Снег мокрый, холодный, первый, паданием настойчивым прижимающий к тревоге, тоске по тёплому, надёжному уюту в норе до весны. И в трактирчике отпивая настой на сенной трухе - лечить мне, извините, кишечно-желудочный тракт лечебным чаем, как в меню написано, не от чего, - полузатёртой от многих прокруток лентой магнитофона слушаю печали подруги, Камиллы. Восточное имя или болгарское, стараюсь сообразить. Или испанское? Сама она много раз с происхождением своим знакомила: по деду из Финляндии, по всем остальным ветвям-припочкованиям древа родословного славянские бабушка, дедушка и родители.
Лицо Камиллы белесо-бледноватое, незатопленную печь напоминает непрогретостью изнутри; голубовато-холодные глаза отбрасывают к бесконечности льдов северного океана. Длинные раскрытостью глаза, внешними краями вытянутые на стороны лица, притягивают напоминание о породистых кобылицах. Рот сжат в толстенький короткий бугорчик, укрытый бледной розоватой краской, ушки укутаны светлостью лёгкой причёски, с чёлочки и до шеи начинающей шевелиться от открывающихся дверей трактирчика. Свежий лак на ноготках, наложеный после полуденной нашей сауны, визгливых буханий в холод бассейна сразу из парилки...
- Со своим мужем я начала встречаться в семнадцать лет, - начинает Камилла, и я знаю продолжение, - мечтали жениться. Когда свадьба прошла перед армией, он хотел и хотел все ночи, а я боялась не пожив забеременеть и родить без него, требовала с презервативом. Два года ждала, не изменяла. Сама знаешь, как тянет: то целых полтора месяца почти каждую ночь, а то впустую среда и пятница, вторник и суббота, и два года... С одним пробовала встречаться. Поцеловать меня потянулся - убежала. Только с мужем хотела, терпела и терпела. Вернулся и ничего не может, говорит, в части такой служил, радиацией облучился. Любит меня, и ничего. Я к рекомендованному врачу его - стесняться перестал, пошёл. Витамины через знакомых накупила, продукты только с рынка. К экстрасенсу возила, поила заряженной водой. Колдунья шептала, травки жгла. Чтобы не развестись нам нужно и нужно, а ничего не может.
- Другой женщины у него нет?
- Фу, да он... меня любит. Переживает, напиваться начал. Я слышала, в какой-то газете рекламировали приспособление для мужчин, страдающих слабой эрекцией, - где купить? Мне на рынке импортный искусственный пенис предлагали, на микробатарейках работает в двух режимах, а что? Не человеческий, и детей от него не бывает.
- Камилла, дети да дети... Ты себя сначала в нормальное состояние приведи, на психику повлиять может то, что годами раздражает: хочешь, мужик рядом и разрядки для тебя никакой. Третий год? Да? Третий год? А знаешь, когда сходится и желание и возможность, знаешь, жить летающей получается? И всё в руках само собой горит на работе и дома, и грубость не замечаешь вокруг, и пьянь любая счастливой кажется в тех же троллейбусах. Мой на днях остолбенел: - "Где взяла новую юбку? А что? А бёдра выразительно обтягивает." Перегнул пополам, трусики не дал снять, некогда. Сдвинул край в сторону да... ты не расстраивайся, Камилла. Я купила новые шторы, кремовые. Толстые, непросветные. Тебе показать хочу. Висят, всю стену от угла до угла занимают. Тесно с ними стало, вроде, и от нового радость. ТЫ не хмурься, не расстраивайся. Я тебя расшевелить хочу, живи натуральней. Должен происходить в наших организмах естественный процесс, от природы куда денешься? А то дотронулась до тебя в сауне, ты дёрнулась как свихнутая. Не монашенка, и страдаешь, на нервах заметно отражается ужасно долгое воздержание.
- Откуда я знаю, может тебя на лесбиянство потянуло?
