Панченко Юрий Васильевич : другие произведения.

Поле времени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

0x08 graphic
Ю.В. Панченко

ПОЛЕ ВРЕМЕНИ

Книга издана при поддержке

Министерства культуры РФ

и Союза российских писателей

0x01 graphic

ВЯТКА - 2018 год

   0x08 graphic
ББК 84 З7
   П16
  
  
   П16 Панченко Ю.В. Поле времени. Роман, Вятка, - Издательство "ГРПМ", Вятка, 2018 г. - 164 с.
  
   ISBN 5-86173-045-8
  
  
   В книге опубликован новый роман автора, написанный в 2018 году.
   Содержание романа - смыслы жизни людей в начале двадцать первого века, сложнейшего в России, сохранение их среди всех радостей и кошмаров присутствия на временном поле жизни.
   Апокалипсис, Вечные муки, Песнь песней - рисованием нашего времени.
   Автор отличается своим своеобразным языком, стилем, точкой взгляда на происходящее в мире, сохраняя традиции русской художественной литературы.
   Издавался и переводился в Казахстане, России, Латвии, Германии, Чехословакии. Правда и свобода - два основных героя любых произведений автора.
   Лауреат литературной премии им. М.Е. Салтыкова-Щедрина.
   Через интернет произведения Юрия Панченко читают в 126 странах мира.
  
  
   ISBN 5-86173-045-8

No Юрий Васильевич Панченко

0x08 graphic

СОДЕРЖАНИЕ

  
  
  
  
  
  
  

ПОЛЕ ВРЕМЕНИ

РОМАН

Когда писали, высекая слова зубилом

на каменных плитах, писателям

было не до ерунды - труд тяжёлый.

Автор

Есть Слово - есть человек.

Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   1
   По своей сущности ты вышел из высокого дома и моментально определил, откуда могут выстрелить снайперы, проверив широту от дальних и ближних крыш домов, открытые окна в подъездах, форточки квартир, кусты и рекламные вышки с плакатами.
   Такое время. Такая твоя сущность, содержание жизни и деятельности. Уничтожают всегда свободных, самостоятельных, не зависимых от людей отдельных и всего мира. Кого догнать и остановить не могут.
   А с твоим наполнением за все года за плечами, Стонков Андрей Андреевич, обозначением на сегодня...
   Далее вслух не произносимо.
   И во сне - тоже.
   Всегда.
   ...Изменимое зябкостью октября самое начало мая помогает думать чище, точнее, с полным захватом нужного... и с настоящим напряжением, с тягой моторов, как говорят лётчики. "И шли мы на хорошей тяге обеих моторов..."
   Весенние ручьи смыли напрасный асфальт, от перекрёстка началась старинная мостовая, всей шириной из округленных небольших булыжников в твёрдом песке. Вечная, сохранившаяся и на второй век русская мостовая. Позапрошлого века. Тех мастеров, работавших вслед за совестью.
   А какой век сегодня? Двадцать первый, начатый двадцать первый...
   Вот так вот можно идти по российскому городу, почему-то пустому всей улицей в девять часов вечера, ещё светлого воздухом. Увидеть полуподвальный этаж кирпичного старого дома с окнами, обёрнутыми сандриками и декором, и вывеску, в русском городе, "Kazemat". На иностранном, с намёком, мы тут как в Париже или в Берлине...
   Что такое каземат? Склад для хранения боеприпасов и оружия на боевом корабле? Тюрьма - "и заприте его в каземате"?
   Отдельное внутреннее помещение в укреплённом сооружении - крепости, - защищённое от бомбардировки крепким, толстым потолком и толстыми стенами.
   Над этим казематом три жилых этажа старинного дома с толстыми кирпичными стенами начала девятнадцатого века, а сегодня - двадцать первый... И по чугунным литым узорчатым ступенькам входа - вниз, в два века сразу...
   Стены каземата очищены от штукатурки и отмыты, из красного надёжного для полуподвала кирпича. Широкие из красного старинного крупного кирпича с белой известью скрепления квадратные колонны, из красного крупного кирпича с белыми полосками между ними, скрепляющими известью, сводчатые полукруглые потолки, низкие в помещении облака запаха пива, дыма сигарет, остатков воздуха и людей, - всех их полутрезвых мнений, настроений и душ, рвущихся в торопливые объяснения себя...
   Длинные столы не крашенного дерева и пластиковые, маленькие, возле самого бара. Места для избранных.
   Вы - форма вежливого обращения, и, одновременно, сразу ко многим. Ты - самое короткое, ближайшее к ближайшему... Одновременно грубое, от не культурного человека. Полагаю, не тема безкультурности здесь понадобилась...
   Здесь твоя фамилия - Стонков. По документу в кармане.
   Ты подходишь к барной стойке, сделанной копией с иностранного фото, с маленькими настенными подсветками, рядами разных бутылок на полках и спрашиваешь молодого парня, какой тут самый дорогой коньяк и никто им не отравился? Не поддельный, в вашем баре?
   Парень быстро смотрит на твоё лицо, понимая тебя переодетым генералом. Ты показываешь ему редчайшим документом, кто же на самом деле, в ответ уважительно просит сесть за столик, - у нас коньяк настоящий, вам какой принести и сколько? Вам я налью безопасный коньяк.
   - Спасибо, в наше лживое время можно от рюмки коньяка очнуться в реанимации.
   - Я гарантирую, - тихо добавил надёжный парень. Глазами подтвердил.
   Ты садишься, видя весь зал. Сразу и весь. Привычка. Твои занятия в жизни такие, видеть сразу и всё. Как в разведке, от чего ты в стороне самой противоположной, но и внутри её постоянно. Потому что творчество всегда - разведка. Не кто чего гадкое устроил, а - содержание всех человеков. Любого и каждого. Настоящее содержание.
   За соседними маленькими столиками никого. Народ рядом, в дыму и каком-то паре. Неужели от пива и вина, от водки на столах может подняться облаком столько пара, мутноватого и на уровне лиц, и повыше?
   Никого. Говорить не с кем. Тогда переключаться на размыслительность... и коньяк на самом донышке в широком низком бокале настоящий, рубиново-солнечный, размышления проявляет резкостью, коньяк, действием похожий на точный бинокль с самостоятельным наведением резкости...
   Ты говоришь парню за стойкой хорошие слова, по настроению выделяешь ему поверх счёта деньги в его карман пиджака и выходишь на мостовую. Один, опять один. И среди наперебой говорящего народа, и на мостовой. И среди российского города. Такое твоё содержание. В твоих делах уединение нормально, и обязательно.
   ...И до того придавило к тонкой игле тончайшей ясности размыслительной, до того понял, как правильно писал Эрих Мария Ремарк, какими короткими предложениями, короткими абзацами, и точно каждым словом, и ясным текстом, яснейшим для понимания...
   Какой он настоящий писатель, творческий, по одарению судьбой...
   Надо так же, как он?
   Нет, надо своим пером, своими строчками.
   Самостоятельно. Держать за пример и помнить, есть рядом Ремарк, когда бы не жил... Он навсегда в поле времени...
   Кто ещё умел, короткими фразами? Хэмингуэй? Нет, по смысловой стороне он часто пролетал сквозняком. Что значит квартира в Париже, мужчина и женщина, и "а потом нам стало хорошо"? От чего - хорошо? Желаемое съели? Желаемое выпили? Полы помыли и пыль вытерли, и стало хорошо? Если у них произошли взаимные половые отношения, они где? О них догадывайся? Были? Не были?
   Почему не умел он показать отношения между мужчиной и женщиной? Подлинные? Боялся? Не получалось? Общее настроение общества вертелось вокруг него иное, резко отличное от вечера сегодняшнего?
   А сквозь них не прорывался, не обращая внимания ни на что?
   Ремарк. Эрих Мария Ремарк. Настоящий, в близком пространстве художественной литературы. Настоящий художник, писал не кисточками серое с мутным, - словами, и - точными, и точно.
   Зашагалось отчётливее, в прохладном майском ветре навстречу...
  
   2
   Надмирность. Интересное состояние. Ты как спутник Земли, запущен с неё и над ней летаешь, видя, различая и объясняя назначенное, и летаешь не по земным законам, немного изменённым другим состоянием окружения... Живёшь среди всех, видишь, слышишь, понимаешь, - надмирность, - одновременно отсутствуешь среди всех, видя ну совершенно иное, понятное тебе одному. В природе, в поступках людей, в книгах, в предположениях о другом направлении жизни общей, - надмирность... И зависишь, и не зависимый полностью, и спросить не у кого - как же тут устроить, при следующем новом шаге в узнавание, не узнанное никем...
   Когда последующее рождается из предыдущего, само по себе становясь гармоничным...
   И вся надмирность находится в Поле времени. Каждого века, от самого первого. Литература от древней до сегодняшней, музыка за века, живопись, история всеми наслоениями, технические науки от первобытного огня до электроники, медицина, образование, все войны и преступления, достижения современнейшие...
   Авторами и произведениями, открытиями и делами умных, талантливых.
   И настойчивые возвращения в провалы мракобесия лжецами...
   Когда ты впервые уловил оторванность от бытовщины, невероятность масштабности надмирности - в Космосе летишь и Земной шар под тобой, ты привязан личной историей всего твоего прежнего рода к неотрывности от него, Земного шара, ты и отделённый от него невероятностью получившейся...
   Одновременно...
   Не бойся, сказал ты сам себе.
   Настоящие писатели художественной литературы - в надмирности, художники и архитекторы не по названию, по произведениям - в надмирности, композиторы мелодиями замечательными - в надмирности, всегда с народами всех прежних и следующих поколений, вечны постоянно, и вместе с ними герои, знавшие доблесть и честь - в надмирности.
   На экскурсии ты стоишь в старинном русском соборе с кавказским поэтом и произносишь ему:
   - В России все молятся на писателей.
   - Да ты что? - поразился глазами и всем остальным лицом. - Почему так сказал? Откуда знаешь?
   - Смотри, рядами портреты стариков, на них молятся. У каждого в руке книга, или развёрнутый лист рукописи, у каждого, рядами. Тут есть несколько икон без книг, - тайный ужин, Георгий воин, мать с ребёнком...
   - Кто они, старики в халатах с худыми лицами, по фамилиям?
   - Неизвестные. И лица их при жизнях были не такими, никто их не срисовывал с натуры, фотография отсутствовала. Как художник вообразил, нарисовал. Но у каждого книга, они книги держат, ленты рукописей показывают, получается, народ молится на писателей, на книги?
   Поэт тихо прошёл ближе, ближе к старинным писателям, стоял, возвратился.
   - Ты мне поразительное рассказал, на самом деле у каждого в руке книга...
   - Ну вот так, религия религией, а писатели и их книги - ты понял...
   Сделал редчайшее, уникальное неповторимостью? Это и есть надмирность. Постоянное присутствие над миром. Всегда.
   Она чувствуется... редко кем...
   И боязно от неё, и - полётность освобождения от постороннего, не обязательного.
   ...Табличек "мест нет" и "места продаются" здесь не бывает.
   Поле времени. Внешнее - все дни всех веков от самого начала жизни людей на Земле. Внутреннее - отдельная жизнь каждого человека.
   Поле времени. Оно есть, - ты знаешь и чувствуешь.
   Жизнь бесконечна и она же - временна.
  
   3
   Широкие лампасы на отглаженных брюках, генеральский парадный мундир с блеском золота погон ни к чему, на Родину так не приходят. Тут не столица, генералы, окунаясь в аплодисменты, по улицам не шагают. Надо появиться одетым спокойно, люди шарахаться от тебя не начнут. Простая рубашка, полуспортивные штаны, лёгкая куртка, летняя...
   И не было у тебя генеральского мундира, просто по должности, по делам ты сейчас в стороне от генеральства и прочнее, тебя не назначить указом и не снять с твоего дела. Их - запросто.
   Есть такое служение в стране, не принять на неё и не уволить. И служение - пожизненное. От судьбы.
   Не выдаваемое какой-либо властью земной.
   ...Перед полночью сесть в поезд, второй ночью оказаться на Урале, переменить направление на места самого начала юности, через сутки выйти на том же самом вокзальчике с несколькими домами, поехать в город небольшим маршрутным автобусом времён тех же...
   Зачем?
   Душу свою послушать и возвратить настроениями другими...
   Тихо и спокойно.
  
   4
   Свой городок юности остался тем же, знаемый до всякого дерева. Чтобы не впутываться во всякую ерунду и не пускать к душе своей посторонних, Стонков прошёл мимо гостиницы, в рекламной газетке со всякой ерундой и нужным нашёл адрес на нужной улице, позвонил по номеру и снял трёхкомнатную квартиру. Хозяйка на авто подъехала тут же, сразу получила деньги, передала ключи и рассказала о квартире, в каком шкафу взять простыни-наволочки, предложила довезти до дома.
   - Я в нём жил, давно, прогуляюсь... По пути зайду за продуктами, в давний гастроном через дорогу.
   - Номер телефона у вас есть, звоните, вдруг чего сказать я забыла. А вы сам кто?
   - Сотрудник творческих направлений.
   - Да, по лицу сразу видно, - зауважала хозяйка сильнее, его надёжность. - Раньше квартира была коммуналкой, в одной комнате жил профессор из Харбина, друживший со знаменитым художником Рерихом, отцом, и встречавшийся с ним на Тибете.
   - Я был у него в той комнате. С иллюстрация картин Рериха по всем стенам, вырезанными из журналов. Слабого качества, по цветной печати. Мы гуляли по городу, беседовали. Здесь он отсидел в лагере десять лет, за то, что был профессором Харбинского университета. Умнейший человек, на улицах читал мне редкие стихи Саши Чёрного. Жил с запретом выезжать из города, пока Хрущёва не выкинули из власти.
   - Ну видите... здорово как, знакомый общий... А у меня свой магазин и две квартиры, одну сдаю положительным людям. Хотите, приеду к вам вечером сварить кофе? - глянула островато.
   - Честное слово, хочу расчухаться после почти трое суток поездом. Я позвоню потом.
   - Звоните, разговаривать с вами интересно. Ну, счастливо? Отдыхайте, пользуйтесь кухней, ванной, душем, компьютером, - махнула рукой вслед, как надёжному, успокоено.
   Шёл, разглядывая прохожих. Изменившиеся знакомые не попадались.
   Отлистованный годами, переменившимся человеком открыл ту же квартиру. Теперь не коммунальную, просторную в доме сталинского ампира.
  
   5
   Одиноко стало хорошо.
   Ранний утром человек стоял на самом крае высоты, над самым началом понижения тёмной, голой блестящими коричневыми скалами, камнями горы, - стоял, выйдя из охотничьей избушки вершины Бас-ата, - пик, большой отец, в переводе на русский. Напоминая своим безмолвием о вечности и подтверждая её, впереди и вокруг спокоились горы, отодвинутые отсюда обрывами, ущельями, длинными долинами, в раннем рассвете не видными. Прямо над ними, прямо под ногами начинали круглые, длинные, шевелящиеся перекрутами бугры тумана, показывающего только верхи дальних гор, и густотой туман тянул шагнуть, пойти по нему, почему-то иногда видящийся твёрдым... так и в жизни провальное видится твёрдым, подсказывали знаемые впечатления человеку...
   Там, глубоко внизу, под кучами серо-белых груд передвигающихся и стоящим туманов начинались ровные степи, леса, узкие и широкие реки, разные по ширине озёра, а между ними тянулись посёлки, деревеньки, города разных стран мира. Гудели самолёты, пролетающие под туманами. Ниже летали птицы. Совсем внизу передвигались не видимые с высоты отсюда, бывающей и без горизонтальных штор тумана, микроскопически в громадности мира земного люди.
   Каждый день, каждую ночь, каждый месяц, каждый год, каждое столетие люди убивали людей ракетами, бомбами, отравляющими газами, снарядами пушек, пулями автоматов, пулемётов, пистолетов, винтовок, взрывами атомного оружия, и мечтали постоянную войну перенести в космическое надвижение на атмосферу. Все они грабили таких, как они, но не умеющих, не хотящих грабить, все они обманывали таких, как они, лгать не умеющих, все они, болтая для отвлечения и обмана ерунду, хотели командовать такими же, как они, в любое столетие превращая подобных, физически, себе, в работающих на них, в своих рабов, живущих для них, лгущих, присваивающих через ложь и продукты чужого труда, и чужие жизни бесконечной для трудящихся бесполезностью самого труда.
   Там в каждом веке, при любой власти, заранее объявляемой самой справедливой по отношению к человеку, цари, генеральные секретари, президенты расстреливали людей свой страны, протестующих против варварства, там страны нападали на соседние, отбирая земли с городами и населением, на страны за многие тысячи километров, уничтожая людей вместе с городами ужаснейшими взрывами, стрельбой с самолётов и морских кораблей, - там правители всегда врали о хорошем и после вранья вытворяли любые преступления, начиная с обворовывания населения стран, самой государственной казны, где провозглашали себя верховными и не заменимыми навсегда, начиная с называния месяцев года именами своими и своих родственников, выставляя на площадях себе памятники при жизни, вертящиеся за Солнцем.
   Умные люди пробовали останавливать лжецов, подлецов, преступников, дураков, знающих только деньги - не получалось веками. Гниль, тухлятина для противостоящих умным была притягательнее. Нужнее, как вонючие изнутри, но свои, по своей привычности ботинки.
   Горы не уничтожали степи, степи не уничтожали реки, реки не уничтожали пустыни, пустыни не уничтожали океаны. И сам Земной Шар не уничтожал соседние планеты.
   Люди уничтожали людей. Во все века.
   И в веке двадцать первом - продолжили.
   Так кипело, булькало, варилось в котле под кучами тумана. Там, внизу. Под чистым, спокойным...
   Варилось пахнущее противоположностью любым ароматам.
   А ведь там, внизу, по всей круглости Земли протянулось Поле времени общей жизни, от самого её живого начала, и Поле времени жизни каждого отдельного человека.
   Временной, временной жизни...
   Для отодвигания от неё на какие-то часы закрытой сейчас бугрящимися, не уничтожаемыми соседними круглотами тумана, шевелящимися беззвучно, тумана, закрывшего знаемое и плохое, и отвратительное, и, пока, имеющее в себе надежду...
   На что?
   На хорошее. Куда же ещё, в которую сторону жить?
  
   6
   Дворец культуры сталинское ампира пятидесятых годов - скульптурные бетонные металлург с большущей кочергой и скульптурный горняк с отбойным аппаратом на плече на пьедесталах по краям длинного, многоступенчатого крыльца парадного, скульптурная женщина со снопом длинных колосьев над треугольным фронтоном с гербом СССР по центру фронтона, лепным, - таким же выглядел и в парадном танцевальном зале с колоннами круглыми, толстыми балясинами и широкими перилами над ними во всему балкону, и дальше, в большом зале для концертов.
   На правой стене, по центру на всю её треть, росписью по стене в гипсовой лепной раме горел разбитый снарядами фашистский рейхстаг, стояли танки советской армии, солдаты и офицеры стреляли в воздух из автоматов, пистолетов, сгибали спины пленные немцы, на стене противоположной генералиссимус-вождь выходил на верхнюю площадку перед лестницей с широкой ковровой дорожкой, - с обеих сторон, начиная от вождя, хлопали в ладоши маршалы и генералы, адмиралы, лётчики в шлемах и комбинезонах, моряки, гражданские учёные с рулонами ватмана, широкотелые женщины с поросятами и телятами на руках, показывающие салюты вскинутыми руками дети в пионерских галстуках, туркмены в полосатых халатах, джигиты в черкесках, и все удерживали большущие букеты цветов, ожидая дарение их вождю. Цветов наблюдалось... ну, в кузова двух грузовых машин поместятся...
   Стонков думал в кресле на широком проходе за партером, оборачивался на стороны, разглядывал живопись на стенах, течением времени превращённую в историческую. Зрительный зал быстро наполнялся горожанами, пришедшими на праздник юбилея города, в тридцать седьмом году построенного сталинскими заключёнными в безлюдной пустыне. Из-за редкого металла, нужного для выпуска снарядов, убивающих людей, для танков и ракет с боеснарядами.
   Как и двадцать лет назад - Андрей тогда жил тут, - на сцену вышел очередной "глубоко уважаемый" неизвестно кем, фамилии уважальцев не перечислили, - начальник города и, наговорив стандартной ерунды "мы гордимся вашими трудовыми успехами" вручил натрудившимся цветные бумажки с названием "почётная грамота". Вставший позади его спины хор ветеранов пропел две "песни о героическом труде" со словами "завтра мы ещё сильнее поработаем". Сами хоровики давно работать не могли, коричневые лицами после многих лет в цехах, отравляющих навсегда и без излечения.
   Выскочили девчонки-школьницы, махали крупными шарами, подпрыгивали и кувыркались, изображая то ли танец, то ли балдеж по настроению...
   Сцена осветилась солнечно и немного сжато, в основном по центру, на ней, пустой, заиграла музыка вступления. С микрофоном появился певец - музыка, самыми первыми восемью нотами проигрыша вступления, резко перевела Стонкова лет на... моментально лет на двадцать назад, когда запетая на сцене песня вертелась в городе из всех окон с пластинок, с магнитофонов, и когда нравилось особенно вступление для песни...
   Теперь он смотрел и слушал концерт другим, тем давним...
  
   Пришли девчонки, стоят в сторонке,
   Платочки в руках теребят,
  
   - повторялись сами по себе слова простейшие, так себе песенки, да и простейшее иногда нужнее...
   Особенно теми, самыми первыми восемью нотами, сохранившего его, Стонкова, тем, в сейчасном...
   Андрей обернулся налево, что-то уловив из обстановки. По широкому проходу к нему шла женщина с микрофоном и пятившимся перед ней кинооператором, записывающим слова на микрофон.
   - Сейчас, дорогие горожане, я вам с большим удовольствием покажу неожиданный, главный, необычайный подарок нашему празднику, в зале находится профессор Андрей...
   Женщина сбилась, не зная его отчества. Камера оператора переместилась на него.
   - Привет! Подскажи мне быстро, как твоё отчество?
   - Здравствуй, Оленька, почему ты перестала быть рыжей? Быть собой? Зачем малиновые и короткие волосы?
   - Я на работе, готовлю репортаж для срочных новостей! Отчество!
   - Оленька, мне не нужно становиться новостью. Нам бы побеседовать, скажи убрать кинокамеру?
   - Побеседуем после съёмки.
   - Встаю и ухожу. Я тебе не передовик производства, радующийся заранее, как его покажут по местному телеящику.
   Женщина глянула глазами почти злыми, произнесла едва не по слогам.
   - У меня специальная просьба начальства города, снять тебя. Или называть - снять вас?
   - Так. Тут кафешка есть перед Дворцом, прежняя, с тех лет, посидим, а позже посмотрим, где кого снимать.
   - Через сорок минут торжественный банкет начнётся...
   - Знаю, у меня приглашение в кармане. Пошли.
   И повёл её, поддерживая под руку.
   - Какая честь, весь город видит! Сам Стонков, профессор Стонков ведёт меня, местную звезду...
   - Девушка, будьте добры, доставьте нам два мороженного, и два кофе, - сказал, отодвигая стул уличного кафе. Для Тарловской.
   Взявшей из своей пачки тонкую, длинную американскую сигарету...
   - Тарловская, почему ты давно не уехала из города? Ведь он - тупиковый?
   - Уезжать? Вы... Ты всегда меня называл по фамилии, так давно... У меня большая двухкомнатная квартира в доме сталинской постройки, с высокими потолками, и мне уезжать?
   - Бытовое - ладно, понятно, а для чего тебе тут быть? Ты замужем?
   - Нет, и не выходила. После тебя ровнёй себе никого не нашла, одни рабочие вокруг. С ними скучно. Мне бы известного артиста или профессора...
   - Ты... не чувствами ищешь, а как в магазине?
   - Тебе не нравится?
   - Я причём? За тебя жить не могу. Как много толковых ребят и девчонок поуезжали отсюда ещё тогда, когда и я, чтобы выучиться и стать, кем хотели. Тут до сих пор ни одного института, слово университет чужое, не понятное для городка. Одни ремесленные училища для рабочих.
   - Я работаю на телевидении, стала звездой, мне достаточно.
   - При власти коммунистов ты нахваливала их партию. Уникальный в бывшей общей стране комбинат редких металлов продан иностранным капиталистам, - ты продолжаешь масленно втюривать о передовиках производства и призываешь к трудовым успехам. Они передовики чего? Предательства власти. Они бесправные рабы, продающие своё здоровье иностранным капиталистам. В интернете просматривал твои недельные обзоры жизни городка, в каждом ты произносишь обязательно: "с каждым днём хорошеет и молодеет наш великолепный город". Зачем? Ведь это словесная проституции, это ложь, город прежде стоял так себе, в стороне от развития и цивилизации, сейчас - ещё скучнее.
   - Мне платят больше, чем остальным, я - звезда.
   - Звезда, звезда... Бывшая стебельковая девочка Оленька Тарловская, ты расширилась вдвое. При том же росте. Как? Почему? Где твои золотисто-рыжие волосы до поясницы, не заплетаемые в косы? Я к тебе той подойти смущался, весь в тебя влюблённый. Те вечера наши... как ты тряслась от торопливого ожидания, жглась тонкими бёдрами, соглашаясь без слов, разрешая, запрокидывая голову, и я стянул с тебя шёлковые трусики в беседке на территории детского сада, пустого вечером, запертого. Светил фонарь со столба, с обалдением разглядывал рыжие волосы, светящиеся на лобке. Они пахли дождевой водой, свежестью ветерка... пахли неизвестностью, что будет, если забеременеешь, и - если не станем продолжать... Прорвались, через страх. Ты села сама, на чём никогда не сидела, не вертела бёдрами и нежной попой, ты торопливо натягивала шёлковые трусики, из них сыпался вытряхиваемый песок, и долго целовались... продолжая влюбление... Тогда я тоже был рабочим, ты рассказывала - я потомственная дворянка, обязана быть высокомерной...
   - Я же не знала, ты со временем станешь ого-го кем! Профессором в столице! Зачем вспомнил? Ты меня, звезду, мечтаешь затянуть в свою постель? Мне мужчины не нужны, и дети не нужны, с ними одни проблемы. У меня есть секрет, набор моих утешных дружков, да, искусственных пенисов. Розовый прямой, белый изогнутый, чёрный крупный, ручные и на поясе, они освободили меня от массы проблем, понял? - зыркнула злостью и глаз, и губ, приопущенных уголками.
   - В сегодняшней нашей встрече с моей стороны отсутствует желание, я тебя не чувствую, и на что пустое? Пошли, Тарловская, на банкет, видимо, уже время начала.
   - На банкете побудешь рядом со мной?
   - В качестве неожиданно возникшего обожателя?
   - А пусть все видят, кем я украшена!
   - Те рыжие пушистые волосики тоже перекрашены?
   - Нет! - шваркнула сумкой по столику, они сбриты! Мода сейчас - сбривать! Обманула, извини. Пожелаю - увидишь. С твоими резкими вопросами ко мне, звезде...
   - Уважаемый Андрей Андреевич, - подошёл с длинного крыльца начальник города, - мы все вас ждём, пора, пора во Дворец!
   - Извините, я тут давал интервью...
   - А, наша звезда...
  
   7
   Так. Теперь вспомним, где и по деталям точно я снял временную квартиру...
   Чего я хотел? Улицу, где давно жил. Откуда взял номер дома и квартиры? Прочитал в газетке, рекламной. Газетку кто дал? Не дали мне, купил в случайном магазинчике сигарет. Сигареты, зажигалки, газетки... Знал, что там газетки? Нет. Получается - чисто?
   Да. Полностью чисто, по проверке, по открутке назад и прокрутке вперёд.
   Ты разведчик?
   Нет.
   Зачем проверяешь подробно и точно?
   Привычка. Когда занимаешься сбором различных, нужных для размышлений материалов, занимаешься их синтезом и следом анализом, найдутся, кому интересно послушать выводы. Или уничтожить тебя, как человека опасного. Думающие - самые опасные.
   Ну, тогда...
   Вот так вот, тогда. Никак больше, с отсутствием вариантов.
  
   Два окна со двора
   И развесистый клён.
   Я как будто вчера
   Первый раз был влюблён...
   Говорил я слова,
   Но звучало в ответ
   И не то, чтобы да,
   И не то, чтобы нет...
  
   Помнишь, чьи стихи?
   Нет, не мои - точно. Их тогда пели под мелодию с ритмом колотящегося сердца, тогда многое летело в дни непонятным, и вот в том доме на моей улице выкрикивался, вышёптывался спор на обалденную тему: можно любить сразу двух девчонок? Стыдно? Не честно? А когда пылаешь от двоих сразу?
   Решалось - можно, одна начнёт ревновать, обижаться, сама отойдёт в сторону...
   Да? Так просто? Почему обе помнятся и сейчас? Взрослому донельзя? Не стыдом, не обманом, - счастьем...
   Переживаниями тех радостей и тех восхищений сразу двумя...
   Замечательные не глупости...
   Илона. Илона Александровна. Хозяйка квартиры. Откуда появилась она? Кто пододвинул её ко мне?
   С ума не сдвигайся? Случайный магазинчик. Случайная газета. Случайно выбранный её телефон. Чисто.
   Да? Ну... и хорошо. Так пододвинуть невозможно, когда случайность за случайностью. Где кнопочка, выключающая проверку всего и всех?
   Трещинка на асфальте - кнопочка. Давай подумаем, как трескается асфальт? И вроде бы чепуха уведёт в сторону спокойную...
   Так хорошо завернуться в нежное, в нужное... с названием долго, долго спать с воздухом прежнего своего города...
   Телефон в кармане трень-брень...
   Илона Александровна. Бодрый голос. Надо услышать?
   - Хороший день, Илона Александровна. Здравствуйте.
   - Ой, Андрей Андреевич? Вы где? Та где был!? Ой, извините... Я заезжала в квартиру, вас не было несколько дней, - занервничала, возмутилась, - подумала вы пропали и нужно подавать в розыск!
   - Для чего? Несколько суток жил на вершине Бас-ата, так потребовалось, для души. Очищение иногда очень потребно. И вы меня удивили, да кому я нужен? Меня - разыскивать?
   - Вы поймите меня как человек, куда-то исчезли... Вещи в квартире, сами исчезли!
   - Илона Александровна, ругайте, ругайте. Вы на работе? Где ваш магазин? Я зайду извиниться.
   - Если бы у меня был музей, не магазин... Не заходите, Андрей Андреевич, домой приеду минут через... ну, буду...
   - А почему вы подрагиваете?
   - Как вы определили?
   - То ли трубка телефона подрагивает, то ли ваша рука...
   - Ну и проницательность, ничего не скрыть... Приеду.
   Улица пахла Солнцем.
   Много можно прочитать в круглоте глаз внимающих... Смотревших вслед тогда, где уходил от её автомобиля...
   ..Не торопись, трепетно наслаждайся ожиданием встречи, понервничай и сам, запружинисто...
   И ожидание приятно, даже без возможного не возникновения "где вы были?"
  
