Ослепленная, я прикрыла глаза рукой. В голове мелькнуло: 'На мероприятия такого типа не приглашают представителей СМИ'. А потом, когда ко мне вернулась способность видеть, я поняла, что к чему. И проглотила готовые сорваться с языка слова возмущения.
Это был приглашенный фотограф, весь вечер и всю ночь вынужденный плавать в Самом Холодном Пруду без гидрокостюма, имейте в виду, и запечатлевать невиданные доселе красоты квартальной коматозной фауны (и флоры, если брать во внимание вон те салаты и, разумеется, цветочные композиции). Запечатлевать для частного архива, не для общественности. Что ж, в каком-то смысле мне было даже жаль его.
- Прошу прощения, - сказала я, но в моем голосе не было ни грамма того, что сопутствует словам извинения.
Фотограф чем-то напоминал выпавшего из гнезда птенца. Худенький паренек, вероятно, мой одногодка, может, младше на год-два, светловолосый, со светло-голубыми, как у лайки, глазами, тонким кривоватым носом. Черный костюм, за который он, судя по дешевым часам на правом запястье, отдал едва ли ни последние деньги. Однако даже выложенных монет было недостаточно: петлицы плохо обстрочены, кармашки топорщатся. Не таким уж хорошим был этот костюм, скажу я вам. В самый раз для сидящего на задворках госструктур бюрократа, не для фотографа закрытой вечеринки Кварталов. Назовите меня злобной стервой, но я действительно так считала. Чем руководствовался Артур, нанимая его?
Паренек опустил камеру, не улыбнулся. Даже не пытался казаться вежливым. Мне или показалось, или в его глазах действительно ворочались страх и плохо скрываемое раздражение?
Сегодня куда ни плюнь, обязательно попадешь в фотографа. Воистину, Артур мог найти кого-то более благовоспитанного.
Сбившиеся в стайку акулы, дожевывающие тигровые креветки под чесночным соусом, все в жемчугах и мехах, весело рассмеялись и попытались затащить меня в кадр. Я еле вырвалась из их цепких наманикюренным пальцев. Терпеть не могу фотографироваться.
Я взяла с подноса проходящего мимо официанта бокал с шампанским и одним глотком опустошила его наполовину; на бокале не осталось и следа помады. Благослови Господи стойкую косметику. Я неторопливо стала продвигаться вдоль стола, словно крадущийся в иссушенной солнцем траве вельда лев, примериваясь к броску. В моем желудке сегодня плескалось одно лишь кофе, да в обед я закинулась солеными крендельками.
- Улитки по-бургундски? Вот уж хрена с два! - пробормотала я, вспоминая нашу с ними первую встречу. Помню, как папа резко дал по тормозам, как кудахтала мама, как тявкал Цезарь, как Влад выволок меня из машины и держал мои волосы, пока я выблевывала ресторанный ужин. Улитки по-бургундски тогда устроили в моем желудке переворот. В буквальном смысле. И все эти годы наверняка хотели взять реванш. Дудки. Урок усвоен. - Что это? - спросила я у официанта, ткнув пальцем в блюдо.
- Рулеты из сливочных омлетов со шнитт-луком на хлебных талерах с красной икрой.
- Шнитт - чего-о? Ладно, проехали. А это?
- Канапе из моццареллы с лососем и сельдереем.
- Совсем уныло. А селедка с луком есть? Простая селедка с простым, не шнитт, что бы это, черт возьми, ни значило, луком?
Официант покачал головой.
Я нахмурилась, чувствуя себя Алисой, слушающей Черепаху Квази, пока та пела о черепашьем супе.
- К счастью для этого вот хрупкого лебедя, - доверительно сказала я официанту и ткнула пальцем в колоссальную ледовую скульптуру, - я очень хорошо умею справляться с унижением, - и отправила в рот канапе, запив его, как заправский забулдыга, остатками шампанского.
Официант не поощрил меня даже кивком.
- Почему ты ничего не сделала с волосами? А макияж! Он абсолютно ужасен! Чудовищен! Пресный, как вон те кальмары!
Не размениваясь на косяки, сосредоточенно выбирая очередную закуску, с набитым ртом я фыркнула:
- А, София, и я рада тебя видеть. Прихвати мне с подноса бокальчик шампанского, ладушки?
- Я оставила тебе номер телефона лучшего визажиста и парикмахера Порога. Проклятие! Я как знала, что твое 'да-да, конечно, обязательно позвоню' - пустые слова. Надо было связать тебя, накинуть мешок на голову и приволочь куда надо.
