Когда-то давно в одной деревне жил старик по имени Хе. Ему было за шестьдесят. Жил он один. На окраине маленькой рыбацкой деревушки, которую географы даже не удосужились занести на контуры старой потрёпанной карты, годами хранившейся в главном здании адмиралтейства.
У Хе умерла жена. Детей за свою долгую супружескую жизнь они так и не нажили, поэтому свой век старик коротал один, изрядно озлобившийся и одинокий. Соседи его не особо жаловали, насмехаясь не только над его угрюмостью, но и хромотой.
Решив однажды проучить старика за скверный характер, жестокие мальчишки спрятали за его домом капкан, предназначавшийся для ловли мелких зверей, так что неудивительно, что подслеповатый Хе угодил в него, повредив при этом ногу.
Что ещё можно было говорить, когда абсолютно всё не ладилось, разлетаясь на мелкие глиняные черепки? Замкнувшись в себе, старик уже давно был близок к тому, чтобы разом проклясть весь человеческий род, изрядно мешавший ему спокойно умереть в глубокой старости.
В один из таких неудавшихся дней, когда дела опять не заладились с самого утра (хитрый прожорливый лис унёс двух последних куриц, грибная похлёбка сбежала из чана, а бак с водой прохудился), старый ворчливый Хе решил пойти в лес, начинавшийся практически сразу за его домом.
Увидев на поляне двух фазанов, старик спрятался за толстым развесистым дубом и достал свой старенький походный лук, чтобы, хорошенько прицелившись, сразу попасть в свой сегодняшний обед или ужин.
Но что-то пошло не так, потому что стрела полетела не в лесную дичь, а в него, и ударила оперением в лоб незадачливого охотника. Чертыхнувшись про себя, старик попробовал выстрелить ещё раз, но у него опять ничего не получилось. Лоб противно ныл от слишком близкого знакомства с собственным охотничьим орудием.
Решив выстрелить в третий раз, Хе снова попробовал пустить стрелу в фазанов. И именно здесь произошло непредвиденное событие, которое ни один живущий человек на земле не смог бы объяснить рационально.
Стрела, долетев до середины поляны, плавно повернулась и медленно полетела обратно, не больно ударив старика по переносице. Ничего не понимая, он начал крутить головой в разные стороны, пытаясь узнать, что же это за бесовщина такая...
Устремив взгляд вверх, старик, наконец, обнаружил причину своего несчастья. Ей оказался крохотный человечек в красном бархатном камзоле и широкополой соломенной шляпе. Он буквально покатывался с хохота, наблюдая за мучениями горе-охотника.
Вдоволь насмеявшись, пакостник ловко спрыгнул с дерева, сразу же став ростом с Хе, и, оттянув шёлковые вязки, на которых держался его головной убор, переместил шляпу на тонкую длинную шею.
"Вот тебе и новая напасть, - сразу же подумал про себя Хе, - это же надо было наткнуться на лесного духа..."
- Ты прав, - незамедлительно последовало в ответ. - Этот дуб - мой дом... Так и зачем ты меня потревожил?
Схватившись за голову, старик сел прямо на землю, посмотрев на своего нового знакомого с застаревшей болью в глазах, рвущейся на волю вместе со всеми бытовыми проблемами, что только приумножались день ото дня.
- Можешь мне ничего не объяснять, Хе. Я знаю, что ты озлобился на других людей, причём не беспричинно. Но это ещё не повод убивать чужих фазанов.
- И что мне теперь со всем этим делать?! - в сердцах воскликнул старик.
- Научись доверять другим. Не все, кто окружает тебя, враги.
- Как бы не так. Тебе хорошо рассуждать об этом, ты ведь лесной дух! Захотел, щёлкнул пальцами и сразу же взлетел в воздух, бесследно растворившись за перистыми облаками...
Тот же вновь рассмеялся.
- Думаешь, всё настолько просто?
Не получив в ответ ни одной возмущённой или расстроенной мысли, говорящий медленно и в то же время отстранённо продолжил:
- Все вы, люди, гонитесь за лёгкой наживой. Так знай хотя бы ты, Хе, никакой щелчок пальцев не сработает без тяжёлых моральных усилий, затраченных на него. Нельзя безнаказанно черпать силу из природы, не отдавая ей ничего взамен. Она обязательно это запомнит и в следующий раз промолчит, обязательно промолчит, понимаешь?
Старик угрюмо кивнул, особо не вдаваясь в неторопливую речь лесного духа. В некотором роде ему было всё же неловко за свой поступок, поэтому он не спешил ещё раз встречаться взглядом с возмутителем своего спокойствия.
- Что-то я заговорился с тобой, человек.
Будто почувствовав смущение Хе, дух опять уменьшился в размере и деловито поспешил к своему священному дереву, прячась за внезапно появившейся в стволе дуба лакированной красной дверцей.
Прижавшись всем своим естеством к небольшому глазку, странный лесной житель с нескрываемым интересом наблюдал за застигнутым врасплох стариком, который до сих пор недоумённо оглядывался по сторонам, пытаясь понять: пригрезилось ли это ему или появилось на самом деле?
***
Хе стоял на задней стороне двора вместе с увесистым топором, ему было сложно колоть дрова, так как спина не хотела сгибаться и разгибаться по воле своего хозяина.
- Позволь я тебе помогу...
Лесной дух вновь неожиданно возник перед самым носом старика, усердно занимавшегося колкой дров.
- Зачем ты пришёл? - Хе вновь был угрюмым и недоверчиво смотрел на незваного гостя.
