Каждый камень города лежал на своем месте. Иначе Антон себе просто не представлял. Большинство улиц города были тесными и темными, по ним вряд ли могла проехать даже одна повозка. Непонятно, зачем дома построили так близко друг ко другу, но, видимо, на то были свои причины.
Антону эти улочки не очень нравились. Но они были свои. С самых ранних лет отец с матерью водили
по ним Антона за руку и он помнит, как задирал кверху голову - смотрел на вспархивающих в полоске облачного неба голубей.
Постороннему человеку, случайно зашедшему на эти улочки, легко можно было заблудиться, как в лабиринте, забрести в тупик, где ни окон в высоких стенах-брандмауэрах, ни примет, по которым можно было бы определить, где находишься.Много раз Антон выводил таких людей.И не только посторонних
/ Заблудившихся /, иногда сюда забегали просто незнакомые мальчишки с других улиц. Приходилось выводить и их тоже. / Они хмурились в спину Антону, будто это он их завел сюда /.
На этих улочках не было ни клочка зелени. Она бы занимала место у стен домов, которого и так было мало.
Пахнет чесноком и капустой. Гулко звучат голоса. Звук отражается от ровных стен неимоверное количество раз и уходит в верхние этажи. Разговор двух приятелей или соседок-сплетниц слыщит вся улица. Никто этого не стесняется, все об этом знают - что поделаешь... Здесь нечего скрывать, все знают друг о друге всё. Живя в соседних домах, выходящих окнами на одну улицу, семьи смотрят одна на другую и летним днем, когда распахиваются окна и в дом врывается ветер, и зимними вечерами, когда комнаты умиротворенно дремлют при свете каминов и масляных ламп.
В пустынных закоулках и возле подвальных окон, откуда несет гнилью, лежит всякий хлам. Раз в неделю сюда наведывается мусорщик из тех людей, кто потерял работу и Магистрат определил их временным указом. Они привозят с собой тележку с лопатой и медленно, неохотно / бывает целых полдня /
грузят хлам, озираются и увозят тележку на окраины. За это они получают жалкие гроши, но уж какая работа, таков и заработок...
Это довольно бедные улочки. Они не вымощены камнем, они утоптаны тысячами ног, каждый день проходящих здесь много-много лет подряд. Здесь живет рабочий люд. Здесь нет кованных железом дубовых дверей с окошечками и смотрителями-лакеями, здесь рождаются,живут и умирают, подчас не бывая даже на городской площади перед ратушей.
Ранним утром Антон обряжался в светлую рубашку, накидывал на плечи жилет, напяливал на вихрастую голову картуз и, гремя санками, бежал искать клиентов.
Люди скользили, плюхались с ношей в руках, а потом собирали, нагибаясь и кряхтя. Антон и сам падал, шагая по наледи как заводной слоник. Так бывало в те дни, когда вечером моросил дождь, а
ночью мостовую подмораживало и стены домов покрывались мелким инеем. Сам падал, падал много раз и потом додумался, что в эти времена можно зарабатывать деньги. Да и слышал когда-то давно, что на севере, где всегда лежит снег, все городские мальчишки работают посыльными и возчиками. Со своими санками. И об этом слышал не он один.
Наконец-то он придумал себе дело. Постоянно ворчащий на него отец будет доволен. Теперь не скажет ему, что он - бездельник, что он - никудышный мальчишка, ни на эре не приносящий пользы семье.
Антон слышал, что в иных местах мальчишки зарабатывали до кроны в день, а полукрона бывает у них в карманах всегда. Это не так уж плохо, если считать, что взрослый рабочий получает по две кроны в день. И можно было представить, как приходилось побегать, чтобы принести домой свой дневной заработок.
Антон строил планы. Теперь, с началом работы он разбогатеет. Уже мечтал, как потратит свои деньги.
Но оказалось совсем иначе.
Никаких мллионов / соразмерно его мечтам / не выходило. Стоило только попробовать, как у Антона опустились руки и он стал сомневаться: а стоит ли продолжать?.. В первые дни он уматывался, пока искал клиента, а потом тянул его поклажу - всего за несколько эре.
За работу платили мало. Хозяева поклажи сами были бедны. Да и что с них было взять. Хоть столько-то давали. Главное, Антон почувствовал себя независимым. И.. у него появились друзья. Из таких же уличных мальчишек.*/ Олежка видел Поэта с ними, когда в январе искал Западных./
Встречаясь на узких улочках, они улыбались друг другу, кивали и молча проходили мимо, некоторое время ежась от удовольствия показать себя за работой. А потом снова вспоминали о лямке, перекинутой через плечо, и о неспокойной поклаже, норовившей перевернуться в грязь.
Условным знаком между знакомыми возчиками служила определенная сумма денег. Чтобы узнать, свой ли это человек,нужно было спросить:
- Ты не знаешь, где мои тридцать семь эре?
Свой отвечал:
- Мои при мне.
Чужой начинал городить невпопад всякую чушь, чем и выдавал себя.
Со своими можно было поговорить о делах и справиться, где сейчас нужны возчики и кто сколько заработал.
Больше всех зарабатывали в кварталах ближе к городской площади, где жили люди среднего достатка. Богатые кварталы, мощенные гладкими булыжниками не любили. В морозные дни на камнях мостовой намерзала корка льда и такую дорогу мальчишки-возчики называли " лестницей " : санки подпрыгивали, гремели и елозили по сторонам, к неудовольствию хозяев, идущих следом.
В богатых кварталах платили редко, но щедро. В других местах приходилось побегать целый день,чтобы набрать такую сумму. И все же, предпочтение отдавалось именно бедным кварталам. Большинство из ребят родились здесь и считалось, что помочь соседям лучше, чем бежать через полгорода в поисках богатого клиента и зря прождать его. Соседи, бывало, и накормят вместо денег. Тогда можно было не заезжать домой и в это время перехватить нужного человека, неловко упущенного обедающим дружком.
Но иногда в одном месте собиралось слишком много желающих подвезти груз, а хозяев, желающих что-либо перевезти не находилось. Уж тогда-то и разбегались все по городу. Что поделать, бежали и в богатые кварталы, к лавкам торговцув, к мелким пивнушкам / бочонок с пивом становился в сани как влитой /.
Антона приняли в братство возчиков и все было в порядке, но одного он не учел: все они были распределены по участкам и не могли заезжать на территорию, где возтл сосед / хотя, конечно, заезжали /. ТЕХ, КТО ТАК РЕШИЛ, Антон не видел на своей улице ни разу. Но как только его заметили - сразу пришел длинный парень с широким мясистым носом и стал выяснять, кто такой Антон и почему он не платит налог.
- Какой налог?! - растерялся Антон и подумал: "Может, Магистрат ввел налог на перевозку?"
Но подобного еще никто не слышал.
- Все, кто возит - платит налог мне. Ведь это мой район.
- А ты что, купил его? - Антон стал понемногу догадываться. - С чего это я буду тебе платить? Вот еще!
- Все платят,- причмокнул парень, хитро поглядывая на санки Антона. - И ты будушь. Будешь, я знаю.
- С чего это вдруг? Ты не заработал, ты пришел у меня выманивать.. - Антон затаил дыхание. По глазам длинного парня было ясно, что начатый им разговор добром не кончится пока Антон не заплатит.
Парень обернулся и свистнул. Из-за угла подошли еще трое незнакомых мальчишек. Один постоянно сплевывал что-то коричневое, причмокивал, пускал коричневые пузыри, видимо. жевал табак.
