Annotation

     Стрелки часов двигаются в изнурительно медленном темпе. Хинако-сэнсэй что-то бормочет перед классом, вызывая учеников одного за другим. Этим несчастным приходится вставать и сдавать свои дрянные переводы. Остальные с апатией наблюдают за процессом, молча посмеиваясь над одноклассниками.

     Я? Я вдыхаю аромат покрытого пластиком дерева, прижавшись к столу правой щекой. Мои глаза закрыты, и я на самой грани сна. Я слушаю, уши ждут, когда прозвучит мое имя, но не более.

     Я не волнуюсь. С чего бы? Как и большинство учителей, Хинако вызывает учеников место за местом, ряд за рядом. Шаблон крайне предсказуем. Я научился этому еще в начальной школе и уже успел подсчитать, сколько жертв осталось между мной и расстрелом. Одиннадцать. Я даже нацарапал половину перевода на страницах своего учебника. Ага, есть довольно неплохой шанс, что мой перевод неверен, но я не буду потеть над мелкими деталями. Есть дела и поважнее.

     Поспать, например.

     Справа, через одно место от меня, сидит Аканэ. Она молча смотрит на меня, как будто желая меня разбудить. Это нормально. Однако из-за ее присутствия я нервничаю. Аканэ, как правило, ничего не пытается сделать в классе, но иногда эта сумасшедшая горилла теряет крохи своего самоконтроля и все равно замахивается на меня. У меня ни разу не получилось понять, что выводит ее из себя. Из-за этого сложнее приготовиться.

     И, когда Аканэ бьет, больно.

     Ну, поймите меня правильно, я могу уклониться от ее ударов. Аканэ медленная, и она предпочитает широкие и мощные удары быстрым и точным. Ускользнуть в сторону от ее обезьяньих замахов несложно, но я не рискую пробовать.

     Проблема в том, что если я позволю своим инстинктам на мгновение одержать верх, я не только защищусь, но и контратакую. Ударить пацанку – ну, это будет большой ошибкой. Отец Аканэ, Соун, вместе с моим батей будут кричать на меня всю оставшуюся неделю. Маленькая мисс «я тоже мастер боевых искусств» не слишком хорошо это примет. При всех требованиях Аканэ, чтобы я «дрался с ней всерьез», она будет адски обозлена, если я действительно последую ее просьбе. Девчонки. Почему они просят того, чего на самом деле не хотят? Непостижимо.

     И… ну… Я далеко не самый слабый человек, а Аканэ, она и вполовину не так хороша, как про себя думает. Мне будет слишком легко причинить ей довольно серьезный вред. Если я так сделаю… то… Я буду плохо себя чувствовать.

     … Не то чтобы я о ней заботился. Я буду плохо себя чувствовать, потому что я хороший парень, только и всего.

     Так или иначе, рядом с Аканэ мне приходиться душить свои инстинкты. Всеми силами помечать ее как «обычную девушку», а не как «мастера боевых искусств». Иначе придет день, и я совершу ошибку.

     В общем, из-за этого я и нервничаю. Я ерзаю и едва сплю, потому что, взглянем правде в глаза, я не позволю угрозе внезапных телесных повреждений застать меня врасплох. У людей должны быть приоритеты.

     Так что вот я, в полусне, под взглядом разъяренной Аканэ, ожидаю, когда Хинако назовет мое имя. Семь. Пять. Четыре. Еще три ученика, прежде чем придет моя очередь подвергнуться издевательствам моих замечательных, поддерживающих одноклассников. Когда остаются лишь двое, я поднимаю голову со стола и дважды просматриваю свои неразборчивые заметки. Э? Похоже, придется импровизировать.

     Остается один ученик.

     В этот самый момент разверзается настоящий ад.

     Просто обычный школьный день Фуринкан Хай.

     Доска раскалывается посередине, кирпичи за ней крошатся, когда стена опасно наклоняется вперед. Хинако едва успевает бросить взгляд через плечо, прежде чем падающие камни заваливают ее маленькое тело. Ба-бах! Окно третьего этажа слева от меня взрывается внутрь, осколки стекла, высоко звеня, отражаются друг от друга и от поверхностей. На другой стороне класса звучит второй взрыв, и стена коридора валится внутрь. Все скрывает поднявшаяся пыль, снаружи врывается потрясающий аромат свежего воздуха.

     Весь класс оказывается посреди хаоса.

     Я вскакиваю на ноги и швыряю свой стол наперерез летящим обломкам. Дешевая деревянная конструкция прикрывает Аканэ от десятков порезов и не дает Дайске размозжить свою голову железобетонным блоком размером с мою грудь.

     Позади меня движется Укё. Всего на долю секунды отстав от меня, она обнажает свою боевую лопатку и превращает ее в вихрь стальной стены. Снаряды, летящие со всех сторон, отскакивают прочь, натыкаясь на ее куполообразную оборону. Ее неприступная крепость оставляет всех учеников на расстоянии вытянутой руки от нее нетронутыми.

     Но Укё не везде. Как и я.

     Когда проходит волна разрушения, я подвожу взглядом итог. Юка на полу, тонкий неровный осколок стекла пронзил ей левую руку. Парень, чье имя я так и не запомнил, прижат под своим столом вывалившимся бетонным валуном. В передней части класса Хинако, потерявшая сознание из-за нападения, которого она не видела и не ожидала.

     Дело плохо, это не нормально. Но мы с батей часть времени провели на темной стороне общества, и я видел, что называют трагедией. Только из-за этого я смог сдержаться и не кинуться на помощь своим одноклассникам. Я знаю, где мое место: Здесь. В бою. Стоя между неготовыми и каким-то безрассудным идиотом, решившим, что это верный способ бросить вызов.

     Затем, когда пыль улегается, я удивляюсь во второй раз. Напавших трое, и все они женщины. Учитывая тактику, я ждал размахивающих автоматами здоровых амбалов в черных бронежилетах, хотя я и глазом бы не моргнул, будь это десятиметровый монстр или полубезумный мастер боевых искусств, выкрикивающий смертельные угрозы. Ну, безрассудное нападение кучки девушек вообще-то не было исключено из моего списка обычных событий. Я слишком много раз видел, как так называемый «прекрасный» пол оказывается жестоким, чтобы подсчитывать все случаи. Но, как правило, нападающие девушки не работали в команде, и они, конечно, не появлялись одетыми как эти.

     Как бы мне их описать? Длинные блестящие волосы, гладкие стройные ноги, пышные груди и безупречные лица. Каждая девушка была по-своему красива, полностью готовая украсть титул Мисс Фуринкан, пожелай они участвовать в конкурсе. И одеты девушки были как раз для него. Пышные юбки, оборки, кружева и высокие каблуки, не меньше восьми сантиметров, задавали тон их моде. Последнее было крайней редкостью. Позвольте мне кое-что сказать, сражаться на каблуках так же сложно, как вы и думаете.

     Да, я знаю, о чем говорю, и нет, я не буду объяснять.

     Чтобы уменьшить путаницу, назначаю каждой девушке имя. Ближайшая, ворвавшаяся через окно, будет называться Сиренью. Мягкий фиолетовый цвет ее одежды и юбка и перчатки в форме лепестков достаточная на то причина. Следующую я называю Морковкой, все из-за ее оранжево-коричневой одежды и, ну, из-за витающего в воздухе запаха морковного пирога, что, казалось, исходил от нее. Знаю, странно, но это так. Последнюю, ворвавшуюся из коридора, называю Фехтовальщицей в связи с тонким лезвием ее клинка и латным доспехом.

     Я смотрю на Укё. Она мгновенно принимает намек.

     – Ты со мной, милая, – говорит Укё, кивая Аканэ.

     Хорошо. Это позволяет мне свободно разобраться с Сиренью и Морковкой.

     Я кратко изучаю двух своих противниц. Ни у одной стойка не указывает на стиль, но это ничего не значит. Сирень держит жезл в форме цветка, который, полагаю, что-то вроде оружия – магического, учитывая мою удачу. А еще у них довольно приличный для них запас сил. Девушки взорвали стены. Но кроме этого единственным моим намеком были их ауры.

     Ощущаемая духовная сила беспокоит меня. Ее было не так много, девушки не были супер-сильны: насколько я могу судить, в пределах уровня Куно. Напротив, напряженность их аур, лежащая в основе их резкость, напоминает Рёгу в момент перед запуском идеального shi shi hokodan.

     Я осторожничаю, так что решаю начать с простого.

     Шагаю вперед и наношу ногой быстрый удар с разворота, целя при этом в голову Сирени. Она отшатывается назад ровно настолько, чтобы тонкая резиновая подошва моих шлепанцев коснулась ее милого носика. Позволяю импульсу удара нести меня, мах телом, руки опускаются и подхватывают с пола стол. Снаряд в руки, перевожу вращение в поступательное движение, бросая стол в Морковку.

     Вжух, вжух! Стол переворачивается с конца на конец, смещая в полете воздух, но прежде чем он успевает врезаться в Морковку, ее ноги подводят ее, из-за чего она приземляется прямо на задницу. Эта ошибка в последнюю секунду спасает Морковку, и стол рикошетит от сломанной стены позади нее, прежде чем отлететь в соседний класс.

     Проклинаю свою неудачу и надеюсь, что, по крайней мере, привлек внимание Морковки. На большее нет времени, потому что я оказываюсь лицом к лицу с Сиренью.

     – Знаешь, – как при обычной беседе говорю я. Пока я говорю, мои руки мелькают в молниеносных ударах, хитрых захватах и случайных проверках. – Обычно с девушками я обращаюсь легко, но сомневаюсь, что после всего вываленного вами дерьма я буду играть в мистера Хорошего Парня.

     Цветочный жезл Сирени скользит сквозь воздух, удар за ударом перехватывая мои размытые кулаки. Ее непоколебимый страж заворачивает каждый наносимый мною удар, что хитрый, что разрушительный. Из-за чего у меня в голове звучит сигнал тревоги. Число людей, способных последовательно блокировать мои удары, даже до обучения у амазонок, было очень мало. Факт, что Сирень может, в то же время делая вид, что это несложно, выводит минимальный уровень ее угрозы на «панду».

     – Сдавайтесь, Саотоме-сан, – командует Сирень, ее милый голосок подрывает все претензии на авторитет. – Когда вы и другие знающие боевые искусства девушки сдадутся, я в интересах раненых свяжусь с аварийными службами.

     Отвечаю насмешливым фырканьем. Вместо разговора я позволяю своему телу упасть. В противовес моя правая нога взлетает в пинке. Действие более оборонительное, чем атакующее, и изменило мой силуэт вполне достаточно, чтобы десяток оранжевых вспышек промчались над головой. Морковки, каждая длинною с локоть. Снаряды с легкостью пробивают разрушенные стены.

     С громким треском мой тяжелый пинок ударяет в пол. Бетон трескается, и пол проседает кратером, но я промахиваюсь по Сирени на целый километр. Как я и боялся, она ныряет в раскрытие, но последовавшая атака мучительно неумела.

     А? Ни за что. Так не могло произойти. Даже по неуклюжим стандартам Аканэ, удар Сирени слишком любительский. С таким раскрытием, как у меня, она должна была продемонстрировать прекрасный удар, но вместо этого я вполне успел увернуться, когда она совершила ошибку.

     Тотчас все беспокоящие меня мелочи сливаются воедино. В этом бое есть что-то неестественное.

     Я внезапно меняю свой боевой стиль, вполовину срезая свою скорость. Раскрываюсь, нанося пробные удары, намеренно оставляя дыры. В то же время я снижаю интенсивность своих атак, давая Сирени и Морковке массу шансов перейти в контратаку. Последовавшее за этим подтверждает мои подозрения, подводя меня к шокирующему выводу. Ни одна из двух девушек не знает, как драться. На самом деле, они даже не защищаются.

     Не поймите меня неправильно. Сирень, несмотря на это, все равно непобедима. Независимо от того, как я нападаю и с какой скоростью, ее короткая палка в форме цветка оказывается там и защищает. В редких случаях, когда Сирень не блокирует, она уворачивается как лепесток на ветру. И так не только с Сиренью. Защита Морковки, хоть и смешная, не менее непоколебима. Морковка плюхается, падает, пошатывается, спотыкается, поскальзывается, а иногда и балансирует на грани падения, ее руки вращаются как мельница. Тем не менее, будь то стол или щебень, что я ни бросаю в Морковку, я промахиваюсь.

     Остальные данные лишь подтверждают мою теорию. Стоит мне замедлиться, и защищающий Сирень жезл замедляется в равной степени. Когда я наношу неумелые удары, она отвечает столь же грубыми блоками. Невозможный, казалось бы, вывод сделан: Сирень и Морковка не надеются на мастерство. Они даже не вполне контролируют свои действия.

     Магия.

     Нет. Не магия. Во всяком случае, не только магия. Теперь, зная об этом, я ощущаю лежащие в основе защиты духовные потоки. Аура Сирени реагирует тогда, когда моя атака сталкивается с ее духовным присутствием. В тот момент, когда я пересекаю незримую черту, ограничивающую пространство Сирени, ее рука поднимается блокировать, или тело отклоняется увернуться.

     Я продолжаю играть с обороной Сирени и Морковки, выискивая дальнейшие подтверждения. Размашисто пинаю, небрежно бью и швыряюсь мусором. Сирень уворачивается и блокирует с иллюзией умения элегантной танцовщицы. Морковка спотыкается, падает и тому подобное, страдая при этом в полтора раза сильнее, чем если бы по ней попали мои удары. Чем больше я испытываю из защиту, тем увереннее становлюсь. Сирень и Морковка используют ауру приема или, возможно, ауру магии. Во всяком случае, это определенно аура.

     И это все, что мне нужно. Определив, как именно защищаются девушки, тут же придумываю новые возможности. Решаю начать с простого. Фундаментальный принцип ки, что боевые ауры сопротивляются друг другу, и слабейшая уступает сильнейшей. Поэтому, если я наложу свою ауру на их, я смогу исказить или даже прервать прием. Я в этом не сомневаюсь. Нет. Я абсолютно в этом уверен.

     – Moko takabisha! – кричу я.

     Уверенность стекается меж моих ладоней и становится физической величиной. Я взмахиваю рукой в сторону Морковки, и мой ки заряд вылетает как пуля. Сияющая энергия мелькает через комнату, предупреждая лишь за миг и… промахивается. В тот момент, когда заряд покинул мою руку, Морковка споткнулась о шальной обломок и упала лицом на сломанную классную доску. Не в силах удержаться, сочувственно морщусь. Защитный прием Морковки – полный отстой.

     Но несчастья Морковки недостаточно, чтобы остановить мою руку. Я напал не для того, чтобы Морковка упала. Нет, moko takabisha выполнил свою задачу, открыв посреди ауры Морковки здоровенную дыру. Если мои рассуждения не пусты, то она ненадолго оказалась уязвима к последующей атаке. Например, ко второму заряду ки, рикошетящему от потолка.

     Бум! Второй moko takabisha попадает прямо в Морковку и, пробив ею пол, выбрасывает ее в класс под нами.

     Я усмехаюсь. Уже не так непобедима, а?

     Росчерк тонкой кристальной шпаги обрывает мое злорадство. Быстрый шаг в сторону спасает мою ногу от участи оказаться порванной шустрым лезвием. Вместо этого кончик скользит по моим черным штанам, разрезая ткань и оставляя тонкую красную линию. Новая нападающая, Фехтовальщица, не смягчается. Элегантным жестом она поднимает меч на уровень моей груди. На этот раз слишком медленно, я немного отступаю назад, легко уклоняясь от острия клинка.

     Последовавшие за этим быстрые и свирепые атаки доказывают, что у Фехтовальщицы есть то, чего не хватает Сирени и Морковке, настоящее мастерство, сочетающееся с агрессией и легко применяющееся. Также Фехтовальщица была единственной девушкой, хоть отчасти одетой для боя. Зеленые пластины стали защищают ее тело от ударов, а ее легкое оружие не стесняется своей смертоносности.

     Но на этом плюсы и заканчиваются. Ее броня усеяна отверстиями, демонстрирующими светлую кожу, а изогнутые пластины больше подчеркивают, чем защищают ее изгибы. Ее стальные сапоги, хоть и по-солдатски прочны, скомпрометированы высоким каблуком. В целом, можно сказать, что Фехтовальщица скорее косплеит рыцаря, чем им является.

     Но как и с Сиренью и Морковкой, эти факты Фехтовальщице нисколько не мешают. Мне приходится танцевать вокруг ее быстрых уколов и проворно уклоняться. Это нетрудно. Хоть Фехтовальщица и умела, она сильно уступает Куно. Эта разница в умении дает мне вполне достаточно времени, чтобы сосредоточиться на Аканэ и Укё. Обе девушки на полу, истекающие кровью, избитые, но живые. И это не изменится, их раны не смертельны.

     Осознав это, испускаю напряженный выдох.

     – Lovely pollen assault, – произносит Сирень.

     Мое внимание резко обращается на Сирень, только что закончившую экстравагантный танец. Ее жезл освещается, прежде чем выпустить облако фиолетовых огней. Лепестки жезла рассыпают неясные пылинки, прежде чем распространить их по всей комнате. Едва первые из них достигают меня, как активируется заклинание. В считанные секунды нос закладывает, кожа покрывается сыпью, а глаза превращаются в фонтаны. Я быстро моргаю, сражаясь в проигранном бою с размытием от слез.

     Новая проблема значительно усложняет битву. Тонкий клинок Фехтовальщицы, и так почти невидимый, исчезает полностью. Уклоняюсь теперь на звук и позу, вслушиваясь в свист клинка и наблюдая за изгибом руки. Молча благодарю сумасшедшие и жестокие уроки моего отца по бою во сне. Без них меня бы проткнули уже с десяток раз.

     Меняя приоритет, возвращаю большую часть своего внимания Сирени. Одетая в фиолетовая девушка вышла из ближнего боя, когда к нашей борьбе присоединилась Фехтовальщица. Теперь, вместо того, чтобы использовать свой жезл как оружие, она держит его в руках, выписывая пируэты. Предполагаю, что либо Сирень сошла с ума, либо она готовит вторую дозу цветочных неприятностей. Ставлю на второе и прибавляю агрессии, стремясь отодвинуть Фехтовальщицу в сторону и приблизиться к моей дальнобойной противнице.

     Фехтовальщица немного отступает, но я чувствую, как смещается ее аура. Она нападает с новым рвением, выпады ее шпаги приобретают скорость молнии. Гибкого лезвия слишком много для моего продвижения, и острие оставляет на моей руке красные полосы. К своей досаде, я отступаю, и вместо этого выбираю оборонительную тактику. Это дает мне достаточно времени, чтобы пнуть в Сирень длинную арматуру и на время прервать ее магию.

     После этого становится все хуже и хуже. Возвращается Морковка, взрывая все еще держащуюся дверь класса. Отрицать нельзя: самое время отступить.

     От этой мысли мне не по себе.

     Я смотрю на Аканэ, Укё, Юку и остальных. Напоминаю себе, что очаровательная команда хочет, чтобы мы сдались. Напоминаю себе, что ученики не получат помощи, пока бой затягивается. Говорю себе, что если я сбегу, нападающие могут последовать за мной.

     Мне нелегко заставить себя сбежать. Я не в силах помочь, но меня беспокоит и много чего еще. Что скажет батя, когда я сообщу ему, что сбежал от тройки махо-сёдзё? Как я смогу взглянуть в глаза Соуну, когда снова позволю похитить его дочь? Как я смогу смотреть на себя в зеркало, зная, что при наличии достаточного времени и экспериментов я бы победил?

     Достаточного времени. В этом-то и вся суть проблемы. Все это время я забираю у Юки, из которой с каждой секундой вместе с кровью на пол вытекает жизнь. Укё и Аканэ крепкие девушки, они проживут достаточно долго, чтобы я успел их спасти. Драться здесь не героизм, а эгоизм.

     Так что я проглатываю свою гордость и выпрыгиваю через разбитое окно класса. Вслед за мной летит горсть снарядов-морковок, как из пулемета выпущенных из раскрытой ладони Морковки. Изворачиваюсь в падении, ускользая от снарядов. Вынужденное уклонение портит приземление. Вместо того, чтобы приземлиться на траву ногами, я врезаюсь в нее плечом, переводя скорость и импульс в резкий перекат.

     День невезения продолжается. Кувырок приводит меня к ногам махо-сёдзё номер четыре. Эта носит юбку с корсажем. Корсаж черный, отделанный золотом, а юбка наоборот, золотая с черной отделкой. Заколка в форме звезды удерживает темно-фиолетовые волосы девушки и добавляет дозу женственного обаяния. О, а ее трусики из фиолетового кружева с миленькими бантиками по бокам. Просто очаровательно.

     Фиолетовые глаза искрятся от веселья, когда встречаются с моими. Ухмыляюсь и перекатываюсь на ноги.

     – Эй. Ты же не из местных супергероев и не собираешься положить этому конец? – говорю я, указывая через плечо в сторону школы.

     Задумавшись о школе, позволяю взгляду сместиться так, чтобы можно было видеть окно класса. Сирень и Фехтовальщица стоят перед пропастью, наблюдая за мной как пара ястребов. Звездочка легонько качает головой, и пара отступает. Хм. Я надеялся, что они забудут про остальных и погонятся за мной.

     – Боюсь что нет, Саотоме-сан, – говорит Звездочка, отвечая на предыдущий вопрос. – Меня зовут Поющий Звездный Ангел Акина, и я набираю людей для очень ограниченной группы.

     – Не интересует, – вставляю я. – Никого здесь не интересует. Но я не могу не подумать о людях, которые были бы очень заинтересованы в, скажем, машинах скорой помощи. И еще так произошло, что я знаю, какая группа ослов нуждается в трепке за свои грязные делишки.

     Рубиновые губы Акины изгибаются в улыбке.

     – Это не то предложение, от которого вы можете отказаться, Саотоме-сан. Что касается раненых, мои девушки подлатают их, прежде чем уйти. Жертвы среди гражданских не в наших интересах.

     – Не пытайся меня обмануть.

     Мои глаза темнеют, когда я изучаю новую «махо-сёдзё». Ее аура, как и у Сирени, Фехтовальщицы и Морковки, резка. Однако стоящая за ней сила совсем другого масштаба. Непросто измерять силу ауры противника, и я в этой сфере не слишком умел. Однако после всех моих боев у меня появился довольно грубый ориентир. Я называю его шкалой Дайске-Сафурана. Проще говоря, я помещаю людей между духовными силами тех, кого хорошо знаю. Акина чуть меньше Рёги. Прежние девушки на уровне Куно.

     Само по себе это ничего не значит. Если разница в духовной силе не на порядок, умение значит больше, чем сила. Но, если у Акины такая же защитная аура, как и у остальных девушек, ее сила окажется серьезной проблемой. До сих пор единственная успешно нанесенная атака была из-за прорыва ауры Морковки моей. Большая духовная сила Акины усложнит эту задачу, если не сделает ее невозможной.

     Что значит, что мне нужно что-то более эффективное. Украдкой кидаю взгляд на школу. Если Акина честна, меня сейчас ничто не торопит, так что как раз прекрасный шанс немного поэкспериментировать. Начинаю осторожно изучать ауру Акины своей.

     – Так для кого ты набираешь людей? – спрашиваю я, в основном для того, чтобы занять Акину разговором.

     Акина сдерживается.

     – Институт Прекрасных Принцесс. Прекрасная школа для многообещающих юных девушек, таких как вы.

     – А-ха, – отвечаю я. – На случай, если ты не заметила, я мужчина.

     Акину это не смущает.

     – Мы хорошо осведомлены о вашем состоянии, Саотоме-сан.

     Закатываю глаза:

     – Ага, я уже понял. Прости, но этот «Институт Прекрасных Принцесс», как по мне, звучит слишком девчачье.

     По правде говоря, я едва слушаю то, что говорит Акина. Вместо этого я думаю над тем, как лучше преодолеть ее защиту. Грубое давление неэффективно, у Акины аура как сталь. Ямасэн-кэн, пожалуй, лучший выбор. Эта школа приемов практически специализируется на целенаправленном уничтожении, и была разработана для взлома укреплений.

     Проблема в том, что я запечатал ямасэн-кэн по веской причине. Слишком смертоносен. Я мастер боевых искусств. Для меня искусство это искусство. Если бы меня попросили ответить, в чем практическая польза моих умений, я бы сказал, что они защищают, а не убивают. Одно не исключает другого, но мне хочется относиться к этому так.

     Не то чтобы это имело какое-то значение. В то время как я видел ямасэн-кэн и понял лежащие в его основе принципы, у меня никогда не было времени по-настоящему изучить приемы этой школы. Так что их использование будет скорее актом отчаяния, чем приданием борьбе новой грани.

     Так что я оставляю это в стороне. Обещал я отцу или нет, я не очень-то хорошо с этим управляюсь.

     – Хоть и потребуется некоторая корректировка, уверена, вам понравится Институт, если вы решите попробовать, Саотоме-сан. – Улыбка Акины по-особенному жестока.

     Фыркаю:

     – Ну, этого никогда не произойдет. Знаешь, у меня тоже есть предложение. Поскольку ты и твой институт пока не сделали ничего необратимого, я обойдусь с вами помягче. Собирайте вещички и проваливайте, пока я не завязал вас узлом. – Похрустываю костяшками, подчеркивая это предложение.

     – Как грубо, – говорит Акина, хоть при этом забавляется еще сильнее. Затем Акина открывает рот и поет чистую, мягкую ноту.

     Мое лицо дергается, когда ее голос находит дорожку до моего разума. Усиливается головная боль, расходясь от висков, дотягиваясь и до затылка. Какой-то прием? Не важно, я с этим справлюсь. Придется, если я хочу попытаться проверить свою теорию о том, как прорвать защиту этих девушек, и у меня не будет больше шансов, чем в бою один на один. Кроме того, лучше выяснить, как победить, сейчас, а не потом, посреди выполнения неизбежной спасательной миссии.

     Кратко обдумываю сближение, а затем кидаюсь к Акине.

     Первоначальная тактика донельзя груба. Мастер боевых искусств, как правило, стремится к эффективности во всем. Я полностью отбрасываю эту концепцию. Вместо того, чтобы плавно перевести ки в физическое движение, вбиваю в конечности столько духовной энергии, сколько возможно. Боевая аура полыхает вокруг меня видимым огнем чистой силы. Она сочится из рук, ног и тела, отовсюду вытекает энергия. Для меня это боевой стиль неуклюжего любителя.

     Окутавшись испепеляющей силой, кидаюсь к Акине и изливаю на нее сокрушительные пинки и сверхзвуковые удары.

     Результат неудовлетворителен. Аура Акины сотрясается под градом моих ударов, но остается целой. Мне остается бороться с ветром. Акина обтекает мои атаки, все время расходясь с ними на сантиметр или чуть более. Она ткет собой узор меж моих кулаков и оттанцовывает от пинков. Ее руки все это время остаются сложенными за спиной.

     Как и для Сирени, ее защита не требует усилий. Но у Акины, под магией ее ауры, прятались намеки на умение. Когда я нападаю, Акина встречает мой дух своим, гася мои грубые попытки пробить ее защиту. Более того, аура Акины вдруг растягивается во всех направлениях, меняясь потоком ее уклонений. Очевидно, что хоть Акина и была марионеткой своего приема, она в то же время была и кукловодом. В отличие от Сирени и Морковки, Акина искусно владеет своей магией.

     Это не мастерство воина, но то, как Акина управляет своим приемом, отличает ее от Сирени и Морковки гораздо сильнее, чем боевая удаль Фехтовальщицы.

     Отголоски песни Акины расходятся от черепа к позвоночнику, а оттуда к каждой кости моего тела. То, что поет Акина, несет в себе гораздо больше, чем просто звук. Осколки ауры Акины проникают в мою. Ее сила просачивается в мою плоть, принося с собой усталость. Мои плечи опускаются. Мои веки тяжелеют. Мои мышцы становятся вялыми от изнеможения.

     Я смутно осознаю, что за песню поет Акина, и что значит, что она ее поет. Колыбельная. Колыбельная, затягивающая меня в пучину сна. С ужасом понимаю, что я лишь в секунде от поражения в этом бою, и уже слишком поздно бежать.

     Отчаяние растет.

     – Kijin Raishu Dan! – взмахиваю я рукой одновременно с криком. Ки вытягивается вслед за движением, наполняя остающийся позади след.

     Серп ки оказывается лишь бледной имитацией смертоносного приема Кумона Рю. Вакуум расходится не более чем на метр, прежде чем начать рассеиваться. Акине даже не нужно уклоняться. Разочарование ненадолго превосходит отчаяние. Я недооценил сложность запечатанного искусства моего отца. Неудача значит, что эффективность ямасэн-кэн остается непроверенной.

     Акина не прекращает петь, а ее голос заключает меня в материнские объятия. Ее песня тепла и непреодолима. К краям зрения подбирается тьма. Я смутно пытаюсь припомнить, что же я делал.

     Ах да. Я проиграл в бою.

     Проклятье. Я не могу проиграть. Я ведь… Я…

     Нежные руки касаются моего лба. Когда Акина успела так приблизиться? Когда я опустился на землю? Мои глаза встречаются с нежным взглядом Акины и чуть не тонут в отражающейся в них доброте. Ее колыбельная уже лишь шепот, предназначенный лишь для моих ушей. Мои глаза невольно закрываются, а сон крадет мое сознание.

     Во всяком случае, на несколько секунд.

     На школьный двор врывается рок-н-ролл. Раскатистые барабаны бьют в мою грудь, перемежаясь резкими звуками металла. Пение электрических струн сопровождается рвущим уши вокалом. Нежная колыбельная Акины задавлена всем этим ревом.

     Раскатистый звук исходит из потрепанного белого фургона, распахнутые задние двери которого демонстрируют пару огромных колонок. Передние врата Фуринкан висят на петлях, покореженные и сбитые набок мощным ударом.

     Не могу не усмехнуться, лежа у Акины не коленях. Я не знаю песню. Я не знаю слова. Но прямо сейчас я резко проснулся. Музыка, взлетев ракетой, отбросила магию Поющего Звездного Ангела Акины прямо в преисподнюю. Так гораздо лучше. Звуковой шквал искажает ауру Акины, растягивая ее как пламя свечи под ураганом.

     Акина, понимаю я, беззащитна.

     В считанных сантиметрах от меня, смотрящая на фургон, Акина так и не поняла, что ее поразило. Обеими руками хватаю ее за корсаж и, поднявшись на ноги, швыряю махо-сёдзё всеми мышцами своего тела. Акина летит полсекунды, после чего врезается во внешнюю стену Фуринкан Хай с достаточной для образования в железобетоне кратера силой.

