Ветер и я идем по предутреннему городу. Ветер обреченно играется с обрывками мусора, неуловимо добавляя пустому проспекту очарования. Сегодня я в настроении идти об руку с ветром, вчера - с пустыми окнами, а завтра, может быть, с асфальтом. Любому человеку невыносимо оставаться наедине с собой, и он инстинктивно ищет попутчиков. Мои молчат и не докучают вопросами, делая меня умиротворенным расслабленным.
О пронесшемся по миру вирусе я впервые услышал из обрывков новостей - телевиденье, эта опора всех моральных калек, держалось до последнего. А я всегда мечтал именно о такой смерти. Я имею в виду глобальную катастрофу, когда, умирая, ты уверен, что после тебя ничего интересного уже не произойдет и можно полсти к кладбищу в буддийском спокойствии и белой простыне.
Понятия не имею, почему я не оказался в рядах первых жертв, но в первые дни апокалипсиса я получил бурю впечатлений и ведро инсайтов. Гранды психологии уверяют, что любую личность можно разложить на три составляющих - эго, суперэго и тень. В кухонном переводе это означает примерно следующее - то, чем человек является, но не признает этого; то, чем человек хотел бы стать, и как он воспринимает сам себя; то, чем человек боится стать, и в чем он постоянно себя подозревает. Это я к тому, что в те дни творилось нечто, не имеющее отношения ни к одному из этих трех вариантов.
Людская масса унюхала запах смерти. Не голода, войны, болезни, а именно смерти, простой как кирпич и неотвратимой, как секундная стрелка механических часов. Четвертый всадник обогнал остальных претендентов и выбился в фавориты. Миг - и финишная ленточка порвана. Никаких инкубационных периодов, поисков противоядий, киношных двадцати четырех часов на решение проблемы. Масса отмирала по паре континентов в день, просто не успевая начать сопротивление.
А я смотрел на людей и впитывал, как губка, их состояния за гранью эмоций. Люди были готовы воровать и убивать, спасать жену и детей, защищать родину, бежать на северный полюс и рыть окопы в бетоне, но ничего этого не требовалось. Через несколько часов все умрут, и любые действия становятся бессмысленны уже до начала появления мысли о них.
Просидев все утро судного дня у телевизора, и прочувствовав ситуацию до конца, я оделся и вышел. Погода стояла чудесная. Тепло, но палящие лучи солнца застревают в облаках, тем не менее тщательно освещая все вокруг. Легкие ветерок веял свежестью, даже дым пожаров приятно щекотал ноздри, напоминая о нередких пьянках на природе с неизменными шашлыками. Идеальный летний день, идеально теряющийся в фоне и не мешающий последнему дню наших помпей.
Я любил фотографию. И, если бы цивилизация выжила, все призовые места на всех фотовыставках на сотню лет вперед были бы обречены занять снимки, сделанные сегодня.
В центре города зарождались пожары, и я свернул в частный сектор. Кстати, самый престижный район в наших палестинах. Охранник у шлагбаума судорожно сжимал автомат и литровую водки, так что я обошел его десятой дорогой. Пусть исполнит последний долг и умрет героем без моего участия.
Жарко. Я скинул джинсовку и зашел в магазин, приятно поразивший целыми стеклами и работающими электроприборами. Вытащив их холодильника банку "Маунтин Дью", я едва поборол искушение оставить деньги у кассы. Нет, старик, оставим эти развлечения снобам и эстетам, нас ждет кино поинтересней.
Сильные мира сего готовились к похоронам и торжественно прощались, доводя до слез своих баб и престарелых родителей. Я допил прохладительный напиток, смял банку и закинул жестянку в окно из домов. Спаренные глазенки смотрели на меня кольями волчьей ямы, явно надеясь, что я сгорю от стыда за разрушенное волшебство. Ведь в этот миг они были сильными и сплоченными, стоявшими до конца и верными себе, готовыми принять смерть как настоящие... Ну как те, кем они себя возомнили.
- Сумасшедшие на улицах, - покачала заплаканными глазами какая-то тетка.
- Свиньи, - громко и отчетливо произнес я.