Другой осоловело смотрел на все вокруг и слегка пошатывался. Третий посматривал настороженно, казалось, он попал сюда случайно.
- Вот этот не хочет платить,- объяснил им парень с мясистым носом. - Что будем делать?
У всех глаза сделались будто прорезанные осокой - щелочки с бегающими зрачками. И даже у этого... настороженного. Они противно заржали и пояснили Антону еще раз, что закон для всех один, платят все - плати и ты.
- Это я уже слышал,- отозвался Антон, но его запал значительно угас. Ровно втрое.
- Не хочешь платить, давай сюда санки!
- Не-е, - залебезил перед ними Антон и стал сам себе противен. - Санки мои-и.
И спрятал веревку за спину,
- Тогда плати..
Каким халким почувствовал себя Антон в этот момент. Он оказался зависимым от таких мелких негодяев и это было вдвойне противно. Один пьян, другой одурманен табаком, третий вообще какой-то непонятный. А этот, с распухшим носом раньше воровал яблоки из церковного сада и ему этот самый нос защемили бельевыми щипцами прачки, стиравшие в этот день священнические облачения. История об этом случае гремела по всем дворам несколько лет назад. Огромный лиловый нос даже прорисовали в городской газете, в заметке под заглавием " Случай у храма ".
- Не буду я платить! Лучше возить не стану, но вам платить не собираюсь! Вот так.
- Ну, ладно, посмотрим еще! - сплюнул носатый и уни нехотя ушли, оборачиваясь и показывая на Антона пальцем.
Антон передернул плечами, сделал шаг. От смутного беспокойства по ногам потянуло холодком.
Дань
После обеда домой к Васильевым позвонил Валерка. На раскатистый звонок в дверь никто не отозвался...
На долгий и гудящий тоже.
" Опять куда-то усвистал! - печально улыбнулся Валерка и стал спускаться по лестнице. - Где же он может быть? Где он постоянно толчется? Может, он у Славки?"..
К Слсвику Валерка не поехал, не знал адреса. Да и Олега радо было увидеть не так уж срочно. Так зашел, от нечего делать..
А Олежка в это время был с Поэтом.
Дорога от домика в Хвердаге до дома, где жил Поэт, была уже знакомой. Только раньше Олег доезжал на паровозике и почти не замечал пути, теперь же приходилось идти пешком. Километров пять до моста -- это, конечно, не очень много для настоящего путешественника, но еще предстояло шагать по городу, петлять по улочкам, миновать незнакомые дворы.
Дом Олежка разыскал сразу и нырнул в парадное. По скрипучей деревянной лестнице поднялся на второй этаж и постучал в высокую дверь, дрожа от волнения.
Открыла ему женщина средних лет в длинном свободном платье из белого полотна, а поверх него -- безрукавная вязанная кофта из грубой мелкой шерсти, кое-где даже с посторонним мусором / как обычно бывает в невыбранной как следует шерсти /. Руки женщина держала в сером переднике. Нисколько не удивившись, она посмотрела на Олежку и приоткрыла дверь пощире.
Олежка облизнул губы и хотел спросить, где же Поэт, дома ли он, как увидел его самого, выглянувшего из зала с камином.
-- Мама, это ко мне, - сказал он матери и кивнул Олегу: - Проходи.
-- Добрый день, - сказал Олежка и шагнул внутрь.
-- Что же в нем доброго, мальчик? Добрый... --мать прикрыла дверь. -- Добрых дней у нас мало. Разве что когда праздник..
И она ушла туда, где что-то кипело и булькало, обтирая руки передником.
-- Подожди, я сейчас переоденусь, - кивнул Поэт и убежал из прихожей в комнату. - Хорошо на улице?
-- Да, ничего...
-- За городом, наверное, прохладнее..
-- Пожалуй.
Поэт появился в другой рубашке и брюках. Накинул жилетку, в которой всегда ходил, и вышел к Олегу, стоящему у дверей. Олег заметил у нкго на шее под воротником красный пионерский галстук, тот что сам ему подарил год назад.
Олег кивнул на галстук и усмехнулся:
-- Красуешься?
-- А что, действительно! Такого ни укого нет, такого красно-оранжевого...
Они вышли и спустились по лестнице. Уже на улице Поэт спросил, что обозначает цвет галстука.
-- По цвету я не знаю точно, крови что-ли.. А по форме -- вроде триединство пионерии, комсомола и партии. - Слово " триединство по-норвежски к Олегу пришло в голову почему-то из церковных псалмов. На мгновение это ему показалось даже забавным..
-- А что такое.. пионерия, комсомол..
Олег, как смог, объяснил.
-- О, у нас не так, -- отрицательно закивал Антон. -- У нас не красный галстук считается, но алый.
-- Почему алый?
Поэт расказал ему историю о том, откуда так пошло -- носыть алый галстук открыто если заслужил это каким-либо выдающимся поступком.
-- Я видел лишь двоих у нас, кто носит..
-- А что они сделали?
Поэт повел плечом:
-- Не знаю. Один, говорят, просто так его на себя напялил. Но он не настоящий -- сам себе галстук из куска ткани вырезал.. А другой по правде что-то совершил. То ли спас кого-то, то ли.. Ну, я не знаю. Не хочу врать.
-- А где ты его видел?
-- Вон там, на улице. Зимой видел. Тогда на нем не было видно галстука, но мне один друг сказал, что тот носит. Верно сказал, друг не обманывает.
-- А потом еще видел.
-- Нет. Он редко появляется. Я его случайно вечером встретил. На улице никого не было, только я, он да фонарщик. Я приостановился, за фонарщиком наблюдал. Это интересно, как он фонари готовит: чистит,заправляет.У меня даже стихи родились, будто это я фонарщик.
Этот город, обычный мой город...
От заката и до зари
Спят все люди, их город мне дорог,
Зажигаю я в нем фонари..
-- А дальше? Это все?!
-- Не знаю, не стал думать. Пусть так пока. Я не специально выдумывал, само пришло..
-- А тот мальчишка в алом галстуке?..
-- Он в поселке живет, за городом. -- Поэт кивнул туда, откуда поднималось солнце. -- Если хочешь, мы можем его найти. Поспрашиваем..
Олег вздохнул:
-- Можно было бы...
Было интересно узнать, чем тот заслужил право носить красный галстук.
.. хоть флаг фиолетов,
но АЛЫ сердца...-- вспомнились строчки Западных.
" Алы сердца. Значит, тот мальчишка за алое сердце? За доброе сердце? Что же он сделал такого?"..
-- Можно было бы, -- повторил Олег. -- А даллеко до того поселка?
-- Прилично, с полторы наших мили будет. Шестнадцать километров.
-- Ого, и в самом деле далеко! Наверное, еще и через горы? -- махнул рукой Олег.
Ребята пошли дальше. Антон продолжил показывать Олегу свой город. Шагали медленно, никуда не торопились.
-- Никогда раньше твою маму не видел, -- признался Олег, устав от созерцания нависших над головой вывесок и верхних этажей, выступающих над старыми улочками.
-- Ты у меня был-то всего один раз! -- Усмехнулся Поэт. -- И города нашего не видел.
-- Тут не видел, а от моста до вас -- видел. А сестренка твоя где?
-- Она дома с матерью. Просто не вышла.
-- М-мм...
Олежка стал замечать, что говорить им с поэтом больше не о чем. О стихах?.. Так если б Олежка их писал и были какие-нибудь проблемы, а то не получается. А слушать, как другие пишут -- что толку? Ты же -- не он. Ты так не сможешь.