     Не даю ей возможности даже задуматься, не то что оправиться. Мчусь по газону и врезаюсь в нее, с прыжка ударяя ее ногой. Удар попадает Акине по животу, отправляя ее кувыркаться сквозь стену и по комнате. Акине удается оказаться на ногах, но через мгновение она спотыкается, когда ее каблуки запутываются в ковровом покрытии.

     Когда Акина падает, я взлетаю в прыжке. Правая нога задевает потолок, когда я вытягиваю ее для сокрушительного пинка. Затем я падаю, сосредотачивая в одном ударе весь свой вес и всю силу. Эта атака, когда попадет, вобьет голову Акины глубоко в пол.

     Но приземлиться мне не удается.

     Пока я еще в воздухе, Акина выпевает идеальную «А». Ее тональный визг давит на воздух, образуя заметные волны. В прыжке у меня нет возможности уклониться от звукового удара, и единственной моей защитой оказываются спешно скрещенные перед грудью руки. Эта атака просто акустическое цунами. Мое падение мгновенно прекращается и так же быстро обращается вспять. Я отлетаю назад, сквозь потолок первого этажа, а затем и через внешнюю стену класса на втором.

     Те остатки воздуха, что пережили сокрушительную силу давящей волны Акины, выдавливаются из легких последовательными ошеломляющими ударами. Зрение чернеет, а уши от давления внезапно глохнут. Единственным облегчением было то, что здание уже рушилось, когда мое тело его пробивало. Маленькое облегчение, немного помогшее остаться в сознании.

     Взлетаю высоко в синее небо, паря и ожидая, пока перед моим взором прекратят танцевать пятна. Молча проклинаю свою ошибку. Глупо было тащить Акину в здание, где музыка была слабее. Нужно было сразиться с ней у фургона, где ей некуда было бежать.

     Разум резко сосредотачивается, когда я мельком замечаю летящую ко мне с земли темную фигуру. Выкручиваю тело и отбиваю в сторону руку нового нападающего. Вижу дыру в защите и вбиваю в эту щель пинок. От удара темная фигура врезается в землю, вокруг него ложится черный плащ. Спустя мгновение опускаюсь, легко приземлившись на ноги.

     Неподалеку от меня мой противник отрывает себя от земли. Не даю ему и шанса. Кидаюсь к темной фигуре и уже замахиваюсь кулаком, только чтобы полсекунды спустя замереть. Напавший номер пять, замечаю я, отчаянно скрещивает руки и отрицательно мотает головой.

     Новичок не хочет драться.

     – Кто ты? – кричу я. Или, по крайней мере, думаю, что кричу. На фоне орущих динамиков фургона я не слышу даже собственного голоса.

     Новичок указывает на уши, показывая, что слышит он не лучше меня. Хотя он довольно интересный малый. Формальный смокинг, черный плащ, трость и цилиндр, будь у него монокль вместо маски, я бы решил, что он дворецкий.

     Несмотря на его кричащую одежду, решаю временно пометить его как «союзника». Они мне явно не помешают.

     Смокинг что-то кричит мне в ответ. Его крики лишь едва заметный шум посреди какофонии музыки. Качаю головой, и Смокинг прибегает к жестам, делая тростью выпад в сторону белого фургона. Смотрю на автомобиль и снова качаю головой.

     Смокинг, по-видимому, решает, что ждал он уже достаточно, так что он хватает меня за руку и тянет к фургону. Я сразу же вырываю руку на свободу и качаю головой в третий раз. Вместо этого я тыкаю в него пальцем, затем в себя, затем в окно моей классной комнаты на третьем этаже. Черта с два я сбегу. Не с резервом, и не когда я начал понимать, как разобраться с этими девушками.

     Смокинг смотрит на окно, а затем снова на фургон. Я вижу, как он размышляет над этим вопросом. Какой бы план мы ни придумали, он не сложился, когда со второго этажа Фуринкан метнулись оранжевые полосы, продырявив динамики.

     Раздается долгий дребезжащий взвизг, когда музыка умирает. Тишину нарушает лишь звон в ушах.

     Спустя пару секунд донельзя разъяренная Акина выбегает во двор. Вдруг план Смокинга сбежать куда подальше становится куда интереснее.

     – Беги! – кричит Смокинг. Невзирая на отсутствие музыки, его голос приглушен наведенной глухотой.

     – Ага, хорошая идея! – кричу я в ответ.

     Вдвоем мы кидаемся в фургон. Водитель даже не ждет, пока мы до него доберемся. Он разгоняет автомобиль по меньшей мере до пятнадцати, прежде чем мне удается запрыгнуть сзади. Смокинг забирается сразу за мной. Я немного напрягаюсь, когда третья, гораздо меньшая фигура влетает в пассажирское окно, но расслабляюсь, когда никто на это не реагирует.

     Я смотрю на команду. Кроме Смокинга в формальном костюме есть еще двое мужчин. Во-первых, водитель. Худощавый мужчина с растрепанными русыми волосами, одетый в белую рубашку на кнопках с галстуком офисного клерка. На которого, прижавшись к рулю, он не очень похож, но по шкале Дайске-Сафурана он по меньшей мере Куно. Так что, не считая его внешнего вида, он не обычный житель Токио.

     Рядом с водителем сидит невысокий темноволосый паренек, ненамного старше четырнадцати. Глаза у мальчика пусты, бездушны, их можно принять за черные дыры, если бы не тлеющий в глубине огонек. Я уже видел подобные глаза. Я видел их в темных уголках Китая, глухих переулках Гонконга, и даже в Киото, на задних улочках, где безнаказанно правили якудза. Это были глаза тех, кто видел самые мерзкие стороны человечества и был ими пожран.

     Люди с такими глазами были способны на все.

     Мир на мгновение встает на дыбы, когда фургон на бешеной скорости резко входит в крутой поворот. Стоящие позади рядом со мной и Смокингом динамики разбиваются о стенки. Один подкатывается к незапертой двери фургона и вываливается позади нас на улицу. Я поднимаю глаза и дважды проверяю что то, во что я вцепился, держится крепко.

     – Спасибо, – говорю я после периода молчания.

     Смокинг кивает и закрывает двери фургона своей удлинившейся тростью. Затем, демонстрируя непринужденный контроль, он надежно из запирает.

     – Итак… – тяну я, – что происходит? Махо-сёнэн против махо-сёдзё?

     Сидящий впереди Клерк смеется и выкручивает руль фургона влево. Шины протестующе визжат.

     – Пожалуй, что-то вроде того, – отвечает он. – Думаю, нам стоит представиться. Я Нигата Хикару, маль…

     – Без имен! – шипит мальчик.

     В мгновение ока у мальчика в руках оказывается ледяной меч, угрожающий в нескольких местах проколоть шею Хикару. Эфесом клинка мальчика оказывается почти пустая пластиковая бутылка. Догадываюсь, что именно из нее и взялась вода, но прием мальчика был настолько быстр, что я в этом не уверен.

     – Поосторожнее с этим, малыш, – отрезает Хикару. – Не забывай, что я за рулем.

     Мальчик и не моргает.

     – Авария меня не убьет.

     Смокинг протягивает трость и опускает ее на руку мальчика, осторожно отводя меч вниз и в сторону от шеи Хикару. Затем Смокинг поворачивается прямо ко мне, снимает шляпу и исполняет легкий поклон.

     – Чиба Мамору. Раз уж мальчик настаивает, мы утаим его имя.

     Чиба пристально смотрит на разозленного мальчишку. В конце концов мальчишка уступает, и его ледяной клинок прячется обратно в бутылку. У мальчика перед ним преимущество, хоть я и могу сказать, что его «партнеры» стараются, чтобы он все время был в поле зрения. Не могу их винить. Такие психи, как этот малыш, это пороховые бочки, только и ждущие момента взорваться. Насколько я могу судить, мальчишке нужны лишь секунды, чтобы воткнуть новый ледяной меч в спину «Чибы», Смокинга.

     Хикару потирает шею.

     – Прости за это. Это не то, что хочется видеть среди союзников.

     Фыркаю:

     – По сравнению с тем, к чему я привык, это вполне нормальное состояние. – Коротко им усмехаюсь. – Полагаю, мне тоже стоит представиться. Саотоме Ранма.

     – Мы знаем, – говорит мальчишка с ледяным мечом.

     Скалюсь на ту долю презрения, что он вкладывает в эти два слова. Требуется весь самоконтроль, чтобы удержаться от ответного выпада. Вместо этого я сосредотачиваюсь на более важных вопросах. А именно, с кем, черт возьми, я дрался, и как мне перейти к тому моменту, где я надираю им задницы и возвращаю Аканэ и Укё.

     – Махо-сёнэн, махо-сёдзё? – говорю я, возвращая разговор к тому, с чего он и начался.

     – Ага, все верно, – отвечает Клерк Хикару. – Ну. На самом деле, все гораздо сложнее этого. Но да, за некоторыми исключениями, это довольно неплохо подводит итог боя.

     Если Хикару и собирался сказать что-то еще, то он упускает шанс, тратя свою энергию на пару резких поворотов с интервалом в несколько секунд между ними. Вздрагиваю, когда слишком близко от лобового стекла мелькает автомобиль.

     Смотрю на Чибу и мальчишку. Ни один из них, похоже, не собирается заговорить. Отлично, тут есть тихоня, стоик и мрачный тип.

     – Я так понимаю, ты торопишься.

     – Ну… – Шины фургона громко визжат. – … Акина может разогнаться до пятидесяти, когда смотрит себе под ноги, и она чертовски…

     Бух. Вжух! Хлоп. Фургон взлетает над холмиком, парит в воздухе несколько секунд, а затем тяжело приземляется дальше на дороге. Подвеска автомобиля громко и ясно стонет, выражая свое страдание.

     – … мобильнее нас. Так что спеши или дерись.

     Оглядываюсь на уничтоженные динамики.

     – А ваше секретное анти-махо-сёдзё оружие полностью накрылось.

     Хикару демонстрирует мне усмешку. Ежусь, потому что это значит, что он отвел глаза от дороги.

     – Неа, не анти-махо-сёдзё, анти-Акина. Нам просто повезло, что это она показалась. Ее мэгами но оои фокусируется на ее пении. Так что врубаешь рок-н-ролл, чем тяжелее, тем лучше, и ее магия превращается в дерьмо.

     Еще несколько секунд понаблюдав шоу ужасов, пересаживаюсь так, чтобы больше не видеть лобового стекла. Как и темноволосого мальчишку, авария меня не убьет. Постоянное ожидание резкой остановки, разрезающие меня на части маленькие стеклянные ножи, когда я буду пролетать через лобовое стекло, после чего моя кожа сотрется от трения удара – все это, с другой стороны, вполне может с этим справиться.

     – Ага, – говорю я, продолжая разговор. – Видел это. Какой бы ни была дурацкая защита этих махо-сёдзё, эти динамики ее уничтожили. Есть еще трюки вроде этого?

     – Ха. Несколько. Но, когда доходит до драки с махо-сёдзё, единственное, на что можно рассчитывать, это магическое оружие и большая духовная сила.

     Фыркаю. Мне не нужен такой не-ответ, сообщающий лишь то, что я и так уже знаю.

     – Все это я уже понял. Так что не тяни, какие трюки у вас есть?

     На некоторое время повисает тишина, и Хикару уделяет мне задумчивый взгляд. Как мне кажется, он колеблется. Не сомневаюсь, он точно знает, для чего мне эта информация. Очевидно, ему не нравится ход моих мыслей, потому что он размышляет, не целесообразнее ли будет промолчать. Это выводит меня из себя, и я не прикладываю ни малейших усилий, чтобы не дать неудовольствию показаться на лице.

     В итоге, Хикару, должно быть, решает, что я соберусь бороться с этим упомянутым Акиной «Институтом», расскажет он или нет.

     – Трудно объяснить. Первое, что нужно знать, что у всех махо-сёдзё есть тема их защиты. Есть много разных тем, и мы говорим о них как о типах защиты.

     Хмурюсь и возвращаюсь мыслями к борьбе. Рассматривая Сирень, Акину и Фехтовальщицу, я не могу найти особых отличий в их защите. Однако Морковка явно выделяется из из шайки. Ее смешные уклонения спотыканием и защита падением на лицо нисколько не похожи на ровные, умело выглядящие стили остальных девушек. В голову приходит, что, возможно, размер выборки слишком мал. Лишь по четырем девушкам всех типов не понять.

     – Что именно ты имеешь в виду под типами?

     Хикару перед ответом требуется мгновение, за которое фургон немного замедляется. Мы больше не пролетаем через трафик Токио, как будто бы мы были в сумасшедшей голливудской сцене погони. Вместо этого Хикару начинает водить как нормальный человек. Что значит, среди прочего, что он соблюдает ограничение скорости, останавливается на светофорах, не делает резких и несколько случайных поворотов. Полагаю, мы стряхнули с хвоста Акину, предполагая в первую очередь, что она вообще потрудилась за нами погнаться.

     – Ну. Возьмем Акину. Она «элегантного» типа. Элегантных обычно легко определить, потому что они умело уклоняются и парируют почти все, что ты в них бросишь. Думаю, понять будет легче, если ты будешь знать и другие основные типы. Элегантность, удача и барьер самые распространенные типы, но не останавливайся на мысли, что все должно быть так. У некоторых девушек бывают довольно-таки странные типы защиты. Другие девушки могут умышленно менять тип защиты, чтобы лучше справляться с некоторыми атаками. Особенно неприятны те девушки, которые научились агрессивно использовать свои защитные ауры. Хуже всего их них «Сглаз» Мори Тиё.

     Откидываю голову на стенку фургона и собираюсь с мыслями.

     – Полагаю, что Морковка «удачлива», хотя для меня это больше похоже на «растяпу». Все время спотыкается, уходя с пути атак.

     Я победил Морковку, использовав два ки заряда, первый для прорыва ее ауры, второй для причинения ей ущерба. Этот прием сработал и доказал, что защитную ауру махо-сёдзё можно подавить большей духовной силой.

     Однако, теперь я знаю, что неловкость Морковки была воплощенным в ее защиту правилом, и легко можно было понять, как победить ее, не прикладывая стольких усилий. Серия легких атак, чтобы принудить защиту Морковки поместить ее в положение, из которого она не сможет увернуться, и… Бам! Шах и мат.

     – Дай угадаю, трюк для победы над элегантным типом защиты в использовании атак, которые не блокировать и от которых не уклониться, – говорю я. Мой разум крутит возможные тактики. – Хе. Жаль, что я сражался с Сиренью в полном учеников классе, иначе можно было бы обрушить на нее потолок.

     Мое лицо мрачнеет. Надеюсь, тот парень и Юка в порядке. Я не слишком хорошо знаю подругу Аканэ, но Юка не заслуживает того, что с ней произошло.

     – Для элегантных лично мне нравятся дробовики, – говорит Хикару, – обрезы, наполненные гранулами с краской. Этого достаточно, чтобы испачкать более слабых махо-сёдзё.

     – Гранулы с краской? – недоверчиво говорю я. Еще я не уверен, где в этой стране любой желающий может достать дробовик. Огнестрельное оружие в Японии незаконно, и правительство проделывает хорошую работу, не выпуская его на улицы. Сложно найти любое оружие, даже такое, которое стреляет гранулами с краской.

     – Ага, гранулы с краской. Портит… – Хикару вдруг умолкает и качает головой. – Хм. Объясню все с самого начала. Махо-сёдзё, видишь ли, получают свою магию от своего аспекта красоты. ИПП официально называет этот прием мэгами но оои.

     Мой мозг вдруг перестает функционировать.

     – Чего?

     Хикару улыбается мне, прежде чем вновь вернуть глаза на дорогу. Несколько раз сигналит машине впереди.

     – С дороги, засранец! Э-э, на чем я остановился? Ах да. Безумное дерьмо, да? Девушки напитывают свои приемы красотой.

     – Вообще-то, нет, – отвечаю я. Теперь, когда у меня есть секунда над этим подумать, идея звучит не так уж притянуто за уши. – Я заряжаю свои ки-заряды уверенностью и знаю парня, который делает то же самое депрессией. Так что напитываемые красотой ки-подобные приемы не так уж и удивительны. – Делаю паузу и задумываюсь. – Хотя это, кажется, не очень практично. Помимо необходимости сражаться на высоких каблуках и в шуршащих юбках, к этому прилагается пот, кровь и синяки. Бой это не самая красивая штука.

     Но, даже когда я говорю это, в сознании вспыхивают значимые факты. У Морковки не было проблем из-за постоянной неуклюжести. Если уж на то пошло, даже после того, как я пробил Акиной стену, на ней не оказалось ни пылинки. В моих раздумьях ошибка. У этих девушек было что-то, что предотвращало грязь…

     … что-то, что предотвращало…

     Предотвращало.

     Отталкивало.

     Запрещало.

     С внезапной тошнотой я понимаю истинную природу сил махо-сёдзё.

     – Это извращение приемов священников, – бормочу я. – Вместо того, чтобы использовать совершенство духа, махо-сёдзё используют совершенство тела. Это дает им возможность использовать киндзу для очищения или запечатывания зла. Хотя, в этом случае, оно не будет очищать зло. Наверное, вместо этого оно очищает уродство.

     Хикару присвистывает.

     – Вау, прямо в яблочко. Понятно, почему тебя называют гением в боевых искусствах. Хотя ту разновидность киндзу, что используют махо-сёдзё, ИПП официально называет хайгэки. Кроме того, махо-сёдзё широко используют противоположность хайгэки, сукэн. Сукэн, если тебе интересно, это сила навязывать, а не отвергать.

     Ухмыляюсь и немного надуваю грудь. Ага, может, я немного самовлюблен, но что в этом такого?

     Хикару продолжает говорить:

     – Хотя главная проблема не в этом. Как только махо-сёдзё формирует красивую и надежную мэгами но оои, девушка обращает свои силы на самоочищение. В принципе, девушка использует хайгэки, чтобы запечатать и уничтожить все, что в ней несовершенно. Одновременно с этим используется сукэн, чтобы заполнить пробелы и трансформировать то, что останется.

     Смотрю на Хикару, как будто бы он сошел с ума. Я достаточно знаю о приемах священников, чтобы знать, что сила самоочищения это неплохой способ умереть. У всех свои недостатки, и избавление от несовершенной печени нисколько не осчастливит биологию.

     – Безумие, знаю, но оно работает. Если девушка сделает все правильно, и ей хватит духовной силы, она переходит порог и выходит на самоподдерживающееся состояние, в котором ее мэгами но оои всегда идеальна. Официально прием называется «тэнки», но его лучше знают по более популярному термину «хэнсин».

     Хикару, осознаю я, серьезен. Последствия тэнки вполне соответствуют моим впечатлениям. Как я и подозревал, резкость аур девушек была обусловлена своего рода духовным совершенством. С точки зрения боевой мощи, это делало махо-сёдзё крайне опасными.

     Уж это-то я хорошо знаю. У меня ранее был опыт по усилению идеальной ауры. Идеальный shi shi hokodan Рёги. Разрыв между этим приемом и моим собственным moko takabisha огромен. «Множитель силы» это слишком слабое описание.

     И это делает все происходящее еще страшнее. В отличие от свинопарня, тэнки означает, что махо-сёдзё не требуется особых условий для использования идеальных приемов. Если уж на то пошло, лучше предположить, что махо-сёдзё не беспокоятся изучать приемы, не основанные на их мэгами но оои. Зачем бы?

     Но это лишь верхушка айсберга. Чем больше я об этом думаю, тем абсурднее несправедливыми становятся силы махо-сёдзё. Например, я знал, что махо-сёдзё остаются чистыми, и теперь я понимаю, почему. Махо-сёдзё остаются чистыми, потому что их ауры в самоподдерживающемся состоянии самоочищения.

     Это подразумевает необходимость легкого сумасшествия. Силы махо-сёдзё основываются на приемах священников, а приемы священников основываются на концепции усиления или манипулирования законом. Зло запечатывается усилением природы вселенной, лишая таким образом сверхъестественных существ их магии. Это невероятно простой трюк, и он позволяет людям побеждать демонов. По сути, приемы священников позволяют им сказать «о, огненный шар, ну, в реальности такого не создать, так что поди прочь, ты невозможен», или, в более общем случае, «прости, призраков существовать не может, прощай».

     Однако приемы махо-сёдзё это не приемы священников, а их извращение. Учитывая то, что я видел, они отвергают реальность и накладывают фантазию, полная противоположность истинным приемам священников. Функционально это значит, что махо-сёдзё изгибает законы вселенной по своему желанию.

     И что все это значит? Ну, например, в мире махо-сёдзё все, что не соответствует их мэгами но оои, не существует. Это значит, что запачкаться или вспотеть не просто не получается, это невозможно. Что еще серьезнее, махо-сёдзё не ушибается, не истекает кровью, не ломает кости, и, предполагая, что сукэн девушки вводит такой закон, даже не допускает возможности вообще ее ударить.

     Это неуязвимость? Это сила, основанная на идеальной ауре. И это даже не прием. Нет, непобедимость махо-сёдзё всего лишь побочный эффект.

     В сущности, я сражался с девушками, которые играли в «реальную жизнь» с эквивалентом режима обмана. Рёга с этим не смирится, потому что его наведенная при помощи bakusai tenketsu прочность теперь, официально, шутка.

     Конечно, нельзя на самом деле сказать, что махо-сёдзё непобедимы. Я доказал это, пробив Морковкой пол. В конце концов, их закон накладывался их аурой, и это значит, что был ряд очевидных путей обхода.

     Если перечислить, уничтожая ауру махо-сёдзё, можно было сокрушить и ее защиту. Точно так же, если можно принудительно оборвать тэнки девушки, защита исчезнет вместе с ним. Магическое оружие будет эффективно. Ну, не все магическое оружие. Только то оружие, у которого есть сила противостоять сукэну махо-сёдзё, а еще лучше сработает оружие, которое может накладывать свой закон.

     Но и это еще не конец. Магия махо-сёдзё изгибает законы Вселенной, и Вселенная будет сопротивляться этой силе. В конце концов, Вселенная куда больше и паршивее, чем любая махо-сёдзё может надеяться стать. Вероятно поэтому у этих девушек и есть типы защиты. Типы служат как логические причины непобедимости махо-сёдзё, тем самым останавливая малую часть бесконечной силы Вселенной. Независимо от причин, существование типов защиты значит, что защита махо-сёдзё может включиться сама по себе. Не менее важно, что чем больше махо-сёдзё придется изгибать реальность для того, чтобы остаться невредимой, тем больше энергии потребуется девушке.

     В качестве заключительной тактики, можно бороться огнем с огнем, и либо создать свой собственный закон, либо помочь вселенной навязать свои законы, самому использовав приемы священников.

     Так что, нет, не скажу, что махо-сёдзё непобедимы. Совсем нет. Тем не менее, ни один способ, который приходит мне на ум, не может поспорить с тем фактом, что эти девушки бесплатно получают серьезное усиление защиты.

     – Вот отстой, – говорю я, подводя итог всей лавине моих мыслей.

     – Тогда ты понимаешь, – говорит мальчишка с ледяным мечом. – Ты бесполезен. У тебя есть лишь твои боевые искусства, и они ничего не могут сделать против махо-сёдзё.

     – Кто это бесполезен, – огрызаюсь я в ответ. Мальчишка и впрямь меня раздражает. – Теперь, когда у меня есть представление о том, как работают их силы, у меня есть неплохой выбор способов, как это обойти.

     Или, по крайней мере, у меня будет представление об этом, как только у меня появится время хорошенько все обдумать. Знание работы сил махо-сёдзё дало мне основу, с которой можно начать, но только и всего. Сейчас у меня остается лишь грубейший из приемов, уничтожение ауры девушки. Для довольно слабых девушек, вроде Морковки, это не так уж и неправдоподобно. Все, что мне нужно сделать, это встать рядышком и протаранить своей аурой ее. Мой боевой дух отпихнет мэгами но оои Морковки в сторону, оставив ее беззащитной. Легкая добыча.

     С большинством других вариантов хуже. Уничтожение тэнки или обращение защиты на себя слишком ненадежно. У меня нет таланта к приема священников, и у меня нет магического оружия…

     … или есть? На мои губы наползает улыбка. Если я правильно использую свой ки, я, возможно, смогу окружить себя аурой, чтобы противостоять наложенному махо-сёдзё закону. Ямасэн-кэн даже даст довольно неплохой старт.

     – Дурак, – говорит мальчишка.

     Я игнорирую его, но вместо этого высказывается Хикару:

     – Эй! Разве твоя ма…

     Слова Хикару обрываются, когда ледяное острие оказывается у его головы. Поправка, там, где была голова Хикару. За кратчайшую долю секунды Клерк сместился в сторону, уклонившись от импровизированного покушения.

     – Не говори о моей матери!

     Да, мальчишка этот совсем свихнулся. Один взгляд на пляшущее в глазах мальчишки безумие это подтверждает, как если бы ледяного копья, пронзившего окно со стороны водителя, пустив по нему паутину трещин, было не достаточно.

     – Проклятье, Фумио! Держи себя в руках.

     – Сказал же, никаких имен!

     Когда Фумио, мальчишка, кричит изо всех сил, его ледяное копье из бутылки превращается в еще один неприятно выглядящий меч. Прыгаю вперед, чтобы пресечь истерику мальчишки, но Чиба сбивает меня на пол. Спокойный джентльмен в смокинге пронзает бутылку Фумио алой розой и упирает кончик своей трости в шею мальчика, останавливая дальнейшую агрессию.

     Хотя в глазах Фумио ярость.

     – Сдерживайся, – слова Чибы тверды, но не угрожающи. – Хикару не пытался оскорбить твою мать.

     – Я сказал ему, никаких имен. Мы не можем доверять этому существу.

     Слова мальчишки выводят меня из себя, но мне удается ничего не сказать. Ситуация достаточно деликатна и без того, чтобы мне в нее вклиниваться. Да, это думаю я, несдержанный на язык Саотоме Ранма. Что? Думаете, я не могу научиться хотя бы малому контролю, два года прожив с Аканэ?

     Ага.

     Кроме того, нужно сказать нечто куда более важное.

     – Хикару. Дорога.

     Взгляд Хикару резко обращается от Фумио обратно к улице. Мы неподалеку от доков на окраине города. Вокруг только старые здания, постройки из бетона и захудалые склады. Так что трафик крайне мал. Хотя невозможно было пропустить красный Корвет, припаркованный посреди перекрестка. Так же как и блондинку на высоких каблуках, носящую лишь серебряное бикини, стоящую перед упомянутым Корветом, держащую на плече гигантскую хромовую штуковину.

     – Черт! – кричит Хикару. – Все наружу!

     Хикару бросает фургон в правую сторону. Шины протестующе визжат, прежде чем автомобиль начинает кувыркаться. Когда все внутри рассыпается, я вылетаю наружу через задние двери фургона, вцепившись в фалды Смокинга. Мой побег не опоздал ни на секунду, потому что едва я прыгаю в воздух, подо мной появляется копье света, разрывая опустевший опрокинутый фургон.

     Ба-БАХ!

     Ага. Еще один обычный день.

     Примечания:

     Терминология

     Песня Акины: Акина поет «Edo Komoriuta» (Колыбельная Эдо). Я думал использовать перевод, но колыбельные, почти без исключений, довольно глупые песни. Я решил, что лучше, если читатели перескочат эти слова, зная, что они там есть, но не думая о стихах, и не пытаясь понять, как они относятся к упомянутой ситуации.

     Welcome To The Jungle: Песня Guns N’ Roses из альбома Appetite for Destruction.

     Приемы:

     Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

     Lovely pollen assault – [атака прекрасной пыльцы] – прием махо-сёдзё, используемый Сиренью. После наложения заклинания заполняет большую площадь аллергенной пыльцой, действующей только на избранные цели. Симптомы заклинания включают в себя опухшие, водянистые глаза, заложенный нос, кашель и раздражение на всех открытых участках кожи. Этот прием никогда не вызывает смертельной аллергической реакции.

     Киндзу – [запретить или подавить] – прием священников, использующий ки ауры чистоты, как правило используется для запечатывания или уничтожения потусторонних существ.

     Хайгэки – [отвергнуть, осудить] – вариация киндзу. Хайгэки отвергает или запечатывает уродливость реальности, насколько это определяется пользователем мэгами но оои.

     Сукэн – [владычество, превосходство] – мистическая инверсия хайгэки. Сукэн навязывает реальности фантазию в стиле, соответствующем пользователю мэгами но оои.

     Мэгами но оои – [мантия богини] – мистическая аура, представляющая аспект красоты. Эта аура – основа всех сил махо-сёдзё. Есть множество вариаций мэгами но оои, так же как и множество представлений о красоте. Для сил махо-сёдзё аура выполняет ту же роль, как уверенность и депрессия для ки атак Ранмы и Рёги. Природа мэгами но оои также влияет на то, какие силы может развить махо-сёдзё.

     В то время как силы махо-сёдзё, по сути, происходят от мэгами но оои, умелый контроль может позволить получить силы, выходящие за пределы того, что определено аурой. Однако, в связи с основой ауры, силы, диаметрально противоположные мэгами но оои, получить невозможно.

     Тэнки – [поворотная точка] – обращая хайгэки и сукэн на себя, возможно совершить духовную и даже физическую трансформацию. Совершив это, мэгами но оои принуждает к искусственному «идеальному» состоянию, и любые силы или действия, нарушающие мэгами но оои, будут активно отклоняться. По сути, вход в тэнки делает силу махо-сёдзё гораздо более мощной, стабильной и последовательной. Так что тэнки это главная цель любой желающей овладеть силами махо-сёдзё.

     В то время как в приемах священников тоже есть самоочищение, тэнки-подобного эффекта намного проще достичь приемами махо-сёдзё. Это потому, что хайгэки и сукэн сосредотачиваются на фантазии о совершенной красоте, в то время как истинные приемы священников фокусируются на любви и понимании Вселенной, как она есть.

     Тэнки иногда называют «хэнсин», потому что достижение тэнки обычно приводит к соответствующей физической трансформации. Однако физическая трансформация не является гарантированным результатом тэнки, в отличие от трансформации духовной.

     Формирование и внешний вид трансформации тэнки девушки может со временем измениться, созреть, когда девушка получит новые или большие силы. Однако тэнки становится менее изменчивым, чем чаще им пользуются. ИПП называет это духовной кристаллизацией.

     При возвращении из тэнки бывают побочные эффекты, некоторые из которых могут быть физически вредны. Смерть или серьезная травма вполне обычный результат, если махо-сёдзё не пригодна к попытке тэнки и/или пробует тэнки без достаточной мистической защиты. Однако все пережитые тэнки физически и духовно приближают пользователя к состоянию тэнки. После очень долгого периода использования пользователь тэнки достигает постоянного тэнки, после чего естественное состояние и состояние тэнки становятся синонимами.

