Егор заранее, позавчера уехал подальше от городка, нашёл плавный поворот речки с песчаной полосой по низкому берегу, с мягкими ивами, отдалившимися от медленного течения воды и остающимися нужным темноватым фоном. На том, высоком берегу, лес высился настоящий, сосновый, медноватый высокоствольностью. Когда-то близко была деревня, может быть, потому что на берегу, возле высоких камышей, остался заходящий в воду кривой мостик, сделанный из полураспавшихся серых кругляков жердин.
Сейчас он по коричневой полевой дороге среди ковровой российской зелени травы ехал вместе с Гулькиной.
- Называй меня по прежней, по родной фамилии, - настояла она при первой встрече, как дни назад приехала в отпуск, - я развелась и фамилию вернула свою, на что мне постоянное напоминание о плохом? Я запомнила, ты Ниной меня редко называл в школе, я злилась тогда, по фамилии и по фамилии... Почему-то один ты звал меня не по имени.
- И я развёлся. Нет, не так. Меня развели.
- Как, развели? Ну, если хочешь рассказывать?
- После свадьбы её сторона поставила условие, за год я должен заработать на двухкомнатную квартиру. Без денег и квартиры я им не нужен. С моими родителями вместе в трёхкомнатной жить не захотела. Я отказался от рабства - подали в суд и развели. Дураки, подумал, что же вы раньше думали? Или я дурак, не выяснил вовремя? Но после развода узнал настоящую ярость, к женщинам, чувствовал, никогда в жизни не подойду и верить им не смогу. Ты со всей душой, тебе в ответ рабство на галерах, жёсткий расчёт, - нет, я женщину покупать не согласен, придачей к квартире. С проклятым капитализмом, с приватизациями и фирмами в наше время некоторые совсем с ума сходят, ничего человеческого, душевного не признают. У неё папаня директор собственной фирмы. Им деньги да деньги, а мне другое направление любопытно. Думаю так: его с деньгами бандиты в любой день застрелят, пустота после и останется, накопленное родня скоренько растащит. В городке за семь лет четверых директоров фирм застрелили, одного зарезанным на окраине нашли. Напрасные у них дела. А мне интересно художником себя чувствовать, фотографировать полюбил птиц, лошадей, природные виды, ночное звёздное небо и ранние по утрам туманы. Мои четыре выставки прошли, люди хорошие отзывы написали. В интернете на конкурсах мои снимки первые места брали и возьмут, надеюсь. Туман в лугах, раннее утро выставил - первое место.
2
Гулькина годами раньше - весёлая, быстрая, со стороны глянешь - да, она вырастет привлекательной, раскрытием в будущем, она в скучном городочке для себя мало чего найдёт.
Гулькина теперь - училище закончила, стала в известном театре артисткой, там, в большой городе, снимается в сериалах - "да они все халтура, для денег снимаюсь, с мобильником ходишь и изображаешь богатую дуру на фоне мраморного камина", - говорит без гордости и радости, - "настоящие роли у меня в театре, такие, чтобы в образ войти, проживать через себя чужие ситуации"... Волосы ещё гуще стали, кучнее и длиннее, крупными витками закручены, и цвет свой остался, тёмный, каштановый на отливе солнечном. А глаза - в училище научили, где артисткой сделалась? Глаза немного выпуклые, и сощурится в щелки изогнутые, присмотрит будто сверху и будто вбуравливаясь каким-то обещанием, - ну глаза, ну заманчивая и остановочная, - "ты гляди и не рассчитывай ни на что", как надсмеивается гордостью... Трудные глаза, мягкими изгибами от переносицы к краешкам, когда почти закроет их, приподняв лицо коротким подбородком вперёд...
Выдвинув нижнюю полноватую губку тоже вперёд, короткой ступенькой...
Куда?