- Нельзя нежно по спине провести ладошкой? Попочку погладить шутя? Я сама понимаю твоё состояние, ты переспелая, брызжешь, я бы тебя с гордостью довела до оргазма с одним условием, чтобы я была мужчиной. Колдуй не колдуй, любезная, в полчаса самцом из женщины не стать и желания нет на переделку, так и успокойся, лесбиянство меня не привлекает. Нравится только полноценность, как природой задумано, Я сочувствую, я помочь тебе хочу.
- Помоги. Мне одной невмоготу.
- Поехали ко мне? Всё одно к одному: и суббота, и чай дома есть настоящий, полпачки цейлонского, вина немного. Расслабимся после парилки, поболтаем. Шторы кремовые посмотришь.
- Мне мой свитер забрать зелёный, зелёный, с весны у тебя валяется. А муж? Не на работе сегодня, напьётся и пойдёт носиться по городу, меня разыскивать. Он всегда такой, ревнивый...
- Пускай научится быть мужчиной и сам отвечает за себя.
В углу нашей однокомнатной на полу стоит телевизор, из-за невозможности купить новый собранный моим мужем в одном корпусе из шести старых. На единственном столе всякие разноцветные детали, он паял невероятно мощную антенну и куда-то ушёл. Чего-нибудь не хватило. Когда сделает - будем смотреть Стокгольм, обещает, Францию, Румынию и всю, может, Европу.
Мебели в магазинах нет давно, у нас она не начиналась. Холодильник, обеденный стол пятидесятых годов и четыре с ним стула успели подарить родственники до повальной магазинной пустоты горбачёвской. Пока хватит, бардак разрухи перетерпеть...
Я бросила на пол обшитый драпировкой широкий поролон, бывший нам с Кондратом вместо кровати, из встроенной антресоли достала подушки, принесла чай, вино, и с Камиллой валялись, смотрели рок-базар. Достала для неё свои рисунки платьев и костюмов, по контракту придуманные мной для кооперативной пошивочной, разглядывали и болтали. На стене висели сложные сшитые мной по моим же рисункам два платья, заказанные для девушек теперь близкого очередного конкурса походок, улыбок и телодвижений полуобнажёнок. Пурпурное подходило размерами, я согласилась. Камилла сняла и чёрный лифчик, чтобы цвет не лез сквозь пурпурное, встала перед зеркалом, освечиваясь улыбкой. В узкий длинный вырез впереди выкачнулись крупные груди. "Отскакивать не станешь сейчас, воспримешь примерку нормально?" - посмотрела я в близкие глаза трепетного животного, застоявшегося до одичания, осторожными поглаживаниями вмещая груди за тонкую ткань и высоко, под ними, перехвачивая корпус широкой лентой пояса. Она поджала губу, отрекаясь от чепухи, а я попробовала отодвинуть представленное то, что груди надо сжать, раздвигая нетрудные ножки. Не мне...
- Жаль, слишком дорого, - провела ладонью по пурпурному боку взволнованная примеркой, освеченная теплотой яркого цвета, нежной воздушностью вокруг.
- Побудь пока в нём.
- Помну.
- Отглажу...
- В нём бы сфотографироваться на цветное... Переоденусь в своё. Я дома не могу жить, в коммуналке. У нас глухая старуха соседкой и в комнате возле кухни её холостой племянник. Днём пришла на кухню готовить, а через дверь у него женские сексуальные завывания, на стенку полезла, думаю, а может умирает, помочь надо?
- Самой тебе повыть под мужчиной, сразу успокоишься. Перестань всего бояться, Камилла. Ха-ха, помочь! Мы у родителей мужа ночевать остались, Кондрат завёл-завёл, несёмся к концу, я охала громко - открывается дверь и отец его старый к нам: тебе плохо? Воды принести? Пошёл к чёрту, старый дурак! - крикнул Кондрат,
- Тебе хорошо.
- И тебе приятно может стать, держи себя посвободней. Не может твой - всё равно найдёшь умеющего. Бери под бок подушку, стакан уроню, если тебе её брошу.