   8
   В подъезде на втором этаже перед дверью пахло не собой, отмеченным сигаретным дымом, - женщиной пахло, лёгкими духами, напоминающие полевые цветы.
   Открыл ключом, по запаху прошёл на кухню. Прижавшись задом к кухонной длинной тумбочке, окутанная пшенично-спелыми волосами, скрестив руки под грудями, в длинной белом платье, достающем по сторонам ног до пола, стояла Илона Александровна. С глазами круглой, зелёной, строгой ярости и недоверчивого ожидания.
   Вместе с обречённостью.
   Молчал и считывал с глаз, давящих настырностью из глубины: "Ты что со мной делаешь? Ты появился, и куда исчез? Тебя сколько, сколько искать мне?"
   Сказала, сдерживая давящую на слова ярость:
   - Ты что со мной делаешь? Ты появился, непонятный, редкий, и ты куда исчез? Тебя где мне искать заново и переживать за тебя? Подумал бы...
   Не думая, закрыл её говорящие губы наложенными своими, долго, долго не разрывая поцелуя внимательнейшее внимающего...
   Закрыла глаза. Подождала и произнесла удивлённо:
   - А снова?
   Развернувшись губами, руками обхватившими навстречу...
   Стояли...
   - Илона, я тебе сварю кофе, ты у меня в гостях. Настоящий, из крепких зёрен.
   - За мной ухаживать? - приостановилась на полушаге. - Я хозяйка, соберу на стол шоколад к кофе, печенье, сливочное масло, - открыла холодильник.
   - Да, в таком белом, лебедином платье тебе кофе варить нельзя, ещё капнешь на него, к плите не подходи. Ты забыла, я привык к самостоятельности, полной свободе и независимости ни от кого, просто не успел тебе сказать и уехал. Не уеду больше, не переживай.
   Села, за столик, напротив. Брови приподняты, глаза расширены полуулыбкой, и губы, открывшие сильные пластины зубов зверя... зверушки в прошлой жизни, может быть... родиночка слева от уголка губ... я вся, я вся открыта, вся радуюсь и радость на тебе плескаю...
   - Нальёшь мне кофе без гущи? От неё в горле першить начинает. Мне так нравится, - улыбка на улыбке, - ты за мной ухаживаешь. Когда мы на ты перескочили? Можно, да? Я и не заметила?
   - Свой человек всегда на ты.
   - Я тебе - своя?
   - С чужими не разговариваю.
   - Ах, ах насколько строгий... Прямо и не знаю что!
   - Да ничто, обыкновенный. Бери шоколад, для тебя покупал.
   - Как, для меня? Откуда знал, встретимся?
   - Предчувствовал. Из воздуха прилетело.
   Положила длинные пальцы на руку, осветлилась за словами - чего из воздуха не долетело, из пальцев добавится...
   - Ты сварил настоящий кофе, спасибо. Хочешь шампанского?
   - Знаю, у нас есть. Не надо.
   - Коньяк откроем?
   - Нет.
   -Ты, мужчина, ничего не хочешь?
   - Хочу.
   - Что же? - расширилась улыбкой.
   - Хочу узнать твоё трепетание.
   - Ну... Ну... как?
   - Пересядь на мои колени?
   - Смущаюсь, - запунцовела щеками.
   Подтянул за тонкую руку и посадил. Прижавшуюся к ожиданиям любым. И широкой ладонью под белый низ платья, не запутавшись, наглаживая тонко скользящую кожу ноги, прижатую к ней вторую, запутываясь в волосах, скользнувших на щёки приниженной головы, наплыв ртом на рот, губами на губы твёрдые, размягчающиеся ответом, ответом и их, и языка...
   - Мне ночью приснилось, часть меня туго в тебе, плотно охвачена и тобой не отпускается...
   - Бессовестное приснилось...
   - Не зря? Да?
   - Соглашаюсь, не зря, - шепнула сбивчиво всеми волнениями.
   Стояла возле раскрытой постели, в узких, низкой лентой под ровным животом трусиках, зажав груди руками, затягивая в себя выглаживая, сжатости обеих половин зада, - поверх резиночки над нашитыми розочками выглядывали торопливо темноватые волосики, перепутанные закрученностью...
   Мотанула ногой на пол и их... легла на бок, скромно отвернувшись...
   - Ну ты и лежишь, картину пиши... Илона, ты худощавая, стройная, и твои бёдра шире талии вдвое...
   Выглянула из себя, тайной мышкой, переворачиваясь на спину и ноги сгибая в коленях, подтягивая выше, желая плотнее, плотнее прижатости снизу и вхождения в себя сейчасного...
   - Не торопись, нужнейший мой?
   - Тесно... в тебе на глубине, обхватившей... теперь не приснилось... Укрыть?
   - Не от холода дрожу... треп... трепетание для тебя...
  
   9
   Мотанув на сторону спело-пшеничные волосы до лопаток, села на край замученной постели.
   - Ты в ванну первым? Мне сходить?
   - Не иди. Пускай пахнет этим, чего произошло.
   - Тогда... Тогда шампанское в постель! Немедленно шампанское в постель!
   - И коньяк за шампанским, лимоны я тоже купил! Пойду, нарежу!
   - Голым? - развела руки.
   - Сейчас шкаф на себя надену. И ты не одевайся, телом твоим любоваться хочу. Ты как не двинешься - опять другая!
   - Сто лет с себя сбросила, - сказала перед открытым холодильником, доставая нужное на стол. Поворачиваясь белой голостью тела. - Кто такое закручивание придумал, не заменимое? Полностью освобождающее от ненужной тяжести?
   - Природа нас такими родила, кроме её некому.
   - Не знаю, как другие женщины терпят, мне без такого взвыть - самый раз. И всякий-разный близко не нужен, без моего чувства, отсутствующего. Праздник!
   И звякнулись фужерами с шампанским.
   - Перенесём на столик к кровати и будем валяться?
   - Вперёд, как тебе, женщине, желаемо.
   - А тебе, мужчина, какой сильно-сильно требуется видеть меня? - сильно захотела узнать, стоя возле кровати.
   - Почти одетой.
   - Не поняла, почти - это во что?
   - Поясок на пояснице, прозрачные чулки и резинки лентами от пояска к чулкам.
   Вошла такой, из другой комнаты, замотав коленками и задвигав бёдрами, плечами под негромкую плавную музыку. Повернулась к зеркалу перед кроватью, причёсывая смытые спело-пшеничные волосы. Взяла другую расчёску, повернулась, показывая, и расчесала, раздвоила на стороны волосы под животом.
   - Илона, ты перед зеркала стояла - ну и зад у тебя, вдвое шире талии, - обнял сзади присевшую на подставленные колени, забирая подтяжелённые груди в ширину ладоней, не задавливая нежное. - Придётся мне срочно стать скульптором и тебя вылепить, начиная с зада. Правильно, для красивой женщины показывать свою естественную красоту - нужнейшая потребность.
   - Тынды-рынды, Тынды-рынды, - подскочила, подпрыгивая и пробуя крутить задом. - Завидуешь сам себе? Ой, как славненько! Я такой, между прочим, ни перед кем не ходила и не скакала. Расскажи мне, мужчина, ну какой я выгляжу со стороны, твоим восприятием?
   - Без слов понимай, - медленно подошёл, медленно приопустил на колени, медленно прогладил спину до самой шеи, медленно принуждая опуститься лицом на ковёр между согнутых рук, стоять так, треугольно, медленно раздвинул половины расширенного зада и под ним половинки затяжелевшего входа в нужнейшее, медленно приставил и за обе половины зада потянул на себя, соединяя в единое.
   Женщина встрепенулась, не вырываясь, всрапнула кобылой под жеребцом, заржавшим яростно, затихла, воспринимая внимательнейшее... немного надвигаясь расширенными половинами зада, улавливая, прижимаясь навстречно... не пугаясь глубинности утопившего в согласном подбуркивании, подстанывании от сладчайшего без кофе и шоколада... сливаясь, сливаясь в одно сущее...
   Забилась, заорала через заткнутый мужской ладонью рот.
   Рухнули на сторону, потеряв и пол, и потолок, и чего-то отстукивающие часы, и постороннее остальное...
   Выплыла, откуда-то.
   - Я думала, одна моя подруга врёт, и так не бывает... - Если ты, Андрей, и свои дела жизненные делаешь, как сегодня со мной... кто ты? Не отвечай, постепенно покажешь... Ой, вытекает. Мне опять в ванну не идти, не смывать?
   - Правильно запомнила. Запах женщины самый лучший, самый настоящий.
   - Твой тоже мне нравится, запах... Лежим на полу, прижимаюсь, обнимаешь и никуда в сторону... Звёздочки сверкали и сверкают...
  
   10
   Илона украсилась белым брючным костюмом, внимательно причесалась, взяла белую сумочку, и пошли гулять в любую сторону города, по Солнцу.
   - Какие-то дураки пишут, не возвращайтесь в места юности, в них одни разочарования. Вот общежитие, в нём было весело жить. Я вкалывал рабочим, общага в пять этажей, два мужских, три женских, жили и учительницы, и много инженеров со всех республик Союза, мне нравилось разговаривать с образованными, мыслящими. Они мне и растолковали, надо уехать отсюда, где нет ни одного института, и учиться в Москве, в Ленинграде, я несколько раз ездил в отпуска в Москву. Ни одного знакомого, денег на гостиницы нет, ночевал, летом, на скамейках. Зато днём бродил по разным музеям, Исторический на Красной площади изучал несколько дней. Я сюда попал по направлению, после ремесленного училища. Илона, как ты с прибалтийским именем оказалась в азиатской пустыне?
   - Родители меня здесь родили. Глубже посмотреть - нашего деда и бабушку при сталинщине насильно доставили сюда как врагов народа, в скотском ледяном вагоне. В лагерь врагов народа. Они рабами строили дома в городе и цеха на комбинате металлов. Им не разрешали уезжать из города и совсем, и в отпуска, паспортов не имели. Рабство их дотянулось до самых брежневских лет правления.
   - И ты ненавидишь советскую власть?
   - Я ненавижу подлецов, правящих страной СССР, врущих о достижениях ради хорошей жизни людей и делавших наоборот.
   - На Родине предков была?
   - Да, там нежно. Литва, Латвия, совсем рядом. Длинный берег моря, Юрмала. Пришла на берег первый раз, потрогала воду, села на песок и заплакала. Плакала по всем своим бабушкам, дедушкам, по маме, папе, родные места не предававших...
   Погладил. Молча. По плечу.
   - Страна у нас, история... Как ни спросишь человека - натыкаешься на жуткое. Мой дед тоже погиб в сталинском лагере. Вспомнили ему в тридцать седьмом, до семнадцатого года имел выездных лошадей. Вся вина, и гибель в лагере. Всё. В эту сторону больше, пока, не разговариваем.
   И в двадцать первом веке люди торговали на улице, напротив гастронома, с ящиков, помидорами, укропом, редиской, огурцами, старыми вещами. С громадного плаката над ними очередной начальник с улыбкой обещал всеобщее счастье, написанное цитатой какого-то его выступления, без указания, с какого числа и года счастье начнётся. До него коммунисты, правящие, год указывали...
   - Андрей, - оглянулась на него удовольствием глаз, пошли на рыночек? Купим свежую баранину, я умею готовить бараньи рёбрышки с луком, бульоном, свежем картофелем и зеленью.
   - Рассказала - готов слопать кастрюлю.
   - И затем меня?
   - Обязательно.
   - Ты за что по нашей звезде танком прокатился? Звезда на моём магазине рекламой зарабатывает, и на других магазинах, звонила, обрыдалась с жалобами. Город маленький, жизнь на виду...
   - Звонил ей из Москвы, попросил найти для моей работы статистику по городу за последние десять лет. Человеком надо быть, вообще-то... Нахамила мне, я местная звезда, что вы предлагаете глупость, работа стоит полторы тысячи долларов. Работу сделал за два дня, собрал в архиве необходимое. А тут подвернулась, на интервью со мной заработать придумала, я ей и объяснил, какой погода бывает в конце мая.
   - Почему она говорит, ты её любовник?
   - Мне было девятнадцать лет, вдруг в этом городе мне же и рассказали, у меня трое внебрачных детей. А мне было не до девочек, работал и по вечерам учился. Так оскорбило враньё, долго думал, почему люди такие жестокие?
   - На дураков внимание обращать зачем, Андрей? Даже погордиться не дал повода. Сейчас бы я забрала нос, ура, у звезды любовника отбила!
   - Нам и без дурочек замечательно. Зачем пушки стоят на постаменте?
   - Не знаю. Город от войны сорок первого за много тысяч километров. У нас и танк стоит, и самолёт. Нет других значительных событий - придумали.
   - Сталинский вагон, окрученный колючей проволокой, не поставили?
   - Мы договорились в такую сторону не беседовать.
   - Илона, ты замужем не была? - резко переменился.
   - Была.
   - Когда?
   - Вчера.
   - За кем?
   - Не помнишь? За тобой.
   - Шуточки... Едва на тротуар не рухнул.
   - Я не позволю, - прижалась всем боком, плотно. - Ты... ты...
   Не смогла говорить.
   - Ты... У нас не Москва, у нас на улицах не целуются!- оглянулась смешно.
   - А у нас не от прохожих зависит, от личных желаний! Ты красивая, ты элегантная, ты своя, ну как - не целовать, Илона?
   - Всегда делай своё, - улыбнулась раскрытостью душевной... покраснев тонкими обводами лица жаром добавленным...
   - Раз ты мне приснилась на горе, священной для местного исторического населения из века в век, от самого начала жизни...
   Началом новым...
  
   11
   Ты помнишь, мы там жили? Начинали жить?
   Проснулся летним утром - да одно раздражение от мыслей, - в какую сторону жить? Кому я вообще нужен? Мне разве нужен кто-то? И присутствовать в мире - для чего?
   Не уныние. Понимание. Я никто, я никому не нужен, мне никто не нужен, и надо, разве, кем-нибудь значительным становится в этом, что называется жизнь с содержанием - да жить я не хочу?
   Почему? Потому что. Попробуй самому себе объяснить - тут и закончишься присутствием во времени жизни.
   Пошёл тогда рабочим по главной улице, глаза бы её не видели. И весь город, не умеющий объяснить. Тёплый, солнечный, не нужный.
   Школьницы в белых блузках, синих юбочках, школьники в белых рубашках, серых брюках, какой-то праздник? Идут колоннами, из динамиков начальница горкома комсомола призывает к "дорогам, они все открыты для вас", орёт, не думая о своём вранье...
   Прооралась. Школьникам с грохотом на всю площадь сказали разойтись. Как солдатам в кино.
   Площадь пустела. Нужно и самому шагать дальше.
   Думать - тоже дальше.
   Затылком увидел, кто-то идёт позади и внимательно смотрит.
   Оглянулся. Одна из школьниц.
   С глазами не глупыми.
   До перекрёстка. Может, она живёт в этой стороне.
   В азиатском городе посреди пустыни были протянуты трубы вдоль тротуаров, для полива коротких деревьев, журчала вода.
   До второго перекрёстка.
   Возле третьего позади - никого.
   Школьница пошла обратно, как-то понуро.
   Развернулся, не торопился и почти догнал.
   Синяя юбочка вправо-влево, вправо-влево, отражениями колебаний шагов... колебаниями на всяком шаге...
   Продольные вертикальные тугости с обратных сторон коленок секундно напрягаются, за шагом вперёд исчезают...
   Оглянулась, и ничего.
   Город почти заканчивался, хилыми старыми домами.
   Возле скучного входа с открытой старой дверью школьница оглянулась, и зашла.
   Идти назад? А что ещё делать?
   Что случилось?
   Случилось... случилось... она, девушка, почему-то за мной шла?
   - Ты там была? - спросил Илону.
   - Запомнил?
   - Так поразительно сошлось через времена...
   - Тили-мили, тили-мили, ничего вы не забыли, - отшутилась.
   На новом поле времени... перелистнув года...
   - Ты тогда ко мне не подошёл, не познакомился...
   - Я стеснялся.
   ..Тот же потолок той же квартиры, ставший потолком двадцать первого века...
  

Конец первой части. 14.10.2017 год

  
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  
   12
   Ты стоишь и смотришь на коричневую землю. В ней длинноватая, широкая щель. Кто-то приказал щель засыпать. Подъезжает тяжёлый самосвал, сваливает из кузова. Всё ссыпается в глубину, исчезает.
   Ты оказываешься в глубине. Смотришь наверх, на щель. В неё сваливают привозимую землю.
   Никогда не засыпят, напрасным заняты, - понимаешь ты, видя отсюда, из бездны, толщину земли на собой метров в двести, а вокруг себя громаднейшее подземелье, протянутое во все стороны, по высоте такое - любой город запросто уместится, и в подземелье тебе легко видно в любую сторону, пространство вокруг коричневатое и просветлённое без солнечного доставания сюда и без электричества...
   Ты спокойно понимаешь... постепенно и спокойно понимаешь, - вот это власть, вот это оружие, сила, втекающая в тебя скопленным за века, - вот это власть, когда тебе без слов рассказывают понятно: ты можешь делать всё, что хочешь, и - как хочешь, и не нужны тебе котлы с кипящей смолой, не нужна брехливая ерунда лжецов, ложью подлящихся и жизнь подлящих, не нужны бомбы и самолёты, пушки и корабли, ракеты с атомным погублением жизни, - делай силой земли, прошедшей через тебя и в тебе скопленной...
   Ты ходишь по подземелью, вложив руки в карманы лёгкого плаща. Появляются помощники, без пришибленности холопством в глазах, без подхалимства. Спокойные помощники.
   Долго же я ждал такого, думаешь, проходя среди помощников и среди них останавливаясь...
   - С кого нам начинать?
   - Подождите, подумать необходимо и вспомнить за разные года и времена...
   Не торопятся, и не уходят. Свои помощники, по настроению, не предадут. Таким ни денег, ни личных яхт на морях не надо.
   Правда впереди и всегда. Для таких.
   Самосвалы с поверхности земли сыпят строительный мусор. Бетонные блоки, толстые плиты, доски, всякий хлам. Всё превращается в тихие, белые и здесь снежинки, не долетающие, не мешающие.
   - Пить хочу. Поставим стол?
   Появляется ровная площадка, стол с графинами родниковой воды. Спокойно наливаешь воду в стакан, спокойно размышляешь...
   Помощники ходят за тобой. Твоя должность - думать.
   - Давайте первого. Фамилию сами знаете.
   Появляется, сразу, среди помощников.
   - Я не виноват! Я не убивал! Я не виноват, сейчас докажу!
   - Что я ним сделать?
   - Напустите ему в мозги червей, пусть съедают его живым. Пусть валяется, а орать не смеет. Тварь вонючая. Таких предателей, как он, бояр Пётр первый приказывал из могил доставать и четвертовать.
   Сделали.
   - Шестерых, кто занимался оболганием.
   Появились, из коричневой воздушности. Считавшие себя вершителями судеб следователи, судьи, прокуроры.
   - Я согласен пройти через законный суд, а я согласен на суд по нашему уголовному кодексу, а я...
   - С ними что сделать?
   Походил, посмотрел на перепуганных, на связанных между собой не верёвками, - ложью.
   - Порвите каждому кишки и отбросьте от нас подальше, умрут сами. Помучаются, может, кто-то просветлится и прощения попросит?
   Снежинками долетали бывшие камни тяжеленные...
   - Всех, кто мне врал, сюда. Не по мелочи, о существенном. Врал с самых лет юности.
   - Расстрелять?
   - При расстреле не больно, боль почувствоваться не успевает. Оторвите каждому по одной руке, оставим им время подумать о прошлом, посожалеть. Почувствовать, а вот не стоило врать...
   Ходишь, думаешь. Припоминаешь.
   - Гадивших всем моим друзьям, за всю мою взрослую, разумную жизнь.
   Небольшая толпа появилась. То ли придурков, то ли злых по сути своей.
   - Мы больше не будем...
   - Знаю, больше не будете.
   - С ними нам - как?
   - Самосвалы, видите, подъезжают, сваливают хлам? Переместите их под сыпящееся сверху, пусть - кому что достанется. Кому бетонная плита, кому задохнуться от кучи мелкой пыли. Проверьте, чтобы сдыхали не сразу, постепенно, и чтобы передохли - все.
   Долгая жизнь. Долгая. Долго ждать пришлось, и собирать в преисподнюю всех...
   - Убившего мою маму за сумочку с деньгами. Там и было денег - на хлеб.
   - Так он давно на том свете?
   - Достаньте и оттуда.
   Достали. В прогнивших лохмотьях.
   - Я не понял! Я заново живым стал?
   - Ты заново казнён будешь. Сделайте с падалью так: пусть его лёгкие до самой задницы внутри его провалятся и пусть заорётся от боли, но подохнет медленно, примерно на четвёртые сутки.
   Исполнили, сразу.
   - Пойдёмте к столу, посидим на стульях? Мы ведь не спешим, мы ведь десятилетиями, все свои жизни о праведном мечтали, о расправе со всеми мразями, и власти нашей, для казней справедливых.
   Снежинками опускается бывшее предметным, пылью - бывшие сволочи... В стороне опускаются в преисподнюю. В стороне от стола с чистой водой в графинах...
   Мысль подсказали.
   - Когда закончим, надо проверить. От хороших людей останки остаются, от мразей здесь чтобы и пыль не сдунулась. Вам, моим самым верным, казнить не тяжело?
   - Дело праведное. Мы не убиваем, мы будущее поколение от передачи гадкого избавляем. Не палачи мы, - праведники.
   - По убившему моего сына поправьте. Сдыхать должен может полгода, может год, черви живым сгрызать могут и медленно? Червей поместите и под кожу, пускай сам себя раздирает, быстро без кожи останется. И по убийце моей мамы поправьте, тоже так и тоже на год.
   - Исполнено.
   - Ну, так - правильнее.
   - Кого теперь?
   - Предавших мою страну. Вместе с обворовавшими мою страну.
   - Их слишком много.
   - Уместятся, преисподняя в веках бесконечна. Нашу историю вы знаете, до последней гниды никого не пропустите.
   - Суровый вы сегодня.
   - Настоящий. Каким и потребовалось быть. С наворовавших сначала вернуть всё украденное, от предателей и возвращать нечего. Всех наделить гниением заживо без возможности излечения. Пусть на всех них кожа гнилью лопается и не заживает.
   Потянулась, потянулась гомонящая толпа, потянулась мимо стола, пробуя протянуть руки к чистой, ключевой живой воде...
   Не дотягивались.
   Потому что живое - живым.
   Мёртвое - мёртвым.
   По праведности.
   И не основное, что некоторые, сновавшие по жизни вроде бы живыми, на самом деле сновали и гадили мёртвыми.
   Душами и разумениями.
   Как и совестями.
   - Идите, идите. Мёртвая вода для вас впереди. Настоящая, гнилая. Припоминайте русские народные сказки.
  
   13
   Серые, неспешные, длинные балтийские воды неспешно натекали, натекали на сероватый песок, выравниваясь, становясь совсем плоскими перед последними краями своей надавленности, останавливались, начинали неспешно отплывать назад, в море, смешиваясь с сероватым небом Юрмалы далеко, далеко...
   Шли, медленно, вдоль волн.
   - Эмма Густавовна закормила нас завтраками, вкусно готовит... Андрей, ты почему стараешься не останавливаться в гостиницах, находить, где снять квартиру или комнату?
   - Свобода нравится. В гостиницах записывают в компьютер и на видеокамеры, а мы не арестанты, уходишь - отдавай ключи, того нельзя, этого, - я лучше в стороне, и пусть никто не диктует. Договорились с хозяевами, видишь, как отдыхаем? Завтрак - когда вылезем из постели, обеды и ужины домашние, и отношения вежливые, тебе подходит? В стороне надо мне жить от любопытных, кто ты, зачем здесь?
   - Ян Карлович мне тоже нравится, - пожилые, добрые люди, заботливые. Упрашивают меня кушай, кушай, да не привыкла я столько!
   - А приятные человеческие отношения?
   - Да что ты, удивляюсь, среди распада жизни, доброй раньше, где-то сохранились... Мы ведь живём в концлагере, не ограниченном колючей проволокой с электрическим током в ней, устроенным иначе. Магазины, банки, аэропорты, вокзалы, гостиницы, дома с чиновниками, подъезды жилых домов, кафе, рестораны, бани - везде за нами подсматривают камеры. Начиная с улиц. Записывают любое движение.
   Интернет - то же самое.
   Для писателя самое лучшее - бумага и авторучка, пишущая машинка, не передающая наблюдающим каждую букву. Доехали до предела подозрительности. Самое лучшее не обращать внимания, жить, как считаешь нужным. И обходить их мерзости, наблюдающих, пытающихся руководить поведением каждого человека. Вот мы идём по пляжу, вроде свобода, а где-нибудь на деревьях опять камеры. Ну и чёрт с ними, всегда можно вывернуть в неожиданную сторону.
   Илона, одного иностранца наша разведка в гостинице отсняла на фото, его выкрутасы с проституткой. Предъявила ему материалы, или будете делать, что мы скажем, или передадим материалы вашей жене, скандал у вас с ней будет до развода. Он расхохотался и в ответ - а моей жене сильно нравится разглядывать мой секс с другими женщинами, спасибо за подарок. И что сделаешь с неожиданным поведением человека? Птичка, человек. Родник неизвестности. Куда хочу - в ту сторону лечу, и пошли вы со своими камерами и наблюдениями с космических спутников...
   На берегу стоял пожилой задумчивый мужчина, один, смотрел и смотрел в сторону морского горизонта. Сидящие на скамейках бабушки его не трогали.
   Тихая, тихая Юрмала, никакие столицы не нужны, с глупостями суеты напрасной...
   Тщеславий пустых, без умственных основ, основ редкого таланта... Негустой лес справа, повыше песков пляжа...
   - Я тоже хочу быть сосной. Стояла бы здесь, слушала запах моря... Мы поплаваем в Балтике?
   - Тебе после азиатской пустыни вода может показаться холодной.
   - А я - хочу! - притопнула песок.
   Посмотрел, приулыбнувшись, стянул с себя свободный свитер.
   - Я в воде Балтики дотрагиваюсь до всех своих предков, вода сохраняет память о них, ты не знал?
   Плавали, сначала продолжительно пройдя по мелкоте.
   Шли назад, обсыхая, неся одежду в руках.
   - Илончик, среди горбачёвщины в город, где я жил тогда, приехала делегация из Риги, на фестиваль культуры. С ними познакомился, журналистами, пригласил к себе домой. Вечером пришли компанией, вместе с бальзамом, неожиданным мне элегантном подарком. Сидели до двух ночи, говорили о истории нашей страны.
   И такое кино. Они извещают, есть в стране редкая книга, описание сталинского суда над Ягодой и остальными, с чего начинался 37 год. Мы не знаем, где найти.
   Беру её с полки и говорю: увозите на время, тут много страниц, отксерите у себя спокойно, - тогда компьютеры едва начинались, в Риге позже первый раз увидел. Поразились. Спросили, а вы не боитесь дать нам уникальное издание, подлинник? Нет, надо доверять людям.
   Через месяц прилетел в Ригу. Позвонил. Остановился жить у заместителя редактора журнала "Родник", с ним подружились ранее и болтали сутками. Привезли мне книгу, благодарили и благодарили, себе они копию сделали и переплели. Позвали в гости, мы на другой день приехали в небольшой дом с двориком. Сидели весь вечер, с журналистами, пили слабое вино, говорили. Такие добрые, хорошие латышские журналисты...
   В Доме печати покупаю газету, пожилая киоскерша говорит: у нас надо говорить на латышском. Я - извините, приехал сюда к друзьям на несколько дней. В ответ - тогда вы меня извините.
   И никогда я в Риге не знал ненавидевших нормальных русских.
   Пока там был, случайно познакомился с молодым поэтом и уговорил друга своего, заместителя редактора журнала, напечатать его стихи. Через месяц напечатали, автор поблагодарил письмом и очень удивился, что получилось. И я за ним удивился и обрадовался.
   Резко потянуло узнать Юрмалу, в Риге взял такси и примчался. Иду по дорожке возле гостиницы, из-за угла навстречу выходит известнейший Народный артист СССР Владислав Стржельчик. В костюме тройка, с бабочкой и зонтом, звезда Героя Социалистического труда на пиджаке. Глазами внимательно мне - вы кто? Да просто человек, отвечаю глазами.
   А в Юрмале тогда вкусные бутерброды продавали везде - чёрный хлеб и поверх форель... Как нравилось...
   - Мы их найдём?
   - Да конечно. Или Эмму Густавовну попросим сделать, купим заранее форель. Человеком надо быть, и всюду появятся друзья. А у тебя кожа гусиная, одевайся, Илончик?
   - Всё равно... балтийская прохлада нравится.
   - Чего-то здесь ты расцветнее стала, чем в азиатской пустыне.
   - А умею! - крутанула коленкой и резко отогнутым бедром.
   Остановил, твёрдо взяв за руку выше ладони.
   И наполнением глаз только для неё...
  
   14
   Свои люди, Андрей Стонков и Илона Стонкова, спали в комнатке в Юрмале и одновременно присутствовали где-то, среди редчайшего...
   - Где Австралия или Китай?
   - Без разницы, всё равно вся земля там, внизу...
   Шли по широкому мосту, висящему в пространстве невидимо, на каких опорах. Может, на самом времени...
   По сторонам не двигался настораживающий туман, похожий на ежедневный туман жизни среди людей, из него виднелись несколькими верхними этажами высотные здания. И сразу над туманом протягивались облака.
   На широком мосту в два ряда стояли легковые автомашины, бьюики и форды, кадиллаки, понтиаки, хаммеры, роллс-ройсы, порше, мерседессы, все давние, потускневшие красками кузовов.
   И блестящие лаком, сделанные вчера.
   Придумывались, делались, ехали, ехали, до тупика доехали...
   Шли между ними, тихими без шоферов.
   Впереди широкий мост освободился и от машин, пустел широтой свободы. На самом мосту туман не мутнел перед лицами.
   Прошли под крыльями военного реактивного истребителя, с подвешенными длинными боевыми ракетами, уничтожителями самой жизни.
   - Андрей, видишь, мост обрезан, заканчивается. Чего перед ним?
   - Мир. Скоро появится восходом Солнце, мир обнажится, под растаявшим туманом.
   - А почему не прозрачный туман?
   - Обычное разделение между плохим и хорошим. Слой. Хорошее наверху, вокруг нас. Хорошее должно отдохнуть от плохого. Есть пределы, закрытые для плохого.
   - Цок, цок, цок, цок, - не торопливо переставляла Илона ноги, вызванивая высокими каблуками туфель.
   - Для нас, в душевности между нами, есть пределы, тоже закрытые для плохого?
   - Илона, ты предел, всем своим содержанием. Надеюсь, и я, для тебя.
   - Нравится тебя спрашивать, ответы знаешь.
   - Ну, буквы выучил... давно...
   - Зачем они тебе? Глянешь - без произношения слогов и слов понимаю. Мост - обрыв ни во что?
   - Да, почему-то обрезан поперечно. Висит в туманах. Как остальная жизнь, внизу. Мы заступать за его край не станем. Не бойся.
   Сели на самом крае, побыли над вечностью происходящего под туманом, в глубине. Поболтали ногами, как с помоста над речкой.
   - Андрей, тебе не страшно?
   - Вниз никогда не страшно. Страшно рваться в высоту. Или медленно, по ступеньке, но в высоту. Вниз понятно, гибель. А в высоте - крылья, достижения не бывшего ни для кого.
   Спокойно пошли назад, и между разных пустых машин.
   - Снилось перед самым просыпанием? Не знаю, без разницы...
   ...Тесная постель. Прижатое тёплое тело.
   Своей. Всегда.
   И хорошо...
  
