Сергей Панарин, "Тамбовский квартет" Галопом по Европам Издательство: "Крылов", Санкт-Петербург. Серия: Библиотека "Мужского клуба" Твердый переплет, 288 стр., 2008 г. Формат: 84х108 1/32. ISBN: 5-9717-0204-1. АННОТАЦИЯ ИЗДАТЕЛЬСТВА: Сказки Сергея Панарина вызывают улыбку и добрый смех, они нравятся одинаково и детям и взрослым. Похождения героев 'Побега из Шапито' продолжаются в новой книге. Зарубежная труппа и примкнувшие к ней тамбовчане - волк, еж, лиса и медведь - улетели из России на воздушном шаре. Ветер относил их на запад, да вот беда! - корзина зацепилась за караульную вышку пограничника. Путешествие по небу окончилось, зато начались увлекательные приключения на земле. Приключения веселые, но невероятно опасные! Так ведь на то и звери, чтобы в сверхсложных ситуациях пускать в ход сверхчеловеческие способности. КУПИТЬ В ИНТЕРНЕТЕ

Авторский тест-драйв: присказка и первая часть романа-сказки.


Галопом по Европам
Сказка

Присказка

Бывают такие июльские ночи, когда облака норовят спрятать луну и звёзды, ветер приносит прохладу и немного мороси, а всякая зверюга затаивается и не нарушает общей унылой картины ни криком, ни шорохом. Листья деревьев безостановочно шумят, и тёмный лес кажется морем, по которому ходят тёмно-зелёные волны.

Человеку — существу не ночному и изнеженному цивилизацией — непременно хочется спрятаться в дом, закрыть окна-двери, залезть в тёплую постель, где и заснуть безмятежным сном. Однако люди, как ни странно, самые подневольные в мире животные. Пока основная часть популяции беззастенчиво сопит и видит сны, несколько особей обязательно бодрствуют... Хотя разве это бодрствование?

Безвестный польский пограничник стоял на посту, отчаянно борясь с дрёмой. Не будем лукавить, в этом поединке парень проигрывал. Если учесть то, что пост размещался на смотровой вышке, то пограничника можно назвать смельчаком: дремать на четырёхметровой высоте, привалившись к хлипким деревянным перилам, — признак неслабой удали. А может статься, скудоумия.

Польский боец то и дело вырывался из тисков сна, испуганно таращил глаза в сторону полосы отчуждения, потом воровато озирался, будто проверяя, не летает ли рядом командир. К счастью, командиры-пограничники не летают.

Успокоившись, пограничник ёжился, морщась от ветра, шептал какие-то польские ругательства и... снова закрывал глаза. Так бы и продолжалось это бессмысленное сражение чувства долга с нормальным человеческим желанием поспать, если бы не одно происшествие, которое разбудило часового резко и надолго.

Всё-таки, что бы ни говорили старики-учёные, а человек действительно животное. Пограничника словно встряхнуло некое предчувствие, он распахнул глаза и увидел стремительно приближающийся к вышке тёмный силуэт. Увы, прожектор светил на землю, поэтому гигантское чёрное пятно оставалось чёрным пятном, пока буквально не протаранило крышу. Часовой завопил, бросил вверенное ему оружие и залёг, косясь вверх.

Крыша вышки захрустела, накренилась. На пограничника посыпались пыль и щепки. Что-то тяжёлое и большое бухнуло в пол и грузно заскользило к часовому. Он задрал голову и встретился взглядом со страшным зверем. Шальные глаза пылали красным цветом, мохнатая рожа противно скалилась, ниже морды болтался на цепочке увесистый знак фунта стерлингов. Кажется, золотой.

— Матка Боска! — выдохнул пограничник.

Всякое прилетало со стороны России, точнее, Белоруссии, но такое...

Часовой решил, что узрел чёрта, причём английского. Правда, рогов не было, но воображение бойца живо их дорисовало. У страха много талантов.

Рядом с отвратительной физиономией чёрта возникла звериная, вроде бы медвежья, а чуть правее — вообще непонятно чья: ушастая и глазастая, тонкая и глупая. Медведь зарычал, ушан заверещал. А безрогий нечистый ритмично заухал. Часовой понял, что слишком много грешил, и настало время переселиться в преисподнюю.

Всё это продолжалось не больше нескольких мгновений, а потом чёрная тень, несущая на суверенную польскую территорию адский вертеп, полетела дальше, разнося по округе уханье чёрта.

Двумя секундами позже громыхнула оземь сбитая крыша.

Здесь мы оставим беднягу-пограничника наедине с его страхами и досадой за то, что придётся оплатить ремонт вышки (парень не стал поднимать тревогу: вдруг засмеют?), и следуем за загадочной тенью.


Часть первая,
в которой путешественники теряют друг друга,
а местные жители удивляются гостям

Глава 1

Как правило, страшные чёрные тени, пугающие сонных людей, на поверку оказываются чем-то вовсе не ужасным, а даже наоборот скучным. Достаточно включить ночник или дождаться рассвета.

В нашем случае тень оказалась отнюдь не прозаичным предметом. Незадачливого часового испугал воздушный шар. Более того, шар терпел крушение! Горючее закончилось, воздух остыл, и летательное средство, гонимое холодным влажным ветром, стало неотвратимо падать, суля пассажирам верную погибель.

А пассажиры? Пассажиры-то все были сплошь удивительные и неожиданные персоны. Шимпанзе, которого часовой принял за чёрта. Кенгуру, чьи уши поразили поляка. Скунс и петух, затаившиеся на дне гондолы. Рядом с ними сидели волк, ёж и лиса. Медведь, как и шимпанзе с кенгуру, предпочитал видеть, куда падает.

Тьма была кромешной, поэтому отважные путешественники ничего не разглядели.

Потом был свет прожектора. Столкновение с вышкой. Ветер протащил шар дальше, корзина прочертила по полу, стропы сломали кровлю. Несколько строп не выдержали и лопнули. Затем случилось маленькое чудо: шар стал набирать высоту, попав в восходящий поток воздуха.

Болтало безбожно. Вес гондолы и пассажиров перераспределился на уцелевшие стропы. Корзина накренилась, и медведя, кенгуру и шимпанзе откинуло назад и вбок. Косолапый наступил на хвост лисе.

— А-а-а! Михайло! — завопила рыжая.

— Прости, Лисёнушка, — прокряхтел медведь, валясь на спину и рискуя придавить остальных членов экипажа.

Кенгуру врезался в стенку гондолы и взвыл, подпрыгнув. Оказалось, он опустился на ежа.

— Полегче, Гуру Кен, — буркнул ёж. — Ты лось тот ещё, раздавишь.

— Не подкалывай, Колючий, — отозвался кенгуру.

Петух, кажущийся ночью чёрным, метался в давке, теряя перья, и кудахтал совсем не по-петушиному:

— Мы есть погибайт! Мы есть умирайт! Аларм! Аларм!

Тут лопнула ещё стропа. Пол корзины ушёл из-под ног паникёра. Шимпанзе увидел, что петух вылетает из гондолы, и сцапал его длинной рукой за шею. Прижал к себе:

— Куд-куда ты собрался, Петер, йо? Одиночный полёт — это не твоё.

— Кхе... Кхе... Ман-Кей, данке шён, но не мог бы ты отпускать моя шея? — просипел петух.

— Упс... — смутился шимпанзе, разжимая пальцы.

Скунс вертелся волчком, отчаянно уворачиваясь от лап крупных друзей..

И только волк Серёга не участвовал в общей сумятице. Он распластался вдоль одного из бортов, вцепился когтями всех четырёх лап в прутья и затихарился. У Серёги была боязнь высоты.

Дно корзины прочертило по верхушкам деревьев, цепляясь за ветви. Стропы продолжили лопаться. С жалобным «бздынь!» разорвало ещё две, и гондола наклонилась так, что ёж колобком выкатился вон!

— Колючий!!! Братан!!! Ну, за Пёрл Харбор! — прокричал скунс и выскочил вслед за другом.

— Не ожидал от Вонючки Сэма такого самопожертвования, — прокряхтел кенгуру, вцепившись в борт гондолы.

— Да, паренёк проявил смелость, — согласился медведь.

Михайло Ломоносычу было труднее всех удержаться в корзине: он хоть и сильный, но всё-таки тяжёлый. Лисёна схватила Серёгу за хвост зубами. Волк огрызнулся:

— Пр-р-рочь!

Шар терял высоту.

— Мы иметь выбрасывать балласт? — спросил Петер-петушок.

— Не трави душу, давно всё выкинули, — ответил кенгуру. — Вот и Колючего с Парфюмером потеряли, а всё равно не помогает.

— Они лёгкие, — борясь с дурнотой, буркнул Серёга.

— Ладно, друзья, — тихо промолвил Михайло, но отчего-то его было прекрасно слышно, — я тут самый старший. И самый тяжёлый. Удачи вам.

— Михайло! — не по лисьи пискнула Лисёна.

Поздно — медведь отпустил лапы и выскользнул из накренённой корзины.

Снизу раздался треск ветвей. Шар резко взмыл над кронами деревьев.

— Он настоящий герой, — сказал Гуру Кен.

— Меня есть восхищать потрясающее самопожертвование, который иметь русский! — добавил Петер.

Ман-Кей затараторил:

— Да, это так, йо, реальные герои! И их не один, не двое, не трое...

— Помолчи, — взмолился волк.

Шимпанзе заволновался, завертелся, вися на одной руке. В другой он всё ещё сжимал петуха.

— Эй, эй, эй! — заволновался Петер. — Не крутить! Я есть плохо!

— Не говорите о еде... — попросил Серёга, которому стало ещё хуже от беспрерывной болтанки и изменений высоты.

Ман-Кей рассмеялся и — рука сорвалась. Шимпанзе покатился к краю борта. Он выпустил петуха из лапы, попытался зацепиться за Лисёну, потом за Гуру Кена, наконец, за борт. Тщетно. С удивлённым «йо?!» Ман-Кей исчез из поля зрения остальных зверей.

— Не даром говорят, что один раз и обезьяна с пальмы падает, — грустно прокомментировала лиса.

— Тут близко до ветвей. Наш друг не расшибётся, — уверенно сказал кенгуру. — А вот мы не такие ловкие...

Воздушный шар совсем потерял форму, и гондола снова принялась чертить по листве, погружаясь глубже и глубже. Ветер не ослабевал, скорость полёта не снижалась. Ветви хлестали по бортам. Перепало и Гуру Кену.

— Ай! — Кенгуру прижался ко дну, помогая Петеру, которому нечем было держаться.

— Быстрей бы уж... — промолвил Серёга.

Корзина ударилась о крепкую ветку. Кенгуру вылетел, будто тяжёлый снаряд и с диким хрустом пошёл вниз. Петух чудом остался в гондоле.

Шар двигался дальше, в который раз вынырнув из листвяного моря. Лисёна, Серёга и Петер не говорили ни слова. Деревья вдруг кончились. Внизу темнела и чуть бликовала вода.

— Озеро, — оценила лиса. — Надо прыгать. Иначе расшибёмся. Правда, Серёга?

— Расшибёмся, — подтвердил волк.

— Я не иметь умений плавай! — всполошился Петер.

Лисёна разозлилась:

— Послушайте себя! Один сложил лапки и готов сдохнуть, второй забыл, что он птица. Петер, голуба моя, лети! Маши крыльями. Что ещё от тебя требуется? А тебе, серый, стыдно...

И тут, как на заказ, порвалась очередная стропа. Лисёна, увлечённая пламенной речью, кувыркнулась и растворилась в темноте. Волк закрыл глаза, а петух неожиданно для себя самого захлопал крыльями, разбежался, полетел! Он отчаянно лупил воздух, спеша на помощь лисе.

— Дурак, но зато благородный, — мрачно выдавил Серёга и стал ждать момента, когда корзина наконец-то встретится с землёй...

Колючий мячиком провалился сквозь листья, прокатился по веткам, пару раз ударился об особо толстые. Затем препятствия, тормозившие его скоростной спуск, внезапно закончились. Ёж пролетел метра три и упал в траву. Прокатился, замедлился.

— Пф-ф-ф!.. — Колючий развернулся, расслабив лапки и спину, прижался брюшком к холодной и сырой земле.

Было больно, тошно, но помогло умение группироваться.

Где-то впереди послышались глухие удары, треск и вскрики:

— Оу!.. Ай!.. У!.. Йах-ху!.. Ой!

Затем на землю что-то плюхнулось. Ёж почувствовал вибрацию и услышал звук.

— Я гражданин суверенной страны... — проныл упавший.

— Вонючка! — обрадовался Колючий.

Он хотел было вскочить на лапки и побежать к другу, но стоило ежу дёрнуться, как тело пронзила боль.

— Блин!

Послышался противный голосок скунса:

— Колючий... Сколько можно повторять? Я не Вонючка. Я обижаюсь на эту кличку. Меня зовут Парфюмер. Пар-фю-мер. Ясно?

— Ясно-ясно, — простонал ёж. — Ты сам-то как в целом?