И Олег попросил рассказать поподробнее об алом галстуке.
Вместо этого Антон рассказал ему легенду об алом плаще. Между ними было много общего.
Легенда выглядела наивной, одной из тех, которые построены на фантазии более, чем на реально возможных событиях. И ОЛег поверил в нее не больше, чем в сказку о двух мальчишках-капитанах белых клиперов.
Легенда начиналась со слов:" Однажды, когда солнце небыло закрыто тучами.."
И сказка начинала жить.
"... алый плащ увидел вдалеке один крестьянин с хутора Вихар. Накинут он был на плечи мальчишки по возрасту уже подходившему для того, чтобы конфирмоваться. Крестьянин вгляделся получше, может, этот парень знаком ему, но лица невозможно было различить. А плащ сиял под лучами ясного солнца и на фоне тусклозеленого разнотравья слепил глаза.
" Может, это сын богача, чей дом высится на окраине небольшого городишки?"-- подумал крестьянин, но тотчас же заметил, что дом тот совсем в другой стороне. Да и сын богача, помнится, после конфирмации уехал учиться на юг. Нет, это не он, это кто-то другой.
Вернулся крестьянин в дом и рассказал о том, что видел. Жена и дочь выбежали посмотреть, но мальчишки уже и след пропал.
Мало-помалу известие распространилось по всему хутору. Жители целыми днями гадали, кто же это мог быть. Пришлых людей здесь мало и давно уже никто из новых не приходил. Да и ладно, если б пришел какой парень на заработки, дак не в расшитом же плаще!..
Описание хуторянина что ни день обрастало подробностями: плащ уже был не красно-алый, а золотистый, играющий на солнце как турецкие монеты. И сам парень был красивей принца, вздохи для незамужних девок, ведь и года ему добавили до полного возраста.
Поболтали, поболтали да и забыли
И до тех пор все было тихо, пока осенью не пришел с дальнего выпаса пастух. Он-то и понагнал страха на хуторян. Сказал, мол, видел всех этих мальчишек, одинаковых и до десяти человек разом.
" Да ты, верно, пьян был, померещилось, -- сказали ему. -- Как же одинаковых-то?"
" А так! Что ни лицо -- то глаз в глаз, бровь в бровь, -- единственны. Как вроде отразились в зеркале и вышли. Которые в плаще, те уйдут скоро, а без плаща -- присядут в траве на склоне и сидят, рисуют что-то. А то еду разложат, поедят и -- за перевал бегом. Как минуют пески, словно упали -- нет их и все!.."
Рассказам пастуха не очень-то поверили. Видно по нему было, что много лишнего привирал. И то правда в его словах, что никого не спросив, о мальчишках в алых плащах знает.
Значит, видел, раз говорит".
Об алом плаще Олег неожиданно выяснил у Снорри. Случай был просто поразительный.
При переходе по зеркалам от Поэта, Олег заметил неяркий свет, льющийся из бокового хода -- чужие зеркала. Олег сразу узнал зеркала Снорри. Заглянул осторожно:
-- Здравствуй!
-- Здравствуй! -- отозвался Снорри. -- Далеко был?
-- Нет. В Осенней Звезде.
-- Ну, садись.
-- Нет, я пойду сейчас. Я просто заглянул на свет.
Снорри кивнул и переставил фонарь повыше.
Олег огляделся: небольшая оштукатуренная комната / как и все комнаты в этих отражениях -- без окон /, низкий стол несколько стульев, на лежанке в углу смятая рубашка, сумка на столе позади переставленного с пола фонаря.
Снорри почесывал за ухом и следил за взглядом Олега, напевавшего какой-то знакомый Снорри мотив.
-- Это что?
-- Что "что"? -- оживился Олег, подуставший после долгого пешего похода по шпалам от городка Поэта.
-- Ты напеваешь что-то..
-- А, да. " Под флагом холодным сердца пламенеют .." Крутится и крутится в голове. Никак не отвяжется.
-- Ух ты! -- замер Снорри. -- Вот это да!.. Хоть флаг фиолетов, но алы живые сердца. на плечи накинув, подвинув левее.. Это?
-- Да. Ты знаешь дальше? -- Олежка аж подскочил на месте.
-- Знаю.
--- Прочти.
Теперь Олежка услышал все полностью, не только те четыре строчки, что знали Западные.
Под флагом холодным
Сердца пламенеют.
Хоть флаг фиолетов,
Но алы живые сердца.
На плечи накинув,
Подвинув левее
Плащ * алого цвета,
Дорогу пройдем до конца.
Прощайте привычки,
Вас должен забыть я!
Змеей изовьется
Тяжелый прощения путь.
Но солнце над нами
Проносит событья,
И месяц над нами
В печали не даст утонуть.
Рисунок наброшен,
Путь в карте расписан...
* В действительности -- накидка, так как плащ с рукавами, а накидка -- на плечах, оставляет руки свободными. Но раньше плащом называли и накидку, наприм. : рыцарский плащ, плащ мушкетера и т.д.
-- Но откуда ты знаешь первые строчки?! -- удивился Снорри, прервавшись.
-- Западные сказали. У них это вроде походного гимна.
-- На самом деле это НЕ ИХ гимн.
-- Я догадался. И у тебя, получается, тоже есть плащ?
-- Почему ты.. так решил?
-- Поэт рассказал мне их историю об Алом плаще. Говорит, что люди видели ребят. А я подумал, может, это те, что ушли из вашего подразделения.. " Сигма ",да? Раз они в плащах, а ты знаешь их гимн и на камнях форта знак "Сигма", то плащ у тебя есть.
Снорри долго смотрел на Олежку, но ничего не ответил. Присел на корточки и вытащил из-под лежанки небольшой кованный сундучок. Открыл его и вытащил сверток. При свете фонаря он казался больше красным, чем алым. Взяв в скрещенные руки пряжку, Снорри обернулся к Олегу, встряхнул плащ и, вставая, особым движением накинул его себе на плечи.
Олежка отшагнул назад, неожиданно стукнулся затылком о стену и ойкнул.
Накидка доходила Снорри до колен и по краям была расшита фиолетовыми змейками. У шеи сверкала серебряная пряжка. Снорри медленно сдвинул ее к левому плечу.
-- Так значит, это правда? Это вы?! -- Олежка подтянул к себе стул и сел на краешек.
-- Что "мы"?.. В таких накидках?
-- Да. Но алые галстуки...
Снорри хмыкнул, всмотрелся в Олежку.
-- Галстук плащ не заменит. Галстуки -- не мы. Да и плащи, что те люди видели, вряд ли. И не в плаще дело. Ходят легенды, вот и хотят некоторые быть к ним причастны..
Олег уже засыпал. Обмяк на стуле, повесил голову и сопел потихоньку. Голос Снорри доносился как из плотного тумана.
Олежка мало что понял из того, что дальше ему говорил Снорри, но запомнил одно: Алые Плащи -- не вымысел, они были на самом деле. И возможно, что легенда говорит правду: кое-кто мог заметить одного-двух ребят из подразделения " Сигма ". Но не всему следовало сразу верить.
Снорри толкнул его в плечо:
-- Да ты уже спишь! Давай, иди на лежак.
Олежка вздохнул и поплелся в угол.
-- А домой?
-- Я все устрою.
Олежка упал на лежанку, вытащил из-под бока смятую рубашку Снорри и забылся во сне.
