Моя травма все же оказалась пустяковой, и уже через пару дней я про нее забыл. Произошло это весьма кстати, потому что проблем и без того прибавилось. Если выражаться точнее, обострился квартирный вопрос. Да, я снимал комнату в одном из панельных саркофагов Северного Чертаново, и нельзя сказать, что этот процесс приносил мне какое-либо удовольствие. Дело в том, что в Москве комнаты сдают только полные психи. Не знаю, почему так происходит, возможно эти особенности - психические расстройства и желание сдать жилье - как-то связаны между собой.
За все то время, что я по приезде в Москву подыскивал себе крышу над головой, мне пришлось лицезреть весь местный 'андеграунд'. В основном это были канонические сумасшедшие вроде агрессивных бабок с десятью кошками или несостоявшихся политиков, но попадались и интересные экземпляры в виде народных целителей, ветеранов боевых действий и даже одного капитана дальнего плавания.
Девочка-риелтор, которая водила меня по этому городскому зоопарку, не особо зацикливалась на людских судьбах, у нее в процессе работы к таким вещам выработался профессиональный иммунитет. Мы с ней фланировали от одной точки карты к другой, где она вопросительно смотрела на меня и, увидев мои налитые ужасом глаза, тащила дальше по маршруту.
Тогда я в первый раз на личной шкуре ощутил одну из главных особенностей взрослой жизни - все есть товар, и этот товар бесконечно продает и покупает сам себя, следуя какой-то никому не ведомой цели. У моей девочки-риелторши на руках висело шестьдесят килограммов мяса, и она постоянно перезванивалась со своими коллегами, у которых были разные варианты, куда это мясо пристроить. Шли разговоры про клиентоориентированность, гарантии, но конечно же всем было очевидно, что это просто формальная часть ритуала. Я был товаром для них, они были товаром друг для друга, мы все усиленно создавали видимость деловой активности, то есть ходили по 'убитым' квартирам и переглядывались. Время не играло большого значения - риелторша понимала, что мне негде ночевать и что до заката я расстанусь со своими кровными. Она вцепилась в меня своей профессиональной хваткой и просто выжидала.
Вот так, собственно говоря, я и оказался там, где оказался - то есть в Чертаново. Надо признать, это был не самый худший вариант, хотя бы потому, что мне удалось прожить в этой дыре два с лишним года. Хозяйка заведения, фантастически некрасивая дама где-то под сорок, искала дополнительные источники дохода для поднятия на ноги пары спиногрызов, поэтому сдавала целый зал. У нее в штате числился и муж, вернее его подобие -тощий плешивый сморчок с непреодолимой тягой к зеленому змию, - но от этого кадра особой помощи ждать не приходилось. Я так полагаю, хозяйка реально оценивала свои данные, поэтому и взяла то, что дают, исключительно для познания радости материнства.
Сморчку, тем не менее, все равно доставалось: после пробежки до ликероводочной палатки он постоянно попадался на содеянном. Жена встречала его в дверях - того мотало, как одинокий ялик посреди бушующего моря, - он переминался с ноги на ногу и блуждал взглядом по потолку, боясь напороться на ее сверлящие очи. Диалог у них всегда проходил по одному и тому же сценарию: 'Опять пил?!' - 'Нет, нет, что ты'. - 'Опять врешь!!' - '....' - 'Сейчас же собираешь вещи и выметаешься!'. Естественно, никто никуда не уходил, я вообще не особо вдуплял, зачем они устраивали этот спектакль, разве что для разрядки эмоций.
В принципе жить в таком бардаке было бы вполне сносно, если бы не постоянно повышающиеся аппетиты моей уберменши. Дело в том, что она была из разряда тех людей, которые считают, что если у человека есть недвижимость в Москве, он автоматически получает право смотреть на остальных свысока. Плюс ко всему, у нее была подруга - тоже, к слову, риелтор - с ярко выраженным чувством справедливости. И вот, эта подруга никак не могла смириться с тем, что моя хозяйка сдает свой зал значительно дешевле апартаментов класса люкс. Все это выливалось в ежеквартальное повышение тарифов. С какого-то момента цена аренды перешагнула всякие разумные границы, и по-хорошему нужно было кое-кого послать, но я вспоминал, что в таком случае опять придется шляться по сомнительным местам, поэтому предпочитал не скандалить. Отчасти поэтому, отчасти потому что за 'банкет' все равно платили родители, и деньги для меня особой ценности не имели.
