"Круглый день пацана Пашки" e-mail - mariya-leta@yandex.ru
dd>dd> ;
d> Гроза и радуга
Я уже почти дошел до дому, когда неожиданно упал на дорогу. Такое у меня было чувство, будто мне какой-то Невидимка подножку подставил, специально, чтобы я пролил молоко из бидончика. Ведь я упал на ровном месте!!!
Еще падая, я приготовился зареветь от горя и обиды. Но моя рука самостоятельно удержала бидончик в том положении, в котором я его нес. Ни капельки не пролилось!
Я сразу забыл, что собирался хныкать, а синяк на локте сам заживет, только пофукать как следует надо: " бо-бо!"
Вот похвастаюсь, что так ловко упал, не пролив молока! Папка и мамка скажут: " Молодец, зеленый огурец!"
От радости, меня обуявшей, весь мир расцвел синим-синим цветом, небо просияло нездешней красотой. Дорога с синим асфальтом выгнулась в горку, мечтая уйти в бездонное небо вместе со мной и солнечным тротуаром... Я повернул к нашему дому, который беззаботно синел на фоне темного елового леса.
" Прыг-скок, на мосток...", - а потом на крылечко и домой!
d> Открыл я дверь и, не останавливаясь, прошагал в квартиру. А полы чистые-чистые, свежепомытые!
Но тут из коридора выбегает мама-Мойдодыр, с тряпкой в руке, с молниями в глазах и кричит что есть сил: " В ГРЯЗНЫХ БОТИНКАХ!!!!". Как гром среди ясного неба...
У меня внутри все забарахлило и упало. Коленки ослабли, а глаза испугались и внутрь головы прижались... Где-то ТАМ, в нашем мире, небо остекленело, треснуло, и даже осколок один отвалился, упал и разбился..
-- Мам, ну что ты кричишь! - попробовал защищаться я. - Я же не нарочно!
Но маму в таких случаях не прошибешь. Она забрала бидончик с непролитым молоком, отправила меня на улицу и еще долго возмущалась моей бестолковостью.
Вот и похвастался. Вот и радость моя кубарем улетучилась - и не было ее вовсе. Зачем такая жизнь нужна? Зря я тогда в колодце не утопился. Не было бы меня сейчас - и ладно. Зато никто не кричит, взглядом не испепеляет. Я сидел на крылечке один-одинешенек, и слезы сами собой наворачивались. Они не капали - нет! А просто навернулись и дрожали в ресницах. Двор какой-то СУХОЙ, ИСПЕПЕЛЯЮЩИЙ, небо высоко забралось. Я вспомнил Робинзона Крузо, как ему ТАМ, на необитаемом острове, было грустно и одиноко.
Во двор с гордо поднятым гребешком зашел петух по кличке Паня. Он встрепенулся, увидев меня, а потом, видимо, передумал устрашать своего противника - СУХОГО, ИСПЕПЕЛЕННОГО Пашку. Петух посмотрел внимательно сначала одним глазом, потом другим, опустил яркий гребешок, пошкрябал лапкой по земле: мол, что я, не человек? Понимаю.. Грустно парню, а то не видно!
Пришел папка из дровяника, где он колол дрова. Спросил, купил ли я молоко. Я через силу пробубнил: "Купил".
-- А что ты вдруг загрустил? - поинтересовался он. - Что случилось?
Обида внутри меня вдруг вся собралась КОЛОКОЛОМ, я пыжился, чтобы не показать виду, какой я нюня, но не удержался, и со слезами, с болью в горле стал ВЫЗВАНИВАТЬ свое горе:
-- Пап, ну что она кричит?! Я не специально.., не нарочно.. А она...Я же не специально!
-- Кто она? - не понимал папка. - Что не специально? Ты погоди, не спеши, скажи ясным языком!
-- Да мама. Кричит, что я по чистым полам в грязных ботинках... А я не специально..
-- А-а, вот оно что! - дошло, наконец, до папки. - Ну ладно, не переживай! Жизнь-то не остановилась, верно? Вон у Пани спроси, он ска-а-жет!
---Кукка-реку-у! - галантно пропел Паня.
--Утирай слезы, прогоняй горькие мысли и улыбнись этой жизни, назло всякой скучной дребедени! - сказал папка и зашел в дом. Правда, перед этим снял ботинки и надел чистые тапочки.
Из дому раздавались голоса: " Что ж ты парня обижаешь? Посмотри, совсем раскуксился. Разве можно так кричать по пустякам?"
" Не пустякам. Нечего баловать, а то совсем чужой труд не ценят. Дом в бардак превращают".
Но меня уже не очень волновали эти слова. Внутри все разморозилось и здорово полегчало. Только горло еще побаливало и немножко, само по себе, как будто икая, вздыхало. С каждым вздохом мне лучше и лучше. И петух Паня какой-то родной стал, и мир вокруг улучшился... Правда, не как до этого, а чуть по-другому, кажется, что он машет мне приветливо рукой и становится ВИДИМЫМ.
Такое внутри состояние, словно грозу пережил, весь растерзанный, мокрый, но в небе РАДУГА!..
"Донкий Ход"
Мне иногда кажется, что я похоже с Умкой думаю. Даже голос его, шершавый и ласковый, внутри меня шевелится. Ничего не могу с этим поделать. Когда я надеваю зимой вторую голову, свою меховую шапку, то точно становлюсь похож на медвежонка, только бурого. А летом опять становлюсь белобрысым. А косолапый я круглый год. Никакая обувь не выдерживает и в стороны разъезжается. Поэтому, наверное, я в небе уже раз сто видел облака, похожие на льдины --- на большую льдину и маленькую, --- а на них сидят на задних лапах медведица-Мама и Умка, ее сынок. Они упираются о лед передними лапами, а мордами - куда-то далеко, за горизонт. Льдины - облака уносят их на далекий Синий Ледяной Север.