     Фургон переворачивается со стороны на сторону, и сорванные куски металла разлетаются по всей улице. Загорается бензобак, взорвавшись довольно аккуратным огненным шаром. Отлетает одна из шин фургона. Пылающая резина взлетает высоко вверх, после чего скрывается за дымом горящего автомобиля.

     Я рад видеть, что Хикару и Фумио удалось выбраться. Эти двое, не теряя времени, кидаются в разные переулки, не забывая при этом пригибаться. Чиба, или Смокинг, как я о нем думаю, приземляется на дорогу рядом со мной. Ему не нужно говорить мне искать укрытие. Новая махо-сёдзё ясно дала это понять, вслепую выстрелив многочисленными лазерными импульсами сквозь дым и мусор.

     – Забирайся на крышу, – советует Смокинг.

     Смокинг без колебания запрыгивает на крышу склада рядом с нами, одним прыжком преодолев два этажа. Неохотно следую за ним. Крыша это обоюдоострый меч. В этом районе Токио все здания примерно одинаковой высоты. Это значит, что нет ничего, что помогло бы мне уйти из прямой видимости. На самом деле, я даже вижу темные тени Хикару и Фумио, бегущих в своих направлениях.

     Не теряя времени озвучиваю свое беспокойство:

     – Знаешь, наверху мы довольно открыты.

     Смокинг смотрит на меня.

     – Митико не может запрыгнуть на такую высоту.

     Это заставляет меня задуматься.

     – Правда?

     Смокинг бросает на меня взгляд, после чего хлещет рукой, посылая в полет тройку роз. Пара серебряных дисков, метрах в двадцати от нас, уворачивается от нападения. Даже пока они уклоняются, на их краях появляется пугающее свечение. Не нужно предполагать, что это значит, и, полагаю, сейчас самое время начать двигаться. Мои подозрения подтверждаются, когда луч света пронзает мой остаточный образ и оставляет на крыше неглубокую траншею.

     – Я с ними разберусь. Уходи, – говорит Смокинг.

     Качаю головой и оттанцовываю с пути еще нескольких ударов.

     – Я могу за себя постоять.

     Хорошо, что эти мини-НЛО медленно наводятся на цель, потому что если бы они могли успевать за моими движениями, меня уложили бы первым же выстрелом. Я быстр, но не быстрее света. Таким образом, я неоднократно оказываюсь на волоске.

     Что еще хуже, диски отступают в воздух в то мгновение, когда я пытаюсь за ними погнаться. Я могу до них допрыгнуть, но даже простая мысль на эту тему оставляет у меня плохое предчувствие. При всем том, что ветвь Саотоме стиля Мусабецу Какуто Рю объявила себя воздушным искусством, летать я не могу. Это значит, что стоит мне оторваться от земли, моя маневренность будет ограничена. Это не то неудобство, которого мудро будет придерживаться, когда единственная моя защита в уклонении от вражеских прицелов.

     – Отступай, – повторяет Смокинг. – Тебе не хватает дальнобойных атак.

     Я морщусь и сердито стреляю в ближайший диск зарядом ки. Расстояние ужасает, и я ни на секунду не верю, что атака и в самом деле попадет в цель. Возможно, это объясняет, почему же заряд оказывается довольно жалок, размером с небольшую птицу. Ищу по сторонам, что можно бросить, но крыша, к моему раздражению, лишена возможного оружия.

     – Ладно, – уступаю я. – Встретимся тогда позднее.

     Оглянувшись в последний раз назад, я убегаю от воина в смокинге. У Смокинга, похоже, нет особых проблем с тем, чтобы уклоняться от атак НЛО, а его трость более чем способна отклонять лучи света. Я не совсем уверен, как именно это работает, но по тому, как течет аура мужчины, у него есть что-то похожее на силы махо-сёдзё.

     Я приглядываю за дисками еще несколько минут, пока они не исчезают вдали. Один раз мне приходится нырнуть, когда я вижу красный Корвет. К счастью, у махо-сёдзё, похоже, нет никаких особых чувств, потому что эта одетая в серебристый купальник «Митико» не демонстрирует отсутствия удивления, когда стреляет в меня.

     Я странствую примерно полчаса без каких-то инцидентов, прежде чем до меня доходит, что у меня нет никакой возможности нагнать моих недавних спасителей. Не зная, что делать, я развлекаюсь, прыгая по крышам все более и более высоких зданий деловой части Токио. По-настоящему острые ощущения, когда прыгаешь через шестиполосную дорогу десятью этажами ниже. Хотя должен признать, если мне придется регулярно странствовать по крышам этой части города, мне быстро надоест лазить по стенам. Инженерам-идиотам, похоже, не хватило порядочности сделать все небоскребы одной высоты. Ух. Усложняют жизнь мастерам боевых искусств. О чем они только думают?

     Я не трачу все это время впустую. Я думаю, и я планирую. Как мне напасть на махо-сёдзё? С теми, что послабее, я полагал, что могу разобраться, но диски Митико подняли новую проблему. Что мне делать в дальнем бою? Кроме того, конечно, были девушки вроде Акины, имеющие не последнюю духовную силу.

     Большинство моих обычных приемов не сработает. Hiryu shoten ha практически бесполезен: мэгами но оои не из тех приемов, что вызывают горячие ауры, и четыре из пяти махо-сёдзё, с которыми я успел столкнуться, предпочитали дальний бой.

     Ну, moko takabisha против махо-сёдзё оказался достаточно полезен. Атака дистанционная и с довольно мощным присутствием ки, искажающим защитную ауру моих оппонентов. К несчастью, как ки атака, moko takabisha ужасен. Уверенности мне хватает лишь во время борьбы с противниками равного или более низкого уровня, и даже тогда она пропадает, когда бой оборачивается против меня.

     Другой конец спектра еще хуже. У меня никогда не было эмоционального характера или образа мыслей, чтобы использовать shi shi hokodan, хотя этот прием гораздо лучше. Мне потребовалось несколько дней попыток освоить shi shi hokodan, прежде чем я понял, что на самом деле я довольно счастливый парень, и это несмотря на тот факт, что для моей жизни практически невозможно стать еще хуже.

     Что оставляет мне теории и догадки. Любимый батин резерв – натиск дикого тигра, вой демона-пса и финальное нападение Саотоме – не стоит и упоминать. Сразу вслед за моим старым, экспериментальным «блуждающим духом» ки-заряда. Мне нравится этот прием. Хотя я никогда не мог приготовить его в бою. Жаль, потому что он мне подходит даже больше, чем moko takabisha.

     Реальный потенциал кроется в ямасэн-кэн, умисэн-кэн и моих поблекших воспоминаниях о ки манипуляциях Хабу. Ямасэн-кэн я никогда не тренировал, но я достаточно хорошо его понимаю, чтобы при достаточном времени повторить его приемы. С умисэн-кэн у меня было больше опыта, но хоть эта школа и сильнее, ей не хватает наступательных ки приемов. Магия Хабу, а его уровень мастерства ки заслуживает такого титула, вне моего понимания.

     Решаю, с чего начну: dokuja tanketsu sho. Dokuja tanketsu sho это одна из смертоносных атак ямасэн-кэна, требующая покрытия руки ки для увеличения пробивающей способности. Я могу поиграть с этим, уменьшая разрушительный потенциал и увеличивая духовный аспект. Обдумываю некоторые теории и полчаса трачу, пытаясь обернуть свои руки плотными аурами. Как только мне это удается, перехожу к следующей части тренировки.

     Лезу.

     В частности, я выбираю самое высокое здание, что только могу найти, и забираюсь на него. И не обычным способом. Вместо этого я неоднократно собираю вокруг ладоней ки и вгоняю их в бетон наружной части башни. Это не лучшее, что я делаю, и сомневаюсь, что гражданские власти Токио пошлют мне благодарственные письма, но мне для практики нужно что-то хорошее и крепкое. Просто, по правде говоря, здесь есть большие здания, но никаких больших гор, так что я тренируюсь на зданиях.

     Конечно, мой выбор не имеет ничего общего с тем, что мне хочется залезть на небоскреб. Неа. Это никак не влияет на мое решение.

     Я отбрасываю подальше остаток вины, напоминая себе о Фуринкан. Юка, истекающая на полу кровью. Тот парень, придавленный под бетоном. Если мои тренировки позволят мне предотвратить что-то подобное, хотя бы раз, я с лихвой перекрою весь свой гражданский долг.

     Шаг за шагом, удар за ударом, я взбираюсь. Примерно через двадцать этажей я начинаю таким же образом тренировать и ноги. С короткими пинками мои пальцы пронзают созданный людьми камень, улучшая мое сцепление и ускоряя мое продвижение. Но даже так я двигаюсь медленно. Лишь через полчаса я добираюсь до вершины небоскреба, и к этому времени мне уже вполне удобно с этим приемом.

     Так что, вместо того, чтобы кинуться навстречу дальнейшей тренировке, я расслабляюсь и наслаждаюсь видом с огромной высоты. Я разглядываю весь город и забавляюсь, смотря на маленькие автомобили далеко внизу. Падение отсюда вполне может мне навредить, редкость, даже когда я прыгаю по крышам. Если я свалюсь отсюда, скорости моего падения хватит, чтобы сломать кости, примерно как падение с двух этажей для обычного смертного, и оно может стать фатальным лишь при ужасно неправильном приземлении.

     Скучаю, лежа на спине и глядя в огромное море синего. Когда мои тревоги ускользают прочь, до меня добираются самые серьезные из проблем. И это не моя неспособность победить махо-сёдзё. Нет. Это то, что у меня нет ни малейшего понятия, куда они забрали Аканэ и Укё. Если уж на то пошло, в первую очередь, зачем мы им? Сирень сказала, что они набирают людей, и Акина это подтвердила.

     Они и меня собирались тоже «набрать».

     Набрать для чего?

     В напавшей на Фуринкан Хай группе не было ни одной не-махо-сёдзё. Так зачем им нужны Укё, Аканэ и я? Если моя теория об извращениях приемов священников подтвердится, нас троих возможно превратить в махо-сёдзё. Не то чтобы я с готовностью занялся таким делом, но, полагаю, для группы махо-сёдзё это вполне достаточная причина интереса. Все же, зачем беспокоиться? Наверняка они были настоящими вербовщиками махо-сёдзё.

     Напрягаю свой мозг и пытаюсь припомнить, что я знаю о махо-сёдзё, и понимаю, что ничего я не знаю. Я слышал, как мои одноклассники упоминают махо-сёдзё, также как иногда и вечерние новости, но это не то, на что я обращал внимание.

     И даже если команда Акины заинтересовалась Аканэ и Укё из-за их потенциала, зачем же набирать людей на нежеланную работу?

     За этим следует другой вопрос, сколько девушек работают на Институт Прекрасных Принцесс, как назвала его Акина? До сих пор я столкнулся с пятью махо-сёдзё, и мне кажется, что это далеко не полный набор. Если ИПП и правда институт, несколько десятков не будет таким уж неверным ответом. Сколько из них забрали насильно? Кто еще у них в списке? Если на то пошло, сколько именно девушек охотится конкретно за мной?

     Вопросы без ответов. Единственное, что я знаю, это как же много я не знаю.

     Если Институт Прекрасных Принцесс хватает людей с улицы, мне нужно побеспокоиться и об остальных. Шампу самый очевидный кандидат. Но, если я позволю им получить свободу действий, под угрозой могут оказаться даже Рёга, Мус и батя. Не понимаю, почему же группа махо-сёдзё может быть заинтересована в парнях, но я видел много странного. Рассматриваю их по очереди. О бате мне не нужно волноваться – мой старик может пережить ядерный взрыв. Рёга слишком глуп, чтобы победить Морковку, но также он слишком потерян, чтобы кто-то надеялся его найти. Шампу?

     Ха! Если бы мне так повезло. Если Институт Прекрасных Принцесс схватит Шампу, на моей стороне окажется старый упырь. Такая мощь изменит все правила игры. То же касается и Муса, хотя я не уверен, насколько на самом деле защита Колон распространяется на парня.

     Не то чтобы это имело какое-то значение. Даже если остальные будут в опасности, что мне с этим делать?

     Что приводит к важнейшему вопросу, что я могу? Я могу вернуться в Фуринкан, чтобы мои охотники схватили меня и притащили в свое логово. Мне не нравится эта идея. Начать со своей поимки слишком похоже на поражение. Плюс, тактика попасть в плен, а затем сбежать, может очень быстро испортиться. Всегда остается вероятность, что путь на свободу так и не появится. И у меня нет никакого желания остаться в итоге «набранным», что бы это ни подразумевало.

     Также я могу выследить махо-сёдзё, быстро вырубить девушку и выкачать из нее информацию. Может сработать, если я не столкнусь с еще одним эквивалентом Акины и не получу ее колыбельную забвения. Конечно, даже если я захвачу девушку, нет никакой гарантии, что она заговорит. Я не эксперт по допросам, я не смогу отличить ложь от истины, и идея выбивания нужного из милой и хрупкой девушки не уменьшит ее привлекательности.

     В целом, лучше всего мне будет найти одного из тех троих парней, с которыми я ехал. Они многое знают, и как минимум двое их них выглядели доброжелательными. Легкая и точная информация. Проблема в том, что у меня нет ни малейшего представления, с чего начать.

     Кроме как высматривать их с крыш.

     Хе. Если мне повезет, Хикару с командой будут меня искать. Если нет, рано или поздно появится одна из тех махо-сёдзё. В любом случае, я получу нужную мне информацию. Беспроигрышное положение.

     Через два часа солнце висит над горизонтом Токио. Оранжевый свет умирающего дня отражается от стекол возвышающихся вокруг меня зданий. Охота оставила меня усталым и раздраженным, но я, наконец, вижу Хикару на крыше десятиэтажного здания. Русоволосый парень сидит в плетеном белом кресле под причудливым зонтом. Рядом с ним попивает чай пара девушек.

     Секунду я полагаю, что Хикару продал свою группу, но когда я приземляюсь на бетонный парапет, я понимаю правду. У Хикару остекленелый взгляд, он явно не в своем уме. Хотя, учитывая, что он на чаепитии, зомбирование Хикару вполне может быть естественным явлением. Русый клерк не делает ни единого движения, чтобы признать мое присутствие, вместо этого молча посасывая свисающий с уголка рта леденец.

     За столом прямо напротив Хикару сидит юная девушка-подросток с очаровательными каштановыми волосами, удерживаемыми милой заколкой в форме конфеты-трости. Брюнетка одета в самое девичье платье, что я когда-либо видел. В увядающих лучах солнца сверкают блестяще-белым складки, оборки и оторочки. Само платье сплошь малиновое, кроме аккуратной вышивки на поверхности. Она сама суть сладости, отравленной украшающей ее нежные губы жестокой ухмылкой. Ее поза кричит о высокомерии, а манера, в которой она вращает в пальцах правой руки красный леденец, заявляет о чванстве.

     Вторая девушка сразу напротив меня, сидит между Хикару и маленькой мисс леденец. Цвета ее одежды противоположны ее спутнице, ее платье темно как полночь и украшено редкими алыми лентами. Но кружев на ее одежде не меньше. Длинные блестящие локоны эбеновых волос переплетены красной лакрицей. Если шатенку можно назвать милой лолитой, вторая девушка чистый гот. Но, больше темного наряда, мое внимание привлекают черты лица готической лолиты. Ее аристократическая кость сильно напоминает мне Куно Кодачи.

     Каштановолосая девушка изящно отпивает чай из цветочной чашки.

     – Самое время, – говорит она. – Как бы мне ни нравилось вспоминать с Хикару-куном былое, я начала думать, что ты так и не придешь.

     Пока шатенка говорит, встает одетая в черное готическая лолита. Руки в перчатках изящно приподнимают элегантный чайник и наполняют чашку шатенки парящей янтарной жидкостью.

     – Кто ты, черт возьми? – спрашиваю я.

     – Принцесса Кристальной Карамели Тиё. Во всяком случае, такое у меня имя махо-сёдзё. Ужасно, не правда ли? Так что сейчас я предпочитаю просто Тиё, – дьявольски улыбается шатенка. – Ну, присаживайся.

     Мои чувства пульсируют, и мир окрашивается в оттенки розового. Мои ноздри дразнит соблазнительный аромат конфеты с корицей, притягивая меня своим обольщением. Я заваливаюсь вперед, сперва делая один шаг, затем еще. Вихрящиеся эмоции притупляют мысли, но проскальзывает вопрос. Почему? Я размышляю, попавшись в коричный туман, пока мои ноги несут меня по крыше.

     А. Я знаю. Тиё, должно быть, использовала какую-то магию, чтобы контролировать меня.

     Ну разве не мило.

     Эхо, слабое в огромной пещере тьмы, говорит мне сражаться. Но зачем? Я могу присесть и выпить чашечку чая. Не нужно сражаться, когда я могу расслабиться и насладиться обществом двух прекрасных дам. Тем не менее, как бы ни были рациональны эти мысли, раздражающая настойчивость, с которой я борюсь, сохраняется. Ошибка, что я не могу отбросить.

     Секунду предаюсь этой идее. Коротко поразмыслив, вижу свою ошибку. Зачем бороться? Конечно, я ведь ничего не могу сделать против магии. … Ну, если так подумать, так как силы махо-сёдзё основываются на ауре, если я надавлю своей, магия может сломаться.

     Конечно, у меня нет никаких причин это пробовать. Я просто радостно попью чаю.

     Я кладу руку на плетеное белое кресло и отодвигаю его. Затем останавливаюсь. Смутившись, я стараюсь пошевелиться, но не могу. Глубоко внутри часть меня сопротивляется. Хмурюсь. Прекрасно. Тогда попробую. Но только один раз, а потом сяду попить чаю.

     Без энтузиазма я направляю свой ки и давлю. Магия Тиё сопротивляется, давя на меня в ответ, но даже слабая моя попытка нарушает заклинание. Мир становится оранжевее, запах сладостей слабее, а моя воля крепнет. Я снова давлю, на этот раз изо всех сил.

     Сопротивление держится секунду, а затем полностью исчезает. Я пошатываюсь, пока вокруг меня кружится крыша. Опускаю взгляд на кресло, а затем отдергиваю руку, как будто обжегшись. Поднимаю взгляд и встречаюсь с шоколадными глазами Тиё.

     – Предпочту отказаться, – рычу я.

     Довольная Тиё потягивает чай.

     – По крайней мере, у тебя есть потенциал. Понимаю, почему директор так в тебе заинтересована. Но, пожалуйста, присядь, или моя прекрасная служанка усадит тебя силой.

     – Берешь что хочешь, когда захочешь. Все вы, девчонки, такие. – Выдавливаю полную ложной уверенности ухмылку. – С чего ты думаешь, что результат не окажется другим?

     Тиё смеется. Садистское хихиканье, что должно было быть милым, но вместо этого с насмешкой заявляет о превосходстве.

     – Дорогая, ты понятия не имеешь о том, какие силы тебе противостоят, не так ли? Хикару-кун, ты ей не рассказал? Или вам помешала Митико?

     Зомби Хикару не отвечает. Я не удивляюсь.

     Я хмурюсь. Пренебрежение Тиё добавляется к моей избитой сегодня гордости. Я устал отступать, мне надоело убегать и терпеть поражения. С внезапной решимостью говорю себе, что на этот раз я буду бороться до победного конца.

     – Меня это не волнует. Не важно, сколько девушек работает на этот ваш институт. Шесть. Шестьдесят. Я раздавлю вас всех.

     Развлечение оборачивается презрением, и ангельское личико Тиё портит насмешка. Каким-то образом это нисколько не умаляет ее красоты, одаряя вместо этого греховной аурой.

     – Сильная и талантливая, но высокомерная и глупая. Прибыв сюда, я впустую потратила время. – Красный леденец в руке Тиё прекращает вращаться, и девушка резко взмахивает в мою сторону. – Разберись с ней. Я не хочу слушать этот бред.

     Готическая лолита снова поднимается со своего места и исполняет перед своей хозяйкой реверанс.

     – Как пожелаете, Тиё-сама.

     Затем одетая в черное девушка обходит стол, и я отскакиваю на несколько шагов, давая себе больше пространства для маневра. Я встречаюсь с ней взглядом, и вижу в ее глазах жалость.

     – Ранма-сама, какое несчастье, что наши судьбы переплелись в бою. Хоть мы и стремимся в объятия друг друга, нам столь жестоко отказано в этом обстоятельствами. Но не бойтесь, любовь моя. Как только я одолею вас для моей госпожи, я позволю вам изнасиловать меня своей животной похотью. О-хо-хо-хо-хо-хо.

     Я ошибся. Готическая лолита не похожа на Куно Кодачи. Она и есть Куно Кодачи. Ни с чем нельзя спутать ни этот ее безумный смех, ни ее искаженные заблуждения, что мы влюблены. Сжимаюсь. Кодачи далеко не самый любимый мной человек.

     Спустя мгновение этот страх исчезает в смятении. Стоп, это не может быть Кодачи, ведь так? Кодачи никогда не стала бы прислуживать другой девушке.

     Значит, промывание мозгов. Тиё, или стоящий за ней Институт, промыли Кодачи мозги. Нет. Институт сделал больше, чем просто промыл Кодачи мозги, потому что я чувствую в ауре Кодачи ту же самую резкость, что чувствовал во всех уже встреченных махо-сёдзё. Не то чтобы мне нужно было вчувствоваться в ки, чтобы это сказать. Учитывая платье готической лолиты и лакрично-красный кнут Кодачи, превращение Кодачи в махо-сёдзё вполне очевидно.

     Вербовка Института Прекрасных Принцесс обретает новый, зловещий поворот. Аканэ и Укё уже не просто в беде, но в серьезной опасности. Придется приготовиться к возможности, что они откажутся от моей помощи…

     … Ладно, в случае Аканэ отказ от моей помощи вполне ожидаем. Кроме того, я не слишком уверен, что эти двое даже без промывки мозгов не вцепятся в возможность стать махо-сёдзё.

     Молниеносный удар конфетного кнута Кодачи переключает мое внимание не того, кто его держит.

     Прыжком избегаю низкого замаха, а затем отпрыгиваю на грань досягаемости Кодачи. Следующие два удара трещат по обе стороны от моей головы, когда я уклоняюсь от них. Пропускаю широкий замах, что легко разрезает металлические воздуховоды. Отрезанный металл с грохотом и лязгом падает на бетонную поверхность.

     Оцениваю взглядом расстояние между нами. Это будет не простой бой. Кодачи опытный мастер боевых искусств с раздражающим мешком трюков. Я не уверен, сколько коварных приемов может ввести в игру Кодачи помимо художественной гимнастики, но лучше мне следить в оба глаза.

     Шагнув в сторону от кнута Кодачи, решаю атаковать. Когда она хлещет в следующий раз, хватаю ее оружие за вытянувшуюся часть и тяну изо всех сил. Внезапный рывок сбивает Кодачи с ног и подбрасывает в воздух. Когда она летит ко мне, Кодачи взмахивает рукой, посылая проходящую по лакричной струне волну. С ки Кодачи, усиленным ее природой махо-сёдзё, у меня нет никаких иллюзий о скрывающейся за ее новой атакой силой. Так что я бросаю захват и шагаю вперед, размашисто пиная Кодачи сбоку.

     Ставшая готической лолитой гимнастка закручивается, с ударом ладони отскакивая от моей протянутой ноги. Ее уклонение не разорвало дистанцию, и поместило ее надо мной. Использую это в свою пользу, ударяя пропитанным ки кулаком.

     Правая рука врезается в наспех сформированную защиту Кодачи, не нанеся ей травм, но испортив ее приземление. Давлю на споткнувшуюся девушку, еще трижды ткнув ее правой, прежде чем переключиться на левую.

     Вот только в последний момент я понимаю, что левая рука не сжимается. Прерываю атаку, отскочив подальше. Кодачи реагирует на раскрытие взмахом своего кнута. Перепрыгиваю через лакричную ленту и снова отхожу за пределы досягаемости. Там я снова пытаюсь пошевелить пальцами левой руки и не справляюсь. Моя левая рука онемела до локтя. Лакричный кнут Кодачи был отравлен.

     Дерьмо. Одной конечности нет, а бой только начался. Стоп. Это яд биологический или магический? Конечность уже обернута перчаткой ки, сформированной моим анти-махо-сёдзё приемом, но плоть под ней не так насыщена. Во всплеске жизненной силы я это изменяю, отправляя ки течь по кровеносным сосудам. Мощный поток очищает вторгшуюся магию, и от онемения остается ощущение иголок.

     Сохраняю усиленный поток ки, переоцениваю свой план и ныряю за кондиционер. Тяжелый металл падает на бетон, скользит несколько метров, а затем оказывается на означающим край бетонном балкончике. За этим следует три удара кнутом Кодачи, каждый замах широк, но резок. Последний оставляет на поверхности крыши неглубокую канавку, прежде чем лакричная лента отступает и сворачивается в руке Кодачи.

     В бою наступает естественная пауза.

     – О-хо-хо-хо. Как я и ожидала. Вашей стремительности может позавидовать ветер, и вашу доблесть не превзойти никому, кто считается смертным, – поэтично заявляет Кодачи. – Но похоже, что подаренная мне Тиё-самой сила превышает даже вашу. Падите на колени и просите моей милости, Ранма-сама, и вам, любовь моя, я подарю ее.

     В ответ ухмыляюсь и поднимаю левый кулак, давая Кодачи знать, что я справился с ее ядом.

     – Просить милости? – усмехаюсь я. – Бой едва начался.

     Мелькает кнут Кодачи, и я откидываюсь назад, едва уклонившись от его кончика. Затем я откидываюсь еще дальше, когда лакрица растягивается, стремясь преодолеть расстояние. Хорошая попытка.

     Выпад оставляет в граде ударов Кодачи промежуток, и я использую его, чтобы сократить дистанцию. Осознав мою тактику, Кодачи смещает свои атаки, заставляя меня вернуться. Вращая рукой, она превращает длинные нити красной лакрицы в горизонтальный торнадо. Усилия потрачены зря; я лениво перепрыгиваю спиральные петли, бросая свое тело достаточно далеко вперед, чтобы вокруг меня обернулись широкие кольца. В последнее мгновение Кодачи дергает кнут, отправляя к моему телу волнообразный удар. Парирую рубящим ударом ладони. Пропитанная ки атака отрывает ее кнут в тридцати сантиметрах от рукоятки.

     Кидаюсь вперед, перехватывая инициативу. Кодачи отступает на несколько шагов, прежде чем усилить свою оборону парой сочетающихся лакричных жезлов. Новое оружие заставляет меня прерваться, но затем я грубо давлю на них, продолжая прикрывать руки плотной аурой и наполнять вены ки, чтобы отражать магический яд Кодачи.

     Теперь моя очередь одерживать верх. С каждым пинком и каждым ударом Кодачи отступает. Хотя ее защита еще не уступает. Настоящее умение, объединенное с ее усилением махо-сёдзё, позволяет защите Кодачи выдерживать мою превосходящую скорость и силу.

     Но это меняется. С каждым ударом я подправляю свой прием, и он становится все эффективнее. Теперь, когда она защищается от мощного пинка, руки Кодачи вздрагивают. Она парирует все реже и медленнее, тогда как мои ответы все быстрее. Я давлю, и давлю, и давлю. Непрерывное использование ки быстро меня выматывает. Я чувствую, как по конечностям распространяется свинцовая тяжесть усталости, но я уже ощущаю вкус победы. Аура Кодачи рвется с каждым ударом, эта битва пожирает ее ки быстрее, чем мой. Если бы пришлось, я мог бы победить в этом бою за счет чистой выносливости. Рано или поздно Кодачи обнаружит, что ее духовной энергии недостаточно, и когда это произойдет, ее тэнки рухнет, оставив лишь мастера боевых искусств гимнастики значительно ниже моего уровня.

     Мой план, однако, не в этом. Каждый удар, каждый пинок и каждая контратака, что испробует Кодачи, неизбежно подводит нас к нашей цели – выходу на крышу.

     В выходе на крышу нет ничего особенного. Небольшая бетонная коробка с металлической дверью. Внутри должна быть лестница, по которой можно спуститься в здание, на крыше которого мы сражаемся. Мне это не нужно. Дверь мне тоже не нужна. Дело в том, что выход на крышу это прочная бетонная конструкция, идеально подходящая для того, чтобы прижать к ней противника. Именно это я и делаю.

     Кодачи осознает мою цель с опозданием на секунду. С прижатой к бетону спиной, она пытается вывернуться, но я двигаюсь первым. Прежде чем Кодачи успевает прыгнуть, я на метр в воздухе. Быстрый, но тяжелый пинок обрывает полет Кодачи и посылает ее обратно на землю.

     В ответ Кодачи делает выпад своим лакричным жезлом, который я отбиваю в сторону плечом. Онемение от яда мгновенно распадается на уколы игл. Слишком велик удерживаемый сейчас мной поток ки.

     Она там, куда я и хотел ее поместить, вблизи, на земле и прижата к бетону. Ухмыляюсь и объявляю свой прием:

     – Kachu Tenshin Amaguriken.

     Моя рука и предплечье ускоряются до размытия. Выпускаю полную силу amaguriken, и скорость моей руки невероятно возрастает. За секунду обрушивается больше сотни ударов, каждый под своим углом, метя во все уязвимые точки ее тела.

     Защита махо-сёдзё реагирует мгновенно. Руки Кодачи и лакричные жезлы в них становятся молниями, встречая каждый удар с абсолютной точностью, но эта защита не длится долго. Каждый наносимый мной удар пропитан пробивающим ки, прорезающим ауру Кодачи. К моменту нанесения первых двадцати ударов магическая защита Кодачи рассыпается под тяжестью повторяющегося ущерба. Лишенные магии, движения Кодачи замедляются. Девушка все еще пытается, напрягает свои умения и скорость, чтобы не отставать, но заменить магию мастерством боевых искусств недостаточно.

     Мой кулак прорывается. Каждый раз выходит легкий, мягкий удар в живот, по лицу, по блокирующим рукам и предплечьям. Ущерб быстро растет, но чудовищного импульса повторных атак слишком много. Бетон, к которому я прижал Кодачи, ломается, и без него она отлетает на лестничную клетку и сквозь стену с противоположной стороны. Там она отскакивает от поверхности и скользит еще несколько метров, прежде чем еще пару раз перекувыркнуться.

     Иду за ней.

     Платье все разорвано, Кодачи встает, тяжело припадая на левую ногу.

     – Как и ожидалось от моего Ранмы-сама, – с рваным дыханием говорит Кодачи. – Мои умения не сопоставимы с вашими.

     Перешагиваю через обломки выхода и останавливаюсь вне досягаемости Кодачи. Ее платье готической лолиты самовосстанавливается, разорванная ткань сшивается воедино. Тэнки все еще в игре. Черт. Я надеялся, что уже победил в этом бою.

     – Я здесь не для того, чтобы драться с тобой, Кодачи, – говорю я. – И я не вижу никаких причин тебе драться со мной. Так почему бы тебе не присесть и не дать мне и Тиё со всем разобраться.