Как я уже говорил, ситуация в очередной раз обострилась в декабре. Я сидел в зале на изрисованном фломастерами диване и мысленно готовился ехать в универ, когда в закрытую на щеколду дверь постучались. Общаться нам с ней все равно было не о чем, поэтому хозяйка сразу приступила к делу:
- Придется поднять на пятьсот рублей со следующего месяца, и это по самому минимуму.
Я как обычно попытался вяло протестовать:
- Татьяна Ивановна, ну как так? Только недавно же повышали.
Пошло стандартное промывание мозгов:
- А что ты хотел, это же Москва. Тут жить дорого - квартплата, коммунальные услуги. Я и так с тебя меньше всех беру, сейчас цен-то таких...
В это время из спальни донесся пронзительный детский крик:
- Я покакала!
Хозяйка сменила диапазон:
- Слышу, солнце! - а затем снова вперилась в меня своими маленькими свиными глазками. - Мне подруга, знаешь, что говорит? Что сейчас у нас уже по двадцать тысяч сдают. И это у черта на куличках, а у меня тут пять минут до метро и все магазины рядом.
- Понял, понял. - я махнул рукой. - Вас не переубедить. Мне нужно подумать.
- Конечно думай. Мне то без разницы, я нового жильца за пару...
- Мама, я покакала!
- Не кричи так громко, солнце! В общем, в Москве жилье сдается быстро, да и ты в крайнем случае можешь поискать себе что-то поближе к институту. Так что до января думай.
Я смотрел, как она, задрав четверной подбородок к небесам, тараторит, и вспоминал, с чего, собственно, началась вся эта вакханалия. А началось все с того, что в свое время, заполняя документы на поступление в универ, я не поставил галочку в графе 'Требуется общежитие'. Почему? Может быть потому что какой-то умник сказал мне, что без этой галочки выше шансы поступить на бюджет, может быть потому что съем жилья мне тогда казался пустяковым делом, или просто потому что я не придавал бумажкам большого значения и не вчитывался в текст. Думаю, в равной степени повинны все эти причины.
Так или иначе, галочка не была поставлена, общежитие пролетело мимо меня, и я в итоге стеклянными глазами смотрел на бесформенную, безмозглую барышню, гордую обладательницу квартиры в Москве. И в этот момент мне мерещилось, что по ее подбородку меж всех ее многочисленных складок блуждает целый рой чернильных галочек, в разное время забытых или проигнорированных мной. Там, несомненно, была и та роковая за общежитие и еще целая куча за другие дела. И снова в тысячный раз в голове просыпался извечный вопрос 'Почему?!'. Даже с учетом моей собственной тупости.
Хозяйка выговорилась и, представляя себя боссом с Уолл-стрит, еще какое-то время ходила по квартире с многозначительным взглядом, а я все же нашел в себе силы собраться и двинуться в сторону универа. Там как раз начиналось самое интересное - официально стартовала сессия.
Банальная истина - чем больше прогуливать универ, тем сложнее потом вернуться к учебе. Еще на первом курсе я по болезни пропустил около недели и потом сидел на парах в состоянии шока, абсолютно ничего не понимал. Даже на лекции, если на секунду отвлечься от действий преподавателя, вся писанина на доске превращается в непонятные каракули. И тут можно легко попасть в ловушку - ты боишься показаться перед другими полным дураком и, вместо того чтобы вернуться к учебе, начинаешь пропускать еще больше занятий, надеясь, естественно, что все само собой образуется. Но увы, магия давно покинула этот мир. Снежный ком растет, и в какой-то момент тебе звонят из универа и просят забрать документы. Ну или, как в моем случае, просто ругают. Сначала я до смерти боялся таких звонков, потом привык, начал воспринимать это как справедливую плату за несколько месяцев безделья.