А я спрашиваю умкиным голосом: "Ты зачем уплываешь далеко - далеко?" Умка же просто машет мне своей косолапой, белой, в черных зернышках когтяшек, ладошкой... Потом я вижу, что когтяшки -- это стайка птичек, а облака - льдины растворились в круглой вышине. Как будто двери там растворились и быстро затворились. И вокруг снова как обычно...
Только ветер шуршит по земле...Такой ветер я называю Донкий Ход. Однажды я по телевизору услышал, как дяденьки что-то очень серьезно обсуждали, и все вспоминали словечко Донкий Ход. Загадочно звучит, да так, что мурашки ежатся. И грустно им, и необыкновенно светло, и мир огромен.
Я догадался, почему некоторые слова нас так привлекают. Да вот и потому, что мурашки ежатся.
Однажды я спросил у папки, что такое Донкий Ход. Он сказал: не что такое, а кто такой. Рыцарь такой смешной, но и геройский тоже, в Испании --- стране, в давние, но взаправдашние времена, совершал невероятные смешные подвиги. Было это пятьсот лет назад.
У этого Рыцаря Печального Образа был свой Умка - Санчо Панса, оруженосец. И вот, представьте, летит печальный и бесстрашный ветер-рыцарь Донкий Ход, задевает своим одеянием все на Земле: деревья гнутся, валуны ворочаются, и скалы гудят, вода пучинится и выходит из берегов, а маленькие камушки и веточки по земле перекатываются и пересыпаются: санча - панса, санса - панса, панча - санча... Мельницы машут крыльями, хотят за горизонт заглянуть... А в небе Солнце и облака, которым все видно, и все понятно... И так будет всегда, хоть пятьсот лет назад, хоть пятьсот лет вперед.
Дракончики
Мы с Шуркой стоим в углу. Я в одном углу печки, поближе к телевизору, а Шурка в другом, рядом с кухней. Стоим, размышляем о жизни, как запечные сверчки.
Для нас это дело привычное. Раздеремся, сами не знаем , из-за чего, и я, как младший, начинаю пищать сиреневой белугой, или, может , белужьей сиреной до тех пор, пока не прибежит разъяренным кто-нибудь из родителей: " Без разговоров - по углам!"
Мы уже знаем - надо немного постоять, успокоиться, уткнувшись зареванной мордочкой в руку, которой опираешься о стенку, и только уже потом ждать, когда остынет родительский гнев. После этого можно просить прощения.
Шурка сначала никак не может успокоиться, и громко возмущается: " Меня-то за что? Я его даже пальцем не тронул, а он уже пищит..."
У меня даже дыхание перехватывает от такой наглости: " Ага, Шурочкин, все-то ты врешь!"
Родители на наши слова не обращают внимания: " Нечего, оба виноваты!"
Мама, сурьезная, грохочет на кухне, сосредоточенно носится по притихшей квартирке. Изредка с папкой что-то по хозяйству обсудят, нас с Шуркой добрым словом помянут: мол, не черти, а дети.
На какой-то момент я успокоился, уставившись в телевизор. Там показывали индийский фильм про слона, которого звали Черная Гора. Этот слон дружил с маленьким индийским мальчиком, и защищал его от тигров и злых людей. Я тоже хотел бы с ним дружить....
В фильме показывали красивую индийскую природу, разных диких животных и птиц. И мне вдруг показалось: еще мгновение -- и это зверье выбежит с экрана к нам в комнату -- и тогда спасайся кто может!
Со своего угла меня позвал Шурка. Мы с ним договорились, что уже пора просить прощения.
Мы затянули заунывную песню, прям как февральские коты: " Ммамм, ма-а-а-а-ммм....Извини нас, пожалуйста! Мы так больше не бу-у-у-удем!.." Мама нисколько не реагирует. Мы продолжаем: " Ма-а-мм, выпусти нас, пожалуйста, мы больше так не будем!"
Мы так увлекаемся нашей "прощальной" песней, что даже забываем, о чем просим. Мы обнимаем печку и поем, наши тела сползают по щербатой, усеянной слегка подгоревшими от жара печки скорлупками белой масляной краски..Точно такая скорлупа, наверное, остается в гнезде драконихи, когда из ее яиц вылупляются маленькие огнедышащие дракончики..
Наконец мама не выдерживает нашего душещипательного концерта, и, строго сдвинув брови, выпускает своих птенчиков-ахлынщиков-охломонщиков на волю. Даже как-то не верится, что мы смогли уговорить маму, не верится и своей свободе.
Я походил по комнате, трижды круглый стол вокруг обошел, на диван тихонько присел. Он по-товарищески пружинил подо мной. Все, никаких дел с этим вредным Шуркой.
Но не успели мы как следует привыкнуть к свободе, как у нас началась война из-за кресла. Как будто места мало в этом огромном Мире....
Баня
Мы уже хорошо согрелись в парилке и папка попросил моего братишку Шурку принести запаренный веник. Если бы вы знали характер Шурки ( так зовут моего брата), то совсем не удивились бы, увидев, как он толкнул меня локтем, сказав при этом: " иди, не слышишь,что-ли?"
Вот так всегда -- я самый крайний... Нигде не спрятаться от очередей, даже в парилке. Сходил, принес. Веник, пока я его нес, дотрагивался до меня теплыми мокрыми листьями, --- будто маленький глупый теленок тычется влажными губами. Перед входом в парилку я потряс веник, как папка учил, и вошел во владения огнедышащей печки.
Я вошел, а Шурка вышел. Он придумал какую-то отговорку, мол, ссадины после футбола сильно жжет от горячего пара, и убежал. Эх, придется мне одному отдуваться. Папка сразу сказал: "Сюда иди, на верхотуру".
Я зажмурился и пошагал: раз ступенька, два ступенька, три..,четыре..,пять -- площадка. Мужики, те, которые самые рьяные, одобрительно посмотрели на меня: "Молодец, вот так и так, ядрена тетя, богатырь растет и наша защита в будущем!" Я весь скрючился от свирепого пара, весь скукожился, но был горд собою, и не собирался просто так сдаваться. Только твердил про себя всякие числа и заклинания -- так оно легче терпеть.
