Аннотация: Первая попытка написать любовную линию. Получилось... как всегда, нестандартно.
Секунда
Ах, Александр Сергеевич, милый,
Ну что же Вы нам ничего не сказали -
О том, как держали, искали, любили,
О том, что в последнюю осень Вы знали?..
ДДТ
Мир обрушился ей на голову разом и вдруг - со стуком и грохотом.
- Татьяна! - бушевал где-то невидимый Василий Александрович. - Ну, знаете - это уже... Татьяна!!
Мир вздрогнул и медленно занял вертикальное положение.
Василий Александрович Стрельцов встал посреди комнаты, широко раскинув руки с пакетами - на каждом запястье висело, как минимум, по два. Потом в фокус попало его грушевидное лицо; он часто-часто тряс щеками, и Тане показалось, что наниматель сейчас забулькает, совсем как Чудо-Юдо Беззаконное в старом детском фильме.
Но булькать он не стал; вместо этого выдавил:
- Это... что... такое?!
На круглом, крашенном черной краской деревянном столике - Пизанская башня из книг. Книги и на паркете вокруг, и в продавленном кресле. Под креслом притаившейся гадюкой свернулся дорогой, но изрядно потертый кожаный ремень. А вот хозяин ремня...
- Отец где?! - с присвистом дыша, выкрикивал Стрельцов. - Ты что, спишь тут?! Что это вообще, твою мать, такое?!
Дверь в спальню нараспашку, в проеме виднеется уголок покрывала, постеленного ровно, как крахмальная скатерть. В кухню дверь закрыта, но матовое стекло насквозь просвечено жиденьким осенним солнцем; и тени на нем - только от веток старого соседа-тополя.
- Д-да нет, - пробормотала Таня запоздало, беспомощно. - Я не спала...
Но она не помнила, ни откуда взялись книги, ни куда делся старик. Они, как обычно, весь вечер разговаривали о литературе, о ее учебе, о его бывших студентах; он угощал ее чаем, и свет напольной лампы дрожал, налитый в кружки.
Таня покосилась на блеклый абажур.
Пакеты с хрустом приземлились на пол; из крайнего левого раскатились любимые стариком румяные яблоки. Василий Александрович распахнул дверь в ванную, сунулся туда и вылетел, потрясая полотенцем.
- Видела?! - орал он, нависая над девушкой. - Видела?! Спать она вздумала, дура, дура!! Сказано тебе, он больной человек! Кто его знает, куда его теперь понесет!! Я тебе что говорил: не спать, смотреть за ним!.. Идиотка!!
Стрельцов яростно замахнулся полотенцем, но в последний момент передумал и бросил его Тане на колени. Та, хлопая глазами, уставилась на бурые пятна.
Ключ, вспомнила она внезапно. Каждый раз, как приходила сидеть с Александром Сергеевичем, девушка всегда проверяла, заперта ли дверь, вытаскивала ключ из замка и прятала в карман. Оставлять его без присмотра Стрельцов-младший строго запретил - отец, конечно, человек интеллигентный и порядочный, но возраст, но диагноз... В общем, нужен за стариком глаза да глаз, а медсестер и всяких нянечек он на дух не переносил. За этим ее и наняли.
Колючий плед туго обвился вокруг талии; пришлось встать и распутать, прежде чем лезть в карман. Ключ Таня нашла сразу, вытащила и поднесла к лицу. Может, старик подложил ей другой, пока она...
- Алло, милиция? - Стрельцов-младший развернулся к девушке спиной, уперся свободной рукой в бок, отчего на нем нелепо задрался пиджак. - Да. Человек пропал. Стрельцов, Александр Сергеевич... пятьдесят пятого... Ушел из дома и не вернулся, да, вроде бы сам ушел. Ночью пропал, или утром рано, я вчера ему домой вечером звонил, он там был... Что?.. Какие еще сутки?! Да он больной человек, диагноз у него, этот самый... А если он под машину попадет, или ограбят его, вы отвечать будете?!
Пока Стрельцов общался с милицией, девушка обошла квартиру и проверила все окна. Вышла в прихожую, сунула ключ в скважину, повернула туда и сюда. Черное пальто хозяина, траурной бабочкой прилепившееся к стене, задело ее мягким крылом. Угловатые носы туфель с вежливым любопытством высовывались из шкафчика внизу. Таня остановилась, тупо уставясь на них, и только потом поняла.
