Маленький Диванный Тигр : другие произведения.

Отрочество

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары судьбы, способные искалечить жизнь, лишь закаляют его, выковывая из резкого уличного мальчишки - гражданина. ПЫ. СЫ. Ещё раз повторяю, хруста булок НЕ будет. Балы, красавицы, меценатство и Лучшие Люди России если и будут упоминаться, то чаще всего - с позиции ГГ, заведомо пристрастной. Примечания автора: Автор страдает избыточными многоточиями, синдромом Заглавных Букв, и - периодически - сезонными обострениями тире и дефисов. Так же предупреждаю - в книге будет много "што" и "ишшо", прилипчивого еврейского говорка, жаргонизмов самого разного формата и тому подобной НЕлитературщины. Ссылка на текст: здесь, на сайте Автор Тудей,08.05.2020 года выложил Эпилог. Книга Закончена!!! Лежит на АТ!!!
   Панфилов Василий Сергеевич
  
  
  
   Россия, которую мы....
   Become a Patron!
  
  
   Отрочество
  
  
  
   Пролог
  
  
  
  Длинный, пронзительный гудок паровоза, тяжёлый рывок, качнувший нас всех, и состав тронулся наконец, заскрежетав оглушительно всеми своими железными потрохами, постепенно набирая скорость. За окном мелькнула, и быстро пропала шляпка Марии Ивановны.
  Санька, махавший ей до последнего, отлип носом от окошка и сел наконец-таки, ссутулившись, и расстроено засопев. И куда только делась его опаска к ейным очёчкам?! Молчу, молчу...
  Отсопелся и Мишка, махавший мастеру и пришедшему проводить прадеду, вовсе уж ветхому старику, с одуванчиком избела-белых волос из-под старенького картуза времён Крымской, и выцветшими до прозрачности серыми глазами, сквозь которые смотрела Вечность.
  Такой себе минор в купе, только задумчивое сопенье и стук колёс на стыках рельс, да изредка приносимые ветром клубы едкого, кисловатого угольного дыма из паровозной топки, оседающего потихонечку на оконном стекле.
  Отживели, разговорились, но всё больше я с дядей Гиляем. Санька ещё не отсопелся от расставания с Марией Ивановной, а Мишка хоть и знаком с нашим опекуном, но дичится немножечко. Да и в окошко нет-нет, да и косится. Интересно! Это мы с Чижом бывалые путешественники, но и то...
  - Пройдусь, - легко встал дядя Гиляй, и по всегдашней своей репортёрской привычке, отправился на поиски интересного.
  - Как баре, - нарушил молчание Пономарёнок, недоверчиво проведя рукой по мягкому дивану.
  - Видел бы ты, как мы с Одессы ехали! - заважничал Санька, выпятив тощую грудь, - Вот там да! Дворец, ей-ей!
  - Да мне и так... - Мишка не стал продолжать.
  - Да нам тоже, - закраснелся Санька, понявший свою глупость и сдувшийся обратно, - это так! Для маскировки вроде, да и не за свои деньги ехали. А так бы небось не купили. Эвона, денжищи на всякие глупости! По мне, так и это - ого!
  Санька провёл рукой по дивану, вопросительно глядя на меня. Киваю, всё так. Мягкий вагон второго класса, да в отдельном купе, это вполне себе ого! На короткие расстояния и дворяне из небогатых не гнушаются третьим классом ездить.
  - Ого! - говорю вслух, - Ещё какое ого! Но третьим классом ежели до Одессы, так весь измаешься, потому как условия. А так и ничего.
  - Шаланды полные кефали, - замурлыкал Санька.
  - В Одессу Коста приводил, - подхватываю я, расплываясь в улыбке.
  Одесса! А?! Не какое-нибудь Бутово, где из развлечений только прогулки, чаепития со сладостями и гостями, да редкие, дурно поставленные любительские спектакли! Там настоящая жизнь, а не пьески с ломанием рук и предурнейшим пафосом.
  - Скучал небось по Фирке!? - пхнулся локтем Санька, перемигиваясь попеременно обоими глазами, - А?
  - Скучал, - признаюсь честно, отчего подначка выходит пшиком, или даже пуком, - по ней, по тёте Песе, да по всем знакомцам.
  - Нешто там так хорошо? - недоверчиво качнул головой Мишка.
  - Ну... - по оттудошней ещё привычке тру подбородок, - не так штобы и да для всех, но для меня так вполне.
  - С жидами? - Мишка хоть и сговоренный от мастера под предлогом полезных для портняжки знакомств, и необходимостью продышать лёгкие, но согласился на поездку с великим скрипом, за компанию с нами и под направляющий пинок от мастера.
  - С людьми, - в спор не лезу. Мишка из староверов, но не из близких к евреям субботникам и тому подобных, а из каких-то иных толкований, совсем наоборотошных, - ты знаешь, как я к этому.
  Хмыканье... и я понимаю, что Мишка и тамошние идиши, это может быть таки ой... А куда деваться?
  - Увидишь, - заканчиваю спор, - а насчёт хорошо, так ещё раз - для меня да. В Москве не так штобы и плохо, но вечно куда-то влипаю.
  - Не сам! - быстро поправляюсь, видя заехидневший взгляд Чижа, - Когда сам, то и спрос с себя другой, да и вообще. Влез по дурости да живости характера, так и винить некого. А в Москве меня как-то тово... влазит. Ну... в основном.
  Дружки захмыкали, переглядываясь весело. Ишь! Смехуёчки им! Но и самому смешно стало. Настроение будто рубильником переключили, на отпускное. Даже Мишка отошёл мал-мала.
  А што? Приключение! Да с друзьями! И...
  ... пальцы погладили бумаги, лежащие во внутреннем кармане пиджака...
  ... я репортёр! Пусть внештатный, пусть...зато от большой московской газеты. А?!
  
  
  
   Первая глава
  
  
  
  - Егор-р! - и с разбега! Только бумкнуло меня спиной о пузо дяди Гиляя, и глаза в глаза... - я скучала!
  Обхватила руками за шею, и смотрит, а глаза - небо звёздное. Чёрные с синевой, да искорки светящиеся где в глубине даже не глаз, а души. И счастье - волной штормовой!
  - Я скучал... - и глаза в глаза. Держу за талию и улыбаюсь глупо, но вот ей-ей... всё равно!
  - Кхм! - раздалося сверху.
  - Фирочка, доча, - почти одновременно.
  Девочка отпрянула от меня, руки за спину, и засмущалась. Носком ботиночка булыжник ковыряет, ушки розовые. Да и сам я не лучше, ушами небось полыхаю так, что хоть прикуривай. Пусть!
  - Однако! - голос опекуна задумчив и несколько даже печален.
  - Сама не ожидала, - в тон отозвалась тётя Песя, - вы не подумайте дурного, Эсфирь очень воспитанная, но...
  - Угу, - дядя Гиляй прижал меня к себе, придавив за плечи. Началась суета с прибежавшими соседями, знакомством и выгрузкой багажа.
  Вроде и слали телеграммы, а всё равно - суетно! Ну да это Молдаванка, а не степенно-почтенная Москва. У-у! Всем до всего дело есть, даже если и нет на самом деле.
  Ладно кто во дворе живёт, тут хотя бы по-соседски полюбопытствовать можно. А тут... Как же, сам Гиляровский!
  Пусть он больше на Москве известен, но не только, и сильно не только. Бывает, выезжает в командировки вплоть до Крыма и Кавказа. Бывал и в Одессе, и статьи потом ух и здоровские выходили! Когда хлёсткие, с пропесочиванием, а когда и просто - этнографически-географические. Но всегда - интересные!
  А тут сам, вживую, да повод есть подойти. Пощупать... м-да... Даже неловко стало почему-то. А? Вот как так? Глупости делают другие, а стыдно за них почему-то мне!
  - Комнаты у Хейфицев сняли, штоб они были здоровы! - заторопилась вперёд тётя Песя, показывая дорогу, - После смерти старого Боруха по зиме... ну вы помните, мальчики? Такой себе престарелый шлемазл, вечно то в истории влезал, то в говно.
  - Ага, - закивал Санька, живо влившийся в реалии Молдаванки.
  - Ну и с наследством так же - перезапутанно до того, что и целый кагал раввинов сходу не разберёт, - продолжила тётя Песя, на ходу доставая ключи, - потому наследники и решили сдавать пока комнаты, штоб никому.
  - А делёжка? - живо поинтересовался Владимир Алексеевич подробностями здешнего быта.
  - Вот! - женщина подняла палец, поворотившись на ходу и отирая плечом штукатурку, - Видно умного человека! Деньги пока на синагогу, а потом уже делить будут - по справедливости, или на кого попало.
  - Две комнаты, - она отворила дверь, - ну то есть две свободны! Борух, он же всякий хлам... ну и вот, две комнаты освободили, а остальное утрамбовали.
  - А не...?
  - Сильно не! - поняла меня тётя Песя, - Уговор такой, што совсем нет, даже если некоторые и решат, што немножечко можно и да, а от вас не убудет! Если да, то таки да до осени, а не пусти ещё раз барахло пересмотреть и переделить, а ты отойди за свои же деньги!
  Две большие комнаты, с изрядно отсыревшей и местами облупившейся штукатуркой. Обставлены такой же старой и сырой даже на вид, разнокалиберной мебелью, требующей починки. Из-под ног порскнули тараканы, забившись в щели трухлявого, погрызенного кем-то пола.
  - Зато дёшево! - вздёрнула подбородок тётя Песя, - Вот, спальня для мальчиков и большая гостиная. Рувимчик... ой, то есть Санечка, все свои мольберты сможет расставить, и ещё место останется. И солнце!
  Опять какие-то непонятные переглядки взрослых...
  - Если для пожить, - тётя Песя ещё выше задрала подбородок, - то можно и получше найти, хотя сильно не у нас и сильно дороже. А для работы - вот! Много солнца...
  - Я таки понимаю, - спохватилась она, - что пока немножечко есть сомнение за сырость, но это не потому, што вообще, а потому што шлемазл жил! Проветрить как следует, вот оно и сразу хорошо!
  - Ничево так, - отзываюсь одобрительно, - тараканов травили?
  - А как же! - всплеснула руками тётя Песя, - И клопов!
  - То-то я гляжу, мало их. Ну што, располагаемся?
  Владимир Алексеевич кивнул, и как мне показалось, с толикой некоторого сомнения. Не то штобы и сильно понравилось, значица.
  А мне так и ничего! Запущенная комнатка, это да! Но кому сейчас легко? По осени и зиме если, то провонялась бы сыростью, плесенью и трухой, а сейчас и ничего. Проветрилось, солнцем прожарится быстро, от насекомых рецепты от Чижовской бабки есть, самолично проверенные. Нормально! И место знакомое.
  
  С дороги сразу в баню - благо, извозчика и не отпускали. Восседающих на козлах грек, пропотевший и провонявший не хуже своих лошадей, подрёмывал с потухшей трубочкой, разнежившись под майским солнцем. На смуглом его лице, заросшем чёрным, проволочно-жёстким волосом до самых глаз, сонная нега и капельки пота.
  - К 'Султанской' на Греческую, - скомандовал дядя Гиляй, и возчик, зевнув протяжно, тронул вожжами лошадей. На ходу он выколотил трубку об облучок и заново набил, обмотав в это время вожжи вокруг запястий.
  - Лучшая баня России, - важно сказал он, отзевавшись и раскурив наконец трубку с дорогим, и потому наверняка контрабандным, табаком, - Роскошь!
  - Ну положим... - дядя Гиляй, большой фанат Сандунов, завёлся моментально. Минут спустя он пересел напротив, и вывернулся вполоборота всем своим массивным телом, жарко споря с то и дело оглядывающимся греком.
  Одесско-греческий патриотизм столкнулся с опытом человека, намотавшего по России не один десяток тысяч вёрст. Мы слушали этот спор, весело переглядываясь, и фыркая то и дело при особо удачных оборотах.
  Шансов и извозчика изначально не было, так што к 'Султанской' бане Владимир Алексеевич подъехал с видом римского триумфатора колеснице. Наверное, подсознание его решило так же, и поэтому в бане он завернулся в простыню ну точь-в-точь патриций с музейных статуй!
  