Темнело, падал холодный снег. Особенно холодный, первый. Я закрыла окно и всю стену вместо склеенными прежде газетами шторами, - кремовыми, мягкими, длинными. И о них поболтали. Мелодий захотелось близких, прикасающихся к настроению, тёплых... Пришёл мой Кондрат с высокочастотной найденной деталью, задымил паяльником, тыкая в канифоль, напевая от нетерпения вместо двух, как во всех домах, включить все шесть каналов телика своей многоспособной антенной. Да нужен мне стал на других каналах, - незаметно выдернула вилку паяльника из розетки и упросила, перетянула единственного мужчину к нам. От транзисторов в мир вернувшись, с лёгким паром поздравил, повертелся-повертелся и достал спрятанную бутылку коньяка. Понравилось, глоточка по три из дешёвых стаканов. Взяли колоду карт, игрой объединиться.
- На деньги играть нам с тобой, Кондрат, нелепо. Просто так - скучно. На раздевашки, давайте на раздевашки, - занастаивала я. - Кто проигрывает, снимает одну вещь.
- Сам? - спросил Кондрат.
- Нет желания самому, тогда снимет с проигравшего сделавший последний ход.
- Так не буду, - положила карты Камилла.
- Уберём второе условие. Сам пускай проигравший...
- Мне можно проиграть... четыре раза, - про себя посчитал вещи на себе муж. - Я согласен.
В телевизоре прозрачная балерина села на толстые бёдра полуприсевшего балерона, утвердила на пояснице его одну ногу, вторую медленно заложила, откинулась головкой коронованной в сторону зрителей... Камилла смотрела.
- Кондрат плохо играет, он плохо, - шумела я, радуясь воздушности от коньячной растянувшейся теплоты. - Вместе загорали летом, так чего пугаешься ты, Камиллка?
Под виолончельную грациозность переодетая в розовое с лентами вместо юбки балерина с партнёром образно изобразила шесть позиций отдачи ему, две последние коленями на его плечах и коронкой вниз, руками волнуясь вокруг...
- Если Камилле не повезёт, обещаю играть отвернувшись, - протаранил идеей муж.
Девушка удивилась, дёрнув карты к себе.
Первой проиграла я. Раззадорилась догнать их и обставить, но сдёрнула... нет, подумала и лучше джинсухи в сторону. Проиграл Кондрат. Сделался голым по пояс и вспомнил, что перед финишем может снять ещё очки.
Камилла отошла в угол. Вернулась. Села к нам в лифчике, узком для крупных широких грудей. Кондрат отбросил носки, "девушки, как от вас занимательно пахнет свежестью..." "Словно знали, утром из жарилки в холодный бассейн прыгали, - улыбнулась Камилла, не скучностью обрадовав меня. И заосторожничала, потянувшись к гарантии: - "Ничего, что вы муж и жена? Не поскандалите?" "Любезная, я мужа удерживаю не только задранными перед ним ногами," - выпалила я прямиком, напрягая её моментальное внимание к картам. - "Мой имеет полное право видеть что угодно, при мне. Не скрыто, таки и нет обмана, самое главное."
Проболтала и проглядела. Я осталась в трусиках и лифчике. Камилла стянула колготки. Влетела в аут следом, застыла. Сняла... перстенёк. Слава богу, пришла без клипс. Кондрат неожиданному проигрышу - своему! - удивился и остался без брюк. Рьяно швырнула карты Камилла и догнала меня. Муж глянул на неё, присевшую в трусиках и лифчике, запальчиво, отпал назад, дотянувшись до коньяка - "перед решающим забегом всем..." Задрожала кончиком сигареты моя подруга, зажигалку взвела с четвёртого раза. Острые глоточки-глоточки, Камилле передала печенье, раздали карты, пошли-пошли-пошли, - я рассвирепела: мне! сейчас останусь! проигрывать ненавижу! - вот! вдруг сошлось у меня! Кондрат проиграл!