— В целом? — Скунс вымученно захихикал. — Я бы не стал говорить о целом. Я чувствую себя как пятьдесят североамериканских штатов до их объединения.

— Значит, ты — развалина. Привет, коллега.

Колючий с трудом поднялся на лапки и, превозмогая ломоту, побрёл туда, откуда доносился голос Вонючки:

— Дружище, ты хоть представляешь, что мы совсем одни? Наши так называемые партнёры полетели дальше...

— Знаешь, Сэм, иногда ты ведёшь себя, как форменный кретин, — пробурчал ёж.

— Ты хочешь войти в конфронтацию? — вскинулся скунс, но боль быстро прижала его гордую мордашку к земле.

— Я хочу, чтобы ты не думал, что ты — пуп земли. Мы с тобой ещё легко отделались. А представь упавшего с неба Михайло. Шар далеко не улетит. Все наши друзья рано или поздно свалятся, как и мы.

Парфюмер помолчал.

— Да, — сказал он, наконец, — понимаю. Что будем делать?

Ёж выбрел на маленькую полянку, где заприметил в темноте полосатую фигуру друга. Сэм валялся, распластанный по траве, но роскошный хвост, похожий на распухший жезл регулировщика, на всякий случай торчал вверх.

— Что делать? — раздумчиво пробормотал Колючий. — Пойдём их искать, разумеется.

Скунс осторожно встал с земли. Сделал пару шагов. Его заметно шатало. Ёж хмыкнул, а потом решил, что и сам со стороны выглядит ничуть не лучше.

Вонючка Сэм развернулся к другу.

— А где их искать? В какой они стороне?

— Ну...

— Стоп! Знаю. Надо идти туда, куда указывал мой нос после падения! — совершил научный прорыв скунс.

— Ну, ты голова! — протянул Колючий. — Только твоя идея не прокатит.

— Это почему?

— Тебя об ветки било? Било. В воздухе кувыркало? Кувыркало. Значит, ты несколько раз мог запутать следы. Твой нос может показывать куда угодно.

Сэм обиделся.

— Раз такой умный, придумай сам, как найти остальных.

Скунс отвернулся, гордо покачивая хвостом. Колючий бросил на него рассеянный взгляд и заулыбался:

— Проще пареной репы, Парфюмерище! Куда ветер, туда и нам.

— Э... — Сэм стиснул зубы. — Я тоже только что об этом подумал.

Его обуял приступ досады: как же, ёж додумался, а он нет. Затем скунс испытал лёгкий укол совести. Колючий всё-таки друг, хоть и варвар.

Ёж погладил себя по коротко стриженной голове. Была у него привычка стричься бобриком. Ему казалось, что так он выглядит более сурово и круто. В родных тамбовских лесах про Колючего говорили: «Вот салага, бритый ёж. Что он хочет? Фиг поймёшь». Правда, говорили за глаза, сам он не слышал.

— Идти можешь? — спросил он скунса.

— Да хоть бежать, — гордо ответил Сэм. — Мы, американцы, народ сильный. Солдаты моей доблестной Родины могут целый день бежать в полной экипировке!

— И от кого? — невинно поинтересовался ёж.

— Не смешно.

— Ладно, не дуйся.

— Да я так, по привычке, — признался Парфюмер. — А ты сам как себя чувствуешь?

— Как отбивная с иголками.

— Значит, боевая ничья.

Приятели бок о бок пошли туда, куда стремился ветер.

Колючий и Сэм подружились далеко не сразу. Их знакомство началось в тамбовском лесу. Скунс, кенгуру, шимпанзе и гамбургский петух сбежали из зоопарка. Ёж обнаружил их первым и попытался раскрутить на что-нибудь бесплатное. Тогда-то Сэм и применил к Колючему оружие, из-за которого скунса прозвали Вонючкой.

Постепенно выяснилось, что у них много общего. Например, оба были большими шкодниками. А любовь к проказам — отличный объединяющий фактор.

Друзья топали, сосредоточенно принюхиваясь, прислушиваясь, вглядываясь во мглу. Каждый надеялся: остальные — спаслись.

Глава 2

Михайло Ломоносыч, покидая корзину, вовсе не рассчитывал сдаваться просто так. «Староват я для этих фокусов», — успел подумать медведь, прежде чем его тело ввалилось в крону берёзы. Вообще, Михайло Ломоносычу повезло с берёзой-то: он сгрёб в охапку ветви, гибкое дерево стало наклоняться под его весом, тормозя падение.

Впрочем, ветки норовили выскользнуть из лап, а берёза была гибкой, но не семижильной. Ствол не выдержал — сломался, и Михайло продолжил падение, собирая задницей ветки соседнего дерева. Оно оказалось сосной. У медведей шкура толстая, уколы игл не чувствовались, но по носу нахлестало будь здоров.

Наконец, Михайло Ломоносыч сел на последнюю ветку. Она хрустнула, однако не сломалась. Несколько секунд медведь балансировал, сидя и размахивая лапами, затем извернулся, удивляясь своему нежданному проворству, и вцепился когтями в ствол.

Удовлетворённо зарычал.

И тут ему вступило в спину.

— Ой-ё!!! — взревел косолапый, стукаясь мохнатым лбом в сухую кору сосны.

«Что ты хотел, Ломоносыч? — мысленно запричитал медведь. — Ты уже далеко не медвежонок. Года на тебе, немалые года... Как же прострелило-то!.. Вот тебе и падение с цирковыми трюками».

Подумав о цирке, Михайло вспомнил об иностранных друзьях — великолепной четвёрке из шапито. Мысли о них и земляках — Колючем, Лисёне и Серёге — помогли косолапому отвлечься от болей в спине.

— Ну, если такой увалень, как я, спасся, — глухо пробубнил медведь, — то остальные и подавно выкрутятся.

Спину отпустило. Можно было спускаться на землю.

Михайло не особо любил лазать по деревьям. К тому же, ствол сосны был предательски гладок. Тяжело вздохнув, медведь обнял его лапами и, словно матрос, заскользил вниз. Оставив несколько клоков бурого меха на случайных сучках, Ломоносыч упёрся пятой точкой в мягкий дёрн.

— Фух! — Михайло осторожно разжал лапы, отодвинулся от сосны.

Он развалился на траве, глубоко дыша и расслабляя тело. Воздух с шумом выходил из медвежьего носа. Восстановив силы, Ломоносыч перестал сопеть, вслушался в звуки ночного леса. Кроме беспрестанного шороха листьев, накатывавшего со всех сторон, да скрипа качающихся деревьев Михайло различил короткие вскрики птиц, дальний топот, хотя он мог померещиться, и... всё.

— Какой-то неправильный лес, — пробормотал косолапый. — Помнится, в нашем, тамбовском, такое затишье бывает, когда придёт весть, дескать, охотники...

«Вдруг здесь действительно бродят люди с ружьями? — спросил себя Михайло. — Стоило ли лететь на такое расстояние, чтобы нарваться на лютого человека? Нет, я так просто не дамся. Тихо, Ломоносыч, не суетись...»

Медведь перекатился на лапы, замер, держа нос по ветру. Запахи были скудные и слабые. Михайло невольно заскучал по родному лесу, где в воздухе всегда находились самые разнообразные ароматы, дающие зверю информации больше, чем люди могут получить из газеты.

Земля, трава, деревья источали знакомые запахи, чуть-чуть отличные от тамбовских. Звериных пахучих следов ветер практически не разносил. Человечьих тоже.

— Либо у меня на нервной почве нюх пропал, либо тут никто не живет, — заключил Ломоносыч.

Предстояло решить, а что же, собственно, делать дальше. Михайло нахмурился, сосредотачиваясь.

Итак, он верил: друзья где-то приземлились и так же, как и он, решают, что предпринять. Вариантов набиралось не много. Во-первых, можно просто сесть под сосной и ждать, когда кто-нибудь не выбредет к тебе. Во-вторых, пойдя за ветром, рано или поздно найдёшь упавший воздушный шар. В-третьих, если вообще не напрягать голову мыслями, можно отправиться куда глаза глядят, либо, в лучшем случае, против ветра, навстречу ежу и скунсу, свалившимся до Михайло. Ломоносыч отлично знал Колючего. Уж этот сорванец не пропадёт. А Вонючка Сэм тем более. Наглость — второе счастье.

— А если нет первого, то вообще единственное, — мудро изрёк косолапый.

По всем раскладам вырисовывалось путешествие к шару. Медведь кивнул и побрёл.

«Всё ж таки я натура деятельная и активная, — рассуждал он. — А мы, медведи старой закалки, не сидим на месте, понимаешь. Шутка ли, целый губернатор леса. Только кому тут предъявлять мои регалии?.. Ладушки, вот соберу вверенный мне коллектив, там зарешаем, куда и как. Главное, чтобы обезьянин почаще помалкивал».

— Йо-мойо!!! — вопил шимпанзе Эм Си Ман-Кей, влетая в заросли.

Чисто русскому возгласу Эм Си научился, разумеется, у тамбовчан.

В уме Ман-Кея проскочила искорка неподдельного недоумения: как же это он вывалился из корзины?! Он, рождённый на дереве! Шимпанзе был самым ловким участником восьмёрки путешественников.

Сейчас было не до удивления — Ман-Кей зашуршал в кроне, ветер свистел в его ушах, гибкие берёзовые прутья стегали по мордочке. Эм Си поймал ветку левой рукой, заскользил, обжёг ладонь. Пришлось отцепляться, чтобы тут же схватиться за другую ветку ногой.

Не дожидаясь, когда трение обожжёт и ногу, шимпанзе разжал пальцы и правой ногой, как крюком, задержался за толстую. Падение будто бы прекратилось, но набранной скорости надо было куда-то деваться! Ман-Кея развернуло на девяносто градусов вокруг ветки, за которую он держался ногой, и запустило на соседнее дерево.

Эм Си загрёб правой рукой сразу несколько тонких ветвей, перехватился, увернулся от ствола, отчаянно заработал всеми четырьмя конечностями, тормозя и стараясь не свалиться.

И вот он полностью остановился. Замер, сжимая в лапах по ветке. Со стороны Ман-Кей мог бы выглядеть, как кривая звезда, качающаяся между двумя берёзками. Более того, звезда, облачённая в пиджак и штаны. Полоски — красная, синяя, красная, синяя. Верх вкуса. Хорошо, что было темно.

Уповая на удачу, шимпанзе разжал правые конечности. Оказалось, верхушки берёзок весьма заметно нагнулись под тяжестью обезьяньего тела. Теперь деревце, которое Эм Си не отпустил, накренилось ещё больше и тут же распрямилось подобно пружине. Ман-Кей отправился в новый полёт, правда, менее драматичный.

Теперь шимпанзе сноровисто управлял движением тела, рассекая воздух, словно Тарзан на лианах. Роль лиан отлично исполняли ветви деревьев. Так что, невзирая на неудачный дебют, Ман-Кей приземлился с ветерком и шиком.

Одёрнул пиджак, подтянул брюки.

— Ух, круто, братцы, летал, не мог налетаться, боялся, но за ум взялся, в лицо опасностям смеялся, но не стану врать — лучше так не летать.

Привычка бормотать в рифму у Ман-Кея появилась в детстве. Да и как ей не появиться? Он был англичанином африканского происхождения. Его родители, настоящие африканцы, говорили исключительно при помощи рэпа. Через год люди забрали юного Эм Си от папы с мамой и определили в другую цирковую труппу, где уже были шимпанзе. Они также болтали стихами. Постепенно Ман-Кей стал не только изъясняться, но и думать своеобразным речитативом.

Любовь к рифмове заставляла Эм Си отвлекаться от основной мысли, загрязняя её вензелями «для красного словца». Такой же бардак творился и в мыслях шимпанзе, поэтому действовал он куда быстрее, чем думал.

Теперь, когда время действовать закончилось, и наступил черёд обмозговать положение вещей, Ман-Кей изрядно закручинился.

— Думай, Эм Си, думай, ду... Just do it, do it, дует-то как, просто мрак, и на беду, я словно в бреду, думай, Эм Си, думай, ду... — нашёптывал шимпанзе, притопывая в такт.

Где-то на двадцать третьем повторе этой несуразицы до Ман-Кея дошло, что его попросту зациклило. Мохнатый рэпер замолчал.

«Значит, всё, хватит, без дураков, йо, — постановил Эм Си, — и без этих йо. Нате, ребята, дальше сами, избавлюсь от оков слов, хватит игр со словами, не нами придуманы правила...»

Шимпанзе был вынужден прервать и мысли. Даже попытка одёрнуть себя привела его к бесплодному эквилибру рифмочками. Собравшись с силами, Ман-Кей худо-бедно родил здравую мысль: надо искать Михайло. Почему? Из тех, кто вывалился до Эм Си, медведь был самым неподготовленным к таким полётам. Колючий и Парфюмер хотя бы лёгкие. О судьбе остальных спутников афро-англичанин не знал. Оставалось надеяться, что их не вытряхнуло из гондолы, и они благополучно приземлились где-то далеко (но лучше поближе).