... От Снорри Олег уходил в смятении, но выспавшийся. Загадку Алых Плащей еще предстояло разгадать.
Снорри вывел его в зеркалах по кругу, как уже было один раз, и сказал Олежке, чтоб не волновался ни о чем, что домой он нисколько не опоздал.
Так и оказалось. Дома Олег посмотрел на часы -- прошло всего около часа как он отправился к Антону.
В одно неприятное зимнее утро, когда ночной морозец держиться до самого полудня несмотря на солнце, Антон вышел из дома с санками за спиной и пошагал на соседнюю улицу, где вчера заметил, что одна из проживающих там семей собирается съезжать с квартиры. Об этом никому не сказал, да и сейчас старался идти так, чтобы никто его не заметил. И ему повезло, видать еще не все проснулись.
Морозец пощипывал уши. Антон топтался возле заветного дома в ожидании хозяина, замеченного вчера. " Может, еще рано, -- думалось ему. -- А может.. может, я уже не буду нужен?"
Мимо прогромыхала телега. Тощая лошаденка, запряженная в нее, дрожала и прядала ушами. Из ее ноздрей вырывался пар. Возница у крыльца натянул поводья и спрыгнул на землю. Оглядевщись, зашел в дом. Пробыл он там недолго и тотчас же вернулся с тряпичным узлом.
И вот, наконец, появился хозяин. Антон решился подойти к нему.
-- Вам не нужно помочь?
Хозяин удивленно оглянулся. Перед ним стоял мальчишка двенадцати лет в затертой меховой жилетке, с большими санками за спиной и вопросительно посматривал ясными глазами.
-- Ты откуда пришел?
Поэт назвал свою улицу.
-- И что ты предлагаешь?
-- Могу отвезти что-нибудь на санках. Вот, смотрите как это удобно..
Хозяина окликнули из дома. Он кивнул кому-то, сказал, что сейчас подойдет, и снова обернулся к Антону.
-- Послушай, надо кое-что доставить на Юлленсгата. Знаешь, где это?
-- О, знаю! Конечно, знаю!
-- Тогда идем сюда, -- кивнул хозяин. -- Снимай свои санки. -- И вызвал изнутри работника. Велел тому принести пакеты со второго этажа.
Пока работник ходил по поручению, хозяин объяснил Антону, что ему заплатят на месте, когда он довезет груз. Антон закивал и краем глаза стал посматривать как грузят мебель на подъехавшую телегу. Кресла, широкий пружинный диван и книги -- вот и все что перевозил хозяин.
" Едут в комнаты с обстановкой. -- Догадался Антон. -- На все готовое."
Работник вынес обернутые бумагой свертки и поставил на санки, потом вынес еще. Когда было все уложено, Антон вслед за хозяином пересчитал свертки, закрепил и поехал. Радовался, что уже нашел клиента, и гадал о том, сколько же ему заплатят.
Юлленсгата находилась в трех кварталах, недалеко, но если ехать туда напрямик, то пришлось бы нарушить границу соседнего района. Антон не хотел трудностей. Поэтому поехал в объезд по своему району. Знакомой дорогой -- мимо дома с двумя башенками по сторонам, дома богача Магнуса. Юлленсгата была одной из центральных улиц Хестщернена.
" Значит, он перебирается ближе к центру города, -- подумал Поэт. -- Это значит, что деньги у него есть, ведь комнаты в центре ого сколько стоят! Сколько же мне заплатят сегодня? Вот бы побольше.."
Полозья санок пели, отбрасывали фонтаны ледяных брызг на поворотах и мчались за своим хозяином. Хозяином и санок, и поклажи был сейчас Антон и это придавало ему серьезности. Вдалеке показался знакомый парень с санками, махнул Антону рукой. Он только вышел, а Антон уже везет, уже работает..
Антон усмехнулся и повез медленнее -- начиналась улица, которую всегда сильно подмораживало. В подвалах нескольких домов здесь размещались коптильни и воздух, кроме того, что вкусно пах, стоял всегда сырой, с паром. За день, когда коптильня работала, улочку заметно затуманивало и покрывало инеем, а утром следующего дня по ней почти невозможно было ходить.
Но Поэту было нужно пройти. И он пошел, словно на деревяных ногах, опасаясь подскользнуться, как только что подскользнулся мужчина на углу: упал, вскинув ноги, и тяжело охая поднялся.
Возле крыльца колбасной лавки толстая тетка посыпала лед дробленым камнем и сухими отрубями. Полозья санок зловеще заскрежетали, прокатываясь по ним.
Благополучно миновав опасное место, Антон стал замечать, что за ним следят. Кто следит -- не успевал заметить. Только оборачивался, головы наблюдавших сразу же прятались за углом. А когда заметил, КТО ЭТО, убегать было поздно. Да и далеко ли убежишь с гружеными санками?..
И вот появились "они". С визгом и криками налетели, подцепили ботинками сани и разбросали по улице пакеты. Носатый подхватил один из них.
-- Смотри-ка, подсвечник!
Остальные тоже стали хапать и разбегаться, надеясь, что и у них окажется что-либо ценное.
" Ох и попадет же мне! -- Пронеслось в голове Антона. -- Штраф. И не с меня, а с родителей.. Отец, наверное, не просто наподдаст.. "
И представил себе отца, когда тому станет известно, какую сумму растратил его бездельник-сын.
Антон бросил пустые санки и стал бегать от одного к другому.
-- Отдайте-е!.. Ребята, ну отдайте же! Меня убьют, если я не довезу.
Парни лишь гоготали и увиливали от него, дразня свертками.
-- Ребята, ну возьмите мои санки!
-- А на кой черт они нам?.. Мы же ничего не возим! Мы добрые, санки можешь оставить себе!
Антон бросился на носатого, смеявшегося громче всех, и уцепился за надорванный сверток.
-- Отдай, погань, не твое !
-- Да двинь ты ему, -- загоготали остальные. -- Ишь какой!
-- Я вам заплачу! Отдайте! Сколько хотите..
Парни сразу перестали бегать. Глаза их стали серьезными.
-- Другой разговор. Как все: с полкроны -- десять эре.
-- Давай сюда все свертки! Ну!
-- А деньги где ?
-- Потом, сечас нету.
-- А если потрясти да в кармане погрести ?..
-- Честно нет. Потом отдам.
-- Ну, смотри. Тащи сюда свои санки.
Антон подвел брошенные в стороне санки. Парни попереглядывались и побросали все обратно. Антон пересчитал: все на месте. Свертки немного помятые да надорванные, но это ничего. " Скажу, что перевернулся."
-- Смотри, чтоб завтра деньги были вот здесь, -- носатый похлопал по своему карману. -- И за сегодня тоже.
-- Все-таки выманили гады! -- прошипел Антон в спины уходящих. -- Налетели...
.. Расплачивались с Антоном работники. Следом подоспел и сам хозяин. Достал из жилетного карманчика еще несколько мелких монет и положил Антону на ладонь.
Заметил, что бумажная обертка кое-где сбита. Спросил, почему пакеты в таком состоянии. Антон ответил то, что хотел: упали санки на бок, перевернулись. А у самого глаза -- в землю.
Хозяин покачал головой и Антон понял, что он обо всем догадывается.
-- Хотели отнять, да?
-- Нет, -- пожал плечами Антон. Не хотел ябедничать. Даже на тех парней. Хотя и надо было бы, чтоб наперед знали.
-- Это были те, что обитают возле угольных складов? Сколько их было?
-- Нет, это не они, -- ответил, не поднимая глаз Антон.