  Столы накрыли во дворе, потому как событие! Соседи, вросли в самолично притащенные лавки и стулья, пустив корни и закаменев. Чуть не полсотни человек!
  - Ну а шо ты будешь делать? - Развела руками тётя Песя на мою сперва одну, а потому другую приподнятую бровь. Ну да... зная Молдаванку, оно иначе и никак! Справедливости ради, народ пришёл не с пустыми руками на поесть и выпить, а со своей снедью на общий стол. Потому как культурное мероприятие и первое впечатление! Потом уже да, по всякому.
  - Ты не переживай, - тихонечко наклонилась тётя Песя к Мишке, - кошерное православным можно.
  - Грех не то, что в уста, а что из уста , - спокойно ответил тот, - я больше переживаю, как воспримет живот непривычную еду.
  - А... - тётя Песя озадачилась, встав на миг столбом, и тут же почти отмерла, захлопотав вокруг Пономарёнка, и щедро обсуждая с соседками проблему.
  - Таки да! - Всплеснула руками тётя Хая, которая Рубин, - Сразу видно, шо мальчик разумный, а не как всегда! Што они там едят на этой Москве? Никаких продуктов нормальных! Ни пэрцу нет, ни синеньких!
  Гвалт поднялся неимоверный. Мишка аж голову в плечи вжал, а дядя Гиляй только головой завертел по сторонам, ловя сценки.
  Всё сразу заобсуждали! Разом! И как это принято у молдаванских жидов, каждый имел свою, единственно верную точку зрения, которую требовалось донести до собеседника путём переора.
  Мишке под нос стали пхать разное на попробовать, и у него, непривычного к такому обращению, ажно глаза вылазить начали.
  - Нет, ты попробуй и скажи мине - тётя Роза, вот настоящий форшмак! Не то што у старой прошмандовки Файги! - и суёт в лицо этот самый форшмак!
  - Ты куда ему в самоё лицо! Пусть мальчик поест сперва нормально шакшука, а потом уже будешь со своими обидами на Файгу с ребёнком делиться!
  И это полминуты не прошло!
  - Ша! - я к Мишке зашагнул, отодвинул тёток, и сам ему наложил разного, - успеет ещё попробовать и оценить, кто тут прошмандовка, и у кого лучший форшмак и самая вкусная хала! Человек из России приехал, и непривычен к одесскому, дайте ему подышать и отойти!
  И опять у меня, будто сам собой, идиш вылез! Я ж не зря немецкий учу, да и Львом Лазаревичем за шахматы не прекращаю. Мишка на меня глазами только луп-луп!
  Поворотился я к нему, и только руками развёл.
  - Не я такой, жизнь такая!
  Ели-пили, веселились, и дядя Гиляй как бы не больше всех. Но с нотками. Не пойму чего, но такое што-то, што есть. Ну... о том потом думать буду, а пока - праздник!
  Настроение-то ого! Сразу несколько всего совпало. Проблемы с опекой хотя бы. И Фира, да... А ещё сама Одесса, солёный запах моря, долгожданный отдых от напряжённой учёбы, и предвкушение самостоятельности.
  Настоящей! Штоб не таясь, как Егор Панкратов, а не Шломо. Оказывается, давило! Вроде и легко казалось, ан нет! Разница, значица.
  Мы перекусили слегка, и больше разговариваем. Рахиль, подружка Фирина, до Саньки застеснялась. Хорошая она деваха, это да. Но носата!
  ' - Рубильник в виде паяльника' - выдало подсознание, тут же замолкнув.
  Другие до Мишки доковырялись. Писано было, што он подмастерье портновский, так тётки здешние его ажно щупать начали. Тринадцать годков парню, а он уже! Это же не просто так, а профессия. Уже! И в глазах у них планы, Эти... матримониальные. Ишь, хищницы! Не то што простодырая тётя Песя!
  Потом подарки московские. Тёте Песя с Фирой все превсе наши открытки с рисунками. Про Хвост Трубой и мои, дурацкие, да все с автографами. Коллекция!
  Другим знакомцам тоже всякое, но поскромней. А то уж больно много у меня знакомцев в Одессе! Каждому по чуть, и уже ого! Целый чемодан таких сувениров бумажных приволокли. Носильщик ажно с кряканьем на тележку грузил.
  А штобы просто в руках, так наверное, только опекун и может. Ну и борцы цирковые, медалированные.
  Потом я на гитаре. Агитировал Саньку за скрипочку, но тот застеснялся - нет ещё особых успехов. А по мне, так и зря! Насмотрелся на Молдаванке на здешних, тут и не таким пиликаньем гордятся!
  Про 'Дерибасовскую' потом с Санькой представляли, про 'Жидовское казачество'. Орали! Всей Молдаванкой, вот ей-ей! Только птицы небо - фыр-р! И коты меховыми шариками по подворотням.
  Попозжей, ближе к тёмнышку, угомонились мал-мала с весельем. Взрослые, особенно если мужчины, пьяненькие все! Местные ж не бездельники, а в основном ровно наоборот. Ну и тово... догонялись, кто с работы приходил. На голодный желудок-то што ж не догнаться-то? Особенно если невтерпёж сесть сперва, да поесть нормально.
  Все ж ого! Орлы! Только жёны потом растаскивают по домам. Один в один как наша мастеровщина на нечаянном празднике гулеванит, только антураж иной.
  Дядя Гиляй пейсаховки этой столько хлопнул, што и посчитать боюсь, потому как и не верится. Могуч человечище! Каждый норовит с ним выпить, а тот и не отказывает, только морда лица краснеет. И слушает, да. А те и рады! Уши свободные!
  Ну а мы, кто помладше, отдельно. Отсели на веранду второго этажа, у Хейфицевых комнат, ну и о своём. Я о Москве, о неприятностях. Ёся кивал задумчиво, а Лёвка так рассочувствовался, што носом шмыгать начал.
  - Чудак человек! - и кулаком его в бок слегка, - Всё обошлось!
  - Всё хорошо, шо хорошо кончается, пробасил вконец заматеревший Самуил... или Товия? Они за эти месяцы так замужичали и поменялись, што ой! Можно уже и со взрослыми сидеть, но они по рюмочке выпили, вроде как што со всеми, на равных. А потом и к нам! Потому што компания.
  - Как представлю, шо вдруг и не обошлось бы, - завздыхал Лёвка, - так оно и само!
  О всяком потом говорили, вразнобой немножечко, но совсем чутка. Я за прошлый год приучил мал-мала! Не нравится мне здешний обычай, с переорыванием друг дружкиным.
  - ... Левитан...
  - Шо!? - недоверчиво переспросил Ёсик, - Ты хочешь сказать, што знаешь самого?
  И руками этак помывает, потому как слов подобрать не может.
  - Ну да, - дружок мой ажно растерялся, - я ж хоть и вольнослушателем, но в Училище живописи, а он там преподаёт.
  - И шо... вот так просто? - у Ёси сделались глаза.
  - Ну да, - дёрнул плечом Санька, застеснявшись, - и што таково? У Владимира Алексеевича интересный люд собирается, Исаак Ильич тоже бывает, частенько притом. Коты мои, опять же, понравились... Зовёт к себе в класс. Вот, думаю.
  - Думаешь?! - Ёсик выпучился ещё сильней, отчего Мишка отчётливо хмыкнул. Он пока помалкивает, всё больше наблюдает.
  - Ну... да, - застеснялся Санька ещё больше, - меня не только он, вот... Говорят, талант...
  ... и вконец заполыхав, замолк.
  А до меня только сейчас дошло, как много сделал для нас Владимир Алексеевич. Документы нам выправил, с прогимназией помог, клуб Гимнастический. Знакомства, опять же!
  Имена-то какие, божечки! Станиславский, Левитан, Серов, Маковский... а я с ними, как так и надо. А скажи кому, что сам Чехов написал с меня рассказ 'Нахалёнок', так и вообще...
  - Что задумался-то? - поинтересовался негромко Мишка, навалившись на плечо.
  - Слишком всё хорошо! - стучу торопливо по доскам пола и сплёвываю трижды через левой плечо, - Нивроку!
  
  
  
   Вторая глава
  
  
  
  Снилось такое, што и вспоминать не хочется. Дикие звери с терзаниями, страшное всякое из другого. Даже просыпался с перепуга несколько раз! Сердце бух-бух-бух, весь в поту, куда-то отпрыгивать вот прям щас, и бежать срочно требуется. Сижу на постели, и вокруг диким глазом озираюсь. Выискиваю, куда бечь, значица.
  А это всего лишь дядя Гиляй в гостиной храпит, ети его! Я в зоопарке такого рыка устрашающего не слыхал, да и на Хитровке может пару раз всего, а уж там так бывало, што и ого! Вот и опекун мой расстарался на 'ого!'
  С устатку после дальней дороге, да накушался не в меру, вот и выдал концерт. Симфонический, ети! Такие себе рулады да присвисты молодецкие, што и не каждый цыганский хор выдать сумеет.
  Да и сам я тоже - усталый, да взбудораженный, да обстановка другая. Вот и дёргался. Так бы просто - ворохнулся, проснулся, поморщился от рыка громоподобного, да и на другой бок.
  Сев на кровати, Мишка мотнул головой в сторону гостиной, отделённой от нас плохо пригнанной щелястой дверью.
  - Аки лев рыкающий!
  Угукнул сонно в ответ, а самого назад тянет, в постель. Не выспался! И спать уже никак, потому как планы. Владимир Алексеевич всего на три дня с нами, а успеть хочется многое.
  Умывался пока, в зеркало глядеть боялся - морда лица такая помятая, будто вчера вместе со взрослыми пил, да вровень. Круги под глазами, и чуть не складочки морщинистые. У дружков не лучше, такие же старички малолетние, кокаином да спиртом сызмала потрёпанные.
  Только тронул за плечо дядю Гиляя, а он раз! И глаза открытые, настороженные, бодрые. Только што красные, как у вурдалака. Да перегар такой, что тошнотик к горлу подкатил. Ф-фу!
  - Ох-х, - легко сев на диване, опекун потёр лицо, и встал, морщась при каждом движении. Выпив патентованные порошки, отживел мал-мала. Не упырь столетний, а свеженький такой покойник. Пока он возился в начинающемся рассвете, под шум просыпающегося двора, тётя Песя уже у двери стучится.
  - Вы таки уже, или немножечко стесняетесь и мне таки подождать?
  - Отстеснялись, - отозвался Санька, зевая до выворота челюсти, - заходите!
  Поперёд тёти Песи зашёл запах. Такой, што прям ах и ох! Рыбным бульоном пахнуло крепченным, да с травками. Потом уже кастрюля, а за ней и тётя Песя вплыла лебёдушкой иудейской.
  - Первое средство от похмелья, - объявила она, - или может... - и в глазах немой вопрос с таким себе намёкиванием.
  - Никаких или, - мотнул головой опекун, и тётя Песя будто даже удивилась приятно, и самую немножечко загордилась. Вроде как другого чего ожидала, но надеялась на как раз такое.
  - Вам тоже не повредит, - она разлила бульон по чашкам, - самое то, штоб животы проснуть. А нормальный завтрак я чуть попозже сделаю.
  - Часикам к... - дядя Гиляй откинул крышку часов, - к восьми?
  Наша почти хозяйка только кивнула этак снисходительно, да и вышла, вся важная такая и добродетельная. Вроде как сама и не пила вчера! Вот умеют бабы, а?!
  
  - Ну, чижики? - после бульона опекун отживел окончательно, только запах и глаза полопавшиеся выдают за вчерашнее, - есть планы перед завтраком?
  Мы с Санькой переглянулись так, и не сговариваясь:
  - На море!
  Со двора выходили вчетвером, да плюс Фира, а потом как обычно - парад алле как есть! Не то штобы каждой твари, то Мендель-то куда?!
  Я по пути вроде как экскурсию наскоро, чисто для понимания.
  - Во-он там! - разговариваю наполовину руками, - Дворами, а потом у левого дома, где кривая акация, спросить до Запорожской. Бордели там. Мариванны и Ёси, да и другие тоже. Для разной публики, не так штобы и конкурируют.
  - Знаток! - хмыкнул весело Владимир Алексеевич, поддразнивая по своей вечной привычке. А я плохо поддразниваюсь, отчего опекуна только раззадоривает. Уж такой он!
  ' - Детство в попе!'
  Ну... я непроизвольно глянул на афедрон опекуна... да! Детства там много!
  - Вон, кстати, - дёргаю подбородком на приземистый дом, начисто почти утопленный в цветущей пахучей зелени, - по тому же профилю, но на дому принимают. Мать и две дочки живут, ну и тово, захаживает народ. Такие себе, широко профиля. Приласкать, со сбытом краденного помогут, да и всякое другое, по обстоятельствам.
  Так и шли, с интересом, здороваясь со встреченным народом, спешащим на работу или на рынок.
  
  Берег после весенних штормов нечист, весь завален водорослями и древесным сором. Потом потихонечку разберётся волнами и жителями. Ну а где пляжи, там и уже!
  - Духовито! - только и сказал Пономарёнок, недовольно потянув носом. Я отмолчался, потому как ну што тут скажешь? Уверять, што это всё пока, а потом ого и понравится? Так это самому увидеть надо. И прочувствовать.
  Прошлись вдоль берега, нашли местечко почище, ну и со скалами, штоб девочки направо, мальчики налево. Одёжка в воздух только - раз! И опасть не успела на камни, как мы с Чижом уже там! Плещемся, ну чисто тюлени цирковые.
  Дядя Гиляй - ух! И волны от его ныряния чуть не штормовые, нас ажно качнуло. Поплыл саженками, привычно так. Только пятки желтоватые иногда взмётываются над волнами, да голова виднеется, и фырканье китовье слышится.
  Мишка заосторожничал, потому как волны, да на каменистом береге. Вроде и ничего такого, а с ног сбивает. Непривычному человеку так даже и на ногах устоять тяжко, а ему, хромоногому, и подавно.
  Вода ещё холодная, но и не так, штобы очень. Ну, как в Москве в начале лета примерно. Не занежишься, но поплескаться в своё удовольствие - вполне!
  А Фира чего-то застеснялась, да не нас больше, а скорее опекуна моего. Так с Рахилью и плескалась, за скалой. И шу-шу-шу оттудова, а потом смех! Ну да бабы, чего уж.
  
  Вернулись, наскоро ополоснулись после солёной воды. Местные-то ничего, привычные. Многие так даже и умываются морской водой, за нехваткой нормальной. А мы по прошлому году помним, как кожа от соли чесалась. Потом, знамо дело привыкаешь, но не вдруг и не сразу.
  Завтракали у тёти Песи, и для разнообразия - не слишком запашисто. Я было удивился сперва за чеснок и такое всё, а потом только сообразил - нам же визитировать предстоит!
  - Сперва в 'Одесские новости' заглянем, - давал расклад Владимир Алексеевич, обстоятельно насыщаясь, - есть у меня там приятели. А там уже и решать будем - им, местным, виднее.
  - Я, может, по хозяйству помогу? - решил отстраниться Мишка.
  - С чего бы? - удивился опекун.
  - Я же не ваш, - засмущался Пономарёнок, - а так, просто...
  - Глупости! - дядя Гиляй настроен решительно, - Я тебя не в высшее общество ввожу! Да и ты не босяк с улицы, а человек уважаемой профессии, что ж тут такого? И не спорь!
  
  - Владимир Алексеевич? - удивился какой-то молодой человек на подходе к редакции, - Вы к нам!? Я должен это видеть своими глазами, а не через чужие пересказы!
  И с опозданием:
  - Здравствуйте!
  - Здравствуй, Миша, - опекун протянул руку, - рад тебя видеть. Как в газете? Всё по прежнему?
  - Если вы говорите за наш привычный хаос, царствующий над порядком, то да, - засмеялся Миша, - а эти молодые люди за вашей спиной?
  Представили и нас, вполне по взрослому, без всяких там детскостей.
  Швейцар на входе заулыбался в густую пышную бороду, и нарочито отвернулся, пропуская нас. В холле шумно беседовали двое, и дядя Гиляй, сделав страшное лицо и приложив палец к губам, начал подкрадываться.
  - Попался! - страшно прорычал он, обхватив одного из спорщиков сзади и подымая в воздух, - Коварный соблазнитель чужих жён!
  Схваченный заверещал зайцем и принялся лягаться, впадая в панику. От позора мокрых штанов его остановила только реакция окружающих - хохот заместо бросания на помощь.
  - Гиляй? - неуверенно сказал подвешенный, тут же поставленный назад, - Ну кто ж ещё, а?! Здорово, чортушко буйный!
  Пообнимались, посмеялись, и как-то само собой - раз! И толпа в холле. А наверх орёт кто-то:
  - Гиляй приехал! Владимир Алексеевич!
  Загудело! Такой себе праздник с хи-хи и воспоминаниями. Вниз сперва все, потом той же толпой вверх. Гомон, рукопожатия, нас представляют, визитки десятками раздаём и получаем. И всё так - шумно, напористо, очень по репортёрски. Вопросы, вопросы... обрывки историй старых, и снова - раз! Тоже самое, но под другим углом спрашивают.
  С подковырками и без оных, но непременно рвано всё, кусками. Друг дружку то перебивают, то сыграно так - командой.
  О жизни вообще и с дядей Гиляем в частности. О творческих планах - ну да это больше Саньке, хотя и у меня спрашивали.
  Я уж на што привык самую множечко, а Мишке каково? Ажно глаза закатываться начали предобморочно - от передозировки впечатлений, значица. Я его за спину задвинул, и огонь на себя!
  - ... почему именно на Молдаванке? - интересуется пожилой... хотя какой пожилой? Ровесник дяди Гиляя, но таки да! Пожилой! Он, а не дядя Гиляй. Тот ещё ого-го, а не отдышка и ожирение с отвисшими от дряблости подбородками!
  - А почему бы и не да? - парирую я, обмениваясь визитками с редактором и ведя с ним параллельную беседу, всё больше мимикой и руками.
  - Странно просто, - жмёт тот рыхлыми плечами, можно снять квартиру и в более приличном месте.
  - А оно мне надо? Приличное? Я по лету хочу босяком иногда побыть, а не приличным молодым человеком, потеющим в жарком костюме. Полуприличного хватит!
  Смеётся...
  Из 'Одесских новостей' в 'Одесский листок' перекочевали, потом в 'Вечернюю почту'. Репортёры из других газет, попроще. И разговоры, разговоры!
  В один фон все и всё слилося, а закончилось когда, то и - батюшки! Время за полдень далеко перевалило! Куда несколько часов делось?
  - У вас всегда так? - вяло поинтересовался Пономарёнок, привалившись к стене здания и обмахиваясь кепкой.
  - С ним, - киваю на опекуна, - да! Такой себе человек-цирк в одном лице.
  Смеётся...
  Устали так, што Мишке даже и всё равно, што обедать в ресторан зашли. Ноги передвигаются, а мозги уже всё, цементом залило после такого общения. Мне тяжко, а каково ему?!
  Зато и ого! За полдня чуть не со всеми репортёрами Одесскими познакомились, и... я ковыряюсь в памяти и спрашиваю неуверенно:
  - Я што, на работу подрядился?
  Владимир Алексеевич засмеялся до слёз.
  - Карикатуры 'Одесским новостям', и фельетоны 'Одесскому листку' обязался.
  - Я?! Фельетоны?! - опекун кивает, улыбаясь в усы. Бум! Моя голова упала на сложенные руки.
  - А со стороны бойко всё, - неуверенно сказал Санька, пока Владимир Алексеевич делал официанту заказ, - такой весь дельный-додельный!
  - По возможности, - успокоил меня дядя Гиляй.
  - Ну и то... Ничего ведь не помню!
  А опекун уже привстал и машет кому-то...
  - Сергей! Уточкин!
  ***
  Фира с утра задумчива и немножечко меланхолична.
  - Мне таки показалось, или Владимир Алексеевич не в большом восторге от меня и нас вместе? - осведомилась она у матери, отложив наконец книжку в сторону.
  - Мине показалось, шо тебе не показалось, - в тон ответила мать, не прерывая готовку.
  - Он таки антисемит или просто так?
  - Он? - Песса Израилевна задумалась, - Не думаю, шо да, но и не могу сказать за нет. Друзья среди наших есть, но с нами скопом не так штобы и дружит.
  - В таком случае почему бы и не да? - в глазах девочки набухли слёзы, - я ведь красивая! И умная!
  - Ох, доча... - Песса Израилевна тяжело склонила голову, - если б всё было так просто! Не думаю, шо он имеет конкретное за тебя, но ты сложности видишь? Или так думаешь, шо как по васильковому полю, всё красиво и просто?
  - Церковь?
  - Она! А ещё общество. И наши здесь ничуть и нигде не лучше. Лучше быть пусть несчастной, но еврейкой, чем счастливой, но просто. Так они считают!
  - Кому лучше?
  - Хм... - пожатие плечами и задумчивость, - кому-то не нам, доча!
  - Вот! - маленькая ладошка легла на переплёт, глаза сощурены, - Потому я буду просто! Просто счастливой, без оглядки на других!
  