     – Ранма-сама, как же сильно этот бой меж нами ранит меня. Мое сердце жаждет вашей любви. Я предлагаю вам свои губы. Возьмите их, я больше не буду бороться. – Кодачи запрокидывает голову и закрывает глаза.

     – Я не забыл твоей отравленной помады, Кодачи.

     – Вы обвиняете меня в вероломстве? – Лицо Кодачи искажается, как будто слова разбивают ей сердце.

     – Ага, – невозмутимо замечаю я. – Я обвиняю тебя в вероломстве.

     – О-хо-хо-хо-хо-хо! Мой дорогой Ранма-сама понял мой хитрый план. Меньшего я и не ожидала от мужчины, что станет моим мужем. Но, мой дорогой, я должна предупредить вас, что я сдерживалась. Поэтому далее я покажу истинные масштабы моей силы. Raspberry liquorice twist!

     Что-то движется вокруг моих лодыжек. Опускаю глаза и вижу, как отсеченная часть кнута Кодачи извивается вокруг моих ног. Оружие проворно шевелится, обматывая меня слишком быстро для побега. От места контакта со сладостью расходится онемение, и я трачу следующее мгновение на использование ки для сражения с парализующей магией.

     – Теперь, Ранма-сама, столкнитесь с моими лакричными пулями! – объявляет Кодачи.

     Материализуется огромный ореол переплетной красной лакрицы с центром на кончике поднятой руки Кодачи. Сласти начинают вращаться, при этом лакричная линия начинает разрушаться. Вращающееся кольцо становится диском из сотен кусочков лакрицы. Кодачи опускает руку и указывает вращающимся диском на меня.

     Диск растягивается в полупрозрачный конус, а затем, с громоподобным треском, вырываются пули. Кусочки лакрицы пронзают веревки, дырявя их как швейцарский сыр.

     Ауч! Хорошо, что меня там не было.

     За секунду, что потребовалась Кодачи на подготовку атаки, я как Гудини прокладываю себе путь на свободу от кондитерских пут. Едва высвободившись, я прыгаю высоко в воздух, моя аура пылает синим пламенем. Кодачи не забывает про мое движение и без колебаний наводит руку на меня, ведя за ней неразличимый поток конфет смерти.

     Размеренные уклонения меня здесь не спасут, так что я стягиваю свою необъятную ауру в точку и выталкиваю сзади ки заряд. Высвобождение сверхъестественного импульса швыряет меня вперед и вниз, тогда как прицел Кодачи выше и в стороне. Остатком ауры краду фирменный прием Хабу, отражая второй ки заряд от поврежденной крыши прямо в живот Кодачи.

     Заряд сбивает Кодачи с ног и подбрасывает в воздух. Она взмахивает рукой-пулеметом, и оставшиеся лакричные боеприпасы дырявят крышу. Кодачи жестко падает на землю, едва удержавшись на ногах. Тем не менее, ее защита остается достаточно прочной, чтобы встретить мой удар с разворота спешно поднятым предплечьем. Этого достаточно, чтобы защитить Кодачи от удара, но не спасти ее полностью. Ее рука сгибается, и я с силой отправляю Кодачи кувыркаться по земле как бумажную куклу.

     На земле аура Кодачи рассыпает черные искры, ее духовное присутствие странным образом колеблется. Мгновенно осознаю, что мэгами но оои Кодачи почти сломлена. Она на пределе, и я извлекаю выгоду из этого знания.

     С падением Кодачи, я встаю над ней и обрушиваю ногу ей на лицо. Кодачи защищается скрещенными руками, но я не смягчаюсь. Я снова и снова повторяю атаку, следуя за ней, когда она откатывается прочь, и снова подсекая ее, когда она пытается подняться на ноги. Ее защита медленно сдается, пока подошва моей обуви не прижимается к ее носу, когда это происходит.

     В этот момент подо мной проваливается крыша.

     Моргаю, кашляю и трачу несколько мгновений, чтобы подправить свои ощущения к новому окружению. Из сломанной трубы надо мной мне на голову дождем льет холодная вода. Вокруг валяются крупные куски щебня, бетонные обломки рухнувшей крыши. Что важнее, вслед за мной не упала Кодачи. Неровный край проема остановился там, где она лежит, но протянулся далеко за то место, где стоял я.

     Падение не ранит, но тем-не-менее, я не кидаюсь обратно в бой. Вместо этого я расслабляюсь, оглядывая лица мужчин и женщин, глядящих поверх своих перегородок. Обычные люди, одетые в костюмы с галстуками, которые никогда бы и не подумали, что их маленький офисный мир может быть разрушен безумным боем мастеров боевых искусств у них на крыше.

     Не могу представить, какого быть на их месте. Я слишком оторван от нормы, чтобы понять точку зрения офисного клерка.

     Поднимаю глаза. Кодачи не возвращается к бою, что значит, что она еще оправляется. После расходования такого количества ки мне пригодится передышка. По крайней мере, я доказал, что мое изменение dokuja tanketsu sho вполне функционально. Я в силах ранить махо-сёдзё. Не с такой легкостью, как я надеялся, но могу. Решаю назвать прием: ikisasu.

     Делаю еще один глубокий вдох, а затем встаю. Прыжком возвращаюсь обратно на крышу.

     Найти Кодачи легко. Она едва держится на ногах, опираясь на все еще не сломанный кондиционер. Ее платье готической лолиты снова демонстрирует тяжелый ущерб. На этот раз платье не восстанавливается. Вместо этого оно медленно распускается. Я победил.

     Кодачи отходит от своей опоры, ее лицо искажается от гнева. Она совсем обезумела.

     – Ведьма с косичкой! Что ты сделала с моим Ранмой-сама?!

     Кодачи, как всегда сумасшедшая.

     – Я стою прямо здесь, – объясняю я.

     Спасибо холодной воде, я в проклятой форме. Кодачи ненавидит мою женскую форму так же сильно, как любит мужскую. Ее брат ровно наоборот. Я не жду, что Кодачи поймет, что девушка-Ранма и парень-Ранма один и тот же человек. Не сегодня. Никогда.

     – Ясно, – сужаются со злыми намерениями темные глаза Кодачи. – Ты думаешь, что можешь спрятать от меня моего любимого. Несомненно для того, чтобы можно было соблазнить его на досуге. Мне не остается иного выбора, кроме как выпытать у тебя информацию. О-хо-хо-хо-хо-хо!

     Я уже собираюсь возразить, но Тиё говорит первой:

     – Кодачи-тян. Я думала, мы это обсудили.

     Тиё не кажется довольной. На самом деле, она неспешно подходит к нам. Это первый раз, когда она побеспокоилась покинуть свое маленькое чаепитие.

     – Госпожа. Я разберусь с этой помехой, а затем приведу к вам моего дорогого Ранму-сама.

     – Кодачи-тян, что я говорила, что сделаю, если ты не сможешь справиться со своими заблуждениями? – спрашивает Тиё, ее голос истекает сладким ядом.

     Глаза Кодачи наполняются испугом, и готическая лолита на шаг отступает от своей госпожи.

     – Н-но я сделала все, как вы просили. Я не понимаю. Пожалуйста, госпожа. Пожалуйста.

     Мои взгляд мечется между Кодачи и Тиё. Я не знаю, что именно здесь происходит, но чем бы оно ни было, мне это нисколько не нравится.

     – Эй, – рявкаю я. – Отойди.

     – Разберусь с тобой через минуту, дорогая, – говорит Тиё, одаривая меня своей дьявольской улыбкой. Затем она оборачивается обратно к Кодачи. Следующие слова Тиё сопровождаются легчайшим взмахом руки: – Cotton candy cocoon.

     Вокруг ног Кодачи алым торнадо возникают паутинные нити. Нити кристаллизованного сахара целиком проглатывают Кодачи, заворачивая ее в кокон из сахарной ваты, что и дал имя заклинанию Тиё.

     Ныряю, пытаясь вытащить Кодачи на свободу. Моя попытка проваливается, когда после грубой ошибки моя нога зацепляется за прорезанную кнутом Кодачи в бетоне неглубокую канавку. Потребовавшейся мне на восстановление равновесия секунды оказывается достаточно, чтобы тело Кодачи полностью пропало. На ее месте лишь гигантский красный комок сладких волокон.

     Тиё насмешливо хихикает, прикрываясь ладонью.

     Мое лицо краснеет от смущения, быстро превращающегося в гнев. Мельком гляжу на тюрьму Кодачи и решаю вместо нее сосредоточиться на тюремщице.

     – Что ты с ней делаешь? – резко спрашиваю я.

     – Можно сказать, я ее очищаю, – отвечает Тиё. Ее глаза блестят от злобы, и она легко смеется. – Большинство махо-сёдзё верят, что именно так работают их силы. Но, по правде говоря, я переписываю ее существование.

     – Контроль разума, – с отвращением говорю я.

     – О, я изменяю больше, чем ее разум, дорогая. Мой кокон трансформирует саму ее природу. – Тиё любовно поглаживает конфетную поверхность кокона. – В прошлый раз, когда я захватила этим заклинанием Кодачи, родилась Лакричная Красавица Кодачи. Милая, верная и все такая же сумасшедшая, как и была, я больше не могла вынести этого отвратительного смеха. Интересно, какой она окажется на этот раз? Конечно, в любом случае останется еще меньше «Кодачи».

     Мои глаза сужаются.

     – Мне плевать на твои оправдания. И хоть мне не очень нравится Кодачи, я не позволю тебе превратить ее с свою игрушку.

     – Превратить ее в мою игрушку? Ты не ошиблась? Я уже превратила Кодачи в свою игрушку. Теперь я заменяю ее на лучшую. – Глаза Тиё широко раскрыты, а улыбка маниакальна. – Что касается того, чтобы меня остановить, думаю, самое время стереть твое незнание.

     Дайске-Сафуран получает новую веху, когда Тиё высвобождает свою боевую ауру. Невероятно, изливающаяся вперед грубая духовная сила столь же ослепляюща, как и у самого короля-феникса. Аура Тиё это океан, затапливающий всю крышу, а затем проливающийся по краям тонким светящимся туманом. Воздух и ветер вокруг меня кричат от чудовищной силы.

     Мой рот пересыхает, я пытаюсь сглотнуть, но не могу. Невозможно. Такая сила невозможна, вне человека, безгранична, божественна. Как мне сражаться со столь колоссальной силой? Как мне победить?

     Я победил, сражаясь с Сафураном.

     Довольно слабое утешение. Эхо иллюзий самоуверенности. Мне не нужно напоминать себе, что у Сафурана не было настоящей мантии неуязвимости. У меня нет при себе Геккайи.

     Животный инстинкт кричит мне бежать, а обучение требует воспользоваться финальным нападением Саотоме. Бежать говорят все чувства, рациональные и не объявленные. Бежать и не останавливаться. Бежать и бежать, пока я полностью не освою ikisasu, не изучу ямасэн-кэн и не получу целый арсенал приемов, разработанных с единственной целью уничтожения махо-сёдзё.

     Но как долго мне придется бежать? Дни? Недели? Месяцы? Если я буду бежать слишком долго, Тиё закончит разрушение Кодачи. Аканэ и Укё станут всего лишь игрушечными солдатиками Института Прекрасных Принцесс, еще несколькими безмысленными приспешниками, пополнившими ряды растущей армии махо-сёдзё.

     Часть меня заявляет, что волноваться не стоит. По моему опыту, промывка мозгов процесс обратимый. Могу ли я так рискнуть? Могу ли я рискнуть шансом, что Аканэ и Укё можно будет вернуть? Не могу.

     Я не собираюсь играть жизнями Аканэ и Укё.

     Так что я не могу сбежать.

     Нет. Я не сбегу.

     Решимость растет, а вместе с ней и уверенность. Не то чтобы мне нужно побуждение сражаться, броситься в пасть разрушения и вырвать победу. Сказать по правде, единственная нужная мне причина это ухмылка на лице Тиё.

     – Был противник и посильнее, – небрежно говорю я. – Для него все вышло не очень хорошо.

     Тиё кидает презрительный взгляд и исчезает. В одно мгновение она стоит на другой стороне крыши, в следующее она стоит слева от меня, едва видимая боковым зрением. В мгновение ока ее правая рука вырывает из волос заколку конфету-трость, хотя в тот момент, когда заколка покидает волосы Тиё, она перестает быть заколкой. Вместо этого заколка становится мощным боевым топором в форме конфеты-трости, оснащенным блестящим двойным лезвием и острым зацепом. Тиё широко замахивается, и меня спасают только годы тренировок, вынуждая меня уклониться и нырнуть под косой удар.

     Было близко, и оставшаяся у меня на щеке и шее кровавая полоса это доказывает. Крыше так не повезло. В бетоне прорезано огромное ущелье, шириной с мой локоть, через которое видны внутренности здания. Даже более высокое здание, отделенное оживленной трассой, приняло крупный ущерб. Замах Тиё выбил окна, раздробил камни и сталь, как будто ее топор был длиной в сотни метров.

     Она еще раз взмахивает левой рукой, держащей вторую заколку конфету-трость как еще один боевой топор. На этот раз выходит широкий замах по горизонтали, и никому не нужно говорить мне, что просто оказаться вне досягаемости недостаточно. Отпрыгиваю с пути поверх простирающегося от ее клинка искажения воздуха. Когда я приземляюсь, отхожу еще на несколько шагов назад, чтобы можно было лучше видеть следующие удары Тиё.

     Не то чтобы мне хватало простого уклонения. Когда я отступаю, я открываю ответный огонь. Ногами я подбрасываю щебень, а затем пинаю обломки в сторону милой девушки. Тиё не удосуживается увернуться. Оказывается, ей это и не нужно. Вместо этого Тиё насмешливо наблюдает, как каждый снаряд встречает свою судьбу.

     Первый, огромный кусок бетона, отскакивает в сторону, когда внезапно проваливается крыша, ставя у него на пути двутавровую балку. Второй, небольшой металлический остаток воздуховода, разбивается о поверхность как пикирующий бомбардировщик. Третий снаряд жестким порывом ветра отводит вправо, так что камень размером с кулак проносится мимо уха Тиё, вместо того чтобы воткнуться ей между глаз.

     Смотрю в шоке.

     Тиё лениво опускает левый боевой топор на плечо, а правый упирает в землю.

     – Глупая девчонка, я удачлива, так что такое не должно тебя удивлять. Особенно с такой силой, как у меня.

     Тиё останавливается и засовывает в рот жвачку. Прожевав ее раз пять, она выдувает розовый пузырь. В отличие от обычного пузыря из жвачки, этот уплывает от нее, поднимаясь в воздух, как будто это наполненный гелием воздушный шар.

     Мои мышцы остаются напряженными, пока я смотрю. Мне нужен план. Моего ikisasu недостаточно, чтобы противостоять грубой силе Тиё, и мне не нравятся шансы превращения этого в соревнование на выносливость. Это значит, что мне нужно преодолеть ее защиту, использовав против нее логику.

     Удача. Как мне победить удачу? Для меня случайность это враг, противник, что превосходит умения и подготовку. Однако удачу никогда нельзя полностью победить. Легенды полны великих героев, убитых слабыми, когда от них отворачивалась удача.

     Но удача по определению не уверенность. Что значит, что ее сила не может блокировать все мои атаки, а только часть из них. Я морщусь. Это идея, но не слишком полезная. Я с трудом представляю, как нанести Тиё достаточно ударов, чтобы ее свалить, если девять из десяти будут автоматически случайно отклонены. Что еще хуже, Тиё, похоже, более чем способна парировать редкие прорывающиеся атаки.

     – Хикару мне кратко все пересказал, просто я раньше ничего подобного не видел, – говорю я, отвечая после долгой задержки. – Что у махо-сёдзё есть особенная защита и так далее. Хотя Кодачи это не слишком помогло.

     Мой взгляд кратко скользит к красному кокону, в ловушку которого попала Кодачи. Разберусь с ней позже. Сумасшедшая девушка и не подумает поблагодарить меня за ее спасение, не с держащей ее за поводок Тиё.

     Хлоп! Высоко над крышей взрывается розовый пузырь жвачки. Вместо того, чтобы упасть небольшой тонкой пленкой, взрыв растягивает лопнувший пузырь еще больше, формируя лист, растягивающийся на полнеба. Я мимолетно беспокоюсь, что он вот-вот обрушится на меня. Затем становится ясно, что лист падает лишь краями, за секунду образуя гигантский пузырь, целиком поглощающий верхнюю часть здания.

     – Теперь тебе некуда бежать, дорогая, – говорит Тиё. – Если ты немедленно сдашься, я накажу тебя по минимуму.

     – Я не сдамся без боя.

     Тиё усмехается:

     – Ты столкнулась с моей игрушкой, Кодачи, и едва победила. Ты чувствуешь мою силу и знаешь, что это значит, и все равно пытаешь бороться. Я ошиблась. Ты не глупа. Ты безумна.

     Спешно анализирую. Осторожной игрой не победить ни в каком бою, особенно ни в этом.

     Вместо этого я кидаюсь к Тиё, моя боевая аура ревет от всей сегодняшней боли и разочарования. В вихре атак обрушиваю на Тиё дождь кулаков. Каждый удар быстр и легок, стремящийся перегрузить ее защиту, а не продавить ее грубой мощью.

     Тиё с радостью отбрасывает свои топоры и встречает меня кулак к кулаку. Она стремительна и молниеносна, ее руки лишь незначительно медленнее моих, несмотря на все обучение у амазонок. Поначалу легко было забыть о магической защите Тиё, потому что она сражается как воин, а не марионетка.

     Эта иллюзия распадается, когда мы обмениваемся новыми ударами. Сила и скорость Тиё не может восполнить ее недостаток мастерства и изящества. С точки зрения боевых искусств, Тиё гораздо слабее Кодачи. Это не имеет значения. Каждый раз, как я получаю преимущество, или передвигаюсь воспользоваться раскрытием, вмешиваются обстоятельства. Неверный шаг Тиё спасает ее неудачное уклонение. Если она теряет равновесие, сильный порыв ветра поправляет ее тело. Порой, когда я чересчур давлю, между нами проваливается крыша, из-за чего я теряю драгоценные доли секунды.

     Тем не менее, мы сражаемся. Удар за ударом, наши атаки встречаются с защитой друг друга, но так и не проходят. Хотя обмен далек от справедливого. Мои руки покрыты синяками там, где я отклоняю крепкие кулаки Тиё. Ее сила просто невероятна. Мне кажется, словно на меня свалился Чулочек Таро во всей его проклятой славе, а не милая девушка на сантиметр ниже меня самого.

     Затем, внезапно, битва изменяется.

     Первым моим предупреждением оказывается аура Тиё, вытянувшаяся и яростно атаковавшая мою. Вторым предупреждением оказывается запах коричной конфеты. После этого все катится к черту.

     На следующий мой шаг моя нога поскальзывается, когда щебень, в стабильности которого я был уверен, перекатывается. Спасаюсь воздушным сальто, только чтобы левая нога ударила прямо в ослабевшую крышу. Хотя угол и плох, нога не ломается, спасибо сумасшедшему обучению боевым искусствам моего отца, но мое положение тяжело. Я в ловушке.

     Тиё не использует этот факт. Она неспешно идет в мою сторону, проходя по длинной арматуре, что по всем правилам должна была свалиться даже под ее крошечным весом. Использую неторопливый шаг в свою пользу и высвобождаюсь.

     В этот момент крыша подо мной рушится, снова сбрасывая меня на этаж под нами. Поднимаю глаза, чтобы найти Тиё, но прерываю поиск, когда дает о себе знать более насущная проблема. Позади меня на одном конце балансирует кусок бетонной крыши. Не успеваю я заметить этот факт, как он падает. Я отскакиваю с его пути, но обломки неплохо ловят меня, и я не в силах остановить падающую на меня сверху большую плиту.

     Удар оставляет меня ошеломленным и раздраженным, но не слишком пострадавшим. С минимальными усилиями я перемещаю руки и спихиваю тяжелый бетонный блок с себя в сторону.

     Высвобождаюсь и стряхиваю со своей рубашки пыль. Тиё меня не останавливает. Зачем бы? Теперь я осознаю, что это было ее нападение. Тиё использовала свою ауру, чтобы заставить все происходить в ее пользу. По сути, Тиё становится живым проявлением закона Мёрфи.

     Вот только сегодня Мёрфи на стороне Тиё.

     В этот момент я решаю, что я и правда, правда ненавижу способность Тиё. Почти уместно, что в этот же момент я чую характерный аромат газа. Не нужно смотреть, чтобы знать, что будет дальше. Из промокших схем сыпятся искры, и комната вокруг меня воспламеняется. Выпрыгиваю из пламени, только чтобы через секунду меня отбросило в сторону взрывом газа.

     Падаю на крышу, спотыкаюсь, перекатываюсь и скольжу, пока не останавливаюсь. Здоровый кашель выгоняет из моих легких дым и пыль. Только после этого я осознаю, что я у ног Тиё. Она улыбается мне, как кошка, наконец, загнавшая в угол мышь. Она перекатывает во рту леденец, после чего вытаскивает его и сладко говорит:

     – Cotton candy cocoon.

     Я вскакиваю на ноги, но бледные нити быстрее. Они взлетают раскрытой, вихрящейся пастью, что поглощает мои ноги. Волокна сахара спускают меня на землю и, одним глотком, целиком поглощают меня. Я изо всех сил бьюсь в покрывало сверкающего розового, но быстро нарастает сонливость, и я проваливаюсь во тьму.

     Я просыпаюсь на теплой, мягкой поверхности. Полубессознательно моргаю затуманенным взглядом. Разум плывет. Все чувствуется далеким и неважным. Если весь мир уплывет прочь, я не буду волноваться. Или, может, у меня все наоборот. Может, это я уплываю прочь. Далеко-далеко, пока весь мир не исчезнет.

     Не блаженство, но удовлетворение. Я расслабленнее, чем за всю свою жизнь. Что вызывает у меня улыбку.

     Улыбающаяся и безмятежная, я смотрю на пушистые облака. Тут и там клубы зефира, парящие в огромном бледно-розовом небе. Странно. Хотя мило. Я долго смотрю на них, но меня так и не оставляет в покое мучительное ощущение. Мне что-то нужно было сделать. Я не знаю, что именно, но в итоге этого ощущения хватает, чтобы поднять меня на ноги.

     Баланс изменяется, когда я встаю, и я опускаю глаза, чтобы увидеть, что стою я на тонком покрывале из сахарной ваты. Нет, не покрывале, на земле. Все холмы вокруг, насколько хватает взгляда, из сахарной ваты. У каждого склона свой пастельный тон. Каждый бугор земли пятнает мягкая синь, лаванда, размытая зелень. Холм, на котором я стою, симпатичнейшего розового цвета.

     Всю землю покрывают и другие детали. Гигантские конфеты и огромные леденцы торчат из ватной земли как могучие деревья. На горизонте возвышаются горы из жвачки. Между холмами текут потоки молочного шоколада. Заметнее всего радужный, полный мерцающих полупрозрачных фигур, изогнутый ввысь пряничный замок.

     Вид местности оставляет у меня забавный диссонанс. Как будто бы часть моего разума говорит мне, что розовое небо, пушистые холмы и конфетные деревья совершенно естественны. Тем не менее, другая часть меня возражает, настаивая на том, что если все это естественно, то почему же я ничего подобного раньше не видела?

     – Где я? – спрашиваю я нежным, мечтательным голосом. Ничего не могу с этим поделать. Я говорю так же, как чувствую себя – совершенно спокойно и радостно.

     – Ты здесь, – отвечает голос.

     Я оборачиваюсь и вижу отвечающего, красного желейного липкого червя. Я наклоняю голову набок, пытаясь разгадать загадку, почему же вид говорящего липкого червя меня беспокоит.

     – А здесь это где? – спрашиваю я.

     – Здесь это здесь.

     Я медленно киваю. Конечно, здесь это здесь. Почему я об этом не подумала? И что же за эмоция появилась и умерла, когда червь так ответил? Досада? Как странно. Почему же такой разумный ответ вызывает у меня досаду?

     Я еще раз осматриваю горизонт. Какое-то ноющее чувство внутри меня отказывается сдаваться. Я что-то делала. Что-то важное. И хоть убейте, я не могу припомнить, что же было такого важного, но я хочу, чтобы это прошло, чтобы я могла навсегда стать довольной и расслабленной.

     Хмм. Может быть, червь знает.

     – Зачем я здесь? – спрашиваю я.

     – А, – говорит червь. – Для того же, для чего приходят сюда все девушки: стать сладкой принцессой.

     Конечно. Должно быть это то, что меня и беспокоит. Я пришла сюда стать сладкой принцессой. Это прекрасное чувство… кроме того, что… Я не помню, чтобы хотела быть принцессой, тем более сладкой. Фактически, эта идея звучит довольно ужасно.

     Я смущаюсь. Зачем я пришла сюда стать сладкой принцессой, если я не хочу быть ею? Из-за этих мыслей у меня начинает болеть голова. Возможно, мне стоит просто забыть про возражения и отдаться течению…

     Нет!

     По телу пробегает дрожь, и я обнаруживаю, что выражаю беспокойство:

     – Не думаю, что я хочу стать сладкой принцессой.

     Червь пожимает плечами.

     – Не важно. Ты идешь в замок, ты становишься сладкой принцессой. Так оно и работает.

     То, что сказал червь, должно было меня расстроить, но вместо этого я обращаю внимание на другой момент. Как червь может пожимать плечами? Я не помню, чтобы видела пожимающего плечами червя. Во всяком случае, на что похож пожимающий плечами червь? Может быть, он сжимает тело так, чтобы стать меньше. Но это не то, что произошло. Я просто знала, что червь пожал плечами. Как будто бы знание этого втекло сразу в мой мозг.

     Что, вне этого постоянного фонового ощущения неправильности, кажется вполне разумным. Черви пожимают плечами, и они делают так, ничем не шевельнув.

     Это ноющее ощущение становится настойчивее. Чему-то внутри меня действительно не нравится идея стать сладкой принцессой.

     – Почему? – тихо спрашиваю я, в основном для себя. Это стоит всех вопросов, ответы на которые я хочу узнать.

     Хотя червь все равно отвечает:

     – Ну, ты бы не смогла стать принцессой, если бы не было замка. В этом бы не было вообще никакого смысла.

     Я игнорирую червя. Вместо этого, со вспышкой решимости, я поворачиваюсь к замку спиной и начинаю идти. Внутри меня возобновляется война. Я уверена, что не хочу быть сладкой принцессой, но если я проделала весь этот путь, чтобы стать ею, то уходить отсюда будет ошибкой.

     Стоп. Если я проделала весь этот путь, то откуда я пришла?

     – Что ты делаешь? – спрашивает червь. Он не злится, ему просто любопытно.

     – Я ухожу, – объясняю я. Хотя мне все еще нужно выяснить, куда я пойду. А пока можно просто уйти подальше от замка, так будет лучше.

     – Уходишь?

     – Да, я не думаю, что хочу стать сладкой принцессой, так что я ухожу.

     Червь несколько раз кивает, как будто понимая.

     – В этом есть смысл. Но…

     Я останавливаюсь, и сквозь меня, прогоняя спокойствие, пробегает внезапный всплеск напряжения.

     – Что? Думаешь, сможешь меня остановить?

     – О, нет, – отвечает червь. – Нет, я просто хотел заметить, что ты все еще идешь к замку.

     Я останавливаюсь, гляжу на червя, затем смотрю на замок. Замок, действительно, гораздо ближе, чем раньше. Огромные пряничные арки, полностью покрытые мороженым и столбами кристального сахара, уже хорошо видны. Аромат дворца опьяняет. Рот наполняется слюной, а тело подается к строению, как будто бы меня тянет магнитом.

     – В этом нет никакого смысла, – бормочу я. – Я должна была быть дальше, а не ближе.

     Червь еще раз пожимает плечами.

     – Все пути ведут к замку.

     Я хмуро смотрю на червя, а затем намеренно сажусь. Мне нужно время подумать. Было что-то важное. Я делала что-то важное, а потом оказалась здесь. Оказалась здесь, придя с…

     … Крыши?

     Я качаю головой, затем вытираю лоб. Становится жарко. Я оглядываюсь и осознаю, что я прошла под пряничными вратами и оказалась уже в недрах замка. Здешний липкий воздух весь пропитан ароматами имбиря, сахара, корицы и сотен других добавок. Издалека доносится громовой рев машин. Звук фабрики.

     Я ненадолго задаюсь вопросом, как же я оказалась в замке, если я сидела. Затем я ругаю себя за глупые действия. Конечно, даже оставаясь на месте, меня по-прежнему ведет к замку. Я хихикаю от того, что по глупости забыла столь простую истину.

     – Теперь идем к месильному котлу.

     Эти слова привлекают мое внимание.

     – К чему?

     – Месильный котел. Где тебя расплавят и смешают.

     Расплавят и смешают… Идея о том, что меня расплавят, вызывает первобытное чувство вырваться из спокойствия на свободу. Паника и страх одерживают верх. Расплавят! Я явно не хочу, чтобы меня расплавили.

     Я вдруг снова оказываюсь на ногах и бегу так быстро, как только могу, от места, куда меня тянет с непреодолимой силой. Это не приводит к чему-то другому. С каждой прошедшей секундой я спускаюсь все глубже в замок. Когда я кидаю взгляд назад, я вижу месильный котел. Огромный медный котел, стенки которого облизывает пламя. Я бегу еще быстрее.

     Ускорение не помогает. Вскоре я оказываюсь на краю конвейерной ленты, с которой меня сбросит в котел. Я прыгаю. На мгновение прыжок возносит меня над котлом, но затем мое тело движется назад, как будто бы вся сила тяжести исходит со дна чаши. Я беспомощно падаю внутрь.

     Горячо. Горячо! Внутри котла безумно горячо. Котел похож на поверхность солнца, даже пламя Сафурана с ним не сравнится. Кожа у меня на руках кипит, а затем начинает сползать.

     Я кричу целых три секунды. Затем мой мозг отмечает, что, несмотря на жару, и что мое тело буквально плавится, нет никакой боли. Снова появляется это внезапное ощущение, что во всем происходящем нет никакого смысла, но его сметает еще больший ужас, когда моя плоть превращается в жидкость. Я с ужасом смотрю, как моя грудь стекает на дно котла. Вскоре после этого моя голова исчезает. Я ничего не могу сделать, только смотреть прямо вверх, на маячащего надо мной клейкого червя.

     В этом нет никакого смысла. Ни в чем здесь нет никакого смысла. Усилием воли я отталкиваю в сторону это ложное ощущение правильности и хватаюсь за мысленный диссонанс. Это не реально. Это не может быть реально.

     И, если это не реально, тогда что это?