Ломоносыч мог сильно пострадать, смекнул Ман-Кей. Следовательно, надо его найти и оказать помощь. О совсем плохом исходе падения тамбовского мишки шимпанзе предпочитал не думать.

Мыслительный процесс отнял у Эм Си уйму времени. Ночная тьма успела сдать позиции, и в лес тихо, но победно вошли предрассветные сумерки. Кое-где, над низинами, повисли клочья белёсого тумана. Проснулись птички, зачирикали, запели, вселяя в музыкальную душу обезьяны ничем не мотивированный оптимизм.

Хлопнув в ладоши, Ман-Кей бодро зашагал против ветра, ловя обрывки собственных мыслей: «Кроме Михайло есть ещё и Гуру. Я знаю его натуру. Он бегун, прыгун, но плохой летун. Только бы он удержался, в борта вцепился, в корзину вжался. Что за злополучный полёт? Надеюсь, дождь не польёт...»

Сначала Гуру Кен решил, что ему чертовски не повезло. Он камнем падал сквозь чащобу, ломая всё на своём пути. Короткие передние лапки были бесполезны, мощные задние предназначались для скачкообразного бега, а не для лазания по деревьям. Справившись с ужасом, кенгуру осознал, что летит «солдатиком», то есть головой к небу, и стал рьяно орудовать ногами, как бы отталкиваясь от ветвей.

И ведь помогло! Кто знает, не начни Гуру Кен барахтаться, так бы и расшибся, несмотря на то, что его падение закончилось старым шалашом, обильно покрытым соломой. Очевидно, бойкие польские пацанята построили балаганчик, в который так удачно угодил кенгуру.

Хрястнуло оглушительно. Гуру провалился, шмякнулся боком и головой оземь. Потерял сознание.

Кену привиделась родная Австралия. Скачет он, стало быть, по зелёным просторам, перемежающимся с жёлтой песочной степью, проносится мимо раскидистых деревьев, страусиного пастбища, широкой реки Муррей. Вбегает на холм, ломится вниз, да оступается на камне и — кубарем! Бух в кустарник! Глаза от боли сомкнул, открывает, а над ним небо синее-синее, молочное облачко струится, ветерок щекочет нос. Склоняются над Гуру Кеном две тёмные (от света же) головы, и одна произносит:

— Или пан урод отдохнуть прилёг?

Кенгуру проморгался, понял, что очнулся.

— А что же это такое у пана на шее красное?

Гуру сообразил, что неразличимые пока существа интересуются его боксёрскими перчатками.

До побега из шапито Кен работал цирковым боксёром, очень дорожил перчатками и каждый день находил часок для тренировок.

— Это перчатки, — сказал Гуру.

— Модные? — спросили незнакомцы.

— Конечно. Они для бокса.

— О, это такой вид мордобоя, — проявил эрудицию один из местных.

— А вы кто? — окончательно опомнился кенгуру.

Незнакомцы распрямили спины, на их мордочки упал свет, и Гуру смог их разглядеть.

— Ух ты, да вы скунсы!

— Нет, добжий пан, не оскорбляй! Мы еноты.

— Простите, обознался.

— Не волнуйся, мы тебя тоже за тушканчика-баскетболиста сначала приняли, да потом поняли, что тушканчики такими верзилами не бывают.

— Я кенгуру.

Еноты переглянулись.

— Кенгуру... — эхом повторил один.

— Австралийский? — спросил другой.

— Ну, не эстонский же, — ответил первый.

— А откуда он у нас?

— А откуда ты у нас? — переадресовал енот вопрос Гуру.

— Из Тамбова.

— Россия — родина кенгуру, — тихо съязвил первый.

Кен присмотрелся к нему. Потом перевёл взгляд на второго. Да, различия были.

На мордочке первого енота красовалось огромное белое пятно. Оно опоясывало правый глаз и как бы стекало по щеке к шее. Голова второго была полностью чёрной, выделялась лишь неширокая полоска на макушке. К тому же, первый выглядел помельче и двигался порезче, а второй, очевидно, ощущал себя увальнем, только мордашка то и дело заострялась, либо расплывалась в улыбке. Богатой мимики зверёк, ничего не скажешь.

— Ладно, ребята, помогите встать, — проговорил кенгуру, протягивая передние лапы.

Еноты не отказались.

— Спасибо, — поблагодарил австралиец, оказавшись на ногах. — Давайте знакомиться. Кен Гуру.

— Кшиштов меня кликать, — представился енот с пятном.

— Анджей, — почти торжественно промолвил енот-«увалень».

После того, как знакомство было скреплено лапопожатием, кенгуру спросил о насущном:

— Ребята, а вы не видели ежа, скунса, лису, петуха, медведя, шимпанзе и волка?

Кшиштов растерянно завертел головой, глядя по очереди на Кена и Анджея, словно ожидал, что более рассудительный товарищ сможет ответить на странный вопрос чужака.

Анджей не ударил мордочкой в грязь:

— Ну, если мы беседуем в широком аспекте, то мы, безусловно, встречались с ежом, лисой и петухом. Раньше. И не со всеми вместе. С остальными — не имели счастья. Если же тебя интересует, видели ли мы перечисленных животных вместе, то, увы, нет.

Енот провёл пальчиком по носу снизу вверх, будто поправил несуществующие очки. В глазах Кшиштова Анджей был просто академиком.

— Да-да, извините, — пробормотал Кен. — Я задал слишком неконкретный вопрос. Я путешествовал не один. Наш монгольфьер потерпел крушение. Мои друзья...

— Ваш монгольф... что? — перебил Кшиштов.

— Монгольфьер. Воздушный шар, — пояснил боксёр-кенгуру, от нетерпения сжимая кулаки.

— Извини моего брата, — мягко сказал Анджей.

Кенгуру кивнул и продолжил:

— Мои друзья падали из гондолы... — Он поглядел на Кшиштова и исправился: — Из корзины. Мои друзья падали из корзины, я тоже не удержался. Как они теперь?..

Анджей почесал макушку, ероша белую полоску меха.

— Не отчаивайся. Даже если ты не переломал себе ног, то твои друзья уж точно должны были пережить катастрофу. Хотя насчёт медведя я не стал бы делать оптимистических прогнозов. В наших широтах медведи летают крайне неудачно. Впрочем, как и везде.

— А можно не выпендриваться? — язвительно вклинился Кшиштов, его стала раздражать манера Анджея изъясняться.

— Не тормози, пан глупыш.

— Енотовидная собака ты, а не енот! — с убийственной интонацией пригвоздил брата Кшиштов.

Анджей принялся ловить воздух ртом. Похоже, пятнистый проныра нанёс ему оскорбление.

Гуру Кен сразу понял, что эти реплики являются продолжением давнего спора братьев-енотов. Австралиец замахал лапами, словно рефери, останавливающий боксёрский поединок.

— Брейк!

— Вот именно! Позже, Кшиштов, — закрыл тему Анджей. — Давайте-ка вместе поразмыслим, как найти друзей Кена.

Глава 3

Лисы плавать умеют. Только не особо любят.

Лисёна бултыхнулась в воду озера, быстро миновала тёплый, разогретый ещё днём слой и попала в ужасающе холодный, питаемый донными ключами.

Оглушённая ударом, лиса резко пришла в себя и стала всплывать. Снова попала в тепло, вынырнула, шумно ловя воздух зубастенькой пастью.

— Василисья! Василисья! — послышалось сверху, а чуть позже она различила хлопанье крыльев.

— Петер, ты? — крикнула лиса, глотнула воды и закашлялась.

— Йя-йа! — то ли «заякал» по-русски, то ли «задакал» по-немецки петух.

— Дурак, лучше бы я тебя ещё под Тамбовом сожрала... Ты не дотянешь до берега! — задыхаясь от кашля, проорала Лисёна.

— Я иметь видеть тебя и иметь видеть берег рядом быть!

— Ай, молодец! Как же ты со своей куриной слепотой всё это разглядел?

— Я не есть разглядеть. Берег я иметь сидеть на! А ты есть плюхать вода громко-громко. Я стал путать глаголь «смотреть» и «слухать». Прости, я быть сильно волновайся.

— Хорошо, проехали, — откликнулась Лисёна. — Куда грести?

— Направо!

Лиса двинулась в указанном направлении.

— О, нихт! Нихт! — заволновался Петер. — Лево! Я перепутать «право» и «лево»!

— Ага, можешь не продолжать, — процедила рыжая. — Ты «быть сильно волновайся».

— Натюрлих!

Петух дожидался, пока Лисёна доберётся до островка, и действительно волновался. Она так некстати напомнила Петеру о том, как хотела его съесть... Гамбургский красавец чуть не закончил свою карьеру в зубах хищницы. Потом они подружились, но кто знает, что придёт в голову лисе, оставшейся с ним наедине? Ведь остальные друзья наверняка сгинули, попадав из корзины. Петер чувствовал: Лисёнины инстинкты сдерживаются, прежде всего, авторитетом Михайло Ломоносыча, а уж потом какими-то приятельскими отношениями. «Всё-таки мы, куры, лохи», — очень по-русски подумал петух.

Рыжая выползла на песок. Вода стекала ручьями с драгоценного меха. Лисёна была рада ночной темноте и тучам, прятавшим лунный свет. Мокрая лиса была похожа на драную кошку, а не на благородное создание с роскошным хвостом. Не хватало ещё, чтобы над ней смеялся упитанный немецкий курёныш.

Она потряслась, мотая головой и телом, словно собака. Брызги полетели во все стороны.

— Ай! — На Петера тоже попало.

— Не ори, — тихо прошипела Лисёна. — Кто знает, куда мы угодили?

— Ох! Прости, Василисья... — тревожно ответил петух.

Полное имя Лисёны было, естественно, Василиса. Да вот есть такие существа, которым полное имя ну никак не идёт. А Лисёна — самое оно.

— Василисья, — передразнила спутника рыжая. — Не дрейфь и держись меня. А то попадёшь, как кур во щи.

Лиса чуть обсохла, потом они с петухом устроились под кустом, прижавшись друг к другу, словно брат с сестрой. Неприхотливая Лисёна мгновенно уснула, а Петер долго мучался. Он никак не мог расслабиться рядом с похитительницей кур.

В конце концов, сон одержал победу над страхом.

Каждый полёт рано или поздно заканчивается приземлением. Угнанному зверями воздушному шару оставалось совсем чуть-чуть.

Оставшись в одиночестве, волк Серёга приготовился встретить смерть: ещё сильнее вжался в дно корзины, зажмурился, мысленно попрощался с друзьями.

«Удачи, Колючий, — со спокойной скорбью подумал волк, — ты был настоящим другом... И тебе, Лисёна, всего хорошего, не сожри ненароком Петера... Прощайте, дурилки иностранные, вы занятные. Все четверо прощайте... Ну, Михайло Ломоносыч, даже не знаю, что тебе сказать... Может, ты свернул шею, упав с шара? Нет, вряд ли. Уж я-то тебя знаю, старый боец... Прощай и ты... Ну, здравствуй, мать сыра земля!»

Гондола с отчаянным треском врезалась в плотные заросли орешника.

Шар зацепился за ветви высоких деревьев — бац! — лопнули последние стропы.

Корзина продралась сквозь орешник, выкатилась к подножью старого тополя, врезалась, отскочила. Замерла.

Наступила тишина.

В корзине никого не было.

— Ух, — жалобно выдохнул Серёга, застрявший в развилке ствола крепкого орехового дерева.

Бокам стало легче.

Волк открыл глаза. Разумеется, было темно. Чувства подсказали серому, что висит он, словно немощный щенок, над землёй, и вряд ли ему стоит шевелиться. Рёбра что-то болят...

«С одной стороны, повезло, — признал Серёга. — Вывалился, затормозил о крону, жив остался. С другой... Как же я слезу?..»

Серый и раньше попадал в опасные переделки. Были и ужасные моменты, когда он почти проигрывал тамбовским охотникам. Была и история с Михайло, после которой у Серёги окривела морда, а медведя стали называть Ломоносычем. Сейчас хищник понимал, что угодил в весьма специфический капкан.

Попробовал пошевелиться. Левый бок пронзила острая боль. Да, как и ожидал, как и ожидал...

— Ну, Серёга, решай, что тебе дороже — жизнь или рёбра.

Волк осклабился. Теперь его не угнетала гадкая боязнь полёта, которую он беспрерывно испытывал, находясь в гондоле воздушного шара. Ум освободился от оков паники. Серый тихонько рассмеялся, морщась от боли: как ни беспомощно он сейчас выглядел, но он вновь был хозяином положения, пусть и такого неловкого.

Земля была рядом, вполне можно прыгнуть. Оставалось освободиться из ловушки. Стволы крепко обхватывали Серёгины бока, точнее, он сам накрепко застрял при падении. Волк поискал задними лапами основание «рогатки», в которую попал. Оно нашлось чуть в стороне — деревце попалось кривое.