У нас в группе кроме меня числилось еще несколько яростных прогульщиков, правда если я хоть как-то мог объяснить свое поведение, им просто было лень учиться. Но даже при таком раскладе я их ненавидел меньше, чем всех остальных. Во время сессии мы становились мушкетерами - гурьбой бегали от преподавателя к преподавателю и выпрашивали роспись в зачетку. Самое интересное, что почти всегда получалось. Были, конечно, отдельные личности, с которыми приходилось возиться по месяцу и более, но и они в конечном итоге капитулировали. В подобные моменты я задумывался, что если бы мы с таким энтузиазмом занимались учебой, из нас бы точно вышли нобелевские лауреаты.
Большая часть банды встретилась мне в столовой, у них там на время сессии был зарезервирован столик. Все были заняты усердным переписыванием конспектов. Я собирался узнать последние новости и бежать дальше, но Ваня, наш негласный координатор, сразу меня перебил: 'Баринов тебя ищет, рвет и мечет'. По тону был понятно, что ничего хорошего из этого не следует. На самом деле нас с куратором связывали довольно сложные отношения - он меня постоянно отчитывал, но при этом всегда заступался. Не знаю, по какой причине я ему приглянулся, со стороны все это выглядело как бесконечные дрязги отца с сыном. Хорошо это было или плохо, но во многом из-за Баринова меня все еще не отчисляли.
Прежде чем что-то решать, я решил выпытать побольше информации:
- Когда? Он тебе сам сказал?
Ваня усмехнулся:
- Шутишь? Он передал старосте, староста передал мне. До тебя, как обычно, никто дозвониться не может.
Староста и вправду давно и прочно висел у меня в 'черном списке'. Баринов за последнее время пару раз пытался добиться аудиенции, но я не брал трубку. Просто не находил, что ему ответить. Точнее, соврать. Это была нечестная игра: на единственный вопрос 'Что с тобой опять такое?' нужно было каждый раз придумывать новые ответы. В разное время я говорил ему, что меня нет в городе, что плохо себя чувствую, что столкнулся с непредвиденными проблемами и что прохожу свидетелем по делу об убийстве. Но он, как попугай, все продолжал и продолжал спрашивать. Это дико бесило. Я никак не мог понять: то ли ему не хватало мозгов осознать, что меня уже не исправить, то ли он действительно верил в мои бредни.
По дороге я отчаянно соображал, что бы еще наплести. Единственное, что крутилось в голове - симулировать перелом ноги, благо свежий опыт у меня уже имелся. Но в таком случае могли потребоваться справки. Был, правда, небольшой шанс отвертеться - Баринов, если ему никто не мешал, имел склонность отвечать на собственные же вопросы, в этом случае оставалось только стоять и слушать его монолог. Поэтому я решил прихрамывать, но едва заметно, чтобы не отказываться окончательно от единственной отмазки, но в то же время иметь возможность дать заднюю, если куратор все-таки войдет в раж.
Баринов сидел в кабинете при кафедре, попасть на которую можно было только по мрачной узкой лесенке в самом дальнем конце здания. Ему было в районе шестидесяти, и он совершенно ничего не понимал в науке. На занятиях, которые он у нас вел, мы обсуждали последние новости и различные организационные вопросы. Еще ему безумно нравилось рассказывать о своих детях, которые, по его словам, вели счастливую жизнь в Европе. Не знаю, какая у него была ученая степень, и тем более как он ее получил, но в предприимчивости ему равных точно не было. Свой кабинет он делил с маленьким высушенным дедком, точного назначения которого на кафедре никто до конца не понимал. Они друг с другом здорово контрастировали. Дедок ютился в уголке и помалкивал, куратор занимал собой половину кабинета и разговаривал так, что стены ходуном ходили. Между собой они практически не общались.