Сидел с ней за столиком уличного городочка, угощал минеральной водой и пирожными, как она захотела, пиво и вино не пьёт совсем, сидел глазами напротив её стрелочно-выпуклых, переменчивых, и разговор откровенный, вырастали вместе, свойские настроения с двух сторон, а как сказать напрямую? В животе холодает, встанет и уйдёт с обидой, предполагал, а сказать...
Мимо прожить? У неё узнать, как сказать?
- Спросить стесняюсь, как тебе сказать?
- На русском языке, другого не знаем. Что думаешь, то и говори.
- Ох, говорю - как есть. Ты можешь мне попозировать? Я прикидываю, гляжу - с тебя можно сделать интересные снимки.
- Да? Интересные? Мне и самой интересно... Где позировать и как?
- Так в том-то и дело, как. Без одежды позировать согласишься? На природе?
Гулькина посмотрела налево и направо. Дотронулась безымянным пальцем до левой брови, может, пробуя найти под ней, что делать.
- Тебе зачем снимки?
- Для фотовыставки. Ну, когда бы они получились и когда бы ты согласилась насчёт фотовыставки, не здесь, не в нашем городке.
Гулькина сложила бумажную салфетку вдоль и поперёк, прогладила по сгибу, развернула и положила перед собой.
- Мы вместе сможем посмотреть, что получится?
- Я тебе покажу все готовые работы.
- Давай, назначай день и время, я с тобой поеду. Пока лето, пока тепло, пока не растолстела, не стала одинаковой с толстыми тётками, - завеселилась глазами, завеселилась по-настоящему, ставшая напоминать охотничью собаку перед самой охотой, почувствовавшей прощание с бытовой скучностью и вырыв на...
Неизвестно на что, только не на скучное.
3
Дорога прямилась и извивалась, полузабытая машинами, местами заросшая свежей травой. Гулькина сидела рядом, в открытом окне ловя ладонью тёплый воздух. Цепочка на тонком запястье, вельветовые длинные голубые брюки и жёлтая футболка с надломленной грудями надписью латинскими буквами.
Протянул руку, взял с заднего сиденья пачку крупных снимков, положил на её колени.
- Чтобы не подумала чего, посмотри, мои работы.
Гулькина перекладывала, оставляя пейзажи, лошадей, рябь вечерней реки, деревенские старые избы, сосны, и отделяя обнажённых девушек. Аккуратно их перервала пополам, пустила за окно по ветру, легко засмеялась вослед улетевшим, успокаивающе дотронулась до плеча.
- Не переживай. Я для художника должна быть - только я, запомнил?
- Да согласен, - повернул машину за остатки прежней деревенской избы притормозив перед ручьём за ней, соображая, как переехать и не застрять.
- Городок наш, - покачала головой, - как был некультурным убожеством, так и... По улице на рынок иду, навстречу девушка с мобильником под ухом и кричит кому-то в телефон и сразу всем прохожим: он порол-порол, трахал-трахал, знаешь, да? Ночью заснула после порева, знаешь, да? Он будит и требует давай ещё, я говорю отстань, спать хочу. Куда у таких стыд делся?
- А и не начинался, скорее всего. Заимело животное телефон... Никто их культуре поведения не учил. Они думают, главнее остального деньги, при знакомстве сразу спрашивают, что у тебя есть? Какая квартира, какая машина, сколько телевизоров дома. На барахле свихнулись. А что такое машина? Жестянка на колёсах. Один удар, всегда неожиданный, и конец удовольствиям, самим бы в живых остаться.
- Егор, - напомнила, - не говори такое за рулём, беду накликаешь.
- Забыл я, да, да, - погладил панель возле руля, извиняясь перед машиной, жалея как обиженную кошку, что ли?
Летали стрижи, вольные. Вода реки на низком береге протягивалась спокойной, а дальше, перед крутым, рябилась закрутками. Чистая, в реке, прозрачная, показывающая стайки мальков. От неё раздольно тянуло свежестью.
Гулькина сбросила туфли и ступила в воду.