- Разрази меня гром, - прохрипела я как бывалый моряк, - еще чуть-чуть, и все было бы потеряно. Все съеденное мной было бы потеряно!
Ненавижу язык. Временами даже свой.
- Не будь злобной коровой, София.
На щеках черноволосой появился румянец, пальцы сжались в кулаки. Еще чуть-чуть, и вцепится в меня мертвой хваткой. Она становится милой, когда злится.
- Палисси!
- На случай, если ты, моя сладенькая, запамятовала: я работаю по пятнадцать часов в сутки. И, в отличие от Эдуарда, помощников у меня нет. Даже припадочных, - на этих словах я не на шутку развеселилась, представив бешено жестикулирующего и ругающегося на немецком Артура. Кстати, где это он? - Скажи спасибо и за то, что есть. Поверь, могло быть гораздо хуже.
София смотрела на меня. Поверила. Знала, о чем я говорю.
Под черепной коробкой гудело. Я невольно коснулась затылка... Сцена перестрелки в 'Сладком Зубе' до сих пор является мне в кошмарах. Но так получилось, что обстоятельства собственной смерти давно отодвинуты на задний план более насущными проблемами. Например, мидиями. Было бы из-за чего переживать, понимаете?
Влад с неизменным бокалом свадебным генералом праздно шатался вокруг да около. София предоставила меня самой себе и теперь восседала в кресле со стежкой-капитоне, закинув ногу на ногу. Я времени зря не теряла: занималась тем, чем и положено заниматься любому уважающему себя человеку возле ломящихся от дармовых яств столов. Стояла, жевала, смотрела на творящее безобразие и мечтала придавить подушку. Официант не успевал рапортовать, что есть что. К тому времени, когда на сцену вышел маленький мальчик в костюмчике мужичка, мы с ним уже образовали крепкий союз. Пацаненок взял микрофон и вышиб у всех слезу, елейным голоском спев поздравление. Эдуарда обнимали за плечи, хлопали по спине. Вокруг него крутились поистине стремные типы, чья манера держать себя и развязные жесты словно бы вопили: 'Криминал'. Ну и ну.
По воздуху поползли нехорошие вибрации: юркий пацаненок запустил зубки в бизе, музыканты отложили инструменты, свет ламп стал мягче, топкий, как глазурь, и Синатра запел 'Лунную Дорожку'.
Я лихорадочно соображала, как мне быть, заметив Эдуарда. Идущего ко мне. Ну конечно, медленный танец. Сколько длится песня? Минуты три? Может, юркнуть под стол?
Кто-то засмеялся мне на ухо. Едва не подавившись, я обернулась. Аккурат за мной возвышалась чудовищных габаритов ледовая скульптура. Я видела свое отражение в жемчужной поверхности: белое пятно с чуть перекошенным ртом, словно мне подкинули неплохую математическую задачку, с широко распахнутыми, как у загнанной лошади, глазами. Кто?.. Кто-то стоит за мной! Я осуществила второй меньше чем за три секунды резкий разворот, еще подумав, что от таких вот выкрутасов не долог час голове пойти кругом. И вновь: за мной - никого. Сердце забилось быстро и часто, грозясь взорваться, как осколочная граната.
Мне показалось, что я видела лицо. Нет, не так: я уверена, что видела лицо. Я слишком много повидала, чтобы списывать подобное на недостаточное освещение и на общую усталость.
Я приказала себе успокоиться. С трудом проглотила чертов сырный шарик и с горем пополам настроила себя на трехминутное унижение, когда передо мной возник незнакомый мужчина. Как черт из коробочки. Я не видела его лица, поскольку оно было подсвечено сзади льющимся со сцены светом.
- Позвольте пригласить вас на танец, - сказал незнакомец и положил руку мне на спину, совершенно не утруждая себя моим ответом.
Я посмотрела мимо него, на Эдуарда. Он остановился, не дойдя до меня каких-то шести метров.
Незнакомый подлец тем временем тащил меня в центр зала, к сцене, где, прильнув друг к другу, уже медленно покачивались парочки. Влад по-хозяйски оглаживал задок Софии; ее смольные волосы из-за освещения приобрели волшебный, сапфировый оттенок.
- Я не танцую, - сказала я и остановилась, но мужчина уверенно пер вперед, и мне ничего не оставалось, как зашагать дальше. Я чувствовала себя консервной банкой, присобаченной к машине новобрачных.