Папка тихонько пошлепал веником по всему телу. Тельные мурашки при этом отчаянно подпрыгивали дельфиньими стайками, и обратно заныривали, в глубину. После батяня задал такого жару --- у меня все мысли из головы убежали. Одна только осталась: "Пап, ну все, хватит.." А он: "Еще немножечко, и все!"
И нисколько не все, а еще больней и жгучей.. Взрослым так хорошо,--- у них кожа, как у носорогов, нечувствительная. Папка, вон, может запросто достать пальцами из печки уголек, прикурить, и обратно забросить. Я так не могу..
Наконец, папка отпустил меня. В мгновение ока я оказался в прохладной раздевалке. Тело покраснело и дымилось, как артиллерийский снаряд. Тело удивленно разглядывало само себя. Потом оно также удивленно смотрело по сторонам, наслаждаясь простоте радости. Мысли, оставленные в парилке, начали по одной возвращаться. Они, слабаки, были слегка ошпаренные и ошарашенные.
Прибежал Шурка. Он уже ополоснулся под душем и был холодный, словно озерная рыба. Чтобы поиграться, придумал дотрагиваться до меня ледяными пальцами. Я взбрыкивал и отодвигался, я весь сжимался от щекотки. "Ладно! --- кричу, --- отстань, а то папке пожалуюсь!" Хотя, конечно, смешно.
Потом мы пили вкусный малиновый компот: холодный, и пробирающий свежестью насквозь. Будто елочные иголки изнутри прорастают.. Тело, наверное, взволнованно мечтало, чтобы так хорошо было всегда.
И я с ним очень даже согласен!
" " " " "
Уже после того я сидел в мыльном отделении у тазика и крутил в нем воду мочалкой. Вода разгоняется по кругу,--- и несется себе. Я в этот момент опускаю руку в центр тазика,--- а там воды нет!
Ай да чудеса в тазике!
Шумно, тепло, много, очень много воды и звуков. На потолке горит желтый электрический свет, а внизу столпотворение загорелых спин в белых мыльных хлопьях.
Спокойные сосредоточенные лица мужиков светятся драгоценными детскими глазами.
Ведь всем хорошо!
В голове у меня какая-то мысль закопошилась. Такое ощущение, будто она продирается сквозь колючие кусты. Ага, вот она и продралась! Здоровская, правда! Сейчас скажу, какая.
А вот такая: " Чтобы попасть в другой мир, надо сначала отворить дверь!"
Верно, если вспомнить, что для того, чтобы оказаться в парилке, нужно сперва открыть тяжелую дверь, а потом ее побыстрее захлопнуть,--- чтобы жар не выпускать.
Парилка --- это совсем другой мир: темный, сухой и горячий, не то что теплая, очень влажная и светлая мыльня, и тем более не то что озаренная светом прохладная раздевалка.
В парилке долго не проживешь, - чуть-чуть только, тогда хорошо..Без парилки и
баня не баня, а так, лампа без джинна..
Только вот непонятно, куда вода девается, если ее в тазике раскрутить? Неужто в
другой мир проваливается?..А потом опять вываливается..Надо будет об этом папку поспрашивать.
Папка тем временем драил мою спинку жесткой мочалкой и обливал ее горячей
водой. Он, наверное, обрадовался, что его сынок богатырем растет, вот и старается..Я и
пикнуть не успеваю.
Ресницы у меня такие длинные, вечно в глаза залезают - от воды прячутся. Долго после этого приходится хлопать веками, пока они обратно не вернутся.
Раньше, когда я был совсем маленьким, то мылся вместе с мамой. Я мало что помню, вот только то, как мама губами доставала мои ресницы. Папка так не может, - да и было бы смешно.
Ничего, я делаю глаза Страшилы, ресницы пугаются, и сами выскакивают!
" " " "
Тысячу лет бился с колготками, пока натянул их на свои влажные ноги. Вот бы узнать, кто придумал колготки! Да еще был бы при мне Меч-сто-голов-с-плеч, - эх, я бы!..
--- Эх, тюня-матюня! --- сокрушался надо мной папка. --- Ну ты и тихоход!
армию как пойдешь? Там таких не берут.
--- Разве я виноват, --- защищался я, - что они не налезают? Сколько их можно носить, эти колготки? Уже никто из наших пацанов их не таскает, один я такой. Что я, девочка?
--- А ты не смотри на других! - упорствовал папка. Ему то что?
--- Ага, не смотри.. --- я представил на минутку, что было бы, если бы никто ни на кого не смотрел. О да, все ходят, отворачиваются, то на земле что-то ищут, то в небе, или кончик носа изучают. Я не умею, пап, не смотреть. Мы даже во сне и то сновидения смотрим!
--- Балаболка ты, больше никто. --- сдался папка. --- Ну что, готов? Возьми деньги, купишь лимонаду.
Я вышел в зал, где люди обычно сидят в очереди. Но людей в зале уже почему-то не было. Со мною так всегда: в очереди стоишь-стоишь, а как помоешься, так никого уже и нет!
Братишка мой тоже улетучился -- он ведь неуловимый, ловкий, шустрый, и в очередях не сидит. Он ведь на велосипеде и в красном шлеме, который выпросил у папки.
Я купил в буфете бутылку лимонада, взял стакан и пошел к папке. Он уже зачесывал свой длинный чуб на затылок и придирчиво разглядывал свое отражение в большом, исколупанном по бокам зеркале. Через закрашенные зеленой краской окна клубился мягкий солнечный свет..Народу стало меньше, и тишина стала похожа на тишину..
В зеленой лимонадной бутылке роились изумрудные пузырьки. Потом, когда мы пили лимонад, эти пузырьки щелкали в наши с папкой карельские носы..
Мы с папкой сидели в креслах, пили лимонад и ждали маму Она очень долго моется, --- дольше всех. Пока все и всем косточки перемоет..