-- Ах да, ты в другой стороне живешь. Тогда это тот, что в церковном саду яблоки ... Да? И нос ему поприжали..
Антон собирался не подать вида. Промолчал, затаился. И этим только выдал правду. Будто подтвердил.
Хозяин оказался заседателем в суде. И он обещал разобраться. Но когда же у него до этого дойдут руки?.. А пока надо как-то жить. Жить и возить поклажу. А раз так, то платить носатому десять эре с полукроны. Что ж остается?..
Вечером этого же дня встретил знакомого мальчишку, который уже платил им. Поговорил расчет этого. Выяснилось, что ЭТИ обирают людей еще по-божески, что в других местах дерут по три шкуры -- не продохнуть.
И на следующий день, к вечеру, Антон заплатил. Отсчитывать заработанные своим трудом эре и смотреть на ухмыляющиеся морды было противно. А носатый еще и провел по шее Антона потной рукой:
-- Вот так-то, мальчишечка!
И ушел, деля с друзьями собранную дань.
Антон позвенел оставшейся мелочью и свернул домой. Мучался и посматривал на галстук, подаренный ему Олегом.
" Хорошо ли я поступил?.."
Чувство знака.
Западные вскоре должны были снова уходить. Двадцать пятого августа у них начинался учебный год, и уже было двадцатое. Они вспоминали об Олежке, сидя у лесопилки. Поговорили о нем и решили, что пора сообщить ему, как началась война с Мрачными.
-- Пусть не гадает, -- сказал Ноккве. -- Пусть знает, как это было.
Ребята согласились с ним,но заметили, что передать все устно будет слишком утомительно. Пусть прочтет сам, дома, когда никто его не потревожит.
И Кнут стал писать Олегу записку, вспоминая и подолгу задумываясь.
" Длинная холодная комната. Стол вытянутый в длину. Во главе его -- учительница, по обеим сторонам -- мы. Нас двенадцать. Нас учат тому, как здесь существовать. Это трудно для нас, мы только недавно прибыли из разных мест. Этими занятиями нам дают понять, что мы здесь все же кому-то нужны.
О нас заботятся. Не часто встретишь добрых людей и мы радуемся, что такие люди у нас есть. Это учительница г-жа Сульвей и священник отец Антон / его нам так представили, хотя он никогда не ходит в церковной одежде /. Они понимают нас лучше остальных; лучше, чем нас понимали там, где мы были до этого.. О том лучше не вспоминать.
Занятия, конечно, очень интересны, но иногда мы мало что понимаем из них и тогда нам хочется спать прямо за столом на этом занятии. Чтобы не уронить голову на заляпанный чернилами стол или случайно не всхрапнуть, мы пихаем друг друга локтями в бока. Учителя улыбаются, примечая это, но никогда никому еще не делали выговора. А госпожа Сульвей однажды сама зевнула, прикрывая рот рукой.
Зимним утром, когда за окном еще долго темно, мы переходим в большую комнату и зажигаем масляные лампы перед собой, закрываем их белой материей, чтобы рассеивался свет, и слушаем рассказы госпожи Сульвей и отца Антона. Они говорят то о старинных случаях, бывших уйму времени назад, то о событиях, которые ожидают нас в ближайшем будущем.
А потом мы отвечаем, как поняли их рассказы, что из них следует запомнить. Кто-то один отвечает, почесывая в недоумении за ухом, а другие в это время сидят смирно. Потому что переглядываться и шептаться во время опроса строго запрещено. / Были случаи, когда за это выгоняли из-за стола и оставляли дослушивать все на ногах /. Господин Антон никогда нас не бранил, а от госпожи Сульвей нам частенько доставалось по резкому восклицанию : " Выгоню! " Неужели она имела такую власть? Никто из нас не знал и мы ее побаивались.
Старшие, занимающиеся в соседнем доме / таком же, как и наш, бревенчатом /,поговаривали, что о.Антон приходит к нам, потому что состоит в какой-то опекунской комиссии. Но никто, ни из нас, ни из старших, которые здесь уже достаточно долго, ни разу не слышали, что это за комиссия такая и где она находится. / Мы не думали, что о.Антон имеет отношение к городу./ Из взрослых об этом никто никогда не заговаривал, а между собой при нас они вообще молчали. Раз так, -- решили мы , -- то и нечего нам строить догадки и тревожиться. Хуже, чем нам было, нам уже не будет. Так говорил и о.Антон, когда мы только-только прибыли.
В комнате, где мы занимаемся бывает темно и жутко. Хотя от печки, что сейчас стоит за спиной госпожи Сульвей, доносятся волны сухого тепла, нам бывает холодно от одного освещения, такого бледного, как снег при лунном свете за окном. Мы сидим, съежившись и передергивая плечами, и поглядываем за спины сидящих напротив, через стол.
Госпожа Сульвей близоруко щурится, оглядывая наши стриженные макушки. Ей-то тепло. Но мы не против, мы знаем, что она хорошая. Она переживает за нас и даже нам самим иногда за нее грустно. А за себя.. Нечего сказать, мы привыкли. Только, как говорит о.Антон, мы не о том думаем и наши занятия страдают от этого больше, чем мы от своей жизни.
Госпожа Сульвей замолчала. Она терпеливо ждет, пока кто-нибудь не соблаговолит ответит на ее вопрос: сколько, по-нашему, оставит пятен на песке босая ступня человека? Пока мы все думаем, она хмурится, она, наверное, считает, что над ее вопросом не стоит так долго думать. Она воспитывает в нас интуицию и быстроту мысли.
Аксель сказал:
-- Пять!
-- Неверно, -- ответила она и снова молчаливо нахмурилась.
Мы зашептали Акселю, чтобы он перечислил нам все эти пятна. Он уже открыл рот, но госпожа Сульвей хлопнула по столу ладонью. Аксель вздрогнул, отвернулся от нас и опустил глаза на свои руки.
Все смотрели на его пальцы. Он давно сочинял для нас секретные жесты и некоторые мы уже знали. Но сечас Аксель показывал что-то нам не знакомое.
-- Ну, что же вы? -- не выдержала затянувшейся паузы г-жа Сульвей. -- Кто скажет? Кнут...
-- Шесть! -- выпалил я и втянул голову в плечи. Я надеялся, что угадал правильно. И сразу же испугался, что это не так.
-- Верно, -- подхватила она и на меня оглянулись все ребята. Я получил еще один балл за этот день.
Аксель кивнул и разочарованно причмокнул.
А потом случилось нечто такое, чего никто не ожидал: в сумраке скрипнула входная дверь и в комнату кубарем вкатился плачущий Сигурд. В печке затрепетал огонь. Печная труба утробно завыла.
-- Там... они... снова...
Госпожа Сульвей привстала, оперевшись на стол.
-- Что случилось? Закрой за собой дверь! И сними шапку!
-- Ой, здравствуйте! Там, на крутом откосе у реки снова видели что-то! -- Сигурд притворил дверь и сжал шапку в руках.
-- А почему же ты плачешь?
-- Меня послали сказать, я бежал, бежал... А ко всем не успел..
-- Да что случилось-то? -- выкрикнул Аксель,вскакивая.
-- Да Тени же идут! -- взвизгнул Сиг, присел возле дверей и зажмурился.
Аксель открыл рот да так и замер на месте.
Никто уже Их не ждал и не думал, что когда-нибудь Они еще появятся. Но вот, оказалось, Они пришли.