- Очки, - наполнила Камилла отступательно, встряхнувшись, отклеив взгляд от волос ещё редких, на животе мужчины утягивающихся к бугру под плавками. Замученная пустотой мужчины своего, с ума рухнет от вида чужого, работающего не на микробатарейках?
- Очки не одежда, - заспорила я. - Снимала я перстень, и сошло?
- Тогда штраф. Перстень надень, а сними лифчик или трусики, и ты тоже проиграл, не увиливайте вместе.
- Я стесняюсь, - призналась. И поосторожничала, предложив, - с тобой вместе снимем лифчики? Ты авансом...
Широкие её груди встряхнулись и мягко успокоились. Я тоже зарделась щеками, а знала, что пусть поменьше, но не с обвисшими своими с коричневатыми сосками не теряюсь с ней в сравнении. А Кондрат сравнивал, раздавая карты, и разбойничек толстел, ещё остаяваясь изогнутым без влияния норки... Мужик способный, чего же ему не сравнивать и новую женщину не разглядывать?
- По выбору одну из нас окунуть в первозданность, отыметь.
- Игра, как угадать... Я запомнил, ты разрешила.
Я отпила, два глоточка жгучести. И подруга попросила передать её стакан, пригнулась за ним навстречу, вынуждено не прикрываясь согнутыми руками, зашевелив чуть не с лицо размером полушагами грудей, тяжёлыми, с прижатыми среди пупырчатых широких обводок мелкими сосочками. Вынужденно накопленная страсть, потребность стать нужной мужчине в них налита? Почему с ней наедине другое настроение от них не улавливала? Они ведь не разбойничек Кондрата, не умеют увеличиваться в минуты. Или присутствием раздетого мужчины моего резко перебрасываются из незаметности в нужность?
Камилла глотнула сильно, бровями шевельнула, увидев, что толстеющий мастер дела сам по себе подвинулся, толкнулся вправо, круто сорвался с волосянистых яблочек. Вздохнула, откровенно разглядывая, уплывая в расслабленность не от коньячного опьянения.
- Ты неудобно сел? Не больно? - и подколола, и пощадила её, - не дотронулась я, возбуждённая, до разбойничка, вспомнив глубиной тела его в себе толчки, надавливания, краснея сильнее щеками, горячими изнутри.
- Есть кому пожалеть, - сделал свой ход Кондрат, не картой.
Положила карту, передвинула. Он положил, передвинул. Остановилось.
- Ойееех! - встала я, выпрямилась, потянулась, поднявшись на цыпочки, потянулась пальцами вытянутых рук к потолку, качнувшись, не оступившись выровнялась, шелухой смахнула и взмахом ноги отбросила свои узкие, с кружевом по лобку трусики. Села как и Кондрат, коленки в стороны - пятки внутрь. Он поприветствовал понятым мною взглядом приоткрывшееся любопытство освободившихся выпуклых створок, медленно начавших разбирать, растягивать запутанность волосяного заграждения.
- Привет, - вспомнила я, взявшись перетасовывать колоду, - я же снимала лифчик авансом? Я не обязана была сейчас...
И схватила трусики, натянула.
- Она права, - долго посмотрев на Кондрата, сказала Камилла и через несколько ходов закрыла носик картами, соображая, но точно проиграв. Заговорила я.
- Помнишь, шутили сегодня? Помнишь мои слова, что женщина надевает трусики затем, чтобы мужчина их снял? Самой слишком незаметно для впечатления, доверься мужчине?
- Мы лифчики договаривались вместе и теперь давай вместе. Одна не могу, ну не могу, не могу.
- Ты ей поможешь?
- Если позовёт...
- Нет. Нет. Сама, и вместе.
- А я не проиграна!
- Чего стоит тебе? Ты снимала? Вместе, вместе, - съёжилась, не вытряхиваясь из своих замученностей то ли в неизвестное без оглядки, то ли вернуться в скукоту? И без слов, всем лицом просьба помочь, мне отвечать за непонятное, вроде бы?