А мы с папкой все так и сидели, и смотрели на выходящих из бани. Да-а, летом люди после баньки становятся чистыми и румяными, словно молоденькие подосиновики
ранним утречком. Так и хочется их в лукошко положить.
Наконец мы дождались маму, поздравили ее с легким паром, и все вместе поехали на мотоцикле домой. С ветерком!
Смешная Королева
- Ладно, Пашка, пойдем мультики глядеть! - сказал мне братишка, и мы пошли к телевизору.
К нам присоединился папка, и мы втроем сидели перед телевизором, а иногда к нам прибегала мама с кухни, с полотенцем на плече, щипала меня или Шурку за бок и приговаривала: "Ыть!". Мы отбивались как могли.
Среди нескольких мультиков, которые сегодня показали, было два самых моих любимых: про Умку, и "Три банана".
В мультфильме "Три банана" мне почему-то особенно нравится злая волшебница, с огромными горящими глазами, с длинными черными волосами, распущенными на ветру странствий, странствий прекрасных летучих коней, запряженных в ее колесницу... Вот смотрю я на нее, и хочется мне, чтобы эта волшебница меня украла, и увезла бы на свои холодные планеты... Складывал бы я у нее там волшебные камушки, как мальчик Кай складывал льдинки во владениях Снежной Королевы... Смотрел бы я на звезды, и думал бы о том, когда же взойдет большое Солнце, которое растопит мое заледеневшее тело...
От таких мыслей у меня внутри все сжимается, потому что странствия делают Мир слишком огромным. А такой Мир не разберешь какой: то ли Страшный, то ли Притягательный.
В сказках меня больше всего пугают разные злые тетеньки - ведьмы, колдуньи и богини. Но чем больше они меня пугают, тем сильнее меня притягивает к ним... А всякие там драконы, циклопы, Кащеи Бессмертные и боги нисколько не страшные, и даже немножко смешные.
Поэтому было бы здорово превратить Снежную Королеву в Смешную Королеву. Тогда она подружилась бы со всеми веселыми снеговиками, которых строят дети во всех странах, и на всех планетах, где бывает зима. Она брала бы штурмом крепости, играла бы с нами в снежки и всякое такое... Она была бы королевой Снежного Карнавала: с ледяными дворцами, волшебными оленями, мудрыми лопарями, северным сиянием и самым вкусным в мире мороженым!
Ну, и, конечно же - с веселыми, шебутными и неукротимыми ребятишками!!!
* **
Пришло время ложиться спать. Мама постелила свежее постельное белье, прохладное, в колодезной водице стиранное, в речной выполосканное. Мы с Шуркой забрались на высокую пружинистую кровать, немного попрыгали до потолка, а потом пришел папка, и сказал, что расскажет нам на ночь байку про красивое озеро, на которое мы скоро поедем на рыбалку.
Мы потихоньку засыпали, проникнутые осенним настроением... Ведь у осени грустные на этот мир глаза...
Рикитикитальская осень
Мир-скиталец пришел в карельские леса и нечаянно задумался. Мысли его высокие потекли сизыми туманами да седыми облаками по бледному челу небес. И Солнце - желтый глаз - освещало их печальные силуэты, отраженные в зеркальной глади озера Рикитикитальского. Непонятно хорошо Миру становилось. Всюду летали радужные паутинки его настроения, а вода, черная и мягкая, осторожно плескалась о древние, испещренные именами веков, камни.
Имена этих веков красивые и звучные, словно вместе с Землею рожденные: Юр и Триас, Девон и Кембрий, Силур и Мезозой...
Припомнилось Миру - пришельцу, как он нарекал Века именами и как он сеял в карельских озерах рыбу. О-о, это было в Рыбозое, и это было недавно. Да - а, это было так давно... Непонятно печально Миру становилось. И от этой печали камни, водою точимые, становились еще круглее, а вода - еще мягче и сумрачней... А рыба ходила среди воды и камней, не догадываясь о вселенской печали. Рыба думала: "Фу, какой это глупый и смешной Мир! Он словно большой старый бездомный пёс.
А люди думали по-другому. Они говорили: "Да, Мир похож на бездомного бродягу, но он, несомненно, обладает большой и нежной душой!" Мир - бродяга хмурился и увещевал самого себя: "От самого себя не убежишь, не убежишь, не убежишь..."
Ветер вторил Ему в рикитикитальских лесах. Он шумел, свистел, он налетал на деревья, он срывал листья с печальных берез и трепещущих осин. А потом он подхватывал ворох сухих листьев в охапку и кидал их в седую голову Мира -- страдальца... Зеленые хвойные глаза Мира, с грустью глядящие на золотой, багряный мир, провожали этот мимолетный наряд леса в его последний путь... Лето уходило, а рыбы выглядывали из воды и думали: "Скоро зима".
Леса потихоньку темнели, словно вынутые из травы светлячки. Озеро озоровало, а над ним проплывали, спокойно и лениво, облака, скомканные из лебяжьего пуха. Облака курлыкали, гоготали и крякали, пропуская через себя птичьи стаи. Облакам нет дела до нас, ведь мы не знаем имени Мира - скитальца, нам неясен его дух, и мы не можем уплыть вместе с облаками далеко - далеко, в другие бродячие миры.
Мы остаемся... А для чего? А для того, чтобы: рыбы, не ведающие печали, плавали бы по дну, нагуливая жирок; люди, ведающие толк в рыбе, ловили бы ее и варили бы из нее вкусную, жирную уху, снимающую с души вселенскую печаль и вселяющую в нее радость ожидания других, еще более прекрасных бродячих миров. Ну, а мы с вами, охломоны, пили бы крепкий чай с медом и малиновым вареньем, а потом спали бы кто на теплой печке, а кто и на мягкой кроватке и видели бы радужные зимние сны... С приключениями!
Ну, а Мир, выслушав эти слова, сказал бы: "Хорошая, настоящая жизнь - и такое в этом мире бывает!" - и остался бы в нашем мире еще на немножко, завернувшись в белое одеяло снегов.