     Сон. Нет. Он слишком ясен, и было что-то… Я делала что-то важное на крыше. Бой. Я была в бою.

     – Теперь смешаем ингредиенты, – говорит надо мной червь. Желатиновая тварь тянется хвостом за край котла, а затем поднимает большой бумажный пакет. Вывернув свое тело, червь начинает сыпать прекрасное белое гранулированное вещество.

     – Много-много сахара тебе, и красителя немного тоже, – нараспев говорит червь. Затем он тянется во второй раз и высыпает в котел ведро, полное ярко-розового.

     Прикосновение ингредиентов вызывает отвращение. Мое горло затыкает, или его заткнуло бы, будь у меня еще горло, когда эти вещества пятнают мою кожу. Лужи ингредиентов медленно растворяются, как пропитка распространяясь по моей жидкой плоти. Они становятся мною, а я становлюсь ими.

     Нет!

     Я пытаюсь бороться, но с чем мне бороться? Я пытаюсь вывернуться, но у меня не осталось никаких мышц. Я ничего не могу сделать, чтобы помешать этим ингредиентам слиться со мной.

     Не реально. Не реально. Это не реально. Это не может быть реально. Не думать об этом. Я успокаиваюсь и концентрирую мысли на том, что действительно важно. Я была на крыше. Сражалась. Сражалась с кем? Сражалась с махо-сёдзё. Я сбежала? Нет. Я не сбежала. Я не стала сбегать. Я столкнулась с ней. Я столкнулась с…

     … Тиё.

     Вдруг возвращается ясность. Мы с Тиё сражались, и она захватила меня своим коконом.

     Это не просто сон. Нет, все это происходит внутри сахарного кокона Тиё. Мир, или его иллюзия, создан ради постепенного превращения меня в прекрасную новую игрушку Тиё, так же, как это было с Кодачи.

     – Настало теперь время взболтать, взболтать все вместе, – напевает червь. – И смешать, смешать, смешать все воедино.

     На дне котла начинают вращаться лопасти. Мои внутренности крутит, когда жидкую плоть вытягивает в спираль. Навалившуюся кучу сахара этим движением разносит, и он быстро растворяется во мне. Взрыв сладости затапливает все мои чувства, и на секунду это становится единственным, что я могу воспринимать. Этот вкус кружит мне голову и превращает мой мозг в кашу. На границе моего самосознания растет пузырь эмоции. Сверкающее, смешливое счастье. Полный восторг и удовлетворение, о котором я никогда раньше и не задумывалась.

     Присоединяются толстые нити розового. Глубокий, чудесный, великолепный цвет бледнеет, сливаясь с моей подслащенной плотью. С каждым оборотом лопастей мое расплавленное тело становится цельным – слиянием ингредиентов. Я растворяюсь в липкую, приторную, розовую Ранму.

     Враждебность искажается, убеждения разрушаются, и на их месте вырастают новые. Я становлюсь сладкой принцессой, и мне вдруг хочется этого. Я отчаянно хочу этого, ничего в жизни я не хотела так сильно, как это.

     Я сражаюсь с этими искусственными эмоциями. Я сосредотачиваюсь на розовом. Я ненавижу розовый и то, что он означает. Розовый это женственность. Это девчачья одержимость красотой. Это маленькие сердечки, милые платья и слащавые улыбки. Розовый. Розовый это мило. Мило. Прекрасно. Розовый. Я… Я люблю розовый.

     Я выдергиваю свой разум из оцепенения, в которое я проваливаюсь. Возвращается воля к борьбе. Не столько из-за ненависти, сколько из-за отказа сдаваться. Я этому не проиграю. Я этого не допущу.

     Я в коконе Тиё, напоминаю я себе. Мне нужно сбежать. Сбежать куда? Я не могу покинуть котел. У меня нет рук, нет ног. Даже если я выберусь, бежать прочь и бежать дальше здесь одно и тоже. Как мне добраться до края кокона?

     Стоп. Кокон. Глупо, глупо, глупо. Я в коконе, а не каком-то альтернативном измерении. В реальной жизни людей не плавят, а если так происходит, то они, конечно, умирают. Это место не реально, но в то же время это не сон. Замок, котел, все это ничто иное как проявления магии Тиё.

     Что значит, что кокон сейчас прямо передо мной, где он всегда и был. Руки и ноги здесь не нужны. Мой враг это магия Тиё, и я уже знаю, что силы махо-сёдзё можно вытеснить достаточно мощным ки.

     – Теперь ты смешана, – комментирует червь. – Пора вылить тебя и сформировать тебя.

     Открывшийся на дне котла клапан вытянул все мое сосредоточение. В последовавшем опыте не было ничего, что бы уже было со мной раньше, мое тело протекало и капало через трубу. Было не больно. Вместо боли присутствовало лишь ощущение тесноты, как будто меня пропихивали через гору подушек.

     Хотя больше всего на свете отвлекало чувство разделения. Отдельные капли меня падали с конца трубы и шлепались в форму. В такие моменты промежуток был вполне ощутим. После этого было странное ощущение, когда вновь формировались пальцы, ступни, икры и бедра. Меня разрывало между ощущением жара месильного котла и холода бронзовой формы. Пока вниз не капнули последние остатки моих мозгов, я не могла ясно думать.

     Тьма. Во тьме, где меня оставили, это новое слияние сахара, розового и меня превращается в человека. Человека с женственными изгибами и пышной грудью. Смешливую нежную девушку, любящую розовый цвет и все, что он означает. Хотя здесь я временно оторвана от всех других ощущений. Здесь я могу сосредоточиться и освободиться, пока я не потеряла всю волю к борьбе.

     Вдохнув, я взываю к своему ки, и моя жизненная сила отвечает. Реальность вторгается в иллюзию, и испускаемая миром Тиё ложь обнажается под этим контрастом. Разбитые осколки моего разума собираются вместе, сражаясь с ложным спокойствием, отрицая игривое, хихикающее стремление стать сладкой принцессой.

     Дух сталкивается с коконом, и форма вокруг меня исчезает. Я снова оказываюсь на крыше, подпертая в вертикальном положении сахарным покровом. Я сгибаю руки, и липкий, волокнистый сахар сопротивляется мне. Одной моей силы недостаточно, и кокон с каждой прошедшей секундой пожирает мою жизненную силу. Остатки бронзовой формы намекают на себя в моей вернувшейся реальности. Мои уши дразнит отдаленный звук металлического звона. Я чувствую, как оскальзываюсь.

     Нет! В последнем всплеске силы я вливаю свой ки в мой недавно придуманный ikisasu. Режущий ки собирается вокруг моей правой руки, и я дергаю конечность вверх. Сахарные нити рвутся, и я вываливаюсь на свободу.

     Примечания:

     Приемы:

     Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

     Dokuja Tanketsu Sho [канон] – Часть ямасэн-кэн, этот прием представляет собой жестокий удар рукой, предназначенный для того, чтобы выдрать сердце противника.

     Ikisasu – [духовный прокол] – Прием, основанный на ямасэн-кэн. Включает в себя формирование вокруг атакующей конечности плотной пробивающей ауры. После этого усиленная конечность действует как своего рода духовное оружие, наносящее урон метафизическим аурам. В отличие от исходного приема, ikisasu, при правильном использовании, нисколько не увеличивает физическую силу атаки. Ikisasu был создан специально для того, чтобы пробивать защитный аспект ауры махо-сёдзё. В этом плане он ограниченно успешен.

     Liquorice Bit Bullets – [лакричные пули] – Кодачи стреляет целым роем пуль из кусочков лакрицы. Пули формируются в виде облака вокруг ее руки и выпускаются по одной на скорости пулемета. Кодачи может это контролировать и стрелять очередями, но выстреливать может только по одной пуле за раз (невозможно стрелять как из дробовика).

     Raspberry Liquorice Twist – [малиново-лакричный шнур] – Кодачи анимирует лакричную веревку, которая пытается обернуться вокруг противника. Предположительно, во время использования этой силы лакрица становится с запахом малины…

     Cotton Candy Cocoon – [кокон сахарной ваты] – Трансформирующая сила, принудительно использующая хайгэки и сукэн для трансформации любой обернутой в него девушки. Эффектом становится принудительный тэнки, разве что тэнки следует за природой мэгами но оои Тиё. В частности, захваченные девушки становятся «сладкими принцессами».

     Эффекты кокона со временем исчезают, так же как и сам тэнки. Тем не менее, у этого приема есть постоянный побочный эффект приближения естественной ауры субъекта к состоянию «сладкой принцессы». При использовании достаточной силы и продолжительности, это изменение становится постоянным.

     С помощью этого приема только девушки с высокой духовной силой способны стать махо-сёдзё.

     Сглаз – Как правило, удача Тиё проявляется в виде событий, не позволяющих ей навредить. Расширяя эту естественную броню и усиливая аспект хайгэки, Тиё способна вызывать случайные события, вредящие ее противнику. По сути, это магически наведенная и супер усиленная версия закона Мёрфи (все, что может пойти не так, пойдет не так).

     Из-за того, что сглаз основывается на удаче, невозможно контролировать его проявления. Однако Тиё способна до некоторой степени его направить. К примеру, смертельно или не смертельно. Отбросить противника прочь или к себе.

     Барьер из жвачки (безымянный) – Тиё жует немного магически созданной жвачки и выдувает пузырь. Пузырь взлетает высоко над полем боя и взрывается. Точка взрыва становится вершиной барьера, и жвачка блокирует все остальные пути доступа, кроме подземного. Поверхность барьера это магия, так что она достаточно устойчива к простым физическим атакам.

     Персонажи

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Юка [канон] – одна из подруг Аканэ.

     Нигата Хикару [сопротивление] – «Клерк». Хикару около двадцати пяти лет. Он несколько несдержан на язык, но довольно спокоен. Он уже много лет сражается с махо-сёдзё и демонами, и его навыки улучшились с практикой и занятиями боевыми искусствами.

     Хикару принципиально безамбициозный человек. За последние десять лет он по большей части охотился на демонов и помогал девушкам избежать когтей Института Прекрасных Принцесс. В бою Хикару может привлечь большой источник природной энергии и выпустить его как сверхмощную атаку. Кроме того, он сверхчеловечески быстр и силен.

     Чиба Мамору [сопротивление] – Такседо Камен. Махо-сёнэн, перерожденный «Принц Земли» и предназначенный возлюбленный Сейлор Мун. Скрытный и не слишком разговорчивый. В возглавляемой Хикару группе Чиба единственный, кто может постоянно удерживать Мияги Фумио под контролем. Он помогает группе по просьбе Мейо Сецуны. Мамору использует розы в качестве метательного оружия и умело дерется тростью как мечом.

     Поникнув как дохлая рыба, я вываливаюсь из розового сахарного кокона. Мое тело валится вперед, в первую очередь лицом на бетон, мои желатиновые руки не в силах прервать мое падение. Резкого шока от удара недостаточно, чтобы облегчить напавшее на меня головокружение. Боль эфемерна, ложное ощущение среди океана апатичного спокойствия.

     Под поверхностью моих мыслей кипит тлетворная горячность, а мое горло дразнит хихиканье. Посреди этих эмоций у меня остается достаточно рациональности, чтобы осознать, что хоть я и сбежала из кокона Тиё, я не совсем избежала его последствий.

     – Не думай, что тебе сойдет это с рук, Тиё. Директор не простит такого проступка.

     Мое внимание крадет сильный женский голос. Поворачиваю голову, мою щеку царапает бетон крыши. Стараюсь сфокусировать взгляд на говорящей. Она в доспехах, верхом на гигантском летающем волке. Через зеркальные здания позади нее просачиваются последние отблески сумерек. Полированный стальной шлем украшен крыльями, латы поверх кольчужной рубашки, копье с железным древком в руке, она выглядит древним воином, едва сошедшим с эпической картины.

     Милый смешок Тиё доносится с вершины согнутой балки, на которой она стоит.

     – Гёндуль, ты все так же наивна. – Сахарный демон лениво наклоняет боевой топор в форме конфеты-трости, ее пальцы играют с рукоятью, создавая атмосферу надвигающейся угрозы. – Разве ты не поняла, как все работает? Пока я сражаюсь на стороне директора, она простит мне что угодно. В отличие от тебя, мне не нужно танцевать как марионетке ее прихотей.

     Под воительницей в броне, Гёндуль, шевелится большой серебристый волк. Волк шагает к Тиё, его мягкие лапы находят опору в обширных пустотах разрушенного каркаса верхнего этажа здания. Для магического зверя воздух ничем не отличается от твердой поверхности. Ни одна из женщин не обращает на существо никакого внимания.

     – Верность может быть концепцией вне твоего понимания, Тиё, но я думала, что ты способна воспринять план, – заявляет Гёндуль. – Саотоме не должна была быть запятнана.

     Отворачиваюсь. Ни одна из женщин не заметила, что я освободилась, и есть шанс, что какое-то время они не заметят моих движений. Вместо этого я оглядываюсь. За время пребывания в коконе меня переместили. Теперь пустая оболочка розовой сахарной ваты занимает за чайным столом место, что приготовила для меня Тиё. Красный кокон Кодачи сразу напротив и все еще без изменений. Даже сейчас бедная искаженная девушка становится еще более искаженной. Хикару тоже здесь. За последние пару часов он не сдвинулся с места. Хикару просидел так всю мою борьбу, с потускневшими глазами и висящим на губе леденцом.

     Хикару. Это проблема, что я могу решить. Еще раз смотрю на женщин, чтобы убедиться, что они по-прежнему заняты.

     – … такая жалость, что она попала в мои руки, – возражает Тиё. – Ты не справилась, Гёндуль, радуйся, что ты вообще ее получишь.

     Хорошо. Убедившись, что Тиё и Гёндуль сосредоточены друг на друге, я встаю. Слабые мышцы протестуют против движений, а головокружение играет с моим балансом. Я немного покачиваюсь из стороны в сторону и понимаю, что мой вес неправильно распределен. Смотрю вниз и обнаруживаю причину.

     Каблуки, или, если точнее, каблук. Моя левая нога заключена в кристаллическую туфлю на шпильке. С правой ногой гораздо хуже. Носок тапочка преобразовался в такой же кристалл, поднимая мои пальцы под неудобным углом, тогда как задняя часть не изменилась.

     Есть и другие перемены. Моя одежда покрыта пятнами белых оборок и розового цвета. Мои штаны наполовину трансформировались, зад вытянулся в пышную юбку, породившую вдобавок чулки, тогда как перед не изменился. Ветерок сдувает мои волосы с глаз. За время пребывания в коконе моя косичка частично расплелась. Длина локонов неравномерна, и в мою рыжую гриву подмешали блестяще-розовые пряди.

     – Немедленно отдай ее, Тиё. Больше я просить не буду, – рявкает Гёндуль, поднимая в воздух свое копье. Железное древко трещит молниями, и боевая аура Гёндуль нарастает. Яростный свет отбрасывает на крышу мерцающие синие тени. Мощь Гёндуль далеко не так чудовищна, как у Тиё, но ее все равно достаточно, чтобы потрясти меня до глубины души.

     Теперь это не вопрос. Тиё и Гёндуль вступают в бой, и когда они начинают, все здание рушится.

     Я больше не могу терять время. Резким движением руки вырываю изо рта Хикару леденец. Ошибка. Мои глаза останавливаются на полупрозрачной красной конфете, нос дергается от сильного вишневого аромата. Весь мой мир сводится к обслюнявленному леденцу, все мои чувства исчезают в глухой пустоте, когда все мое существо стремится к осязаемой сладости.

     Невольно подношу леденец к своим губам. Мой язык вытягивается.

     Вкус бьет молотом. Мой взор взрывается танцующими радужными пятнами. Под поверхностью моего мозга пенятся игривые эмоции, взрываясь в водовороте моего разума. Меня поглощает изумление. Сияющими глазами я смотрю на огни города, как впервые увидевший их ребенок. От восторга теряя сознание, я уже не могу сдержать вырывающийся из моего горла музыкальный смешок.

     Сверкает молния. Взрывается крыша.

     Раскат грома оглушает, и контузия заставляет меня споткнуться. Земля подо мной наклоняется, в здании раскрываются ущелья. Дотягивается гравитация, и начинают падать тысячи тонн камней. Я проваливаюсь, окруженная вырванными кусками строительного бетона, стальных балок и арматуры.

     Почти ничего из этого не замечаю. Я тону в блаженстве, мой язык покрывается вишневой сладостью леденца. Мои чувства поют о вкусе, и мне кажется, как будто я парю в беззвучной пустоте. Поглощенная вкусом, я с радостью наблюдаю, как на моей одежде прорастают новые участки симпатичного розового и милых оборок.

     Бац! Уф.

     В мой живот врезается мускулистое плечо, заставляя мои легкие выкашлять половину содержимого. Руки толщиной с мою талию оборачиваются вокруг меня и крепко держат. Сила удара меняет мою траекторию. Вместо того чтобы разбиться на двухполосной односторонней дороге внизу, мы врезаемся в стеклянное окно офисного здания на другой стороне улицы.

     Моя спина под небольшим углом ударяется о промышленный ковер. Моя голова дважды врезается в твердый пол, отчего она пустеет еще сильнее. Под конец вращение прекращается, вес моего спасителя давит на меня сверху.

     Мои глаза сосредотачиваются на искаженном лице Хикару.

     Мы оказались лицом к лицу, глаза в глаза, носы в сантиметрах друг от друга. Тело Хикару давит на мое, и его тепло переходит в мои мягкие женственные формы. Я чувствую на своем лице его горячее дыхание. Пахнет мускусом, приправленным вишневой сладостью леденца Тиё.

     Тук-тук. Тук-тук. Мое сердце тяжело стучит. Барабаны вызваны не адреналином, а влечением. Я узнаю это чувство, из глубин моего разума поднимаются погребенные воспоминания о прошлом опыте.

     Время останавливается, воздух между нами становится все плотнее. Хикару поднимает руку, толстые мозолистые руки касаются моего лица. Дыхание перехватывает. Во мне не остается ничего, кроме желания и предвкушения.

     Щелк. Резкий щелчок вырываемого из моих зубов леденца портит момент.

     Мой запутавшийся разум поначалу не понимает, что произошло. Хикару вырвал у меня изо рта леденец. Эта мысль завершается, когда клерк взмахивает рукой в сторону, вышвыривая конфету в разбитое окно офиса. Широко распахнув глаза и исполнившись отчаянного желания, я рвусь за ней, только чтобы врезаться в Хикару. Мой импульс уменьшается, моя голова летит вперед, и мой лоб врезается в его.

     Я падаю обратно на землю, моргая от боли. Хикару использует эту возможность, чтобы оттолкнуться от земли и отойти на несколько шагов. С увеличением расстояния сквозь меня проносится две эмоции: благодарность и раздражение, но последняя преобладает.

     БУМ! Румм. Румм.

     Гром ударяет с физической силой. Комната дребезжит, на столах дрожат осколки разбитого стекла. Мимо разбитого окна взвывает ветер, и в комнату врывается холод ночного воздуха. Бумаги вспархивают со столов, формируя спираль посреди офиса. Я вздрагиваю и вижу, как еще больше кусков бетона валится с покинутого нами здания. Затем я перевожу глаза обратно на Хикару. Мне было бы гораздо теплее, если бы он лег со мной.

     Хикару не возвращает мне взгляд. Вместо этого он выглядывает в окно, подняв голову в сторону бушующей битвы. Его волнение вполне заметно в напряженных, крепких мышцах. Через некоторое время он отводит взгляд от окна.

     – Ты там в порядке? – спрашивает он.

     Я краснею, сперва обрадовавшись его вниманию, затем от смущения. Я непрезентабельна. Делаю все возможное, чтобы улучшить свой внешний вид, поднимаясь на ноги и приглаживая юбку. Это предел. Моя одежда уродлива. Леденец избавил от полуштанов-полуюбки, но результат остается уродливым розово-черным пятнистым месивом. По крайней мере, баланс улучшился. Теперь мои туфли образуют подходящую пару. Я восхищаюсь тем, насколько они симпатичны, и как мило они подчеркивают мои ноги в чулках.

     Хотя очень жаль. Если бы я пробыла в коконе Тиё еще несколько минут, я была бы гораздо красивее. Но сейчас я ничего не могу с этим поделать. Выглядя как можно лучше, я натягиваю очаровательную улыбку и отвечаю на вопрос Хикару:

     – Да. Я в порядке, – говорю я. Мне на ум приходит девичья мысль. Скрестив лодыжки и пальцами слегка приподняв юбку, я приседаю в милом реверансе. – Сэр Рыцарь, спасибо, что спасли меня.

     – Да пожалуйста, но, думаю, стоит понимать, что с тобой явно не все в порядке, – медленно произносит Хикару.

     Он снова отворачивается, немного смещая точку обзора, чтобы можно было лучше видеть бушующий над разрушенным зданием шторм. За окном вспыхивают молнии, освещая Хикару и заполняющие офис разрозненные столы. Его белая рубашка и белые бумаги под электрическим светом особенно ярки.

     Радость от внимания Хикару растворяется. Возвращается досада, на этот раз темнее.

     В чем его проблема? Конечно, прямо сейчас я не очень красива, но я все еще достаточно мила, чтобы Хикару уделил мне внимание. Он должен смотреть на меня. Ему не нужно думать ни о чем другом. Я его мечта, я его страсть, я его судьба. Хикару…

     Из глубин на эти мысли набрасывается другая часть меня, обрывая их на середине. Но мое возмущение остается. Темное, сладкое и искаженное, я дрожу от нового желания. Моя аура вибрирует, невидимой рябью, неся аромат нектара. Мои губы приоткрываются, между ними собирается ки. Мой дух тянется, хватаясь за неизвестную магию. Находит только тень. Заклинание не понять, его формирование прервалось моим ранним выходом из кокона.

     – Нам нужно уходить.

     Слова Хикару прерывают невообразимую мысль. Исчезает искаженное желание. Я снова оказываюсь в тумане.

     – Уходить? – смущенно спрашиваю я. – Зачем нам уходить?

     – Пусть Тиё и Гёндуль сейчас заняты убийством друг друга, но они оставят свой бой, как только заметят, что мы ушли, – объясняет Хикару, отходя подальше от окна.

     Хикару приближается, и я тянусь к нему. Он останавливается на рубеже, достаточно близко, чтобы я чувствовала тепло его тела, пересекающее узкий промежуток между нами. Он смотрит на меня сверху вниз, выглядя неуверенно. Я наслаждаюсь видом его растрепанных светлых волос и торчащей из подбородка грубой щетины. Мужественность делает его еще привлекательнее.

     – Эм, скажу сразу, это для твоего же блага. Так что не пинай потом мой зад, ладно?

     Улыбаюсь и подхожу ближе, кончиками грудей касаясь его груди. Поднимаю подбородок, чтобы можно было смотреть ему прямо в глаза.

     – Я бы никогда так не поступила, – нежно говорю я. – Не с тобой, Хикару.

     Хикару кивает.

     – Ну да, посмотрим, что ты потом будешь обо всем этом думать. А пока что прости.

     После этого Хикару наклоняется, отрывает меня от земли и перебрасывает через плечо. Стальными руками держит меня на месте, быстро подходя к окну. Во мне снова вскипает гнев, и я поднимаю руку и ударяю Хикару по спине.

     – Ау! – вскрикивает Хикару. – Черт возьми, не бей.

     – Если собираешься нести меня, сделай это правильно, – фыркаю я. – Как принцессу.

     Хикару фыркает смешок.

     – Ты не принцесса, – возражает Хикару. С этими словами он выпрыгивает в разбитое окно.

     Мы падаем, здание освещается мрачным светом электрических разрядов. Небеса грохочут, и рядом с нами падает все больше бетонных блоков. Хикару приземляется на дорогу, мой живот врезается в его плечо. Я едва успеваю оправиться, прежде чем мы снова оказываемся в воздухе.

     С головокружительными прыжками Хикару танцует среди небоскребов. Опыт, что меня, девушку, несет на руках красивый рыцарь, нов. Нарастает смешливая радость, затмевая дискомфорт ощущений мешка картошки. Это не совсем правильная девичья мечта, но я стараюсь как можно лучше, добавляя милые взвизги.

     – Виииииииииии! – Вааааааааааааа! – Кьяяяяяяяяяяяя!

     Хикару игнорирует мои вопли. У него есть цель, и когда секунды превращаются в минуты, я замечаю, что шевелюсь у него на руках, вытягивая голову, чтобы взглянуть, куда мы идем. Я не узнаю этой части Токио. Я редко забиралась далеко от Нэримы, и я изучила лишь малую часть уголков и закоулков этого района. Когда мы замедляемся, моя улыбка становится хитрой.

     Общественная баня.

     – Оооо, баня. Ты хочешь подсмотреть за мной, да? – Мои вкрадчивые слова просьба, а не вопрос.

     В ответ Хикару фыркает. Усилив хватку, он проходит через занавес, разделяющий улицу и помещение. Мужчина лет сорока поднимает глаза, и с его губ чуть не падает сигарета, когда он видит меня. Ничего не говоря, Хикару просто залезает в карман и высыпает на стол кучку монет, не трудясь их считать. Затем он направляется на мужскую сторону.

     Когда мы уходим, я улыбаюсь дежурному, а затем стараюсь вырваться из рук Хикару, когда он проходит мимо раздела для мытья к бассейну.

     – Нам нужно сперва вымыться, Хикару, – шепчу я ему на ухо. – Будет весело. Я могу потереть тебе спинку и… иииииаааааа!

     Плюх!

     Я погружаюсь в горячую ванну, мой низ ударяется о неглубокое дно. Проходит едва полсекунды недоумения, прежде чем боль хватается за мою голову и начинает сжимать. Испаряются игривое блаженство и темное желание. На мгновение мой разум совершенно пустеет, после чего моя точка зрения разворачивается на 180 градусов.

     Всплываю с неоправившейся психикой. Боль уже ушла, но я еще не в состоянии разобраться с последними моими воспоминаниями. Так что, для прояснения мыслей, сосредотачиваюсь на самых базовых процессах. Вдох. Выдох. Вдох…

     Ладно. Я Саотоме Ранма, экстраординарный мастер боевых искусств и самый мужественный мужчина, которого только видел этот мир. Не важно, как будут присматриваться, они не найдут во мне ни капли женственности. А все, что было раньше – просто еще один день контроля разума.

     … Выдох.

     Я открываю глаза и, поначалу, понимаю, что остаюсь девушкой. Черт. Мой разум успешно перезагрузился, но тело не последовало за программой. У меня все еще грудь, изукрашенная одежда и длинные розовые волосы. Вернее, их остатки, моя промокшая одежда медленно растворяется в горячей воде. По рубашке расходится красный, а на недавно вернувшихся штанах появляются черные пятна. Когда исчезают последние кусочки розового и кружев, мое тело начинает выворачивать. Это медленное, дискомфортное, десятисекундное изменение, но в итоге возвращается моя естественная мужская форма.

     Из моего тела вытекает напряжение, и горячая вода принимается за работу, ослабляя боль в моих мышцах. Хорошо. Мне правда не хочется разбираться с новым периодом блокировки в женском облике.

     Испуг от смущающих воспоминаний задерживается, но я отбрасываю их в сторону. Бывало и хуже. Вместо этого я бреду к краю бассейна и замечаю других присутствующих. Здесь не занято, только два старика и маленький ребенок. Мальчик смотрит на меня широко распахнутыми изумленными глазами. Для него я таинственное существо с магическими силами – девушка, превратившаяся в парня. Мастерски избегаю представлять, что же могут думать старики.

     Годы назад, когда я только оказался проклят, их испытующие взгляды заставили бы меня защищаться. Я бы кричал и вопил и действовал как идиот, лишь бы заставить всех не смотреть. У меня больше нет на это энергии и гнева. В эти дни остается только усталый смешок. Верно. Я странный. Смирись.

     Рядом входит в воду Хикару.

     – Значит, мы остаемся? – спрашиваю я.

     Может быть, я и не в курсе последних способов побега, но я вполне уверен, что остановка в расслабляющей ванне это не самая лучшая стратегия бегства от смертельной опасности. Ну, за исключением случаев побега от летающего монстра-минотавра со щупальцами и других различных причуд Дзюсенкё, конечно же. Для таких встреч баня подходит просто отлично.

     – Силы Тиё основываются на сладостях, а сахар растворяется в воде, – объясняет Хикару. – Так что лучше, если ты подольше здесь побудешь. Таким образом, ты избавишься от худшего. Кроме того, большинство махо-сёдзё помедлят, прежде чем сюда ворваться.

     Наполовину улыбаюсь.

     – Известные мне девушки бы не остановились. Хотя, они проломили бы черепа всех мужчин здесь за смелость быть голыми извращенцами. – Лицо принимает хмурый вид. – По тому, что ты сказал, полагаю, можно не ожидать, что магия Тиё полностью исчезнет.

     – Я рекомендую тебе в течение следующей пары недель избегать конфет и другого сладкого. Если у тебя когда-нибудь снова начнется трансформация, прими ванну. Вот и все, что ты можешь сделать.

     Хикару откидывается назад, закрывает глаза и широко раскидывает руки по краю бассейна. Мои мысли смещаются вглубь. «Следующая пара недель» подразумевает, что будет лучше, но также это означает долгосрочные последствия. Остается загадкой, сколько их останется и насколько долго. Слишком легко представить себе худшее. С самого Дзюсенкё мне снились кошмары, что я проснусь девушкой разумом, так же как и телом. Два года проклятия помогли неплохо справиться с этой фобией, но время от времени я сталкивался с чем-нибудь вроде удочки любви, и этот ужас становился слишком реальным.

     Прекращаю думать в этом направлении. Я не могу позволить себе снова быть втянутым в эту бездну. Есть проблемы и понасущнее.

     Моего ikisasu недостаточно. Даже против Кодачи, прием лишь ослабил ее защиту. В конце концов, настоящая победа от меня ускользнула. Это горькая правда. Против Тиё? Против Гёндуль? Не могу представить, как мне победить любую из них, даже с месяцем на совершенствование моего ikisasu. Лучше я вскрою броню танка консервным ножом. Настолько велика разница в масштабах.

     Ikisasu? Кого я обманываю, беспокоясь об этом. Акина уничтожила меня колыбельной, и хоть я дважды разрушил контроль разума Тиё, на третий раз я уступил. Задача по преодолению защиты махо-сёдзё сопоставима со сложностью выдерживания их атак. Со всем обычным я могу справиться. Энергетические лучи, смертельные морковки или острые мечи – со всем этим я сталкивался прежде, и от всего этого можно уклониться или отразить обычными моими навыками. Однако в моих тренировках зияют дыры, когда доходит до оглушающей разум музыки, аллергенной пыльцы и неудачи.