- Я так и хотела. Взяла девушку за руку, потянула, приподняла её на колени, и во весь рост, присела, голая сама, слабо разжала колени и потянула за нижние прошитые срезы, и желтовато-буроватые, неровные под животом волосы заприподнимались широковатой щёточкой, и всей нижней вспучившейся густотой. Бело-гладкая на фоне кремовых штор, с лёгким светлым летним следом незагара под плавками, Камилла постояла, дотронулась языком до верхней губы, посмотрела долго на меня, посмотрела длинно на разглядывающего её Кондрата, прилегла на бок, пробуя прикрыть лобок надвинутой ногой. Попросила взбудоражиться коньяком. Налили, всем. Прикурили по сигарете.
- Теперь куда? - спросил Кондрат. - Теперь проигравший остаётся с правом выбора кого хочет?
- Второй час ночи. Ляжем спать? - подхитрила я.
- Я уеду, - предположила Камилла слишком сомнительно.
- Ночь, второй час, холод на улице, бандиты по улицам мотаются, у друзей ты находишься, - уговорила её остаться и докурили, и я притащила подушки, простыни, одеяла всем, постелила на полу.
Я ожидала тихо, зверихой, залегшей в засаде.
- Где мне ложиться? - вернулась из туалета Камилла в нашу зашторенную черноту.
- Проходи дальше. Кондрат посередине, чтобы всем поровну, - встревожилась быстрым голосом, - а мы по сторонам.
Она постояла, прошла, стараясь осторожно, и легла, пушинкой в темноте пропав. Растаяв в немоте...
Рука мужчины придавливала, плющила мои груди. Я ёрзала плечами, и бугры мои толкались на ладонь, требующую их.
- Ты только мои груди трогаешь? Ей рядом обидно, - сказала я с неожиданной хриплостью.
- Нет! Её при мне... Если вы будете так, я встану и уйду. Иметь её, кричать при мне...
- А кто кричит?
- Знаю. При этом кричат и стонут.
- Стонать? Я не против. Нисколько я не хочу сводить тебя с ума, я не лягу под него при тебе только для себя. Кто помнит, кто знает, что можно делать втроём?
- Перестаньте, - утонула голосом Камилла в любопытном ужасе.
- Фиг знает, - сказал Кондрат как бы посторонне, выжидая и стараясь отгадать, где я шучу, а где взвиваюсь безоглядно, без будущего наказания для него, - видел по видюшнику, не помню. Простейшее - очередь.
- Две женщины на кушетке поджимают ноги, ложатся одна, на другую живот к животу и мужчина попеременно в обе сзади, стоя на полу... Обе женщины к мужчине с ласками, он к ним...
- Порнография, - кинула Камилла.
- Императорский старинный китайский способ восемнадцатого века, - вернула я из беспросветности.
- На самом деле? - переспосил Кондрат. - Две сразу, так много. Я бы сразу доехал до конца, не знаю с которой.
- Сначала бы каждую потрогал хитрым хулиганчиком, поласкал раковинки, чтобы улиточки показались... Да ну как нам? Она в лифчике разве легла?
Я почувствовала напрягшейся звериностью, рука его за шорохом доставания, выяснения не оттолкнулась.
- Сними с неё лифчик, так не на равных. Не обделяй, мои груди сжимаешь, а её - нет.
- Уйду.
- Камиллка, чего? Вместе лежим, давайте одинаково. Я совсем раздетая. Зажечь свет? Хочешь убедиться?
- Нет.
- Мы видели друг друга голыми, так чего?
- Сними, ей легче станет.