  
  
   Третья глава
  
  
  
  Провожать Владимира Алексеевича на вокзал приехали только самые близкие из одесских знакомцев - человек тридцать, может чуть больше. Такой себе цыганский табор, только што без 'ай-на-нэ!'
  Шум, гам, обнимания, рукопожатия по десятому разу, передавание приветов общим знакомым и гостинцев -наперебой. Южане!
  А чемоданов, баулов! Рыба вяленая и копчёная, с запахами на весь вокзал, какое-то вино и наливки, сувениры - лично сделанные, или притащенные Бог знает откуда, стопки газет для передать другим, брошюрки разного рода, подписанные авторами книги, засахаренные фрукты и чорт знает, что ещё!
  Дело уже к послеобеду, поэтому многие тяпнутые, да по летнему времени. Не так штобы и сильно, но и не так штобы слабо. В плепорцию. Морды весёлые, красные, руками как те мельницы ветряные при урагане махают.
  Гудок, и началось! Чисто муравейник разворошенный. Выскакивают, заскакивают, снова выскакивают. Южане! Даже те, которые с северу. Одесситами быстро становятся! Ну или совсем нет, и до свидания.
  Напоследок дядя Гиляй с Костой пообнимался, с Сергеем Уточкиным, с другими всякими, и до того увлёкся прощанием, што догонять пришлось, с впрыгиванием на подножку. И шляпой оттудова машет! Свесился, морда лица грустно-радостная, красная от обгара солнечного, да дегустирования наливок и вин.
  Пять дней вместо трёх пробыл, а уж событий за это время! Даже для дяди Гиляя еле-еле впроворот.
  - Ф-фу! - вырвалося у меня, когда последние вагоны состава захвостатились в неразличимой дали. Странное такое чувство: сожаление впополам с облегчением. И ярко так!
  Вроде как и жаль, што опекун уехал, потому как люблю его и ценю за преогроменную помощь. Уж с каким количеством народа он нас познакомил, и подсчитать не берусь! Одних визиток у меня за сотню, и это ведь не последние люди!
  Не так штобы из канцелярии градоначальника, но и чиновники есть, да притом из немалых. А репортёрской братии, адвокатов, общественных деятелей, профессуры университетской... ого-го и ещё чуть-чуть!
  Ну и я в ответ расстарался. Коста тот же... Они сперва чуть не принюхивались друг к дружке, как псы перед драчкой, а потом и ничего! Какие-то тайны совместные, вылазка ночная - не иначе как по контрабандистской части экскурсировали. И всё, не разлей вода!
  Быстро как-то и крепко, даже для дяди Гиляя необычно. Хотя с другой стороны, почему бы и не да? Одного характера люди, да и масштаб вполне себе сравним.
  С другими моими знакомцами по-всякому. Ёся, тот в восторге от знакомства и визитки, а сам Владимир Алексеевич, сдаётся мне, немножечко наборот. Ну да Ёся такой человек, своеобразный. Слишком уж купи-продай характерный, жидовский, што для широкой натуры опекуна как-то не слишком интересно, и немножечко претит.
  Жаль, што уехал, но вот ей-ей, облегчения как бы не больше! Как-то его много было, и везде. Вроде как даже солнце заслонял и дышать немножечко тяжко.
  Стыдно, да... но себе-то чего врать?! Облегчения, пожалуй, побольше. Я в Одессе привык быть сам по себе, хотя и большое ему спасибо за знакомства и поддержку. Но самому - просторней! И отвыкать не хочу от самостоятельности.
  
  Проводились, и рассасываться начали. Мы отказались от предложения доехать до города на извозчике, и пешком пошли, в охотку-то. Денёк хороший такой, што просто ой!
  Тёплышко с ветерком, но не жарко. И запах! Акация цветёт так, што ажно голову кружит, опьяняя. Куда там вину! Вот так идёшь по широким бульварам, и запах! И нотка солёная от моря, от камней нагретых. Надышаться невозможно. Дышишь, и дышишь, и вкусно до того, што будто и не запахи акациевые, а счастье само в воздухе разлито.
  Кажется, будто вся Одесса и есть та самая акация, и ничего на свете больше и нету. Только запах головокружительный, да улыбки вокруг, и говорок южнорусский, быстрый.
  Все вокруг улыбаются, даже и вечно насупленные городовые с багровыми шеями, передавленными тугими воротниками. Вот не хотят даже, а просто - само!
  Даже лошади пахнут не потом едким, а теми самыми акациями. И лепестки опавшие на потных их шеях. Даже и копыта подкованные по булыжникам музыкально этак выстукивают, будто не рысцой усталой бегут, а фламенко танцуют.
  Цок-цок-цок! Кастаньеты металлические по камням. И говорок напевный, одесский, мелодией вплетается в этот танец.
  Счастье!
  Разговорились о всяком разном, да не чинно пошли, а вразнобой, да чуть не спиной вперёд. Хохочем! И чувство такое, што таки да! Сильно потом этот день будет одним из самых счастливых! А пока просто - живём. Здесь и сейчас!
  - Осто...
  - Ой!
  - Прошу прощения, милая барышня, - повинился я у зацепленной, шедшей с подружками. Моих примерно лет девицы, такой себе симпатичный южнорусский типаж, - даже и не знаю, как виноватиться перед вами!
  - Ничего страшного! - улыбается хорошо так - искренне, а не потому, што так и надо по этикету, - В такой хороший день воздух пьянит сильнее вина!
  ' - Понимает!' - мелькнуло в голове, и я только поклонился молча, да назад скользнул, шляпой этак перед собой поведя.
  Зафыркали мал-мала моему шутовству, захихикали, да и разошлись. А Фира засопела грозно так, но молчит.
  - И шо это такое?! - да взгляды грозные забросала. Негромко, но вполне себе весомо спросила. Я даже остановился, только в сторонку сошёл, и на неё - глаза в глаза.
  - Фира, - говорю, - сердце моё! Ревновать ты будешь замужем, но если таки да, то может быть и не за мной!
  Вздохнула та несколько раз прерывисто, будто перед рёвом. У меня ажно сердце! Но надо. Воспитываю, значица. Если уже сейчас вот так вот, то што там будет дальше?! Она конечно и да, но не через ломание моего мужчинства!
  ***
  - Мама! - девочка влетела в кухню, воткнувшись головой в спину, и сходу обхватив мать руками. От неожиданности Песса Израилевна чуть не смахнула кастрюлю с печки, - Егорка сказал таки да за нашу будущую свадьбу!
  И глаза вверх, сияющие, на поворотившуюся матушку.
  - Не так штобы и да как да, но да как планы на будущее! Я заревновала к другой, а он такой - ша! Ревновать будешь сильно замужем, но и тогда не нужно! Мама, он меня любит!
  Обхватив так и не отлепившуюся дочь, Песса Израилевна села на подвернувшийся табурет, борясь с неожиданным желанием перекреститься. Вот откуда бы, а?!
  ***
  Планов на лето у меня громадьё, но пока отдыхаю. Солнце, море, южнорусская кухня и безделье. Знаю уже, што без дел быстро надоест, но пока - после предэкзаменационного марафона и безостановочного визитирования по Одессе с дядей Гиляем, вполне себе и да. Нега томная.
  Главное - Мишка. Временами тот ещё баран-баранистый, не лучше Владимира Алексеевича. Если решит, што вопрос принципиальный, то и упрётся! Так и будет хромать, да глазами тоскливыми смотреть на бегающих ровесников.
  Пощурившись от солнца, я надвинул кепку на глаза, но коварный план по заманиванию Мишки к докторам не думался на солнечном свету.
  - Тётя Песя! - окликнул я её со двора, не снимая с колен пригревшегося полосатого кота тёти Хаи Кац.
  - Да, золотко! - выглянула та с каким-то шитьём в руках.
  - Вы прошлогодний полуподвал никому не сдавали?
  - Нет пока! - и толика лёгкого сожаления в голосе.
  - Ключ киньте!
  Почти тут же вниз полетела связка ключей.
  - Мине таки самую множечко интересно, зачем оно тебе?
  - Лелеять коварные планы, - отвечаю вполне себе честно, - для этого нужен таинственный полумрак и зловещие тени.
  Сверху сделались большие глаза, а любопытно выглядывающая тётя Хая хохотнула.
  - Творческая личность!
  - Но не шлемазл! - вскинулась чему-то тётя Песя.
  - Та я в хорошем смысле!
  - Тогда да, - согласилась успокоено наша почти хозяйка.
  
  Завалившись на доски топчана с невыпущенным из рук тарахтевшим котом, начал думать за Пономарёнка.
  Мишка сам себе нашёл работу по специальности. Не так штобы и совсем да, да и не так, штобы и нужно. Для собственного самоуважении и завоевание позиций на Молдаванке через профессиональное мастерство.
  Через тётю Хаю, которая Рубин, взяли в одном из соседских дворов швейную машинку в аренду. Такое себе приданное, хранящееся у лупоглазой Двойры до свадьбы, без особого толка. Вроде как и есть приданное, и вроде как даже и шить умеет, но именно што вроде.
  Расплачиваться подрядился обучением великовозрастной девахи, сильно засидевшейся и уже мал-мала подвядшей, со всем своим тщательно лелеемым и никому не нужным девством. Ну и деньги пополам.
  Сложная схема, да и с временной регистрацией в одесской управе, как ремесленника, проблемы обещаются не самые простые. Или таки нет, и обойдутся без них?
  Мишка забаранился, и всё через сам! Попросил народ приглядывать за ним, штобы если вдруг што, то и сразу мне, а не через потом, но нервенно.
  И как с ним, упёртым таким, о ни разу не дешёвом лечении? Если просто отдыхать, и то нахлебничество сам себе выдумал!
  
  - Мендель! - ввинтился в мои уши крик, - иди домой!
  - Зачем? - отозвался ломающийся юношеский басок, - Я таки устал или шо?
  - Ты хотишь кушать!
  - Я?! Вам виднее, мама! Иду!
  Зевнув, снял осторожно кота, пропотевшего мою рубаху, и потёр глаза. Заснул, н-да... Впрочем, ничего страшного. Дни с дядей Гиляем такими насыщенными были, што наверное, ещё дня три отсыпаться да очухиваться будем.
  
  - Ну што, взлелеял? - оторвавшись от картины, иронически поинтересовался Санька, когда я поднялся наверх.
  - Заснул, - признался я честно, - не взлелеялось!
  Хмыканье...
  - Зато я придумал насчёт полуподвала! Мастерскую хочу, слесарную.
  - Зачем?!
  - За надом! - отдразнился я, - Просто, ну... тянет иногда руками што-то такое... Хобби. Не сапожничанье! Такое, посерьёзней што.
  - Бомбу собрать, - кивнул тот со смешинками. Фыркаю в ответ, но останавливаюсь...
  - А знаешь... - в голове всплыл вполне себе рецепт - из тех, которые на коленке. И ингредиенты вполне себе доступные! Может...
  - Забудь! - Санька зашагнул ко мне, схватив за грудки, - Сколько глаз вокруг! Ты сейчас как под микроскопом! И вообще!
  - Да я понимаю...
  - Понимает он... - пальцы на рубахе разжались, разгладив ткань, - точно?
  - Да сам же... про глаза! Да и так... зачем?!
  Я надулся было - за кого меня принимают! Хм... да в общем-то и верно принимают! Но мастерская всё равно будет. Хобби!
  Проверить хочется всякое, из снов и читанного. Теорию в практику перевести. В прошлой жизни, если верить снам, я был таким себе мастеровитым. И очень, очень любопытно проверить некоторые вещи!
  Сдаётся мне, што не всё из них уже изобрели. Не так штобы даже и славы с деньгами хочется, а скорее - цепочку технологическую размотать. Смогу, не смогу... шарады!
  
  - Егор! - Фира замахала конвертом ещё со двора, взлетая по деревянной лестнице, - Письмо! Из канцелярии градоначальника!
  - Ну-ка...
  Вскрывал я его, признаться, не без лёгкого трепета, подозревая всякое нехорошее. Градоначальник, ишь! Небось хорошее не станут!
  - А...
  - Серьёзное што? - забеспокоился Санька моему лицу.
  - Ну... так! Информируют нас, к какой именно церкви мы с тобой, - выделяю голосом, - прикреплены.
  - А... - Чиж скучнеет, тема для него болезненная и опасливая, всякое напоминание - как соль на рану.
  - Я же говорил, - мои руки начали сминать письмо, остановившись в последний момент, - те же чиновники! Из канцелярии, ишь!
  
