Вечером случились туфли. Звонок в дверь около полуночи и соседка Мила, заговорщицки подмигивая: "Сюрприз, только не спрашивай" передала оранжевую коробку, перевязанную лентой. Елена открыла и ахнула, - "Офигеть! Gucci!" И не растерялась: примерила. И из третьей позиции прошлась. Ух, ты! Ах! Королева! Правая туфелька чуть жала. В носочке не самой дорогой, но всё же божественной обуви оказалось колечко с камушком. Уж Ленка его крутила-крутила, на безымянный пальчик надевала-снимала, и под лампой шевелила, разглядывала, и даже на зуб... Точно брюлик! И как попал, а? Как тут и было! Она опять прошлась лебёдушкой, поотражалась в зеркалах, посверкала лаковыми носочками, пряжечками, камнем на пальчике. Ох, хороша! Захотелось звонить маме, Ирке, всем-всем, но вместо этого она плюхнулась на паркет и заплакала. Нет, заскулила тихонечко с настроением, попискивая, точно кутёнок, забытый убегающей от погони сукой. И отправила sms-ку Валику, - Завтра после банкета у мамы. С вещами! Кис-кис...
Нет, нельзя опаздывать! Никак нельзя. Даже в собственный день рождения и, если на тебе новые туфли.
Когда Лена открыла входную дверь, поросячьего цвета конверт упал на цементный пол. Пришлось изловчиться, вывернуться, уронить пакет с фруктами, присесть, и, шаркнув набойкой сверкающих Gucci, поднять злосчастную бумажку. Стандартное послание с целлофановым окошком для рассылок рецептов вечной молодости и предложениями похудеть за заказ сковородки, оказалось без штемпеля, а вместо обратного адреса чернела подпись пришедшего пешком спама - tetushka@mail.ru. Хм-м-м... Фанфары. Турецкий марш из мобильника. Лай из квартиры напротив (Молчать, Нелли! Не до тебя!). Валентин, ждавший в машине, кричал в ухо: "Юбилярша, опаздываем". Служебный вибрировал, дёргался, в пакете шуршало и звякало, да ещё этот ключ... Бывает. Утро. Но вместо того, чтобы ругнуться, Лена, глянув на туфли, вздохнула, - Ох, Валик. - И начала улыбаться. Снова. Как дура. Ха! "Don"t worry! Be happy!" Напевая, она сунула привет от лохотрона к апельсинам. Пять этажей на шпильке с пакетами не подвиг, конечно. Хуже пришлось лиловому слонику, украшавшему праздничный торт: через пару пролётов, он завалился на бок и сквозь прозрачную клетку пялился черничным глазом. Внимательно. С укором.
С днём рождения, Леночка!
- Дорогая Елена Прекрасная, - начал торжественную речь шеф. Поздравляли. Восхищались. Читали памятный адрес. Смеялись над праздничной стенгазетой и дружно умилялись карапузу на горшке. "О! Красоту не спрячешь! Уже тогда было видно!" Спели "Happy birthday". Съели торт. Облили шампанским Григорьевну. Подарки. Бонус. Пожелания троих детей, богатого мужа и домик на Кипре. Юбилей всё-таки! После перекура, перед тем как разбежаться пораньше, секретарь Викуся заметила туфли, - "Надо же! Елена Петровна и в розовых! Gucci? Офигеть!" И понеслось про женские ножки, лодыжки, туфельки. Начали издалека - с Золушек. Вспомнили Гейне с его бедняжкой Матильдой и верную Констанцу Моцарта, и Рафаэлевскую распутницу Форнарину; а уж крепостной актрисе Параше Жемчуговой, ставшей графиней Шереметьевой, досталось по полной. Своя. Да что там? Туфельки! Среди россыпи стекляшек зоркие принцы находили бриллиант. Хоть бедную немочку ставшую Екатериной Великой. Выпили дружно "За Катю!", но вспомнили Лену - Елену Прекрасную. Устыдились. И пошло - "За Троянскую войну!", "За жену царя Менелая!", "За бедных ахейцев!" О-о-о... А практикант Женя так проникся, что всю дорогу таращил глаза и вопрошал у встречных, -
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
Встречные шарахались. Коллеги хохотали. Праздник получился. Жизнь удалась.
Уже на выезде из города, смакуя подробности торжества в офисе, Лена разошлась: - Ах, Валик! Ох, Валик...
- Они мне - королева-королева. А я - да ладно вам. Он у меня такой...
- Такой какой?
- Познакомлю ещё...
- А они, - Во погуляем!
- А я, - В мае нельзя. Чего век маяться? - Она теребила пальчик, обёрнутый в колечко, и представляла:
Вот сейчас приедем к маме. Между пирогом и песней про бедную княжну она встанет, постучит вилкой по бокалу и объявит. Нет, пусть лучше он - её мужчина (Господи, два года шесть месяцев. Или семь? С июля. Не важно!) Он встанет, прокашляется и скажет: "Можете нас поздравить". Господи! Нас! М-м-м... И всё. Она лишит дорогих гостей удовольствия спрашивать о замужестве; перечислять одноклассниц, отправивших детей в школу и сетовать (их, которых и видишь-то раз в два-три года, но для которых ты всегда Ленка с ободранными коленками). "Раньше надо было думать - кадрить мужика...". Или, - "Много вам свободы дали!". Или, - "А где они вообще, настоящие?" Нет уж! Сегодня её день! После выступления Валика Лена застесняется, зарумянится, по-хозяйски смахнёт с его пиджака пылинку, а потом запросто так добавит, - "Есть за что выпить. Обычное дело. Помолвка у нас". Мама охнет и одним взглядом скажет дочери: "Не мужик-то Валик твой. Ой, не мужик!" И прослезится, но возьмёт себя в руки, чтобы через стол выстрелить в Веронику Аркадьевну (знай наших, старая дева!). А отец искренне по-детски обрадуется, завернёт длинный тост про внуков, выпьет и (на всякий случай) удалится с маминых глаз мыть посуду. Нормально.
- Валь, ну скажи, что я Королева!
- Королева. Мать твою... Что творит? - Валя завершал обгон фуры.
- Нет. Ты не так скажи. Ты как надо скажи, - канючила Лена. Она включила капризную девочку и, тыкая беленьким камушком чуть не в нос водителю, ныла:
- Отвечай, королева я или нет? - И надувала губки и фыркала, - КонеШно. У некоторых это в третий раз. А может не в третий, а Валь? - Она всё оборачивалась, поглядывая на заднее сиденье, где по-хозяйски развалились спортивная сумка, трещавший по швам баул и блестящие, бесстыже зелёные резиновые сапоги. Хотелось спросить, - Ну, на кой тебе эти калоши? - Не спросила. - А может не третий, а?
- Между прочим, в первый раз замуж выхожу! В первый, понимаешь? Да по любви, между прочим.
- Ну ладно, Лен. - Валик, наконец, сдался, - Ну чего ты? Сама знаешь, что ты самая распрекрасная. Королева. Настоящая. - Он быстренько изобразил улыбку и прибавил скорость. - Самая-самая! Не приставай только. Скользко же.
Получилось не как надо! Так да не так.
- Быть королевой не такое простое дело, - вздыхала Лена, доставая косметичку. - Нет, есть, конечно, женщины, которым это дано от природы. - Она тщательно вырисовывала губы, - И ведь ни красоты особой, ни ума, ни карьеры... - На кочке автомобиль дёрнулся, и подводка полезла вверх. Ленка чертыхнулась, достала ватный диск, подтёрла и начала художничать заново, - Выглядеть может как прачка. Ан, нет! Ощущает себя королевой и всё тут. И такое вокруг неё обаяние, что окружающие не замечают ни стрелки на чулке, ни отросшего перманента. Принимают как королеву. Чувствуют?
Елена притихла. Коньяк, за которым бегал практикант Женя, оказался лишним. К тому же они безбожно опаздывали. Мама без конца звонила и грозилась начать банкет без них. Мело. Ветровое стекло то и дело забивал снег. Связь оборвалась за лесом в низине. Когда свернули с трассы, дорога оказалась не чищена и с наледью. Пейзаж пошёл унылый: чахлый березняк, редкие колки, волнистые сугробы. Смеркалось. Валик сосредоточился, выключил приёмник, врос в руль и отчаянно, молча матерился затылком. Весёленькие бусики с острова Самуй раскачивались маятником, напоминая об отпуске и вечном лете. Где-то. А здесь снег и жестяной домик на дороге. Два человека едут в праздник.
