- Ну все, - заявил Гарик и сердито вытер перчаткой нос. - Хватит его ждать. Пошли вдвоем.
Ему давно надоело смотреть, как скачет на земляной куче Юра, выставляя вперед то правую ногу, то левую, как мотаются в воздухе его руки - туда и сюда - и шлепает по спине рюкзак.
- А? - Юрец обернулся, раскрыв рот, но скакать не перестал - слишком разошелся. Из-под его грязных сапог сумрачно пахло разрытой ямой.
- Говорю, пошли уже. А то холодно.
Желтая горка, раскрашенная под слона, ржавые гаражи и бледные дома по краю оврага уже начали подергиваться мутной вечерней синевой. А это значило, что сегодня Ник уже не появится, хотя полчаса назад Гарик на это еще надеялся.
Внизу, за последними гаражами, во влажной тени оврага молча ждал их на порыжелых рельсах мертвый, выгоревший вагон. А еще ждала толстая пластиковая бутылка, купленная у сговорчивой продавщицы и надежно упрятанная в Гариковом рюкзаке. Уж как осторожно он ее нес, растрясти боялся, Юре даже в руки не дал.
И только Никита не пришел. Опять.
Юра жалко шмыгнул замерзшим красным носом.
- Может, его мама не пустила? - спросил он робко.
- Ага, - зло отозвался Гарик. - Мама, конечно. Да на барахолку он после школы пошел, это точно! Дебил...
Друг как-то неуверенно оглянулся в сторону оврага.
- Слушай, может, мы тоже это... завтра?
- Какое тебе завтра?! А это я что, домой понесу?! Давай двигай.
Они спустились в овраг и зачавкали по зеленой губке лишайника, под которой едва угадывались шпалы. В густеющих синих сумерках уже показалась заросшая кустами горелая коробка вагона, когда сверху скатился подсохший комок земли, ударился о рельсу и разлетелся, рассыпался по путям черной дробью.
- Ой, э-это кто? - испугался Юрец.
Гарик задрал голову и сощурился. Выше по склону неуклюжие растоптанные кроссовки цеплялись за корни, скользили, шаркали.
- Я щас, пацаны, - смущенно донеслось оттуда. - Мне, это, лампу надо было занести.
- Ах, ла-ампу, - привычно протянул Юрец, но Гарик в этот раз насмешку почему-то не поддержал. Смотрел на мнущегося Ника снизу вверх, молчал и морщил нос.
- А куда это, - наконец поинтересовался он, - ты свою лампу заносил? Ты ж вроде не из дома идешь.
Никита хохотнул - сдавленно, шершаво, как будто закашлялся. Смотрел не на друзей - на свои руки; не в грязи и не в земле были у него ладони, а в серой, мягкой домовой пыли.
- Да тут рядом дача есть заброшенная, - выговорил он. - Я туда ношу. Домой мне мама не разрешила...
- И что, совсем заброшенная? Никто туда не ходит?
Ник пожал плечами.
- Ну, я хожу, ну, еще девчонка одна...
Гарик хрюкнул.
- Девчонка, ты слышал?
Юрец мало что понял, но все равно веселье поддержал - на всякий случай. А с Гарикова лица разом схлынула улыбка.
- Так че ж ты раньше про это ничего не говорил, а? - впился он в Никиту волчьим взглядом. - Молчал, значит. От друзей, значит.
Никита слушал, опустив голову, и чувствовал, как пыль потолочных балок, куда привешивал новую лампу, впитывается в каждую извилинку мокрых сжатых ладоней.
- Я, это...
- Покажешь, где этот дом, - резанул Гарик. - А то достало уже в этой вони тусоваться.
Ник молчал.
- Ну?!
- П-покажу. Завтра.
- А че завтра-то? Сейчас пошли.
- Дотуда далеко. Темно уже, мне домой скоро. Давайте сегодня уже тут, а завтра пойдем пораньше? Можно вместо школы...
Его уже и правда трудно было разглядеть. Да и бутылка могла не дождаться. Гарик сурово засопел - для порядка, чтоб Ник не забывался, - и весомо ответил:
- Ладно. Но завтра чтобы без разговоров!
*
По утрам в подъезде было темновато. Тая спускалась по лестнице осторожно, нащупывая носком туфли следующую ступеньку. Вторая, третья, четвертая. Мама выпускала ее из квартиры в шесть пятьдесят семь. Ровно в семь часов дочка выходила из подъезда - они специально внесли эти три минуты в расписание, чтобы спускаться аккуратно, не торопиться и не упасть - и как раз успевала на ранний, не загруженный еще автобус в семь пятнадцать.