  
  
   Четвёртая глава
  
  
  
  С новёхонькой паяльной лампой устроился прямо во дворе, широко раскинувшись под деревом со всем оборудованием. Лампа гудит, латка на оловянном припое уверенно ложится на жестяной таз.
  - Получите, распишитесь, - утерев выступивший от жара пот, не без самодовольства вручаю починенное заулыбавшейся рыхлой тётке, поспешившей удалиться.
  Работаю не за деньги, а за бартер и отношение через тётю Песю. Ей видней, што и как с кого брать - услугами там, деньгами, или свои долги закрывать таким образом. А я так... хобби!
  В своё удовольствие работаю, когда время и охотка. В прошлом годе сапожничал мала-мала, в этом вот, слесарничаю. Вполне себе удовольствие!
  Даже мыслишки возникают иногда насчёт всерьёз поработать. Устроиться на лето в мастерские при порту, а?! Запах металла, станки, настоящая работа. Только время, время! Там же не в охотку надо, а от и до, а это, сильно подозреваю, большая таки разница!
  С полуподвалом так вышло, што и неудобно немножечко. Я было заикнулся об аренде, так тётя Песя ажно руками на меня кышнула. Дескать, какая аренда! Так бери!
  Вот же простодырая, а? А ещё жидовка! Говорят... всякое о них говорят! Иногда даже и правду, даже если и нехорошо совсем. А они разные. Небогатая ведь, совсем не. А вот так!
  Ну я тогда и придумал, штоб через неё работать. Хитрый план, значица! Какая-никакая, а копеечка с услугами к её рукам прилипнет. Может даже и не меньше выйдет.
  Да пусть даже и с запасом! Я што-то размахнулся, и ка-ак закупился! Инструментов и книг технических через немецкую колонию закупил чуть не на триста рублей. И это контрабандой, без пошлин!
  Инструмент, а особенно литература техническая, у них качественная, а уж цены... мёд и мёд! Если без пошлин. В разы!
  Немецкий тяжеловато разбираю, технический-то, но ничего, заодно и подтяну. А то как посмотрел разницу между ценами, так и сразу - большим поклонником всего германского стал!
  Инструмент если, так чуть не в два раза некоторый, а книги и того больше. А?! Я, канешно, патриот и всё такое, но и не так, штобы карманы купеческие своими деньгами набивать! Напрямую если, работяге, то и на! Не жалко. А купчине или заводчику, который их в 'Яре' спустит? Сапогами по блюдам фарфоровым для куражу 'Барыню' вытанцовывать?
  
  Мишка спустился. Постоял, нависая, похмыкал, присел на корты, и лампу паяльную в руки. Потушенную. Вижу, што прям распирает, как попробовать хочется, и было заважничал. Сейчас, думаю... а потом сам себе укорот дал, с важничаньем этим.
  - Хочешь попробовать?
  - Хм, - и хочется, но стесняется вот так сразу, ажно уши заалели, - а давай!
  Вроде как бы и нехотя, а у самого голос петуха пустил. Объяснил ему, как зачищать металл, как нагревать, как припой класть. Показал. Ну и обрезки жестяные, каких не жалко, на опыты.
  Пусть! Полезно мужчине такое, даже если и не как ремесло, а просто для понимания.
  Мишка застарался. Сидит, кончик языка набок, сощуренный весь. Я в книжечки, ну и так, контролирую вполглаза. Другим вполглаза за двором.
  Менделева мать прошла, бёдрами туды-сюды. Такая себе корма, што почти што и каравелла! Грузовая. Устаревшей конструкции судно.
  Фирка с вёдрами за водой. Известное дело, бабье! Мужику даже и невместно в таком разе помогать. Если только как намерения ухажёрские обозначить, ну или там беременная, да вот прям на самых сносях.
  Есть бабьи дела, есть мужские, и упаси боже! Баба если забор поправлять берётся, то это ейному мужику позор вечный! А если своего нет, так соседям большущий такой укор.
  Ну и наоборот. Мужику к печке и соваться нельзя! Потому как хозяйке его стыдобища превеликая. Иные даже и на стол сами не собирают, если вдруг што. Сидят, ждут. Даже и голодные! Правда, потом могут и того. Аргументировать за ожидание.
  Раз так прошла, два, а у меня в голове мысли стали складываться. Про погоду почему-то. Это сейчас в Одессе мёд и мёд, а по зиме? Такое себе по рассказам твориться, што просто ой!
  Как поздняя осень в Москве, только сильно хужей. Сырей, ветристей, противней. И так месяцев чуть не пять! Жуть-жуткая, как по мне. Как представил! И Фира по такой гадости, с вёдрами.
  Внутри такое што-то заворочалось, што и понял - не хочу! Штоб Фира с вёдрами.
  Сорвался с места, да и в мастерскую, книжками шелестеть. Где, где... а, вот! 'Водопровод своими руками', и ничего так, вполне рабочая схема! В смысле, справлюсь.
  Бачок, медные трубы, помпа... или моторчик? Моторчик как основной, а помпа - как резервный? Чуть усложняется, но не критично.
  - Я в немецкую колонию собрался, - докладываю Мишке, - Са-ань! Я до немцев, айда с нами! Фи-ир!
  - Сейчас! - донеслось звонкое, - переоденусь только на выход!
  - И зачем? - ступорнулся Чиж уже на выходе со двора.
  - Трубы нужны.
  - Зачем?! - уже хором. Я ажно остановился, да взглядом так... а потом вспомнил, што таки да, они пока и не в курсе.
  - Водопровод делать буду.
  Глаза...
  
  От немцев вернулся два часа спустя, задумчивый и с футбольными мячами. Чертёж, н-да... Всё верно, прикинуть сперва надобно, што и как.
  Немчики свои услуги предлагали, но я заупрямился. Тут такое дело, што не просто людей нанять, а самому! Своими руками и умом. Интересно!
  А мячи так, по случаю. Увидел в магазине, да и сразу - дай! Обстучал на ноге, и так здорово вышло! Из прошлой ещё жизни привет, да и из этой - танцор всё-таки не из последних, координация и всё такое.
  У Саньки тоже неплохо вышло, а у Мишки - ожидаемо плохо, из-за ноги.
  Он, канешно, вид сделал взрослый и равнодушный к забавкам, но я ж вижу, как зацепило! Эге, думаю, вот тебе и аргумент дополнительный! Для докторов.
  Ну и скупил все мячи, которые были, все четыре. Не так штобы и сильно в охотку, хотя и не без этого, а больше для маяченья перед глазами. Аргумент.
  Вернулись когда, Мишка почти сразу наверх поднялся, работать вроде как. И тоска внутри глаз, такая себе, почти што привычная, въевшаяся. У меня ажно по сердцу резануло, но нет!
  Бумкать начал о стену сарая, потом с Санькой перекидываться. Народу сразу! Интересно потому што, забава новая.
  Да и день к вечеру клонится, народ моего возраста весь почти по домам - кто из школ вернулся, а кто и с работы успел. Совпало так, не специально коварился.
  - Мальчики! - высунулась тётя Хая Кац со страдальческим лицом и дёргающимся глазом, - Шли бы с забавками своими на чьи-то другие нервы, а не мои персонально!
  Ну мы и пошли. А што? Совесть же!
  Мишка остался, Фира с ним. Она такая, интересуется. Ум у неё практический больше. Науками занимается добросовестно, и очень даже с успехом, но вот ни разу не Надя! Не глупее, просто интересу меньше.
  Зато если готовить што, шить, или вон - рисовать, так не оттащишь! По полдня крутится у нас - то за Санькой наблюдает, если он в гостиной рисует, то за Мишкой. Глазищами своими так уставится, и как заворожённая! Нравится. Учиться потихонечку.
  И от Двойры как оберег, значица. Там дело такое, што девка напрочь перезрела, готова уже и к малолетке в штаны залезть, даром што там ещё толком и не работает ничего. Глаза с поволокой, вздыхает коровой стельной, любые штаны взглядами томными провожает. А тут вот, поблизости. Штаны. И в штанах.
  А потом што? Скандал? Оно нам не надо! А Двойра, вот ей-ей, за ради замужества хоть перекрестится! Вижу так, по глазам с поволокою. Да-алеко зайти дело может, вплоть до Священного Синода проблемы.
  Тем более, подмастерье портновский. Пусть даже и малолетка. Чем не жених?
  
  А на пляжу! Фурор! Толпа чуть не в пятьдесят человек, да с мячами. Играть пытаются, значица. Такое себе зрелище, позорное, а им и ничего, нравится! Азарт!
  Бегаю вокруг, правила втолковываю да драчки разнимаю. Хорошо ещё, к мячам брошюрку футбольную взял. Засомневается кто, сразу в нос тыкаю - читай!
  В четыре мяча-то, ого! Шума больше, чем от всего Привоза, вот ей-ей! Играть никто не умеет, а вот орать, это да. Крикливый народец, с детства к переору привыкают.
  - Офсайд! - дяденька какой-то судить взялся. Бегает вокруг в купальном костюме, лысиной потной сверкает, а уж азарта в глазах! Говорит, в Британии учился, и где-то как-то даже и участвовал. Давно.
  Грубая игра, бестолковая. Ногами босыми то по мячу, то по песку. Толкаются! Потные от жары, песок налипший на телах.
  Бумц по мячу! Бумц по ноге соперника! Скандал, в морду лезут! А мне разнимать.
  Я не выдержал, да и показал - обводочки, перепасовку с Санькой - как могли, а могли не очень. Я-то ладно, он откуда? А всё равно лучше прочих!
  Понабивал на ноге, на голове. И рты открытые вокруг, а в глазах желание - не хуже штоб уметь.
  Потом ещё дяденьки подошли, околофутбольные, помимо лысого. Те, кто где-то што-то видел, слышал, читал.
  Старые уже, чуть не за двадцать, а туда же! Но один так и ничего, соображает. Англичанин какой-то, из торговцев. Мистер Скотт, который попросил звать его Эндрю, потому как уже знает за хи-хи на свою фамилию. Чисто на русском так! Только шепеляво, будто каша во рту.
  Ну а я што? В сторонку, и действуйте! Нравится вам тренерско-судейское всякое, так и пожалуйста. Мне играть интересней.
  - Сергей! - замахал я, завидев знакомого, - Уточкин!
  Идёт! Издали ещё улыбается, руку протягивает. Костюмчик полосатый, не просох ещё после моря. Но - фигура! Не жердь с брюшком и не мячик полусдувшийся, как у всех почти на пляжу.
  - Егор, - нараспев, а сам глазами на игроков, ажно прикипел.
  - Ты как? - не выпускаю его руку, - Поможешь с организацией?
  До тёмнышка почти што играли. На две команды аккурат и хватило молдаванских, если вместе с запасными на травмы и отдохнуть. Два других мяча по пляжу пошли, но што характерно - вернули! Публика!
  Не в смысле што честные шибко, а просто - соображающие. Если мячей этих на всю Одессу четыре, то особо и не скрадёшь. Бы-ыстро такого крадуна вычислят! С втекающими и вытекающими последствиями.
  
  Назад шли шумно, сплошной переор, да хохот. И вспоминают - кто как играл, да как хотел, да вот завтра!
  А у меня свои мысли. Удачно получилось, это да! Сразу интерес и всё такое. Косту ещё подключить, можно будет тогда матчи 'Молдаванка - Пересыпь' проводить.
  Вроде и хорошо, а с досадой вперемешку. Как к Мишке подступиться, до сих пор не придумал!
  А потом чуть не споткнулся. Ссадины у ребят, а у меня мысли от этих ссадин! Побрататься, значица. А?! На крови.
  Санька мне лучший друг, но больше уже брат. И второй будет. Небось не откажется!
  Семьи у староверов хоть и дружные, но Мишка наособицу немножечко. Отец то ли женился вопреки родительской воле, то ли ещё што. Отдельно немножечко, а через него и на Мишку перешло. Не бросили его по сиротству, но так, с прохладцей.
  И вот чем дальше, тем больше мне это нравится. Даже не только потому, што доктора и лечение, а - брат! Ещё один. Здорово, а?!
  
  
  
   Пятая глава
  
  
  
  Пышнотелая русоволосая женщина в юбочном купальничке с оборочками и рюшами, томно извивается передо мной в медленном восточном танце. Старая совсем, чуть не двадцать пять, но в паху стеснение. Красивая!
  Губы красные облизывает, и томно так смотрит, а потом - раз! И ноги по сторонам раскинуты, а сама уже на нарах лежит, ногами дрыгает. Хохочет!
  И не купальник уже на ней, а ночнушка подранная, с плеча сползающая. Да между ног мелькает такое себе... кустистое. Невнятное.
  Бланш внезапно под глазом, и грудь голая, с соском розовым. Встала, идёт ко мне походкой танцующей, наклоняется к губам, целует страстно. Лицо лижет, усами щекочет, а изо рта несвежей рыбой несёт.
  - Мрау? - вопросительно поинтересовалась красотка, отодвинувшись чуть назад. А потом раз! И в губы лижет.
  Проснулся, тяжело дыша, да скинул устроившегося на груди кота. Вот оно и началось, ети его в качель! Половое созревание!
  Сны жаркие... а ещё кот этот! Усатая фемина, надо же! И рыбой несёт, н-да...
  Понимаю, што уже всё, не усну. Да и зачем? Небо потихонечку розовеет, птицы просыпаются, коты вон территорию не поделили. Орут!
  Двинутся на палец-другой, шерсть вздыбят, и ну орать! Шипение, урчание какое-то, и снова - мра-а-у! Пока помоями сверху не шуганули.
  Тихохонько, штоб не разбудить друзей, у которых ещё полчаса-час на сны, прошлёпал в гостиную, и умылся, сгоняя остатки липкого сна. Двор уже просыпается, но не весь и не шумно. Справные хозяйки по холодку спешат за водой. Вон, тётя Песя прошла.
  Вот же ж! Водопроводчик хренов! Как бы ещё не прилепили прозваньице, с местных станется.
  Знаю ведь ситуацию с водой, а как идея в башку лохматую втемяшилась, так и знания все вылетели. Мало того, так и Фиру будто заворожил! Ни тени сомнения, а?! Хотя с другой стороны, оно вроде как и хорошо. Для жизни. Не рассуждая, а? Верит просто в меня.
  Местные-то воду для питья дождевую берут, сладкую, из цистерн подземных во дворах. По счёту! Расписано чётко, сколько вёдер жильцы взять могут. А тут я, с механизацией.
  Щаз! Убеди, попробуй, нашего дворника, што тётя Песя только положенное накачивать будет!
  Повздыхал, глядя на цистерну-колодец, потарабанил пальцами по давно облупившемуся подоконнику, сковырнул краску. Так себе настроение, если честно. Местные-то языкатые!
  Да и немцы хороши. Хотя обычно за репутацию... хм... Слышалось што-то такое, про воду. Проводят вроде как на Старопортофранковскую, так может и за нас договориться?
  А што?! У меня попёрло воодушевление. Я ж конкретики не давал! То есть думал за водопровод от цистерны до тёти Песи, но ничего ж не говорил! Или говорил? Да нет, точно нет! Тогда и до немцев я ходил, чисто на прицениться. А!?
  Приценился за материалы, теперь можно и за работу дойти. Што, почём, как долго?
  Внутри заскреблось сомнение - дескать, не слишком ли размахнулся, Егор Кузьмич? Одно дело полсотни метров труб провести, бак цинковый сделать да закрепить над печкой, ну и помпу с моторчиком. Другое - организовать такое себе серьёзное мероприятие.
  А потом вспомнил за водопроводчика, и сомнения - прочь! Лучше надорваться, пытаючись, чем смехуёчки за спиной.
  