- Смотри, Егор, сколько маленьких рыбок! Они смелые, к моим ногам приплыли! Не пугаются меня! Ой, взять бы на руки, погладить, - попробовала нагнуться, - да вы куда? Не бойтесь, не бойтесь!
- Недавно из икринок появились, на тёплую воду собрались.
- Они снова приплывут?
- Да конечно, если из воды выйдешь. Осмелеют, приплывут.
Прищурившись, глянула в упор, откровеннее. Поняли, надо начинать. Обвисшая на бугре высокими косами берёза задумалась.
Какой, какой она будет без закрывающей тело одежды? - захолодало где-то в животе.
- Договариваемся, - пригнулась, стягивая голубые брюки и поправляя резко опустившиеся на лицо волосы, - ты режиссёр и оператор сразу, я - я сама знаю свою роль.
Во втянутых всеми краями в тело тончайших алых плавках с крупными белыми кругами, в таком же лифчике она появилась сразу лёгкой, сразу точнее, тоньше и очёркнутее всеми контурами, с ясно читаемой вертикальной полосой впадины от грудей до самых плавок, с буграми таза по сторонам и вытянутой между ними плосковатостью живота нерожавшей, вся вчерашняя девушки, не совсем ушедшая сложением оттуда к завтрашней женщине, округлой и постепенно полнеющей. Гулькина подпрыгнула и пнула ступнёй по воде, пробежав несколько шагов, вернувшись.
- На жаре заморозился?
- Думаю, мне можно тоже раздеться? Заодно позагорать...
- Чудик, на реке как реке, раздевайся. Гульфик забыл расстегнуть, - приулыбнулась по-доброму, без насмешки. - И ближе чувствовать будешь, не через бетонную стенку.
Понимая что-то своё...
- В одежде женщина одна и не совсем понятна, как ты сейчас - понятна более, обнажённая опять другая, а настоящая, совсем настоящая где-то внутри, где чувства, поведение и всякое невидимое глазами...
- Ой ли, ой ли? Насколько умный? И чего же дальше?
- Дальше я всегда завидую писателям. Сколько пробую показать сущность женщины через фотографии, получается тело, а сущность... у писателей есть возможность показывать человека через чего-то изнутри человека, какими-то приборчиками, пока я не додумался, как они делают.
- Приборчики, приборчики... У тебя хороший фотоаппарат в руках. Ты делай чем можешь, ты художник, - выставила пригласительно нижнюю губу и приподняв лицо подбородочком вперёд, наступательно. - Мне начнёшь говорить, какие изображать позы, или сработать самой?
- Ты - редкая, для тебя полная свобода.
Отошла. Задумалась. Дотронулась пальцами до левой брови, поддержав другой рукой под локоть. Прошла по краю тонкой воды, наверное, перемещаясь в известное ей, и всё. Для остальных, для всего мира непроходимая граница.
4
Просто пошла по тонкой воде навстречу вдоль коричневатого берега. Нажимал на кнопку, запечатлевая и шаги, и полушаги с приподнятой над влагой розовой ступнёй.
Крутое бедро, выпяченное влево, крепко сдвинутые тонкие колени... Тут выгнуто, тут по вертикали изгибом вроде и не знаемым... Прищурила глаза, задиристые, дурманящие тут же...
Магнитола не включена, а музыка тонкая упала, капельками, капельками, подчёркнутая звенящей затянутостью грустинки аккордеона...
Разнеся колени, присела над рекой, наклонив голову к плечу и глазами расширенными, полностью раскрытыми веками глядя в самый центр объектива снимающего... Губка, выдвинутая зазывом куда-то... Под утончившейся верхней... Худощавость щеки, чёрные, как углем нарисованные брови...
Вертикальный изгиб тонкого тела, защуренные выпуклые глаза, будоражье прядей волос, тонкие пальцы, растянувшие на стороны треугольники алого лифчика, выкатистые груди, плотно-широкие от начал, девичьи-узкие подтягом к малинкам сосков, бледной розовостью вокруг... Пупырышки...
И лифчик сорвался ниже, улетел на песок куда-то...