Пашкины сны
nbsp;
Где-то я этот замок видел.. Его чёрная громадина была озарена красным, будто кирпичным светом. Я бежал и прыгал по заваленному мусором полю, очень быстро приближаясь к стенам замка.
Вдруг передо мной вырос мрачный частокол. Я ожидал увидеть на его остриях страшные черепа, но там извивались, словно силясь спрыгнуть с кольев, живые огромные фиолетовые глаза: без ресниц, без век, без бровей! Все они поэтому смотрели на меня не мигая. Бр-р-р!..
За моей спиной проигогокал табун лошадей. Я обернулся и увидел, что это был табун вороных коней, также, как и замок, озаренных красно-кирпичным светом. Я свистнул что есть мочи.
Тень рванулась ко мне из табуна, и встал передо мной, как лист перед травой, прекрасный могучий конь. Черный-пречерный, копытом топочет, ушами лопочет и гривой потрясает. Грива золотая, хвост серебряный, во лбу звезда малиновая рдеет. Из глотки храп могучий раздается, из ноздрей дым валит . Самыми удивительными были его глаза -- изумрудно-зеленые, драконьи.
Умным взглядом конь меня вопрошает:" Ты зачем, добрый молодец, меня позвал?Мир узнать желаешь, али от скуки лытаешь?"
Я и слова сказать не умею, только на мрачный частокол, обернувшись, показал.
Конь грозно встряхнул головой, да так, что я до чертиков перепугался. Вид у коня был дикий и необузданный. Но я тут же успокоился, соображая: " Ведь так и должно быть, ничего страшного.."
Вдруг какая-то неведомая сила подняла меня вверх, и усадила на волшебного скакуна. Третий раз обернувшись, я увидел, что неведомой силой был совершенно седой
старец в лаптях. Он мне сказал: " Вспомни слова заветные !",
Я ничего не понял, но неожиданно сказал: " Ты и я одной крови!"
Дед исчез, а конь заржал и вмиг перемахнул через страшный частокол. Замок по-прежнему чернел вдалеке, и конь семимильными скачками донес меня до железных ворот. Направо и налево уходила каменная стена огромной высоты.
ВЫШЕ НЕБА, И ЕЩЕ ВЫШЕ..
Конь говорит мне человеческим голосом: " Назови волшебное слово."
Я пык-мык, ничего не знаю, ничего не понимаю, а слово само, не спрашиваясь, выпрыгнуло из сердца.
Дверь в воротах взяла, и отворилась.
Я еще подумал: " Вот я и попал в другой мир!"
Когда мы въехали вовнутрь, дверь в воротах за нами затворилась.
Долго мой конь скакал по дворам, по лестницам и коридорам, а живых людей все нет и нет..
-- Эге-гей! Есть тут кто-нибудь живой?
Мелькает что-то в дверях, да на поворотах, но никто не откликается. В одном огромном зале с пылающим камином посредине правой стороны, конь вдруг остановился: " Что-то я устал, дай-ка передохну."
Я кое-как слез со вставшего на колени коня, и осмотрелся. В единственном окне, расположенном прямо напротив входа в зал, светились звезды, необычные, ярко-малиновые, а бледный Месяц будто прилип к стеклу, холодный и зловещий. Что это он там высматривает?
Но мне нисколько не страшно -- ведь рядом со мною верный конь, и огонь, -- совсем как живой, в камине. Их должна бояться нечистая сила.
Я стал рассматривать зал. На левой стороне висели украшения и разное холодное оружие: мечи и кинжалы, сабли и палаши. Там были разные щиты и шлемы,и , что самое жуткое, маски, похожие на живых людей. Пламя камина освещало их красновато-кирпичным светом, и, казалось, что на этих оживших масках играли зловещие улыбки и ухмылки.
Посредине этой стены, прямо напротив камина, находилось большое зеркало, но я старался в него не смотреть, -- вот погляжу туда, и обернусь каким-нибудь чудовищем?! Сбоку мне было видно, как в этом зеркале отражались Месяц и звезды, и было страшно от того отражения.
Конь и огонь, как два побратима, рядом фырчали и мотали буйными головами. Добродушно смотрели на меня, будто чего ожидая.
И тут я увидел маленькую, с мой рост, дверку в стене, совсем рядом с камином. Я подумал еще:" Вот оно, что я ищу!"
Я подошел к дверце, положил ладошку на медную ручку, а в голове у меня мелькнула мысль:" А вдруг сейчас оттуда вырвется зубастая пасть, с диким воем, и вцепится в меня ужасными клыками?..И еще она будет слюни пускать..Бр-р.."
Мое сердчишко заколотилось,но уверяло меня, что не должно быть страшно. Так страшно не бывает..
Я наконец открыл дверку, а там..
Что-то ткнулось сзади в плечо, и я весь передернулся от ужаса. Трепещу, как комар в ночи, а обернуться не могу.
Конь фыркнул мне прямо в ухо. Вот кто меня испугал! Это он пришел взглянуть что же я там нашел. Мордой он случайно и задел! Я-то перепугался!
За дверью была маленькая комнатка, совершенно темная. Краешком глаза я заметил, как в окне быстро скользнул Месяц, будто за мной наблюдая.
У меня от этого мурашки по всему телу расползлись. " Ему-то что от меня надо?" -- вопрошал я самого себя, и вглядывался в темную комнату, что открылась прямо передо мной.
Совсем ничего не видно..
Конь просунул голову в эту комнатушку, и -- о чудо! -- от его золотой гривы полился мягкий золотистый свет.
На стеклянной плите посреди комнаты лежал Меч-кладенец, и сиял Тысячью Карнавальных Огней.
Вдруг все исчезло -- и замок, и зал, и окно со зловещим Месяцем.
Я снова сидел на коне, со сверкающим мечом в руке, а вокруг меня одна пустыня. НИ ВЕТРА,НИ СОЛНЦА, НИ ЗВЕЗД , НИ ТУЧ. Только рыжий песок, да огненные скалы-кручи.