-- Им нужен город! -- сказал я. -- Наши трущобы им ни к чему.
Ребята на меня зашикали. Госпожа Сульвей поняла, что теперь с нами она не добьется толку и сказала, что сегодня мы можем уйти. Завтра в это же время с нами будет заниматься о.Антон, а она пока выяснит, что же там произошло на откосе у Черной речки близ Моста. Ведь и взрослые видели.. Если, конечно, правда все то, о чем сообщил Сигурд.
Мы обрадовались. Нам не хотелось сидеть в этой мрачной комнате и соображать о том, что сами реально не видели или не могли себе представить. Ребята даже забыли спросить, почему пятен от стопы шесть, а не пять, как сказал Аксель. Все наспех оделись и побежали к Мосту.
Сечас он был заметен снегом и балки потрескивали от мороза, но то, что мы хотели там посмотреть, со снегом и морозом не было связано. Мы ждали еще одного Появления.
Когда мы, запыхавшись от долгого бега по сугробам выскочили на откос, там уже стояли Нильс с Ноккве и Рольф. Наш Ханс сразу побежал к ним, а мы остались стоять на месте, так как опасались подходить ближе.
Речка покрылась льдом и поземка отполировала его до зеркального блеска. Мне сразу вспомнилось то время, когда мы катались на коньках по этому льду и орали разные веселые песни, какие помнили с ранних своих лет. И никто не грустил о прошлом. Но когда один мальчик провалился под лед и тяжелые коньки сразу же утащили его на дно, было много паники и скоро нам настрого запретили кататься там. / А больше-то и льда нигде не было /. А на том самом пакостном месте долго чернела небольшая полынья. Ее так и называли -- Черная Полынья.И все знали, почему.
Может, и вытащили бы его и откачали, но наверняка это было бы уже бусполезно. Черная речка -- коварная речка. Но если вспомнить маленького очкарика Вегарда Слеттемуена из Лиллестрема, то закралось бы сомнение.."
-- А что с ним было? -- спросил потом Олежка у Кнута.
-- Провалился под лед. И вытащили его спустя более получаса. Сделали искусственное дыхание и он, хотя и с трудом, задышал. Сознание вернулось на вторые сутки... Но все-таки спасли. А того, нашего.. Никто и не знал, где его искать и как -- речка вся была скована льдом. Кто же под лед полезет, холодно ведь..
-- И не искали.. то есть не нашли? Потом..
-- Потом -- только весной, когда лед сошел. Искали, конечно. Да не нашли. Река-то и зимой течет, подо льдом. Его и утянуло сразу. Да эти коньки еще, как гири..
" Мы стояли на склоне, -- писал далее Кнут, -- дыша в озябшие кулаки и засовывая ладони рукав в рукав наших пальто, ждали, что вот-вот появятся Мрачные, но, видимо, зря. Осталось только выслушать рассказ Сигурда и Нильса о том, что же здесь произошло.
Теней мы увидели гораздо позднее, уже весной, когда сошел снег. Тогда-то и пострадал наш пес, наш Кассель. Он бросился облаивать Мрачных, отбежал от нас уже порядочно, а потом жалобно заскулил. Мы слышали, как он извивается, упав головой на землю. А потом вокруг него заплескались шипящие пули Мрачных. Когда мы подбежали, Кассель уже не дышал и в неподвижных его глазах отражалось небо...
Мы хотели отомстить, но опасались, что и с нами Они поступят так же. Мы проследили Их путь, нашли то место, куда Они уходят. И стали бывать там. Нас набралось порядочно, как раз для того, чтобы воевать.
Потом пришел Лив в полосатой робе карцера. Мы приняли его тоже."
На этом записка от Западных кончалась.
* * *
Когда читаешь про себя предложение, например:" Но его не было с нами в тот момент!" -- то восклицательный знак в конце не читается. Но видишь, что он есть, и сразу читаешь все предложение возвышенно или удивленно. Это совсем не так, как если бы: " Но его не было с нами в тот момент." -- поясняюще и как бы даже печально. И как только видишь вопросительный знак, будто и сам задаешь себе тот вопрос.
Все это называется Чувство Знака. У всех, кто умеет читать, оно есть. Но немногие чувствуют другие знаки. Особенные.
Олежка иногда чувствовал.
Утром, найдя на брюках, висящих на спинке стула, белую заметную нитку, он еще не подозревал, что сулит ему эта находка. Машинально подцепил нитку двумя пальцами и пошел выкинуть ее в ведро. А по пути стал накручивать ее на палец, по обычаю считая витки буквами.
А, Бэ, Вэ.. Вэ! Кто же это? Вера? Василиса? Варвара?..
Так в шутку определяли имя невесты.
Веста!.. Олежка хмыкнул и прищурился. " Может быть, это и она, только это простое совпадение".
/ Что-то слишком часто стали случаться такие совпадения... Но с ниткой -- в первый раз./
К Олежке медленно приходило чувство знака. Сомнение в том, что именно для него и в данный момент это простое совпадение... Что-то это значило.
И в это утро он отправился к Западным.
На боковой улочке, по которой Олег всегда бегал за город на поляну, он заметил Весту. В синем платье, чулках и мальчишеских ботинках, одетых на толстый носок, она прохаживалась туда и обратно возле фонарного столба и поправляла сдуваемые ветром на лицо волосы.
Казалось Веста ждала его.
Все сходилось! Даже дух перехватило от всего этого, и Олежка приостановился. Веста тоже заметила его, улыбнулась и подошла.
-- Здравствуй, Уле! Ты к нам?
-- Здравствуй, -- улыбнулся Олежка и почувствовал, что и в самом деле рад ее видеть. -- А к кому же еще я могу прийти?..
Веста пожала плечами.
-- Ну, может, ты познакомился с кем-нибудь здесь, в городе...
-- Нет, я не познакомился. И разве я тут кому-то нужен? Посмотри, нас с тобой никто не замечает.
Веста оглянулась. Прохожие торпились по своим делам, что-то несли, думая каждый о своем. Весиа пожала плечами. Всмотрелась в Олежку.
-- Ты куда сейчас идешь?
-- На поляну. Остальные там?
-- Вот хорошо, что я тебя встретила! -- засмеялась Веста. -- Иначе ты нас так и не нашел бы! Мы на поляне теперь бываем редко. Теперь мы в другой стороне, на причалах. Ты уже там бывал.
-- Да, был несколько раз, -- согласился Олежка.
-- И я здесь не случайно. Ребята хотели отдать тебе вот это.
-- Что это? -- Олег взял из рук Весты несколько листков с латинскими буквами, написанными неровным почерком.
-- Ты сможешь прочесть?
-- Смогу, -- медленно сказал Олежка. вспоминая, что однажды уже переводил стихи Поэта /приблизительно, конечно/.
-- Тогда возьми. Не читай сейчас, -- добавила она торопливо.
-- Хорошо, -- ответил Олег, успев заметить в лстках несколько знакомых слов. -- А к ребятам сейчвс можно?
Веста кивнула и подала ему руку.
-- Идем.
Олежка шагнул за ней, осторожно сжав ее ладонь в своей. Ладонь у Весты была теплая и такая маленькая, хрупкая, что Олег невольно умилился: сожму -- и косточки захрустят. И дух захватило от этой мысли. Тепло ее руки будто передалось ему и они пошли рядом, совершенно доверяя друг другу. Олежка подумал, что дома, у себя, он не может похвастать, что дружит с какой-либо девочкой. А тут Веста.. так запросто взяла его за руку, повела за собой. Олежка таял и почти не дышал.