     Мне не хватает атаки, не хватает защиты, и оружие лишь наполовину продумано. Это непреодолимое препятствие. Нельзя сказать, что махо-сёдзё непобедимы. С парой недель обсуждения с батей и щепоткой его безумия, чтобы развить получившиеся навыки, я буду готов к бою. Но даже этого будет недостаточно, чтобы разобраться с монстрами вроде Тиё и Гёндуль. Выдержать их, да. Пережить их, если повезет. Победить их? Этого не будет.

     У меня нет недель. У меня нет месяцев. Часы тикают. Теперь я точно знаю, что эти махо-сёдзё промоют Аканэ и Укё мозги. И им это удастся. Если этому Институту Прекрасных Принцесс удалось прижать Кодачи, ни у одной из этих девушек не будет ни шанса.

     Сжимаю кулак. Я должен их спасти. Нет никаких «если» или «но». Спасти Аканэ и Укё это единственный выбор. Когда до того дойдет, то еще и Кодачи. Хотя, в случае Кодачи, придется столкнуться с возможностью того, что уже поздно.

     Но пока я не могу ринуться вперед. Я слаб.

     Как я ненавижу эту мысль. Я слаб? Ха! Саотоме Ранма не слаб. Я, черт возьми, лучший из живущих мастер боевых искусств. Во всяком случае, это то, что мне нравится себе говорить. Правда в том, что я не настолько глуп. Колон и Хаппосай будут лучшими мастерами боевых искусств, чем я даже через десять лет. Хабу, хоть и не так умел, бесспорно, более сильный боец. Таро неоднократно раздавливал меня со своей чудовищной формой. А затем была Руж со своим проклятием асуры и, конечно же, Сафуран.

     Я никогда не был крупнейшей в море рыбой, но пока я не столкнулся с этими махо-сёдзё, я не понимал, насколько на самом деле я мал. Я это ненавижу, но не могу отрицать. Правда ранит. Я, Саотоме Ранма, слаб.

     И что же мне это оставляет? Нет. Я точно знаю, что мне это оставляет, просто мне это не нравится. Я знаю, что могу сделать, чтобы двинуться вперед. У меня, гипотетически, есть туз в рукаве, который позволит мне вернуться в игру.

     Но, ох, цена, что мне придется заплатить, чтобы сыграть.

     Даже в горячей воде я вздрагиваю.

     Вперед, говорю я себе. Не погрязай в сомнениях. Спаси Аканэ и Укё. Это единственное, о чем я должен думать. Я смогу выиграть. Я выиграю. Я сделаю все возможное, чтобы выиграть. Плевать на цену. Победа или ничего. Именно так я сражаюсь. И это, больше всего прочего, определяет, почему я лучший.

     – Разве ты не был раньше девочкой?

     Маленький ребенок, что видел мою трансформацию, плавает в бассейне в метре от меня. У него странное выражение лица, которому мне совсем не хочется потакать. Да, мне не нравилось объяснять опыт смены пола никому, с кем я встречался. Это надоело после первых десяти раз, и я давно уже сбился со счета.

     – Я парень, малыш, – отвечаю я. – Иди теперь, побеспокой еще кого-нибудь.

     – Оставь ёкая-сама в покое, Таро, – говорит один из стариков.

     Глаза Таро расширяются, а рот приоткрывается. Полагаю, ему в первый раз приходит в голову, что странные люди, вроде меня, могут быть немного опасными. Обычно я добр с детьми, но я просто не могу сдержаться.

     – Да, беги, мальчишка, или я тебя съем, – злобно ухмыляюсь я.

     Спокойно усмехаюсь, когда мальчик сбегает на другой конец бассейна.

     В затишье после столкновения с ребенком я могу по достоинству оценить всю абсурдность моих нынешних обстоятельств. Вот он я, размышляю о войне с махо-сёдзё, расслабляясь в бассейне в уличной одежде. Такое безумие происходит только со мной.

     Весело улыбаясь, я использую эту возможность, чтобы раздеться. Это один из аспектов моей глупости, который я могу исправить. Кроме того, я не хочу гулять ночью в промокшей одежде. Дзюсенкё, может, и предпочитает активироваться обливанием, но погружение в холодную воду на втором месте. Не хочется искушать судьбу, особенно когда я не уверен, какие затяжные последствия оставила мне магия Тиё.

     Так что я встаю и стаскиваю рубашку, штаны и тапочки. Выкручивая их, я выжимаю воду, и после взмаха запястьем они пролетают через всю комнату и повисают на невысокой перегородке. Когда я опускаюсь обратно в горячую воду, мой разум возвращается к мысленным подсчетам того, как я освобожу Укё, Аканэ и, надеюсь, Кодачи.

     Мне известно о трех основных препятствиях: Гёндуль, Тиё и некая директор. Их мне необходимо избегать. Есть четверо, которых я могу победить: Кодачи, Сирень, Морковка и Фехтовальщица. Шансы на победу против Акины и Митико остаются неясны.

     Что дает мне девять известных противников. Учитывая мою удачу, лучше предположить, что Аканэ и Укё тоже будут врагами, доводя размер группы до одиннадцати. Такой перевес сил ужасен, но не подавляющ, если я использую скрытность и немного удачи. Конечно, я все еще полагаю, что в этом месте под названием Институт Прекрасных Принцесс девушек не намного больше этого.

     Что возвращает меня к причине, по которой я вообще взялся искать Хикару.

     – Так где этот Институт Прекрасных Принцесс? – спрашиваю я.

     Хикару открывает глаза и переводит их на меня.

     – Ты же не собираешься штурмовать Институт, а? Потому что это самоубийство.

     – И что если так? – вызывающе спрашиваю я. – То, что творится у меня в голове, это мое дело.

     – Эй, – отвечает Хикару, сам с долей злости в голосе. – Я не собираюсь помогать кому-то убить себя.

     Мои глаза темнеют.

     – Либо скажешь ты, либо я начну выбивать информацию из махо-сёдзё. Мне все равно.

     Хикару смотрит мне в глаза, как будто пытаясь заставить меня дрогнуть одной силой воли. Я не отступаю. В конце концов, Хикару отводит глаза в сторону, упершись лбом в ладонь.

     – Черт, – бормочет он. – Ладно. Но тебе лучше выслушать все, что я скажу, прежде чем убежать неподготовленным.

     Раздражение нарастает.

     – Я здесь не ради лекции.

     На мгновение кажется, что Хикару собирается продолжить спор, но затем он смягчается.

     – К черту. Это твоя голова, малыш. Ладно, что ты знаешь о ИПП?

     – Ничего, – пожав плечами, отвечаю я. – Кроме того, что у них Аканэ и Укё, и они не постеснялись ради их похищения развалить школу. И что на них работают махо-сёдзё.

     Хикару хмурится.

     – И все?

     – До этого утра я никогда не слышал об Институте Прекрасных Принцесс.

     – Стоп. Что? – неверяще спрашивает Хикару. – Разве ты не читаешь газеты? Не смотришь телевизор?

     Стискиваю зубы и проглатываю свое раздражение.

     – Нет. Просто дай общее представление.

     Хикару качает головой.

     – Институт Прекрасных Принцесс, или для краткости ИПП, это институт махо-сёдзё. Их собрали вместе около десяти лет назад, когда правительство решило, что с них хватит. В принципе, работа ИПП заключается в захвате всех махо-сёдзё, которые достаточно психованы, чтобы научить их, как сражаться без того, чтобы спалить полгорода.

     – Так это своего рода школа для махо-сёдзё, – невозмутимо замечаю я. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем то же самое начнут делать для сумасшедших сверхмощных мастеров боевых искусств. Хех, может быть, как раз в этом все и дело.

     – Да, это довольно неплохое описание. Вот только у директора, Артемиды Серенити Сильвервин, есть свои идеи. Вместо того, чтобы превращать девушек в образцовых граждан, она создает из них свою частную армию.

     Ух. Конечно, создает. Чего еще можно ожидать от директора школы махо-сёдзё? Тем не менее, как-то маловероятно, что ИПП существует уже много лет до этого безумия. Захват Фуринкан не был тем, что я бы назвал низкопрофильной операцией.

     – И Парламент просто сидит, сложа руки, пока все это происходит?

     Хикару пожимает плечами.

     – Все гораздо сложнее. Существование ИПП позволяет правительству заявлять, что они что-то делают с постоянными проблемами с демонами. По этой причине многие политики поддерживают организацию, включая и премьер-министра. Роспуск ИПП будет для них немалой потерей лица. Кроме того, в текущей договоренности есть немалая доля взаимной выгоды. Пока министерство закрывает глаза, Артемида выпускает из рук процент собранных ею девушек с промытыми мозгами. Основные получатели это Национальная комиссия по общественной безопасности и Управление национальной обороны, но девушки разбросаны повсюду. Все в выигрыше. Ну, кроме самих девушек, но кого это волнует?

     – То есть… – Мои слова обрываются, и я чувствую, что мой желудок переворачивается. – Забудь. Значит, если ИПП это школа махо-сёдзё, то о каком количестве девушек мы говорим?

     – О сотнях, – просто отвечает Хикару.

     Моя рука вдруг сжимается. Сотни? Это должна быть шутка. Сотни девушек это армия. У ИПП буквально армия махо-сёдзё.

     – Конечно, не все они одновременно. Лучшее наше предположение, что обычно чуть больше ста. Но, как я уже сказал тебе, нападение на сам Институт это самоубийство.

     – Никоим чертовым образом я не отступлю, – рычу я.

     Хикару качает головой.

     – Малыш, нет никакого смысла из-за этого злиться.

     Рациональность Хикару лишь раздувает мою ярость. С силой бью кулаком по краю бассейна. Бетон покрывается паутиной трещин, выстреливают маленькие серые осколки, а в воздух взлетает пыль.

     – Я не проиграю!

     Даже для меня слова звучат фальшиво. Сотни. Сотни! Сколько там будет таких, как Тиё? Сколько Акин? Как мне победить? Как мне спасти Укё и Аканэ от армии махо-сёдзё? Даже если мне удастся, как мне не дать ИПП выкрасть их вновь?

     Все кажется так, как будто мир обманывает. Даже когда я стоял против Сафурана, были только я и он. Его сторонники, за исключением Киимы, не стоили внимания.

     То же самое, в какой-то степени, верно и для ИПП. Но армия девушек вроде Морковки и Сирени, каждая с аурой неуязвимости и каждая с опасными уникальными силами, это совсем другой монстр. Даже со своим ikisasu я не уверен, что смогу мгновенно победить этих девушек, и да, их атакующие навыки могут быть смешными, но нанесите несколько ударов по площади, вроде аллергенной пыльцы Сирени, и все быстро перестанет быть смешным.

     Если группу из Фехтовальщицы, Морковки и Сирени правильно организовать, их будет достаточно, чтобы меня замедлить. И это все, что необходимо, потому что даже если у обычной махо-сёдзё нет шансов один на один, у ИПП нет недостатка в девушках.

     – Я понимаю, что ты чувствуешь, поверь, – испускает Хикару тяжелый вздох, и его глаза смотрят вдаль. – Пять лет. Уже пять лет я сражаюсь с ИПП. Не могу подсчитать, сколько раз мне хотелось послать к черту осторожность и ворваться к ним во врата.

     Я не хочу сочувствия Хикару. Я хочу победить. Моя ярость отказывается умирать.

     – Думаешь, я просто отступлю? Черт возьми, они похитили мою невесту и лучшую подругу. Я не собираюсь сидеть в стороне и надеяться на лучшее.

     – Я не говорю тебе ничего не делать, малыш, – отвечает Хикару. – Я не твой опекун. Честно говоря, если бы я захотел, я не смог бы тебя остановить. Но я не был бы порядочным человеком, если бы не постарался указать тебе правильный путь.

     Мои мышцы снова напрягаются, но я заставляю их расслабиться. Хикару не цель моего гнева. Он не сделал ничего, кроме помощи мне с того момента, как мы встретились. Хотя это не поможет ему нравиться мне. Хладнокровно стоять в стороне, принимая мерзости мира, не в моем духе.

     – У тебя, по крайней мере, есть друзья, которые тебя поддержат?

     У меня в голове появляются имена. Мус и Рёга, оба «помогали» мне множество раз. Отбрасываю их мгновенно. Махо-сёдзё не обычные бойцы, и без должным образом разработанных ки приемов эти двое будут бесполезны. Кроме того, нет такого способа, чтобы я когда-нибудь заставил Рёгу поднять руку на противника-девушку. Хуже того, ни один из них не примет бой всерьез, пока не станет слишком поздно.

     Есть и другие, менее очевидные имена, но у большинства из них нет продвинутых ки приемов. Когда я отбрасываю таких, список остается коротким: батя, Колон и Хаппосай. Батя, как Рёга и Мус, не примет этого всерьез. Колон и пальцем не пошевелит, чтобы помочь Укё и Аканэ, если я не заплачу, и даже в этом случае вряд ли. Старый упырь слишком умна и слишком стара, чтобы вовлечь ее в бой такого масштаба. Если дойдет до такого, она соберется и уедет.

     Когда мысли переходят на него, Хаппосай становится лучшим моим выбором. Но Хаппосай самый ненадежный из всех ненадежных. Хаппосай ни по каким причинам не помогает людям. Он откажется из принципа. Хотя я могу обмануть его, отправив его в Институт Прекрасных Принцесс, нанести немного ущерба.

     Нет. Плохая идея. Если Хаппосай увидит там меня, он нападет на меня хотя бы из-за наших мелких разногласий в прошлом. Но это только начало. Если старый урод обнаружит, что победа ИПП в конечном счете приведет ко мне в женском белье, он может в итоге помочь организации, которую я стремлюсь уничтожить.

     Хаппосаю нельзя доверять.

     – Нет, – в конце концов, отвечаю я. – Большинство обычно прикрывающих меня парней будут бесполезны против махо-сёдзё. Те, которые могут сражаться, либо не будут, либо на них нельзя полагаться.

     – Это все усложняет, – бормочет Хикару. – Знаешь что, я попрошу Чибу поговорить с Гекатой. Если мы сможем убедить Сенши оказать поддержку, то мы, возможно, сможем сделать что-нибудь стоящее.

     Я смотрю на Хикару.

     – Я думал, ты не собираешься в это ввязываться?

     Хикару усмехается мне.

     – Все не так просто. Я не знаю, смогу ли я собрать вместе достаточно мощи, чтобы можно было рисковать, дав тебе больше чем подмогу. Но если ты собираешься наброситься на ИПП, я точно сделаю все, что могу, чтобы повысить твои шансы на успех. Только сделай мне одолжение и ударь их там, где им будет больнее всего, ладно?

     Чувствую, как мой гнев убывает, и его заменяет надежда. Дерзко ухмыляюсь.

     – Хех, они захотят, чтобы они никогда не переходили дорогу Саотоме Ранме.

     Хикару хмыкает.

     – Ага, ну, тогда нам нужно начать с…

     Внезапное жужжание вынуждает Хикару прерваться. В мгновение ока русоволосый парень выбирается из воды и осматривает карманы сброшенной одежды. Следом за вторым жужжанием Хикару вытаскивает из кармана брюк большой шоколадный батончик. Хикару подносит его к уху и начинает говорить:

     – Что случилось? … Ага. … Черт! Скоро буду. – Хикару встает и смотрит на меня. – Прости, но мне нужно идти.

     Я хмуро смотрю на Хикару, замерев на мгновение, прежде чем встать и начать одеваться. Моя одежда все еще мокрая из-за долгого пребывания в ванной. Носить ее влажной неприятно, но бывало и хуже. Вместо этого я сосредотачиваюсь на шоколадном коммуникаторе-телефоне-штуке, что только что использовал Хикару.

     – Что это? – требую я ответ.

     Хикару смотрит на свою руку и устройство, что он в ней держит.

     – Это? Просто коммуникатор. Видел бы ты, какой достался от девочек Чибе. Он розовый.

     – Это шоколадный батончик, – говорю я, отмечая очевидное. Я не упоминаю, что мы только что сражались с очень могущественной махо-сёдзё с конфетным стилем. Это не требуется.

     Хикару вздыхает.

     – Объясню позже. Мне правда нужно идти. Чибе и Фумио нужна моя помощь. Вот что, мы можем завтра где-нибудь встретиться. Просто дай мне…

     – Нет, – перебиваю я. – Я иду с тобой.

     – Это не твой…

     – Теперь это мой бой. Они сделали его моим.

     Хикару открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же резко его закрывает.

     – Ладно. Но постарайся не отстать.

     Я фыркаю.

     – Не нужно беспокоиться, что я отстану.

     После этого мы вдвоем выбегаем из бани обратно в холод токийской ночи.

     Ночью город становится морем звезд, а улицы реками света. Возвышающиеся стеклянные здания, уличные фонари, неоновые вывески, все по-своему красивы. Каждая яркая точка пронзает пелену тьмы, могучая попытка человечества отбросить изначальный страх, что таится в нашем животном мозге. Это мощное, но навязчивое зрелище. Человек сражается с природой в победоносной войне, но при этом он заменяет красоту вселенной бледным искусственным подобием.

     Для меня сияющие из небесной пустоты звезды всегда будут величественнее и удобнее электрического света. Жаль, что они не могут сосуществовать.

     Впереди пролетает над улицами Хикару. Его простая белая рубашка на кнопках ярко выделяется в тени окружающих нас гигантских зданий. Он торопится впереди меня, и я изо всех сил стараюсь не отставать. Дыхание болезненно перехватывает от усталости после сегодняшних боев, и я не привык к навигации в глубине города. Здесь прыжки с крыши на крышу часто невозможны, но я наблюдаю и учусь, повторяя движения Хикару, когда мы рикошетим от стен, приземляемся в грязных переулках, а иногда и пролетаем над крышами зданий.

     Токио не маленький город, и такое движение не совсем по прямой. Хотя мы справляемся за весьма неплохое время, учитывая расстояние, которое необходимо преодолеть. Не думаю, что проходит больше пятнадцати минут, прежде чем мы с Хикару останавливаемся. Не требуется, чтобы кто-то говорил, что мы достигли своей цели. Из люков торчат башни льда, у каждой отрастают длинные и тонкие острые ветви, чертовски хорошо раскрывающие суть. Даю девяносто девять из ста, что это было полем боя Фумио. Оставляю незначительную возможность ошибки лишь потому, что я не знаю, какие еще странные силы могут быть у махо-сёдзё.

     Сотни. Я снова напоминаю себе этот факт. У ИПП сотни махо-сёдзё, так что лучше предполагать, что нет такой формы магии, которую не мог бы пустить в ход Институт Прекрасных Принцесс.

     – Не вижу никого из них, – говорю я.

     Ни звука боя. Это ничего не значит. Город это большое, шумное место, и воины вроде меня и Хикару могут за время боя пройти большое расстояние. Фумио и его противник по-настоящему разорили это место. По всей земле глубокие раны проплавленного асфальта, а в пострадавших зданиях пробиты гладкие дыры. Работа Митико, если моя догадка верна. У одетой в серебристый пляжный костюм красотки была лучевая пушка, оставляющая похожие следы. Не вижу никаких признаков Чибы, но его боевой стиль гораздо более тонок.

     Хикару спрыгивает на землю, и я следую за ним, беспечно держа руки в карманах. Ткань внутри еще влажная, но даже это неудобство лучше накатывающегося от залива прохладного бриза.

     – Полагаю, нам стоит осмотреться? – спрашиваю я, когда слишком надолго затягивается молчание.

     Хикару дергается в мою сторону, как будто бы забыв, что я здесь.

     – Ага. Не похоже, чтобы у нас был выбор. Ненавижу так говорить, но нам лучше разделиться, – говорит Хикару. Он сдержанно смотрит на меня. – Будь осторожен. Где-то там Митико, и ни у одного из нас нет ничего, чем можно было бы ее одолеть.

     Сжимаю кулак. Еще одна непобедимая девушка. Даже если это правда, я все равно сделаю все возможное. Мне нужно оценить эффективность моего приема против кого-то, чья сила меньше безумной мощи Тиё, и у кого больше духовных сил, чем у Кодачи. Сложно сказать, подходит ли для этого Митико, но даже если и нет, мне понадобятся все возможные тренировки, если я хочу выжить в бою с кем-то вроде Тиё и Гёндуль.

     – Не надо, – предупреждает Хикару. – Если ты сразишься с ней, ты проиграешь.

     Пусть даже мои инстинкты согласны, моя гордость тлеет.

     – Можем мы это пропустить? Сражусь ли я с ней, и проиграю ли я ей, это моя проблема, а не твоя.

     – Прости, малыш, не хотел тебя нервировать, – быстро говорит Хикару, поднимая руку, чтобы не дать прокомментировать. – Ты можешь столкнуться с ней, если так хочешь, но позволь мне дать тебе предупреждение. У Митико чертов барьер, и он достаточно силен, чтобы выдержать все, что мы с Чибой вместе можем в него бросить.

     Пренебрежительно киваю. Я и сам могу прекрасно справиться, и хоть я и благодарен за полученную помощь, я совсем ее не искал. Кроме того, я не планирую повторить ошибку, совершенную, когда боролся с Тиё. Я отступлю, если Митико окажется слишком сильна.

     – Так мы ищем Смокинга и мальчишку или нет?

     – Ага. Я разведаю гавань. Осмотрись, вдруг сможешь найти что-нибудь чуть ближе. Встретимся здесь в десять. Ладно?

     Заявив это, Хикару подпрыгивает и голыми руками хватает провод под напряжением. Каскад искр стреляет по его рубашке и стекает по штанам. Непострадавший клерк падает обратно на землю, сплошной заряд молнии тянется от провода до его поднятой руки. Затем он дергает. Ток отрывается от провода и обвивается вокруг руки Хикару мерцающим хаотическим покровом.

     Поднимаю брови.

     – Неплохой трюк.

     У Хикару мелькает ухмылка.

     – С огнем я лучше, но здесь ничего не горит, и город, вероятно, оценит, если я сведу материальный ущерб к минимуму. – Лицо Хикару вдруг становится серьезнее. – В десять.

     Затем Хикару уходит. Исчезает, скрывшись между зданий.

     Я остаюсь на месте, потратив секунду, чтобы полюбоваться фонтаном ледяной смерти. Изучаю поле боя. Если бы я был психованным мальчишкой с силой превращать воду в смертельный лед, куда бы я побежал? Да, это вполне очевидно. Канализация, там нет недостатка в воде.

     С руками все еще в карманах, я лениво подхожу к одному из люков. Резкий низкий пинок раскалывает лед у основания, и еще пять ударов разбивают блокирующее путь вниз твердое вещество. Короткий прыжок вниз, и я оказываюсь в огромной канализационной системе Токио. Место достаточно большое, чтобы здесь ходить. Черт, оно достаточно большое, чтобы здесь сражаться, а это о чем-то да говорит.

     Канализация тянется вдаль как влево, так и вправо. Слева следы льда и царапины на стенах, так что выбор направления достаточно очевиден. Иду по пути разрушения, прислушиваясь к любым звукам. Ничего. Либо бой некоторое время назад покинул канализацию, либо мальчишка решил сыграть со своим противником в прятки.

     Решаюсь. Канализация это лабиринт, вперемешку усеянный айсбергами и расплавленным камнем. Решаю это дилемму, поднимая скорость, проносясь по тоннелям и быстро заблудившись. Меня это не слишком беспокоит, если понадобится, я способен проложить себе путь наверх.

     Трачу шесть минут, обдумывая вопрос, что именно делать, когда удача решает мне помочь. Краем глаза, дальше по канализационному тоннелю справа от меня, я замечаю один из мини-НЛО Митико. Серебристый диск ко мне боком. Исходящая с передней части НЛО плоскость красного света проходит сверху донизу по еще одному ответвлению извилистых тоннелей. После этого диск поворачивается ко мне задом и летит дальше.

     Крадусь за ним.

     Устройство не слишком умно, потому что оно так и не поворачивается ко мне. Время от времени оно поворачивается и сканирует новый путь, прежде чем полететь вперед. Затем я срываю джек-пот.

     Первой моей подсказкой оказывается незначительное падение температуры. Этого достаточно, чтобы начать следить за водой. И так уже гладкая поверхность превращается в стекло, когда поверх воды распространяется темный кристалл. Нарастающий слой льда извивается змеей, стремясь к серебристому диску. Едва он оказывается под НЛО, ледяной кристалл становится непрозрачно-белым, а затем выстреливает вверх гигантским копьем.

     Удар приходится по низу диска, прорезая в металле глубокую рану. Если бы атака пришлась по центру, НЛО был бы мгновенно уничтожен. Вместо этого серебристый диск отлетает в сторону, вращаясь, как монета, отскакивая от одной из стен. Затем, в мгновение ока, он выправляется и поворачивает свою сияющую сторону дальше по проходу.

     Не даю серебристому диску шанса выстрелить. Бросаюсь вдоль слепого сектора устройства, когда оно переориентируется. Едва пушка НЛО начинает светиться, я оказываюсь позади диска. Без колебаний хватаю его обеими руками, пробираясь пальцами в прорезанный металл. Затем грубой силой разрываю диск надвое.

     БАХ! Внутри диска что-то взрывается, когда я его разрываю. Тепло охватывает руки и прокатывается по лицу. От груди и лба отскакивают маленькие кусочки шрапнели. Руки дергает разряд электрического тока. Игнорирую все это, сбрасывая обломки в воду.

     – Дурак, – шипит негромкий голос Фумио. – Ты выдал нашу позицию.

     Смотрю на укрытие Фумио. Мальчик прижался спиной к небольшому участку дерна на стенах тоннеля. Фыркаю и закатываю глаза.

     – Ты выдал себя, когда промахнулся, мальчишка. Я просто разобрался с твоей ошибкой.

     – Моя ошибка? Моя ошибка! Мне не нужна твоя помощь. У меня все было под контролем, пока ты не привязался со своей некомпетент…

     – Заткнись, – рявкаю я. Наклоняю голову в сторону.

     Глаза Фумио загораются как костер, и его рука дергается, заставляя воду сформировать на поверхности морозный белый лед. Я напрягаюсь, готовясь увернуться от нападения безумного малыша, но Фумио останавливается, когда слышит тот же звук, что и я.

     Цок. Цок. Цок. Прерывистый звук туфель на высоком каблуке, шагающих по каменной поверхности канализационных проходов. Митико нашла нас.

     – Она знает, где мы, – шепчет Фумио, его взгляд буравит, перекладывая всю вину на меня.

     Широко и нахально улыбаюсь.

     – Хорошо. Сэкономит мне необходимость искать ее.

     – Ты с ума сошел.

     Кидаю на Фумио мрачный взгляд.

     – Сказал мальчишка, который пытался убить своих соратников, потому что потерял самообладание.

     Я не слышу ответа Фумио, потому что в этот момент из-за угла выворачивает Митико. Высокая блондинка одета все в тот же скудный наряд, что и прежде, крошечное серебристое бикини и сандалии на высоком каблуке. Ее кривые заполняют купальник до точки разрыва. Из всех махо-сёдзё, что я видел до сих пор, Митико та, кого больше всех можно назвать женщиной.

     Митико шагает вперед, на плече лежит все та же гигантская хромовая штуковина, что я заметил через лобовое стекло фургона Хикару. Своего рода металлическая пушка размером с небольшой мотоцикл. Предполагаю, что ее размер значит, что она гораздо мощнее тех лучеметов, которыми оснащены серебристые диски. Хотя, учитывая, что все это магия, такая логика не обязательно применима.

     Митико останавливается на достаточно большом расстоянии. Сбрасывает с плеча пушку и держит ее обеими руками так, чтобы ствол был направлен дальше по коридору.

     – Саотоме Ранма, индекс ХТ-11. Ваше присутствие не предполагалось. – Сине-стальные глаза Митико холодны и расчетливы.

     – Сюрприз, – с усмешкой говорю я.

     Принимаю свободную стойку, не слишком отличающуюся от обычного положения стоя. Мои глаза осматривают местность, создавая мысленную карту тоннелей, основываясь на предположениях, памяти и ограниченном опыте. Я не слышу гудящего звука серебристых дисков Митико. Хорошо. Но я буду дураком, если забуду, что они где-то там и, скорее всего, заходят сейчас ко мне в тыл.

     Тактически, Фумио действовал правильно. Не так уж много более подходящих для засады мест, чем токийская канализация. Но я сражаюсь с Митико не для того, чтобы можно было устранять махо-сёдзё одну за другой. Это испытание моей силы, моих теорий и моих пределов. Хорошая и чистая победа докажет, что нападение на Институт Прекрасных Принцесс не полное безумие.

     Полагаю, мое упрямство, моя всепоглощающая необходимость снова и снова сражаться с каждой встречающейся мне махо-сёдзё, не является показателем психического здоровья. Пока что факты ужасны. Однако победа будет лишь половиной дела. Убегая, я не узнаю ничего. Если я не смогу узнать? Если я не справлюсь? Я смогу пережить, если я проиграю на этих условиях… ну, я недолго смогу пережить.

     – Сдавайтесь. У вас нет необходимых для победы возможностей. Мое оружие не подходит для захвата. Бой между нами может оказаться фатальным, – ровно говорит Митико.

     Мой взгляд проносится по канализационной воде. По поверхности скользят следы черного льда, близко подходя к краю водных путей. Мальчишка что-то планирует. Фумио не тот, кто будет беспокоиться о дружественном огне. Решаю позволить ему нанести первый удар.

     – Ага, ну, дерьмо случается, – пожав плечами, отвечаю я. – Если сражаешься, можешь умереть. Так оно работает. Если бы смерть пугала меня, я бы уже давно прекратил сражаться. Так что прости, но я не сдамся. Кроме того, в списке моих будущих занятий не значится жеманная конфетная принцесса.

     Рот Митико искривляется с внезапной нахмуренностью. Левая рука оставляет пушку, из-за чего ствол опускается немного ниже. Пальцы с длинными ногтями подцепляют очки, висящие между грудей. Оправа тонка, как нитка, а линзы прозрачны. Из-за этого очки практически невидимы. Фактически, пока Митико не взяла их, я их там не замечал.

     С полным отсутствием связи с надвигающимся боем Митико раскрывает очки и помещает их на нос.

     Крак! Б-б-бух! С поверхности канализации взрываются огромные ледники, врезаясь в окружающий Митико цемент. Из сотен хлещущих по ней морозных шипов не достает ни один. О сферу призрачного света раскалывается копье. Изломанные осколки льда, многие размером с мой кулак, рикошетят от барьера и отскакивают вдоль тоннеля.

     Барьерный тип, напоминаю я себе. Слишком сильна, чтобы сломал даже малыш. Не теряя времени, проверяю самостоятельно. Рывком нырнув, я проскальзываю под душем льда Фумио, отмахиваясь от проносящихся слишком близко морозных лезвий. Шагнув, тянусь всем телом, поворачиваясь на левой ноге и ударяя правой в мощном круговом пинке. Моя нога и весь мой вес врезаются в барьер Митико и останавливаются. Боль пронзает голень, и пятка немеет. Я бы нанес больше ущерба, пнув стальную стену.