Но вот я увидел, как вдалеке, невообразимо громыхая, неслись на запад чудовищные кони, тоже рыжие, как песок, высотой с пятиэтажный кирпичный дом.
Вот думаю, куда меня занесло!
Мы с конем не знали, что делать, и ждали ЗНАКА. Внезапно рядом с нами расколол землю неизвестный дровосек, вернее, ЗЕМЛЕСЕК.
Трещина разверзлась от края и до края..
Мы подскакали к пропасти и заглянули вниз. Я там увидел одну вещь, и подумал еще: " Вот это клад! Хватит на ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ НАЗАД, И ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЛЕТ ВПЕРЕД!"
Но не успел я обрадоваться находке, как гигантские кони повернули к нам, и помчались прямо на нас, топоча неимоверными ножищами, скрежеща зубищами, словно жерновами. Они не ржали, а страшно, оглушительно храпели. Земля сотрясалась от их топота, и била нам с коником по ногам. Я от непреодолимого ужаса брякнулся с коня и ... проснулся.
" " " " "
В соседней комнате оглушительно храпел батька, на кровати брыкался и пинался ногами Шурка, а я лежал на полу. Но вот, почти одновременно, я забрался на кровать, замолк батька -храпун, и успокоился Шурка-брыкун.
Меня окутала темная, ночная тишина, составленная из звездного балабольства, шума далеких городов и рокотанья ветра, заплутавшего в елях.
Тикают часы, светит МЕСЯЦ мне в окно..
Постой-ка!nbsp; Какие часы?
Я перегнулся через спинку кровати -- посмотреть на маленький журнальный столик, стоявший возле окна, и освещенный лунным светом. Нет там никаких часов! Где же тиет?
Тут я уловил nbsp;наконец, откуда я слышу ХОДИКИ. Да это же Шурка тикает! Я наклонился к груди братишки, и прислушался: ТУК-ТУК,ТАК-ТАК, ТИК-ТАК! Вот ведь!
Шурка открыл глаза и спросил:
-- Ты чего?
-- Да слушаю, как ты тикаешь..
-- Вот еще, спи давай.. -- и он тут же заснул. Заодно и брыкаться снова принялся. Наверное, за день перезавелся, вот и тикает-брыкается
Я закинул руки за голову, скрестил свои ноги, и начал мечтать -- о том, что видел, о том, что слышал, об этом, и о других мирах.
... Нашел я коня вороного, клад обнаружил несказанный, добыл себе меч-кладенец, сияющий Тысячью Карнавальных Огней..Жалко только, что во сне. А во сне почему-то не считается..
Такие сны редко бывают, они как настоящие сказки, и не надо даже ничего сочинять. Все происходит само собой, надо только знать заветные словечки.
Да-а, лошадок этих крохотными не назовешь.. И малипусенькими.. И сноготусенькими..
Коники-крохотульки.. Ножища -- что водонапорные башни; копытища -- скалы в пыль растирают; в глазищах -- бешенство бурных морей..
... Еще я думаю о том, что наши мысли по ночам разлетаются по всем огромным и маленьким мирам. Одни мысли несутся к нашим людям, в их сны; вторые возвращаются к любимым играм и занятиям; третьи надувают паруса корабликам мечты; четвертые взбираются на самые высокие вершины, или забираются в жерла вулканов, чтобы оставить там свой след. Пятые набираются премудростей на базарах, лясах-балясах, беседах с мудрецами; шестые подрисовывают Солнышку усы, а Луне -- рожки; седьмые полоскаются в межзвездных глубинах...
И вот я чувствую, как они сейчас по одной возвращаются, рассказывая чудеса, пробирая свежестью звездных рек и тропических ураганов, наполняя гулом океанов и космических кораблей, одаривая запахом молодильных яблок и цветущих папоротников, пугая масками древних колдунов и фараонов, и успокаивая картинами прекрасных далеких сказочных миров..
Самой последней прилетела мысль из джунглей. Она трещала, клацала, ухала: будто тысячи насекомых и животных одновременно говорят. Я понял и представил: черная прозрачная река утекает за поворот. Все берега сплошные джунгли и лианы, протянутые даже через реку. Солнце палит нещадно, зато темно-синее небо задумчиво, и уськает толстеньких зайцев в белых шубках в самой-самой вышине. Зайцы-облака прижимают пушистые ушки и катются, катются, катются...
Я ощущаю себя в реке по переносицу. Нижние половинки глаз видят, что под водою делается, верхние -- что над водою. Наверное, я крокодил, и такое ощущение, что река вливается в меня, как ложка рыбьего жира. Чуть не поперхнулся..В глазах появились маслянистые кружочки.
Потом мы поплыли -- я в реке, река во мне. Вот он и поворот.
Рыбы внутри меня кормятся и шевелят хвостами. То ли мое брюхо, то ли речной песок с камушками шуршат по дну. Там, где должны быть мои плечи,становится щекотно от острых сучков упавших в реку деревьев.
Сердчишко екает, создавая водовороты. По голубой младенческой повехности-коже реки бегут мурашки, играющие Тысячью Карнавальных Огней. Рябь это, и она сверкает радугой-рябугой дождинок.
Да где же поворот?
Вот обезьянка разбаловалась на протянутых над рекой лианах. Она корчила мне рожи, но не удержалась в небесях, и плюхнулась в реку. А река во мне, а я в реке. Барахтается обезьянка на мне, верещит. Ам! -- и нету обезьянки. Теперь она в крокодиле, а крокодил во мне, а я в реке, и мы все куда-то плывем, а поворота все нет и нет...
Да погоди же, речка, не утекай!.
Воскресенье
Проснулся я необычайно бодрым. Счастье переполняло все мое существо, да так, что я не очень-то ему верил. Вдруг обманет?
А все-таки воскресенье!..