Пятая ступенька. Шестая.
На седьмой туфля тоненько звякнула о старый керамический горшок. Из трещины на лестницу посыпалась твердая сухая земля. Тая быстро присела, загородив его: сразу поняла, что не пустой. Наклонившись, украдкой погладила листья - сухие и пыльные под пальцами, как старые отставшие обои. Шепотом пообещала прийти за ним после школы.
Над головой сухо треснул замок. Девочка вздрогнула; каблук соскользнул со ступеньки.
На ходу надвигая кепку, сосед дядя Миша шумно ссыпался по лестнице, едва не споткнувшись в потемках о Таю; глубокий бетонный колодец донес снизу его сердитое бормотание.
Еще не мама; мама выйдет не скоро. Но через минуту или две спустится Олег Иванович с восьмого этажа. Как всегда, опаздывая, обязательно перевернет горшок и вывалит беспомощное растение на твердый холодный пол. Обернется, ругаясь, и тяжелым ботинком размажет замученный, заброшенный цветок в зеленую кашицу...
Тая еще раз оглянулась на дверь, потом прислонила рюкзак к перилам и подняла тяжелый горшок. В конце концов, до остановки можно и бегом добежать. На площадке цветок не помещался - во всех углах пылились после ремонта ящики и мешки. До окошка не достать - высоко, и подоконник скошенный. Дотащить до следующей площадки не стоило и мечтать - по крайней мере, вместе с тяжеленным горшком.
Только если пересадить...
...или - домой, в квартиру.
Что на это скажет мама, Тая знала. Скажет вынести, откуда взяла - потому что чужое, грязное и ненужное. А еще про время скажет. Обязательно. Теперь уже до остановки и бегом не добежать. Теперь - только ждать следующего автобуса, позднего, набитого... того, на который сядет мама.
...Может, пройти остановку и сесть раньше нее? Тогда она, наверно, не увидит. Точно не увидит, если сесть ближе к окну за какой-нибудь толстой тетенькой...
Запыленное растение мелко подрагивало на полу. Молчало. Тая посмотрела на наручные часы, вздохнула, оглянулась еще раз на дверь. Достала из рюкзака линейку, расстелила на бетоне отглаженный, ароматный носовой платок и стала осторожно разрыхлять спекшуюся землю.
*
Никита вышел из дома, обернулся и помахал бабушкиному окну. Через квартал оглянулся еще раз, сдернул с головы колючую шапку и свернул в переулок.
Горячее тяжелое чувство лениво ползало в желудке, а потом остывало и схватывалось острой коркой - чем ближе к школе, тем тверже и острее. Хуже всего, завтра так и так придется туда идти - всю жизнь по дачам не пробегаешь. Но только не сегодня. Сегодня слишком больно режет жесткая корка. Сегодня Гарик обязательно вспомнит про обещание, а завтра... до завтра, может, и забудет.
На дне оврага еще поплескивался зябкий туман. Недобрые глазницы сгоревшего вагона смотрели в другую сторону, и Никита тихонько прокрался по кустам мимо него. Собака на первом перекрестке оказалась бдительней - залаяла неожиданно звонко среди прозрачного утреннего безлюдья, протиснулась под воротами и долго тащилась следом.
Пустой участок в бурьяне и кудлатых зарослях кустов был виден от третьего перекрестка; но проблеск белой ребристой стены можно было разглядеть, только вплотную подойдя к провисшей проволоке - там, где вытоптано - и перегнуться через нее.
Внутри дом был просторным, как ангар, и полнился мелкими мерными звуками. Никита разулся у входа и тихо прошел по коврам и коврикам на полу. Незажженные лампы дремали, свешиваясь с потолочной балки. У левой стены - той, что с окнами - первый утренний свет припудрил сонные листья и глиняные бортики цветочных горшков.
В дальнем конце дома мерцал одинокий желтый огонек. Оказывается, Никита был не первым: Егор уже расположился на полу, обставился коробками, коробочками и шкатулками, полными поблескивающей латуни, и ковырялся в старых настенных часах. Бледные лица циферблатов вокруг безучастно смотрели перед собой, но Никите казалось - они украдкой косятся, следят за Егоровыми руками.
- Привет, - сказал Ник. - Тоже в школу не пошел?