     Окруженная льдом и с моей ногой в метре от своей головы, Митико невозмутимо поправляет очки, пальцы дважды касаются верхней части оправы. Затем, с ленивым движением, она позволяет кончику своей пушки склониться к водотоку. Скрииииии! Сияющий свет с такой яростью изливается из ствола, что кричит сам воздух. Даже когда луч направлен в сторону от меня, я чувствую, что мою кожу припекает. Инстинкт заставляет закрыть глаза, но даже так свет продолжает проникать, выжигая в моем зрении длинную линию.

     Пух! С-с-с! Буль, буль, буль. Вскипевшее русло выплевывает гейзер воды и облако пара. Воздух становится плотным, горячим и влажным. Теперь слабый свет канализации освещает желтую борозду, прорезанную под пенящейся водой.

     Туман расходится вокруг невидимого барьера Митико, оставляя ее нетронутой. Она тщательно изучает меня с головы до ног, линзы ее очков покрывают мерцающие узоры оранжевого света.

     – Ваша духовная матрица была загрязнена, – холодно комментирует Митико. – Мне придется переконфигурировать модель для учета этого. Утомительно.

     Б-б-б-б-б-б-бух! Моя усиленная amaguriken попытка ikisasu оказалась неспособна пробить барьер Митико. Ладно. Тяжелый и сильный не справился. Быстрый и сосредоточенный не лучше. Это оставляет мне медленный и мощный.

     – Требуемый для проникновения через мой барьер уровень сил превосходит ваши способности к производству. Сдайтесь и спасите нас обоих от ненужных неприятностей, связанных с реконструированием нижней половины вашего тела.

     – Можешь забыть о моей сдаче, – рычу я.

     Кладу ладонь на барьер Митико и давлю. Сфера гладкая и твердая как сталь, но не обладает температурой. Сосредотачиваю ки и чувствую, как ее аура реагирует на мою. Немного изменив форму ikisasu, я разлагаю ее защиту, и медленно, но верно, моя рука погружается внутрь.

     Взгляд Митико дергается к моей руке, и она одной рукой поднимает пушку так, чтобы она была нацелена прямо в мой живот. Не собираюсь стоять на месте и позволять ей выстрелить, так что размываюсь в движении. Со скоростью молнии пробегаю по стене и потолку. Реакция Митико медленна, я уже падаю на верхнюю часть ее барьера, когда она нажимает на спуск. На этот раз я закрываю глаза и отворачиваюсь, чтобы избежать ослепления обжигающим лучом света.

     Плюхнувшись на вершину невидимой сферы Митико, я немедленно перефокусирую свой ки в модифицированный ikisasu. Моя аура разрывает ее, из-за чего барьер размягчается и течет. Приему требуется пара напряженных секунд, чтобы сработать. К счастью, у лучевой пушки Митико еще большая временная задержка. В тот момент, когда я проваливаюсь сквозь барьер, я отбиваю ствол оружия от лица прямо в потолок.

     Скрииииии! Скрежещущий свет разрушения прорезает в канализации третью борозду, когда пушка Митико описывает широкий замах. Ничего этого не вижу, потому что я резко закрываю глаза, едва заметив свечение ствола. Вслепую бью Митико по лицу, нисколько не сдерживаясь. Девушка или нет, я не могу позволить себе проиграть.

     Мой кулак откидывает голову Митико назад и заставляет ее споткнуться. Моргая с восстановившимся зрением, я продолжаю, ударив еще дважды, прежде чем погрузить нижний кулак ей в живот. Она ничто не блокирует. Несмотря на это, я продолжаю связку, заканчивая апперкотом, попадающим ей в подбородок и отбрасывающим Митико на спину, сбросив при этом ее очки.

     Митико полсекунды лежит оглушенной на земле, затем переворачивается и тянется за своей пушкой. Я быстрее. Шагнув ближе, я легким пинком отправляю хромированное оружие в воду. Затем, с запоздалой мыслью, спинываю в загрязненные сточные воды и Митико. Усмехаюсь, когда ее барьер рассыпается вокруг меня.

     – Знаешь, – насмехаюсь я, склоняясь к своему павшему врагу. – Ты можешь захотеть сдаться, потому что ты никоим образом никогда не побьешь ничего столь удивительного.

     Сине-стальные глаза Митико отслеживают ручейки темной воды, пробегающие по ее коже цвета слоновой кости. Затем она поднимает взгляд и встречается с моим. Ее лицо холодно, не выдавая никаких ее эмоций, помимо бесконечно малого раздражения. Лишившись только что своей награды, я не могу не стащить очки Митико, когда она тянется за ними.

     – Боевой… – Я застываю. Что-то не так. Вода больше не кипит. Фактически, она становится холоднее.

     Развернувшись, я призываю свой ки и выпускаю в приближающийся слой льда заряд концентрированной гордости. Мой ки заряд покидает левую руку как раз в тот момент, когда вода превращается в тысячи ледяных копий. Этот лед разрушается моей атакой, рассылая по канализационным тоннелям кристальную шрапнель.

     Разъярившись, я вскакиваю на ноги и мчусь в тоннель, где прячется Фумио.

     – Какого черта с тобой творится, мальчишка? Я побил ее.

     – Только полный дурак позволит врагу уйти, – уничижительным тоном отзывается Фумио.

     Мои глаза вспыхивают, и я решаю, что самое время немного наорать на мальчишку.

     – Не будет никаких убийств, пока я…

     Мою тираду обрывает внезапный всплеск в ауре Митико. Поворачиваюсь и вижу сходящиеся на ней искры света. Они формируют вокруг махо-сёдзё тонкую овальную стену, взрывающуюся после этого наружу. Грубая духовная сила ударяет меня подобно взрывной волне. Не больно, но стоящей за ней силы достаточно, чтобы сбить меня с ног и отправить в трехметровый полет, заканчивающийся в похолодевшей канализационной воде.

     Всплываю и выплевываю вторгшуюся в мой рот грязную жидкость. Пробегаю глазами по канализации и останавливаюсь на Митико. Рычу от отчаяния. Моя почти высохшая одежда вновь промокла, и мое тело трансформировалось в женскую форму. Спасибо, Фумио. По сравнению с моей «практичной» одеждой, серебристое бикини Митико теперь кажется пророческим. Возмутительнее всего то, что барьер Митико уже восстановился. Призрачная сфера защищает Митико не только от атак, она оставляет ей посреди потока милое сухое местечко.

     С другой стороны, могло быть и хуже. Нет счастливой сияющей Ранмы. Возвращение в женскую форму не смогло возобновить вызванное сахарным натиском Тиё изменение разума. Я не замечаю никаких очевидных изменений ни в моей одежде, ни в теле. Я это я. Зная мою удачу, изменений нет не потому, что я исцелился от магии Тиё, а потому, что меня макнули в канализационную воду.

     – Посмотри, что ты наделал, мальчишка, – ворчу я. – У меня все было под контролем, но ты пришел и все испортил.

     – Если бы ты не вмешался и дал мне ее убить, это бы не было проблемой, – возражает Фумио, впервые четко показавшись.

     Мальчик глумливо смотрит на меня сверху вниз, его лицо искривляется от отвращения.

     – ХТ-04, – говорит Митико. – Предложу лишь еще один раз. Предоставьте возможность своего задержания или вы будете устранены.

     Мой взгляд возвращается к моему врагу. Митико до того сосредотачивается на Фумио, что не обращает на меня внимания. Как бы хорошо это ни было, все возможности обрываются окружающими женщину четырьмя серебристыми дисками. Кроме того, Митико выловила из воды свою серебристую пушку. Беспокоит то, что поврежденное устройство на глазах регенерирует.

     Дерьмо.

     Моя женская форма слишком коротка, чтобы дотянуться до дна водотока. Митико на расстоянии и с четырьмя пушками наготове, скоро с пятью. Даже если бы у меня было время выбраться на сушу, где я мог бы эффективно двигаться, у меня нет ни малейшего представления, как мне во второй раз пробить ее барьер, когда у Митико теперь большая скорострельность.

     К-к-к-к-к-крак! П-плюх! Как бы плохо все ни было, я не могу не поднять взгляд, когда на потолке образуются трещины, и к нам в воде присоединяются куски камня и земли. Ну, не самый лучший момент для проваливающейся крыши. Успеваю подумать только об этом, прежде чем на меня падает небо.

     Валуны погружаются в воду, пока я карабкаюсь к земле. Не прохожу и полуметра. Вместе с дорогой спускается Хикару, его белая рубашка светится отраженным светом трещащего электричества. Его рука направлена вниз, готовясь выпустить молнию. Молния. Вода. Вода, что касается меня, но не Митико.

     Из каждого камня и каждой волны на поверхности сыплются искры. Тоннель освещается так же ярко, как и после выстрела из лучемета Митико. Помещение пересекают неровные разряды, горизонтальные, вертикальные, под всевозможными углами. Электрический шторм разрывает в клочья два диска Митико, остальные выживают лишь потому, что они защищены непроницаемым барьером.

     Это все, что я замечаю. Мое зрение дергается, а конечности дико дрожат. Все мое тело содрогается, напрягаясь изо всех сил, как будто пытаясь завершить шаги сразу двенадцати разных танцев.

     Сознание угасает вместе с гибелью искр. Чернота. Несказанное время. Затем мне в ребра тыкается закругленный крючок. Я прихожу в себя, моргая и лепеча, когда меня вытаскивают из воды. Я оглядываюсь. Митико исчезла, и Смокинг спасает меня своей удлиняющейся тростью. Утомившись, я с радостью хватаюсь за деревянный шест и позволяю вытащить себя из канализации.

     Едва я возвращаюсь на улицы, я плюхаюсь на землю. Дрожу еще несколько десятков секунд, а затем мрачным взглядом пригвождаю Хикару.

     Ему хватает совести выглядеть смущенным.

     – Прости, я не заметил там тебя, когда прыгнул.

     – Тебе стоит поработать над своими действиями рыцаря на белом коне, клерк, – ехидно говорю я. – Иначе эти девы из беды отправятся на смерть.

     Хикару вспыхивает усмешкой.

     – Тогда мне повезло, что ты не дева.

     – Чертовски верно, – ворчу я. Перекатываюсь, чтобы сесть, вместо того, чтобы лежать на тротуаре. – Ну что ж, парни, есть у вас хорошая тайная нора, где я могу отрубиться? Потому что я не уверен, сколько еще я смогу сохранять мобильность.

     – Я не позволю вам тащить это существо в нашу штаб-квартиру. Она одна из них, – усмехается Фумио. Его глаза горят ненавистью.

     Поворачиваюсь к мальчишке. Не скрываю своей неприязни к четырнадцатилетнему убийце.

     – Не думай, что лишь потому, что я засветился как рождественская елка, я не смогу надрать тебе зад, мальчишка.

     – Он идет с нами, Фумио, – говорит Смокинг. – Никакого иного решения я не приму.

     Фумио кипит, рука дергается к пустой бутылке на поясе. Внезапно темноволосый мальчик смотрит на Хикару.

     – Не оглядывайся на меня. В этом я с Чибой. Саотоме идет с нами. Ты многим ему обязан. Все мы.

     – Ладно, – с отвращением говорит Фумио.

     Считаю это намеком вновь потерять сознание.

     Примечания:

     Терминология:

     Парламент – японский законодательный орган. Парламент может распустить правительство через вотум недоверия, официально является высшим органом государственной власти в Японии.

     Национальная комиссия по общественной безопасности – отдел администрации кабинета министров, управляющий Национальным полицейским агентством. Хикару ссылается на него, по сути, заявляя, что переданные из ИПП в этот отдел махо-сёдзё позже распределяются среди полицейских сил высшего уровня по всей Японии.

     Токийская канализация – канализация Токио известна своими размерами. Поищите. Есть довольно удивительные фотографии.

     Персонажи:

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Мори Тиё (Принцесса Кристальной Карамели Тиё) [ИПП, удача] – махо-сёдзё со стилизованными под сладости силами. Она сразилась и победила Ранму на городских крышах, после того, как захватила Хикару. Среди многих навыков и умений Тиё присутствует возможность агрессивно использовать свою защитную ауру, создавая эффект, лучше всего описываемый как Сглаз. В Институте Прекрасных Принцесс она считается второй по силе, незначительно опережая Гёндуль. Тиё на уровне Сафурана по шкале Дайске-Сафурана, и ее чудовищная духовная сила уступает лишь директору.

     Доктор Нисимура Митико (Техноведьма Митико) [ИПП, барьер] – махо-сёдзё, способная использовать «высокотехнологичное оружие», на самом деле являющееся проявлением ее магии. Она та махо-сёдзё, что взорвала фургон Хикару. С точки зрения духовной силы, она заметно сильнее Ранмы, чуть ниже Хабу по шкале Дайске-Сафурана, но неумелый боец.

     Митико демонстрирует ограниченные сверхчеловеческие физические возможности, что удивительно, учитывая масштабы ее сверхъестественных сил.

     Мияги Фумио [сопротивление] – частично безумный четырнадцатилетний мальчик. Фумио обладает силой магически замораживать воду контролировать процесс формирования льда. Он активно охотится на махо-сёдзё из-за личной мести. Фумио не нравятся его союзники, но он вынужден был признать, что нуждается во всей помощи, что сможет получить.

     – Итак, на что похожа Геката? – спрашиваю я, мой вопрос вызван в большей степени скукой, чем интересом.

     Прекрасное утро четверга. Солнце светит вниз с блестящего синего моря, покрытого лишь тонкими лентами белых, пушистых облаков. Я быстро оправился от вчерашнего поражения электрическим током, но поначалу все равно отлеживался. Последнее, что мне было нужно, это долгая ночь беспокойства о Аканэ и Укё.

     После тренировки ранним утром и короткого разговора с Хикару, я встретился с Чибой, чтобы он познакомил меня с этой таинственной Гекатой. Геката, ведьма времени, чьи силы достаточно грозны, чтобы вызвать дрожь у Хикару. Он подытожил все простым заявлением: Малыш, что бы ты ни делал, не зли женщину, которая может прогуляться в прошлое и обсудить с твоей матерью достоинства аборта.

     Принято и понято.

     Как бы ни была она опасна, у меня нет другого выбора, кроме как поговорить с Гекатой. Женщина была лидером «Сейлор Сенши», единственной оставшейся в Японии группе независимых махо-сёдзё. Если верить Хикару, у этих Сенши достаточно огневой мощи, чтобы в лоб напасть на ИПП. С такой силой я буду более чем готов столкнуться с Институтом.

     И это привело меня сюда, в небольшой веселый уголок Токио, неподалеку от кафе на открытом воздухе.

     – Узнаешь, когда встретишь ее, – неинформативно отвечает Чиба Мамору.

     Чиба, или Смокинг, как я чаще о нем думаю, больше не одет в свой официальный боевой наряд. Вместо этого он одет в зеленое вязаное пальто, распахнутое и демонстрирующее черную рубашку. Всякий раз, как я перевожу внимание на мужчину, мой разум потряхивает. На полсекунды не получается отождествить Смокинга и Чибу. Затем вновь заявляет о себе логика, и я вижу очевидные черты: форму тела, строение челюсти, сильную, но уверенную позу. Смокинг и Чиба, несомненно, одно и то же.

     Тем не менее, не важно, сколько раз я смотрю, кажется, как будто я смотрю на незнакомца.

     Я знаю причину. Вокруг него висит тонкая аура, но даже после десяти минут попыток разгадать загадку, у меня нет ни малейшего представления о том, как она работает. Хотя эта возня оказывается неплохим способом скоротать время. Мне явно это нужно, потому что сколько я не подталкиваю, Чиба оказывается поддерживать разговор.

     Игнорируя пока что Чибу, сосредотачиваюсь на кафе. Провожу взглядом по столикам, пристально разглядывая тех, кто за ними сидит. Слишком поздно для завтрака и слишком рано для обеда, так что на белых плетеных стульях кафе мало человек. На левой стороне пьет кофе старик, читая газету. Через три столика от него болтает пара дам, окруженных пакетами. В дальнем углу прячется паренек. Он на год-два моложе меня, и, учитывая, что сегодня школьный день, явно прогуливает. Не то чтобы я могу его критиковать. Я вполне уверен, что Хинако собрала наш класс, разрушена комната или нет.

     – Итак, где она? – спрашиваю я, еще раз оглядывая кафе.

     – Прямо здесь, – выдыхает мне на ухо голос.

     Я вздрагиваю. Инстинкт вынуждает меня развернуться, а обучение ударить тыльной стороной кулака. Зеленоволосая женщина отклоняется за пределы досягаемости, когда я придерживаю удар. У нее довольная улыбка, а рубиновые глаза танцуют. Геката. Оглядываю женщину. Фиолетовый деловой костюм, черные туфли и тяжелые кристальные серьги, сочетание моды, силы и респектабельности. Я словно мельком вижу Набики через десять лет.

     – Тебе повезло, что я не снес тебе голову, – угрожающе говорю я. Меня не слишком радуют такие сюрпризы. – Полагаю, ты Геката?

     – Это имя, что я использую, но я была бы признательна, если бы вы называли меня Сецуной, – отвечает она. Взгляд Сецуны перемещается на человека рядом со мной. – Мамору, подожди, если хочешь.

     Чиба слабо кивает и молча уходит.

     Долгое мгновение я просто стою. В позе Сецуны ощущается что-то плохое. Уверенность, похожая на мою, но отличная по своей сути. Женщина держится так, словно мир полон марионеток, и именно она держит струны. Такое присутствие раздражает. Ничего более я не хочу, чем доказать, что меня нельзя контролировать. Делаю все возможное, чтобы придушить это чувство. Мы здесь ради дела, а не боя.

     – Итак, каков ответ? – спрашиваю я, переходя сразу к середине разговора. – Ты поможешь напасть на Институт Прекрасных Принцесс или нет?

     Легким взмахом руки Сецуна отклоняет мой вопрос.

     – Для начала перекусим, Саотоме-сан. Я взяла на себя смелость сделать для нас заказ. – Кратчайшая пауза, и улыбка Сецуны незначительно изгибается. – Надеюсь, я не слишком навязываюсь?

     По тому, как она говорит, у меня складывается впечатление, что Сецуна, по сути, пытается слишком навязаться. Смотрю на нее. Я здесь не для того, чтобы драться, напоминаю я себе.

     – Веди, – рычу я.

     Я угрюмо следую за Сецуной в кафе и вверх по лестнице к столикам на балконе. Здесь, на втором этаже, мы изолированы от других посетителей. Прекрасное место для приватного разговора. Сецуна садится напротив меня, грациозно скользнув на стул, ее длинные темно-зеленые волосы покачиваются от каждого движения. Падаю на свое место и складываю на груди руки.

     Спустя мгновение прибывает официант, быстро размещая две исходящих паром чашки. За ними следует широкая белая тарелка… и еще одна… и еще одна. На всех трех тарелках хлеб и выпечка. Напряженная атмосфера между мной и Сецуной слабеет, когда я осматриваю все это.

     – Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы удовлетворить ваш аппетит, Саотоме-сан? – говорит Сецуна. Ее рубиновые глаза блестят, кошка смотрит на мышь.

     Разрываю контакт глаз и снова смотрю на тарелки. Тарелки украшают круассаны, пирожные, слойки и пончики. Все они восхитительны, и ни один не противоречит моим вкусам. Это жутко. До сих пор продемонстрированное Сецуной знание меня могло прийти от Чибы. Был ли выбор Сецуны совпадением? Нет. Ее самодовольная уверенность говорит за себя. Я знаю все, и вот мое доказательство. Я практически слышу эти слова.

     Это жутко. Но бесплатная еда всегда остается тем, с чем я более чем готов мириться.

     Широким жестом очерчиваю еду, убеждаясь в своем представлении.

     – Это мне?

     – Конечно. Леди, вроде меня, никогда не сможет съесть так много. Хотя я бы порекомендовала вам сохранить сладкие рулеты на потом. Не стоит вызывать у вас непреднамеренный рецидив.

     Я смотрю на Сецуну, но ее вежливая улыбка ничего не выдает. Манера, в которой она излагает свой ответ, оставляет сомнение, что она знает характер моих планов. Я становлюсь все более раздраженным, но избавляюсь от этого чувства, забрасывая еду в рот.

     – Саотоме-сан, – начинает Сецуна. Она останавливается. – Могу я называть вас Ранмой?

     Просьба о знакомом обращении заставляет меня задуматься. Я поднимаю глаза, затем утвердительно хмыкаю.

     – Ранма-кун, – продолжает Сецуна. – Есть так много всего, что необходимо вам рассказать, но, увы, сейчас не время и не место. Но, прежде чем я слишком затяну этот разговор, позвольте мне дать ответ.

     Я останавливаюсь, мои пальцы замирают над второй тарелкой, первая уже опустошена. Беру паузу, чтобы проглотить, и встречаюсь с рубиновыми глазами женщины.

     – Ну что ж, так какой он? – спрашиваю я.

     Сецуна не отворачивается, ее взгляд остается все таким же ровным, а на ее лице написано сожаление, что даже для меня выглядит фальшивым.

     – Боюсь, Ранма-кун, что Сенши не нападут на Институт.

     Я молча отвожу руку от тарелки и отодвигаю стул. Чувствую всплеск негодования и ругаю себя за это. Когда это я начал думать, что справлюсь еще вместе с чем-то, кроме как со своими силами? С чего это я сержусь из-за чьего-то отказа? Надежда. Вот этот ответ. В мои мысли пробралась надежда.

     Давлю свои эмоции и встаю.

     – Не могу сказать, что я удивлен, – говорю я, делая все возможное, чтобы остаться вежливым. – Спасибо за еду, но если ты не поможешь, мне еще есть, чем заняться.

     Я намереваюсь уйти, но Сецуна продолжает:

     – Задержитесь, пожалуйста, Ранма-кун.

     Я останавливаюсь, одна рука на спинке моего стула, а я оглядываюсь на женщину. Мои ощущения оказываются верны. Сецуна играет со мной. Теперь пришло время ей протянуть руку. Но я больше не в настроении слушать.

     – Что бы ты не предложила, мне не интересно. Сейчас у меня и так уже ворох проблем. Мне не нужны новые игры.

     – Даже если я предложу вам свою помощь в вашем начинании? – спрашивает Сецуна, покачивая чашку.

     Прищуриваю глаза, но улыбка Сецуны оказывается безмятежной. Сука мной манипулирует. Не успеваю я это подумать, как изгиб губ Сецуны становится чуть шире, как будто она в курсе моих мыслей и польщена моим пониманием.

     – Дай угадаю. Это тот момент, когда ты называешь свою цену.

     Сецуна не отвечает. Вместо этого она молча потягивает чай. Ждет. Ждет, пока я не сяду. Я настойчиво стою еще некоторое время, пытаясь победить в негласном соревновании. В конце концов, я сдаюсь, моя гордость уступает желанию помощи.

     – Цены не будет, Ранма-кун. Я с самого начала намеревалась помочь вам в вашей задаче, – начинает Сецуна. – Как мне отказаться? Институт это рак – тот, что быстро становится злокачественным. Оставить Институт без противников будет все равно что пригласить к уничтожению человечества, как мы его знаем.

     – Ага, – тяну я. – Это мило и все такое. Институт Прекрасных Принцесс это ультра-злобная организация, стремящаяся уничтожить весь мир. Бла-бла-бла. А теперь, может, прояснишь мне мое замешательство, потому что я точно слышал, что ты сказала, что не поможешь. Так в чем дело?

     – О, но Ранма-кун, я ведь не говорила, что не помогу, – отвечает Сецуна. – Я лишь сказала, что Сенши не нападут на Институт. Однако более ограниченная роль приемлема. Если вы согласны, мои товарищи Уран и Нептун, так же как и я сама, обеспечим защиту любой сбежавшей юной леди.

     Я подаюсь вперед и смотрю через стол.

     – Посмотрим, понял ли я все правильно. Ты думаешь, что ИПП собирается уничтожить мир и единственное, что ты готова сделать, это проводить пленников в безопасное место? Что, черт возьми, с тобой такое?

     Сецуна не спешит с ответом. Я некоторое время нервничаю, наблюдая, как женщина медленными глотками потягивает свой чай. Единственной реакцией, что мне удается обнаружить, является веселье.

     – Ну? – Мой вопрос скорее требование.

     Сецуна изящно подхватывает печенье с единственной оставшейся тарелки. Играет с ним секунду тишины.

     – Если бы у вас был шанс отправиться назад во времени и убить Гитлера, вы бы так сделали?

     – Какое это имеет к чему-то отношение?

     – Полное, – без колебаний отвечает Сецуна. – Это классический гипотетический вопрос. Правильно ли убить одного человека, если это гарантирует жизнь миллионов? Правильно ли, даже если он еще не совершил преступления? Конечно, убийством Гитлера ничего не достичь. Судьбу приводят в движение воля десятков миллионов, а не нечто столь маленькое, как одна жизнь. Хотя жаль. В противном случае моя работа была бы гораздо проще.

     Сецуна делает паузу, и официант наполняет ее чашку. Затем она окунает печенье в янтарную жидкость, позволяя ему пропитаться, прежде чем укусить.

     – Но давайте на минуту оставим это в стороне и предположим, что убийство Гитлера, само по себе, предотвратило бы Вторую мировую войну. Смерть одного человека и спасение миллионов. Вы бы это сделали?

     – Нет, – отвечаю я. Откидываюсь на спинку стула. – Я бы, наверное, просто похитил ублюдка, использовал какие-нибудь приемы, чтобы стереть ему память, а затем вышвырнул его в городе на другой стороне мира.

     Сецуна смеется.

     – Прекрасный ответ, Ранма-кун. Прекрасный. Но в этом-то и наше различие. Видите ли, я бы не сделала ничего. Совсем ничего.

     Я фыркаю полусмех, любопытствуя, как же я позволил втянуть себя в этот разговор.

     – Так значит, ты позволишь всем умереть? – качаю я головой. – Не то чтобы я здесь для философствований. На самом деле, меня ничего этого не заботит, но предполагаю, что где-то там ты права. В остальном ты хладнокровная бессердечная сука.

     Сецуна не вздрагивает от моего оскорбления. Вместо этого она снисходительно улыбается, как взрослая, свысока глядящая на наивного ребенка.

     – Вы не понимаете, Ранма-кун. Мой выбор рожден не бездушием. Просто я рассматриваю не то, что вы. Вы взвесили очевидные последствия, но при этом пренебрегли скрытыми. Рассмотрим, на мгновение, что бы произошло, если бы Второй мировой войны не было. Конечно, миллионы были бы спасены, но так же как и статус-кво. Представьте на мгновение мир, где вся приведшая к этой войне враждебность сохранилась, ожидая для своего выпуска малейшей искры. Представьте мир, где расовая ненависть, фанатизм и евгеника еще не были окрашены кистью неописуемого зла.

     На губах Сецуны появляется промораживающая улыбка.

     – Представьте себе мир, полный ядерного оружия, силу которого человек еще не понял. Как думаете, Ранма-кун, будет ли такой мир лучше? Будет ли этот мир балансировать на краю пропасти и отступит? Или он падет?

     Сецуна ждет, позволяя своим словам повиснуть.

     – Именно поэтому я позволила Гитлеру жить. Именно поэтому я не могу и не попрошу моих подруг Сенши отправиться на войну с Институтом, несмотря на то, что он должен быть разрушен.

     Последние три слова Сецуны эхом прокатываются в моей голове. Ищу ответ, но не нахожу его. Вместо этого начинаю задаваться вопросом, какие же, по мнению Сецуны, будут катастрофические последствия в случае вовлечения Сенши. Неужели она боится, что они проиграют? Неужели она боится, что их захватят?

     Я качаю головой. Это не важно. Я влезу в ловушку. У меня нет никакой необходимости думать о бесполезном. Да, это лицемерно, но я здесь не для того, чтобы играть в героя. Я здесь ради спасения друзей.

     Если поставить вопрос так, все становится просто. Что бы не предложила Сецуна, я приму. Если она меня использует? Ну и что. Не то чтобы я не использовал ее. Если ее цель хороша, то я в итоге спасу мир, отлично. Если все это одна крупная схема по замене одной злой организации на другую, я разберусь с ней позднее. А сейчас мне нужно думать только о спасении Аканэ и Укё.

     – Знаешь что, меня это не волнует. Твои причины это твои причины. Что бы ты не предложила, я это приму, – говорю я, облекая свои мысли в слова. – Ну, если мы здесь закончили, у меня еще масса дел.

     – Еще кое-что, Ранма-кун, – отвечает Сецуна.

     На моем лице мелькает раздражение. На сегодня мне хватило глубоких размышлений.

     – Что еще? И давай побыстрее.

     – Подарки, – отвечает Сецуна.

     Из своей сумочки она вытаскивает два коричневых бумажных конверта. На них фиолетовыми чернилами изящным почерком написаны слова «Отступление» и «Нападение». Она подталкивает ко мне конверт, подписанный «Отступление».

     – Первый…

     – Нет, – говорю я, толкая конверт обратно. – Я не собираюсь уходить. Я бы не сбежал, даже если бы был единственной целью. Тем более пока нужно спасти Аканэ и Укё. Я не сбегу.

     – Как скажете, – говорит Сецуна, возвращая конверт в свою сумочку. Затем она выталкивает вперед конверт с надписью «Нападение». – Пожалуйста, примите тогда этот, Ранма-кун. Не стесняйтесь использовать его так, как пожелаете.

     – Не думай, что это значит, что я тебе что-то должен, – смотрю я через стол, вызывающе предлагая ей сказать что-нибудь еще.

     Сецуна не отвечает. Вместо этого она взмахом подзывает к нашему столику официанта и оплачивает счет. Мое любопытство берет надо мной верх, и я с некоторым усилием открываю конверт и заглядываю внутрь. Сбоку шуршит одинокий журнал, удерживаемый на месте толстой пачкой бумаги. Мгновенно узнаю пачку, но раскрываю конверт чуть шире, чтобы убедиться.

     – Это шутка?

     Мои глаза выстреливают в Сецуну, которая уже в двух шагах от нашего столика. Женщина приостанавливается и смотрит назад.

     – Конечно нет, – отвечает она. Затем она начинает идти в темноту кафе. Она уже на пороге, когда останавливается и оглядывается во второй раз. – О, и последнее, Ранма-кун. Когда вы затеряетесь во тьме, и враг протянет руку. Примите ее, или будете уничтожены.

     Я вскакиваю со своего места.

     – Что?

     В третий раз Сецуна не оглядывается, продолжая идти, как будто не слыша меня. Спешу за ней, быстро выбираясь из-за стола, прежде чем стремительно ринуться вслед.

     – Стой! – зову я. – Я не могу это принять.

     Ответа нет. Я влетаю внутрь кафе на секунду позднее и оглядываюсь по сторонам, мои глаза привыкают к тусклому освещению. Сецуны нигде нет.

