"По небу полуночи ангел летел," - поглаживающе подумала о себе лермонтовским стихом Татьяна, с цветами по мартовскому холоду уезжая из аэропорта на частном такси. Рядом сидел муж, Володя, худощавый лицом и красивый, энергичный, как медалиро-ванный породистый кобель, желающий рвануть в любую сторону по взгляду хозяйки и предано защитить. В двадцать два Татьяна третий год доходно занималась беспроигрышным наживанием денег, скрещивая сук и кобелей из Финляндии, Польши, Германии, России, продавая щенков и взрослых собак с ходовыми родословными. В Питере начинала вместе с Володей, постоянно одаривающим и её и маму среди метели инфляции, звавшим замуж и обретшим её.
Маленький телевизор в такси показывал угрюмого Ельцина с какими-то военными позади и штатскими.
Муж от собачьих дел отключился, открыл свою контору по торговле лесом, вынужден был уехать на полгода сюда, в посторонний от Невского проспекта городок, по контракту с финнами доставать и отправлять отсюда лес за границу. У каких-то стариков, имевших дом в деревне, он снял однокомнатную квартиру с мебелью: диван-кровать, стол, шкафы, стулья, ванна, высокое старое зеркало в прихожей, окантованное потрескавшейся рамой.
- Я на две недели, - принежилась улыбкой Татьяна, прикладывая отдутые волосы мягкого светлого тона на меховой блестящий воротник короткой шубки. - Вернусь, в апреле господин Шнейдер из Касселя своего сеттера снова привезёт на вязку.
- Тебе дам телефон и текст, второго апреля должны ждать. Позвонишь из Питера в Хельсинки, отсюда не получится. Не та связь.
- И перезвоню сюда по результату?
- Непременно. Что они передадут.
- Не забуду.
- Тебя завезу и на дела. Свой ключ от здешней моей временной квартиры захватила?
- Его взяла, а дом слабо помню. Серая многоэтажка, как всюду, и улица ничем не приметная. Я и видела в первый приезд три дня...
- Адрес носи с собой постоянно.
- Запишу на обратном билете. Останься, - провела цветами по недавно выбритому подбородку, - я голодная, позавтракаем.
- И я не завтракал, до рассвета выехал тебя встречать. А рейс задержали. Останусь ненадолго, - тронул водителя за плечо и протянул деньги.
2
Тихое, постоянное, протянутое на длину дня клокотание любопытства появлением напарница прекратила в натянутых от окна сумерках.
- Скажи мне, муж, как выгляжу? - утром повесив шубку, в высоких, до узких закругленых коленок сапогах прошлась встреченная, ожидаемая по комнате, поправляя рукава и низ однотонного зелёного пушистого свитера, обернувшего бёдра, туго обтянутые лосинами. Светло-коричневыми, пятнистыми, напоминающими тонкую, до мягкости выделанную шкуру леопарда. Она двигалась в них, мягкой обрисовкой подробно выделяющих пружинистые ноги и лёгкий над ними надвис зада, как в прозрачности колготок, как раздетая совсем.
- Убрать надо.
- Чего? Кого?
- И красивую, и дорогую одежду с тебя, великолепной. Одежда для улицы, для других.
- Для тебя тоже, нравиться хочу. Напостился, Володенька, наголодался? - положила ногу длинным голенищем сапога ему, сидящему, на колено и повертела узким острым носком, окованным латунной пластиной. - Рвать на мне нельзя, а снять не запрещается, мужу.
И от серьёзности перетекла в смешок, повёрнутая лицом к шкафу, опущенная лицом на квадрат столешницы, вздрагивая навстречу голостью открытого, вороша новые запахи комнаты аканьями доставшихся удивлений...
- Ты пахнешь, - отделился, отошёл, покачнувшись после последней отдаленности, - валютными английскими духами и сгоревшим авиабензином.
- Спасибо за завтрак, а я в ванну.
- Нет, Танечка, ветчину поджарим, поедим обязательно, ух, сейчас!
Выйдя из ванной комнаты, отворачивая твёрдые манжеты рубашки мужа, надетой вместо не захваченного халата, Татьяна кивнула назад:
- Почему женские вещи? Кто стирал, цеплял на прищепки?
- Потом, потом, вечером. Позавтракаем, мне ехать, опаздываю.
- Мне? - показала нетерпение бровями. - Мне мучить себя, ждать до вечера? Мы уславливались не утаивать отдельные увлечения, не топить наши отношения под камнем обмана. У меня никого нет, а у тебя?