- Ты щёлкай, Егор, - другим, хрупнувшим голосом потребовала, - ты успевай...
Извините меня, сузившимися плечами и головой, забранной от стыда назад, - попросила, потребовала, - я иду далее, я полностью должна себя... тончайшие алые плавочки приопустились до середины движения, приоткрыли, задержавшись... предостережением для невинности... белейшие изнутри, при упорной, полнейшей доверчивости глаз стянулись через сдвинутость заострившихся колен...
- Антракт, дай-ка мне сигарету, - прошла на берег и присела на траву рядом, напыхивая горячими волнами тела. - Не могу, давай отдохнём.
Втянула дым резко, и следом заново, успокаиваясь. Перестала подрагивать. Взяла фотокамеру, повертела. Спросила, каждый ли кадр получается, он проверил?
- Проверил, проверил, тут одной кнопкой прощёлкивается...
- Смотри, такого повтора не получится. Миг, знаешь? Раз так попадаешь в образ, второй образ иной, - выдохнула сигаретный дым торопливо.
- Вытворяем чёрте что. А мне нравится, мне нравится выкладываться полностью, - повторила тише и медленнее.
- Гулькина, я не знаю, как смотреть тут, на кадрах.
- А что?
- На лицо твоё смотреть, или на фигуру, или на полный женский образ. Воспринимая изображение полным женским образом.
- Не торопись. Мы разберёмся, когда начнём отсматривать на большом экране. Ты компьютер захватил, сразу в него перебросить можешь?
- Да.
- Ну, попозже, - пригладила его до сих пор удивлённое лицо слабой, отзеркалившей какие-то мысли улыбкой. Извинения не просящей...
- Ты обнажённой превратилась - сверху женщина, внизу девочка.
- А чем это?
- Поразительная неожиданность. Я предполагал, у тебя под плавками цвет волос как на бровях, а ни единого волоска.
- Лето, чего же ты хочешь? Летом с ними жарко, привыкла следить за собой везде и всюду. И обстоятельства имею ввиду, и своё тело. По утрам у меня разминочная гимнастика, приседания, а как ты хотел? Выдерживать нагрузки нужно там, в театре, и самой хочется не ходячей тумбой выглядеть. Давай и я тебя спрошу вплотную, откровенное.
- Так спрашивай, - заранее раскрылся, ожиданием.
- Ты в плавках до оргазма не долетел, видя такой меня?
- Тащило. Я удержался.
- Терпи, ты художник. Помни о сублимации, чего во что переходит у художников. Любую силу - в образ.
- Можно, я их тоже сниму? Буду как ты, к тебе восприятием ближе. Думаю, сильнее тебя воспринимать начну и большее перейдёт в образ?
Промолчала, провожая глазами вольную близкую птицу. То ли соглашаясь, то ли...
Поглядела, скосив коричневые глаза.
- Впечатлительно... Ху-хум, - дотронулась шаловливо, до чего потянуло дотронуться, - не бритик, в них вся твоя сила, держись, - засмеялась и легко вскочила, направляясь к реке.
Отошла, вытянулась скульптурно прогибчивой спиной, оглянулась с прощающими помягчевшими глазами...
- Немного левый бок вперёд, так...
Очеркнутости зада, высоко сходящиеся продолжением под самые придвинутые лопатки, тёплые отсветы на располовиненом подвышенном заде, голубой просвет между извилистыми рисунками ног здесь, изнутри, нависшая над голубизной видимой между ногами воды тяжеловатая груша насыщенных, располовиненных двумя вертикальными чёрточками продолжений лобка, закрученности каштановых разбросанностей длинных волос, приподнятых над высокой шеей, над ушками... Грация. Грация не на картинах старинных мастеров, - вот, перед... протяни руку и достанешь, а трогать, мешать ей нельзя. И капельки прозрачнейшей воды на ногах, на завышенном, тёплом по цвету заде, не отпугивающем блики солнца, самого солнца природного...