Чтобы не уснуть, Лена нашла заделье - прибраться. Она вытащила из бардачка мятые салфетки, просроченную страховку, батарейки, очки, забытые неизвестно кем, старые визитки, фантики... Складывая мусор в пакет, пропахший апельсинами, наткнулась на тот самый конверт. Поросячий. И стало весело. "Ха! Тётушка.ру!" Захотелось начать развлекуху. Но Валентин злился, кряхтел и сетовал: "Щас бы мне противотуманные, Ленка. Щас бы 4WD. Да я бы...". Она отодвинула сиденье назад до упора и распечатала письмо: - "Щас бы нам эту тётушку.ру! Или на худой конец фею. Ха. Феи.ру..." Лена глянула на потный затылок водителя и ухмыльнулась, - Лазит по порнушкам, соколик, а комп чистить забывает. Ладно. Карету мне! Да кучера. Кто у нас кучер? Хм...
Письмо начиналось так, -
- Дорогая Елена Прекрасная! Счастлива сообщить вам, что вы - Золушка! - Лена опешила. "Во маркетинг! Работают ребята! Мне бы в бюро таких". "Астероид... Перевозчик... Орбита Хирона между орбитами Сатурна - Стража Порога и Урана - Освободителя..." Бр-р-р... Стоп. Она даже головой потрясла, чтобы вникнуть. "Ключик открывает дверь, и мир реального, привычного, устоявшегося рушится... Пространство фантастических возможностей..."
Захотелось кофе. Много кофе. Покрепче. Буковки прыгали, витиеватый шрифт сливался, и выделенные золотом фразы не читались. При свете автомобильной лампочки расшифровать эту белиберду было ещё тем делом. Понять? Да что тут понимать? Ясно же. "Я Елена Петровна вся из себя зав. и зам. и за глаза (чего обижаться?) шахиня. Боже! Я - Золушка! И это в тридцать пять лет? Тридцать пять уже? Фу...". Но дочитать хотелось. Она представила, какой будет классный стёб, когда...
"Только несколько раз в жизни ворота открываются и наступают особые, ключевые моменты. Будто открываются двери в иную лучшую жизнь, и вам достаточно только сделать шаг и войти. Произошедшие перемены могут показаться невероятными..." - Лена сглотнула, - "Ерунда какая-то". А тётушка.ру продолжала: -"Вы должны поверить! Шанс осуществления вашей романтической мечты... Волшебный угол... В это время..." - Валик резко тормознул. Машину повело. Он прибавил газу. Пронесло. Лена и не охнула. Она вытаскивала из текста глаголы в повелительном наклонении:
"Немедленно начинайте действовать! Не сомневайтесь! Не отказывайтесь! Не упустите своего очаровательного Принца..."
Заработал мобильный. - Алён. Вы где? - В трубке шипело. Связь прерывалась. - Мы тут уже с ума сходим. Упьёмся же...
- Да съели всё. Где? Где встретить? Какой километр? - Ирка повторяла, - Где-где? Надо было спутниковый брать. И я говорю - нечего волноваться. Но ты же знаешь тёть Киру...
- Ага. Мой-то красавец уже шашлычок жарит. С Лёшкой. - В салоне запахло мясом с аппетитной корочкой. - Вон жуёт. Да не суй ты мне этот кетчуп. Не суй, говорю! Диета у меня такая. Белковая, понял! Не суй... - Визжала Ирка.
- Алён, я тут в таком белье! - Она перешла на пьяный, торжественный шепот. - Демонстрирую. Тётка Зинка аж крестится! Ага. Красное-красное. Кружавчики лохматенькие, а розочка прямо там... Кисик подарил. Ну, денег дал, а я себе подарила. Главное, Ленусь, розочка с бусинками на интересном месте.
- Ой, не лезьте в дверь! Занято, говорю! Щас! Алён, умереть не встать бельё! А я такая в нём... Создал же Бог такую...
Сеть пропала и Лена закончила Иркино коронное, - "Создал же Бог такую красоту!" Подруга обычно говорила в зеркало, но в расчёте на зрителей. При этом левое бедро картинно выпячивалось вперёд и чуть в бок, грудь поднималась так, что казалась размера на два больше, а губы складывались в ту самую силиконовую припухлость, которая действует на мужчин как на быка алая тряпка. Силу свою Ирка знала. Кисик попался и пропал. Союз с марафонским упорством одолел стадии брака воскресного и гражданского, а спустя четыре года закончился торжественным бракосочетанием в районном Загсе. Теперь Ирина, прекратив умствовать о мужском шовинизме и гендерных отношениях, всерьёз подумывала о сестричке для своей двенадцатилетней дочери и потихоньку вводила ненаглядного в бизнес.
- Скоро? Шашлыка охота. Съедят.
- Не успеют. Рядом уже. Минут двадцать.
Выехали на горку. Приёмник поперхнулся и ожил. Из колонок неслось: "Будто принц ко мне примчался на серебряном коне..."
- Заговор какой-то. - Лена сунула конверт в карман шубки, глянула на Валентина и сказала себе: "Красавчик!". Он вздрогнул, - Ты чего, малыш? - А поймав взгляд, улыбнулся. Ленка растеклась мороженым, "Тоже мне фея нашелся. Хм..."
Сорок восемь дирижеров и один седой скрипач.
Пара-па-па. Пара-пара-па...
Она погладила Валика по спине: - Принц ты мой сказочный. - Он поёжился. Буркнул - Классная песенка. Старая.
Пара-па-па. Пара-пара-па.
Пара-па-па. Пара-пара-па...
Интересно, чтобы стать королевой, обязательно помучиться? И должна ли Золушка быть настоящей аристократкой, но бедной? И так уж необходимо носить стоптанные башмаки и шить противным людям? И угождать? И петь тоскливые песни, надраивая золой горшки? Что ещё? Ах, да. Талант, кротость, беспримерный ум. Вот что на меня нашло? Глупости всё это. - Вопросы сыпались, как горох на половицы и мышей поблизости не было. А коли принц не найдёт? Или фея не появится вовремя? Как без нового платья? А туфельки? Принцу приглянется другая и эта другая станет его королевой? Да и как понять Золушка ты или нет?
Лена представила себя в газовом платье с оборками и фыркнула. Странный выдался денёк. Резиновый какой-то. Она выпала из привычного ритма и зациклилась. "Ох, Елена Петровна! В ваши-то годы да при вашем положении. Клиника!" Правильно. И годы тут не причём. Она трезвый человек и никому не позволит задурить себе голову. Верх легкомыслия ожидать какого-то чуда, если надо платить по счетам и чуть свет вставать на работу: - Ненавижу Золушек! Всех. Сразу.
- Те Золушки, которые в розовом, налево, пожалуйста. Да-да. Под арку. Вы, в зелёном берете с блёстками... Вы-вы! А, это у вас корона. Простите. Можете сесть в кресло у сцены. Дама с перьями! Мадам, будьте добры, не прячьтесь за портьеры - вас не съедят тут. И, леди, все улыбаемся. Все. - Кричал в микрофон человек похожий на птицу. Он заметно нервничал, суетился. Его и без того высокий голос то и дело срывался на фальцет. В колонках пищало, потрескивало. Девушки толпились, пихались, переругивались, но никто не уходил. Никто. Даже те, кто не позаботился о бальном наряде, а пришёл как есть, не потрудившись сменить дежурные джинсы на что-нибудь поприличнее. Все ждали. Ждали чуть отмытые замарашки и гламурные Барби, точёные китаянки и густо пудренные фарфоровые куклы с дореволюционных открыток; ждали и те, кто совсем не походил на Золушек - круглые, оплывшие или мускулистые, или почти дети, и даже те, кому вечно сорок. Человек-птица, руководствуясь ему одному известной схемой, ловко проводил расстановку толи парада, толи будущего сражения. Леди, получив место у малиновой дорожки, уже не выкрикивали. Став частью маскарада, они лишь с нетерпением поглядывали в направлении входа, ожидая добрую тётушку, волшебную фею, а может и Деда Мороза. Кто знает? Но одно было ясно - вот-вот произойдёт что-то неизбежное - начнутся испытания, и кому-то компетентному предстоит проверить, кто из них обладает
утончённым вкусом, природным лукавством, кто способен блистать и знает правила. Кто здесь настоящая Золушка? Выкрики человека-птицы слышались реже. Музыка играла торжественнее. Красавицы больше не шептались, не озирались, не поправляли волосы. Осанка, ясный взгляд и достоинство говорили о том, что они знакомы с хорошими манерами. И ещё - на всех девушках была хорошая обувь - главный признак безупречного воспитания и благородного происхождения.
В детстве у Лены мобильника не было, и компьютера не было, и интернета. Если бы лет в тринадцать появилась в её жизни фея, то, уж, конечно, не посредством сетевого маркетинга. Фея запросто пришла бы из тёмного леса в спальню первого отряда пионерского лагеря "Мичуринец" и, присев на панцирную сетку кровати, сказала бы голосом врача Ангелины Юрьевны:
- Уважаемая госпожа Золушка. Поздравляю. Вы опозорились. Впредь запомните! Коли у вас хватило смелости объявлять во всеуслышание о своих амбициях, наберитесь терпения и потрудитесь носить обувь как положено с достоинством. Впредь. Иначе это для вас плохо кончится.