- Э... В-василий Александрович...
По пути на глаза попался разграбленный книжный шкаф. Осиротевшие корешки, как пьяные, навалились друг на друга. Девушка моргнула. Ей показалось, что за мутным стеклом недостает еще чего-то - как будто знакомого взгляда, с которым она привыкла каждый раз встречаться глазами.
- Д-дебилы, - рычал Стрельцов. - Кругом одни дебилы... Алло?! Лена, я занят сейчас. Потом тебе позвоню. - И, уже тише: - Да, да, с отцом проблема. Сиделка, разгильдяйка, заснула, он ключ у нее вытащил и ушел куда-то. Давай потом погово... Что?.. Да какая разница, какой сегодня день?! Давай, давай, некогда мне.
- Пятница, - пробормотали Танины губы, пока глаза безуспешно искали другого, ясного и печального взгляда из-за мутного стекла. - Пятница сегодня. А ключ никто у меня не вытаскивал, вот он...
Икона. Здесь была икона, в шкафу. Распечатанная копия. А теперь - нету.
- Чего?..
- ...и окна закрыты. Все.
- Какая еще икона?
Таня моргнула. Про икону она ничего не говорила... или все-таки, задумавшись, сказала вслух?
Стрельцов надвинулся на нее, навис грозной горой в сером пиджаке.
- Ну-ка, еще раз. Пропало что-то?
Холодные пальцы вцепились в деревянный косяк.
- И-икона, - пискнула Таня. - В шкафу стояла.
Стрельцов моргнул, как будто на мгновение сбился с мысли. Потом снова нахмурился.
- Точно стояла?
- Д-да...
Не дослушав, он протопал мимо нее к шкафу. Как будто подхваченная могучим потоком воздуха, девушка засеменила следом. Стрельцов, насупившись, озадаченно созерцал полупустые полки.
- Ничего не помню. Она золотая была? Надо все-таки ментам звонить...
- Да нет... не золотая. Распечатка. Подождите, там еще...
Он обернулся и посмотрел так, как будто подозревал, что она над ним издевается.
- Так чего ты мне голову морочишь какой-то бумажкой?! Дура.
И тогда, перед ослепшим мутноватым стеклом, Тане стало жутко. Александр Сергеевич мог уйти без пальто, без ремня и даже без туфель - мало ли что может упустить человек пожилой - но он пропал из закрытой квартиры без ключа.
Может, взломал, пустым звуком брякнул внутренний голос. Или ему снаружи помогли. Или...
Но ей очень, очень не хотелось гадать, чего именно никак нельзя было видеть печальным и понимающим нарисованным глазам.
На грохот из прихожей она вздрогнула, еще раз взглянула на пустую полку и побежала следом. Стрельцов-младший задел одну из отцовских туфель, и та покатилась по полу. Блестящая капелька выпрыгнула из нее и заскакала по паркету. Таня наклонилась и подняла за цепочку золотой крестик.
В кармане Василия Александровича снова ожил телефон, но он не брал трубку, глядя на ключ в двери и беззвучно шевеля губами.
*
- Стой! Папа!..
Поздно: голос в трубке отдалялся, стирая до неразличимости последние слоги.
- Хэлен? Что-то случилось?
Гудки. Повтор, повтор, повтор!
- Хэлен?..
Снова гудки, короткие и отрывистые, как дробь, которая выстукивает в горле. То, что утром было неясной тревогой из-за плохого сна, стремительно наливалось в животе свинцовой тяжестью осознания.
- Что-то с твоим отцом? - спросил Стив.
Она помотала головой. Повтор.
- С дедушкой.
- О. Надеюсь, ничего серьезного.
- Я не знаю, - солгала она, глядя в сторону. На самом деле все куда серьезней, чем он может себе представить. И папа тоже.
Гудки.
Повтор.
Красные цифры отсвечивают в глазах - угольки догорающего дня. Здесь еще четверг - скучный, обыденный, безопасный четверг, двенадцатое число. Только вот, пока она пряталась в этом безопасном двенадцатом, совсем другой день прокрался к ней домой. Туда, где осталось ее настоящее имя.
Бежать? Лететь? Идти покупать билет на ближайший рейс и нестись через три четверти мира, чтобы успеть обогнать время и попасть из этого дня в следующий?..