  
   15
   Подсогнув высокую голую ногу и коленом её прикрывая левую, стоя на песке, в тонких, ленточно-узких на бёдрах плавках, мужской рубашке, завязанной узлом под грудями, подперев себя в бок рукой и второй, сжатой в кулачёк, молодая женщина с надуваемыми на лицо ветром спело-пшеничными волосами, немного перебаламучеными, смотрела направо тревожными, тревогой расширенными глазами.
   Думающими.
   Солнце и вызолачивало, и оттеняло немного лоб и щёку, близкую к нему, сжатые пальцы кулачка сверху, яркую овальность, выставленность на сторону бедра, изогнутую посередине живота вертикальную впадину, протянутую и пониже пупка, две впадины по сторонам живота, утекающие в верхнее начало плавок...
   Смотрела направо. Неся в руке рубашку, Стонков подходил слева, рассматривая нужную, тревожную, свою.
   Увидела, на не более двух шагов.
   - Ты откуда взялся? - сразу потребовала ясности, - я жду, передёргиваюсь, ты почему появился с другой стороны!? Кто Иван Иваныч твой, почему из-за него меня оставил одну!? Одну оставить на пляже, среди разных чужих?
   - Ты солнечным ветром пахнешь, - прижался носом к волосам, солнечным ветром и горьковатой балтийской водой, натекающей к нам...
   - Не заговаривай мне зубы, - сказала так, как все говорили в том, азиатском городке.
   - Илона, осерчай заново: яростная ты сильнее красивишься, я тебя сфотографирую.
   - Кто твой Иван Иваныч с сильным латышским акцентом? Иван Иванычи в новых белых сорочках и цветных галстуках-бабочках не появляются!
   - Мой знакомый, живёт в пригороде Риги. Приехал поговорить со мной, давно не виделись.
   - Меня познакомил и зафутболил на пляж? Я от тебя отделимой становится не хочу.
   - Ну, что тебе слушать разговор на тему, почему и как уничтожили знаменитый рижский завод радиоаппаратуры, выпускавший лучшую в СССР продукцию, почему уничтожили завод автомобильный, и в какой сейчас реальности экономика Латвии? Мы походили по парку, побеседовали, не пугайся, издали я всё время тебя видел. Мне нравится разговаривать в стороне от людей, собеседники становятся доверчивее.
   - Ты разведчик?
   - Да, разведчик будущего, только не работаю на какую-нибудь разведку. Я занимаюсь творчеством, а в творчестве виднее, чем из любых секретных документов. Творчество всегда тонкий синтез, затем анализ и на краю - выводы.
   - Стонков, ты - моя часть, я с тобой всегда хочу быть, ты оставил меня одинокой на два часа! Где тебя искать? Куда тут идти?
   - Пахнешь солнечным ветром и соснами... Не обижайся, привычка быть одному, привык - никто не ждёт, обычно... Очень удивила. Запомнил, не повторю. Забудь.
   - Простила, поняла, - покрутила пальцами ноги в песке, глядя в песок. И - подняла глаза. Своими втекая в свои, с противоположными объединяясь.
   - Илона, ты в Риге была?
   - Нет, конечно. В Джамбуле была, в Токмаке была - Азия...
   - Отсюда на такси всего полчаса. Обедаем, быстро собираемся, ночуем в Риге. Утром домой, в Москву.
  
  
  
   16
   Под мягкой чернотой балтийского вечернего неба солнечно высвечивались стены старинных домов Риги, - ставший вечным для города ноктюрн, написанный в прошлом веке, выливался из больших динамиков, - изгибаясь, наклоняясь и вращаясь вокруг себя, в мелодии ноктюрна рядом со стеной солнечной танцевала девушка, её снимали сразу два кинооператора.
   - Поступь гулких столетий, - повторил Стонков. - Слышу века, но ты от меня далека...
   - Не правильно, - турнула Илона под бок, - плохой ученик. Надо петь: слышу века, и рядом с твоею рука... Постоим тихо? Сейчас про нас споют куплет.
   - Ночью мое сердце крылато,
   Верю, не забудешь меня ты.
   Время придет -- по улочкам Риги вдвоём
   Вновь мы пройдем навстречу рассвету.
   - Моё сердце крылато, - тихо-тихо повторила Илона...
   По тёплым улицам рижского вечера гуляло много людей, и молодых, и старых, с тростями. Шли, среди них...
   Не зная никаких молитв, Илона подняла руки, ладонями, телом, щекой прижалась к кирпичной древности Домского собора, шептала, шептала за всех своих прежних родных, увезённых в скотских вагонах из Прибалтики, погибших в лагерях сталинщины среди пустой, голодной, смертельной для живого пустыни, за всех родственников на чужой земле и похороненных, и живущих, и просила хорошего, слетающего на своего нового, не отделимого человека.
   Оставляя, на древности столетий стены слезинки...
   - Как же мне быть? Жизнь постоянно рушится, люди постоянно гибнут... убереги, убереги... если погибель - я первая, я не переживу гибели его, его и убереги...
   - Илон... Илона... Илончике... Илончик... Тише, тише, вернись ко мне... ты меня различаешь...
   Прижалась, влагой вечности к плечу...
   - У... у нас Андрей страна... не знаешь, где шагнёшь и душу разорвёт в дым... и душу собирай из воздуха... с такой нашей историей...
   - Тише, тише, - полил из бутылки воду себе на руку и намочил её лицо, снова намочил... Кивнула, спасибо не умея сейчас выговорить.
   - Я ноктюрн о Риге знаю сто лет.
   - А тебе сейчас сколько?
   - Тысяча сто.
   - Тогда мне - тысяча сто десять. Пойдём, посидим, Илончике.
   - Какое-то новое имя у меня?
   - Да, только для меня, от меня, то есть.
   - Спасибо...
   Стояли столики, на улице, возле маленького кафе. Сели здесь, среди вечернего народа.
   Официант принёс кофе, шоколад, яблоки, коньяк ниже половины широкого бокала и рюмку, для Илоны, настоящего рижского бальзама. Вежливо поблагодарил за деньги не только для кафе, но и для него.
   Пахло водой близкой реки Даугавы.
   - Можно, я бальзам в кофе добавлю? В первый раз его вижу, читала, добавляют? В азиатской стороне рижского бальзама не бывает.
   - Да, и так, и глоток бальзама - за ним кофе, попробуй, и шоколад.
   - Андрей, ты хорошо знаешь весь центр старинного города...
   - Я сюда приехал впервые среди горбачёвщины. Как молодой писатель. Тут писатели, молодые, сделали с нуля литературный журнал "Родник", он сразу по известности обогнал все московские и питерские, в нём не печатали официальную литературную жеванину. Мои коллеги опубликовали рассказ, невозможный для печати в России, я и приехал с ними познакомиться. Пешком по всему городу ходил, в редакции журнала сидели, беседовали, как найти новое направление в художественной литературе. Хотя обговаривали, вообще-то, нами найденное. Пешком на ту сторону нравилось ходить по новому мосту через Даугаву. Да я всякий новый город узнаю для себя только ногами. Рижский тот старт оказался для меня с продолжением, напечатанное здесь сами нашли иностранцы, разыскали меня, спросили, можно ли, перевели на два языка и опубликовали в двух странах. Благодарность моя к Риге - навсегда.
   - Ты писатель? Напиши про меня, прямо сейчас? Вот, на салфетке, она бумажная.
   Подвинул к себе и написал.
   Прочитала вслух, - Илона хорошая.
   - Молодец, впервые обо мне написал писатель и сразу такое... Я сохраню, - улыбнулась, прикрылась другой рукой и засунула, под блузкой, в чашечку лифчика.
   - Стеснительная...
   - А то? Мы среди народа...
   - Самую короткую мою рукопись не выронишь?
   - С горизонтальной не соскользнёт, как думаешь?
   - Илончик, улыбаться начала - и мне хорошо.
   Мимо проехали подростки, на велосипедах. И девушка провела пуделёчка, коричневого. Со стены над входом в кафе, кремовой по цвету, смотрели скульптуры, древние, высеченные из белого камня. Матового, не из мрамора.
   - И что ты, мой, хитро подумал?
   - Рюмка на твоей груди устоит?
   - Попробуем в другом месте.
   - Нет, не будем. Я плохо пошутил.
   - Ночью, моё сердце крылато... Молодец, кто написал. Чего бы мы делали без поэтов и писателей? Читали бы ценники в магазинах? Нет-нет, в сторону и подальше.
  
   Ночью умолкают все птицы.
   Ночью фонари лишь искрятся.
   Как же мне быть? Зарей фонари погасить?
   Будут светить далекие звезды.
  
   Ты, Андрей Стонков, не становись далёкой звездой. Сейчас сниму с себя поясок и привяжу к себе, будь близкой звездой. Да зачем звездой в понятии выпендриваться? Человеком, хватит - человеком.
   - Ла-ла-ла-а, - кто-то снова включил вальсовую мелодию ноктюрна, без певицы.
   Понял без слов, по глазам. Отошли от столика, на древних, древних округлых булыжниках улицы затанцевали, вдвоём, кружа, вальсируя тихо, воздушно, точно попадая в мелодию...
   И ещё подходили пары.
   Запоминать мелодию через танец собою и навсегда.
   Немного в стороне проехала настоящая карета с гнедыми лошадями впереди...
  
   17
   - Почему постоянная жизнь вокруг нас ужасна, страшна, без присутствия уверенности и надёжности, без радости, а ты пишешь совершенно постороннее? И ты писать умеешь, ты пишешь хорошо. Закрутишь главу - самой так жить хочется.
   - Илона, ты пробовала отключить дождь? Ветер? Я тоже знаю, явление природы не отключаемо. И замечательно, людям очень многое невозможно доверять. Творческий человек тоже не отключаем, как природой определён - в ту сторону, и с той творческой природной заданностью творит.
   И - ответ на твой вопрос, давно обдуманный мною. Я пишу то - как должно быть. В стороне от существующего. Оно не постороннее, оно, гуманное, человеческое, должно быть. Я живу и делаю мне определённое дело с заданностью устройства гуманной человеческой среды. Когда-то она образуется. И пишу, как должно быть. Когда вокруг нас постоянно происходит противоположное. Научился его видеть, знать, и не трогать. Мы ведь не трогаем ядовитые грибы в лесу...
   А писатель... Писатель - тот же спутник Земли, и живёт, вращаясь надо всем, как спутник, надмирностью, одновременно вынужденный присутствовать в мире людей и жить человеком...
   Молчала, вникая.
   - Я поняла. Творцу его место не указывают.
   Выдохнул. Трудно.
   Подтверждением и согласием.
   Специальный водитель, везущий их в Москву на загустевшей автомобилями трассе, к столице приближающей, не поворачиваясь к задним сиденьям сказал, километров через сорок.
   - Извините, Андрей Андреевич, в разговор ваш добавить хочу. Правильно ваша супруга вас поняла.
   Начинался пригород.
   - Спасибо за точную отметку. Илона, у меня было поразительное, показавшее мне, впервые, мою нужность людям, нужность моего дела. Я приехал в Воронеж на конференцию литераторов. Мы после разных поездов собирались в редакции, ждали остальных. Пошли пообедать в близкую столовую. Стоим в очереди, знакомимся, кто из какого города, имена называем, фамилии. И мне сзади говорит молодой литератор: - "Можно, я пожму вашу руку?" "Почему?" "За ваше произведение, напечатанное в рижском литературном журнале". Я и не думал, насколько проникновенна искренность... Почувствовал себя неожиданно награждённым второй жизнью... творческой...
   У военных награды - блестящие предметы, у меня - искренность людей с нужностью им...
   - Так-то правильнее, - отозвался специальный водитель.
   - А знаете, чем мне нравится Москва? - сказала Илона раздумчиво и всем. - В нашем городе люди живут на чувстве человеческого достоинства. И - вежливые, все обращаются на вы, и, обычно, с желанием помочь. Может быть, высокий по значительности город быстро приучает к личной значительности? Я запомнила московское выражение: где в Москве ногти обстригут, в любой провинции руки выломают.
   Начались станции метро...
   - Но и среди хорошей Москвы надо уметь чувствовать барсуков, Илона.
   - Каких барсуков?
   - Наш водитель их хорошо чувствует. Мне было лет четырнадцать, я летом работал на сенокосе, вместе с другими мальчишками и взрослыми. Днём сказали поехать в поле, позвать трактористов на обед. Поехал верхом на коне. На обратном пути вижу - в траве изгибается след, кто-то убегает от меня, с чёрной спиной, на ней белые полосы. Догоняю - вдруг обернулся на меня зверь, по его позе и глазам понял - смертельная опасность. Вот из воздуха, от вида зверя образовалась смертельная опасность. Развернул коня, прискакал к нашим шалашам. Рассказал взрослым мужикам. Правильно сделал, говорят, что на него коня не направил, нападать не стал. Перед тобой был барсук. Он кидается и клыками мгновенно взрезает живот лошади, и ей смерть, ничем не спасти. Вот так, из воздуха и по виду морды зверька, по его глазам пришло, понял... Не почувствовал бы - так и жить с виной за гибель коня...
   - Все вежливые, улыбаются...
   - И ты будь всегда зеркальной, вежливой и улыбкой на улыбку. До бритвенных глаз, их мы поймём сразу. Скоро наш дом...
   - А вы до того барсуков видели? - уточнил специальный водитель.
   - На картинках. И не знал, чего мне взрослые мужики на сенокосе рассказали...
   - Барсук как выглядит?
   - Отлётность. Главное - отлётность, - прозвучало мимо ответа. - Ото всей ерунды, какой-то столицы неизвестно чего, по переменчивому содержанию...
   Отстранившись от мира плотного, сказал человек рядом.
   Илона настороженно повернулась, лицом к нему.
   Смотрел... мимо всех и всего...
   - Как в русской сказке. Пойдёшь направо - коня потеряешь, пойдёшь налево - сам сгинешь... - сказала всем.
  
   18
   - Ну, наконец мы в Москве, дома. Наша квартира, две комнаты, нам хватит. Давай сходу опустимся на землю и переговорим о бытовом.
   - Кухня где, Андрей?
   - Направо и прямо.
   - Поставлю чай, пошли, переговорим.
   - Илона, я не хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной просто так. Не поднимай брови, не пугайся. Я хочу, - стань моей женой? Не гражданской, ненавижу ложь, гражданской бывает сожительница. Женой. Стань?
   - Да, я согласна стать твоей женой.
   - Я - твоим настоящим мужем. Решаем просто и быстро. Я делаю тебе прописку в нашей квартире, без неё женитьбу не оформят, и сразу подаём заявление, расписываемся, - обнял... поцеловал...
   И Илона поцеловала, остатки переживания выдохнув...
   - Дальше. Свой магазин ты отдала в аренду сестре, правильно, те две твои квартиры в азиатском городке меня не интересуют. Хочешь, одну продай, а во второй мы иногда будем жить, где наше начиналось. Вдруг туда потянет поехать?
   - Я согласна. Муж мой, извини, ты здесь давно не был. Мне нужно две тряпки, сделать влажную уборку и проветрить. Одной пыль везде убрать, второй полы помыть. И сходить в магазин, у тебя холодильник пустой.
   - Тряпки в ванной. Магазины тут ты пока не знаешь, я пошёл за продуктами.
   Прошла по комнатам. Книжные полки от пола до потолка, во всю стену, заставленные книгами полностью. Письменный стол, компьютер, картины на стенах, фотографии, остальная нужная мебель, спальня с телевизором во второй комнате, шкаф для одежды...
   - Илона, вот на этой полке стоят мои книги.
   - Много, - погладила по корешкам. - Постепенно прочитаю.
   Достала своё из чемодана, быстро ополоснулась под душем, переоделась, в бытовое.
   Захозяйничала, убирая московскую летнюю пыль.
   Переживая с теплом в душе - только что предложили стать настоящей женой... только что согласилась - не глядя... и почему-то опять и опять хотелось повторения предложения, со всеми теми словами, со всеми теми повторениями выражений его лица, глаз, тоже тревожных, переживательных...
   Стонков вошёл в свою квартиру, оставил продукты на кухне, захотел положить ключи на привычное место, на тумбочку в большой комнате - перед ним, моя пол, двигалась в обе стороны расширенная нагнутостью тела, резко переходящая в узость талии широкая задом женщина, - женщина своя совсем, желаемая и этим, что - совсем... широкая двумя половинами задница, под прозрачными серыми трусиками... сдвинул резко ненужные в самой их узкозти над толстенькими длинноватыми протянутостями под лобком, ворвавшись рукой в полураздвинутость ног, туда, к должной быть на месте... врезался, в последней крайности направленный тонкими женскими пальцами где нужнее, потребнее, - Илона быстро отшвырнула мокрую тряпку в сторону, "я едва лицом на неё не упала", известила выхрапом, сдавлеными грудями оставаясь в лифчике, надвигаясь плотнее на ворвавшийся в тело её, взвинчивающий все скопленные желания до невозможности отличить пол от потолка, до задранности зада выше, притиснутее, успевая и шевелить им на стороны, чуть-чуть, чуть-чуть доползая до выкрика тишайшего, до писка удивления...
   Отошёл, чуть не зашатавшись.
   Перевернулась, сев задом на мокрый пол, разулыбалась недоверчивостью.
   - Такого нигде не видела и не знала... устроил... вот, устроил... В сексуальном кино показывают - гладят мужчина и женщина взаимно, всякими дотрагиваниями добиваются возбуждения... а ты... это же ошеломил...
   - Илончик, мой полы почаще? С такими движениями роскошности твоего зада дотрагиваниями возбуждаться некогда...
   Сидела и смеялась. Подошла, села на колени, прижалась - вся.
   - Припечатал... припечатала... мой... я - твоя...
   Краснела щеками, от неожиданного. И не стыдилась голой пойти в душ, обёрнутой полотенцем пройти на кухню, резать ветчину, поджаривать её с накрошенным мельчайше чесноком и заливать яйцами...
   - Андрей, - стукнула пальцами по дверям ванной, выходи, накормлю!
   На железном подоконнике за окном появились голуби. За форточку подбросили пластики хлеба и им, наконец снова дождавшимся.
   Хозяев. Своих друзей.
   - И чего только в жизни не бывает, продолжалась полуулыбкой Илона, - когда в жизни - по-настоящему, не как специально придумано для кино... У всех брачная ночь, у нас брачный день...
   - Илона, я же предупредил, решать и делать будем точно и быстро...
   - Ворвался твёрдо в тайные ворота неприступности, как бревном пробил совсем неожиданно, - обняла нежно, нежно, стоя вплотную и высказываясь полушепотом, - знал бы, как здорово чувствами ловить нужность тебе свою, захватчик мой...
   Языками перепутывались в поцелуйности, в поцелуйности неторопливой и настойчивой, упорной, кто чей язык сильнее перепобедит...
   - Нам бы в Юрмалу сейчас, в Ригу... Ты там такою разлепестилась...
   - Ну да, у тех, приютивших нас стариков, ночью лежу и страдаю, кроватью не скрипнуть... Нам бы сейчас на кровать, полы точно не высохли...
   Повёл впереди себя, держа с обеих боков на талию, намного уже бёдер ниже и зашевелившегося в шагах зада, располовиненного...
   - Знаешь, сколько лет я тосковала в одиночестве, без чего у нас, потому что с кем попало противно. Мы всегда так будем жить, немедленным исполнениями желаний?
   - Сегодня да, завтра днём мне работать...
   - А вечером или ночью снова да, утвердила, - переворачиваясь на постели потребностью врывавшегося в ворота крепости рассмотреть подробнее, потрогать, погладить неторопливо, только ею жить, нужностью такой, сейчас, сейчас же...
   Приподнялась, легла грудями на живот, на всего полностью, ножницами разнеся ноги на стороны, и со страхом, а так ли делаю, и надвигаясь сильнее вертикальными губами на губы ставшие поперечными, протянув пальцы и вертикальные медленно раскрыв, согласно, приглашательно, подсказкой из древней вечности... таинственной и для двоих, без посторонних...
   Поглаживая, покусывая зубами не осиротевший, ищущий встречи тоже... Прислушиваясь кожей, вздрагиваниями к разглаживаниям его руками половин расширившегося пружинного зада, к пронзительности языка в себе...
   - Ты такой... ты море, я в тебе плыву...
   - И меня достаёт солёная влажность в разделённых берегах...
   Запутывая волосами головы сильно, сильно нравящийся, пальцами протянутыми помогая распутать волосы те, густые, нижние...
   Пальцами перепутываясь с пальцами, притяжностью с притяжностью, медленным вхождением с медленной, медленной вначале встречаемостью...
   Затихшая окончательностью предельной, чистыми глазами посмотрела в глаза внимательнейше и сказала спокойно.
   - Я пропала. Я утонула в тебе. Без тебя мне - конец.
   - Не бойся. Выплывем, - положил ладони на обе щёки.
   Молчали.
  
   19
   Чего-то пожелав, обнажено встала медленно с постели, накинула на плечи прозрачный светловатый пеньюар без застёжек, короткий, всего до начала бёдер, прошла к широкому окну, подтянулась вверх на цыпочках, подняла руки на стороны, до самого верха, повернулась...
   - Кто бы меня спросил сейчас, счастье что? Мой ответ: с мужем не выходить неделю из квартиры.
   - Как переменчиво... Опустишься на колени и на локти - зад на треть шире поясницы, встанешь на ноги - как стягивается, горизонтально...
   - Сзади плоским не становится?
   - Да ты что? Нет-нет!
   - Я успокоилась и принесу нам чего-то вкусненького, надо когда-то и еду пробовать? Кофе сварю. Тебе задание - валяться и набираться сил, желаний для нового загона в обессиливания меня.
   Мужчина перешёл следом, на кухню. Сел и смотрел на всё, не скрываемое пониже обреза легчайшего пеньюарчика. На стоящей лицом к плите.
   - У тебя между половин зада, под ними, видно тёмные перепутанные волосы, притягивающие глядеть. Поневоле притягивают.
   Оглянулась секундно, запередвигала ногами шире - уже, в сторону одной - обратно, балуясь нужным.
   - Женщина, вот скажи мне, тебе нравятся эротические фильмы?
   - Конечно. Иностранные. В них женщины радостно улыбаются в ответ на совращение. И целуются, зажигая в себе желание. Долго целуются, от одних поцелуев долететь до конечного взрыва можно. Шведские и другие иностранные, а наши женщины угрюмые, их как к работе принуждают. Когда мои вещи доставят к нам, я покажу тебе кое-чего из своего компьютера. Я удивляюсь. Наши частные видео сношений глянешь - сплошные комсомолки с выражением "ты враг, ничего не скажу". Юноша другой страны тем же занят - девушка улыбается от начала до конца. Нелепое разделение...
   - Мне тоже нравится один шведский фильм, он у них классика. С содержанием, с переживаниями, не просто механические движения. И английский один нравится, в нём такая откровенная девушка, все желания высказывает запросто. У нас в юности было слишком много запретов, уродующих самих людей, до сих пор угрюмых. А мне нужно - что хочу, говорю тебе, что хочешь - говори мне, спрашивай.
   - Да, мы постепенно приладимся друг к другу. Всего-то у нас - неделя после нашего замужества, приладимся. Мне самое нужное - ты постоянно нужен рядом, вот и всё. Сейчас надо не прозевать, снять кофе с огня, пузыриться начинает.
   - Почему женщины любят показывать себя? И в одежде - так оденется, всё замечательное наружу, хотя и закрыто одеждой, и фотографироваться обожают, почему?
   - Забавный какой... Чего им ещё своей сущностью понимать и показывать? Умение колоть дрова? Шпалы укладывать на железной дороге? Кондукторшей мотаться весь день в автобусе среди мата пьяных мужиков? Тазик показывать и тряпку для мытья полов?
   - Полы мыть? Замечательно, да, с продолжением...
   - Нет, у нас - да, - облизнула губы, не выдержала, растянула их в улыбке. - В нашем доме - с продолжением ах каким! Женщина самое обалденное, самое красивое создание природы, для мужчины, и самое нужное. Фигура женщины, обнажённая, самая её сущность и есть, а продолжением - желаемость. Пусть мужчины глядят и желают.
   - Постоянно желание быть желаемой?
   - Да, только выбирает, желаемое, женщина. Она - царица, не холопка подневольная. Женщина - блеск, сияние, внимание любых - к ней, а в основе женщины - да, я царица, в выбираю. Мне род продолжать, и от кого попало - не нужно.
   - Сто лет в эту сторону не разговаривал, как мне много нового...
   - Правда, вместо выбора можно и залететь безотчётно...
   - Забеременеть?
   - Да нет же, - влюбиться, а ему, мужчине, безразлично. И - готовая трагедия, для женщины.
   - У тебя трагедии нет?
   - У меня кофе есть. И булочки с маслом и с ветчиной. Погладишь меня и скажешь слово "хорошая" - дам.
   - Хорошая, хорошая, давай сюда!
   - Тут будем подкрепляться или на постель пойдём?
   - Полагаю, надо спросить у женщины.
   - Тогда - я несу это, ты - это, на втором подносике.
   - Ты ложись, а я подам тебе, женщине. Вспомнил, чего хотел спросить у тебя вчера перед ночью. Сейчас женщины на теле сбривают волосы, иные и с головами лысыми по столице ходят. Ты не убираешь нигде, почему?
   - Тебе они мешают? Мне нравится быть натуральной, как природой придумано.
   - Мне они туго-натуго нравятся. Особенно когда ты подо мной крутишься, я носом попадаю на подмышку, такой затягивающий в тебя запах... сучку вспоминаю, на чей запах кобель несётся и не остановить. Никогда не убирай.
   - Ага, сейчас, с этажа не спрыгнула. Ты внизу, над входом в неё волосы перебирал, перекручивал, я неожиданно закончала сильно, на ляжки потекло, и сама удивилась, и от такого можно...
   - Наши таинственные открытия...
   - Второй раз влетела, сама неожиданности удивилась.
   - А первый раз?
   - Когда ты в том городе появился, на кухне всунул руку мне в трусы и прижал, придавил их до такого же, - прижалась и улыбнулась благодарно, поцелуйно... вталкивая язык и ища ответа...
   - Мой, - погладила по голове, немного отстранившись лицом и глядя только в глаза.
   Всем своим полным содержанием.
   - Не нужная женщина, одинокая, такая беда... У себя в том городе на улице встретила подругу, зашли в кафе посидеть. Она рассказывает, отдыхала в Турции, ездила в Финляндию, хвалится, всё хорошо, а переключилась и давай жаловаться, - у неё за год было всего три секса, и все три платные. Хочу своего мужчину найти - не получается. Один - позвонила, явился мужчина по вызову, рассчиталась и имени не знает его, два - оплатила в массажном салоне сеанс с высшим качеством, с высшим гладят, кремами намазывают, приборчиком на батарейках возбуждают, рассказывала, и другое, остальное. Заплакала, говорит ни отношений человеческих, ни чувств, деньги и действие, деньги и действие. С пустотой для души. Тошнит, говорит, от пустой жизни, без мужчины своего, без семьи.
   - Кому чего достаётся... У одних деньги и несчастье, а видео я смотрел на тему конкретного поведения - и денег полно, и голова пустая. Лежит после удовлетворения своим мужем, ноги на стороны развалила, из неё бывшее его вытекает медленно, и она ему, своему мужу, излагает: всем я нужная, меня сейчас в очереди по моим мечтаниям отымели начальники нашего района, начальники областные и начальники правительственного назначения, из самой Москвы. Не простая я, я районной дворянкой сделалась, на весь наш район желаю стать великой княжной.
   - Да, прямо по Пушкину с его старухой с корытом, времена для хамок самые те... когда Интернет открываешь и главная новость - Вика Лисова сфотографировалась без трусов... Мировое достижение. Что мне она информационным мусором?
   - И о чем ты озадачилась, подумала о чём?
   - В душ хочу. Лето, жарко. На пушистых моих волосах твоя сперма насохла, - показала, показала приятным достижением, длинными пальцами, вдруг сказав словом откровенным и точным.
   - Я с тобой. Вместе отмоем.
   - На самом деле? Любопытно мне как, никогда и не мечтала... Пошли? Вместе - пошли?
  
   20
   Вечером муж почему-то заснул, Илона прошла в другую комнату, взяла на письменном столе листы, начала читать.
   В тишине всего мира.
  
   ОСЕНЬ В ДЕРЕВНЕ.
   Тянулось начало двадцать первого века, непонятно во что. В российской деревне Зыряновы осталось три занятых семьями дома и один мужик. Зато тракторист.
   Предпоследний умер, от старости и разных болезней. Тут давно убрали фельдшерский пункт, больницы не было никогда. Как и почты. Болел и умер, сам по себе. Старушки из трёх домов собрали, обмыли покойника, одели в чистое, позвали тракториста, поговорили, как умершего Антона Ивановича похоронить.
   - Могилу копать, покойника нести, гроб опускать и могилу закапывать нам не под силу, - говорили вместе и отдельно старушки.
   - Подумаю, сделать-то надо, не тут ему оставаться. Сам сделаю, подумать наперёд надо, - ответил всем единственный в деревне мужик, тракторист.
   Пошёл по заброшенным домам. Возле одного, с пустыми окнами, снял половину ворот, перекосившихся. К воротам перетащил два бревна, подлиннее их, положил ворота на брёвна, скобами, вырванными из старого дома, приколотил. Впереди на брёвна положил и приколотил длинными кованными старинными гвоздями толстую доску, за неё цепляться буду, подумал.
   Перекурил, не обращая внимания на мелкий, постоянный дождь, и чтобы догадаться насчёт дальше.
   Понял, как со старухами, не помощницам по силам, гроб с умершим из дома на помост, из ворот сделанный, переместить. Во дворе заброшенного другого дома нашёл, там оставались от хозяев метровые берёзовые стволики, не толстые. Собрал в охапку, понёс к дому, нужному для них. Гроб с покойником по ним перекатывать до улицы.
   Выложил в избе берёзовые стволики. Насунул на них ладью, сказал прощаться. Пять старушек и заплакали, и задумчиво замолчали, каждая по своему, кто как знал.
   Проплакались.
   Перекладывая подкладыши, мужик перекатил гроб из избы на улицу, втиснул на середину старых ворот. Привязал перекладину впереди них к трактору позади, накрепко. Вынес крышку гроба, крест, разместил с одной стороны. Старая жена Антона Ивановича села на ворота рядом с головой мужа, поправила покрывало на груди, над руками мужа.
   Мимо полуупавших старых домов с торчащими голыми стропилами наверху, мимо бурьяна по грудь на самой улице, мимо полуразваленных оград из жердей и штакетников, с бурьяном выше некуда на бывших огородах при домах, прижимаясь к ним, чтобы не тащить прицепленное по широким лужам и самой жидкой грязи, по хляби, мужик зарулил трактором, оглядываясь назад, смотря, пусть бы прицепленное удержалось на верёвках. Сразу позади тащимого помоста, прижимаясь к заборам, торопились шести, семилетние пацаны, одетые бедно и как попало, и с ними пятилетняя девочка Вера, размахивающая полусогнутыми руками, чтобы не упасть на скользкой грязи.
   Остальных прежних людей в деревне не стало.
   По широкой луже помост протащился правым краем в воде, - ничего, подумал мужик, легче проскочить вышло и гроб не забрызгало.
   Низкие, без солнца сегодня, рвались по небу огрызки туч.
   Трактор у мужика "Беларусь" давний, с землекопкой позади.
   Копать было некому.
   На кладбище мужик отцепил помост, на нужном месте ковшом вырыл могилу. Лопатой подправил, чтобы по-хорошему, чтобы ровно сделать в самом низу.
   Пацаны мёрзли в курточках старых и пробовали помочь, выпрашивая у мужика лопату.
   Подошли старушки прощальные, накрытые старыми широкими плёнками, чем покрывали грядки возле домов, весной. Не промокаемыми.
   Дошли.
   Поплакали в прощальный раз, перекрестили покойника, перекрестили себя и детей: чтобы жили без беды.
   Мужик забил гвоздями гроб, обвязал верёвками, подцепил верёвки за петлю ковшом, приподнял гроб и правильно поместил в могилу.
   Побросали по три горсти.
   Закапывать было некому.
   Мужик, набирая землю в ковш понемногу, не заваливать чтобы "вроде как избавляемся", закапывал сам.
   Поставили крест. Старушки поплакали и перекрестились: "отмучился, пусть тебе на небесах легче станет навсегда..."
   Поминать договорились в деревне, в дому.
   Дети в деревню торопились впереди.
   Россия оплакивала Антона Ивановича, надавливая на поле и деревню посильневшим дождём, - настоящими слезами неба...
   А вот навсегда они запомнят жизнь такую, - думал мужик, - оставив трактор пока на кладбище и идя со старушками, помогая им не скользить и не падать. А вот они-то вырастут, они ещё спросят за такую жизнь с кого надо, они на своей земле, на своей... На своей видят с малолетства жизнь как есть, какая она есть у нас... На хрена им какие-то школы с академиями, запомнят, своё вернуть потребуют у кого надо...
   ...В Москве в этот же день торжественно, с большим духовым оркестром, с воинскими рядами солдат и офицеров, с венками высотой выше человеческого роста, с поминками в большом ресторане хоронили генерала, на охоте пьяным оступившимся и вылетевшим из вертолёта. На похороны из государственных денег стало потраченным один миллион, девятьсот девяносто девять тысяч рублей и тридцать две копейки.
  
