Он посмотрел на своё отражение. Из тёмного зазеркалья на него смотрело худое измождённое лицо аскета. Щетина - почти уже борода, и глаза... они, казалось, занимали половину этого испепелённого лица и горели лихорадочным кокаиновым блеском. Сколько дней эти глаза не видели солнечного света? Сколько дней он в этом 'запое', наверное, самом длительном в его жизни? Такова была его манера работать: запереться дома, занавесить окна, выключить свет и - писать при свечах, жадно, потеряв счёт времени - эскиз за эскизом, картину за картиной пока что-нибудь, а чаще - кто-нибудь не выдёргивал его из этого затвора. До следующего раза. Потому что, 'выйдя в свет', его очень скоро начинал снедать некий внутренний голод, некая тоска, некая тяга, жизнь становилась пустой, никчёмной, он чувствовал себя не на своём месте и в конце концов сбегал в свою студию, размещавшуюся в небольшом частном доме на окраине города. Здесь он и жил и работал, что было для него, в общем, одно и то же.
...Он мог бы назвать точную дату и время, когда в его натуре пробудилось это страстное стремление к затвору и уединению.
Поздний летний вечер, когда перевернулся мир и отец каким-то чудом успел вытолкнуть его из летящей под откос с обрыва машины... И глубокое синее небо, первые звёзды, холодные камни под лопатками. И пустота.
Он отделался лёгкими царапинами. Даже душевная травма была вроде бы не очень велика - он был уже взрослым семнадцатилетним человеком и этим летом поступил в Художественную Академию.
Смерть родителей не принесла ему ожидаемой внутренней агонии: он просто продолжал жить, а та заноза в сердце вроде бы как-то затянулась кожицей без воспаления, никак не давая о себе знать... Но та пустота никуда не делась. Вернее, тогда, тем вечером он лишь осознал её, а на самом деле она была с ним всегда.
Тогда же появился в его жизни этот дом - он долго подыскивал подходящее убежище для себя, достаточно непритязательное, уединённое и одновременно - не слишком удалённое от города. И вот однажды ему сказали, что неподалёку продаётся дом - в нём жил какой-то одинокий сумасшедший старик, который недавно умер. Странное дело - он много раз проходил мимо этого дома, но ни разу не обратил на него внимания. Это старое подслеповатое каменное жилище будто бы выпадало из окружающей картины, было своего рода 'серой дырой'. И как раз это ему и понравилось. Не задумываясь, он продал квартиру и купил этот дом. Сделал кое-какой ремонт, а оставшиеся деньги можно было растянуть ещё очень на долго.
С тех пор и начались его запои - и они становились всё более длительными. Всё труднее становилось жить 'как все'. Словно исчез поплавок, державший его всю жизнь на поверхности обыденности, тормоз, не дававший его экстремистской натуре проявиться в своей полной силе.
И ещё одно изменение произошло с ним по мере углубления в 'запойную' жизнь: он начал входить в картины. Раньше он просто любил рисовать, это был единственный его талант, и именно это послужило главной причиной его поступления в Академию. Но теперь он стал замечать, что некоторые картины - это словно бы окна в иные миры. Таким эффектом обладали далеко не все его холсты, а из 'чужих' - совсем единицы.
Первый раз это случилось несколько лет назад. Он писал тогда одну картину без перерыва часов десять и вот в один момент она словно бы заполнила всё его опустошённое и полностью сосредоточенное сознание и он... оказался в том мире, который пытался воплотить на холсте. Мир тот был прекрасен и светел и он был там один и он был там свободен... Когда же он очнулся, то обнаружил себя лежащим на полу перед мольбертом. И почему-то заплакал.
За эти годы его новоприобретённая способность отточилась, и у него появились свои любимые 'окна' и наоборот, картины, которых он даже побаивался. Теперь он не просто писал, он создавал для себя новые реальности, в которых мог пребывать часами.
Он создавал полотно за полотном и каждый раз его что-то хоть чуть-чуть не удовлетворяло. Это был поиск, страстный, даже бешеный, это было стремление, тоска - но тоска по чему именно - он пока не мог уловить.