Как только в дверях показалась моя шевелюра, Баринов тут же вскочил и, сопя, поволок меня в коридор. Он почему-то стеснялся орать при своем напарнике, хотя из коридора все было слышно еще лучше, чем если бы мы остались в кабинете.
- Что с тобой опять случилось?! Ты свою успеваемость видел?! У тебя по пяти предметам ноль баллов! Как так получилось, ты мне можешь сказать?!
Я противостоял этому напору каждый семестр, но все никак не мог привыкнуть. Как ни готовился, постоянно чувствовал себя маленьким провинившимся сорванцом. Этот раз не стал исключением - надо было что-то отвечать, но у меня сердце ушло в пятки.
- Ну тут такое...
- Ты что, играешь, пьешь?! Ни одной лабораторной по физике не зачтено, ни одной! Уму непостижимо! В чем дело, ты мне можешь объяснить?
Я, втянув шею в туловище, рассматривал свои ботинки и мямлил что-то про тяжелую травму ноги, про магнитные бури, в общем, озвучивал все, что приходило на ум. В ушах гудело так, будто меня положили под несущийся поезд. Мимо по коридору проходили и переглядывались люди, кто-то улыбался. Реально хотелось провалиться сквозь землю.
- Послушай, - Баринов внезапно остыл, - на днях было совещание кафедры, твоя фамилия там у всех на слуху. Настрой такой, что надо с тобой расставаться. Я им сразу сказал: 'Дайте парню доучиться'. Но если так пойдет и дальше, никто помочь уже не сможет. Я борюсь за тебя из последних сил, ради чего, скажи, мне выговоры от заведующего получать? Что ты с собой делаешь? Ты понимаешь, что тебе до конца жизни придется тележки двигать? Это твой последний шанс, сейчас же начинаешь заниматься долгами, через неделю отчитаешься. Ты можешь мне это обещать?
Конечно я мог. Я наобещал ему с три короба, лишь бы тот отстал. Баринов напоследок погрозил мне пальцем и начал втискивать свое сферическое тело обратно в кабинет, а я в это время уже сверкал пятками на лестнице. Бежал без оглядки, так, словно защищал честь сборной по спринту. Только в фойе у самого выхода удалось остановиться и отдышаться. Рядом на стене висело массивное резное зеркало, два с лишним года назад в него любовался влекомый необъяснимой тягой к учебе ботаник. Сейчас туда пялилось неизвестно что. Нос, уши - вроде все было на своих местах, но тело тряслось, глаза рассеянно блуждали, и, что самое главное, в голове звенела пустота. Я примостился прямо под зеркалом и соорудил руками крышу над головой. На всякий случай, чтобы, если опять начнут докапываться, сказать, что я 'в домике'.
Хотя взбучка и получилась короткой, дела обстояли так себе. Куратор ставил меня перед голым фактом - сколько бы я ни протестовал, стоило на меня слегка надавить, как просыпались старые страхи. Это было одновременно и унизительно и нелепо. Я уже сам не понимал, чего хочу. Не устраивало ни одно, ни другое, но, похоже, наступил момент, когда нужно было на что-то решиться. Баринов постоянно орал, но в этот раз чувствовалось, что он предупреждал серьезно. На самом деле это было ожидаемо - невозможно все время бегать из угла в угол с обиженным лицом. Рано или поздно тебя попросят оплатить счет.
Я утер сопли и опять поплелся в столовую. По дороге занимался аутотренингом: 'Взять себя в руки и закрыть сессию, закончить институт и получить диплом. Мне просто нужен диплом. Никто не заставляет меня до конца жизни гнить в офисе, занимаясь черт знает чем. Все равно других вариантов нет, я трус, и мне не донести это белое знамя. Прогнусь под систему, и подожду, пока все устаканится'. Как ни странно, помогало. Универсальный рецепт избавления от стрессов - немного определенности в будущем.