- Каждому в этой жизни нужен хороший друг, не находишь?
- Нет. Не нахожу.
Озорно посмотрев на старика, дух вытащил из кармана своих красных обтягивающих штанов крохотный напильник, на который Хе покосился с нескрываемой усмешкой, молчаливо намекая, что с подобным инструментом каши не сваришь.
Не обращая внимания на недоверие старика, местный хозяин леса начал раскручивать напильник вокруг себя, кружась вместе с ним как заводной волчок. После каждого круга его орудие и он сам начинали увеличиваться в размере, пока оба не достигли человеческого.
Мягко отстранив Хе от места работы, дух начал с усердием разрезать небольшие пеньки на четыре равные части, ловко орудуя своим инструментом.
- Зачем тебе это всё?
Остановившись на мгновение, странное существо совершенно спокойно развернуло свою голову на сто восемьдесят градусов, чтобы видеть подслеповатые глаза старика, и, продолжая рубить дрова, обратилось к нему со следующей речью:
- Понимаешь, в чём тут дело, Хе, слишком уж много ты берёшь на себя, не оставляя другим ни единого шанса помочь тебе. Ходишь нахмуренный и сгорбленный, словно целый чан варёной репы съел, никому не улыбнёшься даже.
- Если ты такой мудрый и всё про меня знаешь, то объясни мне одну простую вещь: как я могу доверять тем, кто портит рассаду в огороде и ставит за моим домом капканы?
- А разве ты не сам виноват в этом, Хе?
Незваный гость, уже закончивший к этому моменту помогать хозяину дома, сидел на деревянной скамейке, находившейся рядом с сараем. Скрестив ноги по-турецки, он с интересом смотрел на своего собеседника.
- Да как ты смеешь такое говорить!
Старик был явно разъярён столь метко подмеченной деталью.
- Обычно, Хе, обычно.
Казалось, что этого обитателя леса не могло смутить абсолютно ничего, настолько он был уверен и непоколебим в своей правоте.
- Люди - колючие язвы, которые только и делают, что разъедают тебя изнутри! Куда смотрел наш Творец, когда моя жена умирала в страшных муках?! Кто-нибудь помог нам?!
Став на мгновение серьёзным, дух очертил ладонью в воздухе какой-то замысловатый знак, понятный только ему, и, напряжённо посмотрев вдаль, проронил в землю несколько слов-семян, что должны были когда-нибудь прорасти в душе старика тонким изящным деревцем.
- Ты сам себе не помог, Хе. Так что здесь можно говорить о других?
***
Затаив обиду на того, кто хотел стать ему другом, старик долго не мог смириться с правдивостью слов, что были сказаны духом. Он всё время думал об этих таинственных встречах, что заставляли его более явно чувствовать внутренний разлад с собой.
"Это он во всём виноват, - думал про себя Хе, пытаясь хоть как-то оправдать подступившую к самому себе злость, смешанную с жалостью. - Жил же я спокойно без этого негодяя, пока он внезапно не свалился мне на голову и не отнял мою последнюю надежду".
Решив всё-таки проучить своего нового знакомца, старик купил в бакалейной лавке ритуальные свечи и отправился обратно в лес, намереваясь осуществить недавно придуманный им план.
Расставив ещё не зажжённые свечи в определённом порядке, Хе начертил круг, который не смог бы впустить духа за его пределы. Проделав ритуал очищения, старик взял в руки лук, так как хотел наглядно показать этому мерзавцу, что значит потерять частицу себя, живущую в тех, кто по-настоящему дорог тебе.
Заприметив резвую куропатку, мельтешившую поблизости, старик прицелился в птицу и отпустил тетиву, позволяя стреле вылететь навстречу уже намеченной цели.
***
Несмотря на холодный сентябрьский день, поляну освещало по-настоящему жаркое, никого не щадящее солнце. Оно било прямо в лицо старика, стоявшего на коленях рядом с мёртвой птицей, чей окрас напоминал красный камзол небезызвестного ему шутника.
Глаза куропатки, остекленевшие от мгновенно настигнувшей её смерти, были обведены тонкими дугами, образующими две стрелки. Что так старательно были выведены зелёной краской на нижних веках того, кто ещё недавно хотел стать его верным другом.
Схватившись руками за голову, старик катался по траве, пытаясь заглушить подступавшие к горлу крики отчаяния. Он снова и снова открывал свой побелевший искажённый рот и, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, закрывал его обратно.
Руки не хотели слушаться своего владельца, продолжая колотить впалую старческую грудь тощими костяными кулаками, чтобы выбивать кислород обратно в небо, которое, как назло, было сейчас слишком красивым, насыщенным и ярким.
- Господи, что я только что наделал?! - наконец выкрикнул он в пустоту, устремив искажённое неподдельным страданием лицо к неестественно белым облакам, заполнившим собой всю нежную синь небосвода.
- Ничего такого, что нельзя было бы исправить...
Не доверившись в полной мере своему слуху, старик начал вертеть головой в разные стороны, пытаясь понять, откуда раздался этот насмешливый, до боли знакомый голос.
- Не делай такое страшное лицо. Лучше посмотри прямо перед собой.
Хе никак не мог поверить своим глазам, но никакой убитой куропатки рядом с ним не было. Вместо неё, на земле сидел крохотный человечек в красном камзоле и соломенной шляпе.
Уголки его губ нервно подёргивались в грустной улыбке, и только вместо зелёной подводки, привычно обрамлявшей два кошачьих глаза, оба века были подёрнуты несмывающейся чёрной краской.