- Убирайся, - рявкнул мужик, моментально пропитав потом свою белую рубашку, стоившую больше моей годовой зарплаты. - Где ружье?
Я рассмеялся. Конечно, многим проще продолжать думать, что они хозяева жизни. То, что в эти часы ломаются и перестают работать все паттерны, до них просто не доходит. С сегодняшнего дня все иначе. А с завтрашнего... С завтрашнего мы станем всего лишь ископаемыми для грядущих цивилизаций, и не на крошку больше.
- Свиньи. Жили как свиньи и подыхаете также! - прокричал я в окно и дал ходу. Не стоит торопить окончание дня, оно и так наступит раньше захода солнца.
В спину мне стрелять не стали, и я миновал пару кварталов, прежде чем встал как вкопанный. Малолетняя девчушка размазывает сопли над мертвым щенком. О, боги, где мой "Никон", эта фотка на нобелевскую, не иначе. Куда там "времени" с заклинившим краном...
- Мама сказала, что Джек проживет дольше всех нас, и папа... - Выдавила соплячка и снова разревелась. Что я могу сказать? Что плакать ей осталось не долго? Но разве кому-то станет от этого легче...
У крыльца одного из домов я подобрал велосипед и покатил обратно к центру. Хорошая модель, сделанная для горных слэмов, не меньше.
Я крутил педали и вспоминал собственное детство. По идее, ничего хорошего, но все равно - шикарные времена. Включил одну из кассет старшего брата и запрыгал перед зеркалом с веником, и получил удовольствие не меньше любой рок-звезды, дающей сольный концерт на переполненном стадионе. Открыл книгу - и ты в дремучем лесу с мечом в руке или в космосе у штурвала истребителя. Через пару лет у всех детей подобные мечтания ищут некую основу в реальности - как правило это вялая и неумелая попытка создать что-то "свое", песенку или рассказик, на деле оказывающееся отвратительной копией чужого. Но подростковый возраст не ведает сомнений.
Подростковый возраст - это тот период, когда ты еще не заперся в клетке из собственных стереотипов, не осознал наконец-то что писательство - оно как секс с некрасивой женщиной, и написанное изможденной рукой последнее слово оборачивается не апогеем, а перекуром и переходом к другим делам по домашнему хозяйству. Что музыка - она не создается из головы, а воспроизводится по внутренним мелодиям и ритмам, а вокруг тебя и в тебе самом только наивный плагиат, собранный по канонам устаревшего конструктора.
А дальше, вырвавшись из цепких лап субкультур и восстановившись в брошенном на первом курсе ВУЗе, подростки вынужденно принимают правила игры. Деньги и обширные связи, остальное несущественно. Конечно надо оставить себе хобби - обрубок былых увлечений, а не то окружающие могут и не воспринять тебя как целостную личность; и начать готовиться к старости - откладывать на счет проценты с заработков и выбирать места на глобусе, которые стоит посетить после достижения пенсионного возраста. А еще, конечно, можно не париться, а вдумчиво и поэтапно спиваться, сравнивая свои "достижения" с алкашами по соседству и гордясь циррозом, туберкулезом и двумя отсидками.
- Еще можно спастись!
Я притормозил и обернулся на крик. Разум, не в силах переварить скорую кончину, выдвигает самые разнообразные барьеры. Некоторые решительно следуют сложившимся стереотипам и торжественно стелют новую простыню в свой гроб, некоторые, как я например, пытаются причислить себя к зрителям, а не участникам, концентрируясь на внутреннем монологе, другие зацикливаются на чем-то знакомом и привычном.
Понятия не имею, что твориться в башке вывернувшего из переулка психа. Может быть, он вообразил себя священником, или апостолом. Или вспомнил фильм про апокалипсис - кто его знает.
Двинувшись дальше, я отметил возросший процент слетевших с катушек. Кто-то корчился на тротуаре и молился, кто-то бился головой о стену, кто-то исполнял шаманские танцы и озарял красными белками глаз умирающий город.