- Договора и платежи срываются, нервы постоянно на пределе срыва, я ищу, чем перебить настроение неуверенности. Работы много, работы, сам компьютером делаюсь.
- Да кто у тебя? Достаточно тебе жвачку перекатывать, скажи как есть и не пугайся, сегодня ревность - забава для дурочек. Мы на одном условии договаривались, не обманывать.
- Ксения пришла жить, лёгкая девчонка. В кино с ней для переключения приятно сходить, вечером поболтать. На три года старше тебя. В душу не лезет и не тяготит.
- Неожиданная для нас подруга? Придёт сегодня?
- У неё родители где-то в районе живут, придёт, ей некуда. Танцует в ансамбле, а место в общежитии потеряла.
- Ох, плутишка-шалунишка... Я спать ложусь, всё же ночь прождала, пролетала. Позвони, успокой её, пускай приходит. Обещаю тебе не быть дурой, не скандалить.
Муж благодарно поподлизывался, поцеловал дежурно и отбыл. И погода в окне висела серым небом зевательным, и холодные снежинки продувались мимо стекла, а в аэропорту, в самом-то деле, просидела за полночь на рейс вечерний... Лениво разделась, вспомнила, понюхала подушки, легла, засыпая и привыкая к спрятанному в постель запаху посторонних духов, постороннего тела. Проснулась после третьего часа и думала: директор лесобазы устроил со своими управленцами частное предприятие, рабочие работают, частники-управленцы через фирму мужа имеют по полтора миллиона в рублях, - сколько их у Володи - и сама не знает... Даже сама, даже сама...
Тут, в сумерках, и пришла домашняя помощница мужа.
3
Разговаривая о всяком, Татьяна разглядывала Ксению. Жена помнила прочитанный где-то совет психолога, - стоящий непременно находится в мягко окрученной, но унизительной ситуации перед расположенным свободно, и лежала на боку, укрытая тёплым одеялом, поддерживая голову упором согнутой руки.
Заложив ладони за поясницу, наполовину закрывая правой ножкой левую и приклонив лицо, Ксения стояла, прижавшись спиной к цветам обоев стены. Она, как и Татьяна утром, была одета в затопившие модой сезон лосины, не пятнистые, а тёмные, зелёно-синие, манекенно притягивающие глаза на выгибы бёдер и суховатость вылепленных репетициями танцев колен, икр, лодыжек. Оборачивая гладкостью лукавенькое улыбчивое лицо откусившей чужое, коричневые сверху и высветленные по длине волосы справа лежали на плече, на другой стороне волной висели ниже груди.
- Я тоже осенью летела ночью, я тоже долго ждала регистрацию и посадку на рейс, и тоже мёрзла, тоже устала тогда.
Все повторяемые Ксенией "тоже" как подвигали её к одинаковости, чувствовала Татьяна, через замалчивание основного, почему здесь кто и зачем, выравнивали, как двух пассажирок в одном автобусе, и Татьяна не стала топорщиться, отодвигаться в словах.
- У тебя тоже, Ксения, размеры одежды те, близкие к моим. Тоже волосы не сильно длинные и не короткие, похожие на мои, тоже мягкость в общении. Ты меня напоминаешь, потому, думается, Володя тебя выбрал.
- Он тоже похожее говорил, Таня.
- Мы без предрассудков семья, Ксения, - погладила обкатистым произношением имени, растягивая слога и выделяя их ударением. - Xорошо, поживём втроём. А другие в газетах объявления дают, отыскивают семейные пары приходящую третью. Тебе тоже Володя нравится в ситуации возбуждённого сексуально мужчины? Он умеет додавить, дожать тебя до полного конца желаний? 3агнать до вымаливания отдыха? Не стесняй себя опасением, скажи.
- Тоже...
Татьяна поднялась, прошла за сигаретой и зажигалкой, наготой заставляя напарницу глядеть на себя, показываемую выигрышно и специально, чтобы посвободнее Ксения улыбалась и помнила бы, кто в избранницах постоянных. Легла на тёплое место, одни ноги пустив под одеяло.
- Володя нетерпеливый, муж соскучился по мне. Мы утром вошли сюда, он бросил меня животом на стол и после бессонной ночи моей усталость мою разворошил в позе сзади. Мы должны здорово накормить ужином единственного в доме мужчину, сил ему прибавить после замотанного по конторам дня. Я встану. Переодевайся в домашнее, пойдём на кухню готовить.
- Согласна, я скоро переоденусь, мне халатик взять в шкафу, - осветилась Ксения противоположно неслучившейся ссоре, потянув через голову блузу одинакового с лосинами цвета.