Когда Елена глянула на приборную доску и заметила, что бензина осталось меньше полбака, то начала раздражаться. Нелепость какая - заблудиться в трёх соснах. Сотни раз езженый маршрут: по трассе до Осокина, грунтовки километров пятнадцать, за очистными бор, опять налево. До дачи родителей рукой подать. Засмеют. А мама глянет так, - "Во-во. Ещё то чудо, твой мальчик. Я тебе говорила..." Попали. Валик нашёл место для разворота и замычал себе под нос что-то весёленькое, делая вид, - "Мол едем и едем себе. Нечего волноваться. Только погода дрянь". Лена выдохнула, сосредоточилась на знакомом мотивчике и включила "блондинку". Её мужчине женская глуповатость нравилась. При нём она даже за руль не садилась. Ну и что, что права в сумочке, а он ездит по доверенности. Подумаешь. На тайоточку Лёшка денег дал. Брат Ленкин мужик (у неё и так кредит за квартиру). И что? Сама-сама? Сама - липкое слово. Как смола склеит, застынешь и попробуй вырвись. Это хорошо, когда тебе двадцать или двадцать пять. Думаешь: закончу вуз, карьера попрёт, а там можно и отношения. Квартиру надо свою, гераньку в горшке, пуделя у ног. Живёшь спокойно в собственном доме, делаешь, что хочется: даже ужинаешь за компом с газетки. Да, с собакой гуляешь, кормишь, заботишься. Подруги забегают - радуются. Он (щедрый и свободный) захаживает. Посмешить. А если учесть отрицательный опыт знакомых и незнакомых, то жизнь твоя рай, а не функция. Сама! Мир больше не делится на мужчин и женщин. Новый век. Нормально. Главное, не страдать, когда не звонит, а когда звонит не становиться восторженной дурочкой. Всерьёз дурочкой. Не блондинкой. Потом двадцать восемь, тридцать и больше. Всё есть. Карьера - начальница. Квартира в новостройке: потолки натяжные, полы дубовые, диван свиной кожи цвета беж. Кухня? Ой какая кухня от модного дизайнера. И всё сама - и потолки и джакузи, и стойку барную хром не хром, и камин с изразцами итальянскими. Только вот батареи эти идиоты два раза меняли. Ничего. Ругалась как пьяный сапожник. Ну, а средство передвижения как транспарант свободы? Вот когда устаешь радоваться сама (мама не в счёт - она не понимает); когда захочется не самой себе плакать (маме не поплачешь - жалко), вот тогда и появляется не бог весть какой он. Занудный, скуповатый, женатый, любой. Нужное подчеркнуть. И начинаются игры в отношения: сильный - слабая, грубый - терпеливая, умный - всегда блондинка. Опять сама, но не озвучивая. Да уж... Главное, никаких Золушек!
Затекли ноги. Лодыжка ноет. Снять бы туфли, забраться на сиденье и подремать, а то лезет в голову ерунда всякая. Лена потрогала колечко - камешек остренький, холодный. Приятно как. И ведь додумался. Сам! А мама говорит, - "Ещё тот...". Валику опять звонили. Сбросил. Значит в зоне покрытия. Метель попугала и успокоилась. Встречных нет. Несколько метров зимней дороги впереди и такая чернота, точно потоп уже был, а Ленке повезло - сама спаслась и ещё эдакого хахаля прихватила. Она попробовала отрегулировать печку, но Валя не дал. Ленка пассажир по полному тарифу. Хорошо. День рождения всё-таки!
Человек-птица взмахнул палочкой и зазвучал марш. Турецкого. Света стало больше, лепнина на потолке заметнее. Толстощёкие амуры улыбались, подмигивали и натягивали тетиву, чтобы запустить, наконец, свои острые стрелы. В кого? Кроме птицы с рупором мужчин в зале не было. А на принца он похож мало. Что-то было не так в этом действе. Этот марш...
- Лена... Лен, да проснись же ты! - Валентин теребил её за рукав шубы. - Ленка, телефон упал. Просыпайся. Чёрт-чёрт!..
Мобильный завалился под кресло. Звонил брат. Елена включила громкую.
- Принцесса, ты в порядке? Вы где? Вы не застряли? - Лёша говорил спокойно, но она слышала крик мамы, - Скажи, пусть едут в город! Алексей, прикажи им! Дай трубку! Скажи, у нас...
- Слушай, тут намело - не проедете, - Связь то и дело прерывалась. - Завтра вызову ребят из части - почистят дорогу. Ленусь, поезжайте домой. А день рождения продолжим хоть завтра. - Брат хихикнул, - Слышь, Принцесса. Три дня гулять будем и всё за твоё здоровье. За каждый десяток - день. За пятилетку ещё добавим. Ох погудим...
Лена слушала брата, а Валик уже мурлыкал, - Малыш-малыш. Ты не устала, малыш? Тебе удобно, малыш? Мур... Что, поспишь ещё? Ну, поспи-поспи... Мур-мур...
Домой едем. - Он с трудом скрывал радость. Ну не нравились ему Ленкины родственники. Особенно в праздники, когда их много. Киру Андреевну он выносил, как неизбежность бриться. Конечно, не о таком зяте мамаша мечтала. А Алексей? Он такой... Вот как можно относиться к человеку, у которого деньги сыплются прямо из задницы? Но Валентин терпел как учили. Богатых людей надо уважать и стремиться жить лучше. Ленка учила. А он? Кивал словно китайский болванчик. Сейчас его прорвало:
- Метель нам на руку, Лен. Отметим твой день рождение по-семейному! Там в бауле у меня две шампанского. Брют, между прочим. И бренди! Знаешь, я такой подарочек тебе приготовил! Такой подарочек... - Валик выворачивал с грунтовки. - А то едешь-едешь. Конца нету. В животе урчит.
- Лучше бы в ресторан сходили, Ленусь. А то сиди, слушай трали-вали всяких бабулек. - Он крутил ручку приёмника. - Вероника Аркадьевна вообще чумная. Сколько ей, Лен? Поди под сотню? Бабка-ёжка. А вредная.
- Ха! Надо же, Битлы! - Он начал постукивать. - Что нам они, Лен? Нам и без них неплохо. Всё думаю, чего бы такого замутить? В Таиланде мы были. На Кипре были. И на Мальдивах. Может, в феврале на лыжах куда мотанём? Щас приготовлю тебе мясо, Ленка. С кровью, с ананасами, с грибами. Соус - пальчики оближешь...
Елена слушала вполуха. Музыка играла громко. Валика несло, но говорил он скорее себе, и достаточно было поддакнуть или моргнуть. Она поняла - "цыганочка с выходом" откладывается. Ну-ну.
Двери распахнулись и хлынул свет - лиловый, неправильный. Марш, заставляющий вздрагивать, искать трубку, оборвался. Девушки замерли. Через несколько минут за сценой раздался треск, шипение, затем оглушительный писк и зал точно взорвался попсовой песенкой - заводной, ритмичной. Казалось, человек-птица сейчас гаркнет в рупор: "Зажигай-торопись!", и дамы начнут нехитрые ломанья воскресной дискотеки. Но никто не запел, не пустился в пляс, хотя движение всё же началось - нервное, прерывистое как в клипе. Изображение то дрожало и дёргалось, то застывало, неестественно увеличиваясь, будто наезжала камера и продвинутый оператор крутил ею во все стороны, не очень-то озадачиваясь сюжетом. Губы, руки, нахальная улыбочка херувима, глаз, чей-то рот, откровенное декольте и волосы - столько волос крупным планом, что слепит глаза от золотистого блеска. Блондинки! Много блондинок. А обувь? Роскошная обувь. И эти хочется! А у этих пряжечка с камешком. Такая обувь, что ног вроде и нет, а она сама по себе - живая. Туфли. Туфельки. Фетиш. Слепить что-нибудь разумное из этого месива не было никакой возможности. Вернее, Лена не успевала. Голова стала тяжелая, туповатая словно после сна на закате - глаза вроде смотрят, а ум... Где ум? Ещё шею сводит. Она покрутила головой и оцепенела. Ирка? Она готова была поклясться на чём угодно, что видела подругу - её красный кружевной лифчик, как она выпячивает грудь, как машет руками и распихивает конкуренток, пытаясь ухватиться за стремя. Наконец, Ленка разглядела главное - пока она цеплялась за детали, в зал запросто въехал принц. Тот самый! На белом коне. Настоящий. И осанка, и плечи, и рубашка из тонкого щёлка, застегнутая на пуговки снизу. Хорошая какая рубашка. Качественная. Знакомая. Невидимая сила потянула её к принцу. Толпа давит, девушки ругаются, а она протискивается сквозь чудесные запахи Chanel, Miss Dior, Nina Ricci, Climat... Вот, кажется, Bvlgari... И узнаёт. И удивляется. Ладно. Это сейчас не важно. Важно - она спешит к принцу.