Наша команда к моему возвращению заметно поредела и готовилась переезжать из столовой в пельменную. В универе, если так подумать, был настоящий рай для гурманов - в дополнение к пельменной имелись еще блинная, кофейня, пиццерия и бесчисленное множество буфетов. Кроме Вани, который с утра дожидался лаборанта, остался только Глеб. Он почти ни с кем не общался и даже долгами своими особо не занимался, просто ходил с нами за компанию. Но ему это было можно, у него в деканате работал дед.
Ваня кивнул мне головой:
- Что-то ты быстро. C Бариновым разобрался?
- Разобрался, - я принялся помогать сгребать со стола бумаги. - Вот мне интересно, почему он вас так не отчитывает?
- Потому что мы у него всегда перед глазами, - тут Ваня усмехнулся и ткнул меня пальцем в грудь, - а к тебе он неровно дышит. Ты же у нас весь такой положительный.
В пельменной яблоку негде было упасть, мы кое-как нашли свободной столик. Я вспомнил, что с утра пил только чай, и взял себе большую порцию вареников, остальные ограничились стандартными пельменями. Ваня еще некоторое время ходил по залу, здороваясь со всеми подряд - у него в универе было тысяч пять знакомых. Я всегда задавался вопросом, почему одни могут спокойно склонять к себе любого собеседника, а другие, ничуть не хуже умея складывать буквы в слова, остаются с носом. Тот же Ваня по сути был единственной основой нашей компании, при нем всегда шли какие-то разговоры, но как-только он уходил, на всех сразу нападал столбняк. Мы просто стояли и молча хлопали глазами, как будто не понимая, зачем собрались.
- Зачет через два дня. Если лаборант сегодня не появится, я ему голову откручу, - Ваня наконец закончил обниматься и, потрясая кулаками, вернулся за столик.
Я смотрел, как он забрасывал в себя пельмени, даже не пережевывая их, и мне стало не по себе.
- Так это не его вина, что ты прогульщик. Сначала преподы бегают за тобой, потом - ты за ними. Помнишь, кто нам это говорил?
- Вы только послушайте, - Ваня нацепил ехидную маску. - У самого-то как с долгами? Я в отличии от тебя хотя бы на семинары хожу.
- Я себя и не оправдываю, просто говорю, как тут все устроено. Вековые традиции, знаешь ли.
- Ты, кстати, чего со мной не хочешь? Все уже сдал?
- Нет, просто у меня другой лаборант. И кроме него я ни с кем дел иметь не могу, по крайней мере он мне так объяснил.
- Точно, - Ваня принялся вылавливать последний скользкий пельмень из тарелки. - А Баринов тебе о чем сегодня говорил? Или как обычно?
- Да как тебе сказать, - я откинулся на спинку стула и сложил руки на затылке, - и да и нет. Опять ругался, но в этот раз все по-взрослому. Сказал, что готовы отчислять. Так что, друзья мои, придется мне вас оставить и вознестись в рай к ботанам.
Глеб с до отказа набитым ртом вставил свои пять копеек:
- Ерунда, просто пугает. Мне постоянно такое говорят, даже когда семестр заканчивается, а у меня еще долги за предыдущий.
Я поднял на него бровь:
- Ты же у нас платник, привилегированный человек. А я обычный нахлебник, сомневаюсь, что со мной будут нянчиться. Да и родни в деканате у меня нет.
Ваня махнул рукой:
- Бред это все, за бюджетников они тоже деньги получают. Тут по-хорошему нужно больше половины потока выгонять, но кто им тогда зарплату будет платить? Поэтому только пугают, на самом деле будут сидеть смирно и не рыпаться.
- Да уж, дожили, - на меня опять накатило настроение, - сидим в одном из лучших учебных заведений страны и обсуждаем зарплаты преподов. А ведь сейчас могли бы размышлять о высоких материях, или о звездах, или о космических кораблях. Иначе какой смысл здесь находиться? Ладно взять какую-нибудь 'курицу', которая считает, что чем больше дипломов у нее в руках, тем она умнее, но мы-то с вами куда? Вам не кажется, господа, что сейчас все живут в каком-то вымышленном мире, никто не задумывается ни о чем. Просто надо. Родители так сказали, учителя, друзья. А то, что пять лет впустую улетают, никого не волнует. Хотя, с другой стороны, у большинства вся жизнь впустую.