- Сделаю с ней, что хочу, и моей будет, - поняла и не сказала пришедшей.
- Я им завидую, - подошла позволившая быть, разглядывая груди Ксении, - здесь наш мужчина целует... А здесь не грубит, не обижает пугающей болью? - разрывая остывшую последнюю настороженность, пропустила клумбочку скользкую между пальцев, забирая в ладонь самый тёплый вытянутый бугорок. - Хулиган, бездельник бестыжий, мучает, извиваться, кричать заставляет и царапать спину, ишь, ишь...
Ксения вытянулась на носках, закрывая глаза и поведя по воздуху рукой, как в плотной воде.
- Подождём нашего, - чуть-чуть дружески поцеловала в щёчку Татьяна.
4
В углу светилась настольная лампа. Вытянув ноги в домашних тапочках, Володя досчитывал что-то на микрокалькуляторе и вписывал в документ. Узкая телом, длинная особенно в коротком чёрном платье, Татьяна присела на спинку кресла за его спиной, двумя ясными под лампой пальчиками попробовала дёрнуть бумаги в сторону. "Скучно, перестань..." "Утром президенту лесоторговой частной фирмы документы договорился передать, последние проценты найду," - забегал по кнопкам приборчика муж, переменяя зелёные циферки.
Отпущенная в эйфорию, в лёгкость самоудовольствия сладким ликёром, Татьяна скользнула шёлком платья по глади покрывала, вытянулась на постели, повернулась на спину и легла головой на поджатые ноги сидящей у настенного ковра Ксении. Ей было и опасновато, её шевелило продолжение странных новостей, найденных в жилье мужа, начало проруби внутри себя, а толкнуться под лёд тянуло быстрее, чем знать ожидание, торопливее среди жужжания крепких ликёрных струн.
Общение перед вечером потянулось за полосу первого знакомства в доверчивость просторную, и, вместе приготавливая ужин, Татьяна вертелась в укольчиках любопытства, как в дожде, падающим из душевой лейки на открытую, ждущую горячего. Обалдевала, что ревность не показываемая возвращалась переменить всё знаемое раньше. Нагреваясь, добавляя только горячего...
- Дорогой Володя так устаёт, так его жалко, напряжённым по вечерам приходит, домашнего ему не хватает. Мягкости, подчинительного отвлечения в ласке, доброте...
- Он временно здесь, Ксения, а я не могу часто и надолго приезжать.
- Согласна, он говорил. Он честно рассказал, когда мы встретились, что женат и я рассчитывать на постоянство не имею права, разводиться ему смешно. Я побуду при вас, пока вы хотите, - попросила Ксения входящими и снова зависимыми глазами. - Мне подходит его конкретность, не обманывает и отплачивает, чем получается.
- А что, твои прежние мужчины жадничали?
- Ты о деньгах? Я денег не ищу, не продаюсь за них. Я не проститутка. Мне предлагали за большой заработок голой в ресторане танцевать, только оскорбили.
- Я понимаю...
- Да, понимаешь, мужчин было совсем немного, и с теми я дошла до безразличности. Я не стеснялась, я умела обласкать до изнеможения, а сама оставалась посторонней, без равного ответа. О женском оргазме оставалось в пособиях читать. Мне по ночам начали сниться и меня изводили впечатляющие эротические действия, и может, начала думать, сама я бесчувственная, не способная дойти до полного удовольствия. На консультацию к врачу ходила, он сказал, не встречается для меня подходящий партнёр, и сексуальная озадаченность перешла в подсознание, прорывается во снах.
- И с Володей те сны закончились?
- Да, сразу, и я поразилась, и перед ним преклоняюсь, он живой фаллический бог в постели...
Татьяну завлекало через слушаемые слова бродить по закоулкам чужим и неизвестным. Она видела разное в разных кино, она не полностью верила сегодня, что и сама попала действующей среди действующих, не на экране разглядывать плоских других, изображающих придуманное кем-то. И лёжа головой на ногах Ксении, пахнущих беспокойством ожидания сексуальной ночи, ночи втроём в одной постели, знала, как не попасть мимо намеченного. Притормаживая себя плавными поглаживаниями волос, вытянутых из-за плеча, пожаловалась:
- Ах, Ксения, погляди... Две прелестные юные цветущие женщины ничем не могут оторвать от бухгалтерии господина капиталиста. Несчастный, что выбрал он, что выбрал... Мог быть обложен пылающими, нежными телами, а обложен накладными, калькуляциями, железными скрепками. Ксения, разведи чуть-чуть ноги в бёдрах? Я хочу удобнее головой уместиться. Потяни у меня от шеи замочек, так, так. И я тебе эту ленту развяжу, белые плечи откроются. Боже, длинные снежные груди. Тебе без лифчика нравится ходить? Они и без лифчика выглядят тугими. Считай, господин капиталист, считай. Тебе нравится, Ксения, грудями гладить мужчину по щекам? Возбуждать ярость, дразнить? Дать поцеловать груди, живот, встать и убежать?