Поскуливая от боли, серый стал отталкиваться от ствола, одновременно помогая себе передними лапами. От них было мало толку, но при движении грудная клетка чуть вытягивалась, и Серёга постепенно стал выбираться из капкана. Рёбра болели невыразимо, волк начал скулить в полный голос. Было не важно, услышат его или нет. Красная пелена застилала глаза, силы стремительно покидали серого.

Очнулся он на жиденькой траве, еле-еле росшей между ореховыми деревьями. Серёга не помнил своего освобождения. Прислушавшись к ощущениям в теле, он понял, что, выпав из развилки, крепко приложился спиной оземь, даже чуть разодрал шкуру на лопатках. Проклятые сучья!

Саднил левый бок. «Значит, всё-таки поломал ребро», — как-то равнодушно отметил серый. Главное, выпутался. А к тупой боли можно привыкнуть.

Чутьё вывело волка к опрокинутой корзине.

— Если друзья уцелели, они рано или поздно сюда придут, — решил Серёга.

Осторожность ещё никому не вредила; он принюхался, обошёл, пошатываясь, гондолу по широкому кругу. Всё было спокойно, тревожные запахи отсутствовали.

Серый примостился у корзины и заснул чутким волчьим сном.

На рассвете ёж и скунс вышли из чащи и остановились на краю поляны. Здесь пасся рыжий жеребчик. Его вид навеял тамбовчанину мысли о Коньке-Горбунке. Неказистая фигурка, маленький рост, умильная лошадиная морда, правда, какая-то грустная. И не ослик, и не совсем конь. Странно...

Колючий решительно направился к коньку. Вонючка Сэм засеменил следом.

— Добрый день, лошадинушка, — поприветствовал жеребчика ёж.

Конёк ответил не сразу. Он долго рассматривал незнакомца печальными глазами, затем коротко кивнул, и по стоящей щёткой гриве пробежала упругая волна.

— Здравствуйте, добрые мелкие паны.

— Меня зовут Колючий. Это мой друг Сэм по прозвищу Парфюмер, он американец. Мы, признаться, заблудились. Ты нам не поможешь?

— Чем могу, помогу, — оживился жеребчик. — Я — Иржи. Иржи Тырпыржацкий. По происхождению — лошак. Вас это не смущает?

Ни Колючий, ни Парфюмер не знали, кто такие лошаки, к тому же, им показалось, что Иржи самого чертовски смущает его происхождение.

Скунс не без гордости заявил:

— Я являюсь гражданином страны, где происхождение не важно, где все имеют равные возможности, где каждый вправе...

— Погодь, Сэм, — перебил друга ёж. — Слушай, Иржи, нас вообще сложно смутить, мы сами кого угодно смутим и что угодно замутим, если ты догоняешь, о чём я.

Лошак фыркнул, словно пытаясь выдохнуть из замороченной головы спутавшиеся мысли.

— Не вполне понимаю, ну и пусть. Так вы говорите, заблудились?

Колючий рассказал про путешествие на шаре и драматическую посадку. Жеребчика захватила история отважных путешественников, он даже перестал жевать траву.

— Я просто обязан вам помочь! — постановил Иржи.

— Почему?! — удивился Вонючка Сэм.

— Ваше путешествие произвело на меня впечатление. Вы ввосьмером проделали то, на что никто до вас не отваживался. Было бы странно оставаться в стороне, когда на твоих глазах происходит столь крупное историческое событие.

Колючий внутренне усмехнулся: «Тоже мне, историческое событие! Четверо циркачей собрались по домам, а ещё четыре тамбовских валенка так им помогли, что аж сами оказались на шаре. Я бы назвал это крупной исторической глупостью, а не событием».

Скунс подумал примерно то же. У них с ежом было много похожего.

— И как же ты нам поможешь, Иржи? — спросил Колючий.

— Я вас довезу.

— Круто! — Обрадовавшийся Сэм начал присматриваться, как бы залезть на спину жеребчика.

— Постой, — нахмурился ёж. — А ты разве не домашний?

Конёк опустил голову и переступил с ноги на ногу, будто стесняясь.

— Да уж известно, не дикий. Видишь повод?

Ёж и скунс только сейчас разглядели, что Иржи привязан длинной верёвкой. Конец терялся где-то в траве.

— Вот, пасусь тут. По периметру. Вечером хозяин придёт. Отведёт в стойло... А там все надо мной ржут, даже коровы, — решился на откровенность жеребчик.

— Почему? — не удержался Колючий.

— Долгая история, — мотнул головой конёк. — А завтра — снова сюда до вечера. И так всю дорогу. Скучно, панове.

Сэм деловито зашагал вдоль повода. Колючий спохватился и побежал за другом.

— Не боись, пан Тырпыржацкий, мы тебя развяжем.

Где не справится один, там сладят двое. Через минуту Иржи был свободен. Верёвку, чтобы не болталась под копытами, намотали коньку на шею. Для того чтобы сесть на жеребчика, воспользовались ближайшим поваленным деревом: пробежались по стволу и перепрыгнули на рыжую спину.

— Куда едем? — Пан Тырпыржацкий так и рвался в путь.

— Скачи по ветру, вольный мустанг! — воскликнул Сэм.

Иржи взбрыкнул и понёсся галопом.

Ёж вцепился лапками в гриву, а скунс оказался неудачливым ковбоем — свалился с лошака прямо на старте.

— Тпру, залётный! — закричал Колючий. — Пассажир за бортом!

Пришлось вернуться. Парфюмер ворчал что-то обиженное. Конёк и ёжик разобрали только слова «оскорбление достоинства», «жалоба», «консульство» и «вооружённые силы Соединённых Штатов».

— Не обращай внимания, — шепнул Колючий на ухо Иржи. — С Сэмом всегда так.

Скунс успокоился, сел, и жеребчик пошёл аккуратным быстрым шагом, стараясь держаться в тени деревьев.

Друзей захлестнула волна оптимизма: уж теперь-то они точно всех найдут!

Они не предполагали, что Петер и Лисёна очутились на небольшом речном островке, а Эм Си и вовсе топал обратно к границе, причём умудрился разминуться с Михайло Ломоносычем, идущим вслед скунсу и ежу.

Где-то за рекой лежала корзина, возле неё блуждал волк Серёга. Боль в боку была вполне терпимой, зато хотелось есть. Серый пожевал лекарственной травы (как-никак санитар природы!), потом нашёл вполне сносные ягоды, возле близлежащего пруда не погнушался отловить трёх жирных лягушек. Невелик рацион, но на безрыбье и лягушка мясо.

Между рекой и едущими на лошаке друзьями путешествовал везунчик Гуру Кен. Его новые знакомцы-еноты изрядно тормозили его движение, но зато принесли немало пользы, рассказав кенгуру о жизни в польских лесах. Знали бы остальные то, что открылось Гуру Кену, все бы за голову схватились. Почему? Об этом чуть ниже.

Вечером на полянку, с которой сбежал Иржи Тырпыржацкий, явился мужичок-хозяин. Не найдя там своего лошака, мужичок изрядно удивился.

— Что же это творится? — пробормотал он, глядя на колышек, к которому ещё утром привязывал жеребчика. — До чего дошёл народ?! Беспородного корявенького конька и того увели! Совсем стыд потеряли... Ох, и достанется же вам, только попадитесь!

Мужичок погрозил кулаком неизвестно кому. Обойдя поляну, он не обнаружил ни единого следа, способного подсказать, кто же вор. Следы лошака вели к лесу, где и терялись, потому что на слое старого дёрна, усыпанного веточками, сухими листьями и шелухой от коры, отпечатков копыт почти не оставалось.

Начало темнеть, и хозяин понял, что поиски придётся отложить.

«Кто же позарился? — недоумевал он, плетясь домой. — Соседи засмеяли меня уже из-за уродца... Может, к лучшему? Нет, не для того я его кормил три года, чтобы вот так отдать неизвестно кому!»

Если бы человек замешкался на полянке или в лесу, он бы испытал куда больший шок, потому что встретился бы впотьмах с самым настоящим медведем, каких в Польше давным-давно не видывали.

Михайло Ломоносыч шёл весь день. Выглянув на поляну, косолапый почуял запах человека. Поморщился. Медведь не любил людей.

Кроме человеческого запаха тут были еле заметные остатки лошадиного. Михайле было ясно, что лошадь покинула поляну давно, а вот человек топтался здесь буквально несколько минут назад. Следовало поторопиться.

Ломоносыч зашагал дальше и через некоторое время услышал всё тот же почти неуловимый лошадиный запах. Похоже, безвестная лошадь топала туда же, куда и медведь. «Ладушки, заодно и перекушу, если повезёт», — ухмыльнулся губернатор тамбовского леса.

Впрочем, он отлично помнил, какого направления нужно придерживаться, и вскоре потерял след лошади, уводящий севернее.

День Михайло прошёл не так интересно, как у остальных путешественников.

Глава 4

Эм Си Ман-Кей, крепыш-шимпанзе, мог бы добраться обратно до памятной пограничной вышки и даже, при стечении определённых обстоятельств, снова напугать незадачливого часового. Тот как раз сменился и выдержал несколько часов командирского крика. Шутка ли? Кто-то или что-то раскурочило вышку, а этот вояка не поднял тревогу!

Пунцовый от ругани начальства и смеха сослуживцев часовой ушёл в лес и сел на пенёк, придаваясь самокритике и невесёлым думам. Как он мог признаться, что видел адских созданий на каком-то странном ковчеге дьявола?..

Тут бы и вышел к нему Эм Си. Бедняга-пограничник узнал бы ночного гостя...

Смех смехом, а парня наверняка хватила бы кондрашка. Всё-таки боец был из деревни, не очень грамотный, зато весьма глупый.

Но не дошёл Ман-Кей до заставы — перед самым рассветом упёрся в небольшое болотце.

— И как мне, братцы, на тот берег перебраться? Не хочу пачкаться-мараться, в жиже болтаться... — принялся рассуждать вслух шимпанзе.

И вдруг резко замолчал, захлопнув рот так резко, что аж зубы щёлкнули. Шипение! Угрожающее шипение заставило Эм Си застыть от неожиданности и страха.

Змея!

Пёстрая болотная гадюка лежала на кочке, над которой Ман-Кей занёс лапу. Шимпанзе медленно убрал ступню, потом не выдержал — отскочил назад, ухнув, как курьерский поезд.

— Не с-с-с-суетис-с-с-сь... — прошипела гадюка.

Она расслабила шею, положила голову на мох. Ман-Кей решил, что змея проявила таким образом миролюбие: «Вон, даже язычком слегка поддразнивает».

— Хай, продолговатая подруга, — сиплым шёпотом проговорил шимпанзе.

— Привет, волосатый пан, — в тон ответила гадюка. — Куда разбежался?

Теперь она меньше тянула звук «с». Очевидно, успокоилась.

— Вот, по лесу рыщу, спутников ищу, хочу найти парней, и одну лису, оттого и брожу в лесу. Ох, что я несу? Но главное — медведь. Ты де не встречала его ведь?

— Да, ты слиш-ш-шком многословен, — чуть раздражённо прокомментировала змея. — В этом краю меня знают как матушку Ядвигу. Рассказывай всё обстоятельно. Я же поняла, ты не местный. Но, будь ласков, не мели чепухи. От чепухи я начинаю нервничать. Могу и укусить.

Да, пани Ядвига была гадюкой. Не в смысле характера, а фактически. Впрочем, у неё случались не очень удачные дни, и тогда она не жалела яда.

Эм Си осмыслил всё это, и его прошиб холодный пот. Афро-англичанин собрал волю в кулак и довольно сносно, хоть и в рифму, передал историю славного экипажа. Несколько раз Ядвига останавливала словесный поток Ман-Кея, задавала уточняющие вопросы, переспрашивала непонятое. О Михайло Ломоносыче она ничего не знала. Да и откуда? В болото косолапый не падал, Эм Си благополучно разминулся с ним ещё несколько часов назад.

К концу рассказа усталый шимпанзе почувствовал себя мастером кратких речей, а гадюка начала более-менее разбираться, кто свалился с неба на гостеприимную землю Польши.

— Так значит, ты африканский англичанин из России... — задумчиво протянула змея. — Слишком запутанно, слишком... И, судя по твоей глупой физиономии, не врёшь... Циркач.

— Йо, не надо быть, не надо слыть суровым аналитиком, чтобы понимать, что честность — лучшая политика!

— Хм, — встрепенулась Ядвига. — Ты уже откуда-то узнал, что я мудрейшая в этом лесу?!

— Нет, йо... — растерялся Эм Си.

— Угадал что ли? — прикинула в уме гадюка. — Да нет, так не бывает. Слушай, чужеземец. Если ты зачем-то шпионишь, то пощады не жди. У нас маленький лес, но мы очень боевые ребята. У нас такая история, которая не даёт забыть, кто мы. Смекаеш-ш-шь?

— Да.

— А сейчас объясни старой матушке Ядвиге, куда ты направляешься.

Ман-Кей затараторил:

Ядвига, Ядвига, я двигаю от-

сюда. Ты меня, ты меня испугала, вот.