Девица в белье действительно оказалась Иркой, но на Лену и не взглянула, а лишь больно ткнула в бок. Обидно. Спросить, зачем она здесь? Её Кисик сейчас ест шашлык у мамы на даче. Нехорошо. Ещё в красном бесстыжая. Захотелось отчитать подругу, но дамы напирали, оттесняя. "Ах, чтоб вам, тарпаны!" Ленка сгруппировалась (шесть лет гимнастики не прошли даром) и схватилась за стремя. Подтянулась, поджала ноги, подпрыгнула и в два счёта оказалась так близко, что тронула наездника за рукав. Принц! Вот вам! И аромат тот самый, который она подарила Валику на день влюблённых, чтобы пах именно так как должен пахнуть её мужчина. Её мужчина особенный, потому эти туфли она купила перед выходом не куда-нибудь, а в оперу; часы, когда он проходил собеседование в ах-какой конторе. Дорогие часы. Страшно дорогие. Стоп. Елена подняла голову и опять стала Ленкой с разбитыми коленками. "Валька, сволочь! А кто тебя таким сделал? Ты бы, паразит, хоть часы снял! Ты! Ты... И не смей мазаться моими...". Может, она и крикнула бы, но попса всё равно громче, да и девушки не молчали. Она слышала: "красавчик", "принц из сказки", "дорогой, это я - твоя Золушка". Вырвать бы рупор у человека-птицы и заорать, заблажить, чтоб перепонки полопались, - "Девчонки! Дуры! Да у него же двое детей от первого брака! Он был женат дважды. Трижды! Даже машина у него моя... И сам он мой Валик!" Господи, где этот птица? Она начала оглядываться, но кто-то дохнул в шею: "А конь? Конь у него тоже твой?" "Нет, - непонятно кому ответила Лена. Беспомощно так ответила, тихо, - Конь не мой! Точно!" И уже от сцены выглядывала принца. Тот улыбался. Во весь рот. Белый-белый. Сделанный у ортопеда Гриши на её средства, между прочим. Валька кивал, приветствовал, лыбился пока не скрылся за колонной. "Нет, - прошипела Елена. - Не мой он принц". И опять кто-то шепнул: "Не твой". Перехватило дыхание. Хотелось крикнуть что-нибудь обидное, но вместо этого тощий выдох, похожий на нутряное "и-и-и", вытекал из груди и тут же возвращался в живот. Сам. Ленка была тут левая. Она и пятилась как-то не так - боком. Ватные ноги шаркали по паркету до тех пор, пока что-то тёплое и мокрое не ткнулось в руку. "Отстань, Нелли. Не до тебя", - брякнула Лена, вытирая слюни о юбку. "Господи, да она-то откуда здесь? Воняет ещё". Бледхаунд Нелли трясла ушами, ласкалась и портила платье. Да плевать! "Не мой? Не мой!" Потерянное слово, наконец, оформилось и выскочило. Пусть! Лена обернулась. В высоком кресле на сцене, точно на постаменте, восседала густо накрашенная важная дама - врачиха Ангелина Юрьевна. У её ног крутилась глупая Нелли, а на зелёной подушке, должно быть предназначенной для короны, стояли туфли - те самые Gucci.
Машина двигалась задним ходом. Кто-то громко сигналил. Белая шестёрка шла на обгон, и Лена увидела в окно средний палец. Н-да. Валентин не шелохнулся. Он намаялся, петляя по заснеженным просёлкам. Публичная пытка у недоверчивой тёщи откладывалась, вечер с горячей ванной, мясом, коньячком маячил тульским пряником, и он размяк.
- А когда я сделаю тебе массаж с тем кремом, который пахнет ванилью, - мыслил вслух водитель, по-московски растягивая слова, - ты перестанешь спрашивать про королеву... - Он, наконец, добрался до указателя и вырулил на федеральную. Трасса была пустынной - гони не хочу, лишь изредка слепили встречные караваны ночных перевозчиков - фур. Четыре полосы. Нормально. Есть скорость.
Лена дремала. Чутко. Она привыкла держать всё под контролем. Так уж она была устроена. Редкая возможность побыть пассажиром (хоть в машине) не то, чтобы парализовала волю, а как бы сунула туда, где и деревья большие и нет ответственности ни за себя, ни за жизнь чужую. Хорошо вот так ехать всё равно куда и не думать. Это совсем не то заработанное расслабление в салонах. Это бабье. Вот есть рядом мужик и тебе спокойно. Факт. А про Золушку глупости всё. Принц-не принц? Какая разница? Главное, чтобы был. Лена глянула на Валентина. Он болтал, острил, жестикулировал, передразнивая подрядчика и гыкал. Рукав знакомой рубашки, из-под манжеты которой поблёскивали дорогие часы, раздражал. Да, пить вредно и спать вредно, и виснуть вот так. Ляпнув что-то вроде: "Куда ему до тебя, милый" и стараясь не глядеть на часы, она зажмурилась. "Дело сделано. Я определилась. Баста!".
На торжественной линейке Леночке Солдатовой вручили похвальную грамоту "За активное участие в общественной жизни пионерского лагеря "Мичуринец", подарили книжки Островского "Как закалялась сталь" и томик Есенина. Но главным призом был всё-таки набор принадлежностей для стряпни: деревянная резная лопаточка, настоящая скалка, премиленькая дощечка, выжженная тюльпанчиками и ещё много чего полезного в огромной картонной коробке с наклейкой, на которой белобрысая принцесса в переднике с тортом обворожительно улыбалась. Обворожительно. Ничего. И Ленка научится. Мама будет довольна. Да мама?
До трибуны с подарками целая вечность. Пробежать надо мимо шеренги первого отряда, а там Коля Веденский - сын этой страшной врачихи Ангелины Юрьевны. Смотрит. Он всегда смотрит, а она рдеет. Коля не как все. Он странный. Всегда в брюках со стрелками, рубашке в клеточку, из плетёнок выглядывают носки. Летом. Отстой. И читает-читает. И не танцует на дискотеке. И не дерётся. Взрослый. Почему-то Лена чувствовала, что он наблюдает за ней. Всегда. На зарядке, возле корпуса, в столовой. Какая-то тёплая волна отмечала его присутствие, и обычная бойкость внезапно испарялась. Любовь? В тринадцать лет? Даже в мыслях не было. Нет, было. Но мысли эти приходилось прятать в подушку. А подушка у Лены была комковатая - казённая, зато очень умная - она знала, что последнее лагерное лето заканчивается (она и так переросток), а значит, уходит детство, и надо что-то с этим делать. Может, это подушка нашептала Леночке вырядиться Золушкой на прощальном костре по случаю закрытия сезона? Так или иначе, пригодились и концертное платье из газа (упросила же маму привезти) и занятия вокалом, и косметика подружки Ирки.
Небо казалось высоким, а звёзды близко. Пионерский костёр горел ярко и искры с треском рассыпались во все стороны. Завхоз Палыч нервничал, отгоняя ошалевших детей за ограждение. Пахло хвоей и концом лета. Малыши, кормившие комаров, бесновались, подпитые вожатые хохотали, девочки плакали. В воздухе висело расставание. Ленкин выход был предпоследним. Артист Ляпишев, подрабатывающий худруком, "профессионалов" оставил на сладкое. Когда Золушка, прикрытая синим халатом уборщицы Любочки, выпрямилась и запела, стало тихо. Она и не очень-то старалась (не экзамен же в музыкалке), но по высвеченным огнём лицам видела - хорошо. Как же душевно она пела о горькой судьбе замарашки, как грациозно (и это в туфлях на два размера больше) кружилась с веником по поляне, как ловко стряхивала золу с одежды. Не важно. Важно, что он видит её надежду - она ждёт Принца. Ещё чуть-чуть и Лена сбросит ужасный халат, встрепенётся и запоёт во всю силу. Её чистый голос, ясный взгляд, шуршащее, усыпанное блёстками платье очаруют его. И тогда она, наконец, глянет ему в глаза. Смело глянет. Чего ей стесняться? Она - Золушка. Он - её Принц. А как иначе?
Коля понял и пригласил на медленный танец. Ладошки жгли через платье шибче костра. Девчонки хихикали. Всего-то раз танцевали. Подумаешь. Сказка.
Как уснуть в последнюю ночь сезона? Невозможно. Спали разве что мелкие в третьем корпусе да электрик Федотов на посту у туалета. Кто ходил на охоту за хлебом в столовку, кто писал адреса на пионерских галстуках, а кто стихи и клятвы в вечной дружбе. Девочки связывали шнурки пацанам, а те мазали уснувших врагов зубной пастой, прятали вещи, подпирали швабрами двери. За рукомойниками на отшибе пели поварихи. Вожатая Екатерина Андреевна (Мася) громко дружила с физруком Валерой. Стрекотали сверчки. Мелькали фонарики. Падали звёзды. Конец сезона.