Вместо исчезнувшего Шурки рядом на подушке барахтался полосатый и пучеглазый солнечный заяц. Туча зайцев поменьше шевелили ушами на задней стороне печки, которая в нашей комнате вместо стенки.
Я перевернулся на живот и посмотрел сквозь спинку кровати в окно. В открытой форточке сидел синий, как глыба льда, прозрачный морской кот. Он легонько дул на меня, шевеля при этом зеленые занавески с желтыми подсолнухами.
Паня, почти городской петух, орал на улице деревенские песни.
Так лежал бы и лежал!
Но тело само спрыгнуло на мягкий половик. Оно беззаботно одевалось, пока я наслаждался безмятежностью этого мира.. Потом я проследовал на кухню.
Мама порхает по кухне, одетая в легкое, желтое с цветочками, платье.
Мама-полянка.
Я стою в ласковых лучах солнца, и беззаботно почесываю затылок. Хочется тоже вспорхнуть, или хотя-бы пробежаться по утренней росе босиком. Ладно, поплескаюсь свежей, как всегда, колодезной водой из умывальника.
Мама печет блины. Мы с ней даже не разговариваем, а стрекочем как кузнечики, или же жужжим, как пчелки.
Заходит с гудением папка-шмель. Кажется, у него не волосы на голове, а копны душистого сена.
-- Мать! -- гудит папка, -- Ты сегодня прям как девочка!
У мамы глаза расцветают васильками, самыми синими из все цветов в этом мире. Папка кружит маму по кухне и поет:
" Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.."
Мама смеется, отбивается от разошедшегося папки. А петух Паня за окном поет звонким голосом, какие-то струнки внутри задевает. От этих струнок звуки внутри рассыпаются золотыми монетками..
Братишка Шурка, Карлсон без пропеллера, влетает через дверь. Я машинально ищу у него на груди кнопку, -- чтобы выключить.
Пока мама с папой накрывают на стол, я сообщаю братишке, что он тикал ночью.
-- А-а, ерунда! -- машет он рукой, -- Вот у тебя были глаза-а..Будто реки из ночи текут.. Я посмотрел, удивился, и заснул. Самое главное -- быстрота и находчивость!
Он уже уплетал блин, стянутый со сковородки на печке.
-- Да! Еще реки были зеленые, как светлячки. Чудеса, да и только! -- он помыл руки, и вытер их китайским зеленым махровым полотенцем. Он дал мне щелбана, и сказал:
-- А может, мне это приснилось...
-- А что тебе снилось?
-- Да разное.. В основном партизанил все. В конце мне один старый важный генерал увешал всю всю грудь орденами и медалями! -- Шурка выпятил грудь для подтверждения, и засмеялся. Заразительный у него смех, такой, что я не смог удержаться, и тоже захмыкал.
-- А перед тем, как ты меня разбудил , -- Шурка дал мне еще одного щелбана, -- мне снилось, что я лечу на " кукурузнике ", -- высматриваю вражеские позиции. Вдруг -- ахтунг, ахтунг, в небе Шурочкин! Тра-та-та! В общем, меня подбили..Я и плюхнулся в автобазовскую ламбушку. Он и сейчас там лежит..
-- Кто лежит? -- не понял я.
-- Да кукурузник, кто ж еще? Не веришь, у папки спроси.
-- Папа, а чего Шурка врет, что в автобазовской ламбушке " кукурурузник " лежит?
-- Почему же врет? Утонул во время войны, было дело..
-- Я тебе говорил, -- съехидничал братишка, -- а ты не верил..
-- Ну и что, ведь не ты же в нем был, а другой, настоящий летчик! -- выпалил я.
-- Я и не говорю, что я настоящий летчик. Мне просто приснилось.. -- туманно заключил наш спор Шурка.
Но я решил хорошенько его поддеть.
-- То-то я удивился, что ты во сне все брыкался, а потом -- бац -- и перестал! -- оказывается, в ламбушку упал.. -- говорил я, и кивал головою так, будто только сейчас мне все стало ясно и понятно.
Шурка отвесил мне третьего щелбана, а мне и не больно!
Я только тихонько вздохнул, и внутри меня шевельнулось что-то доброе..День сегодня хороший, -- на зависть всем прохожим...
* **
Терра Инкогнита.. Так папка называл неведомые земли, непонятные дали, неизвестные миры. Кто может заранее сказать, что мир всегда таков, какой мы его видим каждый день?
Никто.
Уснул дома в кровати, а проснулся на берегу океана..
А как хорошо сидеть на освещенном Солнышком деревянном крылечке! Подставлять его ласковым лучам щечки, ладошки и макушку. Рассматривать в ином свете босые ступни и ноги, сплошь покрытые ссадинами и царапинами!
Ненадолго возникает такое чувство, будто я на капитанском мостике, а сам корабль -- это наш дом, развернувший тугие синие паруса. Я глянул на Солнце сквозь прищуренные веки, и залюбовался радужными солнечными шариками, которые безмятежно забарахтались в моих ресницах. Сейчас, вот-вот, наш дом взмахнет половинками крыши -- и полетим в неизведанные края!.. А я буду впередсмотрящим -- высматривать с капитанского крылечка Терру Инкогниту.
Нет, этот день определенно не от мира сего.. Видно, бывают такие дни, которые дарятся нам просто так. Все в такой день получается здорово и хорошо, и настроение необыкновенное, такое, что тоже хочется все делать хорошо и необыкновенно.. Видно, кто-то хочет сказать нам, чтоб мы ему доверяли, что все в конце-концов будет хорошо.. Как говорит мой папка: " Все, что ни делается, все к лучшему!". Эх, поживем, увидим!
Я посмотрел вокруг. Здоровенные елки, что вокруг нашего двора, -- ай да красавицы! -- ночью, похоже, скинули свои старые рабочие тужурки, все пропыленные и позеленевшие, и принарядились в новенькие нарядные изумрудные мундиры. Мохнатые их ветви ловили солнечные лучи, которые прямо купались в прохладных рукавах. Из-под рукавов выглядывали совсем светлые желтые пальчики-свечечки. Елки выставили их на утру, смотрят -- не насмотрятся, любуются -- не налюбуются! Думают, поди, про себя: " И кто такой их сотворил?".