* * *
И вот, в последние дни он вплотную подошёл к краю. Что это за край и что находится за ним, он не знал, но всем своим существом, каждым нервом, каждым ударом беспокойного сердца ощущал, что близок какой-то предел. Смерть? А что есть смерть? Знает ли хоть кто-нибудь? Была Тёмная Бездна, в которую он неудержимо скатывался, всё увеличивая скорость, Бездна грозная, безликая и тем не менее притягательная. За пределами всего, что поддаётся описанию... Если это можно назвать смертью - что же, пусть будет смерть.
Как живут там, за стенами его кельи - он давно уже забыл, да и не хотел вспоминать. Он ощущал, что все мосты сожжены. Он ощущал себя единственным живым человеком во Вселенной, один на один с Пустотой. Пылинка в Бесконечности. И пусть. Нечего терять. Нечего терять - так и в пропасть головой вниз!
Он внимательнее вгляделся в свои глаза и вдруг - словно удар молнии: вспомнил! Это было так неожиданно и поразительно, что перехватило дыхание, ноги вдруг стали ватными и он присел на край ванны, закрыв глаза ладонью, пытаясь успокоить подступившее к горлу сердце. Он вспомнил, ЧТО видел этой ночью (впрочем, была ли это объективно ночь, он не знал: пребывая в запое он спал тогда, когда его настигал сон).
Сновидения - странная штука: бывает, ты видишь совершенно невероятные вещи, которые потрясают до глубины души и полны ценными находками. Но вот ты просыпаешься и буквально через мгновение уже ничего не помнишь, словно ничего и не было. Но потом какой-нибудь малейший намёк, деталь вдруг напомнит тебе и вся эта лавина вдруг обрушивается на тебя, словно вода из прорвавшейся плотины. И если ты не очень твёрдо стоишь на ногах, лавина эта может даже сбить с ног.
Он взволнованно прошёлся взад-вперёд, с силой потирая лоб указательным пальцем.
* * *
Этот сон, похоже, показал то, что он так страстно, пусть и неосознанно искал все эти годы. Образ этот постоянно напоминал о себе с юношеских бредовых лет и тут же ускользал, изводя своей неуловимостью. И вот этой ночью он вдруг предстал явно и чётко, во всём своём гипнотическом блеске.
То была Королева. Так он назвал Её для себя. Она стояла на фоне какого-то сумеречного пейзажа и смотрела на него. Собственно, в этом и заключался весь сон. Так продолжалось довольно долго - ничего не происходило в этом сне и в то же время произошло что-то очень важное: рыбка попалась на крючок. И рыбкой этой был он сам.
Кто Она, он не знал. Он не помнил даже Её лица, что было весьма странно - ведь его память, память художника, могла схватить лицо незнакомого человека, увиденного мельком в толпе, так, что через неделю он безошибочно воспроизводил это лицо по памяти.
Да, черт Её лица он не помнил. Он помнил ОЩУЩЕНИЕ. Он ясно помнил, что Она была магнетически, порабощающее прекрасна, так, что он не мог оторвать глаз от Неё и совсем не обратил внимания на окружающие ландшафты. И красота Её не была красотой женщины и вообще человека. В ней сквозило... да нет, не сквозило - сияло странным сумрачным светом! - нечто нездешнее, нечто мистическое, нечто... потустороннее. Весь мир перестал существовать с того момента как он вспомнил.
Она была пришелицей из иных миров, скрытых от обыденного взгляда, Она не была человеком, но - Богиней, у ног Которой он предчувствовал невероятное блаженство и утоление своей тоски. У ног Которой он предчувствовал гибель.
* * *
Тогда он поспешил в зал, служивший ему мастерской, зажёг штук пять свечей и бросился писать Её. Глаза... какие же у Неё были глаза? Нет, не то... А как Она стояла? Так? Или так?
На пол летели скомканные листы, один за другим, один за другим, но ничего не выходило. Он не мог поймать Её лица, даже Её одежды он не мог поймать, всё было не то. Он метался по своей комнате как загнанный зверь, опрокидывая стулья и пиная мусор. В конце концов он бессильно повалился в своё удобное кресло, служившее одновременно кроватью, и, измотанный, забылся в омуте сна...