Золотисто-голубое. Голубое, прозрачное опрокинутой глубинностью, не твёрдое изнутри, если до него, до неба достать, и по голубой лазури...
Мальчик распахивал глаза - больно.
Больно смотреть на красивое.
Спиной мальчик лежал на сложенных струганных досках. По сторонам мычали коровы и впереди кукарекал петух, по-своему что-то ему рассказывали куры. Село начинало жить в расцветающих запахами и цветеньями деревьях, в тёплом, ласкающим лоб и щёки мае.
Лазурная купольность неба, изнутри лиловатая в самой высоте и облитая высветами золота солнца, тонкой радостью притягивала и в высоту свою, и в стороны другие, за полукруглые края земли. Жить тянуло и там, за краями земли, и в селе своём, и жить, зажмуривая глаза, и резко распахивать, потому что от резкого распахивания дальнее небо оказывалось сразу перед глазами.
Мальчик полежал, пошёл гулять на конный двор.
В майском солнце и прошлогодняя солома, брошенная кем-то на коричневую землю перед воротами конюшни, горела расплавленной желтизной. Солома лежала несколькими большими охапками, старый конюх разравнивал её вилами, устраивая похожее на подстилку.
Упираясь сапогами, двое рабочих, повисая на крепких новых кожаных ремнях недоуздка, вывели из ворот конюшни высокого, пробующего встать на дыбы, пробующего лягаться коня, блистающего круглой чёрной узкой спиной, широкой грудью развалистой и поджатыми ляжками пружинного зада. Конь рвался в стороны, закидывал задками, задирал чёрные губы и ржал, упираясь, стараясь от соломы рвануться в сторону. Начал командовать пожилой в халате синем когда-то, другие с уважением называли его ветеринаром. Он подсказал, как набросить петлю на заднюю ногу коня, пробросить верёвку под брюхом на другую сторону.
Зацепили. Пробросили. Двое перебежали, с другой стороны подобрали верёвку, по команде дёрнули, и конь со всей своей блистающей высоты рухнул на солому, задирая голову на изгибчивой шее наверх, блеща честными глазами, махая копытами в пустом, не опорчатом воздухе.
Наверное, будут лечить, - подумал мальчик, залезая в старую телегу в сторонке, чтобы не прогнали взрослые, в углу конного двора. Он вспомнил, видел коня несущимся по майской зеленой степи, свежей и яркой. Чёрный конь, пружинчатый, тонкий, летел над травой, брызгами блёстких копыт не дотрагиваясь до земли, красивый, звонко-счастливый, а старый конюх, сплёвывая от сигареты с горьким дымом, говорил: - "ничего, отбегаешь ты у меня, надолго присмиреешь, научишься тяжёлые телеги без дури таскать, наработаешься, наработаешься..."
И чего старый конюх злился?
Мальчик воздымался над твердью, радуясь виду несущегося над степью коня, и смеялся, и представлял себя на нём, вцепившимся в гриву отлетающую... Мальчик видел всё со стороны, как в кино показывают, - конь несётся по синему воздуху, вдоль смеха, долгого смеха...
Рухнувшего на солому коня придушили брошенной поперёк вытянутой шеи оглоблей, спутали передние ноги над самыми копытами и верёвкой, затянутой за путы, притянули к столбу, а задние ноги, привязав верёвку к каждой отдельно, растянули на стороны и привязали к разным столбам, проверяя, чтобы конь и пошевелиться не смел и сам, и ногами ни на чуточку. Конь пытался поднять голову, шею, а его придушивали толстой круглой длинной оглоблей, заставляя выпучивать пылающие крупные глаза, обиженные. На верхнюю губу набросили короткую ременную петлю, перекрутили под самыми дырами ноздрей, - конь затих, затапливаемый топкой тяжестью боли.
С оглоблей навалившийся на горло конюх подсказал, и верёвкой зацепив в обхват, хвост струной притянули к столбу ограды, где другие лошади отбежали к дальней стороне, сдвинувшись в молчаливую кучу.
В синее небо торчали застывшие стаканчатые копыта. Главный, ветеринар, макнул ватой в банку с лекарством жидким и мазал бархатистый мешочек между задними ногами коня, недовольно рассказывая:
- Тетерин обещал поле под картошку вовремя вспахать трактором, да у него то солярки не достаёт, то трактористу другой наряд выписывает, болтун. Петрович помог, еле успели посадить вовремя, а то когда ей в земле греться, вырастать?
- Да, у нас три дождя за лето пройти должно, на сухую картошка не вырастет. Для полива воду будут давать? - спрашивал сам себя конюх, - не будут? Кто их знает, как решат на нынешнее лето.
- Я и девчонок своих на посадку забирал, и сына звал с женой его, к тому же мы с Настей двое, - бытовое, скучное объяснял ветеринар как самое важное для себя и для мира. - Управиться успели, а то бы...
Тонким, блестящим ножом он провёл по бархатистому мешочку, от живота натуго перетянутым жгутом, и оттуда в белый разрез выскочило матовое яблоко. Растянутый, конь вспомнил что-то и рванулся - придушили оглоблей, и через второй разрез выскочило второе матовое яблоко. Ветеринар поглядел на угасающие в боли длинные глаза коня и потребовал торопливо: - "А сейчас держите все. Крепче! Крепче! Закруткой ноздри ещё зажми! Больней зажми, больней!"
Сам быстро подвёл под матовые шары никелирование плоские щипцы, и со рванувшегося животом, всей прошлой юной жизнью коня слетели матовые яблоки, отрезанные безжалостно.
Конь опал всем телом. Прихрапел, стараясь помереть. Мальчик вцепился пальцами в доски телеги, близкий и к ужасу, и к проклинанию взрослой жизни. Взрослеть для такого он... да лучше самого пускай задушат оглоблей.
Ветеринар чёрными нитками зашивал белые разрезы бархатистого мешочка, посматривая, затягивая узелки, продолжая бытовой разговор об окучивании и прополке картошки.
Отвязали хвост. Отвязали ноги. Сняли накрутку с ноздрей. Подождали. Пнули, и конь еле-еле повернулся на мокрый бок. Поднялся с передних колен. Зашатался. "Неделю из конюшни не выпускайте мерина," - приказал ветеринар. - "Отгулялся, успокоили мы его навсегда."
- А что из человека вырезают, калеча навсегда? - задумался мальчик на много лет.
...Повзрослевшим, изучая, разыскивая и чувствуя историю страны своей России...