- Ни за что не поверю! Да если и так, от вас требуется самая малость, минимум усилий. Просто следите, чтобы я не наступал вам на ноги. Иначе вам придется подать на меня в суд за причиненный ущерб.
Я поняла, что это была шутка, пусть и неуклюжая. Поняла, что как минимум три минуты мне таки придется толочься под замораживающими взорами не танцующего контингента. Отлично.
Вздохнула:
- Что, прецеденты были?
- Прошу прощения?
Он посмотрел на меня так, как если бы я сморозила дикую глупость, и хохотнул. На редкость приятный выдался смешок. Не натянутый. Рада за него.
Я желчно улыбнулась в ответ. Умею я желчно улыбаться. Брат говорит, что у него от этой моей улыбки темнеет в глазах. В высшей степени похвала.
Мы остановились друг напротив друга. Благодаря каблукам я была почти одного роста с незнакомцем. Я вроде как положила левую руку ему на плечо, мою правую руку он настойчиво сжал в своей.
- Весь вечер не могу оторвать от вас глаз, - шепнул незнакомец мне в волосы.
Я была напряжена до предела и не стала развивать тему, кто что и от чего не может оторвать, поскольку заметила маринующий взгляд Влада. Прекратив оглаживать ладный задок Софии, Владислав ткнул пальцем в сторону незнакомого наглеца и свирепо поджал губы. Это означало: 'Что за финты, сестрица?' Сущий маньяк, черт подрал. Я закатила глаза. Перевод: 'А то я знаю!' Потом брат всенепременно плешь мне проест, какого черта я не с Эдуардом. И виной тому - один-единственный танец не с Эдуардом. Кстати, о виновнике торжества: он беседовал с занудного вида кренделями. Впечатление, словно он забыл о моем существовании; словно его ничуть не волновало, что буквально полминуты назад у него из-под носа увели девушку. 'Увели', впрочем, громко сказано.
- Вы видели, что меня хотел пригласить на танец виновник торжества. Видели и подло влезли.
Он неопределенно пожал плечами.
- И что это должно значить?
- Что именно?
- Ваше пожимание плечами.
- Просто пожал плечами. Размял.
Немигающий взгляд Влада тоже хотел кое-что кое-кому размять.
- И вы бы согласились?
Я почувствовала, как сужаются мои глаза.
- На что?
- Вы сказали, что не танцуете. Но согласились бы на танец с Эдуардом?
- В океане моей категоричности всегда найдется пара-тройка островков под названием Исключение Из Правил.
- Понятно.
Ненавижу это рубящее 'понятно'. У Гранина оно выходит особенно рубящим.
Я мрачно таращилась на незнакомца. Да и, по правде говоря, не таким уж он был незнакомцем. Да, мы никогда не встречались. Но я знала о нем. Слышала. Читала. Видела по ящику. Пожалуй, любая другая клуша на моем месте давно плюнула бы на приличия и повисла бы у него на шее. Но любая другая - не я. Никак нет, котики.
Лицо с обложки. С обложек. Сынуля богатенького папаши. Ровный средиземноморский загар, черные, как уголь, волосы, серо-голубые глаза. Хмельные белоснежные улыбки налево и направо, налево и направо. Вылитый Марлон Брандо из 'Трамвая 'Желание''.
- Вы посуровели, - заметил Левин.
- В душе я всегда улыбаюсь. Где-то глубоко-глубоко в душе.
Единственное, за что я была безмерно благодарна этому вопиюще наглому кутиле, так это за то, что его руке не двигалась ниже моей талии. Что это: пыль в глаза, чтобы усыпить мою бдительность, или джентльмен в нем? Я мысленно отмахнулась. Какая к черту разница? Я понимала одно: если бы Левин стал меня лапать, пришлось бы устроить неприглядную сцену. А я терпеть не могу неприглядные сцены, к тому же устроенные мной. Не хочу быть одной из тех скотин, которые наполнив баки алкоголем и наглостью, омрачают всем вечер грязной перебранкой и дракой. Разумеется, я держу себя в руках. Но прошипеть словцо-другое - за мной не убудет.
Итак, Тимофей Левин младший. Или 'Тимоша', как его называли в СМИ.
Все знали, что солнце всходит на Востоке. Все знали, что Тимоша Левин сорит деньгами в ночных казино столицы в окружении модельной внешности элитных девок, а потом садиться в частный самолет и летит на Французскую Ривьеру. И элитные шлюхи, цокая каблучками, несут его сумки из нежнейшей кожи ягненка, сверкая алой подошвой на ботильонах.