   ...Илона сидела и сидела. Тянуло налить полный гранёный стакан водки и резко выпить до дна. В третьем часу ночи.
   - Ты что не спишь?
   - Твой рассказ прочитала. Я во всё, во всё вокруг возвратиться не знаю как и не могу... Не знаю, орать мне или плакать.
   - Тихо, тихо. Держи сигарету. Выпей холодной воды. Покурим и надо, надо спать. Надо, прикажи сама себе. Такая жизнь. Прикажи себе - спо-кой-нее...
  
   21
   Доехав в такси до первой перекрытой омоновцами улицы, - офицер проверил их документы и приглашение в Кремль на официальный приём по случаю Дня России, - пошли пешком, спокойно, по приятной погоде.
   Пустыми улицами, с новыми проверками на перекрытиях военными и их грузовиками, выставленными поперёк проезда. Дальше, верилось, и птицы без пропуска не пролетят, ни вороны, ни голуби, свободные всегда.
   На Красной площади шло какое-то представление, грохотала бодрая музыка, в основном в исполнении барабанов и электрогитар.
   - Как мне одеваться? - спросила позавчера Илона, когда прочитал ей полученное приглашение.
   - Элегантно.
   И шла сейчас в белом костюме, белой обтяжной по бёдрам юбке, длинной, до туфель. Спокойно разглядывая самую центральную Москву.
   - Лучшее узнавание любого города - ногами, - подсказал жене.
   Ближе к входу Кремля людей появлялось больше, неспешно проезжали самые дорогие машины с мигалками наверху.
   После подробной проверки с разглядыванием паспортов, сличением фото с лицами, прочтения приглашения и входа на территорию Кремля Илона спросила, чего там будет, праздничное собрание с речами?
   - Банкет.
   - И чем угощают на банкетах здесь? - пошла медленнее, рассматривая Царь пушку и Царь колокол, впервые близко.
   - Сам на них не был. Читал вчера и не понял по многим названиям, из чего приготовлено: руккола, фуа-гра, малиновое парфе, икра кетовая - в этом месте понял, рулет из белуги, мусс из судака с копченым лососем, оленина с можжевеловыми ягодами, рулет из филе цыпленка с мясом дальневосточного краба, галантин из фазана, не знаю, галантин - о чём? Рыба-соль - о чём? Посмотрим, чем угостят. Мне рюмка водки и настоящая селёдка - в самый раз. Нам в эту сторону, куда машины маршалов сворачивают, в Большой Кремлёвский дворец.
   - Почему для них весь центр столицы перекрыли? Своего народа боятся?
   - Ну, поняла, народ и эти - не едины.
   Тут, на территории Кремля, обычно закрытой для обычных граждан, начиналось какое-то тревожное состояние взволнованности, и у Илоны тоже, - Андрей повёл её под руку, рассказывая, откуда взялись стволы старинных орудий возле здания Арсенала, сейчас оставшиеся позади.
   - У нас осталось ровно двадцать минут, опаздывать сюда не надо. Мы нормально успеваем, - оглянулся назад и поздоровался, подождал знакомого. - Знакомьтесь, моя жена Илона, Илона - перед вами Генеральный председатель Союза композиторов России, композитор Владислав Игоревич Казенин!
   - Приятно, приятное знакомство, да ребята - проще можно, выше служения композитором назначения судьбы не бывает. Ну, друзья, пошли вместе?
   На входе во дворец парадную резиденцию Президента России, быстро проверили документы заново, подсказали, где ожидать прибывающих приглашённых.
   Илона постояла в короткой очереди перед зеркалом, поправила на себе причёску, бортики костюма.
   Стонков смотрел на широкую лестницу среди мраморных стен, покрытую длиннейшим ковром посередине, и помнил, по ней всходили настоящие сохранители России, настоящие Георгиевские кавалеры, кто целый телом, кто израненный и хромающий...
   Быстрыми шагами - Гагарин. Медленными - Сергей Павлович Королёв, Академики Келдыш и Черток, все остальные из их группы конструкторов, сделавших невозможное до них...
   Боевые маршалы, настоящие, полковники, воины, отстоявшие и Москву, и Сталинград, взявшие Берлин...
   Сталин, вместе с ними...
   Композитор Свиридов, не знавший при жизни, он великий...
   Вот как народ после его кончины принял сразу, - великий?
   Прошёл мимо бывший певец с деревянным лицом...
   Народ сильно загустел, золотом погон и алыми лампасами выделялись военные, генералы и адмиралы.
   Всех пригласили пройти в зал.
   - Наш стол номер двадцать четыре, сейчас найдём, - сказал Илоне, очень посерьёзневшей. - Спокойнее, жена моя, здесь, перед нами, вход в историю страны...
   Рассаживались. Знакомились. Рядом оказался генерал-лейтенант, настоящий, получивший звание ещё в Афганистане. Со стороны за Илоной - директор крупного ракетного завода, секретного до сих пор. И его жена. Садились и другие. Прямо напротив, через стол, оказался мужчина с забавными глазами, пробующими его, Стонкова, прочитать насквозь. Наливший себе в рюмку, как начали разливать, капель пятнадцать, водки.
   - Барсук, - спокойно отметил себе Андрей. - На службе и здесь, несчастный...
   Мимо заранее накрытых столов прошёл бывший, прежде, в известности писатель, предельно постаревший, полузабытый при присутствии в жизни. Бывший выпрашиватель любых денежных премий и самых значительных орденов, ещё СССР.
   Разыскивающий место по номеру в пригласительном, держа его перед глазами, близко.
   Положив с общей на свою тарелку и тарелку мужа два маленьких бутерброда с красной и чёрной икрой, попросив официанта налить красное вино, Илона разглядывала ряд громадных люстр, льющих солнечность на всех, окна зала в два этажа рядами, колонны с мраморными скрижалями и написанными на них фамилиями Георгиевских героев, - раздолье, ширь страны, помещённую в светло-золотистый зал, витые мраморные ленты и верхнюю резьбу на мраморных круглых колоннах, скульптуры над ними, вызолоченную резьбу высоченных дверей, сказочно древние округлости украшенных орнаментами потолков, понимая, под ними и цари танцевали на балах, и прежние правительства прежней страны принимали здесь послов разных стран, чувствуя вливание в себя ну совершенно неожиданного, - прежней истории, раньше узнаваемой по учебникам, школьным ещё.
   Громко прозвучали фанфары.
   Двумя военными в особой форме Кремлёвского полка раскрылись золотые резные двери высотой в четыре человеческих роста, в вошёл Президент страны.
   Прошёл к белой подставке с микрофонами и начал говорить приветственную речь. За столом напротив него сидели несколько президентов других республик, слушая вместе со всеми, какие в зале присутствуют учёные, писатели, композиторы, конструкторы новейшей техники, профессора медицины, выдающиеся лётчики и моряки, космонавты, полковники и генералы, капитаны разных рангов и адмиралы, и все в его короткой речи оказались сделавшими очень много нужного, честного, хорошего для России, укрепляя её могущество.
   - Ну... не совсем так, - отметил Стонков, - разглядывая издали, чью фамилию и знать не хотел... укравшего у страны слишком много, за много лет...
   Зал встал. Все выпили за Россию. Военные с тремя повторами прокричали ура - без микрофонов и громче невозможнее.
   На столе стояли разные овощи, нарезанная разная рыба, разное холодное мясо, пирожки, малюсенькие голубцы с мясом фазана, кулебяки с форелью...
   Хватало.
   Илона незаметно подглядывала за остальными, стараясь не запутаться в четырёх лежащих рядом, для неё, вилках справа и трёх столовых серебряных ножах по другую сторону тарелки. Муж подсказывал, на ушко.
   Генерал-лейтенант предложил всем налить по второй.
   Весь зал теплел и красивился, вслед за выпитым, вслед за всякой вкуснятиной. По краям всего зала стояли официанты и охрана среди них, отличающаяся сразу.
   Наблюдательными глазами.
  
   Всё пройдёт. Останется Россия, -
   Музыка, цветной её пейзаж,
   И заявит мужественно, сильно:
   Я читаю прошлое, про вас.
  
   - прочитал свои стихи Андрей Стоноков, вместо тоста.
   - Замечательно, вы сами сочинили? - уточнил генерал-лейтенант настоящий, за Афганистан.
   - Да, сам.
   - В России про нас люди будут читать, да, благодарно...
   - А как вы относитесь к Президенту? - неожиданно резко, в упор спросил тот, со специальными глазами напротив, тот барсук.
   До сих пор не выпивший пятнадцать капель водки.
   - С благодарностью. Он сильно помог мне.
   - Чем?
   - Вы у него спросите, сидит через четыре стола от нас.
   Стонков обошёл стол, сам налил имеющему те глаза полную рюмку водки, вернулся, и, не садясь, предложил всем за своим столом.
   - За нашего Президента России! До дна.
   - Так только до дна, только до конца, - поддержали все.
   И тот, с глазами не отводимыми напротив, вынужден стал водку выпить. До дна.
   Пошло нормальное русское застолье, говорили все сразу. Успевали и слушать, все сразу - всех.
   Андрей Станков почувствовал на плече чужую руку и встал, перед незнакомым. Тот прямо в ухо произнёс тихим голосом.
   - Вас приглашает к себе Президент.
   И пошёл рядом, показывая путь.
   Президент сидел за столиком, скрытым за колонной. Тут же принесли две чашечки кофе.
   - Здравствуйте, - протянул руку, - выпили много?
   - Всего две рюмки водки.
   - Они у нас маленькие, вам - пустяк. Что вы мне можете сказать о серьёзной опасности впереди? С вашей проницательностью?
   - Я ещё после девяносто первого года, когда начались радости по поводу иностранных банков и оффшоров, - в них вечная надёжность и прочая ерунда, - понял, тут ловушка. Капиталисты открыли западню, из нашей страны переводятся миллиарды, а они могли быть использованы для развития страны. По факту работают на иностранные капиталы. Чуть у нас политика повернётся не в угоду капиталистам - ловушка захлопнется, деньги арестуют. Итог - страна без денег, вывезенных из неё, а у тех, кто вывозил, деньги отобраны, начинай всё сначала. Да и повтор не получится, слишком много разворовано. Продолжение итога слишком опасно. Страна в нищете, без денег, ваше окружение, потерявшее деньги, развернётся против вас. Что знаю, то и говорю.
   - Понял, - глянул глаза в глаза. - Вы недавно женились?
   - Да, я здесь с женой.
   - Принесите приготовленное, - не оглянувшись, Президент сказал стоявшему спиной к ним охраннику.
   Положил перед Андреем две коробочки, добавил.
   - Потребуется уточнить твои видения - найду вас. Мой вам с женой подарок, поздравляю с женитьбой.
   Протянул руку, прощаясь.
   - Спасибо за подарок, - сказал негромко.
   Портящий настроение за своим столом куда-то исчез. На его месте сидел приглашённый генерал-лейтенантом генерал-полковник, официант быстро заменял ему посуду.
   Поздравить с праздником подошёл бывший космонавт, ставший заместителем директора банка, завешанный орденами как корейский генерал, от плеч до низа мундира, и на шее висели два ордена, кресты какие-то, и почему-то он, собирающий со всех столов добавки к своей бывшей известности, - "как же, мы вас знаем и помним", - считал - его поздравления почётнее остальных.
   - Где был? К знакомым тебя позвали? - спросила тихо Илона.
   - Положи в сумочку, - передал жене две коробочки.
   - Можно глянуть?
   - Да, тем более - подарок тебе.
   - Ой, часики золотые, и что-то написано... От... От самого Президента?
   - Илона, я сам удивился. Там и мне, давай, наденем на руки?
   Прижала часики к щеке...
   - Тикают... Они - тикают...
   В зале откуда-то сверху, с галереи, что ли, оркестр начал играть лирическое, что-то лирическое и русское. Свиридова? Да, Георгия Свиридова.
   - Ну что, друзья? - поднял рюмку генерал-полковник. - В таком прекрасном месте не налить, да не выпить под принесённые куропатки - грех не прощаемый! За всех нас! За нашу страну Россию! - встал, оказавшись высокий ростом.
   Военным. Строгим.
   С глазами доброго учителя...
  

Конец второй части. 28.11.2017 год.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  
   22
   Зачем вообще в жизни появляется человек? Ведь его - любого из нас, - не было, и появился?
   Зачем?
   Радоваться? Что-то слишком не получается. Ни у кого, кроме не осознающих происходящее вокруг себя каждый день.
   Созидать? Чего созидающему созидать, не зная предмета и, главное, предназначения предмета? По исходным данным?
   Любить?
   Что?
   Кого?
   Тут ещё понять можно, и найти можно. Исходя из врождённого природой.
   Спасения искать?
   От чего?
   От самой жизни?
   И - у кого искать? У сектантов различных, им, "спасением", торгующим за деньги? Купите спасение на развес?
   Спасением от чего, заново? От кого?
   Что там в расценках зарабатывающих на человеческом страхе, на угнетении человека и запугивании, на человеческой не разумности, не образованности, на глупости, что у сектантов в расценках? Сколько стоит спасение от расстройства желудка? От простуды?
   А - от самой жестокости, от бессмысленности жизни, - для многих?
   Мёртвого, то есть, присутствия в жизни?
   От века всякого великих умами, значительных объяснениями жизни для людей последующих остаются малочисленные. Торгующих "спасением" среди них нет. Как торгующих и другим враньём.
   От чего же спасаться?
   Ото всякой гадости, лжи, подлости. Тупости.
   Мрака её.
   Что же это за действие, - жизнь, - когда, родившись и дорастя до сознавания окружающего, требуется единственного, от самой натуральной жизни спасаться?
   Так цель предмета, цель жизни и назначена?
   Для чего?
   Для пустоты самой жизни и её бессмысленности?
   Нет. Так не бывает. Так - враньё и подлость лжецов. Закабаляющих людей рабством зависимости от них, лгущих, рабством поборов денежных и вещественных.
   "Отдай мне десятину заработка".
   "Отдай мне дом свой".
   "Отдай мне все деньги свои."
   И всё?
   Такая мелочность?
   Где же ты, ширина, мощность жизни настоящей? Где же наполненность исполнением всех желаний, всех достижений, и достижений главных для жизни - отдача сделанного поколению будущему?
   Достижений, нужнейших для жизни?
   И что ответит человек всякий, живущий?
   Присутствующий, пока, в поле времени?
   Зачем - он?
   Зачем ты, человек?
  
   23
   - Андрей, когда ты сидишь и пишешь, я чувствую, вокруг тебя пышет какое-то электричество. Тебе не опасно?
   - Такая работа. Без мощности напряжения настоящего не сделать.
   - У тебя бывает отсутствующий взгляд, я начинаю думать, тебе тоскливо со мной...
   - Нет. У меня давно, ещё и до тебя такое появилось, само по себе. Люди начали замечать и мне говорить. Илона, иногда мне надо разглядеть, чего никто не видит, и это чего показывается только мне. Почему мне показали густой туман над всей землёй, земля глубоко внизу, мы идём, с тобой, по широкому мосту над туманом. По сторонам моста стоят американские длинные, плоские, шикарные машины шестидесятых, семидесятых годов, отличные от сегодняшних ездящих утюгов. И ни одного человека в машинах. Мы идём, впереди край моста, туман под ним. Стоит военный истребитель, самолёт. Ты садишься на место штурмана, я на место пилота, выпускаю закрылки, держу тормоза, включаю двигатель, перед самым форсажем отпускаю тормоза и летим, летим в молоке тумана, под ним ясная видимость, мы приземляемся на аэродром. Зачем такое мне показывается? Как распознать? Вот и начинается взгляд в никуда, вроде бы, ты не пугайся. Настоящее в творчестве делается только в прорыве, в прорыве в новое, с распознаванием, чего не было никогда.
   - Я тоже хочу работать. Могу продавщицей в магазине, полы мыть, на кассе сидеть... Хотя... Как мне отвратительно было таскать сумки с барахлом из Турции, Польши и продавать, продавать... Мне? Торговкой на улице? Торговать с ящиков и коробок? После университета? Да, сестра нам будет присылать деньги за аренду моего магазина, часть оставляя себе, как договорились, да я здесь попусту не хочу растрачивать себя, во времени.
   - Ты, со своим университетским филологическим образованием, будешь работать директором нашего издательства. Завтра оформим нужное, и работать. В год мы издаём три, пять книг. Ты будешь и корректором, вычитывать, исправлять опечатки, ошибки, и директором, вести дела с типографией. Так подходит?
   - Спасибо, очень подходит. А где мы оформим документы?
   - Где надо. Был раз со мной разговор... Меня позвали и сказали: нам нужно, как вы пишете. Нас всего несколько человек, суть нашей работы - поиски нормальных путей развития человеческого общества. Вы пишите что угодно, издавайте свои книги, деньги на издание всегда есть. И деньги вам на личную жизнь, чтобы не затуманивали редкие способности подработками, иногда унизительными, отвлекающими от главного. Иногда мы встречаемся вместе где решим, в любой стране или в нашей, и проводим свободные беседы, обмениваясь мыслями и идеями. И что я тебе рассказал, Илона, - разговор на двоих, у нас. Кто бы не спросил о месте работы, отвечай просто, в одном издательстве, директором. Или, лучше, - да там работаю, это не важно. Или - муж велел не работать, обеспечивает. Вали на серого, серый вывезет.
   - Поняла. Поняла, мы - свободные люди...
   - Да, мы можем заниматься только тем, своим, что другие за нас сделать не могут. Свобода - единственное условие для нормальной, для человеческой жизни. Особенно - в творчестве.
  
   24
   В вагоне московского метро ехала женщина. Илона смотрела. Примерно сорока лет. В коротких джинсовых шортах с бахромой внизу, показывая бугорки и вмятины целлюлита на жирных ногах. С яркой, зелёнок шляпой на голове, не в руке, при жаре в вагоне. С оранжевым шарфом на шее среди лета, шерстяным, в пятнистой чуть ли не брезентовой куртке и крупных спортивных кроссовках на самых толстых подошвах. Ну совсем, ну полностью показывая одеждой требование и показать, выставочно и надоедливо показать свою исключительность, свою отдельность от остального народа.
   В чём исключительность? В болезни целлюлитом, выставленной на обозрение, в придурошной одежде?
   В метро и на улицах столичных Илона натыкалась на подобных, орущих тряпьём, зелёными и малиновыми волосами о своей исключительности, - о пустоте в головах, на самом деле. Такие же придурошные торчали и на телепередачах, хамски перебивая говорящих других, выкрикивая пошлые глупости. И обязательно - то рыжая шапка на тупой голове, то длиннющая синеватая борода, может и приклеенная, театральная.
   С какой мусорки сознания они присутствовали среди нормальных, жить мешая?
   Илона научилась отворачивать и не видеть в упор, переключаясь на зрение самое близкое.
   Зачем я живу? Чем наполняется мой день, и не живу ли я попусту? - размышляя на волне разговоров с мужем о поле времени, попробовала определить Илона.
   Не в значении бытовом, в значении нужности на поверхности земли?
   Пожилая Мария Николаевна, управляющая всеми делами, как представилась при первом знакомстве на работе, называет меня забавно, "наша элегантная и неподражаемая", мне самой смешновато, да и приятно как от вежливости её...
   - Мы договорились с вашим уважаемым мужем, вы можете бывать на месте работы по принципу необходимости, ведь вам нужно и ему помогать в качестве личного секретаря? Только бы задание по работе стало исполненным в назначенный срок, а для вашей работы нужна и внимательность, и умение думать, и при нужности думать работа не у станка, включил и поехали. Есть желание подумать на прогулке - так идите, думайте, ловите соответствующее настроение, работу вы исполняете прилежно и с желанием, иного не требуется.
   Контора, как называет её муж, с небольшой вывеской "Вспоможение и просмотр" помещалась на улице недалеко от Тверской, чужие в неё не пропускались. Когда должным требовалось, появлялись вежливые люди с лицами профессорскими, вместе пили чай или же кофе, уточняли по принесённым на флэшках материалам, по рукописям бумажным, смыслы написанного и что с ними сделать, и общая московская вежливость, и общая московская культурность приятных посетителей передвигала, чувствовала Илона, ей саму на уровень иной, на уровень приятный, в отличии от прежней работы в своём частном магазине.
   Здесь требовались, здесь стали нужными её собственные знания, её образованность, начитанность, здесь она заново потянулась к знаниям и литературным, и, по работе, к знаниям аналитическим, чужеродным для бытовой болтовни.
   И постепенно проявилась нужность такого содержания личного, проявился смысл помимо бытового, смысл личностный. "Я знаю, зачем живу, прибавлением к негаснущей радости нахождения рядом с мужем", - зналось постоянно и постоянно не давало мысленно ссутулиться.
   Тут и ничья посторонняя оценка не требовалась, тут и не искалось, какой глупостью вылезти к вниманию людей, случайных рядом, и торчать у них перед глазами.
   Не требовалась суета напрасности...
   Появилось желание жить осмысленно, мимо животного "проснулся, поел, поработал на следующую еду, поел, поспал..."
   Жить со значением каждого дня.
   Мимо людей пустых по содержанию, по присутствии во времени.
   Пустые, пустые, пустые...
   Из пустого судна не пьют, не едят...
   Какие странные... Ходят - а не живые, мёртвые, мёртвые...
   Зачем они нужны? Для животного зарабатывания на бескрайние бытовые заботы, повторительные, обычно?
   А кто же знает, из какой пустоты, из какой полуграмотности и неграмотности, из какой некультурности вдруг появляется человек умнейший, человек талантливый? Талантливый композитор, певец, писатель, скульптор? Талантливый учёный?
   Кто же знает, на котором лугу среди бурьяна появляется редчайшей красоты цветок?
   А ведь это хорошо, незнание тут?
   Знали бы - испоганили бы, уничтожили заранее.
   По человеческой злобе и зависти.
   Чувствуя пружинистую упругость в ногах, подрагивания подтянутых узкими лямочками лифчика грудей, Илона с удовольствием поднялась по мраморной лестнице на второй этаж в нужном подъезде с двумя охранниками, - поздоровавшись с ними, - к своему кабинету работы.
   Готовая глазами и речью ответить на любой вопрос.
  
   25
   Странными и страшными для жизней людей получились года - больше столетия, - начинаясь от самой Первой мировой войны. Не понятно, темно до сих пор, за что воевала Россия, когда на неё никто не напал, в 1914 году? По каким причинам тысячи солдат и офицеров страны стали отправленными на фронты, где их убивали пулями, разрывали на куски снарядами, отравливали газами, морили голодом до лютой смерти в лагерях военнопленных.
   За что?
   "Русь, дай ответ?" - попросил Николай Васильевич Гоголь.
   Не было ответа и затемнён он отговорками, до сих пор.
   А всегда получалось одно и то же.
   Не спрашивая мнения, желания всего народа, тот один, кто оказывался наверху и назывался то царём, то председателем совнаркома, то генсеком партии, - без разницы, хоть должность номером назови, - без стеснения именно народ и превращал в дрова, в то самое топливо для истории, сгоранием жизней человеческих и тащащее то телегу, то автомобиль, то бронепоезд, то железнодорожный состав, в своих вагонах таскающий по секретным маршрутам ракеты с атомными боевыми зарядами, предназначенными для убийства людей сразу городами и странами.
   Мнение самих граждан, живых людей, опутанных от рождения "законами" и "обязанностями" не для своей пользы, никогда не бралось тем, руководящим, указывающим на самом верху власти, и когда сам народ не имел возможности его превратить в топливо истории вместе со всеми, разделяя свою участь с ним поровну, тот, принимая в очередной раз действие для убийства людей, для гибели их и без объявления войны, почему-то оказывался правым, и без всякой присутствующей вины личной.
   Как и ответственности.
   Кто ответил, из начальников верхних, за гибели людей в то ли революцию, то ли в государственном перевороте 1917 года?
   Начальники сами себе понаставили памятников, как выдающимся. Назвали города и всякие заводы, массы улиц в городах, колхозы, каналы, корабли, учебные заведения гражданские и военные, награды в виде орденов, премии самые богатые по деньгам имени себя.
   Так же получилось и за годы гражданской войны в России, растянутой от Москвы до Владивостока, и по всей Средней Азии.
   Народ погибал и погибал, героических начальников попозже объявился список побольше, чем страниц в томах "Войны и мира".
   Кто ответил за гибели людей российских на войне в Испании в тридцатых годах двадцатого века, за гибели присоединений в стране "братских" территорий чужих земель чужих стран, от Польши до Прибалтики, за не мирное нападение на мирную Финляндию, когда вчерашние крестьяне и рабочие, названные красноармейцами, стреляли из винтовок и пушек, из танков во вчерашних крестьян и рабочих финских, и, убитые встречными пулями, снарядами, оставались в снегу среди сильных морозов застывшими бывшими живыми телами.
   Почему? За что?
   Да ни за что.
   Так решил их самый верхний, превратив их, в очередной раз, в живое топливо, за счет чего решал свои личные желания и указания.
   Финляндия нападала на страну, руководимую им, очередным диктатором?
   Нет.
   Люди в России просили их назначить солдатами и убить на воне?
   Нет.
   Ну, и что их родным и близким, что их детям, - для гордости какой все оставшиеся не убитыми и получившими ордена, звания воинские повыше прежних, - чем гордиться? Начиная с факта, война была самым настоящим нападением на соседнюю страну по причине нежелания отдать часть своей территории?
   Агрессия не поддерживается во всём мире, осуждается всегда.
   Странная, странная история России, протянутая больше, чем на столетие...
   Миллионы погибших в войне сорок первого, сорок пятого года. Миллионы семей по всей стране, где продолжение своего рода, естественное, уничтожено.
   Десятки генерал-майоров, генерал-лейтенантов, генерал-полковников, десятки маршалов, занавешенных орденами и медалями, постепенно превратившиеся в бронзовые памятники за "героические" заслуги, и когда проявилось, сколько сотен тысяч солдат и офицеров убиты на разных фронтах, в разных странах по их приказам, - сотни тысяч крестьян, рабочих, студентов, курсантов военных училищ, обыкновенных людей, рождённых матерями для жизни - без слов...
   Одно молчание. Одно понимание несправедливости жутчайшей.
   Начальник - памятники десятками, награды коробами, погибшим - и через семьдесят лет не похоронены, безразличием начальников.
   Люди не массовое топливо для истории.
   Человек - не деревянное полено для топки истории.
   Человек живой...
   "Принимая присягу, торжественно клянусь..."
   И не знаешь, обычный человек, продолжение "торжественно клянусь": - один начальник другой страны попросил начальника твоей страны, тебя вместе с другими бывшими мальчиками и мужчинами, офицерами, отправят воевать в чужую тебе страну Афганистан, и вернут в родную деревню в гробу, матери и отцу, всей родне оплакивать на похоронах...
   Опять люди дровами для топки истории?
   Почему не сами начальники живыми сгорают в танках? Не разрываются на куски снарядами? Не отбрасываются в темноту смерти пулями? Для понимания, как нельзя людей на смерть посылать указами и приказами?
   Всякая война начинается продолжением тупости отвечающих за мир.
   Разбитый снарядами, бомбёжками город Грозный. Вместе с гражданским населением. Вагоны с замороженными погибшими солдатами и офицерами.
   Взорванные дома жилые на своей территории, взорванные вместе с жителями. Взорванная школа вместе с детьми и учителями. Отравленные неизвестными газом зрители в концертном зале.
   Ради чего?
   Взрываемые в подземных переходах города, в зданиях аэропорта мирные люди - ради чего?
   Для устройства личного величия в истории?
   Когда же человек на данной территории прекратит быть топливом для истории, для устройства дел начальников наверху, во власти? Когда же человеку, любому, дадут жить?
   Просто - жить?
   А, может быть, человеку проще, надёжнее жить в стороне от власти любой? И самому себе быть властью?
   Властью собственного ума, когда со стороны толка нету?
   Как и самой жизни...
   На всём поле жизни за все десятилетия, не уместившиеся в один век...
  
   26
   Белая цветом с вольными сероватыми прожилками круглого основания, высокого столбика, круглого, мраморная, настоящая мраморная настольная лампа сороковых годов прошлого столетия, с матовым стеклом с косыми мягкими скатами поверх.
   Настоящая. Как у Сталина на даче и в кремлёвском кабинета, прежде объяснил Андрей. И кнопка включения давнишняя, сто лет нажимая, задерживалась отметкой Илона.
   Мягкий домашний свет... окружностью небольшой...
   Пришла с избавлением от запахов улицы, поообливалась под душем, втянулась руками в широкие рукава тонкого домашнего летнего халатика, короткого, повыше колен.
   Жара, и его скинула, для полнейшей свободы...
   Прогладив из-под грудей до живота... и по высоким круглотам зада...
   Свободнее без надетого прежде... идти хотелось шире...
   Повторную неделю над столицей тоскливилось тускловатое марево не исчезающей жары, за столицей горели торфяники, форточки лучше стало не открывать, дым они натягивали, горький.
   Свой-свой-свой человек спал прямо на полу, телом вниз, положив на ковёр подушку. Тут пахло им, и уходить в другую комнату - отринула от себя.
   Тихо включила компьютер и заразглядывала нужное сейчас, влияющее сейчас, отплывая в любопытство наблюдения и задумчивость, вызнавание, а чего бы потребовалось, и - какое... чтобы не чепухой примитивного...
   Утапливаясь в себе иной, случайными не видимой... не знаемой...
   Начинаясь за реальностью, реальной вспоминая себя на секундочки тончайшие...
   Позванивающие...
   С любопытством за ними, дойдя до горизонта и на цыпочках заглядывая за прежде не открытое...
   Наполняясь вольностями, вольностями, волями других людей, не знакомых, поступающих по воле, как им нужно, поворачивая, куда тянет...
   Прилегла рядом со своим человеком, половиной противоположной и нет...
   Одним пальцем провела от шеи до поясницы, почти над кожей...
   - И ты дома? - повернулся, притягивая ближе...
   - Мой дом - весь ты...
   Глядя улыбкой, распахнуто показывающей два белых ряда плотных зубов, сжатых, показывающей глазами выскакивание, выскальзывание из самой себя...
   - Рухнул и немедленно уснул. Из-за жары, видимо. Смеёшься?
   - Прочитала сейчас, одна глупая авторша написала в тексте: "безудержно плакала, попадая в гормональные бури". Глупее не бывает.
   - В издательстве начитаться не можешь?
   - Включила компьютер, погуляла туда, сюда. Нравится узнавать всякое поведение людей. И их отщёлкнула, в тебе утопиться хочу, - нарисовала пальцами на груди какую-то закрутку. - Свой, когда ты вплотную. Свой, когда иду по городу и ты в воздухе видишься.
   - И безудержно плачешь, попадая в бури чувств?
   - Плохо сочинил, счастливлюсь...
   - Да не проснулся полностью...
   - Вчера ты брился, зачем запомнила? Весь день картину прокручиваю в себе, в метро смотрю на не побрившихся - усмехаюсь незаметно для них... Ты брился, спокойный мужчина...
   - Не растаявший, мороженное из холодильника...
   - Нет, кофе с пенкой взошедшей... над кипятком... Сварить тебе кофе?
   - В перерыве.
   - В перерыве чего?
   - Помню... плоско всунул руку между тёплым животом и тканью крайней, и в самое ушко покрасневшее, тишайше после губ поцелуйных, - дашь?
   - А ты как думаешь? После вспоминания, незабывного мне...
   - Да и обязательно.
   - Обнимаю тебя, жди, обнимаю...
   - Обнимаю, тоже обнимаю, а когда - дашь?
   - Додумать хочу... Додумаем каждый... начало давания... Мы же ловить умеем... неуловимое... раскрытыми створками скользкими сидеть над твоими губами... Беспамятством вижу... откровенностью... отлетают стены...
   - Улавливаю... надвинься, сидя на мне...
   За выгнутые крутизной бёдра сильно надвинул, помогаю, припадаю плотнее, точнее...
   - Ввинчиваешься молниями... Заору...
   - Ори...
   - Я исчезаю... Я сейчас точно растворюсь...
   Зажал обе груди, удерживая, переворачивая на спину кручением...
   - Да, сюда, в самый узкий вход, - подправила пальчиками внизу... ик... о-ой...
   - Бросай ноги на стороны и вверх...
   - Хочу сразу и он в тебе, и как начинали!
   - Сделать как? Вдвое сложишься?
   - Не знаю! Хочу! До последней глубины... в тебе твёрдеет сильнее...
   - Колоти... колоти... точно растворюсь...
   - Держать за широкие части зада жадно... хорошо поддаёшь снизу... в пол вколочу...
   - Глохну то ли от стонов, то ли от криков... проедранивай, мощный...
   - Крутанись на бок...
   - Урррр-рыы... Ууу-рыы-ао... где самый, - оборвалась, - конец глубины... до... достаёшь...
   - Не растворяйся... закончим вместе... лучше кричи... сейчас выну и как начинали... молнии клитора...
   - Я не знаю где совсем... над туманами теми... Ррыыы...
   - И не ищи...
   - Поняла уже... настоящее... рвись до края... конца...
   - Из тебя на гладкие ляжки вытекать начинает... резче заканчивай... сильнее сначала хочу...
   - Меня нет... я растеклась...
   - Я тоже... успел вместе...
   Затихли, вжавшись.
   - Кофе пойду сварю, - приподнялась, поцеловала, разглядела внимательно и благодаря, поцеловала.
   Встала и качнулась, отыскивая вертикаль в воздухе.
   - Ах, воздушность, - перешагнула, с покачиванием...
   - Давай и по рюмке коньяка, под кофе?
   - Лимончик тонко нарежу, - улыбнулась женщина, застенчиво ладонями прикрывая груди... - И почему после вдалбливания в пол лёгкость в теле неимоверная? Летать, скакать и прыгать, на всё одновременно тянет?
   Обсматривая всю широкую комнату, - куда лететь, - подтверждая глазами выскакивание, выскальзывание из самой себя...
  