Промолчала. Лифчик отлетел. Мужчина левой рукой бродил по моим им соскам, меж напрягшихся ожиданиям грудей, и сжимания его правой грудей её удивительно нужно перетекали вздрагиваниями на мои же тревожности тела, - с той стороны то же, знала я довольно, то же самое, гладит и сдавливает... глажу и сдавливаю мужской рукой широковатые её груди, голые, гладкие, а белые локти в темноте видно, руки она забрала под голову, согласившись на неотвержение, и груди немного расплющились, кошачьи разглядела я в темноте, растяжелелись в стороны, и на живот её рука перетекла мужская, сегодня награждённая дважды, а левая на зарощенности моей весело запуталась, поднимая, перепутывая густые высокие кудряшки, в них отыскивая набухающее встречающей влажностью начало пухлой щели... раздвоенности... правая... правая твёрдостью продолжаемой меня ладони...
- А она ещё в трусиках? - оскорбилась я обманом, в шорохах распознав тесное втискивание под них, под очень плотные, настойчивое и не пускаемое втискивание.
- Поднимусь! Я не могу с вами, разорвусь!
- Поверх трусиков гладить разрешаешь, - взводился Кондрат без оглядки на меня, - тогда...
- Поверх можно, под ними - нет. Так я не изменяю.
- Самой себе изменить никак не получиться, ты не кирпич. Не мучайся, зачем тебе пытка? Ножки внутри у тебя нежные, гладкие, горячие, она у тебя хочет продолжения, плачет, трусики сырыми стали, - уговаривала и я нашёптывающим громко Кондратом.
- Нет, нет, опасно. Сама не могу.
- Да сними с неё, сколько ждать...
Мужчина сел между нами, обеими руками сильно потянул за резиночку, приподнимая пахнувшие желанием бёдра потерявшей пол и потолок Камиллы.
- Я сама, - гордо утвердилась, освободилась от запутавших ноги и легла вытянутой стрункой, запрокинув лицо от себя и тело отдавая рискованной неизвестности, и пальцы, протянувшиеся к животу сверху, забередили, напором раздваивая мои толстые губы под волосиками прикрывающими и губки под ними, вздёргивая страсть дотрагиваниями ниже их края, срываясь со скользкой втягиваемости, возвращаясь, отыскивая и не смея вместо назначенного ворваться, рука другая... рукой другой, своими гладя грудь мужчины, я раздвоила губки отдавшейся покорности, удивилась тугости их, похожей на тугость новой, ненадеваемой туфельки, жмущей на пятку, обрадовалась встречающей облитости скользких ляжек, - рука восхитилась желанием влагалища пригласить... рука моя потянулась к волосатым яблочкам, приподняла тяжкие, понежничала с ними из-под низа, перевелась к вздыбленному, твёрдому расширившимся началом, - пальцы острыми ноготками девушки наткнулись, ударили по моим, отгоняя, отталкивая, схватили вздыбленный, схватили за плечо, дёрнув сидящего на себя, ноги бледно выбросились в стороны и задрались, и я, воя нутром, что чувствую не полностью, по масленой тугости ворвалась, куда приткнула торчащего её рука, волосами к волосам, живот к животу, плотной толщиной раздвигал влагалище по всей длине, наталкивая в него ярость, вырывая женщину из пыли и бреда суеты... имея женщину не через себя... вгоняя в меня жёсткое нетерпение... и заставляя Камиллу плечами, бёдрами метаться, вскидывать ноги выше, растягивая ягодицы и налезая на влетевший, готовый тело поднять в воздух и дальше налезать, притыкнее, бурча, мотая головой, расшвыривая стебли рук и хватаясь за нависшие плечи, выворачиваясь грудями, животно-нежными окружностями сосков притираясь в наждачности, волосатости в старании вместиться в нераспахиваемую грудь мужчины, впиваясь в бедра и зубами, когда бы доставали, ногтями надёргивая сильные на себя резко, резко, быстрее, быстрее, бьют... внимательно, теряя его, уменьшающегося в развороченном глубоком гнезде, теряя тело своё в заверченной пропасти, в высоте...
Кондрат отпал от насытности, перевернувшись на спину. Я подула на вздрагивающие капельки на узком животике огуленой, погладила девушку, возвращая сюда из нехимического наркоза.