Сигурд уже показывал ему дорогу на причалы и Олег мог добраться самостоятельно. Но Веста по-своему не была в этом уверена, хотя понимала, что все вокруг Олежке было знакомо: дорога под уклон к заросшей мхом скале, две-три коротких улочки поперек этой дороги -- вот и все, что надо было помнить.
Когда на улочке закончились все дома /их заменяли теперь огромные каменные глыбы, вросшие в песок, и сухие заросли/ стали слышны звон и стуки мушкелей -- рыбаки конопатили свои лодки. От лодочных сараев понесло копоть разогретого дегтя. Над головами замелькали чайки. Уже отчетливо слышался шум волн и показалась узкая полоска далекой воды. Сейчас они с Вестой свернут, обойдут стороной большие каменные россыпи и тогда причалы станут видны как на ладони.
На полдороги остановились.
-- Подожди, -- сказала Веста. -- Мне надо забежать на минутку к одному человеку. Ты подождешь меня? Или, знаешь, иди пока на берег, там ребят сразу увидишь.
-- А ты скоро вернешься? Я тогда подожду..
-- Ну, хорошо.
Веста побежала назад, к каменной арке. Один за другим замелькали ее темные ботинки. Олежка проводил ее глазами и медленно двинулся дальше по улице -- шаг и постоит немного, шаг и постоит, посмотрит по сторонам.
Вокруг, в основном, были рыбные лавки. Они занимали первые этажи и кое-где даже вторые. Пристань близко и не надо далеко возить улов. Да и скалы близко с гнездящимися птицами, внутренности -- им, не пропадать же. Запах свезенных к скалам отбросов был не очень приятный и часто доносился с ветром и на причалы. Олежка воспринимал запах как отличительную особенность здешних мест.
За рыбными лавками -- рыбацкие бараки, лодочные сараи, кузница. Небольшая верфь была немного в стороне от этой улицы, от нее был другой выход к морю. Олежке показалось, что именно от верфи четверо молодых парней несут толстые доски, охапку льняной ваты и деготь в деревянной кадушке. Он долго наблюдал за ними и подумывал, почему не возвращается Веста. Хотелось посмотреть, куда эти парни направились.
В Хестщернене такого не увидишь. С морем они не соприкасаются. Хестщернен немного старше Вердага. Там кожевенный цех, ткацкие мастерские, шьют одежду. Ну и, конечно, испокон веку обирали живущих вблизи города крестьян, пасущих овец /кто побогаче, те и коров держали/, и рыбаков в Вердаге. Тогда это был еще бедный рыбачий поселок. Рыбаки Вердага возили соседям на продажу рыбу, те платили им лучше, чем свои в поселке, или меняли на рыбу шерсть. К причалам приходили порой корабли издалека, привозили товары с юга. Так и вырос из поселка нынешний городок, подтянулся до города-соседа. И перестал подчиняться их магистрату, теперь свое самоуправление имели. Свой суд, свои налоги да и склад жизни соответственный.
..Вскоре вернулась Веста, нагнала ушагавшего по улице Олега и пошла рядом. Он молчал и она молчала, вместе с ним наблюдая за полетом чаек. Он снова взял ее руку в свою и в какой-то момент подумал, что это он ведет ее на причалы, это он хочет показать ей то, что ему открылось в первый раз, когда он пришел сюда.
Веста чуть шевелила пальцами, подергивала руку Олежки и тоже иногда поглядывала на него со своими мыслями.
Они знакомы уже давно, несколько месяцев, но шагают вдвоем и держатся за руки впервые. Неудобно как-то стало, что за все время даже не поговорили как следует.
Какая короткая улица! Раньше Олежка шел по ней и шел. А сейчас будто пролетели.
-- Вот они, -- кивнула Веста и Олежка вгляделся в стайку мальчишек, сидевших на деревянных ящиках вокруг сломанной мачты. Несколько ребят оглянулись, махнули им с Вестой рукой.
Веста не остановилась. Олег выпустил ее ладонь и она сразу прошла к ребятам. Села на свободный ящик рядом с Юттой и что-то ей шепнула. Ютта кивнула в ответ и поморщилась от звона. Гремел Аксель, пытавшийся сбить с мачты хоть один железный обруч-бугель.
Олежка поспешил ему помочь.
Но не успел подойти к ребятам и поздороваться с каждым, как случилась неприятность: на рукав рубашки нагадила чайка. И радостно вскрикнула в высоте.
-- Ой-ей! -- поморщился Олег, вывернув руку и разглядывая бледную жидкую горку, пахнущую рыбой.
-- Это к счастью! -- засмеялся Сиг.
Ребята улыбнулись
-- Вот, возьми ракушку, -- поднял Сиг с песка небольшую створку.
Олежка соскреб помет и откинул ракушку в сторону.
-- Веста, ты отдала? -- спросил Нильс, наклонившись вперед, чтобы видеть ее.
-- Да. Он положил в карман.
Олежка хлопнул по карману брюк: здесь.
-- Ну, присаживайся. Матти, где еще ящик?
-- Да ничего, сиди, -- кивнул тому Олег, видя, что тот хочет отдать ему свой. -- Я на мачту сяду. -- И прошел в середину круга, к Акселю.
-- Скоро уходите? -- спросил Олег ребят.
-- Уходим, -- ответил за всех Нильс.
Все молчали, смотрели в песок под ногами, словно соединяясь в молчании, а потом помаленьку разговорились. Слово за словом, снова вспомнили все, что было за лето, обговорили все, разобрались. И Мрачных немного вспомнили, и недавнее спасение приютских ребят. Беседа текла неспеша..
Олежка вздохнул и почувствовал как хорошо вот так просто с ними со всеми посидеть. Посидеть подольше, хоть до самого заката. Узнать, чем они живут. Проникнуться их проблемами и радостями, подышать морским воздухом, послушать старые легенды ребячьего мира, не похожего на привычный ему, но такого иртересного. Побегать за непоседой Сигом, замочить ноги в соленых волнах. Устав, повалиться на песок и смотреть, смотреть, смотреть в небо на мелькающих чаек. Слушать прибой, закрыв глаза.
Солнце склонится к закату, засветятся молочные облака, легкие как пух, нежные как руки матери. Успокоят, отведут беду, но не спасут от нее, если она уже пришла.
Только Олежка подумал об этом, стало почему-то тревожно вокруг. Ничего необычного не происходило: ветерок шевелил сети, развешенные на высоких жердях, все так же стучали на причалах рыбаки, вокруг сидели ребята и Аксель ковырялся в загнившей мачте. Но Олежка жадно запоминал то, что видит. В мелочах и в общем.
Причалы, расположенные вдоль почти всего побережья.. Длинный каменный мол, уходящий далеко в море, защищал бухту от штормовых волн.. Скалы справа -- и черные, и песчаного цвета. Вдалеке слева, за причалами -- тоже скалы,но матовые, туманные, с нечеткими очертаниями.
И море... До горизонта чистое с еле заметными точками скалистых островков.
Можно было рисовать картину.
" Чего мы ждем?" -- вдруг подумал Олежка и не сообразил, откуда к нему пришла эта мысль. Неужели он, как и Западные, уже не может сидеть без важного дела? Неужели Гоб был прав, сказав, что неспокойным открывается мир? Ведь он чувствует все! Догадывается, как движется сок под корой дерева, как оно растет; как сгущается туман, а потом выпадает роса; отчего крошатся скалы... Может представить как их видит сверху чайка. Чувствует море и песок. И каждого из ребят, если в них всмотреться.