Гудки.
Повтор.
Никуда уже не побежишь. Потому что там - на другом конце мира - это уже случилось.
Хэлен с самого детства не видела деда счастливым. Довольным - видела; бывал он и веселым, бодрым и даже мечтательным. Разным бывал дед Саша, но счастливого лица внучка не видела у него со дня смерти бабушки - и до прошлой ночи.
Стив осторожно присел рядом на диван.
- Они позвонят, когда что-то узнают.
- Угу, - буркнула она, глядя на завораживающие красные цифры.
- Твой дедушка очень болен?
- Слушай, - девушка неохотно отвернулась от часов, - давай потом об этом поговорим, ладно?
Конечно, это сработало. Здесь это работало всегда. Он инстинктивно вскинул руки перед собой, вряд ли сознавая, что защищается.
- Конечно. Как скажешь. Когда будешь готова... в общем... ладно.
Гудки тихо, мерно стучались в ухо. Хэлен автоматически нажала повтор. Может, дедушка действительно ушел из дома и бродит где-нибудь один по улице - от тоски и одиночества. Может, сиделка и правда заснула - хотя с рассказов деда она хорошо знала Таню. Возможно, ему наняли другую... Тоненькая, ненадежная соломинка. Скорее всего, Александра Сергеевича в этом мире больше нет.
Прошлой ночью он приснился ей в своем любимом кресле, в окружении пирамид из книг. Сколько раз она просила его выбросить эти книги. Он кивал, соглашался, а в следующий раз все начиналось заново.
Икону она подарила ему перед расставанием; сама поставила в шкаф, на ту самую полку, все еще надеясь, что плотный листок ламинированной бумаги защитит деда. Он смахивал слезы, благодарил. Вот только прошлой ночью...
....телефон садится.
Гудки.
Повтор.
Красные цифры равнодушно мигнули. Сколько на них сейчас?.. Сухие глаза тупо таращатся куда-то мимо.
Не ее подарки нужны были тогда деду Саше. Настоящий, живой защитник был ему нужен - тот, кто знал про все. Про инфаркт бабушки Веры. Про стакан с бледной жидкостью, который она в последний момент смахнула на паркет. Про страшные книги, спрятанные, как в чужую кожу, в содранные переплеты от романов и биографий.
Гудки...
На лице деда - свет лампы, ровный и янтарный. И изумрудные тени от кисточек. У лица нет возраста, как и у лампы, и у кресла. А ведь когда их привезли в квартиру, они уже были стары, как их хозяин...
...только на этот раз - другие. Раз. Два. Три. Четыре. Папа, бери!.. Пять. Папа, не надо кричать и ругать сиделку. И милицию не надо, и скорую. Просто послушай. Остальное я сама сделаю.
Шесть.
- А? Что?.. Лена?
- Дедушка в Стрельцово, - сказала она, один за другим выталкивая хриплые слоги, прежде чем они слипнутся в бормотание. Еще бы. Где же ему быть, если оттуда родом и кресло, и лампа, и дедушкина любовь.
- Подожди. П-подожди... Тут у нас фигня какая-то. Вроде бы пропало что-то из шкафа...
Соломинка качнулась на поверхности, подняла над ней один конец и беззвучно канула в черную глубину.
- Я знаю, пап. Поезжай в Стрельцово. Сейчас же, пожалуйста. Дедушка там.
- Да ты что, это ж на другом конце города! Как он попал-то туда?! Он что, звонил тебе?
Там, на другой стороне, кто-то что-то тихо зашептал ему, и он озадаченно замолк. Таня, догадалась Хэлен. Хорошая, умная Таня, ты же знаешь дедушку. Ты же видишь, что творится. Скажи ему. Отсюда я, похоже, не смогу.
С тяжелым, безнадежным чувством где-то глубоко внутри Хэлен поняла, что уже вряд ли вспомнит, как молиться.
*
Александр Сергеевич немного жалел Таню - хорошая ведь девушка, умная и вежливая. Грустно было знать, что из-за него у нее будут неприятности. Но грусть эта была прозрачной и невесомой, как осенний воздух, и очень быстро растворилась вдали легким дымком. Осталась только виляющая меж травянистых кочек дорожка - больше мха, чем бетона, - путаница кустов по сторонам и густой медовый запах яблок.