Бояться буду.

Чуть не укусила,

Покинули силы...

— Нишкни! — громко приказала змея.

Её голова снова поднялась и стала угрожающе раскачиваться. Шимпанзе замер, прикусив язык.

— Не болтай лишнего, странник, — потребовала Ядвига. — Я не понимаю, куда ты стремился до того, как встретить меня. Сразу за болотом — граница. Следовательно, твои друзья остались в противоположной стороне. Не в Тамбов же ты топаешь?

Эм Си озадачился. Опасная змеюка была права: он до сих пор никого не нашёл, значит, разминулся. Надо идти обратно.

— Йо, благодарю, — пробормотал Ман-Кей. — Извините, что много говорю...

— Вот и помолчи. Иди, утомил уже. Теперь злая буду весь день.

Шимпанзе зачем-то разгладил лацканы пиджака, попятился, затем развернулся и, стараясь не сорваться на бег, исчез из вида Ядвиги.

Змея присвистнула, и с ветки вспорхнула малиновка. Птичка слышала весь разговор, теперь Ядвига подала условный сигнал: надо известить главу польского леса о появлении странных чужестранцев.

Когда стихло хлопанье маленьких крыльев, Гадюка промолвила задумчиво:

— Интересно, как чужаки изменят расстановку сил?

— Что ты знаешь о рыцарстве, пан австралийский гость? — спросил Анджей.

Неуклюже шагающий кенгуру остановился, поглядел на енотов. Оба вдруг приняли торжественный вид: расправили спины, распушили хвосты, придали мордашкам наисерьёзнейшее выражение.

— Насколько я помню, в древности были такие люди, — сказал Гуру Кен. — Нацепляли на себя много железа, садились на коней и дрались друг с другом. По мне, так это нечестно. Драться надо в открытую.

Кен ловко продел передние лапы в висящие на шее перчатки и принялся месить воображаемого противника. Анджей и Кшиштов уважительно наблюдали за разминкой заокеанского атлета. Перчатки слились в две красные полосы, рассекаемый ими воздух шипел, словно смертоносная змея.

Кшиштов тихо поделился наблюдениями с братом:

— Пан спортсмен силён. Украшение любого войска.

— Согласен, — степенно ответствовал Анджей, кивая остроносой головкой.

— О чём это вы? — поинтересовался запыхавшийся кенгуру.

— Да война у нас будет, добрый пан, — развёл лапками Анджей.

Гуру снял перчатки, повесил их обратно на шею. «Вот это приключение! — обрадовано подумал он. — Настоящее дело!» Австралиец любил бои, хотя до сей поры участвовал лишь в спортивных схватках. По обыкновению, он легкомысленно отмахнулся от мысли об опасности.

— Рассказывайте! Кто враг?

— Люди! — презрительно сказал Кшиштов, и боевой задор Гуру Кена резко пошёл на убыль: уж он-то повоевал с людьми в тамбовских лесах.

— Из-за чего?

— Это лучше увидеть, — изрёк Анджей.

— Хорошо, а рыцари тут причём?

Кшиштов хлопнул себя по лбу. Его брат покачал головой.

— Ах, да! Демонстрация твоих рукопашных навыков так нас увлекла, что мы забыли о своём вопросе. Твои знания о рыцарях слишком неполные. Рыцари — это благородные воины, защищавшие родину от супостата, — Анджей шпарил, как по писанному. — Люди исказили и постепенно забыли идеалы рыцарства, но мы, участники древнего ордена, продолжаем традицию предков!

Еноты вновь светились от гордости, словно наэлектрилизованные. Непоседа Кшиштов кивал в такт словам брата, а тот вещал распевно, будто исполнял древнюю песнь:

— На заре времён благородный пан Горностай собрал лесное ополчение, провозгласившее своей задачей оборону любимой Польши от всяческого рода захватчиков: от северных волков до южной саранчи. Это были времена подвига и славы. Стремительные вепри и бесстрашные волки, острые разумом лисы и верные заветам рыцарства ястребы... Мы выстояли, когда вероломные псы-рыцари, принадлежащие ливонскому ордену, попытались перебить нас — их давних союзников! Да, это была эпоха падения человеческого рыцарства, вместе с ней отмирали обычаи и у зверей. Но нам удалось сохранить свой орден, Орден золотого горностая. И сейчас он находится под величайшей угрозой, пан Гуру Кен!

— Пойдёмте, добрые паны, ведь пока мы стоим, наша цель не приблизится, — поторопил спутников Кшиштов.

Если представить карту и прочертить на ней линию, вдоль которой падал воздушный шар, то кенгуру, ведомый енотами-рыцарями, начал удаляться от этой линии резко на юг. Естественно, он потерял возможность наткнуться на кого-нибудь из друзей. Рождённый в австралийской саванне Гуру слабо ориентировался в лесу, поэтому не заметил отклонения от курса.

Полуденное солнце светило жарко, но кроны лиственных деревьев защищали путников от пекла. Кен потихоньку, через расспросы, узнал, куда идёт.

Еноты называли это место последним оплотом благородных воинов и ещё более напыщенно. Если же воспользоваться простыми словами, то Гуру Кену предстояло знакомство с развалинами старинного замка. Удивительно: этот уголок Польши оказался совершенно заброшенным. По словам Анджея, некогда здесь была одна из ключевых крепостей, но ныне там царило запустение, а ближайшая людская дорога располагалась в нескольких часах ходьбы.

Кенгуру напряг память, вспоминая карту Мира. Воистину Польша была маленькой страной, и австралиец искренне полагал, уж тут-то люди снуют повсюду. Как хорошо, что везде найдётся заповедное местечко. В таком и нашёл пристанище Орден золотого горностая.

То, что человек посчитал бы руинами, звери-рыцари объявили своим домом. Но люди, в конце концов, вспомнили и о заброшенном замке-крепости. Кто-то ушлый и проворный выкупил землю, замыслив построить на месте «графских развалин» сверхсовременное охотхозяйство. Планировалось, что толстосумы будут приезжать сюда по путёвкам и бродить по лесу в поисках дичи. Помимо местных зверюшек к услугам богатеев-охотников предложили бы специально выращенных кабанчиков, тетеревов да прочих куропаток. К замку пролегла бы дорога, вокруг повырубили бы лес, а животным пришлось бы покинуть округу. Кому хочется быть добычей скучающего отпускника?

Рыцари Ордена золотого горностая узнали ужасную новость совсем недавно, когда в округу пришли странные люди в оранжевых жилетах. Главный был в строгом костюме и при галстуке. Загадочные визитёры бродили, совались во все углы, ставили длинную линейку, глядели в непонятный прибор, установленный на треноге, что-то записывали, громко ругались. Вот из этой ругани и из более спокойных разговоров затаившиеся звери поняли, какая катастрофа их ждёт. Стройка должна была начаться буквально на днях.

«Везёт же мне на переделки», — подумал Гуру Кен.

Утром Лисёна обошла и внимательно изучила островок. Разведка заняла меньше четверти часа. Трава, ивы, песок. Пара деревьев помощнее. В ветвях — большие гнёзда. Возможно, по весне там лежали вкусные яйца. Теперь, в июле, там взрослые птенцы, которые вот-вот встанут на крыло. Да и лазить по деревьям лиса не умела.

Петер с беспокойством следил за рыщущей по острову рыжей хищницей. Уж он-то понимал, что Василиса хочет есть. Когда она, пробегая, кидала мимолётный взгляд на петуха, в глубине её зрачков словно вспыхивало пламя — впору жарить цыплёнка табака.

Гамбургский петух отогнал навязчивые мысли о голодной спутнице. Сам он вполне обходился тем, что выискивал в траве. Здесь были вкусные насекомые и какие-то семена.

— Скажи-ка, Петер-петушок, — вкрадчиво сказала Лисёна, вернувшись из разведки, — ты рыбачить умеешь?

— Ко-ко-конечно, нихт, — ответил петух. — Я есть хватайт, что найти на берег.

— Масленая твоя головушка... Здешний берег ужасно мал и небогат пищей. В кустах, вроде бы, шевелилась уточка, только где уж мне её поймать-то?

— Ты иметь возможность переплыть реку.

Лисёна сощурилась, посмотрела поверх широкой водной ленты на большую землю.

— Смогу, хоть и с трудом. Но ведь ты не перелетишь, глупый. Я покумекала и решила: нам нужно оставаться на месте и ждать Михайло. Он мудрый, что-нибудь придумает.

— Я не хотеть делать тебя расстроенный, — мягко сказал Петер. — Михайло весит очень, очень много. Он сильно расшибайся.

— Ну, Петруха, всё-таки куриные у тебя мозги, — снисходительно заявила Лисёна. — Плохо ты нас знаешь, чучело пернатое. Мы, русские, такой народ, что хоть ты нас в воду окунай, хоть огнём жги, хоть сверху кидай, хоть снизу подбрасывай, мы всё равно выкарабкаемся! Поэтому бросай эти заупокойные речи. Ломоносыч цел и здоров, могу поспорить.

Петух и лиса слонялись по острову, дремали, потом глядели, не отрываясь, на берег. Так прошло полдня.

В Лисёнином животе начало урчать, причём всё громче и громче. Рыжая молчала, сохраняя исключительно насупленный вид... Насупленный! Словечко-то какое! Суп... С петушком...

Петер вспорхнул на довольно высокую ветку.

— Я есть любить сидеть на насесте, — пояснил он, тайно прикидывая, не достанет ли его постоянно облизывающаяся Василиса.

— Всё-таки дрейфишь, красавец, — слегка наигранно усмехнулась лиса. — Спой, что ли.

Гамбургский тенор подумал: «И спою! Лисёне нравится мой голос. К тому же, прекрасное отвлечёт от голода». Петер мог позволить себе нескромный эпитет «прекрасное». Чистый голос петуха действительно ценился: в цирке его номер всегда горячо принимали, а в тамбовском лесу он мгновенно сделался суперзвездой.

Петер не долго выбирал подходящую песню. Речной островок казался бедному петуху одиноким кораблём, затерянным в морских пучинах. Слова вспомнились сами:

Напрасно старушка ждёт сына домой.

Ей скажут, она зарыдает.

А волны бегут от винта за кормой,

И след их вдали пропадает...

Петух пел настолько красиво и жалобно, что рыжей стало стыдно, ведь она действительно примерялась, как бы скушать германскую птицу. Лисёна зачарованно слушала, лишь в конце поймала себя на мысли: «Как жаль, что у Петера не было в клюве здоровенного ломтя сыра!»

Рыжая пообещала себе не трогать петушка. А лопать-то страсть как хотелось!

Лиса ещё раз обошла остров. Надолго остановилась возле странной палки, торчащей из воды на расстоянии хорошего прыжка от берега.

— Кто её воткнул? — пробормотала Лисёна. — Зачем? Неспроста она тут, ой неспроста.

И отправилась дальше.

Мимо проплыл уж. Красиво так, по-змеиному. Рыжая с удовольствием съела бы и ужа, но он направлялся мимо острова.

...День заканчивался, а еды всё не было. Лиса лежала под деревом, сверху, нахохлившись, сидел Петер. Василисина совесть давно замолчала, гамбуржец вновь представлялся ей отличным обедом, а не гениальным певцом.

Вдруг Лисёнины уши развернулись, словно большие локаторы. С реки доносились звуки всплесков. Ритмичные, приближающиеся. Лиса юркнула в ивняк, приказав петуху, чтобы тот притаился.

К острову плыла резиновая лодка. В ней сидели два угрюмых мужика. Оба воровато поглядывали по сторонам.

«Либо воры, либо браконьеры», — смекнула Лисёна.

Мужики были невзрачные, совершенно неприметные. Одеты были почти одинаково — майка да штаны цвета хаки, а обуви лиса не видела. Один сосредоточенно грёб, второй, сидевший на корме, откинулся и лениво почёсывал за ухом.

Сидевший на вёслах аккуратно подправил лодку к палке, которая так волновала Василису. Пассажир ухватился за торчащий над водой черенок, выдернул, потянул на себя.

К палке была привязана верёвка. К верёвке — железная клетка, в народе называемая «телевизором». В ловушке обнаружилось несколько рыбин. Рыжая хищница фыркнула от досады: «Еда была так близко, а я?!..»

— Маловат улов, Зденек, — натужно пробасил гребец. — Ладно, на ужин хватит.

Лодка упёрлась в берег островка.

Люди выбрались, небрежно подтащив лодку подальше на сушу.

Зденек прогулялся, размял плечи, махая руками, будто это он наяривал вёслами. Гребец выкинул на траву свёрнутую палатку, связку дров и «телевизор».

— Эй, Збигнев, поосторожнее, — буркнул Зденек. — Сломаешь снасть — нечего будет жрать.

— Сам бы и выгружал, — огрызнулся гребец.

Зденек не ответил. Они молча поставили палатку, развели костёр, Збигнев распотрошил рыбу, достал из лодки решётку для барбекю.

Вскоре рыбка шкворчала над костром.

