Ах, ты вон чего удумала! Пожить подольше захотела, а мне чтоб в сорок лет помирать? Нашла дуру!" Молодая женщина отпрянула:"Тише, тише, глупая. Подумай, что ты теряешь. Дочки твои тебя всё равно не любят: одна и знать не хочет, другая держит вместо прислуги. А на моём месте ты хотя бы поживёшь немного, узнаешь, что такое любовь и счастье". Но тётя Валя распалялась всё больше:"Дочерей моих не трожь! Ещё не ясно, у тебя что за фрукт вырастет. И жизнь моя уж как-нибудь не хуже твоей. Уж меня-то прошмандовкой никто не называл! А ну пошла вон, поганка! Вон! Вон отсюдова!" - закричала тётя Валя, задыхаясь от возмущения, которое достигло такой силы, что она проснулась. Села на кровати. Сердце колотится как бешеное, сорочка вся мокрая от пота. Тётя Валя включила свет и встала перед образами:"Избави, избави, Господи, от лукавого, - приговаривала она, торопливо крестясь. - Прости меня, грешную, если чем прогневила. Защити и убереги". Постояла, потом надела тапки и пошла в уборную. "Присниться же такая нечисть. Да только меня не проведёшь. Поганка какая, чего удумала: меняться ей, видишь ли, захотелось. Бог - не Тимошка, видит немножко. Допрошмандовилась, дура", - подумала баба, и тут вдруг что-то щёлкнуло, раздался треск и в квартире погас свет. Tётя Валя охнула и запричитала, исступлённо крестясь: "Прости, прости, Господи, меня грешную, это я не со зла, прости, прости меня, дуру". Свет снова зажёгся. Tётя Валя посмотрела куда-то в потолок, ещё раз перекрестилась, дошла до уборной. "А летом только самые пропащие грешники мрут. Тело на жаре будет три дня лежать гнить", - отметила она с удовлетворением, садясь на треснувший стульчак.
Tётя Валя прожила ещё двадцать лет, ругаясь с дочерьми, вспоминая своё прошлое и сокрушаясь о своей несчастной жизни. Умерла она зимой, как и полагается человеку праведному.