  - ... согрешил гордостью, сквернословием, унынием, честолюбием, нечистыми и дурными помыслами, соблазнами плотскими...
  Соблазнами батюшка заинтересовался, да и начал выпытывать, разочаровавшись почему-то их незначительностью. Допытался зачем-то до Саньки с Мишкой в этом разрезе, но я так и не понял - где соблазны, а где они? С причудью батюшка, дурковатый.
  - Сон, - он недовольно жевнул губами, - то грех для подростка простительный.
  Потом выпытывать начал об отступлениях в вере, о злоумышлениях против властей. Ну... наговорил ему не того, што на самом деле, а как говорить положено. И всё равно епитимью влепил! За неискренность.
  Из церквы я вышел постный-препостный, как сухарик ржаной. Подождал Саньку, переглянулись с ним матерно, да и домой.
  Вот зачем навязывать, а?! И допрос этот, полицейский почти. Нешто я совсем несмышлёныш? Тайна исповеди, оно конечно и да, но ведь и доносить обязан, если злоумышляет кто, на государство и строй.
  Тогда и тайна не такой уж тайной становится! Да и без доноса даже. Епитимьями так примучать можно, што ой!
  - За тобой следить обязал, - безэмоционально сказал Санька, когда мы отошли метров на триста, - и духовному отцу...
  Катнулись желваки на лице Санькином, усмешечка кривая выползла, да и будто разом! Скрепы осыпались.
  
  В редакции 'Одесских новостей' на меня глянули не без любопытства, но повели себя на равных, без снисходительно панибратства взрослых с ребёнком. Немножечко преувеличенно, как по мне, но пусть. Терпеть не могу снисходительный тон!
  Сразу на ёрничанье и дураковаляние реакция идёт. С последствиями иногда. Сам всё понимаю, но осознаю обычно чуть потом.
  - Недурственно, - хохотнул редактор, проглядев работы, - одесские типажи глазами понаехавшего.
  Ничего такого, серьёзного, обычные бытовые сценки. Шаржированный Мендель, с недавним зовом домой.
  ' - Сына, домой!'
  ' - Мама, а я таки устал или шо?'
  ' - Ты хотишь кушать!'
  Тётя Песя у плиты, в виде индийской богини с шестью руками. Ещё с десяток такого же.
  - Годится! - довольно сказал Старков, - Интересная манера рисунка - очень простая, но суть ухвачена отменно.
  Ссыпал гонорар в карман, да и распрощался. Теперь в 'Одесский листок'.
  - Записки понаехавшего? - Поинтересовался Навроцкий, вчитываясь в текст.
  - Шаржированные приключения москвича, шарахающегося по Одессе с выпученными глазами. Начинается с прибытия на вокзал и покупки местной прессы.
  - Шарахающегося, - повторил редактор, он же владелец, усмехнувшись, - довольно точно подмечено. Сколько таких... кхе-кхе!
  - Молодая, динамично развивающаяся компания ищет бухгалтера и коммерческого директора, - начал читать Навроцкий, - Нашедшему этих ублюдков - наша самая горячая благодарность.
  - О-хо-хо! - он протёр выступившие слёзы, - Метко! По-нашему!
  
  Вышел из редакции, как так и надо. Обыденно всё, чуть не до тошнотиков. Фельетон, карикатура, первые гонорары - настоящие, а не за якобы совместную статью с дядей Гиляем. И никак! Даже обидно немножечко.
  Событие! А у меня настроения нет. С церквы ещё. Умеют же, а?
  Сплюнув мысленно, начал спускаться, и завидел давешнюю барышню, с которой на вокзале тогда столкнулся.
  - Мадемуазель! - и шляпой пол мету. Не так штобы и настроение появилось, а просто! Для форсу, перед самим собой больше.
  - Месье, - девочка присела дурашливом реверансе, в глазах весёлые чортики, - какая приятная встреча! Снова видеть авантажного кавалера, преисполненного всяческих достоинств!
  Подружки хихикают, ну да я им тоже шляпой соломенной тротуар подмёл, шутовски так.
  - Мадемуазели... Позвольте загладить невольную позапрошлодневную вину, пригласив вас в этот жаркий день отведать мороженого?
  Они немножечко так замялись, и я спохватился.
  - Егор Панкратов! - прижимаю шляпу к груди, и глазки делаю. Ботинком ещё булыжники ковыряю, вроде как застеснялся весь.
  Фырканье в ответ смешливое, с переглядками.
  - Мария Никифирова, - барышня присела в книксене.
  - Наталья Турбина, и глазками в ответ обстреливает. Вроде как и смешиночки, но и не так, штобы совсем. Возраст! Тренируется барышня.
  - Елизавета Лопанович.
  - Милые барышни, позвольте временно похитить вас в свой гарем для зверского угощения мороженным? По две... нет, по три порции! - я обвёл их глазами с самым суровым видом, - С шоколадом!
  Смешинки... ну да тут как всегда! Што ни скажешь, всё либо на презрение и отворот носиков, либо на хи-хи. Возраст!
  - А справится ли наш страшный похититель с содержанием такого гарема? Может, он ограничится менее суровым наказанием?
  - Суровому похитителю нужно срочно избавиться от тяжести в карманах! - и мелочью звеню.
  - В таком случае... - и тут они не выдержали, и ну смеяться!
  - Избавьте нас от высокого штиля, достопочтимый сэр похититель, - запросила Мария пардону.
  - Так это... мы завсегда рады! - мигом ссутуливаюсь, и чуть не нос рукавом, - Деревенские мы!
  Со смешками и дошли до ближайшего скверика. Сидели так, шутили, и - отошёл! А ещё понимание пришло, што слишком я на Молдаванку зациклился. Город большой! Не в барышнях даже дело, а просто - шире надо жить!
  
  Переоделся дома в нормальное, и не слушая Мишкиных возражений, потянул его с собой.
  - На Пересыпь пойдём, к Косте, - сообщаю деловито, - я, ты, Санька, ещё несколько ребят с Молдаванки.
  - А я-то здесь зачем?! - резковато отреагировал Мишка, - где я, а где... Брал бы Саньку, да ребят своих... молдаванских!
  - Ты? - зашагиваю к нему, и глаза в глаза, - Ты мне как брат! Родней, чем иные родные бывают!
  - Родные, - усмешка в ответ, чуть печальная, - бывает, что и родные...
  - Но не кровные! Мы с Санькой побратались, и знаешь - родней родных!
  - Вы... - и снова усмешка, грустная такая.
  - Станешь мне... нам братом?! Кровным!
  И такая радость жаркая полыхнула в ответ, што понял я, можно было и просто предложить. Без хитрых планов. Потому как што для сироты может быть выше семьи?
  И сразу - дела все в стороны, да за Санькой сперва. Он как услышал, так и заулыбался. Ну и Мишка в ответ. Улыбаются, и стесняются улыбок своих. Вроде как не положено мужчинам чувства проявлять.
  Вот пока не перестеснялись, я у тёти Песи вино и молоко взял, чашку эмалированную на кухне, и в катакомбы потащил их. Для таинственности и антуражу.
  Огонь от лупы поджёг, так почему-то важно показалось. Солнечный огонь! Так, с факелом, в катакомбы и вошли.
  Мишке любопытно - как же, впервые здесь! Глазами водит, но с вопросами сдерживается пока.
  Я факел закрепил низенько, чашку на камень плоский поставил, и молока туда. Потом вино. Нож над огнём, и не думая долго - чирк себя по руке!
  Закапала кровь в чашу. Ножик Саньке, он за мной вслед. Потом Мишка.
  Пили молоко с вином и кровью, потому руками порезанными сцепились, клятвы всякие говорили. И такое всё - то ли от вина и антуража, то всамделищно, но будто за нашими плечами вся родня встала.
  На много-много поколений назад. Улыбаются. Радуются побратимству нашему.
  Так ли это, или мне привиделось, не знаю. Всё стало ясным и простым, што и никаких сомнений не осталось - мы теперь братья. Кровные.
  Запястья перевязали
  А потом говорили, говорили...
  ' - Сеанс психоанализа' - выдало подсознание, и заткнулось. Всё было хорошо. Правильно.
  
  
  
   Шестая глава
  
  
  
  - В Москве нос воротил от уголовщины, а здеся пальчиком поманили, и только пятки сверкнули до самой Туретчины, - ворчит Санька, глядючи на мои сборы.
  - Не пыхти! На Хитровке меня иначе видят! Как запомнили бегунком растерянным, с зарёванной мордой лица и испуганными глазами, так и осталось. Хоть обпойся потом, хоть обтанцуйся, хоть кулаки обтеши до костей о чужие физиономии!
  Мишка молчит, но смотрит осуждающе, ажно досада берёт!
  - На Москве, - повторяю в очередной раз, крутясь перед зеркалом и перемеряя вещи для цельного незапоминающегося облика, - меня разве што наводчиком видели. Ты, Егорка, пляши в домах богатых, да всё вызнавай, и будет тебе доля воровская! А оно мне надо?
  - А здесь иначе? - пономарёнковскую иронию можно черпать ведром, - Даёшь экспроприацию экспроприаторов?
  - Уф-ф! Миш-ша! На Москве меня только на вторых ролях видят, потому как другое у них в голове и не укладывается. А здесь - всерьёз!
  - Денег мало? - приподнимает брови Мишка.
  - Да нет же! - я останавливаюсь, расстроенный непониманием, - Просто - интересно! Проверить себя, понимаешь? Могу, не могу... Азарт, понимаешь? Вроде как шахматы, только по жизни!
  Хмыканье, но уже с нотками вроде как и понимания. Задумчивое такое. Усиливаю напор...
  - Мне уже заработанного - во! - стучу ребром ладони по горлу, - Не зажираться если, так хватит на всё провсё - на учёбу дальнейшую, ну и так, просто жить. Скромно если, но не нище - так, в плепорцию. А надо будет, так заработаю! Открытки, фельетоны, ещё што-нибудь придумаю. Потом, взрослым уже, больше возможностей.
  - А это... - машу рукой, - сам скажешь, куда деньги от аферы запустить. На больницу там, на школу или ещё чего. А?!
  - Боюсь я за тебя! Боимся! - поправился Мишка, оглянувшись на пригорюнившегося Чижа, - Аферы эти... Или как здесь говорят? Панамы?
  - Панамы, - киваю, чуть расслабившись. Выговорились, и напряжение мал-мала ушло, - но чистые! Можно даже сказать - высокие!
  - Это как? - удивился Санька, отставив тоскование.
  - Ну... так! По закону не придраться, и в карманы беднякам не лезу. Да собственно, - чешу подбородок, - и ни к кому не лезу!
  - Нешто так бывает? - задивился Мишка, и вижу - интересно стало!
  - Ещё как! Сам вспомни - даже у бедняков бывает такое, што вот хочет он прогулять деньги, и всё тут! У одного взбрык временный, у другого характер. И прогуляет! Пропить не сможет, так рупь свой по грошику разменяет, и в толпе разбрасывать будет. А? То-то!
  - А у богатых... - машу рукой, - и вовсе! Сыт, одет-обут, жильё есть, капиталец какой-никакой. Хочется себя порадовать, ну так и начинают! Одни в 'Яр' идут, другие содержанок покупают. Часто даже и не нужны им эти содержанки! А просто, штоб была. Потому што могёт себе позволить!
  - Это да, - согласился Санька. Мишка молча кивнул, припоминая рассказы клиентов, хвастающихся иногда чем-то подобным. Потому што могут!
  - Ладно, - нехотя согласился Мишка с моими аргументами, - но...
  Он молча тронул пальцем лежащий на столе браунинг, вопросительно глядя на меня.
  - Какое ж приключение, да без оружия? - почти искренне удивился я.
  - Гляжу я, доверяешь ты своему компаньону, - ехидно отозвался Мишка, на што Санька немножечко нервно хихикнул.
  - Дяде Фиме? Пока я ему интересен - на все сто процентов!
  ' - Сто сорок шесть!' - вылезло из подсознания без дальнейших пояснений.
  - А это, - показываю на пистолет, - для приключенистости и спокойствии с перевозчиком. Потому как тот хоть и да, но таки не сам дядя Фима!
  - Всё! - прервал я споры, подшивая пистолет с внутренней части куртки. Так, штоб сорвать можно, но случайно не слетел. Наваха в кармане, спицеобразный стилет с напалечным кольцом вместо рукояти в брючном шве. Такой себе опасный и загадочный, што просто ой! Практически Дакота... или Оклахома? В общем, приключенец-приключенистый!
  - С тётей Песей и Фирой договорился без подробностей. Просто - дела! Вы тоже легенду поддерживайте. Только што был, недавно ушёл, убежал ещё до рассвета ловить бычков. Ну, такое всё!
  - Думаешь... - начал Санька.
  - Не думаю! - прервал я его, присев на дорожку на скрипучий стул, - Но если можно предусмотреть, то значит - нужно!
  - Дней... - я задумался, - пять так точно, но не больше недели. Вопросы порешать, может познакомиться с кем. Ну и так, экскурсии.
  Санька порывисто вздохнул, он отчаянно хотел на Туретчину со мной, но уговорился, што в первый раз не стоит удивлять Бляйшманов незваными гостями, если приглашали конкретно меня. Обнялись, да и всё, сбежал вниз по ступенькам.
  Кепку на глаза надвинул, от восходящего на горизонте солнца, походка ленивая, в углу рта зубочистка. Сам себе нравлюсь!
  
  Дико немножечко, што белый день, ну то есть утро. Оно как-то в голове - хоть с Хитровки, хоть из прошлой жизни - такого рода дела обязательно по темноте должны быть!
  Оно как бы и здесь таки да, но не всегда и не совсем. Если контрабанда из Туретчины или обратно, да на рыбацких баркасах и фелюках, то всё это в ночи обделывается. Даже если все давно куплены, то просто - штоб не провоцировать!
  Но бывает и по-другому. Такой себе немолодой рыбак решил выйти порыбачить, и хоть обыщись его! Нету! Всей контрабанды один я. И кто его осудит, если он порыбачит в ночь у турецких берегов, а с утра продаст наловленное на рынках Стамбула?
  - Зови меня дядя Хаим, - встав с дырявой бочки, щербато улыбнулся долговязый мужчина лет пятидесяти, двинув огромным кадыком на плохо выбритой шее, - племянник Шломо.
  В голосе нескрываемое ехидство, но доброжелательное вполне, только чуть отстранённое. Служебное такое.
  Заулыбался в ответ, и по дороге к причалу начал разговор на идише вперемешку с одесским. У дядюшки только бровь так - раз! И вверх. Чуть-чуть.
  Поддержал разговор, и вроде как и ничего такого, но сразу - будто признал. Шаги свои аистиные чуть придержал, голову чуть ко мне довернул.
  ' - Язык как маркер свой-чужой'
  А? Из подсознания с некоторым запозданием вылезли объяснялки.
  Такой себе разговор, што вроде и ни о чём, если со стороны, но легенда проговаривается. Штоб если вдруг што, то не потеряюсь при вопросах о дядюшке. Не так штобы и нужно для перевозчика, но внушает! Серьёзный подход.
  За разговорами и дошли потихонечку до фелюки, стоящей у причала. На палубе такой же кадыкастый хлопочет, один в один дядя Хаим, только што моложе разика в два.
  - Моше, - коротко представился он, деловито сморкнувшись за борт, и больше не обращая на меня никакого внимания.
  