Когда в распахнутое окно влетел камень, Ленка не испугалась. Там - снаружи - стоял Коля и улыбался. У него был фонарик. Тоже.
...О, этот марш Турецкого! Валентину звонили и звонили. Он сбрасывал. Лена делала вид, что спит.
Всё было по-настоящему. Они гуляли в лесу за забором. Коля рассказывал о вселенной, галактиках, важности химии и могуществе математики. Кажется, она не совсем понимала, но видела какой он умный. Он такой... Ещё смешит до коликов. И он ей доверяет. Теперь Ленка знала о нём всё - про стихи, собаку и что он станет великим учёным. Обязательно станет. Можно не сомневаться. Они нашли стог сена, лежали и смотрели в небо. Тут Коля открыл Ленке страшную тайну о запретных книжках, которые таскает у матери. Но это никакое не колдовство, а наука астрология и если постараться, то можно узнать судьбу. Вот он разберётся хорошенько и ей расскажет. А сейчас он показывал Венеру. - Да не так... Ты прищурься и смотри хорошенько. Справа смотри. Яркая она самая, видишь? Там недалеко Марс. Чуть желтоватый. Ну, напрягись, Лен. Да не мигай ты! Видишь? А я вижу. Честно.
Ленка не успевала за ним, а может ей и не хотелось соображать. Может, ей было просто приятно слушать, - Лен, этот Хирон невероятно далеко. Он между... Очень маленький. Между орбитами... Планеточка такая. Астероид называется. Недавно открыли. - Коля повернулся на живот, сено ухнуло, - Эх... Карандаш потерял на фиг. Я тебе потом нарисую. Хирон вроде ключика. С бородкой значок. С остренькой, как у старикашки, который его открыл... - Мягкая подушка качнулась и Ленке показалось, что она слышит писк. Тоненький. В сене ведь. Или нет? Вот опять писк. Господи, до чего же она боится мышей. До смерти. И она прижалась к Коленьке крепко. А он, вдруг, резко дернулся и стал так близко, что только глаза в темноте - блестящие, волчьи прям - светятся. Горячий. Пальцы целует, губы мокрые... Они целовались как взрослые. Один раз.
Мышь всё-таки была. Коля не понял. Ленка завизжала, вскочила, побежала к дороге и грохнулась. Подвели Масины туфли на каблуках. Подол платья с блёстками зацепился за корень. Больно-то как. Колька взгромоздил рёву на спину и понёс. Лена всю дорогу всхлипывала, - Мышь. Прям по ноге, Коль. Мягкая. Пёрышком. Ой, меня щас вырвет...
С рассветом Принц и Золушка добрались до лагеря. Физрук Валера, электрик Федотов, артист Ляпишев, сторож Палыч, поварихи... - все-все, а, главное, Ангелина Юрьевна встречали незадачливую парочку у ворот. В медпункте замарашке наложили лангету (молча - из уважения к страшной врачихе), а в городе после снимка гипс. Маме сказали что-то про сухой корень на прощальном костре и "дело" замяли. Ленка скакала на одной ноге больше месяца, утешаясь тем, что не надо ходить в школу. О Коле она старалась не думать. Стыдно.
Он позвонил в двадцатых числах дней за пять до снятия гипса, и Лена так обрадовалась, что сразу согласилась на свидание. По-взрослому. В парке. Часа два она размачивала бинт в ванне, потом с наслаждением чесала ногу щеткой, крутила кудри и расхаживалась изо всех сил стараясь не хромать. Она радовалась, - "Клёво! Мама на даче". Конечно, Ленка сразу сообщила секрет Ирке, и та помогла словом (у неё был опыт) и делом (притащила не только помады, но и бюстгальтер старшей сестры Веры). К трём часам сердце Леночки восторженно ёкало, пищало, шебаршилось, пытаясь выскочить. Он.
В парке за Иркиным домом вовсю сентябрило. Жара стояла почти летняя. Под шерстяной меланжевой кофтой Лена чувствовала себя как в парной у бабули, но о том, чтобы снять кольчугу речи не было - сёстрин лифчик не только ёрзал во все стороны - он жил своей собственной отдельной от тощей груди жизнью и, прижимая конструкцию локтями, Ленка едва дышала. Красоты осени не впечатляли, свежевыкрашенные скамейки душили ацетоном, редкие прохожие и высунувшие языки собаки бессовестно пялились. Коля материализовался в три пятнадцать. С цветами. Лучше бы он этого не делал. Белая мокрая рубашка, острые стрелки на школьных брюках и красный гладиолус в трясущейся руке. Захотелось удрать. Тут ещё Ирка, дежурившая в кустах, заржала точно лошадь и, обезумев, могла расстроить свидание в любую минуту. Принц же багровел новыми прыщиками и заикался. Куда что девалось? Ну, поздоровались, не глядя. Прошлись по аллее. Поговорили про сломанную лодыжку, Витьку из первого отряда (его в ПТУ сдали), о том какие паршивые в лагере были котлеты, и что поступать он будет в МГУ на химика. Наконец, нашли скамейку, застланную газетой. Сели на пионерском расстоянии и начали молчать. Дружно. Говорить стало не о чем и вообще жарко. Минут через пять обоим стало пора. И уж совсем глупость - Ленка передала привет Ангелине Юрьевне. Ужас. Убегала она быстро, опасаясь, что ушлая подруга выскочит из укрытия и опозорит. Лена-то отбрешется. Почему-то жалко было Колю. Очень. У подъезда она вспомнила о гладиолусе, устыдилась и сунула цветок в урну. "Принц нашёлся. Вот ещё!", - и обернулась. Коля стоял рядом. Стоял и смотрел во все глаза как раньше. Не то что бы у неё подкосились ноги, но тёплая волна вернулась, захлестнула, и она прошептала одними губами: - Прости.
- Ничего. Сам дурак. - Он покраснел. Потом подошёл близко: - Всё равно ты моя принцесса! - И выпалил быстро, уверенно, - Когда-нибудь ты будешь моей королевой. Точно. - Коля чмокнул Ленку мокрыми губами в щёку и побежал на другую сторону улицы. Его белая рубашка ещё долго мелькала за деревьями. А она? Она, прикрыв поцелуй ладошкой, плакала. Как дура. От счастья.
- Я же сказал не беспокоить. Я занят! - Злобно бубнил Валентин, прикрывая рукой трубку. - Хватит мне названивать, поняла? Я тебе чётко сказал... Последний раз повторяю. В конце концов, деньги зарабатываю я, и за бананы детям тоже не Дед Мороз платит. - Несколько секунд он слушал, причмокивая. - Не нравится - твои проблемы. Отвали. Всё.
Валик отключил телефон. - Малыш, ты спишь? Лен. - Он прислушался, шумно вздохнул, отрегулировал печку и прибавил газу. Елена Прекрасная начала мёрзнуть. Так случалось всякий раз, когда звонила она - супруга Валика - бывшая, которая всегда в другой комнате. Себя Лена называла женой лишь прилюдно и то по необходимости (от других синонимов её тошнило). В первые месяцы знакомства библейские истины ещё теребили за подол ночнушки, но рассудила она вполне здраво, - "Сама виновата!" Можно поспорить да спорить не с кем - за Вальку никто не боролся. Обидно даже. Со временем муки совести угомонились, а мужик остался. На выходные. И в праздники не одна. Правда от её звонков Лена почему-то холодела, хотя вроде притерпелась, смирилась как с данностью. Да, проблема есть. А у кого нет? Нормально.
Коля Введенский среди Ленкиных штормов и штилей больше не появлялся. А был ли мальчик? Жизнь пестрила встречами-разлуками без долгих объяснений и штампов в паспорте. Бывало, и больно, но человек животное выносливое. К тому же работы всегда много. Семинары. Тренинги. Психотерапевт по вторникам. Да, ещё надпись поперёк лба - "То, что нас не убивает, делает крепче". Всё как у всех.
Могла ли Елена подумать, покупая двушку в новостройке, что Ангелина Юрьевна станет её соседкой напротив? Случайность. Лена врачихе не обрадовалась. Вот собака у неё классная - бледхаунд. Огромная псина: красивая, только лает на весь монолит. Жильцы, купившие собственность за приличные деньги, справедливо роптали, но высказать неудовольствие строгой старухе в глаза не решались. Вообще-то Нелли была собачиной незлобивой, интеллигентной и особых грехов за ней не водилось. Ну, могла понюхать кого-нибудь из любопытства, лизнуть, хотя чаще просто смотрела на людей глазищами влажными, участливыми и что-то своё думала. Должно быть про людей. Этот взгляд очаровывал и многие чувствовали некоторую причастность к живому и выражали желание потрепать за ушко, похвалить или приносили к порогу косточки. Ангелины, правда, подобная снисходительность не касалась. Она не смотрела - поглядывала. Свысока. Гордая старушенция на каблуках и с буклями. Всегда. Одно слово превосходительство и рядом на поводке под стать хозяйке величественная, отбегавшая своё собачина. Вышагивают по парку. Фантик бросить не можется. Хочется читать Ахматову. Вслух.