Полупрофиль в рост, с отгибом назад. Солнечная щека, солнечные ключицы, солнечные груди, золотисто-солнечный втянутый живот...
Встала, тростиночная телом, амфорная обгибами бёдер, с голубым треугольником воды в просвете между ног, с плотно сжатой пухлостью над водой, зажатой чёрточкой на ней, оканчивающей низ живота двумя тенями возле начала ног...
Легла в мелкую воду на бок, прикрыв волнистость глаз и ими оглядываясь, горкой подняв верхнее бедро, показывая гладчайшую кожу спелости, разделённой двумя полосами по сторонам слегка выглянувших губок тех, другим не показываемым, тоже затягивающих просто своим предназначением... Блики воды на солнечной выгнутой спине, на утончённой пояснице...
Так же, теперь с улыбкой и глаз и губки, зазывающее выдвинутой, той, полноватой нижней...
И сколько гордости, сколько тёплой радости за тело своё, за себя...
- На колени встал? Хочешь снять кадры ближе? Сейчас я...
Две островатые горки высокого зада, растянувшаяся расширенными ногами груша нижней тяжестью между ними, показавшая твёрдый валик и малиновые приоткрывшиеся створки под ним, два сощуренных заманчивостью глаза, смотрящие прямиком в объектив, белые зубки за раскрытыми губами, с выдвинутой вперёд нижней, полноватой...
Уперевшись одной ногой, приподняв другую...
Сев на воду, раскрыв ногами самый-самый низ солнечного живота с красноватым раздваивающимся валиком, красноватыми по сторонам рубчика раскрытостями...
Я такая, я такая, - перевороты и другие позы, - я вся купаюсь в солнце, ты же видишь и успеваешь за всеми движениями моего тела, моей красоты, и я купаюсь, чувствуя отражения твоих восхищений сквозь видоискатель и остальную пластмассу твоего фотоаппарата...
Присесть на согнутую ногу, эту вытянуть вдоль воды до всей длинноты, и вытянуть тонковатую ступню танцевательно...
Сесть на обе подогнутые под себя раздвинутые ноги и полуприкрытыми глазами потребовать, заставить воспринимать женщину не просто голую, - женщину яркую наготой, скульптурную, живописную, попавшей сюда исполнением грациозности природы...
Лежать на тонкой воде, выгнув тонкую спину, упиревшуюся во взлетание резкой круглоты зада...
Руками в воду, и приподняться задом над водой, удерживаясь на согнутых ногах над водой, показывая себя полностью снизу, чувствуя дотронутость солнца до валика над кривовато приоткрывшимися изогнутыми губками там, снизу, губками, начинающимися шевелиться от быстрой нагретости солнечной, запахнув глаза, приоткрыв рот ожиданием должного случиться, доставанием тела своего, нужной его тонкостью чувствования до нужного от мужчины...
Я лежу на тонкой воде на боку, вытянув нижнюю руку. Я прикрыла главное своё изогнутой ногой. Я оставила глаза, всё, что говорю ими, что могу говорить ими, - красивым телом женщины нужно любоваться, а мы всегда закрыты, а одежда всегда закрывает и отрицает самое главное в нас, женщинах...
Солнце, свети на меня со всех сторон, я откроюсь и повернусь к тебе, ты мне нравишься, от тебя приходит тепло и желание жить... ты и скрытые обычно срамные губы мои шевелить начинаешь пригретостью, начиная в них природное желание стыдное, и желанное...
5
Плавали, протягиваясь отходящими от жара телами сквозь неспешное течение речной воды. Густые намокшие волосы Гулькиной копной текли за ней, колеблясь на речной ряби. С бугра смотрела сквозь длинные косы молчаливая берёза, широкая, давняя здесь.
- Ты захватил, на чём загорать будем?
- В машине лежит, сейчас постелю. У меня и покушать есть чего, и минеральная вода "Ессентуки", она нравится тебе. Умеешь плавать на спине?