Ваня некоторое время смотрел на меня косо, потом, зевая, в очередной раз отмахнулся:
- Ты пьяный, что ли? Мне лично только диплом и нужен, а космические корабли пусть другие строят.
Я продолжал:
- Вот, взять хотя бы тебя. Ты же компанейский человек, легко находишь со всеми язык. Мог бы стать выдающимся тамадой, ведущим, потенциально - президентом. А вместо этого упираешься рогами в инженерский диплом. Где он тебе может понадобиться, вообще?
- Да, да, рассказывай. Диплом дает больше вариантов, к тому же я не собираюсь по специальности работать. У меня свое дело на горизонте. Тебя, кстати, я на работу не возьму, по крайней мере пока ты за учебу не возьмешься. Или уже отказался от этой идеи?
- Точно. Спасибо, что напомнил.
Этот диалог в очередной раз укрепил мою ненависть к окружающим. Мы банально не могли друг друга понять, как бы долго ни спорили. Ваня говорил об одном, я - о другом, и эти темы ни коим образом не пересекались. Причем непонимание было настолько искренним, словно дискутировали два невинных младенца.
Я еще какое-то время посидел с этими дуболомами, узнал все, что требовалось, и пошел обходить преподавателей. Весь оставшийся день и следующие несколько недель прошли словно в аду. То есть, слегка хуже обычного. Если мое общение со сверстниками можно было охарактеризовать как 'непонимание', то на преподавателей подходящего термина просто не находилось. Во всем языке не было слова, чтобы обозначить этот трэш. Некоторые знали меня в лицо еще по предыдущему семестру, с кем-то я даже был в более-менее нормальных отношениях, но большинство, конечно, выпендривалось на полную катушку. Сыпались ужасно смешные шуточки из разряда 'Посмотрите, кто к нам пожаловал', начинались игры в кошки-мышки и все в этом духе. Я был не против того, чтобы надо мной поиздевались, но только не таким убогим способом.
Первое, что внезапно получилось сдать - английский. Это было реально неожиданно, потому что я за весь семестр не посетил ни одну пару. Мне рассказывали, что семинары ведет какая-то молоденькая серая мышка, и вроде бы ничего не предвещало беды, но, как известно, в тихом омуте черти водятся.
Я шел на кафедру иностранных языков с твердым намерением перемолоть неопытную преподавательницу своей неподражаемой харизмой, после чего прочитать пару текстов и получить заслуженный зачет, но тут мои планы рассыпались в пыль. Во-первых, на кафедре ее не оказалось. Во-вторых, мне сказали, что я могу сдать зачет любому преподу, нужно только взять с собой специальный журнал, в который заносились все долги всех студентов. Но как только я получил этот журнал, у меня чуть глаза из орбит не вылезли - моя 'мышка' выписала в него номера абсолютно всех упражнений, которые мы должны были делать в течение семестра. Просто взяла и настрочила туда весь учебный план на полгода. Аккуратным женским почерком были измалеваны три или четыре больших листа, я думаю, у нее на все про все ушло не менее литра чернил. Она даже писала пояснения, что в том или ином упражнении требуется сделать.
Чтобы все это сдать, мне потребовалось бы часов двадцать. Я уже мысленно поставив крест на скором закрытии сессии, подсел к какой-то визгливой толстушке с кафедры, положил перед ней журнал с долгами, и тут произошло чудо.
Сначала она просто меня не слушала, вместо этого весело общалась со своей подругой. Обсуждали, естественно, мужей. Я пыхтел, пытался угадать произношение неизвестных мне слов, а толстушка все трепалась и трепалась, только изредка говорила 'Хорошо' или 'Следующее'. Прошел примерно час, я сделал где-то три-четыре упражнения - все, что было записано на первой странице - и решил на этом закончить, но преподша, взглянув на журнал, сказала: 'Давайте зачетку'. На первый взгляд это прозвучало как шутка, мне даже захотелось сказать что-нибудь колкое, но толстушка все сидела с протянутой рукой и даже не улыбалась. С некоторым недоверием я все же вручил ей требуемое, после чего она молча поставила зачет. Все это время в воздухе звенела тишина непонимания, оставалось лишь удивляться, какой странный выдался денек.