   27
   Блестя бриллиантами капель воды на темноватых волосах ниже закругленного живота, узкого, решительно вошла в кухню и заявила сидящему у стола заранее задиристо, как наткнувшись и прорываясь сквозь возможный запрет.
   - Решилась, я стала сейчас без ненужного стыда, чувствую и исполняю желание быть перед тобой - чтобы глядел и радовал желанием глядеть. Моя фигура тела? Пусть побуду с тобой запредельной, окончательнее невероятной, не как для остальных, закрытой одеждой всегда.
   - Мы на равных, мне тоже одежда тут - лишняя. Деревенские говорят, в шубе не работа, в штанах не дрючка.
   - Толковые они, по точности смысла.
   Повернула боком, насыпая из кофемолки разверченные в порошок зёрна, наливая в кофеварку воды, поворачиваясь задом к нему, вытягиваясь верхом вперёд и ставя на плиту, включив...
   - Никак не привыкну. И почему у тебя поясница на треть уже зада? У тебя при таком виде со спины, ниже раздвоения попы и начала ног, кучерявый пучок волос, привлекательный, сразу притягивающий мой взгляд...
   - Любуйся, разглядывай, рассказывай мне про меня, - обернулась лицом, показывая ряды плотных белейших зубов в улыбке распахнутой, глазами сразу прижигая главное обозначение мужчины, подойдя и легко потрогав, пригнувшись. - Замаялся, бедненький? Намучил меня до всех невозможностей, хулиганишка? Обернулась и сразу смотрю на тебя, ты - главное у мужчины, мимо не проглядеть! Тоже я тебя измотала, побудь на отдыхе, пока кофе варится...
   Выпрямилась, поднятая на ноги мужскими руками за обе груди, влившиеся в два ковша ладоней...
   - Когда жила одна, знаешь, как натерпелась и желанием природным, и тоской ненужности... Думала, выйду замуж - без всякой одежды дома начну ходить, себя показывать и показывать, знать, я нужна, я, женщина. Так что не удивляйся, я не сдвинутая, мне от тебя отделяться не нравится.
   Взяла мёд пальцем, намазала на губы его, - мы так не пробовали, - сверкнула задиристо, темноглазно, - заслизывала мёд, зацеловала, поверх проглаживая языком...
   Снова взяла мёд, написала на мужской груди своё имя, нарисовала свою улыбку...
   - Я так начиталась в издательстве трудного, тяжкого... Запятые запятыми, правлю, опечатки попадаются, правлю, а смысл мимо разума не проскакивает, - сняла кофеварку вовремя, запахшую подоспевшим кофе, разлила по чашечкам, кивнув, что Андрей пододвинул и ей тонкий короткий стакан с небольшой долей коньяка, - начиталась, дома попробовала перебить чтением из Интернета, любой чепухой, - не получается, отойти в сторону.
   Стукнулись, краями стаканов.
   - За нас...
   - И сильнее всякого алкоголя знаешь чего? Там, на ковре вдалбливал в меня, вдалбливал меня в пол - растворяет, любое из разума выскочит и от тяжёлого освободит. Настроение - отпустить себя, вытворять желаемое...
   Подошла, присела перед его коленями, пальцем брала мёд с блюдца, намазывала на единственное, у женщин не бывающее, поулыбалась глазами в глаза, заслизывала, присмеиваясь...
   Поднял перед собой, провёл руками по бокам поясницы, по расширяющемуся внизу телу, подтянул, поцеловал много и со вздрагиваниями её высокие полушария, и тугие, и нежные, нежно-нежно...
   - Мужчина, я, твоя женщина, хочу плавничать по твоим губам.
   - Как - плавничать? Мне что сделать?
   - Иди сюда, - потянула за руку, - ложись на спину, на пол.
   Циркульно расширила ноги, встала на колени над грудь, передвинулась, оказавшись ею надо ртом, раздвоив её лепесточки присела над губами, закачалась, задвигалась вперёд и назад, вперёд и назад, ею легко прижимаясь к губам вылавливающим, лепестками по краям рта, лепестками по краям рта, придерживаемая мужчиной за волосы на лобке...
   - Остановимся, а то... - поднялась, качнувшись. И его подняла. - Сейчас заново растворюсь... - предупредила, вливаясь в глаза близко, в упор...
   Посаженая на отставленную его ногу...
   Приглядывая сверху на выглаживания грудей...
   Начинающих светиться красноватыми звёздами поцелуев затягивающих...
   - И на шее засосы пускай, косынкой прикроюсь, завтра...
   - Тебя бы нарисовать...
   - Ты умеешь?
   - Нет, художника звать надо.
   - Фиг с два, перед чужим раздеваться не буду.
   - Тогда - сфотографировать.
   - Не сейчас, ты перебьёшь тонкое, между нами...
   - Илона, почему женщинам нравиться фотографироваться обнажёнными?
   - Ой, ну, глупый разве? Потому что в обнажении настоящее содержание женщины. Не в работе, не в домашнем кушать-спать, не в уме и талантах, просто как, просто - в обнажении. И не я придумала, с древних веков подсказано в живописи, в скульптурах. Моё тело - вся я, вся моя сущность, весь мой смысл присутствия в жизни, остальное - приложение, догадался?
   - Хорошая ты учительница, о чём мужчины никак написать не могут. Вертятся вокруг и попусту.
   - Сами мужчины разве не подсказывают? Как они рассказывают о женщине, видя её? Какое лицо, какие груди, какие попы, какие ноги... Как бы я её обнял, как бы в неё вставил... Женщины покажут всё, утверждая свою красоту.
   - И - притягательность какая. Привлекательность.
   - Да, если она чувствует, если она есть...
   - А тебя привлекают женщины? Дотрагивались до твоего тела ласками?
   - Да, пробовала, тебе признаюсь. Задолго до тебя случилось. Подруга уговорила, Леночка Ивлева. Я полулегла на диван, почему-то схватила себя за волосы, прикрыла выпуклые глаза. Леночка дотрагивалась до чего хотела, неожиданно начала целовать внизу, сильнейшие высверки света полетели. Взвизгнула и влетела в дрожание, в какой-то повторяющийся выплеск с выкриком, сам знаешь, у меня молча не получается. Тебе обидно? Ты презираешь?
   - Я ещё твёрже хочу в тебя...
   - Всего один раз. Нет, нет. Мне противоположное, природное нужно, нужен ты, мужчина, - обернула ладонью кругло то, утверждающее мужчину, придавила, стянулась на пол, забрала губами самый, самый край, самое начало, заставляя отстраниться ото всех слов, проглаживая поверх нежным языком...
   Поднялась, расширившись ногами развела нижние губы и медленно, медленно присела на самый-самый, крепкий, крепко закрывая глаза и себя наглухо, в растворение и неосознавание, в роскошное улавливание чувствами встречного, становящимся настойчивее внутри...
   - Качайся чуть-чуть, медленно, медленно...
   Перевернулась на полу, упёршись плечами в него и высоко задрав нравящийся зад со ждущей под ним...
   - И - долго, не торопись, долго... крепенько... - протянув руку назад, не глядя поправила пальцами на входик точнейший, приоткрытый потребностью...
   - А-а? - удивилась громко плотному втеснению, не слыша всего мира... - Меня, одну меня...
   Чувствуя плотно в себе, сдавливая плотной, темной круглотой, кольцами впуска в себя до тугости, до не выпускания из таинственности перехода мужского в женское, женского в мужского, из сдвоенности уплыва ни во что и тонкости молний острейших, коротких высверками и там, и в запахнутых глазах...
   - Трахай меня, трахай меня... Е,е...
   - Я тебя не трахаю, я тебя е...
   - Двигай, двигай, дави, би... - вытолкнула крайне самое точное, окончательное, - крепче... долго... би...
   И молчание. И порыкивание. И повторение просьбы умоляющей, требования самого точного, прямого.
   И спешные, спешные надвиги расширившимся задом, всем низом тела на нужнейшее, на встречу.
   Рванулся во все углы выкрик умоляющий.
   Вместо пола появился мост над туманами, ни на чём не держащийся, с пустыми машинами, с резким обрывом края...
   Мир отстранился и потерялся.
  
   28
   - Ты - кто?
   - Мужчина. Стонков Андрей Андреевич. Ты - кто?
   - Женщина. Стонкова Илона Александровна.
   - Ты откуда взялся?
   - Из прошлого.
   - Я тоже из прошлого. Мы одинаковы?
   - Да.
   - Чем?
   - Человечеством.
   - Мы по разному устроены.
   - Одинаково. Кроме половых систем.
   - А зачем они?
   - Для притяжения и взаимности.
   - Я, женщина, думаю иначе. Отличаемо от тебя.
   - Правильно. Ты так думаешь - я не догадаюсь, не сумею.
   - Что же - сходно?
   - У нас души одинаковы. Твоя - моя, моя - твоя.
   - Потому, что любовь?
   - Да. Сверкающая любовь.
   - Зачем мы здесь?
   - Так... Пролететь по времени своему...
   - Вместе?
   - Посчастливилось. Вместе.
   - Приснилось?
   - Не знаю...
  
   29
   - Илона, мне позвонили, пригласили на приём в посольство Словакии, в среду.
   - Мне как одеваться, в посольство?
   - Немного официально, немного по своему желанию. Ты женщина, ты только знаешь.
   В среду шли рядом по улице нужной, Стонков говорил о тёплой погоде и привычно отмечал, где могут быть расположены невидимые снайперы, охраняющие посольства. Тем более после нападения на одно из них, бывшее в столице...
   Илона надела белую тонкую обтяжную на бёдрах юбку, обтянувшую и зад выразительно... розовую блузку и белую накидку поверх, на икрах матовилась тонкостью колготок... вся желаемая, о чём и известил...
   - Продолжай о погоде, милик мой, а то заверну тебя в подворотню и... тоже я не алюминиевая... С тобой бы совсем из дома не выходила.
   Офицеры на входе проверили паспорта, заглянули в свои бумаги, вызвали пригласившего дипломата.
   - Франтишек, - назвал себя дипломат, - я занимаюсь культурой, приятно познакомиться с вами и вашей женой, уважаемый писатель. Пройдём в зал для бесед. Вас попросил разыскать и пригласить наш писатель, ваш друг профессор Петер, автор книг художественной литературы и учебников для Университетов. Ждёт нас.
   Вошли. Андрей и Петер обнялись, - сколько мы не виделись и в Братиславе, и здесь... Да, знакомы со времён горбачёвщины... Познакомьтесь, моя жена Илона... И, она же, директор издательства книг.
   Сразу запястье женской руки поцеловал, братиславский профессор.
   - Друзья, я должен заказать для нашей беседы. Желания чего? Вино, чай, кофе, минеральная вода?
   - Кофе и минеральная...
   Франтишек нажал кнопку, сказал на словацком пару фраз вошедшей женщине, вежливо поприветствовавшей.
   И сказал Андрею.
   - У вас лицо знаете какое? Как у разведчика КГБ.
   - Есть разведка повыше, поинтереснее.
   - Какая, по занятию?
   - Не та, ищущая, что противники задумали и делают. Та, узнающая, для чего люди живут на поле времени.
   Дипломат и Петер переглянулись, запоминая и не отвечая.
   - Андрей, брат, - заговорил Петер, - у нас для соединения двух разных культур и мыслей появилась тема, ты и я, вместе, можем написать книгу. Название "Европа - Россия".
   - И сразу подзаголовок - "Сущности человеческого бытия".
   - Согласен, так правильно. О конструкции книги. Берём точку обсуждения, ты пишешь со стороны России, я со стороны европейского автора.
   - Да, хорошо. Примерно проговорим, сразу? Я начинаю, ты прерывай в любом месте, показывай свои размышления...
   Предлагаю начать сразу с главного. Прорывы вперёд всего общества и попадание в никуда...
   Зачем нужны революции? Какой в них точный смысл? Какая правда и какая лож, тайная и явная? Что они приносят людям?
   В 1991 году в России произошла очередная революция, некоторыми называемая контрреволюция. Произошла она и в Европе, в тех странах, неожиданно освободившихся от контроля, постоянного и многолетнего, СССР. Произошла в твоей стране, тоже.
   Предлагаю посмотреть чрез прошедшее время, что же получилось вокруг нас.
   Рассказываю, что вокруг меня, в древней русской земле. Теперь слушаю.
   - Друг мой, брат мой, революция - в Чехословакии даже "нежная", "бархатная" - в России (август 1991 г.) и в нашей стране (ноябрь 1989) началась попыткой государственного переворота несколько политических авантюристов, - выразился, подумав на своём языке и сказав на русском, - обе имеют одну общую черту: в течение нескольких часов инициативу взяла масса граждан. Да, правда, в начале у нас содействовали полицейские дубинки, и в Москве танки, - разница незначительна, учитывая, что бывший Советский Союз занимал должность и ответственность великой державы. Как Горбачев все еще говорит - однако это было шутением с гражданской войной. Остается вопрос, как это было с его отъездом в отпуск: был действительно случайным, или хорошо запланированым?... Тот революционный переворот? Контрреволюционный для семнадцатого года?
   - Случайным уничтожение государства не бывает. Хорошо запланированным на основе многолетнего изучения страны и нахождения слабых мест приговорённой к уничтожению - да.
   Поэтому и отпуск Горбачёва. Смотрим на отдалённые результаты. Президент Турции тоже находился в отпуске, несколько дней. Начался переворот для отстранения президента от власти. И тут же быстро закончился. С таким результатом заканчивается отпуск президента, выполнившего то, о чём клялся при вступлении на свой пост: сохранение страны. А дальше, для точного плюса-минуса, поставим - чем закончился не случайный отпуск Горбачёва.
   Сейчас - картина вокруг меня.
   Ходячие кирпичи. Так я вынужден называть массу людей, настойчиво предлагающих понимать их каким-то новым наслоением. Они не класс, они наслоение. Куча людей, объединённых одним и тем же, барахлизмом. Их ещё называют тут "обыкновенным быдлом" но, полагаю, такое название обидно.
   Какие они? Как живут? Чем живут? Что делают для развития дальнейшей жизни всей России? Всей Европы?
   Что приносят и дарят человечеству развитием мира?
   Какие они?
   Вежливая женщина молча расставили чашки кофе, воду, пепельницы. Тихо ушла.
   - Андрей, - потрогал свой лоб профессор, - в одной старинной русской сказке со времен сталинской эпохи, которую я видел в кино как мальчик, в оригинальной версии с субтитрами, на нашей деревни, в старом частном кинотеатре U Moravka, была ключевой фигурой Смерть - лицо с каким то средневековым шлемом, в черном трико с накрашенными в белый цвет ребрами и костями, действуя в этой истории только - от престола.
   Другие фигуры обращались к ней с большим уважением: "Ваше Бессмертие"...
   Сегодня более чем тогда очевидно, что семиотизировала эта фигура, её шлем и трон. Однако, возможно, что это тогда не сразу поняли авторы фильма, и, конечно, тоже позицией идеологические надзора. В противном случае таковая сказка никогда бы не попала в театры и авторы, может быть, - почти наверняка - должны бы были добраться до знакомого архипелага, в сталинские лагеря.
   Но, просто это то, что мы все - хорошие и плохие - явно чувствовали: несмотря на всё, значит, всегда есть способ выразить свои надежды и беспокойства.
   На самом деле я вижу ето самим здоровем языка и сознания.
   Автор, однако, такую ситуацию не может подготовить один. Правда, в один прекрасный день, просто должна быть вне. Найти свой путь. По любой цене. Таким образом я не говорю о пассивном ожидании людей-кирпичей, говорю о серьезной работе на обоих концах общения линии. Люди-кирпичи, это уже патология,
   Как насчет человеческой речи Бахтин говорит: "Ничего не останется в душе, всё так или иначе выразиться речью." Это фантастический механизм. Натуральная блокировка против деструктивной веры в Ничто. Как будто отдельные люди скрывались в других - гораздо храбрее, смелее и умнее.
   - Петер, стою на своём. Какие они, ходячие кирпичи? Да, патология. Как живут? Чем живут? Что делают для развития дальнейшей жизни всей России? Всей Европы?
   Что приносят и дарят человечеству? Миру, каким развитием?
   Постепенно - ответ на каждый вопрос.
   Какие они?
   При всём приобретённом богатстве жизни они не рады. Их лица часто угрюмы или злы, просто удивляешься, чем же они не рады? Выходит из богатой квартиры, садится в дорогой автомобиль, а на лице - злость или же жестокость. Помочь остальным людям они всегда отказываются. Видимо, их основное занятие сделало их психическое состояние ненормальным, опасным для здоровья. Какой смысл жить без радости, без приятного восприятия природы, мира, людей?
   Профессор поднял руку, предупреждая и прерывая.
   - Элегантная госпожа Илона, мы не виделись с моим писательским братом девять лет, после Братиславы, извините, встретились и, как у вас говорят, сразу быка за рога...
   - Не переживайте, мне любопытно... И - понятно.
   Присутствующий дипломат улыбнулся.
   - Как живут? - продолжил прерванный Андрей. - У этого слоя людей обычно по три, четыре квартиры в городе. По три, четыре автомобиля. В квартирах обстановка унылая, содранная с картинок Интернета по оформлению вида квартир и потому всегда штампованная, как гвозди. Одинаковые потолки, обои или пластик, полы, и психологический холод, отталкивание. Картин, произведений прикладного искусства нет. Вместо них всевозможная бытовая техника, мебель, сделанная в Италии прессовкой старых газет или же из опилок, редко бывает мебель из натурального дерева.
   Барахлизм - главная цель, для них. Барахлом они гордятся как наилучшим достижением цели жизни. Одна такая спекулянтка, например, имеет, проживая одна, большую трёхкомнатную новую квартиру в своём городе, однокомнатную квартиру в новом доме в недалёком курортном городке, дом в деревне, квартиру в Вологде и квартиру в Петербурге. Как её жить одной в разных местах - не понятно. Зачем столько барахла - тоже не понятно. В прошедшей истории России такие всегда исчезали и исчезают в неизвестности, следом - и их барахло.
   Что и показывает ложность целей, направления такой жизни.
   Они не культурны, в общении грубы. Постоянно подозрительны, видом лица. Творческие занятия для них исключены.
   Часто погибают следствием психологических и поведенческих изменений, выходящих из их занятий.
   Одна такая спекулянтка, возомнившая себя "дамой европейского уровня", что проявилось в поездках по утрам за город и пробежками для здоровья по лесной тропе, была убита на той тропе попутчиком, за высказанное ею пренебрежение к человеку. Её "Мерседес" обнаружился сгоревшим.
   Вот и весь итог. Данная спекулянтка не понимала, что живёт в обществе ненависти к ней и ей подобным.
   Стоит на улице подвыпивший мужичок и кричит в окна подобной "даме": - погодите, настанет наше время, всем вас сожжём и перевешаем!
   Что у трезвого на уме - то у пьяного на языке. Русская пословица.
   - Хорошо, от быта свернём чуть к теории, Андрей. Вопрос переворота, хочешь ли революции, это вопрос власти. Антонио Грамши (1891-1937) строго различает властью (dominio) и гегемонией (egemonia). Пока dominio именно политическое, судебное, и часто держится военно-политических форм - и в данный момент развития социального кризиса утверждает, наконец, статус-кво под принуждением, - egemonia является социально-психологическим культурным факторы "демона согласия": Гегемония царствует, пока подчиненные хотят быть исключенными, покуда они ему, мощному, это каким-то образом позволят.
   Чешский философ Вацлав Бйелоградски (1944) в этой связи признает цивилизационные переменные imperium и potestas: "Империя суверенная власть, воплощение идей, превосходит все, что только родословные."
   Точно так же, только по кровьи территориально ограничается потестас - родина, отцов наследство. Однако! "Империя очищает, детериализует участок Родины, этнических единиц изгнанывает из своей исторической территории и предлагает другое разделения страны, другую домашньюю" (Бйелоградски).
   В 1985 году Горбачев предложил в качестве причудливой замены дома, и того всего порочного и неевропейского - европейский дом. Kaк просто! Давайте заменим сложное простым - и дело решено! Это было типичное предложение ex ante, значит поданое без части предложения о характере продукта, особенно числа смертельных неблагоприятных существ. Без здравого смысла, это была сказка о несуществующем европейском доме, Если бы это было иначе, то почему из европейского дома Горби исключена на вечные времена и никогда иначе - Россия Горбачева...? - Давай, поговорим об этом августовом отпуске! - сбился в слове на своё произношение, - был, или не был Горби британским агентом? Было Михаилу Сергеевичу суждено возвра­щаются - сбился на своё произношение, - из Крыма в качестве победителя или проигравшего - как говорили древние римляне, со щитом или на щите? That's the Question!
   - Смотрите, как думаю. Общество, постоянно живущее в противореч­­­иях сущности, не способно быть устойчивым. "Человек человеку друг, товарищ и брат". Неважно, что коммунисты однажды взяли такие слова в свою программу. Их невозможно заменить на "Человек человеку враг, ненавистник и убийца". Менять можно, но не надо. На что указали прошедший двадцать лет. Чем живут?
   Ходячие кирпичи потому, что и не культурны, и жестоки, и эгоистичны, и всегда в стоят в стороне от общего, занимаясь только личным, своим. Пустые для общества, мёртвые для развития по любому направлению.
   Их занятие - либо воровство из государственного имущества, из государственного бюджета, либо обыкновенная спекуляция.
   Бизнеса нет, бизнес должен приносить прибыль и в результате создавать производство. В результате действий ходячих кирпичей бывшие заводы переделываются под громадные магазины, с уничтожением производства, бывшие очаги государственного сельского хозяйства уничтожены тоже. Купи за тысячу - продай за полторы тысячи, вот и вся их экономическая "наука".
   Что делают для развития дальнейшей жизни всей России? Всей Европы?
   Ничего. Исключение - деньги, оставляемые ими в других странах, где иногда они развлекаются.
   И вот, глядя на них, возникает мысль: а зачем в истории России, в истории человечества происходят революции? Ради вот таких ходячих кирпичей и появлялись в прежних веках Разины и Пугачёвы, декабристы, народники, пошедшие просвещать народ в дальние деревни? Ради них революционеры отправлялись властями на каторги и на расстрелы?
   Зачем?
   Не понять. Нет здесь ответа. И иные странные итоги революций, российских.
   Все революционеры заявляют, делают революцию ради лучшей жизни всего народа. Так же заявляли они в 1991 году. А что на самом деле?
   - Ну, брат мой, что ж? - Как сказал старый Гоббс, человек человеку волком, homo homini lupus est.
   - На чистом русском: человек человеку - волк. Но ведь мы - не волки, все четверо?
   - Гоббс в Левиафане пишет: "если бы определение три угла треугольника равны двум прямым углам" каким-то образом вступило в конфликт с правом любого человека к власти, он будет подавлять это, до его последних сил..." Да, не подавляй не подавляемое! Excrementum бывало в древние времена памятно. Даже если во время поста и голода было его мало, забил праотец в землю по крайней мере кусок камня. Это же те наши метры квадратные, - менгиры: квартиры, резиденции, виллы. Это наш бизнесмен-стиль барокко. Забытые жертвы и бедства предков. Оставляя только гедонизм, гедонизм - как в бедном, особенно морально, конце древнего Рима. Ну, не пугайся, Андрей, - по крайней мере, математику Гоббса в то время никто затем не ставил под сомнение.
   - Я тоже не ставлю. Вернёмся к конкретности общества. После революции 1917 года - миллионы погибших в гражданской войне, миллионы погибших в голоде двадцатых годов, миллионы ставших рабами для бесплатной работы и погибших в сталинских лагерях. Миллионы погибших в войне 1941-1945 годов, войне, где одна из причин была неправильная политика существующей тогда власти, как внешняя - Пакт о ненападении с Германией, так и внутренняя - "Пусть попробуют на нас напасть, враг будет уничтожен, у нас сил достаточно". За миллионами и миллионами стоит, на самом деле, страшное, - жизнь каждого человека. Живущего только один раз.
   А общий результат на сегодня в России, на территории любой области за столицей - уничтожено производство, предприятия сельского хозяйства, хорошее школьное и высшее образование, хорошая медицина, настоящая армия и флот, авиация, космонавтика, и много названий можно перечислять.
   По стране миллионы нищих, и безработных, превратившихся в ненужный мусор, для власти.
   В Интернете прочитал вот что.
   "Между тем, очень интересные вопросы прозвучали из Даровского района и Пинюга, где жители пожаловались на местных бизнесменов. "Если идёшь работать к индивидуальным предпринимателям, то попадаешь фактически в рабство: ни отпускных, ни больничных, ни нормального рабочего графика, ни пенсионных отчислений", - звучало в эфире. К сожалению, в виду последовавшего затем потока вопросов, эти "крики души" не получили оценки губернатора". Из общечеловеческого уничтожено уважение человека человеком, вера во власть, и полностью - целевое направление жизни.
   - Это уже ничего нового, только Гоббсовский консервативизм - война всех против всем, bellum omnium contra omnes. Гоббс был циником и не боялся называть вещи правильными именами.
   - Но мы - не циники? Общество, теряющее смысл жизни - не полностью состоит из циников? В нём много нормальных людей!
   - Да, и - подожди. Я думаю, что это сказал Анатоль Франс: - "Чтобы улучшить человечество в конце концов, вы придете к убеждению, что все они должны быть расстрелянными."
   - В СССР расстреливали. Человечество не улучшилось. И - а за кем право выбора с поворотами: оставить в живых - расстрелять? У нас и Королёв, запустивший Гагарина, на Колыме в лагере оказался, а мог бы стать расстрелянным. С теми следователями с образованием в четыре класса...
   - Где же об этом еще будут плакать?... - Серен Кьеркегор (1813 - 1855), эту динамику социального порыва в 19-ом веке, выразил следующей реакцией: "Пламенно бурное время все ломает и переворачивает, а не воспаленное рефлексивное время заменит демонстрацию силы диалектической виртуознос­тью: оставить всё как есть, но исподтишка подготовить релевантный смысл.
   - Опять революция? Опять расстрелы? Для чего? Для освобождение от балласта? А кто будет определять балласт и нужное? И - туда ли направленность общества? Вместо гуманности и развития?
   Петер, вспомни, с чего начиналось исчезновение нашего государства СССР? С расстрелов в Румынии, начиная со стрельбы в народ, заканчивая Чаушеску. А лучше не стало, одни угнетатели, воры заменились другими.
   Цели заменены на бессмысленность, человек превращён в животное, должное ценить бытовое и бытовое, и больше ничего. Дорогая еда, дорогой унитаз. Путь короче мышки.
   Так как же развиваться человечеству? Каким созиданием?
   Какие революции способны на самом деле привести к развитию личности человеческой, к новому политическому, экономическому, техническому, психологическому, - к новому смысловому смыслу?
   Не лживому, на этот раз?
   - Мы обострили проблему...
   - Да. Свернём в сторону. Сейчас - об августовском отпуске Горбачёва в 1991 году. Разве хорошая хозяйка, хозяин дома поедут прогуляться в лес, когда на плите закипает кастрюля и в отсутствии контроля может вспыхнуть пожар?
   Тогда по ситуации было - либо новая страна образуется, вместо изломанной прежней, и изломанной не одними чиновниками, а и самим народом, - одно народу нравилось, другое отвергалось. Закипали мнения, снизу до верха, в неё добавлялись элементы неразберихи плюс точные понимания народом, что, какую систему жизни руководители страны предложат сверху. У народа, как привычно для чиновников КПСС, не спрашивая его желания.
   По ситуации международной складывались ещё добавочки, - неожиданная дружба-любовь Маргарэт Тетчер плюс таинственная до сих пор, без переводчика со стороны СССР, беседа Горбачёва и Рейгана. Повторяю, скрытая до сих пор. Засекреченная.
   По ситуации в плане "итоги" получалось, руководитель государства, руководитель партии КПСС делал разные подтанцовки, и в результате рушилась руководящая роль КПСС, а куда плывёт корабль государство - муть полная. Как и - каким же оно будет?
   От августа 1991 года перейдём к полному запрету КПСС после возвращения Горбачёва "из отпуска", провокационного, и не случившееся его, Горбачёва, обращение к членам партии КПСС со смыслом - встаньте все на защиту КПСС. Такое действие показывает, партию он предал. Видимо, по договорённости со своими кукловодами из Англии и США.
   Оттуда же, из августа, переключимся на декабрь, на действия Ельцина и остальных в Беловежской пуще, уничтожившие государство СССР. Честный президент, клявшийся на Конституции защищать страну, должен был немедленно арестовать заговорщиков и отменить как преступные все их подписанные в Беловежской пуще юридические документы. Не честный сделал наоборот. Наговорил ерунды и смылся из кабинета Президента СССР.
   Никогда не бывший членом КПСС, но бывший гражданином страны СССР, понимаю тогдашние действия Горбачёва как предательские. Менять страну требуемыми переменами одно дело, а всех сдать - партию, государство, - совсем другое.
   Что же получено в результате поведения Горбачёва? Тот самый прицельный выстрел, уничтоживший сильную страну. Одновременно слабую тем, что народ и близко не руководил ничем и никем.
   - Есть здесь аргумент - Горбачёв ушел из истории буквально дырой в заборе. К разочарованию, к стыду мира... Почему я не боюсь говорить о Горбачёве в отношении с аллегорией разочарования? Что на самом деле произошло? Ответ в малоизвестном факте символического ухода из политики Михаила Горбачёва - у меня была возможность, в отличие от любого другого, чтобы быть в той ситуации лично, 1992-ого года, я могу поэтому реагировать личными наблюдениями.
   - Смылся он, Петер. Уничтожил страну и смылся. В Лондон, за гонораром в виде международной премии.
   - Аллегорический уход из политики Горбачева организовал большой брат странно: во-первых, Горбачев оставил высокую политику театрально, vulgo символически к l992 году. В то время, когда он был только гражданин Горбачев, уже давно не президент СССР -точно как своего времени, в марте 1918 полковник Николай Романов, - значит давно не президент СССР, страны, свалившейся за год до того: таким образом он был персона нуль. Во-вторых, он оставил политику, уже давно не политиком - отверстием в заборе; в буквальном смысле, как мы увидим. В-третьих, это случилось в американском Фултоне, точно в том городе и месте, где в 1946-ом году Уинстон Черчилль выступил с памятной речью о железном занавесе, с его знаменитую речью Iron Courtain Speech.
   Это на самом деле аллегория, которая имеет долгую и целеустремленно и накладывающуюся - с акцентом на слово накладывающуюся - в данной области, в Фултоне, штат Миссури, США. Накладывали ее - аллегория слоистый символ, "разнородие беспорядочного" автор Фонадьи, - целенаправленно по десятилетиям на холме над Вестминстерском авеню в центре Фултона: Первое. Здесь впервые упоминается речь Черчилля о необходимости предотвращения проникновения коммунизма на Запад запуском железного занавеса - значит установки оружия на границах послевоенной советской зоны, которая была присуждена юридически Потсдамским договором СССР, легально подписанным представителями большой тройки: Черчиллем, Трумэном и Сталиным. Второе. Черчилль держал речь в спортзале Вестминстер колледже, а это не случайно в родном городе президента Трумэна. Третье. Позже Черчиллю для благодарности построен на холме бронзовый памятник. И, наконец, на холме снова восстановили взрывами бомбардировки Лондона 1940 года разрушенную церковь St. Mary Aldermanbury, чьи обломки были доставлены в Фултон как игрушка, как детский конструктор построенный заново. Чего получается? Священное жульничество...
   Первый исторический вектор указанного наслоения: прилагаемой схемой мы хотим проиллюстрировать самый старый исторический вектор, соединенный с режимом ухода Горбачева из политики. Эрнст Кассирер в философии символических форм говорит о репрезентативной чувственности символических форм. Значит, фактор исчезновения церкви из Лондона, который поэтому появляется перестроен на другой стороне Атлантики, и даже в самом сердце Среднего Запада - штат Миссури, - бессознательно действует как сигнал, как трафик оранжевый свет, в результате чего готовность воспринимать политическую реальность точно определенным образом.
   - Твои мысли интересны, и серьёзны, профессор Петер... Серьёзнее не бывает...
   - От Берии к Маккарти - и назад, это путешествие не только больно, но и кроваво. Если бы я эти слова написал пятнадцать лет назад, я бы сам себя не дееспособил: ведь, в конце концов, где есть здесь какая кровь? - Украинцы сами вокруг хаос подняли, добровольно. И мы по праву осудили - или по крайней мере судим, - главных виновников пролития крови.
   Теперь будет уже хорошо, не так ли?
   На сегодняшний день это более ясно, что это не будет хорошо. Уже легко читаемый сценарий и ручное управление цивилизации в определенном направлении. Без шуток, только с оттенком конспирации, потому что, в конце концов, этот процесс регулируется исключительно честно избранными гражданами из среды честных либеральных политиков. Без запутывания, это ведь делается из чётко осязаемых и прямых силовых центров Запада, и - одновременно - прозрачно, в манере вождения лунохода.
   "Каждая область идеологического образования специфически ориентуется в реальности и специфически преломленняет - сбился на свой язык сдвоенный, - ее как свет... Сознание может быть реализовано и стать реальным фактом только тогда, когда оно воплощает характер материала," сказали Волошинов и Бахтин в работах по ??философии языка.
   Отремонтированная церковь из лондонского дистрикта Алдерманбурры на холме в Фултоне стал таким материальным знаком. Кроме того, в соответствии с лингвистическим утверждением Соссюра: "Психологически наше мышление, помимо изложения его из слов, невнятная и аморфная масса."
   В архетипической бессознательности однако эту аморфную неясную, расплывчатую массу "векторно организуют" - Умберто Эко, - именно образы, ландшафтный дизайн, доминанты местности и городские достопримечательности. Отремонтированная церковь из Лондона на холме в Фултоне стала, таким образом, такой достопримечательностью.
   Sacrum iustum. Функция семиотическо-культурной ассоциации, метонимически паразитующие коннотации, или медиа-миф вокруг определенных слов, ситуаций, политических личностей, исторической или литературной-драматические персонажи, всегда, и это является жизненно важным, условным объектом историческо-политически конкретным - иногда сдержанным, иногда драматически напряженным вступлением политическо-социальной эмоций в обществе, населении.
   Ее интерпретация поэтому только подсознательная. И просто поэтому действуют только в роде материалного компонента слуховое связи Соссюра как "ясно аморфная и нечеткая [семантическая] масса", правда, с сильным наводящим гипнотическим потенциалом, скрытым в том знакомом предательском тумане фонетической массы выражений или фраз.
   В случае Горбачева вышла на поле, вместо фонетической массы, аллегорическая масса предметов и событий, слоистые с течением времени и постепенно построенные, на протяжении десятилетий 1946-1992. и вовсе не случайно в Фултоне, в родном городе президента Гарри Трумэна.
   - Тут требуется думать, брат мой Петер. Полагаю, основное направление, конструкцию книги мы определили?
   - Да, и мы хотим её издавать на двух языках, на нашем и на русском.
   - Ну, хорошо. Сейчас пожалеем задумчивую Илону... Скучно тебе с нами?
   - Нет, нет... - посмотрела на всех внимательно.
   - Илона, пиши им наш адрес, домашний, встретимся у нас дома и в следующей части предлагаю поговорить о современной литературе?
  