Стихов Лена не читала. У неё жизнь деловая - дай бог выспаться. Хотя выступление Ангелины Юрьевны на концерте в пионерском лагере помнила. Так редко декламируют - низким грудным голосом с глубоким чувством, и строчки попадают прямиком в душу (аж до мурашек). Кажется, именно в то лето Ленка поняла - есть душа. Точно. Читала потом стихи запоем. Мама не знала, что с девочкой делать - беспокоилась. Теперь же, встречая Ангелину, Ленка бросала: "Здрасьте!" и боялась. Она ждала вопросов о сломанной лодыжке или каково это - путешествовать на спине её тощего Коленьки. Лишь, спустя месяца три-четыре, почти закончив ремонт и окончательно переехав, она, наконец, поняла - врачиха её не узнала. И почувствовала себя счастливой. Даже стала командовать Нелли через дверь. В конце концов, она взрослая девочка.
Спать расхотелось. Притворяться тоже. Валентин, совсем оголодавший, подбивал заехать в трактир "Жили-были". "Прям на въезде, малыш. Помру, малыш. Приличное место". Они вяло перепирались, дежурно острили, обходя неудобные темы. Кольцо, поселившееся на безымянном пальчике, не давало покоя. Вопрос "когда же?" прицепился к таиландским бусикам и болтался на зеркале маятником. Туда-сюда. Гипноз? Захотелось романтики. Озвученной. Что-нибудь вроде - "стань моей навеки" или "скажи да". Чтоб по-людски. Елена крутила колечко, поглаживала, чуть не нюхала и подсмеивалась над собой. "Ох, замуж невтерпеж. Дуры бабы! Тоже мне Золушка". "Ха! Вот зарплата у меня действительно королевская. Я б и не такое колечко прикупила! Я бы..." "Стоп, - остановила себя Лена. - Это мелко". И устыдилась. Но вопрос никуда не делся. "Что ж мне теперь самой себе предложение делать?" И тут её осенило - Хирон!
"Не пропустите! Активно начинайте действовать!" Да! Что там ещё? "Ворота открываются и пространство фантастических возможностей..." Действовать!
До поста ГАИ оставалась километров пять. Они проехали знак. - Валь, а я и не знала, что ты у меня романтик! - Как можно ласковее начала Елена. Валентин отозвался:
- В смысле?
- Туфельки классные. Брюлик чистенький. Огранка, что надо. Помогал кто или сам такой умный?
- В смысле? - Валя начал причмокивать.
- Я говорю - миленькое колечко. - Она положила руку ему на коленку и тихонько сжала. Это был знак. Особый. Валик растаял, засопел и осторожно спросил:
- В смысле?
- Ну, что ты заладил? - рассердилась Лена. - Хватит! Почему всегда первой должна быть я? - Она засомневалась: стоит ли продолжать? Её мужчина не реагировал, и эта манера блудить вокруг да около раздражала, - Послушай, я ничего не имею против сюрпризов, но хотелось бы... - Она злилась на себя (королевы не просят), - если не свечей и клятв в вечной любви, то хотя бы нормального предложения руки и сердца. - Валик помалкивал, даже не смотрел в её сторону. Он крутил руль. Лену несло:
- Видит Бог, я долго терпела. - Она начала тоном, которым обычно отчитывала секретаршу или менеджера, - Всё было по правилам - никто никому не обязан. Gucci, конечно, подарок что надо, но кольцо. Это уж слишком! - Валя не оборачивался. - Это жест, понимаешь. Символ. Я женщина. Кольцо обязывает определиться. - Лена с трудом подбирала слова, путаясь, как незадачливая школьница. Она ждала перехвата инициативы, но тщетно. Валька тупо делал вид, что не понимает. Так. По новой. Туфли? Да чёрт с ними! Кольцо! Помолвка у нас. Стоп!
- Знаешь, меня тошнит от секретности. Понял? Если мужчина дарит мне кольцо, то яснее некуда. Всё! Я выхожу замуж!
Да, правильно. Он должен быть счастлив. Елена тряхнула копной волос и гордо выпрямилась, чтобы не уронить корону. Валентин не притормозил, не повернулся. Бревно. Он рявкнул:
- Ну и кто он? Кто? Ты...
- Ты сука!
Лена сообразила не сразу. Она обернулась. Зелёные сапоги на заднем сиденье разбежались в стороны и блестели. Жалкие какие-то сапоги. Неуместные. В них шевелился свет.
"Дорогая Елена Прекрасная! Принцесса. Королева. Малыш..."
Из машины убрали воздух. Весь. "Вот тебе и Троя, Леночка. Вы, Елена Петровна, такая дура!"
Из приёмника сыпались слёзы. Лагутенко пел протяжно, тоскливо и хотелось молиться всем богам сразу. Ленка шмыгнула. Потом о придуманной любви заголосила Ёлка. Вот попса, а! Дальше (они что сговорились?) Ночные снайперы завели "Сенбернары, ты знаешь, недолго живут...", и вопрос "зачем?" повис в душном закутке тайоты. Зачем? Чтоб не расплакаться, Лена нашла старую пачку Marlboro, достала мятую сигарету, закурила и даже не открыла форточку. Это был бунт: её мужчина подобных дамских вольностей не выносил. Сейчас он не шелохнулся. Ленка покрутила ручку приёмника, наткнулась на Армстронга и посмотрела на туфли - хорошую обувь для самодостаточной женщины. Такое только подружки могли придумать. Ирка. Наверняка. Мельком глянув на Валика, она опустила стекло. Пусть дует! Можно, конечно, пожалеть его сейчас, подлизаться, выкрутиться: "Валюш, балда ты! Колечко мне девчонки подкинули, а туфли... Письмо есть от феи. Валь, ты обхохочешься...". А потом, - "Эх, ты! А я-то думала... Ты у меня такой-растакой...". Или сказать, наконец: "Трус ты. Не мужчина. Мужчина - это ответственность!" Господи, ещё что? Ах, да! Про любовь. "Любовь должна быть! Верить надо, что на всю жизнь, понимаешь? Не на словах, а чувствовать. Only you". Сказать? Зачем? Сама так сама. И мама обрадуется! Нормально.
Елена молчала. Валик дулся. Смешно. Красивая. Успешная. Всё есть. А тут расслабилась. Нате вам - Страж порога, Освободитель. Ещё Хирон какой-то. Купилась!
Правильно Ирка поёт: "Я у себя одна, словно в ночи луна". Домычав до строчки "нету другой такой ни за какой рекой, ни за туманами, дальними странами", она начала планировать. Как всегда. Как Лена. Нет, Елена Прекрасная. Итак: по приезду сразу в ванну с лавандой, затем съесть чего-нибудь вкусненького и посмотреть фильм хороший, но без соплей. Назавтра отключить всё, что возможно и ходить в чём мать родила. Даже не мыть голову. Не блудить в инете, а читать книжки и спать. С понедельника работать. Отчёт Вера так и не сдала. Обед с партнёрами в одиннадцать. Успеть сделать причёску. Смежники? Стоп! В пятницу корпоратив в сауне. До среды записаться к психологу. Грымза эта психологиня. "Над отношениями надо работать, Леночка! У вас снова грабли. Работать надо...". Всегда работать. К чёрту! Подстраиваться, считаться, прикидываться блондинкой. Нет! Лучше поеду в отпуск. Одна. Побродить по Европам, старину потрогать, погладить, понюхать, прочувствовать. Набраться силы. А потом котёнка подберу и стану тискать. Будет мягонький мурчать. Спать с ним хорошо. Ага. Ждать меня станет. Скучать. А когда подрастёт, начнёт углы метить и орать дурниной. Нет, лучше собаку куплю. Породистую. Стану ей ушки чистить, кормить по часам, выгуливать. Я с ней говорить буду, и она мне не ответит. Нет, лучше ребёночка заведу. Своего. Родненького. Чтоб рос и любил. Я сильная. Мама поможет. Няньку найму. А Лёшка наш за отца будет. Лёшка - мужик! Лена глянула на Валика и сказала себе просто и твёрдо: "Нет, не мой!".
