Два дня в пути. В конце первого дня вентиляционная система дала сбой, стало душно до одурения. Старпом убеждал, что ничего необычного не происходит и волноваться совершенно не о чем. Команда меж собой жаловалась на офицеров, каждый мечтал отслужить свой срок и списаться в тихое местечко. Обзавестись парой орущих отпрысков и потягивать джин вечерами на веранде. Обычные человеческие мечты.
Грязные механики с затравленным видом ползали по вентиляционным шахтам, как огромные рыжие крысы, гремели и шоркали даже по ночам. Содержание кислорода поднялось на 2 процента, но существенного облегчения это не принесло. Воздух по-прежнему был спертым.
Офицеры показывались редко, исключительно с делом.
Только четвертый помощник каждые несколько часов перепроверял все инженерные системы и гонял матросов по палубам с поручениями. Те постоянно что-то скребли, мыли и чистили, оставляя за собой стойкий химический запах чистящих средств, отчего воздух становился ещё более невыносимым.
Каппа перебрался в трюм к своим питомцам, сварливо отвечая на все вопросы, что лучше уж он будет дышать естественным животными запахами, чем окончательно угробит здоровье в этом старом загазованном корыте.
Бен слонялся по проходам, обшаркивал стены и переборки, оставляя повсюду кроки рыжей шерсти, чем неописуемо бесил матросов, которым приходилось наводить порядок. Впрочем, упрекнуть его они боялись, отчего злились ещё больше.
- Най кой их взяли, лучше б шли порожними. И вентиляция сто пудово из-за них, вон глянь, какая грива лохматущая.
Второй матрос глянул на Бена из-под лобья и принялся яростно тереть латунную ручку.
- Зарекался я сколько раз садиться в эту лоханку, да куда от комиссии денешься. Помяни моё слово натерпимся ещё старстей с ними.
- Ой не к добру мы подцепили этот цирковой сброд.
- Ей-ей, хорошо на борту нет детей. Говорят, они перед высадкой крадут детей, чем меньше, тем им лучше. Подкладывают матери муляж, а дитя в саркофаг. Так он, бедный, и растет в саркофаге.
- За ними станется.
- Клянусь, а потом ребёнок превращается в урода. Сам видел, они их потом возят и показывают, как инопланетные диковинки.
- Был у нас такой один, весь зеленый в чешуе, ты что, думаешь, они и чешую могли ему вырастить.
- А как же! Они и не такое могут. Извращенцы.
- Да я их сволочей передушил бы всех до одного своими собственными вот этими руками, - и затряс заскорузлыми ладонями перед лицом своего товарища, захрапел, набирая воздуха, и смачно сплюнул.
- Эй ты, чего делаешь-то. - Второй матрос принялся растирать плевок шваброй.
- Хотя, может быть лучше было бы попасть к циркачам в детсве...
- Да что за чушь ты порешь?
- А что? Лучше уж чем драить толчки, пока не окучуришься. И терпеть с собой таких придурков, как ты.
- Ты хлебало закрой.
- Да, не ерепенься, я такая же свинья. Лет десять назад, когда меня ещё не скрючила подагра, я думал покончить с собой, чтобы больше не видеть одно и то же, паскудные порядки и зуботычины. А теперь и брюхо вспороть не смогу, посмотри на меня.
- Ну и что, ну я работал на вольных хлебах. Что ты думаешь потерял? Есть счастье в жизни? Нет. Его придумали самонадеянные дураки. Наше дело родиться, наплодить несчастных отпрысков и подохнуть.
Матросы замолчали, руки и ноги продолжали механически тереть и скрести.