— Благородный ужин для благородных панов, — рассмеялся Зденек.

Оба рыбаря сидели спиной к лодке, Лисёне и дереву, на котором сидел еле живой от страха петух.

— Эй, Петер! — шёпотом позвала рыжая. — Ты совсем, трусишка, ополоумел. Ну-ка, отомри! Смотри, хе-хе, у нас есть лодка.

Петух завращал испуганными глазами.

«Сейчас раскудахчется», — решила Лисёна и зажмурилась, однако Петер справился с приступом паники. Ему казалось, вот они — люди. Стоит только двинуться, и рыбаки услышат.

— Если я захотеть полететь, то крылья будут хлопать, — совсем не по-куриному прошипел петух.

Лисёна беззвучно рассмеялась.

— А ты не маши, а пари, словно орёл. Прямо в лодку! Понял?

Петер закивал столь рьяно, что чуть не упал с ветки. Рыжая снова захихикала.

Успокоились.

— Я пошла первой, ты стартуй, когда я буду у лодки.

— Ладно.

Мужики вовсю пировали.

Лиса выскользнула из ивняка и поползла.

— Давай-ка пивка! — сказал Збигнев.

— Шам вожьми, — с набитым ртом ответил Зденев.

Лисёна вжалась в землю.

Збигнев встал и отправился к лодке. Порылся, извлёк бутылку. Скользнул взглядом по островку. «Заметит! Крышка тебе, Василиска!» — мысленно завопила лиса. Нет, не увидел. Вернулся к костру, сел.

Рыжая поползла дальше. Упёрлась носом в лодку. Оглянулась на людей. Теперь её не было видно из-за палатки. Отлично. Лисёна упёрлась ногами в песок и толкнула резиновый борт.

Ничего.

Лиса поднажала ещё. Шорох, с которым дно шаркнуло по берегу, прозвучал для Василисы, будто гром.

Прислушалась. Рыбари о чём-то спорили.

— Давай, Петер.

Петух собрался с духом и... остался сидеть на ветке. «Давай, давай», — уговаривал он себя. Внизу психовала Василиса. Наконец, Петер качнулся вперёд, распахнул крылья и грузно, словно тяжёлый бомбардировщик в бреющем полёте, устремился к цели.

Спуск был идеальным. Приземление — позорным. Бомбардировщик Петер влетел в лодку и с размаху угодил на сваленную кучей сеть. Вякнул и затих, понимая, что сейчас лучше не шуметь.

Сеть погасила звук удара. Лисёна, не оборачиваясь, принялась толкать плавсредство, затем успела запрыгнуть на борт. Перед ней предстала весёлая картина: гамбургский тенор, обнявший крыльями сеть, и пара больших щук.

— Еда, — умилённо прошептала лиса и ощутила, как напрягся Петер. Он-то рыбы не видел.

Угнанный транспорт отплыл от островка.

Сзади раздавался весёлый смех рыбаков.

Минут десять спустя Зденек решил тоже хлебнуть пива. Он обошёл палатку и остановился, скребя в затылке.

— А чё я встал-то?.. Ах да, за пивом! А пиво где?.. В лодке... А... Лодка! Збигнев! Где лодка?!!!

Глава 5

Эм Си Ман-Кей шёл день, поспал полночи, потом снова потопал, но так никого и не встретил. На то было две причины. Во-первых, шимпанзе производил слишком много шума. Цирковая жизнь не могла научить Эм Си поведению в лесу. Рэпер пёр напролом, наступая на сухие ветки и бормоча бесконечные речитативы. Даже если на его пути попадались местные жители, они успевали спрятаться. Во-вторых, этих самых местных было очень мало.

Не один Ман-Кей удивился пустынности здешних мест. Недоумевал и Ломоносыч. Разумеется, Михайло и Эм Си не знали о готовящейся войне. Большинство зверюшек отправились на защиту старого замка, остальные сохраняли бдительность, ожидая прихода в лес коварных людей в жёлтых жилетах.

Афро-англичанин беспечно шагал по лесу, пока к утру не выбрел к небольшому хутору. Сразу за опушкой начинался вязкий туман. Он стелился по полю, на другом конце которого стояли крепкие польские дворики. Тишину нарушал лишь неизвестный Ман-Кею птах.

Эм Си хотел подкрепиться. Он понимал, что в деревне обязательно есть собаки, и они стремятся выслужиться перед хозяевами. Шимпанзе помнил, чем закончилась его вылазка в тамбовскую деревню.

Тогда он ограбил сельский магазинчик и засел в сарае с Петером. А утром их обложили собаки. Англичанин и немец ушли от расправы только благодаря усилиям друзей, особенно Лисёны и Гуру Кена.

Теперь друзей рядом не было, это следовало учесть. И потом, вряд ли на хуторе есть бананы... Ман-Кей сделал шаг к домикам. Туман был мерзким и холодным.

Шимпанзе принял одно из самых разумных решений в своей обезьяньей жизни — он развернулся и отправился в лес, подальше от опасного хутора.

— На поле туман холоден, а я не слишком голоден, к тому же слишком молод, yeah, чтобы попасться собакам в пасти, это у них легко, как здрасьте... — лопотал Эм Си.

Медальон в виде фунта стерлинга болтался на шее, привлекая внимание сонных ворон. «Слишком тяжёлый. Слишком странный хозяин. А руки-то длинные какие», — думали вороны и заставляли себя забыть о соблазнительном предмете.

Не все желания можно удовлетворить безнаказанно. Иногда вообще лучше перетоптаться.

Пролетело ещё несколько часов. Ман-Кей упрямо двигался навстречу друзьям. Ожидал увидеть циркачей и тамбовчан, а наткнулся на местную шантрапу.

Когда большинство зверей сошлось под знамёна Ордена золотого горностая, в лесу остались те, кто не чувствовал себя обязанным воевать против людей. У каждого из «неприсоединившихся» имелись свои причины отклониться от всеобщего призыва: кто-то боялся, кто-то полагал, что уж ему-то люди не опасны, другие просто не верили в грядущий приход человека. Были и те, кому всё было по барабану. В буквальном смысле.

Шимпанзе топал по дну небольшой ложбинки, по бокам которой росли сосны. Высокие деревья качались от ветра, чуть поскрипывали. Эм Си вспомнил тамбовский лес. Уж там-то сосен было много. В какой-то момент Ман-Кей ощутил слабый удар по макушке. Затем ему под ноги упала шишка.

— Йо?! — выдохнул путник, останавливаясь.

Сверху посыпались ещё шишки, а невдалеке застучал барабан, и заулюлюкали тонкие голоса. Эм Си закрыл голову лапами, искоса поглядывая по сторонам. Нападавших не было видно.

— Эй, трусы, выходи по одному, дерись честно, поступай по уму! — призвал Ман-Кей, совершенно автоматически подстраиваясь под ритм барабана.

Ритм был затейливым, но чётким. Афро-англичанин почувствовал себя в своей тарелке.

— Давай, салаги! Наберитесь отваги! Я в овраге, а вы в засаде, к моей досаде, но если есть среди вас крутой, хоть с этой стороны, хоть с той, то пусть покажется быстро, не корчит министра, мы всё решим сами, а потом разберусь с остальными вами!

Эту речь шимпанзе проговорил без единой запинки.

Поток шишек резко прекратился. Барабан смолк, вопли тоже.

Из-за сосен, из кустов стали выходить небольшие зверьки, чем-то похожие на белок, но с короткими непушистыми хвостиками. Рыжевато-дымчатого окраса, с продольными полосками на теле.

— Бурундуки?! — удивлённо воскликнул Ман-Кей.

— Бурундукиборги, — гордо поправил один из зверьков, на голове которого покоился электрочип, правда, ножками вверх.

Эм Си выпал в осадок.

Бурундук — зверь особый. Вроде бы, мал да незаметен, но стоит собраться в стаю — всё, готовая банда. Грызуны. Загрызть не загрызут, а понадкусывают.

А тут ещё и кибернетически-органические бурундуки...

Ман-Кей, в принципе, видел картины «Робот-полицейский», «Киборг-убийца» и прочие малохудожественные фильмы, в которых действовали получеловеки-полумашины. Он целый год провёл в обществе сынка директора цирка. Мальчуган страстно любил видео.

Люди — опасные жестокие создания. «Доработанные» при помощи адских технологий особи были стократ опасней и лютее. Теперь наука добралась и до животных, догадался шимпанзе, унимая внутреннюю дрожь. Микропроцессор в мозгах. Бррр! Жуть.

«Эти монстры либо убьют, тогда мне капут, либо в монстра превратят. Не хочу, дайте яд!» — Запуганный фильмами Ман-Кей не допускал мысли о побеге. Разве можно тягаться с армией киборгов?

Зверёк, представивший бурундукиборгов, проворно сбежал к Эм Си. Двигался он вполне нормально, не как машина.

— Чужак, у тебя есть два выхода. Или ты умрёшь от наших лап, или присоединишься к нам.

«Йо, как я и предполагал. Всё, я попал», — обречённо подумал Ман-Кей.

— Ты несомненно украсишь нашу банду, — продолжил бурундукиборг.

«Всё-таки банда, банда!!!»

— Мы слышали, как ты читаешь рэп. Это было культово.

— Да, культово! — откликнулись остальные.

У Эм Си появилась надежда. Он внимательнее присмотрелся к стоящему перед ним бандиту. Наверняка это был главный. Чип, торчащий ножками вверх, явно символизировал корону.

— Хай, народ, меня зовут Ман-Кей Эм Си. Кто назовёт меня обезьянкой, пощады не проси. Читаю, читаю рэп во сне даже; сочиняю на ходу. Пощады не проси, если скажешь, что плету ерунду. А если захочешь говорить визави, то дурня не корчи — себя назови.

— Виртуоз! — восхитился коронованный чипом, другие тоже одобрительно загудели. — Кликуха моя Шершавый, «пан» лучше не говорить. Мы тут все современные парни. Ну, я главный. Почему? Потому что сбежал из города (между прочим, из столицы) и принёс в нашу глушь дух настоящего расколбаса.

— Настоящего расколбаса?!

— Точно, брат! Привил ребятам электронную культуру. Трип-хоп, хаус, эйсид, понимаешь?

Эм Си, подбоченился, усмехнулся:

— Не вопрос, йо!

— Йо! — хором откликнулись бурундукиборги.

— Отличный день, ребята! — крикнул главарь.

— Да, Шершавый!!!

— А почему Шершавый? — полюбопытствовал шимпанзе.

— Из-за короны. Попробуй, погладь меня по голове.

Ман-Кей почему-то вспомнил о Колючем.

Главный сказал:

— И последнее, что ты должен знать перед тем, как принять решение: именно потому, что мы любим электронную музыку, а также верим в приход киберпространства, мы не просто бурундуки.

— Только поэтому? — недоверчиво спросил Эм Си.

— Ну, ещё слово «бурундукиборги» круто звучит. Теперь всё.

— И никаких микросхем в мозгах и теле? Что-то верится еле-еле.

— Вот это воображение! — рассмеялся Шершавый. — Таких устройств нету даже у людей.

— Но-но, а как же кино? — возразил шимпанзе.

— Уморил! Ман-Кей, оно на то и кино, чтобы всё не так, как в жизни, показывать!

Бывший циркач растерянно молчал.

— Не грузись, брат, — сказал главарь бурундукиборгов. — Настала пора посетить наш священный танцпол. Эй, ребята! Готовьте площадку. А нам с гостем — по ведру орехов!

Эм Си угрюмо поплёлся за бурундуками. Надо же, напридумывал себе ужасов и испугался. Как ребёнок, ей-богу!

Ехать на лошаке — это вам не пешком ходить. Ёж и скунс наслаждались видами, а Иржи Тырпыржацкий неторопливо шагал между деревьями.

Иностранцы попробовали расспросить жеребчика о местном лесе.

— Я мало знаю, — ответил конёк. — Всё-таки, я не дикий, в деревне живу. По мне, в лесу всё спокойно. Лесные не трогают нас, мы не трогаем их. Конечно, случаются иногда конфликты, но ведь так везде...

— Пойми, Иржи, нам важно наладить связь со здешними зверями, — принялся объяснять Колючий. — Когда в тамбовском лесу что-то случается, весть об этом облетает округу за считанные минуты. Здешние жители помогут найти наших друзей.

— Логично, пан Колючий, — согласился лошак.

— Я знаю, кто нам нужен, — изрёк Парфюмер Сэм.

— И кто? — Ёж обернулся к скунсу.

— Самый главный. Местный Михайло Ломоносыч.

— О! Это вам, панове, потребно к воеводе идти, — сказал Иржи.

— У вас чё, война? — насторожился Колючий.

— Как же ж война, почему же ж война? — удивился Тырпыржацкий. — Ни-ни. Польское войско давно на мирных квартирах.

— А воевода?..

— Так то ж чин, давно принятый и учреждённый, — пояснил жеребчик. — У нас всё государство поделено на воеводства.

— Ну, и кто он?

— Он — бобр. Справедлив, но добр. Это всё, что у нас в деревне знают о лесных соседях.