   Вдвоём шли по улице.
   - Глубоко Петер работает. Увидела, откуда берутся общемировые завихрения? Все эти политические тайфуны?
   - Да уж... Жить после подобных знаний...
   - Ты со мной, Илона. Не бойся. Тоже не с дураком рядом идёшь.
   - Сама знаю, чего бояться. Давай о... о ценах в магазинах? На курятину? И на капусту?
   - Правильно.
  
  

Конец третьей части. 02.01.2018 год.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

  
   30
   Странным и страшным оказалось окончание двадцатого века для страны Союз Советских Социалистических Республик.
   Странным - никакая иная страна на СССР не нападала с военными провокациями, с войной.
   Страшным - от страны СССР отпали в самостоятельность республики Прибалтики Эстония, Литва, Латвия, Кавказа - Грузия, Армения, далее Молдавия, Азербайджан, Украина, Белоруссия, и все Среднеазиатские: Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан, Туркмения, - так они назывались в стране СССР.
   Страна получилась уничтоженной.
   О чём желал Гитлер и остальные, из разных стран, премьер-министры и президенты, продолжившие Гитлера и желанием по теме, и - списком.
   Ставшая отделённой от ней Россия попала под такой разгром всего и всех - немцы в войне 1941 года подобного и близко не добились.
   Всего - всего и есть.
   Всех - народа.
   Что же произошло, на самом деле?
   Что - на месте войны?
   Какие действия, не потребовавшие вооружённого, боевого прихода чужеземный армий на территорию России?
   Как, чем её уничтожали?
   Кто уничтожал?
   И - что уничтожено?
   Последствия всегда точнее предположений о тайных заговорах.
   Тут не о том, плохим или же хорошим был Советский Союз. Тут о том, как он исчез.
   Фактически, юридически, следом и на картах.
   До самого исчезновения имеющий Советскую Армию с ядерным, водородным вооружением.
   Чем, на месте войны, смогли подействовать и уничтожить?
   Разумом. Анализом по теме - а что кому надо? Что надо народам страны? Что надо руководителям страны?
   Подкупи их, остальное они сами сделают.
   Чем наполнена та самая иголочка из русской народной сказки, её сломаешь и полная победа?
   Иголочка для народа? Иголочка для руководителей жизни народа?
   Тщеславие может управлять всеми остальными смыслами полей времени жизни? Оно полностью в психике находится, постоянно для действия?
   Присутствует в подкупе властью и богатством не ограниченным?
   - Хочешь ли ты, Бурдымгулы, настоящей власти и настоящих богатств? Ты сейчас чего имеешь? Руководящей партии вынужден подчиняться. Над тобой власть Москвы, тебя могут снять в любой день. Квартира - пять комнат, машина, зарплата большая. Станешь президентом своей страны с отделением от Москвы - тебя власти никто не лишит, будешь править пожизненно. Партия у тебя будет своя, карманная. Дворцы вместо квартиры, миллиарды долларов твоим богатством, дома купишь в Париже, в Лондоне, в Берлине и где захочешь, счета в заграничных банках сделаешь. Машины - сколько хочешь, любые, свои три самолёта, своя армия, памятники тебе при жизни за бесплатную соль и спички для народа. Уходи от Москвы, пока страна шатается, рухнуть может.
   И - массовое предательство начальников республик, первых секретарей ЦК КПСС республик, членов политбюро, коммунистов, при вступлении в партию клявшихся сохранять единство рядов и отдать все силы строительству социализма - для народа.
   Начальников перемани к предательству, народ спрашивать не надо.
   Ни о чём.
   Один такой Бурдымгулы, сделав страну своей частной собственностью, чего-то там написал и издал книгой. Книгу указал читать в детских садах, в каждом доме, поезде, самолёте, изучать в школах и университете имени себя. Поставил золотой памятник книге и авторучке, третий - компьютеру. И себе - золотой, с вращением за переходами Солнца. Своим именем приказал назвать новое столетие, именами родственников - назвать месяцы. Два города, десять улиц, больницы, роддома, все детские сады и школы, все самолёты, поезда, вокзалы, аэропорт, трамваи, мебельные гарнитуры, пылесосы, карманные телефоны - назвал именем себя.
   Народу - соль бесплатно, спички бесплатно.
   И работу за копейки.
   Народ массово поехал на заработки за все границы его частной страны, заработки высылая домой на пропитание детям.
   Поле времени для него закончилось, новый Курдымгулы все его указы отменил, памятники уничтожил, а страну, теперь, сделал своей.
   Частной собственностью. По примеру прежнего.
   Ну, и как? Стоило предавать? В бессмертные попал? Нет?
   И зачем, тогда?
   В суд народный попал. Навсегдашний. Не в тот, районный или областной, - один суд навсегдашний, на кухне каждой семьи.
   А таких хватило - на каждую бывшую республику, с разными вариантами "успешного руководства".
   Как, чем страну Советский Союз уничтожали?
   Прямым, обязательно тайным предательством.
   Над территорией страны, имеющей сильную противовоздушную оборону, пролетел небольшой немецкий самолёт и приземлился прямо на Красной площади, в Москве. Последствие - убран в отставку министр обороны и генералы с настроением служить Родине и не предавать Родину.
   Далее - все остальные действия тогдашнего начальника страны, согласившегося даже с подписанием документов на тему "СССР больше не существует". Не объявившего их незаконными.
   Кто уничтожал?
   Те, кто по своему служебному долгу был обязан сохранять. Кто имел высшую власть, тот и уничтожал, вместе с помощниками пониже себя, в виде начальников власти в республиках и начальников власти областной в России.
   И - что уничтожено?
   Список - на книгу отдельным изданием. На несколько томов.
   По темам - жизни людей в войнах и взрывами жилых домов вместе с людьми, родильные дома, детские садики, обеспечение бесплатным жильём народа, промышленное производство, сельское хозяйство, образование - от начального до высшего, наука, культура общественная и личная, здравоохранение, тысячи деревень, десятки городов, военных баз в других странах и на своей территории, развитие космических направлений...
   Самое страшное - в людях уничтожалось и уничтожалось человеческое.
   Обязательно уничтожалось.
   "Человек человеку друг, товарищ и брат" переменилось на "человек человеку враг и убийца".
   И иногда начинало пониматься полная ненужность войск противника нападающего, ненужность атомных бомб, при уничтожении человеческого в человеке.
   Каждом.
  
   31
   ...А душа?
   А душой сохраняться как, и чем жить среди постоянного уничтожения жизни - хорошего в ней, в душе, и в самой жизни?
   Отвернуться и ничего не знать, не видеть?
   И ты - больше не человек?
   При какой власти народ на данной территории верил власти? Кому известен век и власть, жившие доверием народа?
   "Да здравствует Союз братских народов" оказалось напрасным?
   Под горбачёвскую трескотню "разрешено всё, что не запрещено" - разгон митинга в Баку, калеченье безоружных людей сапёрными лопатками, убийства девушек, мужчин, женщин с фотографиями из морга, подтверждением...
   Братские народы Армении и Азербайджана начали войну в Карабахе, убивая и мирных жителей... Убиты, раненые и военные, пробующие воюющих усмирить...
   Военные с автоматами против мирных жителей у телецентра в Литве... Тринадцать человек убиты, сто сорок раненых, отказ от ответственности власти от литовской до московской...Горит, горит страна родная, гибнут без вины люди, опять ставшие дровами для властей - одна власть удерживать себя, вторая пытается отбросить первую, люди - вместо горючего для продвижения вперёд?
   Грузины воюют с осетинами, - разбитые дома прежде спокойной жизни, убитые мирные жители, военные, присланные на помощь...
   Грузины воюют с Абхазией, танки прокатываются сквозь стеклянные первые этажи знаменитых санаториев, убитые, убитые, раненые...
   Гражданская война в Таджикистане сразу на несколько лет, убиты сотни людей, "братские народы..."
   Осетины воюют против ингушей, снова и мирные жители, и военные русские погибают, погибают...
   Молдавия воюет с Приднестровьем, московская власть начинает войну в Чечне, договориться о разделении полномочий не желая...
   Лжецы из пропаганды пишут, Советский Союз распался бескровно...
   Есть оплата для лжецов, и есть ужасы, для похоронивших своих родных людей.
   Ужасы - не подписи в бумагах за получения денег по вранью.
   А как жить дальше, зная, убийства, бомбёжки и уничтожения городов на бывшей территории твоей страны стало вместо порядков мирной жизни? Для чего нужна такая жизнь, способная прекратиться в любой день?
   Как было с людьми, взорванными в своих домах в Москве? Как было с людьми, пришедшими на концерт в Москве, захваченными в заложники и отравленными неизвестными газами?
   Куда идти, куда ехать можно, чтобы убитым, калекой с оторванными ногами не стать?
   Никуда.
   Взрыв бомбы в аэропорту, вместо радостной встречи прилетевших.
   Взрыв бомбы в подземном переходе, в центре Москвы.
   Взрыв бомбы в московском метро.
   И что? Требуется привыкнуть, такое нормально и может произойти завтра с тобой?
   После всех переживаний душевных и не согласий с убийствами людей?
   Кому-то нужна власть. Убивают людей.
   Кому-то нужны громадные деньги, отбираемые у других при помощи своей власти. Убивают людей.
   Кто же решил, что обычные люди - материал для достижения целей власти?
   Дрова - в топку. Паровоз едет. Дрова - в топку. Паровоз едет.
   Только кто - на месте дров?
   Люди. Обычные люди.
   Остановка для такого паровоза где?
   Не известно.
   Безумство, ложь не может быть известным, предварительными объявлениями.
   Остановка возможна.
   При отсутствии безумных. Лжецов и подлецов.
   ...Погубление страны. От власти самой высшей до обычной городской квартиры, до сельского дома с родителями - только горе им осталось, до края жизни. Как похоронили взорванную неизвестно кем в проклятом городе дочь.
   "Лучше бы туда не ездила, лучше бы дома сидела..."
   Страна - для людей?
  
   32
   Илона с мужем шла по новому для себя российскому городу.
   Утром приехали поездом, сняли на пару суток устроенную квартиру, в центре нужного города. Андрей сразу нашёл видеокамеру и заклеил бумагой.
   - Поэтому и не останавливаюсь в гостиницах, постоянно кто-то лезет, в них, в нашу жизнь. Надоело, без свободы, - пояснил жене. - Камеры всюду, а у меня к ним - брезгливость.
   Безразличная к происходящему на обеих берегах, через город многими водами широко текла древняя русская река, напоминая своим значением о присутствии времени вечности. И лесам, видимым за рекой, оставалось безразличным поведение людей, только бы с пилами и топорами к ним не подходили...
   - Я жил в этом городе, до Москвы. Он местами нелепый, не понять, что в головах горожан? Смотри, мы идём по набережной. На доме впереди памятная каменная доска, на ней извещается - в этом доме жил тогда-то писатель Александр Грин. А он жил не в доме, этом, а в городке километров за сорок, отсюда. Как мне объяснил один начальник - зачем нам славу отдавать в неизвестный городок? Тут наша областная столица. Вон, впереди, в сквере налево, стоит памятник Халтурину. Устроил покушение на царя Александра второго, сделал взрыв, убил одиннадцать солдат охраны и больше пятидесяти человек ранил, там же. Попозже попробовал убить прокурора в Одессе. Убийца, террорист, и ему стоит памятник. "А как же? - сколько раз я тут слышал, - он родился в деревне нашей губернии, раньше считался героем, пускай памятник стоит и люди помнят". Как? Помнить убийцу и почитать его уважением? Полагаю, это как взорванная часть атомной станции, и невидимая гадость идёт и идёт от неё, ядами, отравой пронизывая людей. Так что мы повернём отсюда на старые улицы, без следов человеческой тупости. Что чувствуешь, после столицы?
   - Зелёных городок, много деревьев. Мне зелёное нравится, и травы много, как в деревне. Так много деревьев, и лип, и тополей, и черёмуха, шиповники пахнут...
   - Вот небольшой дом, здесь Герцен, когда был в ссылке, созвал купцов, сказал им речь на тему - город невозможен быть культурным без библиотеки, купцы накупили книг и устроили первую библиотеку. Коммунисты построили на другой улице что-то вроде дворца сталинской архитектуры, сейчас Герценка, как люди называют в городе, там, на трёх этажах. Лучшая библиотека области. Вообще-то приятно знать, и мои книги в ней... Из местной типографии туда передают по несколько экземпляров, так положено. Сам я туда не просился.
   - Утки? Смотри, утки в овраге по бассейну плавают. В городе?
   - А, они каждое лето прилетают сюда и гуляющие их кормят. Да, они дикие, и привыкли, людей не пугаются. Илона, вон короткая улица - настоящая брусчатка середины девятнадцатого века. И - дом того же времени, с сандриками и декором вокруг окон, и вывеска, в русском городе, "Kazemat". На иностранном, с намёком, мы тут как в Вене...
   Спустились, по кружевным чугунным ступеням, отлитых мастерами давними, в полуподвал.
   В полдень людей пить пиво и вино собралось немного.
   Илона разглядывала стены, толстые колонны, полукруглые сводчатые потолки, сделанные из старинных кирпичей, очищенных от задымленности двух веков, отмытых до красноты. Толстые кованные решётки на каждом маленьком окне, вделанные в сами стены навсегда.
   Сводчатые кирпичные потолки затягивали в подлинное прошлое здешних домов...
   - Будьте добры, пройдите в правый угол, откройте дверь, вас ждут в отдельном зале, - сказал бармен, глянув на документ, показанный Андреем. - Кофе для всех и печенье мы только что отнесли в зал.
   Прокрутив наблюдаемое, пока шли сюда, Андрей понял, сегодня за ними никто не шёл, разглядывая всякую мелочь в киосках.
   Наученные дурацкими телефильмами...
   Войдя за культурно пропущенной впереди себя Илоной, Стонков поздоровался, представил её, - моя жена, знакомьтесь, - а ей остальных - все Иваны. Иван Фёдорович, Михайлович, Викторович. Илона, я не шучу, так совпало. Все мои коллеги. Кофе? Хорошо. И курить тут можно, узнал, вентиляция нормальная. Крепкий стол, из настоящих досок. Какие новости? - отпил глоток кофе, встал из-за стола, закурил сигарету и начал медленно ходить. - Вы не обращайте внимания, приходится много сидеть за своим столом, стараюсь ходить везде...
   - Новость есть, обсуждали сейчас. На Урале в селе сгорел дом, в который привезли после рождения Ельцина, в нём он начинал жить, вырастать, всё такое...
   - Я знаю. И мир приводя к порядку, - скажу в рифму, - Судьба прополола грядку. Как в старину говорили наши предки, и было знамение.
   - Нет, ну подождите? - развернулся на стуле от стола Иван Михайлович. - В память о нём Ельцин-центр, есть люди, поддерживающие его дела...
   - Памятников Сталину снесли тысячи, мало ли что в истории позади было? Примером нам? Мне жалко денег, выброшенных на памятники этим, побывавшим во власти на самом верху.
   - Как быть с гуманность? Откуда такая жестокость, ваша мстительность? Когда Россия образумится? А, Андрей Андреевич? Вы из породы каких? Ужас, ё-моё, ужас...
   - Надо же, пепельница из настоящего чешского стекла, - стряхнул с сигареты, - проходя мимо. Глотнул кофе, из временно своей чашки. - Теперь у меня есть вопросы. Откуда у него было желание народ всей страны сделать нищим? Уничтожить добрые, доверчивые отношения между людьми? Явление взаимной помощи? Устроить войну в Чечне? Уничтожить ракетой законного президента Чечни? Разгромить города, начиная с Грозного, в стремительно нищающей стране? Деньги государства больше на что было тратить? Вы помогали беженцам оттуда? Я помогал устроиться на новом месте, главному дирижёру грозненской филармонии, имеющему почётное звание за заслуге в культуре, я знаю, как разбомбили филармонию и он в Грозном потерял трёхкомнатную квартиру, в шестьдесят с лишним начинал всё сначала, и с филармонией иной, и с квартирой. Сколько в те года правления бывшего секретаря обкома КПСС тысяч убитых, раненых, покалеченных? Вы помните приватизацию, ставшую прямым разграблением государственной собственности, созданной народом страны, без согласия на разграбление народа? Предать свою политическую партию, КПСС? Полететь в США и с улыбкой доложить, с коммунизмом и социализмом СССР покончено? Это как, для бывшего партийного начальника? Понимать не предательством? Подписать беловежские документы о прекращении образования СССР? Расстрелять парламент, выбранный народом? Полагаю, мы с вами этим не занимались. И таким образом свобода в стране не вводится. Преступления я понимаю преступлениями, кто бы их не сделал.
   Поднял руку, просьбой не перебивать.
   - Извините, отвечу на все ваши вопросы. Россия, как территориальный, государственный объект, не образумится никогда, потому что на сие не способна. Образумиться страна может только через образумление народа и власти, на самом деле избранной народом, но не захватившей власть через законы, ею, властью, написанными. Я из породы каких? Из честных. На всё ответил? И не надо нам взаимно напрягать отношения из-за чужих преступлений. А, защищая чужое преступление, защищающий преступление частично берёт на себя.
   Теперь посмотрим, теперь посмотрите с другой стороны. Нам не известны детали, как и почему, от какой причине в селе сгорел именно этот дом. Но - но. Но, исходя из того, что сразу поместили в раздел главных новостей - а если этот дом сожгли специально? Знаком начала освобождения от ельцинизма? Я не знаю. Но и думать, пока, не запрещено, как и предполагать. Новость вынесена в списке главных, доступной для всех. Зачем? Да чтобы весь народ узнал. Знамение? Как говорили в давней старине... Знаки? Надо подумать, а вперёд надо подождать дальнейших действий, они и прояснят.
   Сел за стол, на своё место.
   - А вот посмотрим на наш город, - начал Иван Фёдорович. - В первую очередь уничтожены были сразу пять оборонных заводов. Оборудование на свалку, в помещениях сейчас громадные магазины по продаже иностранных товаров потребления, вместо своего производства происходит оплата зарубежного. Всего уничтожено, больших и средних, двадцать три предприятия. Нам не нужна стала собственная мебель? Собственные рабочие места для людей? Вы вспомните, кс какими лицами люди на улицах нашего города? В основном угрюмые и подозрительные глазами. Такие лица у тех, кто переживает постоянный обман.
   - Да, - добавил Иван Викторович, - их обманули, отобрав у нас всех нашу страну без нашего согласия, их отцов обманывали, обещая несбыточный коммунизм и на самом верху для себя его устроив, их дедов загоняли в лагеря на бесплатный труд, перед тем объявив государство рабочих и крестьян, прадедов тоже обманывали. Веками одно и то же, веками! Сколько же нам не дадено, сколько у нас украдено с самого начала жизни, государством, а на деле чиновниками, представляющими собой государственную власть!
   - Мы можем долго рассказывать друг другу, - снова встал, заходил медленно, - давайте сделаем вот как. Займитесь главным, пишите, когда судьба талантами вас одарила. Выпускать книги будем в Москве, вот Илона - директор нашего издательства.
   - Очень приятно... Приятно нам познакомиться...
   - Пишите честно, как перед расстрелом. А попозже по вашим книгам будет сделан анализ. Мы должны найти, как человечество на территории нашей страны вернуть к доброте, к гуманности, к справедливости, к честности, к нужности в своей стране, к единству государства и народа. И сделать без создания политической партии, политика - занятие, нам чуждое. Мы должны, мы можем помочь найти, как спасать весь народ от окончательного уничтожения. И от нового попадания в современное рабство. А сейчас... честное слово, по-русски сказать - жрать охота. Давайте пообедаем? Илона, пошли, закажем салаты, супчики, хорошие здесь котлеты с названием заречные, с жаренной картошкой...
   - Всенепременно, друг мой...
  
   33
   Москва заливалась утренним Солнцем.
   Почему-то Илона поняла, появившейся инстинктивной подсказкой, мыслью из ничего, в домашнем халатике настоящее не делается. С утра сразу - классический отглаженный костюм. Брючный. Задумчивого оливкового цвета.
   Сосредотачивающий.
   Творила. Записывала, нужное.
   - Поле времени вашей жизни намного хуже времени жизни моей, - прося улыбкой извинить заранее, глянул откровенными глазами Эрих Мария Ремарк. - На ваших улицах всюду видео камеры, за вами наблюдают на вокзалах, в аэропортах, магазинах, театрах, в метро, в ресторанах, пивных, с утра до вечера и ночью. С ваших удобных в обращении карманных телефонов регулярно записывается каждый разговор, в компьютерах записывается каждое нажатие на кнопки. Простите меня, в зоопарке за животными с такими подробностями не наблюдают, не складывают их действия в технические архивы с пометкой хранить всегда. Какие вам остались возможности быть свободными? Независимыми? Нет, жить с постоянным контролем власти и вашей страны, и, через компьютеры, шпионов других стран, за вами наблюдающих? Для фашистов не было таких технических возможностей контроля и одурачивания громадных масс людей, через технические игрушки отвлекая их от подлинной жизни. По таким обозначениям я задаю вопрос, а где же развитие свободы людей, развитие гуманизма? Доброты в отношениях?
   Я поставила перед Эрихом, перед мужем и своим стулом настоящий сваренный, не химический из пакета кофе, принесла из холодильника пирожные, в середину стола.
   - Да, омерзительно, - утвердил Андрей, - по вашим произведениям знаю, даже в фашистских концлагерях такого - постоянного наблюдения за любым движением, действием человека не было. Помните, вы написали, как полуживые в концлагере ползали к колючей проволоке для обмена кусочков продуктов? Сейчас бы не поползали.
   - Да, с тотальным контролем не поползали бы, - подтвердил Ремарк.
   -Я столкнулся с полицией, по одному нападению на меня. Так вот, вместо разыскивании преступника сначала собрали информацию обо мне по пунктам: сколько квартир имею и домов в разных городах, счета в каких банках и за границами, сколько у меня любовниц, какой алкоголь пью, какие наркотики курю, и остальную пакость, что оскорбило моё достоинство, а преступник за потраченное на дрянь время оказался в другом городе. Где начинается стык человек и государство - лучше не оказываться, жить в стороне от любой власти. Свобода, независимость, личная жизнь человека уничтожается по всем направлениям. Уже придумывают, как любому человеку вшить под кожу устройство и через него руководить поведением человека.
   - Кошмар. Извините, тут - кошмар и окончание свободы. Тут рабство, - чётко сказал Ремарк. - Восстановление рабства через электронную технику.
   - И полное окончание человеческого в человеке? - спросила я.
   - Да, фройлен Илона, так и есть, - ответил Эрих. - И не требуется никакого столкновения планет, для уничтожения человеческой свободной жизни. Не гуманизму конец, рабство окончательное. Как жить в условиях скотства, я не понимаю, и я не соглашаюсь.
   - Жить, сохраняя в себе честь, совесть, желание правды, сбережение личного достоинства. Как и было всегда, ведь при любой власти человека задавливали, и человек вынужден был спасаться, начиная с древних веков, когда от царей и власти чиновников в России люди уходили в Сибирь, отыскивая полную независимость от государства, полное от него отделение. Последний случай таких людей был при Брежневе, когда в сибирской глухомани обнаружили семью Лыковых, до времён Брежнева прожившую в полном отделении от государства.
   - Тогда, коллеги... спасибо за мои книги, увиденные у вас, я такой девятитомник, свой, в переводе на русский язык не видел, не знал... Тогда, коллеги, каким образом в глухой Сибири создавать культурную, гуманную, гарантирующую развитие всего общества среду? Без писателей, художников, без театров? Без подобного дружеского свободного общения? Культура вытягивает общество из всякого гнилого болота, культура, иной силы для подобной задачи нет.
   - Эрих, - провёл пальцами по лбу Андрей, - немного переключимся? - Почему в ваших произведениях точный язык? Язык, создающий мелодию произведения от самого первого абзаца?
   Эрих молча поднял обе руки кверху, добавил благодарно:
   - Полагаю, оттуда? Спасибо судьбе, с такой возможностью родился.
   - Слово - самое главное для писателя?
   - Да, и факт окончательно несокрушимый. Слово. Форма и содержание. Но остальное держится на единице единственной, на слове.
   - Жизнь имеет начало и конец, - вступила я, - куда, после жизни, деваются все способности талантливых людей? Писателей, композиторов, учёных? Я думаю и думаю об этом?
   - Не люди руководят жизнью, не люди, - повернул чашку кофе Эрих другим боком. - Есть много тайн, природа не допускает к ним никого. Допусти природа к таким тайнам людей - изломают, испоганят, уничтожат всё. Так вот, одна из тайн. Способности, таланты даются людям от рождения, и забираются с окончанием их поля времени. Но - не уничтожаются. Побудут там, в месте наитайнейшем, и передаются другому человеку, независимо от того, кто его родители. Он - писатель, а родители - обычные рабочие. Почему? Природа так решила. Это вам не президент страны и не парламент, это момент наисекретнейший, вашими компьютерами и полициями его не отыскать, не раскрыть. И - слава природе, коллеги, слава природе, она умнее ею созданных двуногих.
   - Без подхалимства почитаемый Эрих, - вспомнив, предложила я, - у меня приготовлены голубцы и красное вино, давайте пообедаем?
   - Очень своевременное напоминание, с радостью пообедать можно, - улыбнулся, отойдя от серьёзности, Ремарк.
   - Расселись тут, пожрать придумали, разболтались, - появился пьяный советский писатель с двумя бутылками водки, - я классик, я не вы, меня классиком назначили секретным постановлением ЦК КПСС и сам Сталин решение подписал, а вы кто? Вы написали роман в четыре тома? Вам через ЦК КПСС выдали высшую литературную премию? Вы день и ночь должны читать мои нетленные страницы! Обязаны! Обязаны!
   - Мы никому, мы ничего не должны, - спокойно ответил Андрей, успокаивая Ремарка дотрагиванием до плеча.
   - Эр... Эрия... Эрих! Ты с ними не пей! Они - антисоветчики! Враги! Я пишу по велению сердца, по велению пера, а моё сердце, перо принадлежит партии КПСС! Ты выпей со мной, мы классики! Мы!
   - О, классик, - развернулся к нему Андрей. - Расскажите нам, каким образом в ваших четырёх книгах романах присутствуют сразу пять разных стилей? Как пиджак, сшитый из кожи, кирзы, резины, картона и всё - одновременно?
   - Не тебе спрашивать, заткнись! Меня на комиссию вызывали, Сталин решил комиссию собрать, им я отвечал. А ты кто?
   - Я - ваш читатель, не понявший, почему у Пушкина везде один стиль, у Лермонтова тоже, у Толстого, Чехова тоже, как и Бунина. Но - какой же мощности ваша гениальность, в четыре тома влупить пять разных стилей? Понятно, писали пять разных авторов. Назовите их фамилии? В тридцатых годах на Лубянке их расстреливали, а вы их тексты вставляли в свои четыре тома?
   - И тебя на Лубянку надо отправить и расстрелять, понял?
   - Но прежде, мразь, я успею сказать, какой же вор и подлец. Извините, коллега Эрих, - отвернулся Андрей от гостя к уважаемому.
   - Реальность, настоящая реальность, - грустновато улыбнулся Эрих Мария Ремарк, вечный своим творчеством...
  