  - Ахарай , да? - поинтересовался я, понаблюдав за плавными, тигриными движениями отца и сына. Не простые морячки, ох и непростые...
  - Хм, - дядя Хаим с интересом глянул на меня, не прекращая работать с парусами.
  - И это тоже, - сказал он после долгого молчания, выведя наконец судно в открытое море, - и это тоже...
  Он замолк надолго, погрузившись в какие-то свои мысли. Несколько раз только поглядел на меня с прищуром, и молчанка. Потом снова разговорились, но так себе, ни о чём на одесском вперемешку с идишем.
  Моше в основном отмалчивался, отвечая иногда односложно на вопросы отца. Такой себе молчун с нехорошим прищуром, от которого хочется держаться подальше.
  
  Причалили две суток спустя, ранним утром, неподалёку от Галатского моста, у рыбного рынка Каракёй. Помог временной родне пришвартовать фелюку, и с превеликим облегчением ступил-таки на берег, щурясь воспалёнными глазами.
  Ветер, солнце впополаме с водными бликами, солёные брызги, да бессонная ночь - вот и результат! И морда лица обгоревшая, хотя казалось бы, успел загореть. А оказалось, што только казалось.
  Такое себе удовольствие, сильно ниже среднего. Ох и солон хлеб у рыбаков!
  Пока я промаргивался и тянулся, дядя Хаим успел выпрыгнуть на берег и сговориться с продавцами
  - Шевелись... племянничек! - Подпихнул он меня, передавая корзину с рыбой, - Шустрей!
  Ну я и зашустрил, тягая корзины с рыбой до прилавка. Нервенно, страсть! Всё время ожидаю подвоха - от дядюшки этого чортова, от турок... враги ведь исконные!
  А потом дядя Фима подошёл, и у меня такое облегчение, што словами и не передать! Сразу дядя Хаим нормальным мужиком показался, сын его обычным молчуном, а турки... А што турки? Такие же люди, только в фесках.
  Дядя Фима заторговался за рыбу, а потом и за меня, как носильщика. И таки заэксплуатировал!
  
  По дороге я головой обвертелся. Интересно, страсть! Другая страна, и даже немножечко - другой мир.
  Но пока шли, корзина становилась всё тяжелее, и к району Хаскёя подошёл уже не я, а натуральный орангутанг с лапищами ниже колен.
  - Читывал, - пользуясь отсутствием прохожих вблизи, делюсь впечатлениями с дядей Фимой, - шо труд сделал из обезьяны человека. Но сдаётся мине, шо ещё немножечко такого труда, и немножечко деградирую взад, в обезьяну!
  - Немножечко-таки подожди деградировать, - попросил Бляйшман серьёзно, - мине тибе помогать нельзя, потому как удивление и репутация. Такое сперва запомнят, а потом и попомнят. Оно нам надо?
  - Однако, - вылезло из меня чуть вскоре, - Маалем ? Мине пора протирать глаза, или уже можно радоваться за вас?
  - Когда будет можно, я таки скажу, - рассеянно отозвался тот, - и это будет уже почти скоро!
  - А вот теперь можно! - разрешил он несколько сотен метров спустя, открывая двери дома, - Эстер! Золотце! Встречай племянника! Только не спеши обнимать его с разбегу, да и без тоже, он таки после моря и рыбы!
  
  Парой часов позже, вымытый до скрипа, переодетый в чистое, едва успев перепрятать пистолет, и буквально нафаршированный едой, я выложил тёте Эстер все новости за Одессу. Они вроде как и без меня да, но видно - скучает женщина за город.
  Ну и так - одно дело услышать, кто там и што у бывших соседей, и другое - обсудить с человеком, который рядышком живёт и понимает такие себе нюансы.
  - Ты спать до завтра, или как? - осведомился дядя Фима, глядючи на зевающего меня.
  - К... - я глянул на часы, - ... трём часам пополудни разбудить. Самое то, штобы выспаться, но не переспать.
  Пожилая усатая служанка проводила меня в небольшую спаленку, по-восточному пышную и поразительно безвкусно обставленную. А! Перина мягкая, клопов нет, а остальное - вкусовщина! Спа-ать...
  Пять минут четвёртого меня безжалостно растолкали через служанку, подали кофе и умыться, да напомнили дорогу в нужник.
  - В здравом уме и ясной памяти, - чуть зевая, кивнул я дяде Фиме, поджидающему меня в кабинете.
  - Отчёт, - он положил на стол небольшую папку, и освободил место, отсев сбоку, - мы всё-таки компаньоны, и ты должен понимать, откуда и как мы добываем средства по твоей идее. Без подробностей, разумеется!
  Бумаги написаны именно што для дилетанта. Никаких имён и всего такого, а просто - организации, к которым они применили метод, насколько он там вообще применим, и - деньги вообще, ну и моя доля в частности.
  Полистал с умным видом, не ленясь задавать вопросы. Общее понимание ситуации появилось, а по части правдоподобности всё равно не проверить.
  Врёт? Я глянул на дядю Фиму, в его лучащиеся честностью глаза, широко распахнутые, почти не мигающие. На лицо праведного человека. На руки, лежащие на коленях ладонями вверх и всю такую открытую-преоткрытую позу.
  Безусловно! Но непохоже, што больше чем в два раза.
  - Дядя Фима! Я не жадный! Но заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне... это? - трясу пачкой бумаг, - Настоящие давай!
  Бляйшман пожевал губами, потом хмыкнул - неожиданно весело и дружелюбно.
  - Ты таки точно из наших! - убеждённо сказал он, на што я только пожал плечами.
  - Вот... - пару часов спустя я отодвинул бумаги и прекратил расспросы, - теперь похоже на правду. Деньги...
  Вопрос подвис в воздухе.
  - ... будут на твоём счету уже завтра, - лучась гордостью, ответил он.
  - Ты таки не обижаешься? - поинтересовался он, приобняв меня за плечи и ведя к столовой.
  - За што? Ничего личного, только бизнес! Но! - я остановился, ткнув пальцем в упругое пузо, - Мине не нравится тратить нервы и время на такие глупости!
  - Есть, - шевелю пальцами, - схемы... Интересные! Но, дядя Фима! Утром - деньги, а вечером - схемы !
  Бляйшман часто заморгал, и неожиданно вытащил носовой платок, трубно высморкавшись.
  - Эстер! Золотце! - сияя с видом отца, узревшего аттестат зрелости отпрыска, с приложенной к нему золотой медалью, - Наш Шломо стал таки совсем взрослым! Он таки понял за деньги, и не постеснялся спорить!
  
  
  
   Седьмая глава
  
  
  
  - Шалом алейхем , - поприветствовал я Бляйшманов, заходя в большую столовую, по-восточному пышную и несколько аляпистую, с богато накрытым столом, - О! Я таки понимаю, шо вижу перед собой своего кузена Ёсю? Ни разу не виденного, но заочно горячо любимого?!
  - А ты не верил, - непонятно сказал дядя Фима сынуле, - алейхем шалом !
  - Алейхем шалом, - почти синхронно выдохнули Эстер и Иосиф, тяжеловесно пристраивая грузные телеса на свои места.
  Ёся Бляйшман оказался несколько рыхловатым и ни разу не атлетичным, но довольно таки рослым молодым парнем, обрастающим неровной, несколько облезлой юношеской бородкой. Близоруко щурившийся и сутулившийся, он глядел на меня сквозь пенсне вполне себе доброжелательно, и если мине таки не показалось, то с лёгким таким оттенком весёлого удивления.
  - Мине говорили за твой университет, - сказав большое да всем блюдам, начал я светскую беседу, как и полагается человеку вежественному, а тем более угощаемому, - Есть таки чем поделиться по этому интересному поводу? Поменялось отношение профессуры и однокурсников за героического, но нелюбимого властями папеле?
  - Профессура как была, так и да, - отозвался Ёся в тон, - а среди некоторых однокурсников я внезапно стал чуточку популярен за героический образ папеле. Ну а среди других как бы и тоже да, но в совсем ином роде. И такая себе политическая буря в стакане вокруг мине началась, шо я подумал - надо оно мине или нет? И решил, шо таки нет!
  - Потому как оно может и интересно, и даже немножечко гордо о таком рассказывать, но сильно потом! - он чуточку виновато пожал плечами, как бы смиряясь со своей ни разу не геройской сущностью, - А страдать за што-то там здесь и сейчас ни разу не интересно.
  - Была возможность пострадать, или таки ой на всякий случай? - осведомился я, накладывая вкусное через немогу. Но буду!
  - Таки да! Одним я был интересен в образе бледного видом страдальца, за которого можно обличать и клеймить власти. Другие хотели видеть мине ровно там же, но с совсем иными целями, назидательно-воспитательными для других. И шо характерно, оба два с редкостным единодушием подпихивали мине на алтарь свободы и назидательности.
  - Так што, - он весело развёл большими, пухлыми руками, - я таки сильно подумал, а потом подумал ещё раз, и решил, шо мине это сильно неинтересно.
  Ёся откровенно забавляется, перейдя на одесско-идишский суржик. Когда ему надо, то русский говор у него становится отменно чистым, и даже без никакой картавости. Такой себе отчётливый петербургский слог, потомственный притом.
  - И насколько нет?
  - Настолько, шо я буду учиться в лондонском университете. Я пока здесь, но документы уже там.
  - Голова! - восхитился я, - Такие связи, это всем связям да! Через папеле с Одессой и всем югом, а чуть теперь и со Стамбулом. А через себя с Петербургом и Лондоном! Есть за што радоваться!
  - А ты точно не из наших? - недоверчиво сощурился Ёся, поглядывая попеременно то на меня, то на папеле.
  - Из наших, но не ваших, если не говорить за вовсе уж далёких. За тех не поручусь. Все люди братья! - и после короткой паузы озвучил ещё и выданное подсознанием, - Все бабы - сёстры!
  Дядя Фима заржал самым неприличным образом, Ёся только фыркнул на столь грубый юмор. Тётя Эстер попыталась было обидеться, но тоже засмеялась визгливо.
  ' - Толерантностью и феминизмом пока не пахнет!' - озвучило подсознание, снова заткнувшись.
  Ну и дальше так продолжили - с одессизмами и ёрничаньем через всё подряд. Мне - почему бы и не да, ну и немножечко обезьянничанье. А Бляйшманам - ностальгия и глоток родного воздуха.
  - Да! - вспомнилось за недавнее, - Мине показалось, или временный как бы дядя Хаим, несколько избыточен для роли перевозчика маленького мине? Пусть даже и мине с немножечко контрабандой.
  - За Тридцатидневную войну помнишь? - погрустнел дядя Фима, - Ну и вот!
  - Дефицит нееврейских кадров через турецкую нетерпимость и подозрительность к грекам?
  - Он самый. Мы такие себе, - он весело покосился на сына, - вполне себе интернационалисты! Местами.
  - Ага, - закивал я, превращаясь в слух. По словам дяди Фимы, выходило так, что в контрабандисты может попасть не то штобы и каждый, но национальность препятствием не является. А самое оно для такого дела - рассыпанные по миру общины, более или менее замкнутые, в основном жиды, греки и армяне.
  Удобно! Чужаки на виду, да и между размазанных по свету соплеменников налажено какое-никакое, но взаимодействие.
  Но сложно! Интернациональность порой сбой даёт, да ещё какой!
  ... - межобщинные разногласия... - дядя Фима замолк ненадолго, морщась как от лимона, - а!
  - Мы там, - взмах рукой, предположительно в сторону Одессы, - привыкли видеть человека, а уже потом национальность.
  - Не до вовсе уж! - поправился он, заметив мой скепсис, - Но таки да! Человека! И еврейская община Одессы, она не то штобы однородна, но договориться между собой всегда могём и умеем! С другими обычно тоже, но это не всегда от нас. Да и среди наших, скажу тебе по маленькому секрету, такие себе поцы встречаются, шо тоска за народ встаёт и душит!
  - А эти! - снова взмах, да экспрессивные ругательства на десятке языков, а после - виноватый взгляд на супругу, сощурившуюся этак многообещающе, - Романиоты с сефардами вроде как и слились в одну общину, а вроде как и нет! Всплывают до сих пор разногласия, чуть не до плевков. Века! Породнились давно, а нет-нет, так и да!
  - Вот только представь! - дядя Фима начал загибать пальцы, - Сефарды и ашкеназы, это уже, да? Так вот хотя к ашкеназам чуть не всех европейских наших причисляют, это совсем даже и не так! Есть ещё галицийские и литваки, румынские евреи, польские, римские, романиоты!
  - А?! - он потряс руками, - И все как бы и да, но немножечко и нет! Свои чуть-чуть традиции - единственно верные, как полагается. А среди них тоже - группки! Со своими уставами и интересами.
  - Сефарды, - Бляйшман вошёл в раж, - тоже вроде как европейские изначально, но отдельно. Обряды! И язык. Языки. А лахлухи курдистанские? Сирийские арабоязычные мустараби? Вавилонские, бухарские... э! Шломо! Поверь мине, ещё долго перечислять можно!
  - И вот эти все... - он затряс руками, корча свирепые гримасы, и явно сдерживая ругательства (с опаской посматривая на супругу), - все... договориться между собой не могут! Внутри своих же, ты такое видел? Меж не совсем своих ещё хуже!
  - Это таки очень небезынтересно, - осторожно прервал я поток красноречия, - но давайте за вашу этнографическую интересность немножечко потом? Я таки за! Интересные беседы с умными людьми, да за вкусной едой, это таки да! Но потом.
  - А есть какая-то спешка? - удивилась тётя Эстер, - Погостил бы. Ёсик тебе Стамбул показал.
  Младший Бляйшман охотно кивнул, но я завиноватился плечами и лицом.
  - Церковь! То есть Синод и такое всё, - ну и рассказал.
  - Ой вэй! - запричитала тётя Эстер, играя не очень и натурально. Вот ведь, а? Поверить, што в такое не знали хотя бы через Лебензона? Вот не в этой жизни!
  Но положено. Ей причитать, мине верить. Этикет!
  - Церковь ваша, - ворчала она, пхая в мине дополнительные вкусности через отдувание и опаску лопнуть, - всё не как у людей!
  - Золотце! - глава семейства ласково погладил супругу по жирному плечу, - Ну не всем же такое счастье?
  Уже не тряся руками, дяди Фима коротко договорил за ситуацию с греками, о которых я за всеми этими семитскими этнографиями мал-мала начал подзабывать. В большой и запутанной жидовской общине Стамбула нашлись те, которые сильно верноподданные султану. Ну и выразили свои верноподданнические чувства брату Солнца и Луны, а заодно и немножечко фи грекам. Местами так даже и сильно за немножечко вышли.
  В ответ обидочки, местами - с погромами. Как водится, без особого разбора. Местные которые греки Стамбульские, те ситуацию более-менее, но и то - зуб! А дальние которые, те и вовсе не знают, што здесь и как. Просто - обиделись, просто - погромы.
  Ну и пошли обидки в обе стороны.
  А виной всему - особо двинутые из числа особо религиозных. Они, оказывается, и соплеменников только так, если те смеют хотя бы немножечко думать иначе!
  