Ни слова больше. Всё? Она опять закурила. Он не повернулся. Проехали ДПС. За поворотом, возле указателя "аэропорт" (Валик ещё не успел набрать скорость) машину занесло. Сколько секунд они крутились, и на какую педальку жал её Мачо? Это потом он орал что-то про прерывистое торможение, автоблокировку и проклинал наледь. Как вывернул? Ленкина "девочка" вела собственную игру - она танцевала танго. На встречной их чудом обогнул летящий мерс. Старый форд вовремя притормозил у обочины. Колонна светящихся фур лишь несколькими минутами раньше ослепила и скрылась за поворотом. Машина покрутилась на дороге и, накренившись (шаркнув столбик), благополучно съехала в кювет. Повезло.
Они переглянулись. Отстегнули ремни. И как по команде пригнули в сугробы.
- Цел?
- А ты?
- Порядок.
Лена испугаться не успела. Подбежали люди из такси, тормознул спешащий в аэропорт автобус, остановилась машина с военными. Солдаты цепляли трос, толкали и чуть ли не на руках вынесли машину из сугроба на трассу. Валентин суетился, выкрикивал, командовал. Мужики матерились (песка, что ли мало? ух, вы в рубашке родились... авс-ка хреновая), удивлялись (столбик вдрызг, а не царапины) и хлопали водителя по плечу (везунок! своим ходом поедешь). Обычное дело авария. Никто не пострадал. Обошлось. Только день рождения никак не заканчивался. Елена так притерпелась к сюрпризам праздника, что не удивилась, когда обнаружила пропажу туфельки. Видно, кого-то сверху не устраивал план Ленкиной жизни, и приходилось спешно вносить коррективы. Она напялила резиновые сапоги Валика (вот ведь зараза - сгодились) и стала оглядываться. Кругом месиво: снег развороченный, истоптанный сапожищами и колёсами. Где тут найти? Иголка. Подумаешь, башмак (хоть и Gucci), а жалко. И Ленка блудила. Не то чтобы она плакала - всего лишь моргала чаще обычного. Так и забрела, проваливаясь в сугробы, за кусты, за берёзки на обрыв. Высоченный. Вот здесь страшно. По-настоящему. Несколько секунд беспомощности в непослушной машине, вдруг, начали расти, разбухать, шевелиться и превращаться в дрожжевое тесто. К такому повороту событий Елена Петровна была не готова. Она застыла. Всего несколько метров, другая скорость и... И всё? Ужас. Её затошнило как в самолёте.
- Лена-а-а! Ленка. где ты? Поехали-и-и...
Елена стояла на краю обрыва, смотрела вниз и дрожала. "Страха нет. Страха больше нет. Бояться глупо", - Она повторяла, как молилась. Вон оно как. Живёшь, стремишься, пыжишься, падаешь в койку от усталости и что? Занесёт и вот он снег, сосны, звёзды, луна висит. Протяни руку - всё твоё. Город близко: людей много, огней много. Суета, цели всякие. Функция? Нет. Она даже головой помотала. Разуй глаза, Ленка. Смотри - красота! "Люблю город. Огни люблю. Звёзды. Работу. Маму. Ирку..." "А Принц? Да бог с ним. Где-нибудь да есть. Наверное..." Надо успеть. Успеть!
Её звали. Теперь кричал не один Валик. Солдатики. Старший машины сейчас организует поиски и Елену Прекрасную осчастливят. Когда кто-то подошел сзади и крепко сжал плечи, Лена не испугалась. Спасатель дёрнул за руку. Его клешня оказалась цепкой, а перчатки колкими. - Да постой ты, - Она, наконец, заметила, что прижимает к груди туфельку лаковой кожи с блестящей пряжкой и обернулась.
"Сделай шаг. Шаг. Ворота открываются..."
Елена глубоко вздохнула, досчитала до пяти и решительно сняла колечко. Она даже не глянула на камушек отличной огранки, а просто сунула кольцо в носок туфельки - поглубже, туда, где был раньше, и с криком: "Привет Золушке!" бросила с обрыва. И не слезинки. Плевать. Сама.
К машине Елена Петровна шла решительно, как и положено Королеве. Её ничуть не смущали огромные резиновые сапоги, но скоро они стали не просто ледяными - в них захлюпало и, самое противное, они всё время норовили слететь и потеряться. Сначала она шла себе и шла, потом тащилась след в след за угрюмым попутчиком. После того как злополучная обувка застряла в сугробе раз десятый, мучения гордячки тронули незнакомца настолько, что он молча стащил с неё блестящую обувь, сунул ей в руки и, взвалив дамочку на загривок, потащил к машине. Чего смущаться? Этот не из её жизни. Очки - глаз не видно. Заросший весь. Бородатый. Бр-р-р... А шапка-то? Головной убор гопника, а не мужчины. Даже пахнет полушубком. Эдакий мущинский дух (помойся, дружок, и, знаешь, есть такие штучки - дезиками обзываются). И чего только она не молола про себя. Слышал бы кто. Елена ехала верхом, посмеиваясь: "Битый небитого везёт. Битый небитого везёт". Нормальная картинка. Лесной дядька с гламурной барышней на спине. Ещё мокрые калоши в обнимку с шикарной палевой норкой. Эх, прощай шубка!
В силу обстоятельств обет молчания закончился, и Валентин обрёл дар речи, повадки героя-любовника, мужскую снисходительность и заботливость родной матери. Пока таксист форда растирал Лене ноги, укутывал шарфом, поил чаем из термоса и возился с аккумулятором; свергнутый принц, враз ставший удачливым мужем, разливал бренди. Досталось солдатикам и по второй, а старлей получил чёрную с золотом визитку. Елена слушала истории из жизни бывалых и дивилась. Например, узнала о лихой службе Валика в ВДВ (держитесь, ребятки, кухни); какой классный у его зятя коттедж (за частью поди видали? о!). Но особенно она прониклась, когда дело дошло до потрясающих успехов его супервумен (Ленки, значит). А какой Валентин барин: и там был и с теми пил, и Толян ему чуть не кореш (так что долги части по электричеству ему списать как два пальца). Ну-ну. Ещё он собирается из тёщиной баньки сделать турецкую сауну (ой, держись, мама! не убий! помнишь?) но это разговор отдельный. Под аккомпанемент "малыш-малыш" Лена пришла в себя, согрелась, даже поправила тушь и припудрила носик. Она наблюдала за Валентином и восхищалась, - "Статный. Одет небрежно, стильно. И не пятнышка. Ага. Опять руками водил. Ой, мама-мама..."
Военные укатили служить дальше. Из такси с эмблемой "ролтон" молоденькая блондинка на прощанье сделала Валику воздушный поцелуй. Ох... А он, не успевший снять маску крутого душки, пинал колёса и обворожительно улыбался во все тридцать два отбеленных зуба. И откуда что берётся? Ленка - сиречь Елена Прекрасная - не смущаясь, открыла его барсетку, достала портмоне и выбрала документы: техосмотр, страховку, доверенность. Всё. Нет, ни о какой мести речи не было, хотя лишить кавалера средства передвижения удар ниже пояса. Пусть. Благоверный пребывал в эйфории, когда его нехитрые пожитки перекочевали с заднего сиденья автомобиля на мокрый бетон автострады. Он ничего не понял и когда серебристая "девочка", интеллигентно фыркнув, плавно покатилась вверх. Он даже не дёрнулся. Что не так? Машина остановилась, и из неё высунулись зелёные резиновые сапоги. Они сделали пируэт и встали рядком, посвёркивая в свете фар - приветствуя хозяина на трассе новой жизни. Лена, удаляясь, глянула в зеркало заднего вида. Темновато, но картинка знакомая. Ха! Билл Гейтс отдыхает. "Итак, милый, кто я теперь? Ну-ну!" Выжимая педаль газа затянутой в ажурный чулок ножкой, она громко сказала,
- Нет, милый. Сука - неточное слово. Я стерва!
Лена припарковалась у подъезда. Давить на педали босой ножкой не самый удобный способ управления. К счастью, соседи ещё спали, только на третьем пролёте лестницы строитель-узбек собирал мусор и буркнул что-то непонятное вслед. Ранняя пташка поднялась на пятый без злости и радости - никакая. Ожила она, лишь увидев перед дверью свернувшуюся клубком собаку. Похоже, день рождение продолжается! Рыжая псина вскочила, завиляла хвостом и (о, ужас!) громко залаяла. "Молчать, Нелли! Не до тебя", - скомандовала Лена, но было поздно. Щёлкнул замок, соседняя дверь отворилась и заспанная Мила (передавшая накануне коробку с туфлями), придерживая полы халата, запричитала:
- Наконец-то, Леночка. Я тебя всю ночь жду. Этой заразе косточки принесла, кашку сварила. Серёжа сверху корму дорогого отсыпал, заграничного, а она не жрёт и гавкает. Аж дом трясётся. Думала, мой Нельку точно застрелит.