— Хм... И где его найти, тоже не знаешь? — спросил ёж.

— Неа.

— Бобры обычно строят плотины... — неопределённо высказался Сэм.

— Верно! — обрадовался Иржи. — Нам — к реке!

— И как добраться до реки?

— Просто, — ответил конёк.

Колючий обиделся и замолчал. Тамбовчанин не знал, что «просто» по-польски означает «прямо».

На закате лошак вынес седоков к реке. Они очутились значительно севернее речного островка, на котором «загорали» Лисёна и Петер. Решив, что ночью бобров не разыскать, путники расположились на ночлег.

Утром Колючий и Сэм слегка поспорили, выбирая куда идти. Скунс хотел отправиться вверх по течению, а ёж вниз. Иржи Тырпыржацкому было всё равно, он наслаждался свободой, но в конце концов принял сторону Колючего. Коньку показалось, что ниже по течению трава сочнее.

Туда и отправились.

Случается, выйдешь из леса неприметной древней тропой, расступятся пограничные деревья, и увидишь чудесную, словно игрушечную, деревушку, или откроется вид небывалой красоты, такой, что сразу становится понятно, почему на Руси всегда в избытке водятся поэты... Ну, так это действительно у нас, в России. В зарубежье немного по-другому.

По-другому, но тоже по-своему волшебно.

Гуру Кен с братьями-енотами вышли из леса прямиком к подножью древней крепостной стены. Путники почтительно остановились. Кенгуру будто в сказку попал. Стена, естественно, была полуразрушена, зато в проломе маячили руины самого замка. Беглого взгляда было достаточно, чтобы сказать: да, в оное время это сооружение внушало уважение. Оно и сейчас довлело над созерцателем. Мощь, разрушавшаяся веками, была утрачена далеко не вся. Одна из серых башен сохранилась почти в целости. Конечно, она сильно обветшала, остался голый камень, зато стены были по-прежнему крепки.

На седых валунах давно поселился мох, там и тут в расщелинах между «кирпичами»-булыжниками притулилась трава, кое-где на стенах чудом держались самые настоящие деревца. Внутри и снаружи замка царствовала буйная растительность. Терновый кустарник, несколько елей, лиственная поросль словно столпились в замке. Лес подступал к нему вплотную. Немудрено, что до руин так долго не доходили человеческие руки — настоящий скрытый объект!

Гуру Кен различил несколько звериных троп, ведущих внутрь крепостного двора.

— Вот мы и в цитадели, — благоговейно промолвил Анджей.

— Стойте, путники! — послышался глухой суровый голос.

— Эй, мы и так стоим, — сказал кенгуру.

— Да... Э... — Чувствовалось, что невидимый страж растерялся. — Ну, так обычно говорят, когда чужаки заступают за границы охраняемой территории.

Еноты возмутились:

— Какие мы тебе чужаки, Тадеуш?!

Анджей и Кшиштов выступили слаженным дуэтом.

— Ага, это как есть братцы-еноты! — менее строго прогундосил охранник. — А третий кто? Я его не узнал.

Кшиштов посмотрел на брата.

— Это Тадеуш, наш крот, — прошептал Анджей. — Слепой, как червяк, но зато слух у него — о-го-го. Представься.

— Не шепчитесь там, я всё слышу! — донеслось до троицы.

— Вот, что я говорил? — усмехнулся Анджей.

— Третий — иноземный гость, звать Гуру Кеном, — представил Кшиштов австралийца.

— Так вот о ком передала весточку Ядвига! — протянул новый голос совсем с другой стороны. — Здравствуй, иностранец.

Кенгуру обернулся. На опушке стоял бобёр. Роскошный тёмный мех играл на солнце. Широкая щекастая мордочка выражала крайнюю деловитость и собранность. Два мощных резца сверкали, будто в рекламе зубной пасты. Гуру Кен чуть не рассмеялся, но догадался сдержаться: зачем обижать незнакомцев?

— Я — Войцех, местный воевода, — отрекомендовался бобёр.

— Воевода?! — прыснул австралиец, сожалея, что всё-таки рассмеялся.

— Если есть кенгуру-боксёры, то можно допустить и существование бобров-воевод, — невозмутимо пожал плечами Войцех.

— Да-да, простите. — Гуру уставился в землю.

— Мы рады любым гостям, — продолжил бобёр. — Проходи в цитадель Ордена и будь нашим другом. Немного погодя разыщутся твои спутники, и их проводят сюда.

Кенгуру прошёл по тропинке, миновав подслеповатого крота. Братья-еноты и бобёр проследовали за гостем.

За стенами сидели несколько зверей, в основном, суслики и бобры, да птицы — малиновки, воробьи и пара ворон.

— Вы здесь живёте? — спросил у них Кен.

— Да, — ответил старший из сусликов, явно испытывающий страх перед большим кенгуру. — Это ещё не все. Например, кабан убежал в дубраву, а...

— Не трепись, — сказал Войцех. — Не волнуйся, уважаемый гостюшка, позже ты со всеми познакомишься. Ты попал к нам в сложное время. Мы рады любой помощи.

Усадив гостя на почётное место, бобёр поведал Гуру Кену о скором нашествии людей. Австралиец выслушал, сочувственно кивая и цокая языком.

— И какой у вас план? — спросил кенгуру, когда Войцех замолк.

— К сожалению, пока никакого. Ядвига думает, мы думаем, все думают. Матушка Ядвига очень умная... Был бы у нас план, разве стал бы я докучать тебе нашими проблемами? Пойми, чужестранец, мы в отчаянье!

Гуру посмотрел в глаза воеводы. Да, он не врал.

Только отчего всё так драматично? Ну, подумаешь, руины разрушат! Лес большой, можно уйти и никогда не встречаться с охотниками, которые сюда понаедут. Кенгуру недоумевал.

Бобёр вскинул бровь:

— Удивляешься... Чему?

Кен объяснил. Войцех задумчиво помолчал, потом промолвил не без напыщенности, но искренне:

— Мы же боремся не только за эти священные для нас руины. Мы боремся за то, чтобы всё вокруг оставалось таким же, как при наших дедах. Чтобы еды было в достатке, чтобы вода оставалась чистой, чтобы деревья охраняли нас от ветра и зноя, чтобы на нас не охотились... Мы за свою родину боремся.

Глава 6

Медленное течение отнесло лодку за поворот, и Лисёна с Петером облегчённо вздохнули: рыбаки их не увидят.

Чуть позже угонщики услышали удивлённые, а затем и разъярённые вопли людей.

— Поздравляю, Петер, ты теперь самый настоящий ворюга, — сказала лиса.

— Как?! — недоумённо воскликнул петух, аж подпрыгивая от негодования. — Я?

— Я-я! — поддакнула по-немецки рыжая, она уже не скрывала насмешки. — Угон плавательного средства. Разве это не воровство?

— Это возмутительно! Я есть честный гражданин!

— Ладно, не голоси ты так. Лучше быть немного вором, чем вкусным честным гражданином на вертеле у двух странных мужиков, которые ловят рыбу телевизорами.

Певец вспомнил, как сидел на дереве, ежесекундно боясь попасться на глаза рыбарям, и его совесть успокоилась.

Тем временем, лодку подтянуло к бережку. Ивы расступились, лодка ткнулась в крутой травянистый подъём.

— Пора на землю, Петер, — бодро скомандовала Лисёна.

Она перепрыгнула через резиновый борт. Петух перелетел следом.

Рыжая оглянулась на лодку.

— Жалко оставлять такую полезную вещь, — вздохнула лиса. — Впрочем, рыбка уже переместилась в мой живот... Пусть плывёт.

На ночлег устроились тут же, возле реки, только поднялись к лесу, там и облюбовали местечко под огромным пнём. Петера испугали корни, торчащие в разные стороны подобно щупальцам морского чудовища, но он столько сегодня перетерпел, что быстро успокоился. «Если что, то эти щупальца сначала схватят Лисёну, — рассудил петух. — Ведь она больше и наверняка вкуснее».

Ещё до рассвета Лисёна и Петер очнулись, почуяв неладное. Над ними нависла тень. Гамбургский тенор плохо видел в сумерках, зато рыжая просто спятила. Она закричала:

— Михайло, Михайло Ломоносыч!!! Понял, чучело пернатое? Живой, живой!!!

Лиса бросилась обнимать медведя.

— Кхе... Василиса, я рад тебя, то есть, вас обоих видеть, — смущённо пролопотал косолапый. — А где остальные?

— Мы свалились на остров, вот, выплыли, остальных не встречали, — выпалила Лисёна. Её хвост неистово мёл землю.

— Угу... — Михайло уселся. — А кто оставался в корзине, когда вы из неё вывалились?

— Серёга.

— И всё?!

— Всё.

— Вы слышали, как корзина бьётся о воду?

— Нет, она была лететь ещё высоко, — подал голос Петер.

— Значит, наш санитар леса на другом берегу, — заключил косолапый. — И он наверняка ждёт нас возле упавшего шара.

— Ты быть уверенный?

— Ну, я бы сам так поступил. Должны же мы где-то собраться? Как ни глупо это звучит, единственное место, которое все мы здесь знаем — это наш упавший монгольфьер.

— Дура! — воскликнула вдруг Лисёна. — Дурёха первостатейная! Зачем я упустила вчера лодку? Мигом перебрались бы к Серому! А как теперь?.. И ты, Петер, хорош! Мог бы хоть раз подумать головой гребешкастой своей...

Петух смущённо потупился.

Ломоносыч с интересом понаблюдал за внезапной вспышкой лисьего самобичевания, потом велел:

— Не кричи, Василиса. Лучше пробегись вон на тот пригорок да погляди на реку.

Рыжая послушалась. Забралась на поросший молодыми дубками холм, посмотрела поверх ивовых зарослей на воду.

— Батюшки! Мост! — завопила Лисёна.

— Нечего так орать, — пробурчал Михайло, когда лиса вернулась. — Сейчас мы быстренько и без воплей перейдём на ту сторону.

Дружная троица зашагала к мосту.

Яцик Ковалевский был отчаянным семнадцатилетним поэтом. Односельчане над ним посмеивались, дескать, в облаках хлопец витает, тратит время на всякую чушь. В один прекрасный день выяснилось, что девчатам нравились безыскусные, но пылкие вирши молодого поэта. Записки, покрытые неровными рифмованными строчками, покоряли сердца романтических деревенских невест.

Романтические деревенские женихи были не рады хитрому конкуренту, из-за чего Яцик бывал бит. Стихоплёту рекомендовали не докучать какой-нибудь очередной Иоанне глупыми куплетиками, а затем переходили к физической расправе. Пан Ковалевский залечивал раны, и пока отцветали синяки, из-под его лирического пера выскакивали бойкие мстительные эпиграммы на обидчиков вперемешку с одами, посвящёнными новой музе.

Во времена поэтического вдохновения Яцик не спал целыми сутками. Он творил, творил и ещё раз творил. Вот и прохладным ранним утром, когда Михайло набрёл на Лисёну с Петером, пан Ковалевский сидел на деревянном мосту, болтал ногами и строчил в специальную тетрадку шедевр за шедевром:

Агнесса, верю я: ты — поэтесса!

Стихи слагаю, сидя на мосту.

К тебе я не скрываю интереса,

Мою любовь заметно за версту.

Течёт река в ночи. Ей снятся рыбы,

Пока свет звёзд на небе не потух.

Мне до тебя добраться помогли бы...

— Что же помогло бы мне добраться? — в отчаянье прошептал Яцик, беспомощно озираясь, словно зарифмованный ответ спрятан где-то рядом. — ...Пока свет звёзд на небе не потух. Мне до тебя добраться помогли бы... Медведь, лиса и гамбургский петух!

Поэт принялся записывать гениальное завершение стихотворения и вдруг замер.

— Медведь?.. Лиса?.. Гамбургский петух?..

Яцек поглядел в сторону берега. На мост ступили Михайло, Василиса и Петер.

— Боже мой! — сдавленно крикнул Ковалевский. — Нечистая сила!

Он выронил тетрадь, и раньше, чем раздался тихий всплеск, засверкали в предрассветной мгле босые пятки деревенского лирика, а ужасно оригинальный крик «А-а-а!!!» разнёсся над рекой, пугая редких рыбаков да сонных уток-нырков.

— Наверное, Петер, у тебя слишком свирепое выражение лица, — предположил Ломоносыч.

Троица «нечистых» рассмеялась. Вот уж действительно, они сильно помогли поэту добраться до деревни.

Через несколько сот шагов после моста Лисёна почуяла земляка.

— Серёга впереди, за вот этими кустами, — доложила она косолапому.

— Отлично, дуй к нему. Только осторожненько.

Минутой спустя обрадованные земляки обнимались, хлопая друг друга по спинам. Волк сильно морщился, но терпел: болели повреждённые рёбра.

— Ты, чего, Серёга? — озаботился Михайло.

— Приземлился неудачно, — небрежно бросил волк. — Здорово, Петер! Что, не слопала тебя Лисёнка?