  - Есть интерес к экскурсии по району? - поинтересовался после завтрака Иосиф. С некоторым сомнением хлопаю себя по туго набитому животу, но киваю.
  - Только недалеко, - предупреждаю я, - штоб если вдруг да, то сразу назад.
  Еле заметная улыбка в ответ, кивок, и вот мы уже на улице.
  - По возможности обезличенно, - прошу его, - мало ли, опознают! Как Егор я буду интересен просто за счёт имени, а как Шломо могу получить потом неприятности через Синод.
  Собеседником младший Бляйшман оказался интересным, но немножечко с завихрениями на тему еврейства. Экскурсия по району перемежалась размышлениями о особой роли еврейства, БУНДе и сионизме.
  Как ни перебивал я его на тему историчности и архитектуры, Ёся неизменно сбивался на политику и еврейство. Не без удивления я понял, што младший Бляйшман страдает от редкой среди жидов болезни - прозелитизма . И несмотря на весь ум... или всё-таки - образование? Он таки шлемазл!
  Всё удовольствие от прогулки - мимо. А главное, за кого он меня принимает? С такими-то лекциями?
  
  После обеда принесли телеграмму от дяди Гиляя. То есть формально - нет, но так - да! Как и положено всякому уважающему себя репортёру, у опекуна предостаточно доверенных людей.
  Пробежал глазами имя, оговорённые заранее одноразовые условные знаки, и наконец - текст.
  ' - Деньги поступили. Куда влез на этот раз?'
  Долго думал над ответом, но всё такое придумывалось, што либо телеграмме не доверишь, либо всё равно непонятно. А дядя Гиляй приедет в любом случае.
  Поэтому... усмехнулся кривовато, и соблюдая все оговоренные знаки, вывел ответное:
  ' Не докажут!'
  
  - Значица, - с дядей Фимой мы разговариваем в его кабинете тет-а-тет, несмотря на все симпатии к остальным членам семейства, - я так понимаю, подделки античностей и вообще освоены давно и надёжно?
  - Правильно понимаешь, - согласился Бляйшман, - работаем немножечко и с этим.
  - Славно! Осталось самую чуточку, - показываю пальцами эту саму чуточку, - поменять подачу. Не уверять, што таки да, а делать так, штобы люди сами уверялись!
  - Гипноз? - скептически поинтересовался дядя Фима, разочарованно подавшись чуть назад, откинувшись на спинку кресла.
  - Кто вам сказал за мине такую глупость?! Проще, много проще! К примеру: ремонтные работы, возятся себе землекопы... ну или каменщики, не суть. А рядом солидные такие господа гуляют. Образованные.
  - И тут, - делаю театральную паузу, - находка! Неграмотный рабочий тихонечко подходит к образованному господину, и шепотком просит оценить находку. Не купить! А там - монетка времён Ивана Великого. Или фибула с плаща, не суть важно.
  - Та-ак... - Бляйшман азартно подался вперёд, начиная понимать.
  - И образованный господин... сам! Сам опознаёт находку, и часто - предлагает купить. Ну или мужик-работяга просит выкупить. Сколько даст! А?
  - А ведь недоказуемо! - восхитился компаньон, - Все всё понимают, а под мошенничество не подвести!
  - Почему обязательно - понимают?! - возмутился я, - Если актёры подходящие, и не баловаться, скажем, с греческими артефактами на территории Кремля, то вполне себе и да! Ну и с монетами лучше не увлекаться, а так, вещицы изящные. Как?
  - Хм, - дядя Фима тяжело встал и начал расхаживать по кабинету, - такое можно и не только... хм...
  - Вам видней, - жму плечами, - я предложил метод, а детали за вами.
  - Н-да... светлая головушка... Точно, говоришь, не из наших?
  - Совет, - уже вставая, сказал я, - за ради личного авторитета в организации можно предложить методу не только среди совсем своих, но и среди своих греков. Благородный жест.
  - Н-да... жаль, што нет... точно?
  
  
  
   Восьмая глава
  
  
  
  Стоя на носу и накрепко вцепившись в канаты, подставляю лицо солнцу, ветру и солёным брызгам. Представляю себя то отважным путешественником-первопроходцем, то адмиралом пиратской флотилии, высматривающим в море золотые галеоны испанского флота. Или - запорожцем-характерником, вглядывающимся в море глазами парящей наверху чайки. Р-романтика!
  Всё тот же дядя Хаим с сыном, всё та же фелюка, но в этот раз нет опаски, и это таки разница! Проверенные люди, рекомендованные. И они за меня знают, што - нужный человек, за которого будут искать и спрашивать вплоть до неблизкой родни, а не случайный пассажир.
  Потому никакой опаски, никакого прищура с обеих сторон, а просто - морское путешествий во всей его романтичности. Всё здоровски!
  Возможность постоять на носу вот этак мечтательно, помочь иногда с парусами или даже порулить. А?! Браты небось обзавидуются! Самонастоящая контрабандистская фелюка, и я у руля. Почти пиратская!
  И думаю даже, што иногда и без почти, а вполне себе и да. Масштаб, правда, невелик, но што есть.
  А вот с нужником через борт, ну совсем ни разу не романтично! Даже и неудобно. Посцать, держась за канаты, да когда тебя качает, то ещё испытание. Што там в море, а што на штаны и ветром назад в физиономию, вместе с солёными морскими брызгами, та ещё загадка.
  Когда же приспичило всерьёз, вот тут сразу и ого! Висеть над волнами с голой сракой, да волны в эту самую сраку - вж-жух! И улыбочки. Сильно так подозреваю, што можно как-то проще, но этих их моряцкие приколы, ети их в душу!
  
  Если туда добрались за двое суток, то обратно шли на сутки дольше. Сперва ветер не попутный, потом время на перегрузить контрабанду во вроде как рыбацкий баркас, и только потом уже меня к пристани, немножечко ближе к вечеру. И это, говорят, ещё удачно!
  - Алдос бэстэ ! - и не оглядываясь, домой! Показаться немножечко там, штобы не волновались, потом в бани - смыть с себя соль и понежиться в руках массажистов.
  
  Фира начала было разгон, но вспомнила вовремя, шо я таки был всё время здесь! И остановилась. Только глазами этак выразительно - што скучала, ждала и волновалась. Ну и я тоже, глазами.
  - Егорка, золотце! - засуетилась тётя Песя, у которой при виде целого и здорового меня начало разглаживаться озабоченное выражение с лица, - Всё в порядке?
  - Всё так хорошо, што нивроку! - заулыбался я, сплёвывая трижды через левое плечо, и стуча по рассохшейся оконной раме так, што задребезжало стекло, - Мои остальные где?
  - Санечка в соседнем дворе, рисует какое-то особо живописное дерево и сохнущее бельё. Рут жалуется, што мочила его уже три раза, но знаешь? Я тебе скажу, шо она таки гордится! Ученик Левитана, это канешно не он сам, но всё-таки немножечко история!
  - А Миша в комнатах, шьёт, - она, не спрашивая, налила мне вкусно пахнущего супу, - Такой себе прилежный мальчик! И Санечка! Мине уже спрашивают - Песса, где ты взяла таких интересных гоев, шо ими начали интересоваться мамаши всех Молдаванских невест? А некоторые невесты, не буду невоспитанно тыкать пальцем в эту перезрелую Двойру, таки берут своё счастье вот этими вот руками! А оно тебе надо? Опомнится не успеешь, как они и уже! Такие себе хищницы!
  - Даже и так? - нехорошо удивился я, на што тётя Песя закивала выразительно. Однако... Двойра нам не то штобы и нужна, а вот её швейная машинка совсем даже и наоборот!
  А может... кошуся на сидящую напротив Фиру... и правда? Как приданное? Заодно и Мишка шить поучит, сильно так при деле будет! При нужности.
  Пока я ел, мелкие отловили в соседнем дворе Саньку, притащив его наверх вместе с мольбертами. Завидев меня, он заулыбался, но вдруг вспомнил о своём, и через перила, на всю Молдаванку!
  - Панталоны, Рут! Смотри, Обещала! - и уже поворотясь ко мне, - Здравствуй!
  И не чинясь, за стол, только поглядывает иногда этак вопросительно. Мишка чуть погодя в дверях нарисовался. Красный и чем-то смущённый мал-мала.
  - Здравствуй... брат!
  - Здравствуй, брат! - отзеркалил я ему, и чувствую - улыбка полезла, смущённая малость, но хорошая.
  - Тёть Песь! - решительно остановил я нашу почти хозяйку, захлопотавшуюся было с праздником здесь и сейчас, - Не надо! Я ж всё время никуда не уезжал, помните? Мы сейчас с братьями в баню, а вечером и посидим. Только не очень торжественно!
  
  В баню пошли мужской компанией, чисто по-родственному. Не так штобы и с разбега, а обсудили сперва - где получше, да где какие особенности. Мы ж не знатоки большие. Так!
  Я на словеса дяди Гиляя больше ориентируюсь, Санька с Мишкой и вовсе - на чужих людей. Собираются иногда мужики во дворе и лясы точат, поневоле наслушаешься.
  Такие все спецы, но - удовольствие! Обсудить со вкусом, поспорить мал-мала. Взрослые! Имеем возможность!
  По дороге газировки, мороженного от пуза. Неспешно идём - такой себе променад, как у господ.
  Ну и рассказываю о путешествии, со смехуёчками. Как с палубы зад свешивал, как щурились друг на дружку с дядей Хаимом и его сыном. Ну и так мал-мала перескочил на здешнее.
  - Тётя Песя тут хвасталась, шо местные невесты с мамашами своими охоту на вас решили. Говорит, настороже надо, потому как такие есть, што прям ух! За самые яйца хватают.
  Вроде как посмеялись, а Мишка через силу. Эге, думаю... задело! Всерьёз проблема тебя коснулась.
  - Колись! Ну!
  - Што ну! - он покраснел, - Сам ты ну!
  А потом и разом. Раскололся. В сторонку чуть отошёл, штоб не на слуху у прохожих, ну и мы за ним. Встали от солнца под акацией духовитой, да мороженные облизываем, третьи уже.
  - Двойра эта! - и краснеет, злится, - учу когда, так навалиться норовит. Прижимается то грудью, то...
  Мишка покраснел ещё сильней.
  ... - даже и не грудью! А от самой потом, рыбой почему-то, и мускусом ещё! И старая!
  - Эге, - от таких новостей я машинально куснул мороженное, и от холода заломило зубы, - того и гляди, в штаны полезет.
  Пономарёнок покраснел ещё сильней, но заострять я не стал. И так понятно, што лезет. Вот же... извращенка озабоченная!
  То ли хотелок в глазах темнеет и мысли настолько прочь, што и правда на любые штаны, то ли заодно с прицелом на мастеровитость. Хотелку она потом и так потешит. Если муж для денег и штоб в паспорте был, то для остального не всегда и нужен. Найдутся добровольцы.
  Кстати, почему до сих пор не замужем? С таким-то приданным и желанием! Так-то нестрашная ведь девка, хотя и не раскрасавица ни разу. Бракованная настолько, што и девство с приданым никому неинтересно? Это на Молдаванке-то, где народ не так штобы и сильно денежный!?
  Значица, сильно ой. Сильно не так. Падучая там, или заговаривается иногда. Не-е... такое счастье и нам не нужно!
  - Значица, так! - решительно взмахнув рукой, я проводил печальным взглядом вылетевшие из рожка остатки лакомства, шмякнувшегося на раскалённую мостовую, - Двойру - на хуй!
  - В смысле, - поправился я, пунцовея, - не так штобы и прямо туда, а просто...
  - Мы поняли, - торопливо перебил меня Санька, весь малиновый и чуть не дымящийся. А Мишка-то! Но не заостряю, потому как и без того - ситуация!
  - Дела мои, - продолжаю, - ни разу не скорбные, а вполне себе и да! Так што от слов своих о благотворительности не отказываюсь, но немножечко не сразу.
  - Сперва, - и тут я снова начал пунцоветь, - Фирке... кхм, приданное!
  Голос сорвался в писк, но браты не стали смеяться, только Санька губу закусил и отвернулся чуть.
  - ... машинку швейную! Не из-за тебя! Давно подумывал, а тут так вот совпало. А?
  - Ну... - Мишка задумался, - заодно и поучу, так?
  - Ага! Она ж вроде толковая?
  - Соображает, - пожал он важно плечами, - станет портнихой или нет, а поднатаскать за лето, штоб хоть себе и домашним што-то простое шила - вполне.
  Взгляд за Саньку, исполненный всякого коварства...
  - ...панталоны, к примеру!
  Выпад пропал впустую, Чиж только плечами этак насмешливо. Художник! Панталонами таким не смутишь, потому как - развращённые они там, даже и баб голых рисуют.
  - Какую брать будешь?
  - Будем, - поправляю я Мишку, - тебе решать! Ты специалист.
  - Хм, - он чуть прикусил губу и кивнул задумчиво, - подумаю.
  - И... - чуть выдыхаю, - к доктору сходим.
  В ответ на вопросительный взгляд вытаскиваю изрядно засалившуюся статью. Как он на это...
  - Хирург, - Мишка весь одеревянел, - с Москвы... тогда ещё?
  - Ну... - неловко пожимаю плечами.
  - Спасибо! - и только рёбрышки мои - хрусть! До боли! - Даже если и не выйдет ничего, я теперь знаю - у меня есть настоящий брат! Братья!
  Санька обоих нас обнял. Постояли так чуть, и неловко стало, на улице-то обниматься. Разомкнулись. Мне только важным показалось уточнить:
  - Чистое дело-то. И длинное! С такого годами деньги на благотворительность идти будут, в больницы-то. Просто ты - первый, брат.
  
  Машинку Двойре возвращали без скандала, хотя тёте Песе хотелось много и громко высказать за чужую нравственность. Смолчала. Но так красноречиво, шо прямо-таки талант! Верю!
  Заместо тысячи слов - только губы поджатые, и такой себе взгляд постно-ехидный, што мне поаплодировать захотелось. Увидь её сейчас какой-нибудь режиссёр театральный, так и проб устраивать не стал бы, взял как есть!
  Машинку зингеровскую купили, в тот же день. А што? Деньги есть! Часть долгов дядя Фима наличными отдал, на прогулять и просто так, штоб в руках подержалось.
   Не так штобы и самая лучшая, по словам Мишки, но козырь есть - детали сменные достать легко. Ну и не думая!
  - Вот, - сказал я, когда её привезли, - приданное. Ну или калым, это уж как хотите.
  И краснею! Потом как намерения показал, а не так штобы - намёки намёкивать.
  Тётя Песя ка-ак села, да ка-ак перекрестилась! Широко, размашисто, от всей своей еврейской души.
  - Мине, - спрашивает, - тоже так, или обойдусь?
  А серьёзная-то какая...
  - Лично мне, - отвечаю со всем вежеством, - до наличия крестика или могендавида на груди большое всё равно. А лет через пять и будем посмотреть, надо ли оно нам вообще, и кому куда.
  Фира подошла красная-красная! В щёку клюнула губами, и убежала в комнату. Застеснялась! А потом визг такой в подушку, счастливый.
  Малые глазами хлопают, ничегошеньки не понимают. Мне с братами неловко, страсть! Вроде как и не сватовство даже, но стал понимать, што профессия свахи, это такое ого-го, што и не приведи Боже!
  Понятно, за што деньги платят. Да и вообще, ритуалы эти. Стесняешься ты или нет, но оттарабанишь с детства выученное 'У вас товар, у нас - купец. У вас девица, у нас - молодец', и нормально. Особенно если не за себя, так-то куда как проще.
  А уж в тринадцать лет о таком говорить, так никому не пожелаю. Стеснительно! Но и деваться некуда, потому как это... межконфессиональное и межэтническое. Импровизация.
  Два дня потом мы с Фирой ходили, взглядами встретиться стеснялись. Все углы на себя собрали, во все косяки поврезались!
  Потом дядя Гиляй приехал, без телеграммы. Извозчик во двор въехал, и вот он, опекун мой, с одним только чемоданом и саквояжем. Стоит.
  А я сижу, аккурат под деревом расположился, со всем инструментом.
  Взглядом меня смерил, задумчивым таким, да и рядом на чурбачок присел. Потом глазами повёл, и вот ей-ей! Орудия линкорные! Всем вокруг стало ясно, што у них дела, вот прямо срочные, не отложить. Пфр-р! И воробьями разлетелись.
  - Рассказывай. Для начала, - на широкой ладони появилась та самая телеграмма, - это.
  А у меня сразу ка-ак заныла поротая спина и задница! Чуйка, значица. И главное, понимание есть, што если и да, то - право имеет!
  