Соседка охала, ахала, заламывала руки. Её монолог, пестрящий междометиями, сводился к следующему: у старухи Ангелины Юрьевны гипертонический криз. Утром её увезла скорая. Дурная собака никого не подпускает - рычит, воет, лает, портит воздух. Ангелина приказала: "Пусть заберёт Леночка (Леночка?), а то эта лошадина никому житья не даст". Глупая же сука, которая только к году начала откликаться на своё имя (откуда Мила всё знает?), уже переместилась в квартиру Лены и развалилась на бежевом диване из свиной кожи. Хана диванчику.
- Вот-вот. Мой-то правильно говорит: одна грязь от этих животных. Старуха тоже жаловалась. Мол, выбросить нельзя - привыкла. Нельку-то ещё сын заводил, а потом уехал в Вену. Вот и случилось Ангелине на старости лет быть "дамой с собачкой". Сын-то у неё большой учёный. Химик. Квартиру матери купил.
- А ты чего босиком? Обокрали!
И, не дожидаясь ответа, соседка затараторила про кошельки, бомжей, наркоманов... "Слава богу, у нас дом приличный, а то за пятнадцатым магазином стреляли на днях...". Ни слушать, ни отвечать сил не было. Лена, выяснив, что с врачихой "ничё страшного, дня три-четыре не больше", начала недвусмысленно прощаться. Мила, выходя, сунула ей ключи,
- И сказала Ангелина так - миска для воды этой твари синяя, цветы в комнате поливать через день из лейки, а те, что в кухне на подоконнике брызгать.
И откуда у человека берутся силы? Может, от стен? Елена прогнала Нельку с дивана, скормила ей сыр, куриную грудку и три котлеты. Она кое-как запихнула собаку в ванну и вымыла шампунем для повреждённых волос. Потом сушила феном, мазала болячку на животе зелёнкой, чистила бархатные лопухи-ушки и говорила. Она говорила, когда пила ликёр и грелась в ванне с лавандой, когда ела мамины пельмени с майонезом, маслом и горчицей, когда заваривала чай. Оказалось, ей есть о чём рассказать. Засыпала Лена почти счастливой. Нелли притулилась на пятачке у кровати и во сне тявкала, повизгивала, бежала куда-то, цокая о паркет. "Надо подстричь ей когти. Завтра. Нет, сегодня. Хорошо".
Окруженный плотным кольцом поклонниц белозубый принц, погарцевав на белом коне, скрылся, и в помещении стало тихо. Неудачницы молчали, всхлипывали и озирались на дверь. Человек-птица развалился в кресле рядом с Ангелиной Юрьевной и почтительно шептался о чём-то. Врачиха изучала длинный лист желтоватой бумаги, делала пометки, кивала. Нелли лежала рядом и вылизывала Gucci. Те самые. Розовые. Елена прохаживалась по залу, разглядывала диковинную люстру, старинные фрески, толстопузых ангелов. Она ничего не ждала и ничему не удивлялась. Бусики. Маятник. Туда-сюда. Когда-нибудь эта бессмыслица кончится и что-нибудь да выйдет. Главное, не торопить события. А Валик? Какой Валик? Чей Валик? Зачем Валик?
Трубы заиграли неожиданно. Лена вздрогнула. Хлынул свет. Пришлось жмуриться, но всё равно слепнуть от блеска - через огромные, похожие на ворота двери въезжал принц. Прекрасный. Один... Ещё один... Другой... И у каждого конь белый в золотой упряжи, взгляд ясный, нахальный, улыбка щедрая. Птица, подглядывая в шпаргалку, выкрикивал имена Золушек и лично подводил каждую к предназначенному судьбой избраннику. А Елене Прекрасной принца не досталось. Она так и осталась стоять под одним из амуров. И всё бы ничего, да только глупая псина сопит, хрюкает, тычет мокрым носом в шуршащее платье...
Нелли не дала выспаться. Вроде из приличной семьи, а залезла на кровать и лижет. Ленка не рассердилась. Она быстренько натянула джинсы, собрала нечёсаные кудри в пучок и пошла выгуливать "хозяйство".
Субботнее утро встретило весенними запахами. Собака, привыкшая к пожилой хозяйке, не тянула, а плелась по знакомому маршруту. Лена наслаждалась моментом. Когда ещё выпадет случай побыть "дамой с собачкой"? Она старалась идти медленно и без всяких мыслей, точно она не в миллионном городе, а где-нибудь на отдыхе - хоть в Ялте. Ни лёгкого бриза, ни круглого тёплого солнца, ни кружевного зонтика не было. Из запотевшей витрины булочной на Елену Петровну смотрела не изящная Анна Сергеевна, а худосочная особа в меховых наушниках и зелёных кроссовках. Зато с осанкой Ангелины. Ленка вошла в роль и важно кивала собачникам, едва улыбалась соседям и смотрела вдаль: поверх голов, деревьев, крыш. Куда? Да кто его знает. Лена чувствовала себя чуть ли не Королевой-матерью и совершенно точно знала, что на голове (под прозрачной сиреневой сеточкой) у неё букли.
Мотивация - хорошее слово. Если она есть, то ассоциативный ряд подкидывает тебе какой-нибудь бодрый мотивчик вроде "Be happy!", лицевые мышцы складываются в приветливое выражение, а тело приходит в то самое состояние, которому по плечу свернуть горы. Суфизм? Елена вытерла лапы Нельке и решила сделать уборку. Генеральную. С удовольствием. Она чистила печку, подшивала шторы, натирала паркет, мыла холодильник. И ещё: она несла всякую чушь вслух, не боясь выглядеть дурочкой.
Уже за полночь, Лена вспомнила про цветы. Конечно, до утра не засохнут, но всё-таки для очистки совести... Надо!
В квартиру Ангелины она входила с опаской и интересом. Долго шарила по стене кухни в поисках выключателя, искала лейку, собачью миску и старалась не очень-то пялиться по сторонам - будто чувствовала, что кто-то подглядывает за ней и, уличив в крамоле, обязательно схватит за руку. Она торопилась.
В просторной комнате, заставленной всякой рухлядью из комиссионки, горел ночник. На круглом столе, застланном ажурной скатертью, корявый кактус охранял монитор конца века. Немудрёная заставка Windows крутилась на чёрном фоне и отражалась в зеркалах буфета, люстре и застеклённых рамах картин. Ощущение зловещее. Лена поёжилась. Может, случайно тронула мышку. С экрана потёк свет. Золочёные буковки (кто только выдумал этот витиеватый шрифт?) сложились в текст:
"Дорогая Елена Прекрасная! Испытания пройдены. Вы славно потрудились. Примите поздравления! Перевозчик Хирон сделал волшебный угол в вашей карте и Ворота открылись. Вы - Королева! Будьте счастливы!
tetushka@mail.ru"
Лена не удивилась. Как ожидала. Она запросто сказала в монитор: "Спасибо!", рассмеялась и выключила компьютер. И чего ещё можно было ждать от Ангелины? Сумасшедшая соседка решила поиграть в "Золушку"? Ну и что? Она - Елена Петровна - никому не позволит задурить себе голову. Никому! "Только вот Gucci зря выбросила, - мелькнуло сожаление и тут же, - Нет. Розовые не мой цвет". Она услышала, как глупая Нелли заливисто, взахлёб - так, как могут лаять только сумасшедшие бледхаунды - залаяла, заскулила волчицей, рискуя перебудить весь дом. Елена поспешила к выходу - скорее из кельи врачихи вон и не появляться впредь. "Впредь! Да-да. Помню. Её слово". Уже на пороге, Лена решила выключить этот пошлый, мерцающий вылинявшим тюльпанчиком ночник и зажгла верхний свет.
На коротком диване, выставив далеко в проход ноги, безмятежно спал огромный, бородатый мужик. Логичней было бы чертыхнуться, выругаться и удрать. Но кто знает эту чумную старуху? Лена перекрестилась. Дух не исчез, а только прикрыл глаза рукавом грубого свитера и сказал голосом простуженного Коли Веденского,
- Это заговор, Принцесса! Аспект Хирона. Мышей нет. Ну, иди сюда.
В головах дивана с круглыми подушками-валиками на венском стуле в банке гордо высился лохматый красный гладиолус, а чуть правее помятые Gucci. Те самые. И Ленка не сомневалась, что в одном из носочков божественной обуви припрятано колечко с брюликом. И никаких Золушек. Никаких! Хотя...
Из окна пятиэтажки хорошо смотреть на звёзды. Особенно, если тебя обнимают и дышат горячо, щекотно, прямо в ухо:
- Да вон же она, Ленка. Яркая самая! Да перестань ты хихикать. Видишь? Там... Справа... Ну, напрягись.
Зачем? Лена давно зажмурилась крепко-крепко и видит не только бледную точку, но и красноватый Марс, и даже астероид Хирон с остренькой, как у старикашки бородкой.
"Волшебный угол в карте... Перевозчик... Время Золушки... Королева!"
- И зачем мне всё это знать? - подумала Елена Прекрасная. - Я и так сверкаю.