Олежка посмотрел на Акселя, Лива /Матти/, Ютту с Вестой. На Нильса.. Тот, в свою очередь, внимательно посматривал на Олега.
-- Пора, -- сказал Нильс, когда Олежка заметил его взгляд.
Западные засобирались в город. Растащили ящики по местам, где они лежали раньше. и проводили Олежку в городе до деревянного домика на перекрестке, где у него стояли зеркала.
Дома Олег сел за перевод. Оказалось все просто. Кнут рисал, будто говорил -- Олег мысленно слышал его голос. Разговор Олежка понимал.
Крепость форта.
Так и начиналась эта война. Олежка читал записку и от волнения почти не дышал. Сам прошел через это, и вот -- вся история сначала.
Олег понимал, что ему повезло с белой ниткой. Иначе бы Веста его не дождалась и ребята ушли, не сообщив того, что хотели.
Кнут добавил еще / когда Олег встретил его в Вердаге 24-го августа/, что ни госпожа Сульвей, ни о.Антон ничего не выяснили относительно появления Мрачных. И в Городе о них ничего не слышали.
..-- Антон пытался нас успокоить, но Нильс сказал ему твердо: " Разве может нас это не тревожить? Ведь мы давно о Них знаем. Даже по нашим сказкам ". И отец Антон не смог ничего ответить против.
Олег дочитал записки и услышал озабоченный голос отца:
-- Олежа, иди сюда. Это будет тебе интересно.
Оказалось, нашлись какие-то документы, рассказывающие о строительстве форта и его назначении. Ведь для чего-то особенного он строился, не для красоты...
Отец рассказал Олежке, что документы эти нашлись в подвале музея в Моловске, в потайной нише старым служителем музея. Обнаружили их случайно. Просто в архиве осталась пометка этого Федора Ефимовича. Нашли записи, нашли упоминания о бумагах и однажды вскрыли тайник.
Никаких сокровищ там не было, но для музея те бумаги и были настоящим сокровищем.
-- Алексей Николаевич привез их на пару дней к нам. Домой их я не могу взять, -- сказал отец заинтересовавшемуся Олегу, -- но, если хочешь, пойдем завтра со мной в музей, там и посмотришь.
Олежка ух как хотел! Еще бы, ведь это связано с Гаем и Снорри. Форт на закате... Солнце просвечивает через окна...
Надо посмореть.
...Олежку в музее знали. С отцом ему разрешили зайти в служебное помещение и на широком столе осторожно полистать бумаги.
Сразу было видно, что они пролежали не один десяток лет. Бумага стала шершавой, желтой, чернила кое-где потускнели или осыпались, но прочесть было можно все. Олежка придвинул к столу стул и засел за чтение. Чуть позже заглянул Владимир Михайлович и подкинул ему пачку старых фотографий: деревья, тропинка в лесу, то ли блик от солнца, то ли что-то есть вдалеке за деревьями.. Не понять.
-- Фотографии потом забери домой, когда прочтешь. Мне пересняли. -- Буркнул отец и опять ушел по делам. Из коридора иногда слышался его голос, то тихо, то громко.
...Вечером Олежка мечтал о прчитанном в музее. Переписал начисто перевод записок Кнута, отложил ручку с листком в сторону и потянулся к фотографиям.
" ...И ни толстые стены, ни насыпи, ни когда-то глубокий ров, ни медные пушки на стенах не стали надежной защитой от врага. В стенах зияли проломы, узкие бойницы были выкрошены и по каменной кладке разошлись трещины, как расходится трещинами оконное стекло недовыбитое мячом.
Какой жаркий бой был здесь, если даже полутораметровые стены не выдержали огневого натиска врага? А может, это герои-защитники форта сами подорвали себя, чтобы не сдаться в плен жестокому врагу, получившему преимущество в силе?..
Огромны завалы камней повсюду, все еще скрепленные неизвестным составом, по прочности не уступающим стали.
Смотришь. не отрывая глаз на всю эту картину и вот, вдруг чудится -- форт цел! В узких высоких бойницах гудит вечно занятой, спешащий куда-то ветер, на плоской крыше, под флагштоком и ложными укреплениями из глины и тростника, сидит воин в старинной форме и посматривает вдаль: не вьется ли по дороге пыль, не крадется ли, желая остаться незамеченным, враг? Вдруг хрустнет ветка. Глаз воина наберет остроту, усилится слух. И вот он уже перегнулся через край люка в перекрытии и кричит вниз о приближении опасности.
Бородатые воины поднимут мост через ров, задвинут кованные засовы и вытянутся во мраке, держа наготове оружие.
Генерал торопится наверх -- мимо гулких залов, полных пороха и ядер, мимо стрельчатых окон во внутренний дворик, где разносится звук командной трубы, -- к сторожевому, чтобы посмотреть настоящую диспозицию ".
Но.. уже давно разрушен форт, упали каменные стены, и только тем остался горд -- истории остался верным. Остался верным Родине своей, к врагам непримирим остался. От залпов вражеских распался и от запалов городских властей...
Пустошь. Поляна, закиданная камнями, которые не смогли еще вывезти на городскую свалку. Да и здесь уже как свалка -- бутылки, недоеденная туристами закусь...
Громкий стрекот кузнечиков все тише, тише, тише... Исчезает видение. Лишь фотография форта застыла в Олежкиных руках. Снят с отдаления, с угла. Стена, обращенная к утреннему солнцу, расплывается в горячем воздухе. Узкие бойницы, зубчатая стена наверху, высокая. И... -- что-то Олегу показалось не так. Посчитал этажи...
Отец говорил: " Форт в три окна и крыша ". А на фото -- в четыре окна. На этаж выше. И нет вокруг никакого леса. Давнишняя фотография, должно быть начала века.
Нам надо иметь крепость форта
И гибкость моченой лозы...
Пульсирует ровно аорта,
Далеко летит наш призыв...
Поэт дотронулся узелка галстука:
-- Разве я достоин носить его?
-- Конечно, -- ответил Олег. -- Подумай сам. Разве ты не сделал ничего хорошего? Пусть немного, но стал похож на того.. в алом плаще.
Поэт задумался. Что-то вспомнил и у него порозовели уши.
Олег улыбнулся и сделал вид, что ничего не заметил. Но потом-то спросил:
-- А в чем дело? Что-то не так? Может кому-нибудь надо надавать по шее? Так позовем Восточных и найдем тех...
-- Ага, так Восточные и пошли! -- усмехнулся Поэт. -- Очень это нужно им, меня защищать...
-- А надо?
Поэт повел плечом, поджал губы.
-- Нет, все в порядке. Они в драку не лезут, просто грозят. И я драться с ними не хочу.
-- Или боишься? -- копался в чужой душе Олег, задумчиво склонив голову.
-- Хм... Что же их бояться? Я уже знаю, к кому обратиться, если что. -- Антон мысленно представил себе того человека, которому подвозил свертки -- заседателя в муниципальном суде.
-- А не подумают, что ябедничаешь?
-- Ну что ты меня все спрашиваешь, сам знаешь, что я это сделаю только в самом крайнем случае. Не беспокойся, я не один такой. Соберемся вместе и подумаем.
-- Тогда в чем вопрос?! Пошли на площадь.
Поэт кивнул.
Поэт был счастлив, что Олег сам обо всем догадался. А тот просто видел в нем это.
Если бы каждый так мог. Видеть.