  
  
   Девятая глава
  
  
  
  Бить не стал, хотя взгляд такой себя тяжёлый, што вот ей-ей, лучше б выпорол! А он только слушает молча. Кивает. Голова чуть наклонена, взгляд в землю, а как подымет, так мама дорогая! Одним взглядом половину урлоты Хитровской до усцачки напугать можно!
  Сразу вспоминается за его бурлачество и военное прошлое. Очень непростой дядька.
  - Чистое дело, говоришь? - киваю так, што мало не голова отламывается, - но сказать не можешь?
  - Ну не моя это тайна! - и уже тише, - и вообще, на благотворительность.
  - Н-да... - и молчание. А меня осеняет.
  - Хотите, я запрошу, штоб встретились с вами? На поговорить?
  - Ну... - голова чуть набок, глаза задумчиво полуприкрыты, еле заметное молчаливое согласие.
  Ф-фух... и с плеч не то штобы гора, но будто куль тяжёлый тащил от самого Привоза, и бух наземь! И на пот пробило, от облегчения-то. Вроде как исповедался, но не этим... в рясах, а по-настоящему.
  Ка-ак меня распёрло на поговорить! Не остановить! Раз уж сидим вот так, в настроении. За Фиру рассказал. Хмыканье в ответ, и взгляд такой себе - ехидно-сочувственный.
  - Из ранних, н-да? - Подбородок небритый потёр, задумался.
  - Сложная тема, - медленно начал опекун. Я вскинулся было, но дядя Гиляй даже не сбился, - С иудейкой... кхм... Но девчонка, и верно, славная. И красивая. Мда... Тот случай, когда как ни поверни, а проблемы будут. Ну или сожаление. За деяние или недеяние.
  - Благословение, - усмешка прорезала сжатые губы, - давать не буду. Но и противиться - тоже. Сам.
  Я закивал, нагрузившись мудростью и философией по самую макушку. Такое всё непростое стало! Вроде как и выговорился до донышка, но и новые проблемы поднялись.
  - Сложная она, взрослая жизнь? - усмехнулся Владимир Алексеевич, - То-то! Ну всё, пошли наверх!
  Мимоходом встрепав мне волосы, он поднялся легко, подхватывая багаж, будто шляпные пустые коробки. И двор будто разом выдохнул. Гомон! Оказывается, пока мы разговаривали, такая тишина была тишайшая. Прижуханные все, вплоть до наглых котов. А теперь и снова нормально!
  Перехватил мимоходом взгляд тёти Хаи, которая Кац, в спину Гиляровскому. Такое себе уважение впополаме с неверием в увиденное, што и ого! Я сам себя даже чуточку больше зауважал, за таково-то опекуна!
  
  Подумал немножечко, и запросил встречи не через Ёсю, который не Бляйшман, а просто так Ёся, без такого папеле. Через Самуила решил. Зашёл этак по-приятельски, на чай с печеньками, ну и озадачил заодно.
  - Зажидился Ёся, - пояснил я парню своё недоверие связным, - такой стал полупоц хитропродуманный, шо карманы рядом с ним зашитыми держать хочется. В прошлом годе его, походу, дядя Фима вовремя одёргивал, а сейчас он самостоятельным резко стал, и раскрутился кубарем. Какие-то макли где надо и не надо, панамы, делишки свои проворачивает. Мутный стал.
  - Думаешь? - остро глянул на меня Самуил, дымя трубочкой.
  - Угу, - я отошёл от перил, штобы пропустить близнецовскую соседку с бельём, - все знаки. Не думаю, штобы совсем всё плохо и наш Ёся запродался, вот уж чего нет! Пока. Но што мутки мутит в свою пользу, да за чужой счёт, который немножечко и наш, это и к раввину не ходи. Несёт Ёсика, как кораблик по половодью, и куда занести может этого бумажного капитана, это таки не к мине!
  - Так, - Самуил окутался клубами дыма и задумался.
  - И што думаешь за этого полупоца? - поинтересовался он.
  - Я? Либо мозги через ремень и испуг вправить, либо направляющий пинок, и плыви-ка, дорогой ты наш человек, свои путём! Таки не удивлюсь, если поплывёт он потом по канализационному коллектору в раздельном виде, но это уже вопрос его личной глупости.
  - Нам же, - вздыхаю чуть, жалея чутка за хорошего знакомого и немножечко приятеля, но очень может быть, уже бывшего, - отстраниться от него, отойти. Иначе вместе можем поплыть. Не понимает пока Ёся за своё и наше, путает чужие возможности со своими. Втравит по дурной лихости и авосю жидовскому в какой-нибудь гембель, и всё! Ну или не всё, но таки ой! Оно нам надо?
  - Как всё становится непросто, - выдохнул он дымом, - был Ёся наш, стал не пойми кто и чей.
  - С этим полупоцем хитрожопым отдельно решать, и не мине, - сказал он после минутной паузы, - Я вопрос подниму, и скажу твоё ценное мнение. Если ты с ним таки нет через опаску, то отодвинут, ну а остальное уже не нам решать. Ну а встретиться тебе надо за дядю Фиму, или за кого побольше?
  - Я таки думаю, што можно потревожить и кого побольше, - ответил ему после короткого раздумья, - Такое себе знакомство может получиться, взаимовыгодное.
  - А он... - Самуил потёр пальцы.
  - Не-ет! Даже не вздумайте! Принципиальный. Просто, ну... - жму плечами, - истории можно понарассказать, с колоритом. Одному - интересные сюжеты для статей, другому - возможность подать какую-то информацию в нужном ключе.
  - Голова! - восхитился Самуил, - Сведу.
  ***
  - Поговорили, - Владимир Алексеевич несколько красен от выпитого спиртного, да и запашок таки да, но по поведению - ни разочка! Сидит себе напротив, за столом, в пропотевшей рубахе с подвёрнутыми до локтя рукавами, задумчивый весь.
  Время сильно заполночь, и хотя он тихохонько прокрадывался, но я и не спал. Ждал! Сна ни в одном глазу, ажно потряхивает от нервной ситуации.
  - А ведь ты взрослый совсем, - и взгляд такой на меня, што вроде как и сожаление даже, - Мальчишка ещё совсем, и глупости делаешь нередко, но - взрослый!
  - Скажи, - и глаза в глаза, - честно только! Смог бы документы достать без моей помощи?
  - Ну, - жму плечами, мне почему-то отчаянно неловко от этого разговора, - канешно! Проблемней, это да! Потратиться пришлось бы мал-мала. На взятки там и на разное. С опекой или там частичной эмансипацией сложней, но тоже вполне решаемо.
  - Решаемо, - эхом отозвался опекун, самую малость уйдя в себя, - в двенадцать лет решаемо, н-да... И зачем я тогда?
  - А штоб был! - я как сорвался с места, да нему! Обхватил за плечи и держу накрепко, будто тот убежать куда засобирался, - Потому што! Любят же не за што-то, а так! И Санька! За себя-то да, а он?
  Говорю, говорю... малосвязное такое, просто штоб не останавливаться. Нельзя останавливаться!
  Молчание, и чувствую, будто он отдаляется от меня. А потом раз! И тоже за плечи. Да к себе.
  - Эх ты, чижик...
  Разом всё и поменялось. Сели потом чай пить, улыбаемся. На улице непогода разыгралась - да такая, што чуть не котов сносит, а вот ей-ей, один из лучших дней!
  - Панамщик! - неожиданно засмеялся дядя Гиляй, негромко совсем, - Охо-хо! Слово дал - не писать, пока деньги с этой аферы на благотворительность идут!
  - Не передумал? - неожиданно сменил он тему.
  - Нет! Половину на больничку мою! Ну...
  - Я понял, - кивнул опекун.
  - Вот... четверть - на Еврейскую в Одессе. Она уже не собственно еврейская, а без разбора всех принимают, одно только название осталось. А четверть... ну, не знаю пока. Можно в Сенцово школу выстроить? А? Если по деньгам нормально будет, то и не просто школу с содержанием учителя, ну и так - вообще всё с ней, по возможности. Книжки, может обеды там бесплатные? А?
  - Можно, - улыбнулся мягко дядя Гиляй, - От своего имени благотворительностью будешь заниматься?
  - Да ну! Слава эта, - плечи сами передёрнулись, будто в кулачном бою, - Можно псевдоним?
  - Почему нет?
  - Тогда, - я задержал дыхание, и выдал тщательно лелеемое, пришедшее в голову во время контрабандистского вояжа, - Капитан Сорви Голова! А?!
  - Звучит, - сдавленным голосом отозвался дядя Гиляй, - Нет, всё-таки иногда - ребёнок!
  
  Санька с утра сонный, но довольный. Подошёл к опекуну, молча обнял, и пошёл умываться. Вот же! Мне вот такие нежности через стеснение великое, а тут вот так просто. Даже и завидно немножечко, если честно.
  Думаешь себе всякое, накручиваешь-перекручиваешь, а всех сложностей на самом-то деле - в голове. И если я это понимаю умом, то Чиж - сердцем. Художник, ети!
  - В Харьков уезжаю, - сообщил за завтраком опекун, наколов на вилку кусок сложносочиненного тёти Песиного омлета с овощами и сыром, - я и здесь-то, собственно, проездом. Провожать не надо!
  - Не надо! - с нажимом повторил он, глядя на вскинувшихся нас, - Уехал и уехал. Срочно надо было, и точка. Иначе половина Одессы обиды будут высказывать, почему был, а не зашёл лично. Некогда! Я, собственно, и так в командировке от газеты считаюсь. Через пару недель, если возможность будет, дам к вам крюк на обратной дороге.
  Не успел он толком попить чай, как приехал вызванный мальчишками извозчик, и пару минут спустя только утихающий цокот копыт напоминал мне о пребывании опекуна.
  Ну и самую чуточку тётя Песя, мечтательно вздыхающая вслед. А?! Знаю ведь, што ничего не было, да и не успели бы. Просто - впечатление. Фактурный мужчина, што ни говори.
  Смерив закрасневшуюся почти што родственницу подозрительным взглядом, пошёл одеваться в редакцию.
  
  - А, молодой человек! - Навроцкий встретил меня ещё в вестибюле, где только што распрощался с каким особенно дорогим его сердцу и кошельку представителем купечества, - Как же, ждали! Чем порадуете на этот раз?
  - Фельетон не писался, - виноватюсь я, - стихами возьмёте?
  - Стихами? - в глазах редактора мелькнули опасливые огоньки, но он быстро вспомнил за мою биографию и не самые плохое творчество, - Беру!
  - Кхм! - откашлялся я, принимая позу декламатора. Настроение не так штобы и да, на дурашливость не тянет, но хорошему репортёру важно не только уметь писать о других, но и сделать при необходимости так, штобы о нём самом если и не писали, то хотя бы говорили.
  Владимир Алексеевич вроде как и познакомил меня со здешними гиенами пера и шакалами клавиатуры, но вот ей-ей! Воспринимают меня не иначе, как через самого дядю Гиляя. Несамостоятельной фигурой.
  Это жуткая работа !
   Ветер воет и гремит,
   два еврея тянут шкоты,
   как один антисемит.
  
  Начались хохотки, слушают со всем вниманием. Делаю максимально пафосный вид и театральный надрыв, как та козьемордая Лиза из Бутово.
  
   А на море, а на море!
   Волны ходят за кормой,
   жарко Леве, потно Боре,
   очень хочется домой.
  
  Пафос зашёл на ура, оценили завывания и томный вид.
  
   Но летит из урагана
   черный флаг и паруса:
   восемь Шмулей, два Натана,
   у форштевня Исаак.
  
   И ни Бога нет, ни черта!
   Сшиты снасти из портьер;
   яркий сурик вдоль по борту:
   'ФИМА БЛЯЙШМАН,
   ФЛИБУСТЬЕР'.
  
   Выступаем! Выступаем!
   Вся команда на ногах,
   и написано 'ЛЕ ХАИМ'
   на спасательных кругах.
  
   К нападенью все готово!
   На борту ажиотаж:
   - Это ж Берчик! Это ж Лева!
   - Отмените абордаж!
  
   - Боже, Лева! Боже, Боря!
   - Зай гезунд ! - кричит фрегат;
   а над лодкой в пене моря
   ослепительный плакат:
  
   'Наименьшие затраты!
   Можно каждому везде!
   Страхование пиратов
   от пожара на воде'.
  
   И опять летят, как пули,
   сами дуют в паруса
   застрахованные Шмули,
   обнадеженный Исаак.
  
   А струя - светлей лазури!
   Дует ветер. И какой!
   Это Берчик ищет бури,
   будто в буре есть покой.
  
  Раскланялся на аплодисменты с гордым видом, великосветски шаркая ножкой и посылая воздушные поцелуи, да отдал текст редактору.
  - Могём! - отвечаю гордо на комплименты, пожимая руки, - Могём!
  
  - Кофе, и што-нибудь из выпечки, - коротко бросаю официанту, падая на стул в кафе. Не выспался ночью, с этими жданками, вот и догнала усталость.
  - Ваш билет ! - нарисовался у стола гимназический педель, рослый мужчина лет шестидесяти. На красноватом полном лице праведный гнев, рыжеватые тараканьи усы встопорщены.
  - Ступайте, голубчик, - отмахиваюсь от него, - к вашим поднадзорным я не имею ни малейшего отношения.
  - Максим Исаич, - подскочил официант к педелю, - это действительно не ваш...
  И шепоток с выразительными взглядами в мою сторону. Хмыкнув, педель смерил меня на прощание нехорошим взглядом, и удалился, выпрямившись ещё больше.
  Выбросив из головы мелкое происшествие, разворачиваю газету, отданную вместе с гонораром, и принимаюсь за кофе. Крепченный!
  Пролистываю газету, похмыкивая над коммерческими объявлениями - моим неистощимым источником карикатур и анекдотов. Да и статьи некоторые, ну откровенно заказные!
  ' - Джинса!' - всплыло в подсознании. Ну да, она самая.
  Вот неплохой образчик такой статьи, про небезызвестного сахарозаводчика Бродского. Сиропа не жалеют! И между строк - упор на качество продукции и условия труда.
  В общем-то и не врут. Действительно, по сравнению с прочими...
  - Хм... а если сравнить?
  Отложив газету, пытаюсь взвесить за и против.
  За. Серьёзный, социально значимый, полностью самостоятельный репортаж сделает мне имя.
  Против. На завод меня никто не пустит, а значит, придётся немножечко поиграть в проникновение.
  Хм... это будет интересно!
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"