   34
   ...а потом становится колодезно, из глубины со светом только наверху, - окончательно одиноко, при не кончающихся прохождениях людей рядом, перед глазами и позади, - одиноко до... точечки, и становится понятно: надо писать.
   Выход единственный, нужнейший...
   - Давай покурим на скамейке, спокойно, дальше курить станет нельзя.
   - Почему? А, да, в картинной галерее...
   - Илона, для меня Москва начиналась в далёком, далёком посёлке, трое суток сюда надо было ехать, поездом, по степям и через разные уральские города. Мы летом там работали на сенокосе, мальчишками, с нами вкалывали два брата, наши, посёловские. Они учились в Москве, студенты, и на каникулах зарабатывали машину сена для своих родителей. По вечерам рассказывали, какая Москва. Для меня получалось их словесное кино о необыкновенном, как поезда могут под землёй в метро ездить, вообще не доходило, потому что такие коридорища прокопать... И мы в жару грузим сено, снизу вилами подаём на машину. Наверху Лёня, наш, посёловский сапожник, мужик взрослый, навильники раскладывает, притоптывает, чтобы не развалилось и много вместилось. Болтаем, хохочем, день яркий. Один брат снизу спрашивает: Лёня, а ты в армии кем служил? Тот спокойно, безразлично отвечает: переводчиком. Мы обалдели. Тот снова спрашивает: как переводчиком? Ты ни одного иностранного не знаешь, с какого, как ты переводил? И сверху нам спокойно, небрежно: я в армии хлеб на говно переводил.
   - Хахахахаха...
   - Извини, Илона, слово тут не выкинуть, и мы так же хохотали. Он кричит сено подавайте, а мы посгибались пополам и хохочем. Вот так вот, русский язык, одним словом всех нас уложил, и свою напрасность для армии показал, одним словом, и ненужность армии для себя.
   В посёлке у нас клуб, кино привозят раз в неделю, и - конец. Тех братьев и наслушался, понял, Москва - совершенно другой слой культуры, наивысший, с театрами, концертами знаменитых певцов, балерин, с большущими музеями, выставками, и сами люди вежливые, культурные, как увидел, услышал их впервые. Начал приезжать сюда, о гостиницах и не мечтал, думал, сильно дорого, у меня денег на обратный билет и на еду, спал в скверах на скамейках, и покупать надо билеты в музеи, я в Историческом четыре дня ходил, подробно все подписи читал, а на одной витрине приподнял матерчатую шторку - под ней подлинный лист бумаги со стихотворением Пушкина, написано его рукой... Стоял, перечитывал, брызги от гусиного пера разглядывал, что-то в меня вливалось, вливалось, сверху наплывом непонятная волна...
   Попозже и сам поступил учиться, дали место в знаменитом у молодёжи всего Союза студенческом городке на Стромынке. Первая ночь - один в комнате на четверых, на койке с панцирной железной сеткой. Матрац и простыни, подушку утром выдали.
   Так вот, само по себе решилось, тут мне необходимо быть. Постоянно.
   В первый раз тут, в Третьяковской галерее, тоже ходил несколько дней. У себя в посёловской библиотеки находил в журналах любые статьи о живописи, художниках, сюда приезжал - как к знакомым картинам, но многие детали появлялись на подлинниках, печать цветная тогда получалась слабоватой.
   Раз хожу по залам - появилась девушка, лет шестнадцати, с умным и приветливым лицом, и ходит растерянная, глазами. Подошла, остановила меня. Говорит, вы заходите в новый зал, идёте сразу к одной картине, смотрите, переходите к другой, стоите, а что вы там видите? Откуда знаете, куда подходить? Я - искренне сказала, - ничего не понимаю, можно, с вами буду ходить? Да, идёмте, говорю. Подходим, смотрим, я на её вопросы отвечаю, рассказываю, почему мне хочется видеть эту картину, или ту, почему прохожу мимо остальных. Что художник думал в годы работы над картиной, сколько лет её создавал. И влетает в зал тётя, лет сорока, с двумя сумками, с глазами - ах, я оставила малолетку, а ты уже приклеился к ней? Ну, сейчас я устрою!
   Девушка познакомила, её родная тётя, оказалось, москвичка, а девушка к ней приехала ил Липецка. Рассказала, почему ходим вдвоём. Тётя переменилась лицом на доверие, с нами начала ходить. Я их водил, водил, объяснял что знал, рассказывал, большое спасибо мне сказали, тётя и призналась: а я плохое подумала, а я прощения прошу. Я, говорит, ну ни разу тут не была, а живу - на метро четыре остановки.
   Что меня и поразило.
   Пойдём? Походим по залам? Там - чистота для души...
   - Андрей, честно тебе говорю, ничего в живописи не понимаю, гляжу на таком пределе: нравится - не нравится. Ты меня будешь просвещать? Как ту девчонку, из Липецка?
   - Обязательно, не стесняйся спрашивать.
  
   35
   Вечером Андрей писал авторучкой за своим столом. Илона включила по компьютеру новости того провинциального города, где недавно встречались с местными писателями в кафе "Kazemat".
   Серого цвета дом с надписью "правительство области". Машина, от неё к крыльцу в две линии фээсбешники с надписями на жилетах и автоматами наизготовку. Из парадных дверей четверо фээсбешников выводят губернатора, только что, до крайней минуты, начальника всей области. Всовывают в машину. Включают ревун на всю громкость, помчались по главной улице города. Бегущий внизу текст: Сегодня за воровство арестован губернатор области. Обвиняется в краже миллионов, сумма пока не называется. В его кабинете идёт обыск и выемка документов, так же проверяются на соучастие в преступлении некоторые чиновники из команды губернатора".
   Кадры ареста из кабинета - сырое толстое испуганное лицо. Руки в железных наручниках. Считалки вместо глаз, пробующие быстро высчитать, чего точно, по документам, известно чекистам.
   - В твоём бывшем городе чекисты губернатора арестовали, - известила мужа.
   - Уже? - Не удивился Андрей. Ответил пушкинской строчкой: судьба Евгения хранила. Когда мы присутствовали там, мне позвонили, попросили написать, какой он выдающийся, и опубликовать на уровне столицы. Я ответил - никаких денег не надо, писать не буду. Его дел не знаю, и врать не буду.
   - И сколько тебе предлагали?
   - Сумма называлась большая, сразу в валюте. Гнилое должно догнить. И по отдельным представителям гнили, и в целом, по всей системе.
   Просматривала дальше. Так, хроника времени. Не он первый, в другой области появится и следующий.
   Бытовой мусор, по информации, мелочёвка, и - вот.
   Видео.
   В самом центре города, на фоне здания театра, гаишники останавливают машину. С требованием предъявить документы. Стекло со стороны руля приопускается, за ним пьяное, расплывчатое, раскисшее от многого алкоголя нечто - и лицом не назовёшь.
   - Да вы поняли, кого остановили? Я помощница судьи, была, на меня оформлены документы, буду судьёй федерального значения. Судьи неприкасаемы, валите отсюда к ебе.ней матери!
   - Женщина, ваши документы? - открывают машину и садятся, сразу выключая двигатель и забирая ключи.
   Пьяная пишет в телефоне размером с самый большой чебурек: Колян, я попалась, мне пи.дец.
   - Мужики, чего вы хотите? Договоримся, я не против. Документы на меня оформлены, отправлены на подпись. Буду федеральная судья. Дадут бесплатно трёхкомнатную машину, зарплату двести тысяч, одежду судейскую с туфлями, кабинет с секретаршей и помощником. Врубаетесь, дятлы херовы? Договоримся по своему. Я вам прямо сейчас даю триста тысяч наличными и валите отсюда, не надо портить мне успешную жизнь.
   - Так, пишем протокол. Пьяная за рулём и вторая тема, предложение взятки.
   - Да вы что, еба.утые совсем? Триста тысяч даю наличными, вас двое, по три месячных ваши зарплаты сразу?
   - Фамилия, имя, отчество - вписал? Дальше, как положено...
   - Да е..т вашу мать, дураки хер.вы! Триста тысяч наличными! Не пиши, козёл! Бля буду, бонус в придачу. Отсасываю вам приплатой прямо сейчас, здесь, закрывай окно, сержант, кому первому отсосать?
   - Пиши, продолжай, вот её документы на машину.
   - А, вы не хотите договариваться? Тогда я сейчас как положено, по закону. Я - федеральная судья, а вы кто, козлы хреновы? Вы не имеет права останавливать федерального судью!
   - Вы ещё не судья, вы для нас - нарушитель безопасности движения, - сейчас мы вас доставим к медикам на осмотр и запротоколируем ваше пьяное состояние.
   - Да вас бля... Да суки, козлы вонючие бля... Да я, бля буду, вас в Магадан укатаю лет на десять строгого режима, суки, бля, козлины вонючие!
   - Оскорбление при исполнении служебных обязанностей, пиши в протоколе. На камеру и диктофон записано.
   Мат, матерщина быдловатой, тупой, почти федеральной судьи...
   - Бля! Квартира трёхкомнатная! Кредиты на мебель! Всё наепнулось, и Колян, сучара, на выручку не примчал, козлина вонючая!
   Реальность, - отметила Илона, - тут вора выводят, тут погань на месте женщины настоящей...
   И, убирая впечатление гадости, переключилась на актёра Гердта, читающего стихи Давида Самойлова. Для очищения души и мыслей...
   Давай поедем в город,
   Где мы с тобой бывали.
   Года, как чемоданы,
   Оставим на вокзале.
   Года пускай хранятся,
   А нам храниться поздно.
   Нам будет чуть печально,
   Но бодро и морозно.
   Уже дозрела осень
   До синего налива.
   Дым, облако и птица
   Летят неторопливо.
   Ждут снега, листопады
   Недавно отшуршали.
   Огромно и просторно
   В осеннем полушарье.
   - Огромно и просторно в осеннем полушарье, - медленно повторила шепотом, вспомнив тот мост, обрывисто повиснувший над большими, тихими грудами облаков...
  
   36
   - Не суди, и судим не будешь - выражение не верное и лживое, придумано затем - сделать любого человека деревяшкой, не думающей, не выражающей своего мнения, отношения к событию, - говорил Стонков, прохаживаясь по комнате в издательстве. - Суд происходит ежедневно и постоянно. Любой человек судит о погоде, о своём настроении, об отношении к другим людям, разным событиям, и о вкусе борща судит, и тепло ли в квартире. Судит в комментариях в Интернете, показывая своё отношение к теме прочитанной, да обо всём вокруг себя судит, потому что он - думающий человек и через суд решает своё настоящее отношение. Ко всему.
   - А суд районный? Областной? - спросил сидящий автор новой рукописи. - Они определяют, кто прав, кто виноват?
   - И не они, и не Верховный суд определяют по самым главным, самым основным проблемам. Что такое "Война и мир" Льва Толстого? Показ через картины в главах и томах жизни того времени и осуждение, того времени. Осуждение войны, осуждение Наполеона, осуждение человеческого варварства, жестокости, присутствующей в жизни на месте доброты, честности. Что такое все книги Чехова? Да то же и так же, показ человека и осуждение в человеке плохого. И причём тут какой-то суд, работающий по законам, написанным людьми? Законы для художественной литературы, законы для творческих личностей не написаны на бумаге, они - в его судьбе, дающей точности показываемых смыслов. Они не написаны людьми на бумаге, люди, сочиняющие законы, могут и налгать, написать в угоду временной власти - а власть всегда временна, биологически и исторически, ведь существует развитие общества... По законам не извращённым, не писанным и работает писатель. Изображая, - вот такое так себе, вот такое - хорошо, вот это - плохо. Читающий пусть сам и выбирает, чего ему и зачем нужно.
   А судьи по способу заработать...
   Мне один из них рассказывал: "Работал я судьёй много лет, что начальство скажет - так и присуживал, вплоть до количества лет, сколько сидеть. Вышел на пенсию. Отдохнул от судов. И постепенно сама по себе душа болеть начала. По ночам суды снятся, днями разбираюсь, кого не праведно посадил, и сколько человек. Много их посадил, много, по указке начальства. Многие безвинные сидят. А душа болит и болит, жить спокойно никак. Я и в церковь пошёл, и верующим стал, свечки ставлю за невинно посаженных и отмаливаю, отмаливаю грехи подлости моей. Не отмаливаются, душа сильнее болит, на разрыв. Водку пью - не помогает, сильнее посаженных видеть начинаю. С ума сойти мечтаю, и тоже никак, и жить не в желание мне. С прокурором бывшим разговаривал, на пенсии он тоже. Говорит, и у меня душа болит, и тоже в церковь хожу отмаливать, в прокуратуру идти каяться бесполезно."
   Вот так вот, проявилось, суд самый настоящий, самый неподкупный - душа своя? Самое настоящее, природное в человеке включилось и конец спокойной жизни? И прежнее выворачивает из-под подлости, душа освободиться хочет?
   - Да-а-а, рассказали вы...
   - Я пересказываю, но материал - подлинный. Гнилое должно догнить. Они прежде думали - сойдёт, документы в наших сейфах секретные, никто не узнает. Душа знает. Душа судит. Душа подлецов уничтожает. И когда такие выбрасываются в окна без оставленных записок, причина понятна, - душа указала выброситься. Продиктовала, без слов.
   - Где же находится душа в человеке?
   - Вне анатомии. А то бы вырезали, как аппендицит, как лишнее. Один из секретов природы, для людей не доступен.
   - Совесть - повторением сказанного?
   - Да, вне анатомии. Бывает, и вне человека. Смотрите. Одна красивая сука - подобных женщинами называть не могу, - вышла замуж за сына партийного чиновника СССР, пристроилась. Отличная квартира, денег полно, поездки за границу. Страна рухнула. Сука бросает сына бывшего чиновника, он мучается любовью к ней, влетает в инфаркт и ему конец. Сука узнаёт, один известный развёлся с женой. Пристраивается к нему, опять денег полно, дом в два этажа, отдыхи от безделья за границей. Рожает ему сына, для закрепления юридического. Знаменитый погибает в разбитой машине, сука через время рассказывает, как "романтически и безумно" его любила, и заканчивает: я с сыном жду, за кого выйти замуж, нам требуется, чтобы некто заботился о нас и не жалел на нас денег. Конец фильма. Дальше судите сами.
   - Ходячая крокодилиха? Шакалка?
   - Думайте сами, судите, и разберётесь в происходящем.
   - Согласен с вами.
   - Да тут что соглашайтесь, что нет - без нас распределено. И душой, и совестью, в человеке честном не уничтожаемыми.
   Илоне Александровне передайте, будьте добры, я поехал на лекцию. Она скоро подойдёт.
  
   37
   - Можно? - спросил, открыв двери директорского кабинета, неизвестный мужчина с тонкой папкой и, входя, оглянулся назад, проверяя, видел ли кто его.
   - Вы уже зашли, садитесь, - закрыла папку на столе Илона. Понимая, по глазам, посетитель - не писатель. Может быть, из налоговой полиции?
   - Илона Александровна, попьём чай в приятной обстановке?
   - Два чая, - нажала кнопку микрофона директор издательства.
   Лена, помощница, принесла. Закрыла дверь, провожаемая взглядом, проверочным, посетителя.
   - Какие конфеты, какие конфеты...
   - Угощайтесь, попробую сначала, до оценки, - улыбнулась директор. Вы - не писатель.
   - Причина определения?
   - Папка слишком тонкая. И лицо не творческое. Вы из какой частной конторы? Государственные служащие начинают с удостоверения, где ваше?
   - В папке интересное лично для вас, ценимая мною Илона Александровна, и разговор наш - исключительно на двоих. У вашего мужа есть нехорошая привычка, он пишет то авторучкой на листах бумаги, то на пишущей машинке. Не на компьютере. А авторучка и пишущая машинка для некоторых электронных систем недоступны.
   - Правильно, поэтому для Кремля и серьёзных министерств были закуплены пишущие машинки с запретом кое-чего писать на компьютерах. Я мужу ещё и набор карандашей купила, простых, ими в любом месте писать удобно, они безотказны.
   - Далее, не отвлекаясь. Нам нужно, чтобы вы копировали написанное мужем на фото, скажу так, или сканером в его отсутствии, и делились материалами с нами.
   - Нам нужно, делились с нами... Вы кто, из какой организации?
   - Мы работаем для сбережения лучших литературных материалов нашего времени...
   - И когда начнёте сажать авторов за написанное ими?
   - Ну, что вы, сажать? Ну, что вы? Работать с ними можно, дружески поправлять, указывая на имеющиеся смысловые ошибки.
   - То есть, вы, в вашей конторе, умнее авторов? И знаете, как за них написать?
   - Подредактировать, только подредактировать...
   - Такой потребности у моего мужа нет. А у меня нет потребности доносить на своего мужа. Встреча закончена.
   - Торопитесь, Илона Александровна, торопитесь. У вас красивая фигура, особенно в обнажённом виде. После одной недавней поездки в другой город нам пришли материалы интимнейшего характера, ваши вечерние игры с мужем. Понимаете, о чём? Ваш муж находится над вашим лицом на краю кровати, голый, само собой, вы лопатками лежите на краю кровати, ноги пятками подтянули под себя, колени развели в стороны, промежностью видом на камеру, ритмично поднимаете и опускаете таз, заранее подмахиваете, как простые бабы говорят, заранее неторопливо подмахиваете, настраиваясь на совокупление, так сказать. У меня в папке фото, сохранённые с имеющегося видео, убедитесь, на них вы и ваш муж.
   Выложил.
   Посмотрела, несколько штук, крупного плана.
   - Вы и не покраснели?
   - Из-за чего краснеть? - спокойно пришила его зрачки к своим. - В чужую интимную жизнь вам влезать не стыдно? Вы - краснейте. И просите извинений.
   - Далее. Отстранив ваши ненужные вопросы. Продолжите исполнять просьбы - и фото, и видео будут выложены на всеобщее обозрение в Интернет.
   - Что вы говорите? А я пока и не знала, как выложить можно, технически. Так вот. Моему мужу наши записи, сделанные без вас, нравятся. И видео, и фото. Я и захотела сразу попросить у вас копию этого видео, его в коллекции нет. Так что ваш давно известный приём шантажа не сработает. Отдайте мне флэшку с видео, у вас один фиг копии есть.
   - Отдать не имею права.
   - Всё равно вы проиграли. Выложите в Интернет - скачаю оттуда. Я вырастала в рабочем городе и хочу вспомнить, как там говорят в подобном случае. Говорят так: а теперь - к едреней матери на ржавом катере. Что я ещё сто раз пожалею, можете проорать за дверью. Бобёр.
   - Какой бобёр?
   - Так мой муж смертельно опасное животное называет. Когда подъезжаешь к бобру верхом - он мгновенно бросается под лошадь и вспарывает ей живот. Лошадь погибает. Мне мой живот нужен, мужу нравится его целовать, - помахала расставленными пальцами возле уха.
   - Бобёр какой-то... Я был с вами вежливым?
   - В протоколе так и напишите. Приём окончен, - встала и прошла, распахнув двери. Показывая рукой на коридор.
   ...Вечером подробно рассказала мужу. Андрей походил, подумал. Набрал чей-то номер, сказал пару слов.
   - Знаю, просмотрел посетителей на видеозаписи. Поработаем. Салют, - закончил нужный человек.
  
   38
   - Уважаемый профессор, с утра вас приветствую. Роберт звонит, Моисеевич. Давид Соломонович, у меня в практике удивительный случай. Ничего понять не могу, во всей предыдущей медицине подобного диагноза не встречается.
   - Рад вас слышать, давно мы не встречались, надо бы посидеть за рюмками не чая, уважаемый Роберт Моисеевич. Какой предварительный диагноз? Какие показатели? Анализы? Проявления болезни?
   - Случай удивительный. В практике не встречается со времён Тутанхамона и возникновения жизни. Половой член моего пациента занял строго горизонтально-вертикальное положение, с торжественным поднятием к животу, эрекция запредельна, по времени продолжается девятые сутки. Отмечаю, круглые сутки. Без прерывания.
   - Причина возникновения известна?
   - Как мне доверчиво рассказал больной, при поездке по городу в автобусе пожаловался сидевшему рядом пассажиру на сильную головную боль, возникшую неожиданно. Пассажир посочувствовал, дал ему какую-то таблетку с утверждением, головная боль пройдёт быстро. Больной подтвердил, головная боль прошла, но! Но началась сильная эрекция полового члена до невозможности ходить, брюки оттопыриваются, прохожие оглядываются и смеются, добавлением возникла боль в члене, видимо, от невозможности вернуться в спокойное состояние. Работу вынужден временно оставить, в магазин выйти не может. Половые сношения с женой не выручают.
   - Похоже - приапизм. От бесконтрольного приёма виагры, переглотал, когда требовался перерыв для приёма таблеток. Варфарин он не принимал, вперемешку с другими таблетками возбуждения?
   - Меня рядом не стояло со свечкой, но, как говорит страдающий от заболевания, при его случае невозможен оргазм! Окончания акта нет!
   - Коллега, давайте его пристроим в одну фирмочку, в ней снимают порно. Не бесплатно пристроим, для нас. Суток на пять. Он им сериал надолбит, ведь окончания полового акта для него нет?
   - Не получится ли у него гангрена?
   - Тогда второй выход. Кастрировать, успокоится раз и навсегда.
   - Одно яйцо удалять? Два?
   - Для полной надёжности два, непременно два.
   - Как от него получить согласие на кастрацию?
   - Объяснить ему, ситуация может окончиться гангреной с полным удалением члена.
   - Слишком нервный, начинаются заскоки за разумное поведение.
   - Я шутил. Выход у меня для вас таки есть. Мы можем сделать ему четыре успокоительных укола, гарантированно вернётся в норму. Цена четырёх уколов десять тысяч долларов, работаем и делим пополам. Вам - за находку клиента, мне - за имеющееся лекарство.
   - Уточняю, уколы, соображаю, делаются не сразу четыре?
   - Не сразу, через день. За восемь суток станет здоровым.
   - И покажет нам свой ставший нормальным член? На прощанье?
   - Как так? Шо нам разглядывать? Нет-нет-нет. С него сразу аванс, семьдесят пять процентов, и объяснение после двух уколов: либо он сразу отдаёт остаток, либо возвращается в прежнее мучительное состояние. И мы тут не причём. Не надо у всякого незнакомого пассажира брать таблетки и проглатывать, мы тут не причём. А лекарство для уколов ну сильно не нашего местного производства в Нижнем Пургино, ну очень известной зарубежной фирмы.
   - Я с ним переговорю и позвоню вам, дорогой мой друг Давид Соломонович. Согласится - выпишу направление к вам.
   - Замечательно.
   - Согласен, замечательно. Ему деваться некуда, ибо через гангрену потеряет членство в ЦК ведущей партии.
   - А-ха-ха-ха! Выручим. Исключительно как договорились.
  
   39
   В Москве, - центральнее некуда, - в Доме Союзов, в круглом зале со стенами тёплого золотисто-персикового цвета, литых позолоченных светильниках на стенах, длинной золотистой люстрой с лампами в виде свечей, зажжёнными под купольным потолком, светлым узорчатым паркетом, большими тёмно-малиновыми креслами, Илона в красном платье с серебряными блёстками на отложном воротничке поднялась за большим круглым столом, захлопала ладонями, и приветствуя всех, и предлагая стихнуть переговаривающимся...
   - Уважаемые наши сообщники! Мне поручили открыть нашу встречу, меня зовут Илона Александровна, - переводчики начали переводить, - я директор книжного издательства. Спасибо всем, кто приехал из стран Европы! Здесь собрались для интеллектуальной работы писатели, издатели и профессора, специалисты по современной литературе из Германии, Франции, Чехии, Венгрии, Швеции, Норвегии, Англии, Канады, США. Здесь - писатели России и журналисты газет, литературных журналов, телевидения. Спасибо всем соотечественникам. У нас не будет ненужного президиума, наша работа пройдёт, как предложили организаторы с нашей стороны и их поддержали европейские коллеги, в форме свободного обмена мнениями, рассказами о текущих делах, в форме взаимных бесед. Время по выступлениям не назначается, говорите сколько желаете. Пепельницы расставлены, курить можно. Через три часа работы совместный обед в буфетной Дома Союзов, и продолжим. В соседней комнате кофе, чай, пирожки, желающие могут брать сколько захочется.
   - Сюда кофе можно приносить?
   - Разве я похожа на унтер-офицершу из полиции? Приносите, здесь собрались творческие люди. Свободное общение прежде всего. Предлагаю первым объяснить современную ситуацию в нашей литературе писателю Андрею Стонкову, город Москва, Россия.
   Андрей поднялся, опустился и под столом перебрался на середину большого круглого стола.
   - Извините, мне привычнее ходить и говорить... Не могу не смотреть в глаза...
   Уважаемые собратья по творчеству, мы находимся в здании, наполненным историей прежней страны, - медленно заходил, держа в пальцах не зажжённую сигарету. - Из этого здания начинались похороны Ленина, Сталина, Брежнева, Андропова и многих, властвующих в прежней стране. Похороны прошлой эпохи. Здесь Максим Горький, почему-то названный пролетарским писателем, проводил съезд, где создавался Союз писателей прежней страны. Полностью подконтрольный правящей политической партии. И Горький подконтрольный, и Союз. Чем же занимались тогда писатели? Обслуживанием идей и постановлений компартии. Иногда и выполняя ну совсем дикие задачи. В этом здании в тридцать седьмом, в тридцать восьмом годах проходили суды над противниками Сталина. Ну хорошо, юристы и политики, судите троцкистов, своих политических противников, тут понятно, обычная борьба за власть. А причём писатели?
   Читаю документ, литературная газета тех лет. Работа писателей на тему политических судов. Одни фамилии и названия их статей. Толстой, Алексей - "Сорванный план мировой войны." Вишневский - "К стенке!" Бабель - "Ложь, предательство, смердяковщина", позже и сам попал под расстрел. Шагинян - "Чудовищные ублюдки." Сергеев-Ценский - "Эти люди не имеют права на жизнь." Караваева - "Изменники родины, шпионы, диверсанты и лакеи фашизма." И остальные вроде бы писатели, с такими же заголовками своих статей.
   Предлагаю подумать, а они писатели или судьи, не отличающиеся от судей, прочитавших расстрельные приговоры в судах? Определяющие, кто из людей имеет право на жизнь? Предлагаю понять на данном факте, как называющие себя писателями обслуживали заказчика, руководящую компартию и лично Сталина. Ради получения от него дач, разрешений на издание своих книг, денежных премий и остальных вкусностей жизни.
   Почему же в русской литературе до 1917 года ни один писатель такими гадостями не занимался? Не зарабатывал себе авторитет во власти расстрелами живых людей? "Распни его, распни его!" Требование из одной из старинных книг...
   Как все вы знаете, с политическим поворотом в стране начала исчезать и исчезла почти вся советская литература. Наверное, потому, что читателям больше не требуется пропаганда политическая, а именно ей была пропитана советская литература. Как на каком-то политическом съезде сказал Шолохов - "мы пишем по указке сердца, а наши сердца принадлежат партии".
   Полагаю, сердца писателей не могут принадлежать любой политической партии. Писатель пишет своим талантом, своим разумом, своей независимостью, и вся художественная литература существует ради одного: объяснение сущности человека. Его присутствия, его значения в поле времени, называемом обычно жизнью.
   Писатель свободен в творчестве - обязательное условие для творчества. Политические режимы обрушиваются, исчезают, мировая литература - нет.
   Отмечаю, на нашей встрече нет ни одного политического начальника нашей сегодняшней страны, для его выступления на тему, чем мы должны заниматься в литературе. Свобода? Да, свобода.
   Переводчики и журналисты начали приносить кофе, пирожки, писатели, профессоры, литературоведы, понимающие в литературе, кивали головами, благодаря и закуривая.
   - Нам, современным писателям России, пришлось думать ещё во времена горбачёвщины, к чему примыкать? В русской литературе? Я выбрал для себя серебряный век русской литературы и далее шёл от него. У нас сегодня редкое время. Впервые за всю историю России у нас отменена и отсутствует цензура. Может, власти не до литературы, может, власть поняла - без точности, без правды в литературе и в самой жизни не разобраться. За двадцать прошедших лет никто по теме цензуры со мной встреч не имел, поэтому утверждаю - наша литература работает свободно. И не знаю, надолго ли. Но! Новые произведения мы, новые авторы, не закандаленные партийностью, сумели написать, свои свободные от указаний всяких начальников произведения.
   Спасибо приехавшему к нам профессору из немецкого университета в Касселе Ланге Шварцу. Он и его коллеги во времена горбачёвщины помогли нам, молодым, тогда, писателям. Они сами собрали из выходивших в СССР журналов рассказы новых писателей, не членов Союза писателей СССР, перевели на немецкий и издали литературным пособием для своих университетов, чтобы молодёжь в Германии лучше понимала происходящее тогда здесь. Так получилась первая книга о русской литературе, созданная не по указанию и полному контролю ЦК КПСС, первая свободная книга, собранная европейскими специалистами художественной литературы. Оболгала она нашу страну? Нет, ни одним произведением не оболгала. До сих пор мне не понятно, почему ЦК КПСС ужасно боялось писателей? Мы - не враги для своей страны. В той книге есть и мой рассказ, большое спасибо за перевод и издание, собрат мой в литературе профессор Ланге Шварц! - Подошёл и пожал ему руку, через стол. - Я закончил, предлагаю высказываться любому желающему, - и переместился под столом в своё кресло.
   - Мы услышали, в этом здании проходили суды сталинизма, - начал переводить говоримое канадским писателем переводчик, - сегодня получилось, мы судим и сталинизм, и советскую литературу, управляемую партийными распоряжениями. В этом же здании, в этой же стране. Тогда мы, писатели, узнавая настоящее положение литературы в России - выскажутся и другие русские, надеюсь, - тогда мы можем свободно обсуждать проблемы подлинности и лживости в литературе, проблемы и мечтания, какой же будет близкая по времени к нам литература? Будущая, да, будущая? С условием, никто никому не навязывает, чего можно писать? Чего нельзя?
   - Закуривай, - принесла Илона кофе Андрею.
   - Спасибо, Илоночка, чёрт его знает, может, мы не напрасно все здесь? - спросил тревожно.
   - На твоём любимом поле времени...
   - Да, да... Такие талантливые, знающие, что делать, как делать - собрались... Неужели мы - не сможем? Найти бы, как, что - сделать на века...
   - Затем творчество и существует, тайное со всех сторон, поняла я рядом с тобой.
   - Илона, перед самым началом немецкий профессор Ланге Шварц в нашем разговоре вдруг сказал точное: - "Как вы смогли сохранить ясность ума, вот что интересно, в сегодняшней России... Это по крутости примерно на том же самом уровне, что ум с Неба, серьёзно..." Такой вот диагноз нашего времени, нашего положения взглядом, пониманием из Европы... Ошибаться мы можем, а не сделать - нет, утвердил чётко.
   - Кому дадено - тот и сделает, - улыбнулась лицом почти вплотную...
  
  

Конец четвёртой части. 20.02.2018 год.