— Как ты мог такое ляпнуть, серый?! — В голосе лисы странным образом смешались возмущение и елей.

Михайло и Серёга усмехнулись.

— Гуттен морген, Серьога! — чинно поприветствовал волка гамбургский петух. — Я испытывать радость видеть тебя живой! Василисья есть хороший спутниц.

— Как ты тут сам-то? — спросил Ломоносыч.

— Замечательно, — улыбнулся серый, кивая на корзину воздушного шара. — Ночлег с комфортом. И потом, это страна непуганых травоядных! Вчера произвёл краткую санитарную инспекцию и выявил очень слабого козлёнка на привязи. Наверняка привязали, чтобы он других не заражал.

Косолапый нахмурился, но ничего не сказал. Личный состав должен быть сыт и здоров. А хутора тут богатые, люди вырастят ещё козлёнка. Михайло вздохнул, сравнивая здешние людские поселения с тамбовскими. В последние годы российские деревни были беднее некуда, никакой охоты. «Ничего, будет и в нашем лесу праздник», — встряхнулся Ломоносыч.

— Хватит прений, — постановил он. — Почти расцвело, нам лучше перебраться обратно на тот берег.

— Не лучше ли дождаться всех тут? — предложил волк.

— Во-первых, они тоже по мосту пойдут. Стало быть, их можно подождать с той стороны. Во-вторых, сдаётся мне, что все наши друзья, по идее, должны были добраться до корзины. Следовательно, с Ман-Кеем, Гуру Кеном и Колючим с Парфюмером что-то случилось, — объяснил своё решение Михайло. — Всё, шагом марш отсюдова!

В этот раз на мосту никого не было.

Расположившись в кустах так, чтобы проглядывался берег и пространство перед мостом, воссоединившаяся четвёрка стала держать совет.

— Я согласна с Михайло Ломоносычем, — сказала Лисёна. — Остальных что-то задержало. Получается, надо их искать, а не отсиживаться здесь.

— Дадим денёк? — спросил Серёга, глядя на косолапого.

— О том же подумал, — согласился тамбовский губернатор.

Полдня почти ничего не происходило. Являлся давешний поэт со старой дедовой берданкой и, конечно же, никого не нашёл. Звери умеют прятаться так, что не каждый другой зверь заметит.

Птицы, посланные бобром-воеводой, также не заметили волка, лису и медведя с гамбургским петухом. Зато не могли не заметить Эм Си Ман-Кея, зависшего с бурундукиборгами.

Священный танцпол, на который пригласили шимпанзе, представлял собой обширную низину с каменистым дном. Вокруг высился лес, склоны, покрытые травой, были идеальным местом для сидящих. Любители движения могли отплясывать перед возвышением, приспособленным под сцену. Шершавый гордо демонстрировал, «как тут всё нафаршировано». Здесь были невообразимые ударные установки, собранные из старых железяк и пластиковых бутылок. Бурундукиборги нашли их в окрестностях местных деревень. Была тут и пара патефонных труб, играющих роль усилителей.

В жестяные банки из-под газировки поклонники хип-хопа насыпали камешков. Шершавый потряс одну. Шум получился преотличный.

— Йо, это руль, это нормуль, вопросов нуль! — восклицал Эм Си, разглядывая раздолбанную радиолу с покоящейся на ней пластинкой. — А как дела со светом?

— Цветомузыка — полный улёт, — похвастался Шершавый. — Здесь каждую ночь протусовываются тысячи светляков. Кроме того, сюда слетаются несколько сов. Видел когда-нибудь, как горят совьи глаза во тьме? Реальная кислота! Через часок сам всё увидишь.

Солнце почти зашло. К сцене слетелись несколько клестов. Бурундуки вынесли кадку с водой.

— Это ещё зачем, йо?! — спросил Ман-Кей.

— Для древесных лягушек. Знаешь, какой они звук дают, когда хором трещат? Цикады тоже будут. У нас адский шумовой замес, аж с ёлок хвоя сыплется.

— А дятлы есть?

— Неа, они отдельно. Была тут пролётом группа «Дятлз», но они играют попсу какую-то.

По мере наступления темноты постепенно собирались бурундукиборги. Музыканты-ударники потихоньку начали отстукивать затейливый ненавязчивый ритм. Птицы тихо пели, лягушки приглушённо извлекали почти космические звуки из воздушных мешков.

Когда сгустились сумерки, Шершавый подмигнул Эм Си:

— Вечеринка начинается.

Главный бурундукиборг вышел на сцену, поймал ритм, стал хлопать в ладоши.

Публика подхватила: хлоп... хлоп... хлоп-хлоп... хлоп... хлоп... хлоп-хлоп...

— Добрейшей вечеринки всем! — выкрикнул Шершавый.

Собравшиеся ответили дружным радостным криком. Ударники заколотили погромче. Тёмные тени фигурок танцоров качались в такт.

— Да будет свет! — скомандовал главный.

Сразу в нескольких местах взвились в воздух мириады огоньков. Светлячки начали ночные воздушные игры. Ман-Кей восхищённо выдохнул, потом глянул на лес и словно под холодный душ попал: с деревьев на него таращились десятки огромных жёлтых глаз.

«Совы, — догадался Эм Си, — а как напугали, я не умер едва. Лишним не будет впредь так никогда-никогда не робеть!» Шимпанзе запоздало понял, что ночные птицы смотрят не на него.

— Пускай начнётся расколбас!!! — зычно проорал Шершавый.

Вот теперь все инструменты жахнули на полную громкость. Клесты и лягушки не отставали. На танцполе началась дискотека.

Эм Си и не заметил, как стал топтаться, подёргивая плечами. Затем стал прихлопывать в ладоши, вертеться на месте. Шершавый выкрикивал что-то бессмысленное и оттого заводное, потом в какой-то момент подскочил к Ман-Кею, вытолкнул его на сцену.

— С нами неподражаемый, всеми уважаемый посланник далёкого рэпа! — провозгласил главный бурундукиборг. — Давай, парень, покажи им всем! Читай в рупор, пусть все услышат.

Два раза шимпанзе-рэпера просить не нужно. Он подскочил к патефонной трубе и завёл речитатив:

Come on everybody

Ради танца, танца ради!

Бурундукиборги, эй!

Я — Эм Си Ман-Кей,

У меня всё о'кей!

Я слов, я слов не нахожу,

Я словно дома.

Я сов, я сов вижу, гляжу,

И совсем знакомо

Чувство, что я дома!..

Афро-англичанин нёс привычную околесицу, публика ревела в восторге, незаметные малиновки-наблюдательницы, посланные Войцехом, сидели в ветвях и недоумевали: как можно так ужасно проводить время?

Колючего и Парфюмера Сэма, путешествовавших на Иржи, было невероятно легко обнаружить. Они вообще не прятались. Ёж и скунс по беспечности, а лошак искренне полагал, что ему скрываться не от кого.

Пернатые разведчики бобра-воеводы следили за чужаками, регулярно докладывая Войцеху, куда те движутся. Доклады не отличались разнообразием: иноземцы следуют вдоль реки вниз по течению. Бобра озадачила информация о лошаке. «Гуру Кен не упоминал об Иржи, — размышлял воевода. — Забыл? Ну, о крупном копытном трудно запамятовать. Неужели чужаки что-то скрывают? Вдруг у них такие же грабительские намерения, как у людей? Зачем обезьяна отправилась к этим отщепенцам, как их там?.. Бурундукиборги. Стыд и срам нашего леса. Неспроста это всё, ой, неспроста...» Осторожный Войцех не торопился созывать всех найденных малиновками чужеземцев, предпочтя немного понаблюдать за ними. Более того, самые опасные хищники, о которых сказал кенгуру, так и не были обнаружены! Лиса, волк, медведь, — каждый из них представлял огромную опасность. Это вам не ёж со скунсом. «Либо Гуру Кен наврал про хищников, либо у них некая тайная миссия», — решил воевода, украдкой наблюдая за австралийцем, проявляющим нарочитую беспечность и глуповатость. Цирковой боксёр отлично переночевал под защитой цитадели, а потом весь день валял дурака с братьями-енотами.

Войцех чувствовал, что свалившиеся ему на голову пришельцы ещё доставят хлопот всему лесу.

Сэм, Колючий и Тырпыржацкий действовали, подтверждая догадки бобра. Огненно-рыжего жеребчика, вышагивающего по краю невысокого обрыва, было отлично видно с противоположного берега.

Там как раз расположились мальчишки из примыкавшей к реке деревеньки. Четверо ребят купались, играли в салки и загорали. Один из них, чернявый крепыш лет десяти, вдруг замер и, показывая пальцем в сторону Иржи, произнёс:

— Пацаны, глядите-ка, ослик!

Теперь на троицу путешественников уставились все.

— А что это у него на спине? — спросил худой паренёк в очках.

— По-моему, енот и ёж, — проговорил третий, русоволосый.

— Вот цирк! — воскликнул четвёртый, такой же чернявый, как мальчик, заметивший лошака. — Поплыли, догоним!

— Ты что, забыл? Нам нельзя на тот берег! — напомнил худой, стёкла его очков предупреждающе сверкнули.

— Да ну тебя, зануда! — отмахнулся четвёртый и решительно полез в воду.

Все, кроме «зануды», поплыли к Иржи.

— Эй, вернитесь! — позвал худой.

Громкий разговор, всплески и окрик насторожили лошака и его седоков.

— По-моему, они плывут к нам, — протянул Парфюмер.

— Сейчас мы им накостыляем, — браво усмехнулся Колючий.

— Думаю, лучше ускориться, — пробормотал Иржи, он не любил катать детей на спине, а любое свидание с мальчишками заканчивалось именно покатушками.

Пловцы увидели, что «ослик» перешёл на резвую иноходь и стремительно скрылся за пышными кустами.

— Тьфу, тюхтя! — тихо выругался пацан, предложивший переплыть реку.

Он решил, что в бегстве копытного виноват «зануда». А тот невозмутимо поправил очки и сел дожидаться разочарованных приятелей, повернувших обратно.

— Зачем животного спугнул? — насуплено спросил чернявый крепыш, первым добравшийся до «зануды».

— Ты бы ещё сильнее по воде руками молотил. Может, рыбы наглушил бы, — насмешливо ответил худой.

— Ты специально кричал, Збышек, — обвинил очкарика четвёртый.

— Я звал вас, чтобы вы не делали глупостей, — пожал плечами Збышек. — Вы голову включайте хоть иногда, что ли. Засекут, что плаваем на тот берег — запретят на реку ходить. Лучше оцените, что мы видели! Не каждый день встретишь зверьков, катающихся на осле.

Друзья, конечно, остались недовольны, но к доводам «зануды» прислушались. Через пару минут игра в салки возобновилась. Лето коротко, а нужно так много успеть...

— Йаху! — счастливо кричал скунс, размахивая хвостом. — Вот он — дикий, дикий Запад!

Лошак с иноходи перешёл в галоп. Сэму понравилось ощущение скорости. Ёж реагировал не так бурно, но его душа переполнилась восторгом, глазки загорелись. Единственная неприятность — постоянно приходилось чихать, так как ветер щекотал нос. Наконец, жеребчик Тырпыржацкий вынес седоков к мосту, возле которого притаились Михайло, Лисёна, Серёга и Петер.

— Колючий! — окликнула земляка лиса.

— Тпру, Иржи! — скомандовал ёж. — Рули к кустам.

Потом были бурная встреча, знакомство конька с новыми друзьями, расспросы.

Волк, например, не преминул поинтересоваться у Тырпыржацкого:

— А ты, случайно, не болеешь?

— Нет. А что? — удивился жеребчик.

— Не подкатывай к Иржи, Серёга, — вступился Колючий. — Он вполне здоров, санитар леса ты этакий!

— Санитар леса?! — Лошак недоумённо глядел то на волка, то на ежа.

Ломоносыч, Лисёна, Колючий и Серёга рассмеялись. У конька похолодело внутри, когда он рассмотрел их зубы.

— Это моя профессия, — добродушно пояснил волк. — Я тебе потом объясню.

— Ладушки, хватит болтологии, — подытожил Михайло. — Я вам всем рад, хорошо, что все живы-здоровы. Не хватает обезьянина и австралийца. Будем, что называется, искать.

В этот момент на ближайшую ветку села пичуга и важно прощебетала:

— Паны зарубежные гости, вас приглашает к себе наш воевода пан Войцех. Соблаговолите следовать за мной.

Выслушав последние донесения, бобёр принял решение: чужаков лучше держать поближе к себе.

И тут коварный автор просит пардону. Продолжение - в книжных магазинах...



Кроме того, вышли книги:

Очарованный дембель. У реки Смородины.

Волшебная самоволка. Книга 1. Флаг вам в руки!

Волшебная самоволка. Книга 2. Барабан на шею!

Волшебная самоволка. Книга 3. ...И паровоз навстречу!

Тамбовский квартет. Побег из шапито.

Харри Проглоттер и Волшебная Шаурматрица

Харри Проглоттер и Ордер Феликса