- Да я же не спортсменка... Я люблю плавать и нырять вот так, сразу, - занырнула длинной рыбиной, - выскользнула, встряхнула головой, оглядываясь. - Под водой умею повернуть в любую сторону, мы в детстве от догонялок так прятались.
Вышла, на песке отжимала волосы, бросающие вниз сверкающие на солнце изумрудинки, исчезающие блистающие капли...
- Гулькина, спасибо тебе, ты меня выдернула куда-то наверх...
- Да, отщёлкивал дурочек голопопых. У них на фотографиях лица пустые, без содержания, вот и выбросила.
- Я от них отрёкся, уничтожу все рабочие материалы.
- Как хочешь. Когда училась в театральном, мне запомнилась одна теоретическая работа, о единстве формы и содержании. Долго думала и догадалась, почему на классические скульптуры хочется смотреть, и они не надоедают. Плавки ищешь? Да перестань, ходи так, посторонние нам не мешают.
Постелили домашнее покрывало, сели, по сторонам от выложенной еды, макали грядочные огурцы в крупную соль, брали редиску и чёрный хлеб, кольца колбасы...
- Я, Егор, расскажу тебе не сказку. Жил-был в городе щенок. Он сидел у большого магазина, смотрел на всех людей и ни к кому не подходил. Его пробовали погладить, дать ему хотели хлеб - он отбегал, он боялся всех людей. Кто-то его очень сильно обидел. Выискивал, выискивал, подошёл к одной женщине и лизнул её руку. Она поговорила с ним, забрала домой. Щенок сам бежал за ней, сам вошёл с ней в квартиру. Начал жить у неё. Он долго жил под тумбочкой, больше месяца. Сам место нашёл, своим домиком определил. Выйдет, поест, сходит с хозяйкой погулять - спрячется. Хозяйка начинает его мыть - скулит и дрожит в тёплой воде. Наверное, его пробовали утопить. Он подрос, перестал залезать под тумбочку, а за хозяйкой ходил везде и в квартире, и на улице, без поводка шёл рядом с её ногами, на кошек, на встречных собак не отвлекался. И каждое утро после просыпания хозяйки начал подходить к ней, вильнёт хвостом и оближет ладонь. Выбрал своего человека, навсегда.
- Природа, да, Гулькина? Что делает природа? Сотни людей он возле магазина увидел, а каким-то приборчиком в голове нашёл своего человека. Секрет, загадка, он же не нюхом нашёл, она же была ему незнакома... И точно нашёл, а под тумбочку прятался, чтобы успокоиться...
- Я поняла, Егор, такое можно ждать для себя, нужно ждать для себя, а не вариант - схватили, попользовались, утопили в отвержении...
- Бери пирожки, они домашние, с грибами.
- Объемся твоими угощениями и стану толстой тёткой, ровной от верха до низа, как холодильник, - кругами погладила себя по животу. - Один попробую, здесь не Москва, пирожки с настоящими грибами.
- Сам я собирал, красноголовиков много попадалось, и белых.
- Меня свози за грибами? Хочется по лесу побродить. Найдём, не найдём грибы, а в лесу побывать тянет.
- Выбирай день, поедем. У меня есть свои места, другим о них не рассказываю, в три утра косами выкосят.
Не вставая, Гулькина дотянулась до сумки, вынула гребень, поддерживая снизу тяжесть подсохших волос, начала причёсывать, перебирая пряди. Они начинали закручиваться в крупные пружинистее повороты.
- Я представил сейчас тебя в театре. Ты выходишь на сцену в длинном прямом платье девятнадцатого века, в широкой шляпе, с кисейным зонтиком, закрытая, твоё действие пока не началось, ты отвечаешь на слова господина девятнадцатого века, начинаешь проявляться...
- Хм? Похожее было, в одном спектакле.
- Наверное, что у тебя раньше было, угадывается из невидимого, тебя окружающего?
- Не знаю, не знаю... Меня потусторонщина не интересует, а что людям многое до нашего века неизвестно - хорошо, испортили бы разное, когда узнали бы. Ой, змей шевелится...