  
  
  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

  
   40
   Стекло, полностью замутненное тусклым, серым, и появляется набрасываемая чистая тряпка, поверх неё рука, начинающая вращать тряпку не торопливо, без нажимая убирая влажную серость, проявляя прозрачную чистоту...
   Снится, близко перед просыпанием...
   И не уходит ясной, крупной картиной, пока утреннее стояние под тёплым душем, приготовление завтрака и кофе, написание записки для мужа, работавшего до поздней ночи, пока летняя свежесть улицы и покачивание вагона метро до работы...
   Рука, проявляющая чистоту стекла, кристальную прозрачность...
   Спокойно наводящая порядок. И ясность чистоты.
   Круговыми повторительными движениями...
   На стуле возле кабинета ждал начинающий седеть мужчина, сразу поднявшийся.
   - Доброе утро. Вы ко мне?
   - К вам, только к вам.
   - Идёмте. С каким делом?
   - Я отец Леночки, Игорь Семёнович. Она у вас работала и вчера вами уволена. Хочу узнать, можно ли её вернуть на работу? Сейчас трудно найти работу по специальности.
   - Игорь Семёнович, рассмотрим вашу проблему вместе. Леночка хорошо знает русский язык, оканчивает университет, внимательно занималась корректурой и общей подготовкой рукописей к изданию. Вчера пришла в кабинет и рассказала, я - окончившая университет по специальности филология, занимаю тут не своё место, она - настоящий специалист, скоро у неё защита диплома, и только она имеет право занимать место моей должности, директора издательства. Мой муж таких людей называет барсуками, прыгают неожиданно и наносят смертельное ранение.
   Я вашей дочери сказала, подумай, что ты говоришь? Как себя ведёшь? Вокруг нас тяжёлая жизнь, ты со своим дипломом встанешь в магазине и будешь торговать китайскими шмотками, теряя своё настоящее образование, в торговле не нужное. Работая у нас, можешь постепенно подготовить кандидатскую диссертацию, получить учёную степень. Что тебе ещё нужно?
   Нет, ответ её, мне нужно место директора.
   Кто же тебя, спрашиваю вашу дочь, научил людей сжирать без майонеза и подливки?
   Я знаю себе цену, говорит, я должна быть тут директором. В третий раз предложила пройти на своё рабочее место и подумать. Бесполезно. И что мне делать? Предупредила - сейчас же пишу приказ, увольняю. Всё.
   - Уважаемая Илона Александровна, простите меня за неё, где-то вышла ошибка в моём воспитании. Мне очень нравилось место работы Леночки, и что она зарабатывает зарплату именно своими профессиональными знаниями. Возвратите её на работу в своём издательстве, я прошу вас, я прошу вас сделать для неё доброе дело. Случилось с ней сам не пойму что, дурь какая-то выскочила, бывает, в молодом возрасте, рвачество какое-то, грубость, безответственность за дикие слова... Простите нас, беру её вину на себя. Примите снова на работу?
   - У меня нет заявления от неё, как я приму?
   - Сидит она в своём кабинете, ждёт решения. Переживает сильно, готова прощения попросить.
   - Пускай попросит, в другой раз оскорблять не станет. И зайдёт сюда с заявлением. Хороших специалистов, Игорь Семёнович, сегодня сохранять надо, кто же без них в стране культуру восстановит?
   - Как вы правы, как вы справедливы! Я за Леночкой выйду?
   - Конечно, - кивнула, включая компьютер на своём столе.
   Открыла главные новости дня.
   - Найден способ улучшить сексуальную жизнь.
   "Дураки. Способ с самой древности есть один и тот же, надо - не надо."
   - Юлия Мурмо сильно похудела.
   "Кто она? Зачем мне её подсунули мусором?"
   - Прокурорша потребовала не пускать в столовую для депутатов...
   "С придурошной давно понятно, мелочёвка вместо работы по настоящим законам общества."
   - Учёные рассказали, почему чай вреден.
   "Фамилии у них есть? И у экспертов? Кто делает весь здешний мусор через своё бесстыдство?"
   - Вера Рама рассказала о измене аппетита мужа...
   "А такие фамилии откуда берутся в России? Хавки, Рамы?"
   Подписала заявление Леночке, тихо положившей листок на стол. Спросила, подняв лицо на неё.
   - Почему в Интернете очень много мусора, на месте новостей?
   - Илона Александровна, какие люди - такой и Интернет, за людей новости никто не пишет. А чем им становится известными? У певицы голоса нет - прыгает по сцене в трусах, у какой-то фитюльки возможности прыгать по сцене нет - пишет, как вы все знаете, я обожаю чистить картошку и сейчас научу вас. Народные массы, как выражались большевики при Ленине, получили свободный доступ к мощному техническому устройству. А из голов часто добавить, написать в Интернет нечего.
   - Леночка, вы умная. Из вас со временем получится редкое, среди толпы прохожих. Мороженное любите?
   - Люблю.
   - А пойдёмте в кафе спустимся за мороженным? Там и столики, посидим? Мороженное под кофе...
  
   41
   Женщина вышла с мусорными пакетами во двор, прошла к контейнерам. Весь верх крайнего увиделся засыпанным твёрдыми красными папками с надписями, сделанными золотым тиснением. Сплошь почётные дипломы и грамоты. Папки, не уместившись все наверху, стекли на асфальт, иные валялись раскрывшимися. Надписи внутри, как по трафарету. Товарищ генерал-полковник! Присваивая высокое звание почётного гражданина нашего города, мы с гордостью рады произнести высокие слова...
   На некоторых надписях лежал серый голубиный помёт. Или пометки ворон, каркающих на близком дереве.
   "Родственники выкинули, - поняла горожанка, - финансовые поступления от него закончились с окончанием жизни, и им стал не нужным."
   Поверх белых страниц папок тянулась, перекатывалась коричневая пыль.
   Пыль, коричневая невесомая пыль, похожая на дым постоянного тления...
   Повернулась, пошла в квартиру. Стараясь случайно не вдохнуть в себя, подозревая плохое, больное, заразное...
   Почему-то, интуицией...
   На трассе после выезда из города вспыхнул длинный фургон почему-то за кабиной, полыхнул по всей длинне, - водитель сидел в стороне, качал головой, зажатой руками, не понимал, от чего неожиданное выгорание до самых колёсных дисков, металлических. Приехала полиция.
   - Весь фургон сгорел! Весь и моя кабина! - пробормотал шофёр.
   - Видим. Груз какой? Что в нём было?
   - Капсулы, коробки, пепел сожжённых в крематории.
   - Куда везли?
   - Сказали ехать на Байконур, в космос отправлять ракетой. Генералу сдать в ракету грузить.
   - На нахрена они там сдались? Сгорели в печах и сгорели, судьба праведнее нас, и всех судов земных с районного до верховного, судьбу по телефону не попросишь. Сколько их в фургоне было?
   - Забыл, полный фургон коробок с пеплом.
   - Ну, пепел и пепел, догорел во второй раз, хрен с ним. Зачем вёз на Байконур?
   - Фирме люди платят, фирма деньги собирает за в космос ракетой отправить, вечную память обещает, когда пепел по космосу летает.
   - И люди платят за такую дурь? - Пошёл обойти фургон полицейский. - И как только в наше время не обманывают... экстрамаги хреновы...
   Коричневая пыль, ставшая совсем лёгкой после второго обгорания взлетела сама по себе и потянулась, потянулась назад, в сторону города, наверное, отыскивая коричневой летящей полосой улицу той самой фирмы...
   На город близкий, и тот, и подальше, и по долинам, и по взгорьям, город за городом начало придушивать, придушивать, посыпать, посыпать, - засыпать коричневой пылью перетёртых в ничто.
   Тянулось, летело, летело слоями...
   Пыль заводов и фабрик, уничтоженных в стране длинными, длинными списками, и в первую очередь заводов оборонных, стратегических, совхозов и колхозов вместе с полями, кормящими города, вместе со свинарниками, коровниками, птицефабриками, мясокомбинатами, сыроварнями, молочными цехами, - пыль стратегических ракет, уничтоженных, и шахт для их запуска, взорванных, - коричневая пыль разбиваемых в металлолом военных, гражданских самолётов, - кораблей морских и океанских, разбитого обрушенной крышей наилучшего космического корабля, умеющего взлетать, достигать космической орбиты и возвращаться на аэродром без участия космонавтов, - пыль исчезнувших школ, институтов, университетов, районных и городских больниц, - пыль вечных российских деревень, сёл, потерявших смысл жизни без работы на селе, пыль исчезнувших военных и гражданских городов...
   Остатки истлевших надежд...
   Пыль человеческого отношения к человеку, честности, совести, доброты сердечной, верности к семье, верности к Родине...
   Пыль смысла жизни для Родины, становившейся годами, годами чужой, потому что слишком много появилось законов обрушения разумного, полезного, запрещения нормального в жизни...
   Солнце, за многими слоями коричневой пыли, начало появляться с малюсенькую монету, серо-оловянное...
   Не раздуваемой пылью затягивало тротуары, дороги, города, реки, текущие через них, озёра, ближние и дальние леса, поля без урожаев, отяжелевшее небо, прижатое вниз, налёгшее на крыши домов коричневой, извивающейся перетекаемостью тусклого...
   В коричневую пыль погубления человеческой жизни превращалось творимое годами, годами, годами, бесконечными годами, наводя на людей тоску и не понимание нужности такой жизни... для чего жить среди постоянного обрушения? Без сохранения и созидания нужнейшего?
   Без развития?
   Пыль миллионов людей, погибших на войнах революционных, гражданских, на войнах партийных правительств против народа... на войнах захватнических...
   Делающая и жизнь в таких условиях просто бессмысленной и не нужной. Всем понимающим происходящее...
   Пыль разорванной ясности сознания...
   Доброму отношения человека к человеку...
   Пыль бесконечных убийц, спрятавшихся от выстрела в лоб или в затылок.
   Убийц без оружия в руках, приказывающих - тут же...
   Пыль напрасности любых наштампованных наград...
   Пыль присвоивших себе право обманывать ложью, протянутой на века...
   Уничтожителей разумного, светлого, доброго...
   Посторонние страны начали жаловаться на невыносимую вонь, с требованием сообщить об облаке радиации.
   О новом Чернобыле.
   Невероятном и касающимся всех народов в века любые, и прошедшие, и надвигающиеся...
   Возникшем вроде бы не объяснимо.
   Радиации не было.
   И продолжения гадкого, от пыли коричневой, не заметили.
   Нормальные, честные, справедливые.
   Их она не коснулась. Облетала, непонятно совершая выбирание.
   Но и избавиться от пыли, в жутком количестве накопившейся за века и не исчезающей в виде сама по себе, никто не знал, - как.
  
   42
   Андрей попросил пограничника другой страны написать на листочке место за городом, где можно снять сельский дом на несколько суток. Нашёл машину и поехали, показав листок водителю.
   - Мы в какой стране? - смотрела на обе стороны Илона.
   - Где-то в мире. Постепенно догадаешься, - успокоил муж.
   За чистыми улицами города с покрашенными, как новыми домами немного другого, не российского вида, началось синее горами, зелённое перед ними пространство, неожиданно соединённое в общее широко повисшей радугой, сильно широкой здесь сиреневой, изумрудной, золотистой полосами, краем опущенная в голубое спокойное озеро. Синие и тёмные горы за радугой стали цветными, видимые сквозь её воздушные прокраски.
   Дом на большой лужайке оказался серо-коричневым от своих лет, выстроенный из деревянных крупных брусьев, Со ставнями и дверями, покрашенными красной краской, а сами оконные рамы - белой, чистенькой. С полуколоннами деревянными по сторонам дверей, с украшенным козырьком над ними, тоже белым. И небольшим заборчиком подальше от самого дома, по колени, всего.
   Крыша дома удивила, Вся покрытая толстым слоем дёрна, и на дёрне росла зелёная трава, среди неё высились сиреневатые полевые цветы Иван да Марья.
   Настраивая на вечные сказки...
   Поджидающий хозяин показал комнаты, отдал ключи, взял плату и уехал на своей машине. Пожелав что-то добрым голосом на своём языке.
   Электроплита, холодильник, стол со стульями, коричневая медвежья шкура на полу, широкая кровать прошлого века с металлическими спинками, с блестящими шарами... Илона шлёпнулась на неё поперёк, повертелась, разыскала душ.
   Андрей доставал одежду из крупного чемодана.
   - Дай нашу шампунь? В душ я первая, мне обед готовить!
   И не заперлась, в прозрачной кабинке, чувствуя здесь ну самую-самую свободу от лишних...
   Веселея, с желанием помыла тело и душу, забывая отброшенную тяжесть коричневой удушающей пыли запретов всего, где и дышать почти по дозволению...
   Вытираясь, сообщила.
   - Дворник в Москве в нашем дворе появился любопытный.
   - Чем его вспомнила?
   - Встречаю его, здороваюсь, он молчит, своему улыбается. Сразу не поняла. Присмотрелась. У него тонкие проводочки протянуты к ушам, в уши вставлены наушнички, маленькие. Дворник прибирает и постоянно слушает что-то, может музыку, может слова какие-то. Он отделён от мира, этим его запомнила. Отделён, никто ему не интересен и не нужен. Может, самый правильный среди двенадцати миллионов?
   - Может... Я в душ и подбриться.
   Пообедали, заперли дом. Тропой через лес, постоянно поднимающей выше над поляной с домом, пошли в горы. Разные. Слева под солнцем скатом высокая, напротив неё темнела тенью пониже, за ней светилась другая, между ними поднялись и остались навсегда две сразу, а дальняя, за всеми ими, высоко-высоко втянулась в небо и там осталась, тёмная, отсюда.
   Высеребривались облака, открываемые серыми тучками.
   Поднялись по траве между камнями, стояли. Смотрели во все стороны, меняясь настроениями.
   Женщина медленно прошла к самому верху горы, поднялась на одинокий, широкий камень. Стояла, одна.
   Обнажилась, опуская на камень всё с себя, становясь одинаковой с камнями, с травами, с птицами пролетающими, сама собой, не укрытой, как видимое в любой стороне.
   Села на тёплый камень, скрестив под собой ноги, по-азиатски. Протянула руки, положила кистями на колени, повернув ладонями вверх. Закрыла глаза.
   Ждала. Почувствовала приходящее.
   Подгудывал лёгкий ветер. Приходящий и уходящий.
   Тихо, с бормотаниями женщина начала произносить.
   - Дух гор, мы земные, и ты и я.
   Молчала, вылавливая обратное подгудывание.
   - Дух гор, обними меня полностью, со всех сторон сразу.
   - Дух гор, обдуй моё тело теплом и нежностью.
   - Дух древнейший, сними с моего тела, с души моей все тяготы, все мысли чужие.
   - Дух чистый, ты отделён от мира и присутствуешь во мне, меня отдели от мира и пусти присутствовать в тебе.
   Закрыла глаза, чтобы уловить, уловить...
   - Дух гудящий, войди в меня красотой природной, красотой своей вечной, проявись обновлением лица моего, тела моего, всякой, всякой частичечки меня...
   - Душ гор, ты вечный, я временная, побудь во мне временно и долго переменами, переменами...
   Молчала.
   Поднялась.
   Ветерок шевелил волосы, отодвинула их от глаз. Ветерок баловался, запутывался, шевелил, вспучивал волосы под низом живота, - провела по ним рукой, присмиряя. Солнце баловалось, напрягая теплом и жаром груди, притвердевшие с ним, напрягая теплом всё, до чего дозаглянуло промежду расставленных ног, что само завыглядывало в сторону тепла и обновления из упругой расщелины.
   Медленно повернулась, подставляя солнечному баловству узкие плечи сзади, лопатки спины, круглоты зада, пятки...
   Открыла глаза, посмотрела в стороны.
   Раскинув ноги и руки, обнажённый Андрей лежал, спиной прижавшись к траве. Подошла, присела рядом, погладила по мужской груди.
   - Ты чего попросила у природы, женщина?
   - Красоты и наполнения чистотой. А ты - чего?
   - Я прижался крепко-крепко и попросил у земли силы. Дать мне такие силы - пусть ничто не остановит. На время наше чтобы силы хватило.
   - Я полежу рядом? Мне можно, с тобой рядом?
   - Да, ложись, ты - своя. Не собьешь настроение.
   - Тоже попрошу силы, молча, ведь тут таинство...
   Лежали. Молчали.
   Расплавляемые Солнцем, превращаемые в одно со всем под ними и над ними, и в любую сторону...
   - Андрей, и зачем нам возвращаться? Отсюда, от чистоты?
   - Жизнью управлять. Своей, самостоятельной. И - независимой. Пошли они все со своими правилами, законами, спасениями, враньём паскудства...
   - Тише, тише. Не ругайся здесь, Дух гор обидится.
   - Дух гор, не обижайтесь, у вас я прошу прощения. С большим, настоящим желанием, - сел и посмотрел, поворачиваясь и говоря во все стороны.
   Илона прошла к камню за одеждой.
  
   43
   Шведский филолог и философ необходимости невозможного Асвальд позвонил утром и приехал на машине перед обедом, со своей невестой, как назвал при знакомстве её с Илоной и мужем, Фредерикой. Блондинистой отблескивающими волосами, тёмными бровями...
   Глядящей на всех серыми глазами с вопросом в них "а вы какие?" - и в такой обтяжной, тонкой светлой юбке под свитерком - сквозь материю Илона сразу разглядела вертикальные резинки, протянутые от пояса к капроновым чулкам.
   Илона быстро скрылась во вторую комнату и сразу переоделась, отбросив джинсы. Тёмные капроновые чулки, делающие ноги точёными, пояс с резинками, пристёгнутыми к чулкам впереди и по сторонам ног, свежие трусики, самую короткую юбку, не достающую до колен, цветную блузку...
   Процокала по деревянному полу, вернувшись на каблуках. Фредерика улыбнулась, соглашаясь с переменой. И понимая перемену одежды, выравнивание с собой.
   Напомнив, учился в Питере в университете на филологическом, Асвальд попросил поправить, если на русском скажет не то слово. А говорил понятно.
   Хозяйка обернула гостью чистым фартучком, Фредерика начала тоже накрывать на стол. В духовке Илона запекла мясо, доваривались русские пельмени, на столе появилась водка из Москвы, красное вино, первые закуски, сыр и маслины, огурцы, зелёный перья лука...
   Фредерика, не зная русского, кивала, произносила слова на своём и Илона понимала, всё на тему как лучше накрыть, а перевод и не нужен...
   - Для начала определите мне, что такое стиль? Не по толстым и неясным учебникам университета? - сразу помчал в нужное Асвальд.
   - Стиль - порядок изложения слов, знаков, фраз, абзацев, глав, частей. Но одно важнее важного, он должен присутствовать у писателя от рождения, специально сделать стиль невозможно. Он тоже, что твоё лицо, что моё лицо, только находится в способе писать.
   - Да, понятно, да, в Москве мы не успели поговорить, я скопил вопросы. Твоё мнение, Андрей, как должны себя вести писатели? Богема? Работа, по смыслу заплыв на звание чемпиона мира?
   - Асвальд, я правила ни для кого не диктую, говорю как думаю. Поэты, писатели, актёры, художники никогда не должны быть твёрдыми деревяшками. Диапазон работы творческого человека - от нежности и беспомощности, от наивности и ожидания чуда, происходящего из добра, до умения самой жёсткой защиты своих утверждений и полководческой уверенности "я их послал на смерть и - прав". И в бытовом поведении. Один мой друг, великий поэт, как-то вышел из "Волги", надвинул шапку на лицо, чтобы его лишний раз не узнали прохожие, и ударом без предупреждения вырубил хама, приставшего к сотруднице Союза писателей, к женщине. В самом центре столицы. А писал в те времена - нежнейшие стихи....
   - Для творчества жестокая опасность есть?
   - Самое страшное в творчество - ситуация, когда присутствует всё, все условия для творчества. Бумага, карандаши, авторучки, две пишущие машинки, компьютер, типография, деньги на издание книг.
   И - не пишется. Неизвестно, почему.
   Вот тут и надо удерживать себя, не давая всему, что творчество, свалиться в штопор и долбануться на разбивание, на осколки.
   Держите педали, держите себя.
   Постепенно начинает появляться абзац, страница, глава, часть первая, вторая, остальные части, роман, новый...
   - Получается, в творчестве надо уметь не бояться?
   - Не бояться даже той мысли, говорящей, - ты ничего нового не напишешь.
   - Сурово. Но - покачал головой, - правильно правду сказал. Тебя не беспокоит, я записываю на диктофон? Потом думать буду?
   - Записывай, я не жадный.
   - Аааа, - захохотал Асвальд, - не жадный.
   Среди закусок появилась большая тарелка с запечённым мясом, разделённым на плоские ломти. Всем севшим за стол налили, кому вина, кому водки. Асвальд встал, поприветствовал гостей на новой земле, все выпили. Фредерика что-то длинно сказала, дотрагиваясь до руки Илоны.
   - Говорит, вы красиво одеты, она впервые видит русских людей и ей приятна такая компания, - быстро перевёл её жених. - Андрей, условие свободы для творчества должны быть? Обеспечение для творчества?
   - Да, Асвальд, через доступность человека к обеспечению его жизни сам человек освобождается от рабства, от необходимости работать всегда на своё пропитание, и получает путь к творчеству, к техническому, к художественному. Просто становится созидающим человеком, после ухода от животной жизни ради пропитания.
   - Ради пропитания жить бессмысленно, так?
   - Ну да, и давай снова нальём, за лучшее взаимопонимание?
   - Уход человека от рабства вечная тема, - продолжил гость, наливая бокалы и рюмки, - у вас в стране как решается сегодня? Что в ней происходит? Что в ней будет?
   - Знаешь, на это ответил Лев Николаевич Толстой в романе "Война и мир", в четвёртом томе, перед концом романа. Там Пьер Безухов приехал в гости к родственнику, они были женаты на сёстрах, когда я не запутался... Идёт разговор, кто как живёт. Безухов рассказывает, в Петербурге посещает общество, где идут разговоры о воровстве чиновников, и что народ мучают чиновники, и надо сделать перемены, для общего блага, общей честности. Граф, родственник, ему в ответ - мне прикажут вас всех рубить, всем эскадроном вас атакую и порублю. Вот чему граф объявил защиту? Да своему богатству, ведь тогда к наградам прилагались и земли с крестьянами, работающими на графов. И зачем графу какое-то всеобщее благо, всеобщая правда? Примерно так сегодня у нас, кто имеет миллионы и миллиарды - перемен не хочет никаких. Но, есть поговорка, поживём - увидим. Кроме желаний отдельных людей работают и законы общества, и законы выживания государства в истории... Давай свернём от политики на обочину, ну её к чёртовой матери. Переключимся на лирику, наши женщины в тоску впадут от политики.
   - О, лирика... Лирика - да, она лёгкая... Лирика - бабочка на цветке, - и перевёл сказанное своей невесте. Послушал её, расхохотался и перевёл от неё на русский.
   - Фредерика предлагает перейти на шведское поведение за ужином, более открытое и лёгкое в общении.
   - В каком варианте? - отпила глоток вина за вопросом Илона.
   - Все раздеваемся и ужинаем дальше, - прямиком ответил ей Асвальд и перевёл Фредерике.
   Захлопавшей в ладоши.
   - Муж, и - как? - глянула Илона, чуть зардевшись, пробуя не обидеть, заранее самой не обидеться и не попасть в презрение.
   - Хочешь попробовать? Сами выбираем.
   - До жадности любопытно, как чувствуют при таком. В фильмах видели, а насквозь не проходит. Изведусь, могла и не узнала.
   - Начинай?
   - Раздень меня сам, отдай чужим глазам сам... Хочу - увидишь любимый пояс с резинками к чулкам...
   Асвальд погладил невесту по спине, выгнутой.
   Фредерика встала в рост, стянула тонкий свитер, бросила в сторону кровати лифчик, повертела хорошими, тяжеловатыми шведскими грудями. Скатила с себя лёгкость обтяжных трусиков, потеребив ранее прижатое ими.
   Илона глянула на самое притягивающее в женщине и отметила себе, - точно, не ошиблась, у Фредерики над началом ног широко темнели вспученные волосы, цветом как брови, - блондинка с тёмными внизу, в два цвета...
   Пахнущая собой общая привлекательность прошла с переставленным стулом, села рядом с женихом. И мужчины задвигались, делаясь натуральными, и с Илоны попрошенный убрал скрывавшее до пояса с резинками. Села рядом, заострённая, обернулась назад осторожными впечатлениями, подхватила с ковра пола, натянула трусики.
   - Андрей, у меня даже во рту пересохло...
   - Ты что-то увидела перед собой?
   - Мост, широкий над облаками, надо всеми, над миром, и мы доходим до края, шагнули за край... за него...
   - Не бойся, наше не разобьётся.
   Заговорили, заболтали с перебиваниями о здешней природе, и почему на крыше растёт трава. Приобняв Фредерику и удерживая владением одну её грудь, поцеловав ближнюю, Асвальд тараторил о траве на крыше, успевая между словами целоваться с невестой. Невеста нагнулась к его ногам, заиграла, с чем хотела, трогая и смеясь, перетянула своего мужчину к медвежьей шкуре, легла ногами на его голову, закрыв причёской затылка весь низ живот...
   Илона чувствовала сильнейшее любопытство, с быстрыми вздрагиваниями молний в себе видя рядом происходящее на медвежьей шкуре, и как Фредерика перевернулась, растолкав ноги на стороны выпуклыми сверху линиями от колен наверх, подлегла под мужчину, протянула руку к твёрдому ожиданию и направила в себя... Завихливая бёдрами, поднимаемыми ритмично навстречу...
   Яркое от женщины рядом вспыхнуло сильнее расширением, потоплением в ней, яркости, не давая уйти в сторону. Воздушно Илона подлетела, переместилась к своему мужчине, присевшему, скатившему с неё ткань крайнюю, раздвинувшему нижнюю густоту волос требованием дать, выложить всё, села на край кровати, широко разведя ноги и направляя пальцами в раскрывшееся - взорвалось, взрыванием до... доведённое до невозможности ничего не делать женскими подкрикиваниями с медвежьей шкуры... видя на шкуре ноги, согнутые и подтянутые кверху...
   - Твоя попа опять шире талии...
   Развернулась, встала на четвереньки, задрав зад, пальцами показав где не попа, направив торопливо... помогая быстрее найти под ним раскрытое и ждущее... заойкала, насадившись на прямой глубоко...
   - Не кончай вперёд меня, я кончу первая... ты за мной, - раскачиваясь, накатываясь всем телом дрожащим, принимающим влагалищем на твёрдый... Двигая задом навстречу до конца, опять ну совсем неожиданного, погасившее на секунды свет в глазах...
   Оборачиваясь на Фредерику, головой упёртой в шкуру зверя, на мужские ноги сзади её, вплотную, иногда наполовину вынимаемый и втискиваемый твёрдый... чужой, со своим в себе...
   На летевшее от них усиление знать, знать, чувствуя четверых сразу всеми мигами... молниями внутри...
   - С ума сошла... очень... уже не могу сдержаться... второй раз выплеснулась...
   Пахло радостями всех. Подойдя, разглядывая с внимательным удивлением, побывавшая не здесь трепетаниями окончаний вторая женщина осторожно провела по бедру, поцеловав в щёку... Сняла с гладкого изнутри начала ноги Илоны каплю мужского завершения, от глаз глаза не отводя разместила на правой груди знаком признания единения.
   - Фредерика сказала тебе, ты очень быстро расцвела, из прохладной стала раскрытым ярким цветком страсти. Настаивает, нам надо запереться от мира остальных и жить как в Космосе, среди невозможного, четверо в громадном пустом пространстве, - пояснил Асвальд её пожелание, серьёзно.
   - Илона, любят нас тут? Нужны мы здесь?
   - А то?
   Прижатой спиной, попой и всеми благодарностями к своему человеку...
  
   44
   То ли труба подзорная, то ли экран вроде компьютерного показывает, показывает, и с балкона городского видно не близкие улицы, не автобусы, совсем другое, растянутое среди кривых засохших деревцев, в стволы высокие не выросшие, среди осоки болотной...
   Застойная вода, болотная вода...
   Плывут по ней ковры, мебельные гарнитуры полными наборами - шкафы, столы с изогнутыми ножками, кресла, диваны, кровати, между ними посверкивающими кучами хрустальные вазы, позолоченные унитазы, фужеры, салатницы, кувшинчики, квартиры плывут, освобождённые от наружных стен, загородные особняки в три этажа догоняют, кучами и отдельно платья самые дорогие, шубы из содранных со зверей убитых шкур, автомобили покачиваются, переворачиваясь...
   Что за необычная выставка? Что за парад? Показывается с каким значением?
   Самолёты плывут с надписями фамилий на длинных фюзеляжах, яхты имени себя, обожравшегося барахлом, барахлом...
   Болото бытового барахла...
   - Андрей, мы смотрим фильм?
   - Жизнь. И прошлая, вчерашняя, и вокруг нас.
   - Я народный, а я народнее народного, а я великий, а я... - кричат распухшие к старости, давно не играющие в новых кино и в театрах позапрошлые актёры...
   Генерал пытается встать на зелёной воде, требует лошадь пригнать сюда либо танк, с него командовать парадом...
   - Вы, - кричит, - которые смотрите на нас, а ну ответить, как стать знаменитым на все века писателем? Художником? Композитором?
   - Написать нужное всем.
   - Да я написал инструкцию стрельбы из танка и вертолёта! Я написал книгу приказов - бомбить всех!
   - Инструкции не требуются. Напишите басни, как Крылов.
   - Басни не получаются, - упал на пухлый живот, хватая распадающиеся медали, значки, ордена, наградные пушки и авианосцы...
   Безмолвно, на отодвинутости от болота бытовухи, высвечивается солнечностью гора Известность, не высокая, не низкая, не широкая, не длинная. Нужные уместятся. Присутствуют некоторые, собранные судьбами за века. Некоторые.
   И - на века.
   Зарабатывающие болтовнёй и воровством, ложью, обычной для них, - бывшие, - плывут животами вверх, вытаращиваю глаза, вертят во все стороны, орут, хамски перебивая любого, - дайте мне микрофон, дайте мне, моя очередь говорить концепции и механизмы исполнения...
   Словами дичайшими...
   - Требуют памятник при жизни! Выше дома в сорок этажей!
   - Мне памятник!
   - Мне, я первый придумал!
   - Первыми придумали египтяне!
   - Я их отменил! Указ 572 дробь 293756. Исполнить! Требую исполнить!
   - Со мной первыми здоровайтесь! Я - советник совета советников, украл четырнадцать миллиардов в долларах! Покупаю город в Америке и бессмертие навсегда!
   - Я маршал всех маршалов и всех наград! Требую записать на диск песни, сам буду петь, и выдать мне лучший приз! Тщеславие ставлю на первое место, народ должен знать меня как певца! Великого певца!
   - Да ты вчера пел мимо нот, уймись, руками мотай, а то утонешь в зелёном болоте!
   ­- Я академик двух международных Академий Управления всем! А где мне взять высшее образование?
   Гвалт, гвалт, гвалт...
   Одно и то же в веках, одно и то же, - зацепиться, уцелеть во времени бессмертным...
   Прилетела большущая чёрная стая грачей, меняясь общим рисунком при перемещении, растянулась по длинне, метнула разом чернейшей тучей какашек, шмякнувшейся на болото зелёное, - очистили небо грачи и от себя, улетев быстро в сторону...
   - На тебе, Илона, золотой волосок, выйдешь по нему из ужасного вокруг нас мира прежнего, мира будущего. И меня выведешь, по волоску волшебному.
   Осветилась, приняв...
  
   45
   - Скажите, как написать роман? - выкрикнули на литературном вечере в библиотеке.
   - Спросите у Диктующего...
  
  

Конец.

15.03.2018 год. Вятка.

0x08 graphic

Юрий Васильевич Панченко

ПОЛЕ ВРЕМЕНИ

Роман

Авторская редакция

  

Издательство "ГРПМ"

610000, г. Киров, ул. Володарского, 145а-61

Подписано в печать 22.03. 2018 г.

Бумага офсетная. Гарнитура Times New Roman

Усл. п. л. . Заказ N . Тираж 100 экз.

Отпечатано в типографии ООО "Лобань".

610000, г. Киров, ул. Московская, 52.

Тел./факс: (8332) 222-086

  
  
  
  
  
  
  
  
   2
  

181

  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"