Дом едва угадывался в зарослях в самой глубине сада: тут порыжевшие кованые перила, там осколок кирпичной кладки. Ступени совсем скрылись под ворохом подсохших листьев, приходилось подниматься медленно, нащупывая их ногами.
Невысокая развесистая яблоня наклонилась к земле рядом с открытой террасой. Он помнил это дерево молодым стройным саженцем. Под яблоней сиротливо приютился стул с резной спинкой. Вынес кто-то, хотел посидеть, да так и забыл его на улице, под дождем, под солнцем. Потрескалась и отслоилась белая глянцевитая краска. Со временем - деревья думают медленно - тонкие веточки дружески потянулись к прямой спинке, обнимая и утешая одинокого, положили на пустое сиденье нежно-желтое яблоко. Другие плоды, уже побуревшие, податливо хлюпали под каблуком.
Мимоходом улыбнувшись давно срубленному дереву, Александр Сергеевич открыл дверь и шагнул в темноту. Привычный мир в последний раз напомнил о себе уютным петельным скрипом и прощальным дуновением яблочного духа - и остался за порогом.
*
Дорога была паршивая - асфальта еле-еле до первого поворота, дальше щебенка, да крупная, да острая - только шины береги. Кусты по-над сетчатыми заборами разрослись - когда их в последний раз подрезали?.. - и остановились где-то на высоте ветрового стекла. Василий Александрович ругался сквозь зубы при каждом гадком скрипе колючей ветки по дверце. Б-бардак. В прошлый раз такого не было.
Давно ли он был, прошлый раз?..
Едкая пыль клубилась по сторонам. Стрельцов закрыл окна и теперь обреченно потел в своем пиджаке в душном салоне. Считал повороты - из-за проклятых кустов не было видно поблекших табличек на перекрестках. На седьмом свернул на грунтовку. Дома, утонувшие в медленно сохнущей зелени, казались едва знакомыми. Неужели обсчитался?.. Эх, давно сюда не ездил...
Возвращаться задним ходом не улыбалось, и Стрельцов сделал круг. Дачи стояли тихие и заброшенные. Да, кажется, далековато заехал.
Во второй раз он был внимательней. Притормаживал у каждого поворота и считал, шевеля губами: первый, второй, третий... Вдруг щебнистая дорога закончилась и, вильнув напоследок вертким хвостом, травяной змейкой скользнула в поля.
Да что ж это такое, подумал он.
Чтобы вернуться, пришлось все-таки понемногу сдавать назад. Что-то с удвоенной силой заскребло по багажнику. Осторожно продвигаясь задним ходом, Василий Александрович оглянулся. Кусты будто назло встопорщили колючие ветки, умудряясь намертво вцепиться в бампер.
За боковым стеклом мимо проплыл, покачиваясь, старый пыльный шлагбаум - одна труба на двух, весь в неровную красно-белую полоску, едва угадывавшуюся под коркой пыли и грязи. На середину шлагбаума взгромоздился босой подросток в бесформенной панаме, болтал скрещенными ногами и безразличным коровьим взглядом смотрел на машину.
Пришлось все-таки опустить стекло. Жаркий был денек для осени. Очень жаркий. Прямо пекло какое-то.
- Эй, парень! - Стрельцов высунулся из машины. - Ты, да, ты.
Тот взирал на него вполне равнодушно.
- Это какой поворот?
- Этот? Шестой.
Василий Александрович нахмурился, разгоняя со лба юркие капельки пота.
- Да как же... так? А седьмой где?
- А нету седьмого, - дернул плечом местный житель. - Шесть всего.
- Не может быть. Это же Стрельцово, так?
Парень приподнял кепку.
- Мокрый Лог это, садовое товарищество. А Стрельцово - это где?
*
Александр Сергеевич знал, что именно в этот момент по-настоящему испугается. Не знал только - чего. Порыва ли нездешнего холода, что выдохнет ему в лицо бездонный проем, пополам с тяжелым запахом мертвечины; далекие ли отблески пламени; крики ли, которые, долетая третьим эхом, теряют всякое сходство с человеческим голосом.
Не было ни криков, ни огня, ни зловония. Только на краткий миг - перед тем, как пальцы отпустили нагретую латунную ручку, чтобы никогда больше ее не коснуться - болезненно заныло то место на груди, где раньше он носил серебряный крестик. Кольнуло - и тут же отпустило. На Стрельцова навалилось Ничто.