Тот пожал плечами. Где он учился - неизвестно, но учился, судя по всему, так себе: по утрам бывал на заброшенной даче, по крайней мере, не реже Никиты.
Ковер вокруг фонаря пропитался сочащимся наружу оранжевым светом.
- Новые? - спросил Никита.
- Нет. Старые.
- А. - Поговорить хотелось нестерпимо. Хоть о чем-нибудь. Чтобы отвлечься. - Где ты их столько достал?
- А ты где лампы достаешь? - глуховато спросил Егор в полупустое нутро часов.
- На рынок хожу. Так они...
- Ну так вот.
Часы денег стоят, думал Никита, через плечо Егора глядя, как ловко и будто бы незаметно его руки делают столько всего. Подороже, чем лампы - сам ходил и видел. Выходит, немало денег у Егора. Может, родители богатые - хотя по нему и не скажешь...
Говорить все это вслух Ник постеснялся; постоял еще возле молчаливого соседа и пошел за приставной лестницей.
Где-то через полчаса прибежала запыхавшаяся Тайка. Странно: уж эта школу никогда не прогуливала. Лежа животом на центральной балке, Ник разглядел прыгающие по плечам хвостики и что-то мятое и серое, которое она прижимала к груди.
- Разуваться не учили? - проворчал Егор. Девочка остановилась, как-то жалко моргнула, и Никите захотелось за нее заступиться.
- Тебе какое дело? - крикнул он сверху. - Твои они, что ли?
Ковры были не Егора; чьи они, знал разве что он один. Но топтать и пачкать их не давал, даже в драку лез.
- Они тоже из коллекции. Тебе вот приятно было бы, если б я твою лампу разбил?
- Чьей коллекции?
Тот насупился и молчал, по плечи засунувшись в деревянный корпус. Тая осторожно присела на корточки у своих насаждений и спустила с рук заморыша, которого и цветком-то не назовешь. А как будто котенка в дом принесла.
- Слышь, Тай, - позвал Ник, а когда она задрала голову, сбросил на пол влажный серый комок. - Сполосни тряпку, мне слезать долго.
Она окунула тряпку в ведро, выжала и подбросила. Балка пахла душистым нагретым деревом; вымытое слюдистое стекло под пальцами сверкало крылышками бабочек. Между ним белело лицо Егора.
- Зажги, - сказал он. - Может, светлее будет.
- Зачем? Сегодня светло.
- Ты же их собираешь. Значит, чего-то тебе не видно.
Ник хмыкнул.
- Ну, ты дурак, - ответил он. Да разве ж я ради этого собираю?
- Ну да, - просто ответил Егор.
- А Тайка, скажешь, почему цветочки сажает? - Никита дернул головой в ее сторону и мельком заметил, что она прислушивается. - Жарко ей, тенька надо?
Тая прошептала что-то тихо-тихо - что-то похожее на "душно", но ее слабый голосок потерялся в тиканье часов.
- А тебе, значит, времени не хватает, да? А по-моему, у тебя его полно, раз ты тут сидишь.
- Нет у меня времени, - проговорило запрокинутое белое лицо. - Закончилось.
*
Гарик с остервенением уродовал молодые деревца; они складывались пополам, когда он походя перешибал их палкой.
- Ну зар-раза, - плевался он во влажную землю. - Ну Ник, ну трепло. Завтра он покажет...
- Так, может, и нету никакого дома? - буркнул Юрец ему в спину. - Зря тащимся?
Гарик упрямо дернул стриженой головой.
- Нет, отсюда он шел. Дом у него на Ленина, рынок тоже далеко. И дача тут есть пустая, я поузнавал. Не, он тут, по-любому... А ну брысь, скотина!..
Собака взвизгнула и убралась под забор, но настороженные глаза блестели из щели, пока мальчишки шаркали по подсыхающей дороге, до самого третьего перекрестка.
- Тут, - сказал Гарик. - Вон, и трава вытоптана.
- Да там нету ничего, - заныл Юрец. - Пустырь - и все.
- Дебил, - отмахнулся Гарик и, придерживая рюкзак, перевалился через проволоку. - Тут этот дом, я все разуз...
Он замолчал, и на этот раз молчал долго. Задумчиво глядел под ноги, как-то очень сосредоточенно попинывал носком ботинка раскрошенный бетон. Серые камушки постукивали, перекатываясь, редкие голые деревья купались в прозрачном воздухе над пустырем.