Только в коридоре до меня дошло, что случилось. Толстуха решила, что все мои долги находятся на одной странице, она даже не подумала переворачивать на следующую! А там было еще листать и листать. Отчасти я мог ее понять - ей просто в голову не могло прийти, что у какого-то студента будет столько долгов. И по всей видимости она даже не подозревала, какие сумасшедшие фанатики работают у них на кафедре.
Кстати, насчет семинаристки - ее я, как ни странно, прекрасно понимал. Этот юношеский максимализм, вера в то, что система работает без сбоев, что высшая справедливость восторжествует и что виновные понесут наказание - все это было до боли знакомо. Ничего не работает так, как надо. Эта дура потратила на описание моих долгов раза в два больше времени, чем я - на их сдачу. Потому что всегда найдется толстушка, которой до лампочки твои высшие идеалы, ей просто хочется побыстрее домой, или на свидание, или еще куда-нибудь, и она не намерена расплачиваться своим временем за чужие принципы. Всем на все плевать, каждый тянет только в свою сторону, и конца этому не предвидится.
После английского я слегка воспрял духом, первое время даже считал это знаком свыше, мол, сам Бог хочет, чтобы заплутавший сын его взялся наконец за ум. На кураже получилось сдать все зачеты, но экзамены меня выбесили капитально. По уровню маразма это было что-то недосягаемое, просто новый уровень бытия. Я что есть силы сжимал зубы и повторял одну и ту же мантру: 'Сдать сессию, сдать сессию, сдать сессию', при этом временами остро хотелось всех послать и вздернуться.
Больше всего нервных клеток съела физика. Препод, Алексей Симонович или просто Симонович, обладал очень тонким душевным складом, на лекциях он не просто рассказывал материал - он творил. Выкобенивался у доски по полной программе, размахивал руками, постоянно что-то восклицал. От него за километр разило самолюбованием, хотя рассказывал он довольно интересно. Я посетил несколько лекций, но не смог побороть отвращение к этой личности, после чего слинял и больше на физике не появлялся, хотя интуиция мне и подсказывала, что ничего хорошего из этого не выйдет.
На экзамен мы пришли полным составом - я, Ваня, Глеб и все остальные. И тут началось. Заходили по одному, после чего Симонович смотрел журнал посещаемости и в зависимости от успехов предлагал 'автомат'. Так быстро прошла основная часть группы и настала очередь яростных прогульщиков. Глеб отлетел сразу, Ваня вымолил себе тройку, а на меня обрушился просто шквал критики. 'Успеваемость десять процентов, вы в своем уме!', - орал Симонович, постоянно поправляя сползающие на нос очки. Я молча стоял и пытался вспомнить, кто из преподов все еще общался со мной без криков. 'Как вы можете знать физику, вы не посещали мои лекции! Идите, готовьтесь! И до доп. сессии ко мне не приходите!'. Короче говоря, мне даже не дали билет, просто отправили домой.
Сказать, что физик меня бесил, значит ничего не сказать. Человек искренне упивался своей крошечной властью, это легко читалось и по голосу и по взгляду. И таких в универе было пруд пруди, куда ни сунешься - наступишь на сложную, многогранную личность. Они-то и отбивали последнее желание что-то делать.
Физику я сдал уже под конец января, просто пошел на кафедру и взял направление к другому преподу. Это был последний росчерк в зачетке, сессия официально завершилась. Я чувствовал себя как выжатый лимон, будто пробежал без оглядки сто тысяч километров. Сил осталось только доползти до дома и раскинуть руки на диване. Я прекрасно осознавал, что еще один такой марафон не потяну, поэтому продолжал настраивать себя взяться за учебу. Другого ничего не оставалось, приближался момент истины - синица в руках или черт знает что черт знает где.