- Убежать? Меня после такого начала не отогнать, согласна, пусть кнутом бьют, не убегу.
- Ты у нас пылающая, пылкая, пылающая... афганская борзая. - Не обиделась сравнением? В людях и в домашних животных много похожего. Ты грациозная, изгибчивая, изящная, ты изгибчивыми движениями ассоциируешь у меня с афганской борзой. Толстые женщины для меня похожи на сербернарш, ленивых, слишком спокойных, пренебрегающе отгоняющих самцов. А самцы, молодые самцы... Зад приопущен, сильные конечности подпружинены, готовы рвануться за юной прелестью! Ты умеешь дразнить, дразнить? Раздеться перед молодым мужчиной, не позволить раздеться ему, довести до заверчености, чтобы добился полной уверенности в разрешённости, чтобы дыбился, и убежать, выпрыгнуть в окно?
- С какого этажа выпрыгнуть? - упал на постель рядом с ними общий мужчина.
- Достался! - бросила на его лицо подушку Татьяна. - Р-р-р-ры! Ксения, расправимся с добычей? Мы - амазонки! Мучить пленника? Служить нам заставить прилежным рабом?
- Мучить жалко, - предположила Ксения.
- В знак прощения разденем его, не станем же целовать какие-то штаны и джемпер, - вознегодавала Татьяна. - Акцию сотворим, модно сейчас акции устраивать.
Она полыхнула последним краем стыда глубоко в себе и лицом полыхнувшим показала напарнице жадность вместо стыда. И убеждаясь, что сама находится в действии, как когда-то убеждаясь после рюмки первой и добавленной второй в лёгкой пьяности, поощерив напарницу не ревнивыми, рассчитывающими глазами, следом разделась, следом легла с другого тёплого бока по-собачьи открытого телом ленивоватого, ждущего их самца. Придыхания, почёсывания, наглаживания, подлизывания, скуления с обеих сторон постепенно выгнали леность, затянули, затолкали в сексуальную наркотичность, заставили подскочить, закачаться на маятных коленах, завыискивать, завыбирать хотящуюся сильней... Закаменевшие сильностью конечности самца искали, шарили круговыми поисками по телам разных самок, по запахам двум натекающим...
- Я утром под тобой на четвереньках упиралась, так иди к ней, - подтолкнула, отправила от себя покачнувшегося мужа.
Ожидая запахнувшимися ресницами, Ксения готово развела поднятые колени и вздрогнула, натолкнувшись на прохладное бедро соседствующей. Верховодящий сильно повернул её на живот и круто приподнял широкий круп, заставляя наркотично водить им, прогибаться позвонками, зазывая, упираться в передние полусогнутые. Татьяна пригляделась, убедилась, поглаживала подскуливающую, пугающуюся быстрых встряхиваний придавленного корпуса, поглаживала покрикивающую самку по упавшим со втёртой в глубь подушки головы волосам и дула на повлажневшую тонкую шею.
- Ха-ха-ха! Ха! Вы похожи на спарившихся колли, на двух длинношерстных гривами...
5
"По небу дневному ангел возвращается домой," - подумала Татьяна о себе, оглянувшись на леса из взлетевшего самолёта. Ей понравилось, внизу много деревьев, хватит мужу пилить, обрабатывать и продавать за устойчивую, повышающуюся в цене валюту. Её радовал контракт, подписанный ею с одной стороны, мужем с другой стороны, заверенный у нотариуса с третьей стороны. Долго объясняла ему о супружеской верности, о моральных своих страданиях и компенсациях, быстро доказала факт измены и прижала: или контракт, или лишением прописки лишает его юридического зарегистрирования фирмы плюс передача и следователям, и рэкетирам секретные нарушения законов его фирмой. Контракт - оплатой её моральных потерь, - десять процентов от суммы любой его прибыли. Ей, ей, ей!
"Он стал моей ходячей акцией, - удовлетворилась жена. - За десять недель становлюсь миллионершей. Удачная вязка, и щенков выкармливать, продавать не надо."