- Кто? Кто? - схватила и поцеловала мою руку, где попала губами. - Прости меня, я не смогла вытерпеть. Прости меня, если я кричала и плохо было тебе. Твоё отобрала, я совратила твоего мужа, он не изменил.
- Я знаю. Мы здесь все друг для друга. Тебе подарок сделать хотела. Легче? Хорошо?
- Прости, себя не чувствую. Здорово. Я вся как... Мне сходить в ванную, помыться?
Рука мужчины устало, но вдавилась поперёк её крупных грудей. Остановила, не пустив.
- Мне за собой прибрать? Его у Кондрата помыть? - встрепенулась девушка, опять возвращаясь из нирваны после мужского благодарного поцелуя.
- Ты хочешь, чтобы она?
Не ответил, нам передавшись. Я принесла смоченное тёплой водой полотенце... скручиваясь всеми дикостями не вырванного разбойником из лона моего желаний... удерживаясь, опасаясь сознание потерять, отдала полотенце. Камилла села рядом, села у ног основательнее, поцеловала Кондрата возле носа, осторожно обтёрла ему живот, бёдра и что положила на ладошку свою, поворачивая пальчиками, собирая жемчужинки самым нежным, что нашла, за зубками своими...
- Прости, - подползла ко мне, смягчаясь длинными глазами кобылицы. - Первой ты должна была быть, твоё забрала.
- Я с ума схожу, а ты не смогла бы выдержать. Умеющий отдохнёт, - погладила Кондрата по плечу, - он сможет, сильный жеребец. Я тебя и дальше в стороне держать не хочу, будем вместе. Его силы побережем, пускай лежит на спине. Я сяду на него, когда поднимется столбик, а ты тогда... Кондрат, так хочешь? Пусть Камилла на коленках присядет над твоими губами, сам знаешь, где росу собирать. Договоримся предупреждать и заканчивать вместе? - обняла я подругу за узкую талию, нагибая, прижимая грудями и своими придавливаясь к телу мужскому, отыскивая в нём возвращение нужного. Я гладила, дула на мягкую веточку и терпела, радуясь начальным шевелениям отдохнувшего путешественника под животик, в женщин, в нас, и вперёд помогла Камилле удобно присесть, подвернув под себя ноги, пальчиками растягивая скользкоту в промежности, и крупные груди, тяжёлые, подпёрлись снизу жёсткими мужскими поисками заизвивавшейся, запахшей всею глубиной, ловившей краешками тонкими раковинки неожиданную сбивчивость сознания экстазом, и когда сильно выдвинувшийся отражением её вскриков набух, отвердел в губах, пальчиках моих, провалилась и я на него, утопив в перетерпевшем жгучем нутре долгого влагалища, пересохшего и овлажнёного мной, долгое ожидание восприятия тугой толстой головки, ствола, рыскающего во мне с немного необычной жадностью. Я рвалась и рвалась от вида мужских рук, притягивающих за узкие её плечи, взметающие тяжкие, размерами в мелькающее лицо, груди. Она рухнула, выплеснув краешки сил и послезавтрашних капель сока, упала на сторону, услышав дикую дрожь моего тела, потому что я обняла её, я приподнимала и сажала на визжать заставляющие нежнейшие скрытности взрывчиков, я, отобрав у жестковатого мужчины и свои глубоко из тела удовольствия плотно и тут же перебрасывая ей. Рухнула, и я сползла, выплёскивая остатки дрожи, замученной самцом самкой. Густотой наслаждали редкие запахи страстного, настоящего пота наших тел, расщепленных влагалищ, мокрых вокруг них и вокруг волос поникшего, сумевшего быть для двух нас, и лучший из всех запахов тянулся - горячей брошенности, доставшейся и девушке, и мне, выпитой нижними нашими губами, сжатиями нежнейших круглостей внутри, глубоко.
- Останусь с вами на весь месяц, - прошептала Камилла, блестя глазами загнанной кобылицы с телом человеческим, нужным здесь.