Яблоко от яблони. Его папаша, Тимофей Левин старший, предприниматель, миллионер. Тот еще кекс. Семидесятилетний ожесточенный хрен с глазами, сощуренными в две психопатические щелки. Жуткий тип. Он недавно женился на несовершеннолетней. А как на счет последнего скандала? Когда старикан набросился на бедного фотографа, который решил запечатлеть этого пожилого буйвола с его молодой женой. Старикан в тот момент плевать хотел на армию телохранителей, без которой он из дома не выходил. Костлявый кулак, весь в старческих пятнах, нашел цель и опрокинул фотографа, как кеглю. Выпустил пар. А потом наступил на камеру, как ни в чем не бывало оправил темно-синий пиджак и скрылся с молодой супругой под навесом пятизвездочной гостиницы. Кукольное личико его кошечки, пока ее дражайший супруг избивал глупого-глупого мальчишку, ни разу не дрогнуло. Снежная Королева шла, высокомерно вздернув подбородок, придерживая на груди серебристые меха. Открытые туфли на тончайшем каблучке, наверняка убойный шлейф духов. На лбу большими буквами написано 'высокомерная сука'.
Но Бог с ним, с Левиным старшим.
Вопрос в другом: что Тим Левин делает в Пороге? На закрытой вечеринке Эдуарда.
Зря вы до сих пор думаете, что мне способен заткнуть рот здравый смысл. Считайте, что здравый смысл я отправила в серные копи. Я не испытываю благоговения перед такими, как Левины. Я смотрела в дуло направленного на меня ружья, в глаза Человека-Цыпленка, Уна Бомбера, Чак-Чака. Стояла перед призрачным киллером. Все это - точки невозврата. Все это - воистину точки гребаного невозврата. А еще брат. Брат не раз уже вычитывал меня, чтобы я не играла в словесные шарады с каждым встречным-поперечным; что иногда мне следовало бы (на этих словах он всегда начинал вопить и словно бы еще больше раздавался в плечах) держать язык за зубами. Но куда там? Некоторые порывы сильнее нас. Будьте терпимее к больным людям.
- Мне кажется, вы думаете о чем-то неприятном.
Как бы я хотела, чтобы Левин дал мне повод! Повод наорать на него и свалить. Однако он был безупречно галантен, словно читал мои мысли.
- Ждете, что я пущу слюну и начну тискать вас за грудь?
Я не могла не посмотреть ему в глаза, ей-богу. Наши взгляды встретились. Я ошиблась: его глаза были, скорее, голубыми, чем серыми. Все зависит от освещения, решила я.
- Потрясающая проницательность.
- Знаю, это прозвучит избито, но я не такой.
- С чего вы взяли, что мне есть дело до того, какой вы? Давайте просто дотанцуем и разойдемся по разным углам, идет?
- Вы всегда такая?
- Какая - такая?
- Резкая.
- Туфли просто жмут.
Левин улыбнулся, и улыбка осветила его лицо, сделав его немного мальчишеским, немного наивным.
- Так разуйтесь.
- Что?
- Разуйтесь.
Дамы и господа, Его Величество Повод.
Из моих клыков потек концентрированный яд:
- Тимофей, вы говорите, что вы не такой. Ерунда собачья. Вы предлагаете мне разуться, что было бы верхом неуважения к собравшимся в 'Ананасах'.
Стихли финальные аккорды, и я сделала шаг назад, увеличивая между мной и Левиным младшим расстояние. Он не стал удерживать меня.
- Вам плевать на собравшихся, Маргарита.
Я даже не моргнула. Я знаю, кто он, он знает, кто я. Что с того?
- Вы так думаете, потому что вы сам такой.
- Нет, я так думаю, потому что полвечера пожираю вас глазами. И выглядите вы скучающей.
- Зато вы выглядите как тот, кто еле сдерживает себя, чтобы не начать лупить кулаками в грудь, как самый дерзкий, неотразимый, коварный альфа-самец. Прошу, господин Левин: позвольте мне вначале хотя бы отвернуться. Иначе съеденные мной сырные шарики будут немедленно депортированы на ваши славные туфли из крокодильей кожи.
Я зашагала прочь.
- Я заеду за вами завтра, и мы пообедаем, скажем, в 'Министерстве Будды', хорошо?