- Где? Уж, гадюка? Здесь они водятся.
- Хитрый змей шевелится, укусить намеревается, прикрыла выпуклость глаз затяжно, вроде и пытаясь разглядеть внимательно.
- Ты напугалась? Да где змей?
- Не напугалась я, - добавила наивностью голоса девушки, в неожиданность попавшей, - протянула узкую руку над едой и заставила покраснеть указавшим пальцем, - вот... кусачий...
Широкое облако как-то опустилось ниже, видимое опрокинутыми наверх прищелистыми глазами, и то ли оно затрогало губы бессловной нежностью, то ли оно останавливалось, давая полувздохнуть кратчайшим передыхом, хрипом, дотягом до выхрипа, дотягами до...
6
Гулькина - белые плотно-обтяжные брючки до колен, красная мужская рубаха, узлом завязанная внизу, плетёная корзина на сгибе руки - ты куда, Гулькина? Я в булочную и по улицам погулять. Подвезти тебя до булочной? Она через четыре дома. Всё равно, минуту, да с тобой, садись. А ты ехал куда? По работе, надо и деньги зарабатывать, а так бы давно плюнул на любую работу, жить хочу свободным от всеобщего сумасшествия.
Гулькина - длинное серое платье до пола сцены, высокий, закрывший шею кружевной воротничок гимназистки, музейная шляпа - праздник города, и читает со сцены стихи Александра Блока, Волошина, Мандельштама, Николая Рубцова, "Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола!" - мэр города выходит вручать ей какую-то красную папку и букет, завёрнутый в целлофан с блёстками...
Гулькина - простенький халатик, руки в мыльной пене, куча белья на полу и гудящая стиральная машина - ой, предупредил бы, что заедешь, мне постирать нужно...
Гулькина - в городском саду играет не духовой оркестр, - ветерок по листве, постороннее наблюдающий поцелуйные разговоры, разговоры до серого рассветного времени, спешащие услышаться обоюные рассказы - каждый о себе, каждый из двоих торопливее старается себя открыть, разъяснить, и пальцы тонкие, где-то за внимающим ухом перебирающие короткие волосы, гладящие ответом на поцелуйности...
Гулькина, в стороне разыскивающая грибы и поющая птицам лесным, - "В горнице моей светло, это от ночной звезды, матушка возьмет ведро"...
Гулькина - на даче простоватая радиола семидесятых годов прошедшего века, кровать со спинками - металлические витые прутья, никелированные блистающие шары поверх - вообще антиквар, девятнадцатый век, и кровать поверх постели застелена деревенской самоплётной дорожкой, серая полоса, красная узкая, зеленоватая, серая опять, - да я на такую кровать - смотри, с разгона падаю, - и падает, прихлопывая юбку сверху, - ей второй век, что ли, и никогда не обрушится! Вот на какой кровати нужно зачать ребёнка, обязательно крепким родится! Ой, чего я говорю? Нет-нет-нет, ты понял указом-приказом, а я...
Постоянная радость, постоянная вздёрнутость над пустотой недавнего...
- Гулькина, я хочу с тобой завтракать, обедать, ужинать, пить чай, варить тебе кофе и ходить за минеральной водой для тебя...
- Гулькина, я не хочу расставаться ни на день и ни на ночь, как мы устроили на всю ту неделю на даче...
- Гулькина, отойди от плиты, сам сварю борщ, ты читай, читай...
- Гулькина, какой наплыв идёт от тебя при встрече с тобой? Как он называется?
Растопительные глаза ответами, соглашающиеся, да, я тоже так же хочу, я тоже...
7
- Скоро начинается театральный сезон, я должна ехать в Москву.
- Я тебя провожу до самой Москвы.
- Да ты что? Двое суток поездом...
- То жизнь, а то двое суток...
И там, на перроне московского вокзала, они обнялись, стояли, не отрывались друг от друга. Ставшие одним.