Во второй половине дня начали появляться первые трупы. Бабушки, школьники, пожарные, бизнесмены, девчонки, оборванцы - их количество за неполный час взлетело от единиц до тысяч. Меня замутило и вырвало. Не стоило есть в этот день, но организм настоял на своем. Я без особого успеха стер с рук и брюк капли желудочного сока и торопливо пошел прочь, сожалея о брошенном у кафе велике.
Но идти было некуда. Те, кто держался до последней минуты при ясном рассудке, дружно рванулись наружу из этой реальности. Получалось у них только вывалиться из окна и заставить меня шарахаться от свиста падающих тел. Так и окончился этот день в моем сознании - я и пустые провалы окон.
Задремав на пару часов в парке, я очнулся довольно резко - будто вынырнул из воды, в которой провел черт знает сколько времени. Тишина. Вот что меня разбудило. Конвульсии кончились и город обрел покой. На соседней улице потрескивал огонь, доедая деревянный остов магазинчика, где-то совсем далеко взвыла бродячая псина.
Поясница кольнула болью. Еле разогнувшись после проклятой скамейки, я вышел на проспект. Никого. Даже красиво. Я невольно снова вспомнил свои вчерашние заморочки, и представил снимок который мог бы получится в этот момент. Эпичность и монументальность врезались бы в ячейки матрицы цифровика с каждым фотоном. Клянусь, еще никто не видел центральную улицу абсолютно пустой, я первый. И, кстати, последний.
Ветер растрепал шевелюру, будто похлопывая меня по-братски.
- Ага, - согласился я ним. - Пойдем дальше вместе.
Вяло переставляя ноги я раз за разом прокручивал в голове свою жизнь. Памятные ситуации, обрывки разговоров, справедливые упреки. Ну и к чему все это привело? К тому, что я стою в предутреннем тумане посреди вымершего города и хочу жрать и пить.
Я осмотрелся по сторонам, но заметил только облачка мух. Есть сразу расхотелось, а сдавило до головокружения. Наверное, в этот момент я представлял собой жалкое зрелище, но кто меня упрекнет? Адвокаты, репортеры, врачи, шоферы - все они кормят червей, и на нынешний момент я совершенно спокойно могу забыть о существовании таких профессий. Нет больше банков, профсоюзов, республик, клубов - и некуда идти, да и желать больше нечего.
Я перешел на довольно бодрый шаг, и прошел полквартала, прежде чем из утренней серости вынырнул перевернутый автомобиль и собака, торопливо жрущая водителя. Запах сгоревшего остова машины перебил запах мертвеца, так что такой картины я не ожидал.
Следовало бы аккуратно сдать назад, но весь мой ливер снова сжался в спазме, и я взвыл от боли. С трудом устояв на ногах, я шумно отдышался. Уйти с проспекта не получалось - и не только из-за одеревеневших ног. Меня с шорохами и голодными посапываниями окружала стая бродячих шавок.
- Ребята, вы не можете просто сожрать меня, - обратился к собакам. Те в ответ перешли на угрожающее рычание и придвинулись ближе. - Возможно, я последний человек на земле, - начал я гневную отповедь, но воздух в легких внезапно закончился, и, хватаясь за грудь, я рухнул на колени. Хотелось еще добавить что-нибудь в духе "дайте мне помереть спокойно", но ничем, кроме шипения содержимое клетки ребер порадовать не могло.
На какой-то миг я пытался решить, что делать. Казалось, ситуация кошмарная и требующая немедленных... А потом я вдруг понял, что не надо портить этот миг суетой. Не надо делать то, чтобы получилось так, и впоследствии стало тем-то. К черту всевозможные варианты, пути и дороги.
Рычание раздалось совсем рядом, буквально над ухом, и в этот момент мои легкие будто лопнули - я снова задышал, мощно и глубоко всасывая живительный воздух. Организм избавился от всех недугов, разом вернув былое здоровье. Метнувшаяся было в сторону лохматая тварь снова приблизилась, торопя всю стаю, но мне уже было наплевать и на их действия, да и на свои. Став сразу всем, я наконец-то преодолел извечную проблему выбора. И посмотрел на обгрызенную домами линию горизонта, наливающуюся рубином. Эх, какой мог бы быть снимок...