У меня внутри такое ощущение, будто елки ночью на своем совете поговорили, и решили больше меня не пугать, а доверять. И сейчас протягивают ко мне свои ладошки, приглашают поиграть.
Ай да ладушки!
Я прошелся по двору. Глянул в небо -- оно синее-синее, а на вкус -- сиреневое!..
Елки передо мной стояли, словно гренадеры на параде. Я на минутку представил себя маршалом али фельдмаршалом -- не знаю, кто главнее.. Ать-два, шагом-м-м -- арш! Пли! Тудыть его налево!..
Елки салютовали и отдавали мне честь.
Здорово быть начальником парада!
А еще лучше то, что елки теперь не будут меня пугать, а станем мы дружить!
" " "
Мама приготовила мне новенькую рубашку, дала чистые штаны и велела одеваться.
Мы с папкой идем покупать на вокзал билеты в Белоруссию, к бабушке с дедушкой!!!
До чего счастливый день!
Мурашки собрались на макушке, и под корнями волос устроили кавардак. Будут теперь целый час карнавалить и веселиться!
А внутри у меня залетали синие-белые птицы.. Ведь просторно там, и хорошо, и сердчишко распахнуло свои двери!..
Я вдруг представил себе, что вдруг оказался в древней-древней Греции, в незапамятные времена... И вот мама, та, другая -- греческая, достала с каменной полки белоснежный хитончик, и отправила нас с папой на корабль, купить билеты к бабушке с дедушкой в древний-древний Египет.. А капитаном нашего корабля оказался хитроумный Одиссей!.. Эх, вот было бы здоровски!
Наконец мы с папкой пошагали в город. Навстречу нам выплывал сегодня почему-то незнакомый мне город. Он совсем изменился, стал каким-то другим, -- сказочным, что-ли.. Я будто вышагивал сразу в двух разных местах -- у себя в маленьком карельском городишке, и где-то в древней Греции, может быть, даже в Афинах. Вот горушка, а на ней одиноко стоит синий двухэтажный дом, и он сегодня такой красивый и загадочный! А мне представляется древнегреческий храм Пантеон, совершенно белоснежный, и намного еще более загадочный!
Направо и налево вырастали могучие елки, а среди них прятались маленькие деревянные домики. Елки становились по стойке "Смирно!", как только мы равнялись с ними. " Елки зеленые!" -- думал я, -- " Сколько у меня войска! Численность огромная!.."
" -- Сказки венского леса я услышал в кино --
-- Это было недавно, это было давно..."
Напевал папка, как на детском утреннике в детском саду. А я удивлялся, представляя, как это может недавно-давно? Наверное, также, как сейчас я чувствую себя и на небе, и на земле, и в нашем городишке, и в древнем городе, и билеты мы идем покупать то ли на поезд, то ли на корабль..
Мы болтали с папкой обо всем понемножку, и ни о чем, тоже всласть.
Редкие прохожие кивали головой папке, и говорили: " Привет, Алексеич! Как живешь, Алексеич?". И только потом уже кивали на меня, спрашивая его: " Твой оболтус?!". Папка с одобрением отвечал: "Мой, младшенький!"
Я по-хорошему завидовал папке -- его все знают, ему все улыбаются, и он со всеми приветлив. Меня так мало кто замечает, и еще я очень стесняюсь, отчего, наверное, выгляжу маленьким недоверчивым медвежонком.
Ну и пусть меня не замечают! Не очень-то и надо! Меня ждут далекие миры, Терры Инкогниты, и поэтому некогда тут с вами лясы точить!
Главное, меня папка знает, Елки знают, и Солнышко не обходит своим вниманием. Вон оно сколько закидывает сверху охапок теплых ярких лучей!
Все в этот день хорошо и в меру.
Самое главное -- не гундеть!
Я спрашиваю у папки, что самое главное?
-- Не гундеть, Пашка, и все будет как коту сметана!
-- Верно! -- соглашаюсь я.
Иногда мы очень хорошо понимаем друг друга.
-- " Я люблю тебя жизнь!
Я люблю тебя снова и снова..."
Напевал папка, чему-то грустно улыбаясь. Я грустил вместе с ним, радуясь этой загадочной жизни, которая вечно баламутится и всегда непонятна.
Вокруг какая-то необыкновенная тишина, и словно море-океан где-то совсем рядом плещется.. Я стучу сандальками по синему асфальту - дылщ-дылщ! -- звуки улетают в небесную вышину и возвращаются белыми чайками. Я их вижу и махаю им ладошкой.
Здравствуй, жизнь!
Вот уже мы вышли из дремучей части города, где мы с папкой живем. Стало меньше деревьев, и больше домов. Направо от нас двухэтажные деревянные дома, выкрашенные в синий небесный цвет. Может, это те самые осколки, которые падают с неба, когда мамы кричат на своих детишек?
В этих домах живут многие мои приятели.
Налево двухэтажные каменные дома, выкрашенные в желтый песочный цвет. Они окружают огромный квадратный двор ( вот где здорово играться! ). Кажется, это старейшины индейцев восседают, курят трубку мира и держат совет. Вон даже, в одном из домов дымится труба..
Мне уже кажется, что под нами утекает голубая замерзшая река.. Сквозь хрупкий прозрачный лед-асфальт виднеются чистые прозрачные камушки на дне. Мелькают дымчатые тени рыбок и парящих над рекой птиц...
Папка потрепал мой затылок, чтобы я не шел, уставившись в землю.
Дорога-река пробегает через небольшую горушку. Над горушкой склонили свои ветви старые величественные березы. Все это здорово напоминает Арку Победителей!
Сейчас мы с папкой в нее войдем.
А там, впереди, за ней, дорога теряется в далях-дальних, а река уплывает в вечность..
Навстречу другим мирам, далеким и близким.