Здесь не было ни холода, ни жара, ни пола, ни стен, ни воздуха, ни верха, ни низа. И что-то здесь все-таки было. Что-то невероятно огромное.
На первом же шаге Стрельцов потерял равновесие, но не упал. Сам он сравнил это чувство с прыжком в воду - не потому, что увидел сходство, просто очень хотелось сравнить хотя бы с чем-то. Он продолжал перебирать ногами, как делает идущий, упрямо ускоряя шаг и сжимая губы, когда сердце все громче и чаще ударяло в грудную клетку.
Громадное безглазое Что-то внимательно наблюдало за его потугами. Ждало, когда он запыхается, сдастся, остановится и послушно поплывет по течению. Остатки гордости заставляли выпрямлять спину и подымать ноги - но что сделает гордость, когда неподъемной тяжестью наливается шершавый камень в груди, дергает и растягивает свою тонкую привязь и вот-вот оборвется?..
Стрельцов остановился, споткнувшись в третий раз. Распластался на невозмутимой глади Ничто, как усталый пловец, тяжело дыша. Сил не осталось совсем. Всего на секундочку, сказал себе Александр Сергеевич, закрывая глаза. На одну секунду.
Когда он снова их открыл, среди пустоты горел свет. Круглое пятно янтарного, приглушенного абажуром света, в котором купались зеленые кисточки бахромы и золотисто-рыжая челка.
Тогда и пропало куда-то засасывающее Ничто. Отступил чужой буравящий взгляд; даже сердце вздрогнуло и притихло. Всем своим существом Александр Сергеевич устремился к этому свету, к этой, еще не успевшей запылиться и выцвести, напольной лампе, к накрытому пледом креслу и к той, что задумчиво наклонила светлую голову над книгой.
Вера. Его Верочка.
Срельцов до последнего был уверен, что волшебная секунда повторится. Что Вера поднимет глаза, повернет голову, аккуратно отложит на подлокотник книгу - все совсем как в тот, первый раз - и ему снова дано будет увидеть радостное любопытство в ее взгляде. Поэтому не сразу понял, отчего так побелели ее губы.
- Сашенька, - прошептала Вера помертвевшим голосом; книга выпала из поникшей руки и канула в пустоту. - Саша... неужели и ты - здесь?..
Упасть на колени в потустороннем мире оказалось легко и совсем не больно. Не то что в жизни.
- Да, моя хорошая. Да, я здесь.
Он протянул руки, но золотистая челка, сверкнув мимо лисьим хвостом, лишь слегка обмахнула пальцы.
- Саша...
- Что ты? Что ты, Верочка?..
- Пожалуйста, - тонкие руки обвили его запястья, не давая коснуться лица, - скажи, что ты тоже умер.
- Что?.. Зачем?
- Скажи мне, - прошелестела жена, - что ты ничего... никому... не обещал за эту встречу.
Сказала - и приникла к нему, зарывшись лицом в его ладони. А он, веря и не веря, ласково гладил ее сухие, горячие щеки.
- Зачем тебе это знать? - спросил негромко.
...Лампа мигнула, треснула.
- Мотыльки опять налетели, - полусонно пробормотала Вера. - Окно надо закрыть...
- Хорошо, - ответил он. - Я закрою.
- Сколько тебе дали? - спросила она хрипло.
- Вера. Перестань.
Она высунулась из складок его свитера.
- Ну сколько?
Александр вздохнул и ответил:
- Одну секунду.
- Одну секунду, - грустно повторила она. - Так мало... - И вдруг вскинулась: - А сколько же мы уже сидим?
- Не знаю.
Вера с тревогой оглянулась в пустоту - туда, где все это время терпеливо сидел их третий молчаливый компаньон.
- А он... чего он ждет?
Александр улыбнулся, смахнул с ее лба растрепавшуюся челку, взял за подбородок.
- А тебе не все равно? Я же здесь.
Она тоненько, как ребенок, всхлипнула и теснее прижалась к груди мужа.
- Он смотрит. Прямо на нас.
- Ну и пусть смотрит, - ответил Александр и, обернувшись, добавил весело и злорадно, ощущая, как от предчувствия фразы съеживается и отодвигается тот, третий: - И Бог с ним.