     Встав в тупик, я смотрю на конверт. Ну и что мне делать с достойной Куно пачкой денег? С кружащейся от мыслей, сколько мне в руки сунули денег, головой, я пячусь к столу и беру бумажный пакет, в котором лежит то, что осталось от позднего завтрака.

     Я останавливаюсь и во второй раз смотрю на конверт. Снова открываю его и вытаскиваю тонкий журнал. Одного быстрого взгляда достаточно, чтобы опустошить мой разум. Спустя секунду мои щеки пылают от смущения. Быстро засовываю каталог обратно, чтобы спрятать его, и оглядываюсь во все стороны, чтобы убедиться, что никто больше его не видел.

     Я один.

     Выдыхаю и смотрю на конверт. Ну. Нищие не могут выбирать.

     Сидя на холодной каменной скамье, я смотрю на последнюю остановку в моей авантюре. Непритязательные стеклянные двери, обрамленные кирпичом, мой последний пункт назначения. Мне осталось только войти внутрь и сделать покупку. Столь простым действием я приобрету то, что нужно для победы над Институтом Прекрасных Принцесс. Свобода Укё и Аканэ так близко, что я могу ее коснуться.

     Тем не менее, я сижу здесь, мышцы тяжелы, а конечности не шевелятся. Не могу заставить себя подняться. Я связан оковами своего разума.

     Глупо, ругаю я себя. Мне нужно это сделать. Еще в бане я сделал свой выбор. Но этих простых банальностей недостаточно, и я не могу скрыть от себя их слабую ложь. Я победил Митико и Кодачи. Я снова могу победить. Но думать так наивно. Высокомерие и гордость стремятся ввести меня в заблуждение. Я прекрасно это знаю, потому что не могу забыть горечи моих предыдущих поражений.

     Однако возможность скрытности оказывается куда более заманчивой фантазией.

     На поверхности все просто. Быстро войти в Институт и выйти. Хитрый засранец вроде меня может проделать это почти без проблем. Даже если я не прав, у меня есть умисэн-кэн. С этим приемом призрачной ауры сомневаюсь, что хоть одна махо-сёдзё может надеяться меня остановить.

     Но на этом идея и умирает. Дело не в моей пронырливости, но в девушках. У Укё, по крайней мере, есть потенциал. Однако Аканэ это готовая взорваться пороховая бочка. Если она не подавит свои эмоции, она, не задумываясь, нас выдаст. И это только начало моих проблем. Я достаточно видел, как сражаются обе девушки, чтобы знать, получится научить их скрытности или нет. Эту проблему мне не преодолеть. Скрытности не научить во время дела, и умисэн-кэн влияет только на пользователя.

     Странно, насколько признание этого позволяет мне лучше себя чувствовать. Мне не нравится идея распечатывания умисэн-кэн. Мои причины запечатывания приема остались все те же: слишком заманчив, чтобы использовать, слишком прост, чтобы повторить. О многом говорит то, что мой батя решит похоронить прием, и я не готов недооценивать своего отца, когда доходит до личной ответственности.

     Что и оставляет меня здесь, глядеть на неизбежный рок. Забавно, что рок может принять вид небольшого магазина, вклинившегося в торговом центре между остальными. Он выглядит так невинно, как будто бы его существование вполне обычно. Лично я бы предпочел зоомагазин. По сравнению с этим, гладить кошку приятно.

     … ладно. Это ложь. Это лучше, чем гладить кошку. Незначительно.

     Все еще не отлипая от бетонной скамейки, я в очередной раз прогоняю свою внутреннюю мантру. Это должно быть сделано. Я уже решил. Вставай, Ранма, войди в магазин, купи то, что тебе нужно, и получи силу столкнуться с Институтом Прекрасных Принцесс.

     Мои ноги не сдвигаются с места, и я обнаруживаю, что тешу в себе еще большее заблуждение. Что я смогу победить и без дополнительной силы.

     Монстры вроде Тиё? Не вспотев. Справлюсь с этим. Акина и ее магическая колыбельная? Ха! Это легко. Я просто раздавлю ее, прежде чем она успеет запеть. Гёндуль со своим молниеносным копьем и летающим волком? Просто подпрыгну и надаю им пинков, прежде чем мы упадем на землю.

     Ага. Точно. Я чуть не сдох, столкнувшись с Сафураном, и тогда у меня был волшебный посох. Некоторые из этих девушек играют на его уровне. Даже те, кто нет – Акина, Митико и Кодачи – все еще очень опасны.

     Мне придется с этим столкнуться. В этом бою перевес на стороне моих врагов. Это меня не пугает, но я не был бы и вполовину таким хорошим бойцом, если бы немного себя не обманывал.

     Что значит, что мне придется пройти через двустворчатые двери в ад.

     Но, прежде чем я это сделаю, я должен убедиться, что не осталось ничего.

     – Эй, – кричу я в сторону крыши. – Я знаю, что ты следишь за мной, так что спускайся, поговорим.

     С вершины здания на другой стороне двора и справа от меня падает Хикару. Он лениво мне ухмыляется, не выглядя хоть сколько-нибудь извиняющимся.

     – Черт, ты хорош, – говорит Хикару с ноткой похвалы. – Когда ты меня заметил?

     Хмурюсь. Этим утром за моими шагами следил Чиба. Видимо, я пропустил момент, когда эти двое поменялись. Не то чтобы я собираюсь сказать это Хикару.

     – Все же, зачем ты следишь за мной? – спрашиваю я.

     – Если ты не заметил, ИПП вытащил большие пушки. Вполне очевидно, что цель это ты, – объясняет Хикару.

     – Я не слеп и не глуп, – отмечаю я. – Кроме того, как минимум половина девушек прямо сказали мне, что они пришли за мной. Так что это совсем не секрет. И это все равно не объясняет, почему ты здесь.

     Хикару натянуто улыбается.

     – Я просто за всем присматриваю.

     – Мне не нужна твоя защита, – ворчу я. – На случай, если ты не заметил, я, черт возьми, могу о себе позаботиться. Даже разобрался с Митико, пока чертов мальчишка не вмешался в бой.

     Хикару склоняет голову набок.

     – Не врешь?

     – Не вру, – отвечаю я.

     Чтобы доказать свои слова, вытаскиваю из кармана очки Митико и кручу их между пальцев. Усмехаюсь, когда лицо Хикару озаряется узнаванием.

     – Ты украл у нее очки! – говорит Хикару, давясь от смеха словами.

     – Ага. – Моя усмешка превращается в ухмылку, и я надеваю очки на нос. Сделав пустое лицо, касаюсь линз и говорю: – Вероятность победы равна нолю про… вот дерьмо!

     По линзам проносятся оранжевые огоньки, и на стекле появляются рамки. Очки оживают, активировавшись нажатием пальца. Теперь мир подчеркнут индикаторами. Над предметами появляются численные данные, а Хикару выделяется призрачным оранжевым светом. Смотрю на себя, я тоже выделен, но зеленым с оранжевыми вкраплениями. Осматриваюсь по сторонам, но толпа людей не получает такого обозначения.

     – Что такое? – спрашивает Хикару.

     – У Митико довольно неплохие очки, – объясняю я.

     В верхней части линз, неподалеку от оправы, группа переключателей: зум, автофокус, уровень затенения и многие другие, мне непонятные. Несколько секунд изучаю рамки и обнаруживаю, что касание оправы активирует «кнопки». Несколько раз касаюсь зума, и мир становится вчетверо ближе, прежде чем сбросить все в начало. Перехожу к автофокусу, но мое изучение прерывается, когда Хикару сдергивает очки у меня с головы.

     Поворачиваюсь взглянуть на русого парня, на носу у которого уже оказываются очки Митико. Хикару по-детски радостно улыбается, играясь с устройством. Неохотно даю ему двадцать секунд, прежде чем забрать их обратно.

     – Они мои, дружище. Боевой трофей.

     Сложив очки, я опускаю их в карман, чтобы у Хикару не было соблазна снова их схватить. Еще раз смотрю на него и замолкаю. Мне требуется секунда, чтобы понять, что я все еще не коснулся темы, ради которой позвал его спуститься.

     – Как ты получил свои силы? Я имею в виду, стал махо-сёнэном? – спрашиваю я.

     Хикару морщится. Смотрит на магазин и снова на меня, его лицо при этом искажается. Наконец, он вздыхает.

     – Полагаю, я задолжал тебе рассказ об этом, – говорит он, выуживая свой шоколадный телефон и взмахивая им.

     Мои глаза останавливаются на телефоне. Я и забыл о нем.

     – Думаю, да, – говорю я мрачным тоном.

     – С чего начать? – испускает долгий вздох Хикару. Чешет подбородок. – Знаешь, если остановиться и об этом подумать, история на самом деле очень долгая и сложная. Постараюсь сделать все покороче и упоминать только основное.

     Хикару останавливается и собирается с мыслями.

     – Ладно. Когда я был молодым, глупым и двенадцатилетним, я подумал, что влюбился. Та девочка, ну… она подумала то же самое. Неплохо звучит, да? К несчастью, девочка оказалась махо-сёдзё. Ни один из нас нисколько тогда не понимал, что это значит, так что мы общались, не слишком отличаясь от обычных детей этого возраста. Дерьмо случилось. Приключения, шутки, знаешь, как оно бывает. Следующее, что мы узнали, что мы двое оказались в волшебном эквиваленте брака.

     – Ой, – вставляю я.

     Сочувственно морщусь. При всех моих жалобах, батя молчал о моей помолвке, пока мне не исполнилось шестнадцать, и часть меня все еще надеялась, что все это каким-то чудесным образом исчезнет.

     – Ага, ну, жизнь порой отстойна, – говорит Хикару, пожимая плечами и бледно улыбаясь. – После этого брака все было как «бах», супер-Хикару. Вообще-то, это хорошо все описывает. И лишь гораздо позже мы разобрались в «суждено вечно сражаться на ее стороне».

     Хикару улыбается, его глаза сосредотачиваются на далеких воспоминаниях.

     – По правде говоря, поначалу все было довольно неплохо. Мне вроде как нравилось «сражаться с силами тьмы». Затем, как и со многими браками, вторглась реальность. Однажды я проснулся и осознал, что Тиё это злобная, хитрая сучка. Это произошло примерно через месяц после того, как Тиё поняла, что играет за другую команду. С того момента все и пошло под откос.

     Я не могу не вмешаться.

     – Тиё? – неверяще спрашиваю я. – Да ладно, Тиё? Разве ей не около пятнадцати?

     – Тиё на пять месяцев старше меня. Хотя по виду и не скажешь. Одно из преимуществ махо-сёдзё. – Хикару откидывается назад и смотрит в небо. – Жизнь странная штука. Несмотря на то, что я ее ненавижу, я люблю ее. Полагаю, она чувствует то же самое. Выбора, по сути, нет, так как мы связаны красными оковами судьбы.

     Не могу не покачать головой.

     – Ты, наверное, первый встреченный мной человек, чья личная жизнь еще хреновее моей.

     Когда Хикару откидывается назад, я подаюсь вперед. Не могу не поморщиться. Я искал другой способ, так сказать, «усиления». Постоянно и волшебно жениться на случайной девушке Д не было в списке приемлемых методов. Не то чтобы имеющийся у меня ответ был намного лучше.

     – Что насчет Чибы, как он получил свои силы?

     Хикару выныривает их своих воспоминаний.

     – Он предназначенный возлюбленный Сейлор Мун, либо из-за этого, либо из-за того, что он Принц Земли. Мне так и не удалось понять, что именно из этого дало ему силы. А что? – нахмурившись, спрашивает Хикару. – Ты же не собираешься идти туда, не так ли?

     Хикару тыкает в сторону магазина, на который я ранее смотрел. Мой живот выворачивает от одних мыслей о нем.

     – Не хотелось бы, но я не вижу никаких альтернатив, – отвечаю я. – Что насчет смертоносного мальчишки?

     – Его мать была махо-сёдзё. Ее захватил Институт Прекрасных Принцесс, и она пожертвовала собой, чтобы дать Фумио сбежать. Никогда не говори ему, что я тебе это рассказал, – говорит Хикару. Затем он с серьезным выражением лица наклоняется вперед. – Ты ведь понимаешь, что сделает с тобой тэнки, не так ли?

     Зло смотрю на Хикару.

     – Я обучался в паре монастырей, когда был младше. У меня было больше таланта к приемам священников, чем у бати, но это все равно что сказать, что змеи летают лучше камней. Поверь мне, я знаю, о чем идет речь. Не будет никакого непрерывно повторяющегося самоочищения, если эффект не станет кумулятивным и постоянным. Так что да, я довольно неплохо представляю себе последствия тэнки.

     Хикару взмахивает руками перед лицом.

     – Я не собираюсь начинать здесь бороться, я просто хотел убедиться, что ты продумал все до конца. Ты знаешь, что тебе не нужно идти туда. Большинство девушек не рискнули бы такое надеть. По крайней мере, не на публике.

     – Я встречал тех, которые бы надели, – хмуро смотрю я в сторону магазина.

     Angelic Pretty. Так называется бутик. Вместе с двумя сотнями тысяч иен в конверте Сецуны лежал каталог этого магазина. В любом ином случае я бы разозлился, что она послала меня сюда. Но я и сам уже планировал нечто подобное, так что я был немного благодарен, что Сецуна спасла меня от необходимости расспросов.

     Если название магазина ужасно, то его содержимое еще хуже. Взгляд сквозь стеклянные двери показывает сцену, родившуюся в моих кошмарах. Розовый, оборки, кружева, платья, юбки и банты, вся находящаяся внутри одежда соткана из тошнотворной приторности. Этот магазин сверхъестественная мерзость. Такие места не создают человеческими руками, а невыразимыми ритуалами призывают из небытия.

     Angelic Pretty. Место ужасов. Мужчина может сойти с ума, просто посмотрев на него.

     Мне здесь не место. Если я пересеку эту черту, если я надену такую одежду, из меня будет вырвана драгоценная невинность. Осмелюсь ли я на это? Конечно, тот факт, что я вообще задумался об этом, показывает, насколько глубоко я погрузился в пучину безумия.

     И все же, то, что я планирую, еще хуже. Тэнки. Умышленное действие принятия этой ядовитой красоты и вырезания ее в моей душе. Тэнки, как бы груб он ни был, даст мне чудовищную силу, но, в свою очередь, безвозвратно изменит меня. Я бы лучше заключил сделку с дьяволом.

     Но Аканэ и Укё нуждаются в спасении, а дьявол пока еще не предстал передо мной.

     – Тебе не нужно делать такое с собой. Даже если ты собираешься стать махо-сёдзё, тебе не нужно идти так, – объясняет Хикару.

     Я вздыхаю. Хикару просто повторяет то, о чем я уже думал, и это нисколько не помогает укрепить мою решимость.

     – Будь у меня неделя или две, да, – отвечаю я. – С таким запасом времени я бы смог научиться действовать женственнее и выбрать вполне терпимый костюм. Может, я смог бы стать Додзё Куклой Ранко или Боевым Ангелом Ранко или еще чем-нибудь столь же глупым, но с бесконечно лучшим вкусом. Черт. Дай мне несколько месяцев, и я на основе ikisasu разработал бы целый ряд приемов и избежал бы всей этой суеты с махо-сёдзё. Если бы мне очень повезло, я бы, может, наткнулся на что-нибудь простое и столь же хорошее, как и тэнки, но с меньшими недостатками. Но, Хикару, у меня нет этого времени. Я видел Кодачи. Тиё довольно сильно ее извратила, а Кодачи не могла долго пробыть в руках ИПП. Иначе я бы знал. Куно бы громко и четко заявил об исчезновении своей сестры.

     Что значит необходимость одеться в милые оборки, розовое, и настолько в моде милой лолиты, чтобы Аканэ затошнило. Для тэнки требуется мэгами но оои, аура красоты, и это не то, что я смогу в короткий срок создать с нуля. Хорошо это или плохо, но Тиё заключила меня в свой кокон сахарной ваты. Я убедился, после встречи с Сецуной, что часть этого осталась. Волосы моей женской формы отросли на несколько сантиметров и обзавелись розовыми прядями. Более того, моя женская аура вихрится сиянием ангельской сладости.

     Этого не много, и это совсем не то, что бы мне нравилось, но это дает мне что-то, с чем можно работать.

     – Это мой, черт возьми, выбор, Хикару, – говорю я. – Я знаю, ты хочешь лучшего, но ты не достаточно хорошо знаешь меня, чтобы так глубоко засовывать нос в мои дела.

     Хикару закрывает глаза и поворачивается спиной ко мне, качая головой. В три прыжка он забирается обратно на вершину возвышающегося над нами здания. Я даже не оглядываюсь взглянуть, куда он идет. Вместо этого я смотрю на двойные двери, мой желудок все время делает кульбиты.

     Затем, скрепя сердце, я встаю и прохожу каждый мучительный шаг до ближайшего фонтана.

     – Эй, Сяолан, – кричит Хикару, взмахивая рукой.

     От кирпичной стены магазина электроники в Акихабаре отступает худощавый шатен в зеленых китайских боевых одеждах. Сяолан явно старше меня, но не на много – ему около двадцати пяти максимум. Невзирая на пребывание в самом сердце Токио, у монаха-воина на поясе в ножнах цзянь. Кроме того, я ловлю проблеск спрятанных в рукавах офуда, так что у него есть мистические силы, поддерживающие его боевые силы.

     Оживленная толпа игнорирует Сяолана, проходя мимо него не более чем с долгим взглядом. Здесь, где косплей вполне обычное явление, его не замечают как еще одного играющего в притворство человека.

     Сяолан приближается, его глаза оглядывают нас. Они не замедляются, минуя Фумио и Чибу, но заметно останавливаются на мне и переброшенной через плечо спортивной сумке. Дружелюбно улыбаюсь в ответ, и меня немедленно игнорируют. Похоже, не все слышали о Саотоме Ранме. Придется над этим поработать.

     – Нигата, – произносит Сяолан, кивая русоволосому парню. Он вливается в нашу группу и уравнивает шаг. – В следующий раз предупреди меня заранее. Моя жена не смогла выбраться. Я сам едва смог.

     – Тоже рад тебя видеть, Сяолан. Вы обо всем договорились?

     – Сакура и Томоё арендуют в Гонконге квартиры, – отвечает Сяолан. – Пока никаких новостей о том, как мы доставим туда девушек.

     – Не беспокойся, мы работаем с Гекатой, – говорит Хикару, похлопав другого мужчину по плечу.

     Сяолан задумчиво кивает.

     – Транспорт и отступление учтены. Каков план?

     – Он план, – говорит Хикару, указывая на меня.

     Ухмыляюсь.

     – Лучший план, что у вас когда-либо будет. Саотоме Ранма, – представляюсь я.

     – Ли Сяолан, – отвечает Сяолан. Он оценивающе осматривает меня. – Как мы собираемся все устроить?

     – Я проберусь внутрь и полажу там, пока не найду, где они держат пленниц. Взорву насколько получится стены. После этого вы влетите внутрь и всех заберете. Затем мы сможем прорваться наружу, где будет скрываться Сец… э-э… Геката.

     Сяолан кивает и принимает задумчивый вид.

     – Просто. Но может сработать. Наша задача здесь довольно мала. – Взгляд Сяолана смещается на высокого русого мужчину рядом с ним.

     – Это скорее личное дело Ранмы, – с очевидным неодобрением заявляет Хикару.

     Бросаю на Хикару свой самый лучший сердитый взгляд. Он хочет лучшего, но мне надоело его чрезмерно выраженное желание защитить меня от меня самого.

     – Сказал же, прихвачу всех девушек, каких смогу, не так ли?

     От моего ответа Хикару не выглядит счастливее.

     Хикару вздыхает.

     – Я не пытаюсь сказать тебе, что делать, но ты правда не совсем понимаешь, чем ты здесь рискуешь. Черт, чем я рискую, Чиба рискует и даже Сяолан…

     Хикару вдруг умолкает. Сяолан кладет ему на плечо крепкую руку и теперь мягко качает головой.

     – Нигата, у него есть те, кого он должен защищать, – говорит Сяолан, как будто это все объясняет.

     В каком-то смысле так и есть. Не то чтобы я так выразился, но это передает суть моих чувств. Я должен спасти Укё и Аканэ. Хотя все не так просто, как всего лишь забота о них или желание их защитить. Для меня это как будто умрет душа, если я не вложу в попытку каждый вдох и каждую каплю силы. Отказ или отступление противно моей природе. Неважно, каков риск, я не могу так поступить. Саотоме Ранма, который мог бы оставить Аканэ и Укё на произвол судьбы, вообще не был бы Саотоме Ранмой.

     Не знаю, что из этого понимает Сяолан. Однако Хикару не понимает ничего. Могу сказать это по его воинственному выражению лица.

     – Что будешь делать, если не сможешь их спасти? – сомневается Хикару.

     Встречаюсь с глазами русого парня и смотрю прямо в них.

     – Выбор мой, Хикару. Я спасу всех других девушек, кого смогу. Я много вам задолжал, и я слишком добр, чтобы поступить иначе. Но я не уйду без Аканэ и Укё.

     Даже если это значит, что я не уйду никогда, мысленно заканчиваю я. Затем я отвожу взгляд от Хикару. Не собираюсь больше тратить на этого мужчину слова. Не важно, что я скажу, он никогда не поймет, что это то, что ведет меня. Вместо этого я шагаю вперед по нашему пути, моментально становясь лидером.

     Через десяток шагов я останавливаюсь, и мое лицо оборачивается яростной гримасой. Мы уже трижды пересекли этот перекресток. Поворачиваюсь, чтобы выразить свой гнев, но застываю, когда заговаривает спокойный, таинственный голос:

     – Еще двадцать шагов.

     Не знаю, как я ее пропустил. Женщину с длинными зелеными волосами, темной мини-юбкой и белым верхом в стиле сейфуку, стоящую посреди оживленной двухполосной улицы. Она понимающе улыбается мне. При виде ее мой разум колеблется. Часть меня говорит, что я узнаю эту женщину, тогда как оставшаяся часть меня ясно дает понять, что мы никогда не встречались.

     Зеленоволосая женщина ударяет по земле своим посохом в форме ключа. Даже через трафик можно услышать мягкий стук, как будто удар происходит прямо в моей голове. С резким толчком мои мысли перестраиваются. Я вдруг понимаю, на кого я смотрю. Сецуна. Геката. Имена, что использует эта женщина.

     У меня мелькает мысль, что как возможно забыть ее характерные признаки, хоть я и знаю ответ. Затем мои мысли разлетаются, когда я замечаю кое-что странное. Сецуна стоит посреди оживленной городской улицы. Она стоит на улице, и машины проходят сквозь нее.

     Улыбка Сецуны лишь становится еще загадочнее.

     – Еще двадцать шагов, – напоминает она.

     Немного поколебавшись, я двигаюсь вперед, только чтобы последовать за остальными. Они как один входят в трафик Токио, как будто его не существует. Когда я иду, я осознаю, что что-то не так. С каждым шагом окружение исчезает. Бетонные блоки тротуара превращаются в булыжную дорогу. Перекресток перед нами полностью исчезает. Возвышающиеся вокруг нас здания превращаются в туман, а затем этот туман растворяется, открывая нежно-зеленые склоны, укрытые тенью умело рассаженных деревьев. Из ниоткуда появляется окружающий холмы кованый железный забор.

     Я ошеломленно останавливаюсь и смотрю назад. Позади меня Акихабара, людная и шумная. Мои глаза возвращаются вперед, к светлому лесу, окруженному элегантными вратами. Мой взгляд поднимается ввысь. На вершине самого высокого холма располагается усадьба в западном стиле. Центром здания является замок, со шпилями и башнями. От него отходят два крыла: восточное блочное, в три этажа, вызывающее образ японской школы. Западное приземистая и удлиненная рука, что простирается в противовес изяществу строения.

     Это Институт Прекрасных Принцесс.

     – Ограда эта граница владения Артемиды, – объясняет Сецуна. – Все внутри, холмы, деревья и саму школу, она проявила своей волей. Все, что вы здесь видите, это продукт ее сукэна.

     Сецуна поворачивается ко мне, когда я останавливаюсь рядом с ней. Ее рубиновые глаза встречаются с моими, но ничего не выдают. Секундой позже я отвожу взгляд в сторону и вместо этого сосредотачиваюсь на школе.

     – Неплохо, – говорю я. – Но откуда, черт возьми, все это взялось?

     – Институт Прекрасных Принцесс существует в закрытом пространстве. Путь, которым вы прошли, является ключом, позволяющим войти в это место. Просто, но достаточно, чтобы отвадить случайных посетителей. Единственный проход в область Артемиды лежит через эти ворота.

     Киваю и вглядываюсь через железные прутья. С другой стороны никакой охраны. Также я не вижу никого, бродящего вокруг школы. Я немного удивлен. С Сецуной и двумя ее компаньонами в той же форме, Уран и Нептун, как я предполагаю, наша группа насчитывает восемь человек. Я полагал, что собрание такого размера привлечет по крайней мере хоть немного внимания.

     – Дерьмовая у них охрана, – замечаю я.

     – Ваше предположение разумно, но не совсем верно, – возражает Сецуна. – В то время как пространство снаружи является областью Артемиды, пространство, где мы стоим сейчас, мое. Пузырь поверх пузыря. Неприступная крепость, попасть куда могут лишь союзники. Но эта область требует своей цены. Пока мы стоим здесь, внутри моего пространства, мы можем видеть лишь фрагмент истины Института.

     Киваю и стараюсь как можно лучше разобрать смысл этой информации.

     – Так что, как я понимаю, это значит, что кто-то может стоять с другой стороны ограды, и мы не сможем об этом узнать? – Я снова смотрю мимо ворот, по-новому оценивая опасности, лежащие за их пределами. – Хе, а я-то думал, что это может быть слишком легко.

     – Верно, – отвечает Сецуна. Ее губы пересекает загадочная улыбка. – Однако, у нас есть и второе преимущество. Область Артемиды также и тюрьма. А как у стража, у меня есть особые привилегии.

     Сецуна подчеркивает свои слова, ударив своим посохом по траве рядом с булыжной дорогой. Весь мир вокруг начинает вращаться. Врата исчезают слева от меня, ограда размывается в призрачную тьму, когда железные прутья теряют различие. Усадьба кружится медленнее, изворачиваясь, пока не оказывается снова перед нами. Все это время земля под ногами остается на месте, даже когда трава, до которой можно дотянуться рукой, мелькает среди холмов.

     Затем, так же быстро, как и началось, вращение останавливается. Сецуна во второй раз ударяет своим посохом, и сплошную железную ограду начинает выкручивать. Низкую кирпичную стену разрывает, формируя проем, а металлические стержни вытягивает в приветственную арку.

     – Это будет наш вход, – говорит Сецуна. – Более того, пока я стою в этой области, я смогу открыть для вас портал в любом месте вдоль ограды Института. Пока вы выполняете свою задачу, Уран и Нептун останутся со мной, выйдя при необходимости обеспечить прикрытие тем, кто сбежит из Института.

     Лишившись ответа, я чешу затылок. Меня грызет вина. Вчера во время завтрака я сердился на принятую Сецуной второстепенную роль. Но мое впечатление было неверным. В предлагаемой Сецуной поддержке нет ничего незначительного. Она в одиночку обратила крупный тактический недостаток.

     Да, она ничем по-настоящему не рискует, но я буду засранцем, не ценя ее поддержки.

     – Спасибо, – бормочу я. Смотрю в сторону. Честно говоря, мне немного неудобно со всей получаемой помощью.

     Уже нечего говорить, я делаю несколько шагов вперед и смотрю сквозь ограду на здание на холме. Институт Прекрасных Принцесс. Аканэ. Укё. Я уже здесь, готов освободить похищенных в Фуринкан девушек. Надеюсь, я не слишком поздно. Закрываю глаза и представляю, что я буду делать, если, как и Кодачи, они окажутся врагами, которых мне придется победить.

     Ага. Если все будет так, то ответ ясен. Я их скручу и уволоку оттуда нахрен, даже упрись они руками и ногами.

     С новым сосредоточением я открываю глаза и погружаюсь в вихрь тактики. В то время как парадный вход относительно открыт, задние ворота скрыты слабо сгруппированными деревьями. Прикрытие далеко от хорошего, но его, вероятно, будет достаточно, при условии что в ИПП нет постоянных патрулей.

     Должна быть какая-то охрана. Конечно, Институт это школа, но его ученицы здесь не добровольно. У них должны быть несколько неплохих мужчин… э-э… женщин, чтобы следить за порядком. Кроме того, у Института есть враги. Враги вроде меня. Существует даже вероятность, что Артемида осведомлена о Сецуне и ее возможности атаковать с любого направления.

     Патрули. Охрана. Защитные строения. Как мне подобраться? Деревья очевидны. Если я заберусь на ветви, укрытие будет очень хорошим. С этим я смогу подобраться близко. Достаточно близко, чтобы пересечь последний участок открытой местности. Оттуда на крышу, предполагая, что там чисто. Оказавшись наверху Института, я смогу пробраться через окна, если они не заперты. А если так, ну, я могу рискнуть ущербом своей скрытности, проделав в крыше дыру.

     После этого мой план становится по-настоящему прост. Этаж за этажом, комната за комнатой, я обыщу Институт, стараясь оставаться незамеченным. Начну с восточного крыла, в основном потому, что оно похоже на школу. После этого центр, а затем западное крыло. Предположим, что я найду Аканэ и Укё, затем взрывом разрушу ближайшую стену и потащу девушек, пока не прибудет кавалерия.

     Достаточно просто.

     Сместив свой вес, позволяю спортивной сумке свалиться с плеча. Ставлю сумку на землю и берусь за молнию. На меня продолжают наседать возможные неудачи. Насколько толсты эти стены? Что если я не смогу их пробить? Хм. Если до такого дойдет, я вместо этого выбью окна. Если я выстрелю в воздух несколькими зарядами ки, я точно привлеку внимание Хикару.

     Открываю сумку и сжимаюсь. На свет являются складки ярко сверкающей розовой и белой ткани. Мои щеки загораются, я быстро перемещаюсь, чтобы скрыть сумку из поля зрения других. Глупая реакция, они все достаточно скоро увидят море оборок, лент и кружев, что лежат в сумке.

     Долгое мгновение смотрю на упиханное внутрь платье. Да, стоило отнестись к нему аккуратнее. Плохо уложенное платье лишь усложнит тэнки. Хотя я не жалею об этом решении. Это незначительная, мелочная месть неодушевленному предмету, но от этого я чувствую себя лучше.

     На мгновение я снова впадаю в заблуждение. Мне не нужен тэнки. Я и сам по себе достаточно силен. Мне все равно не придется сражаться, если все пойдет правильно. Кроме того, за всем присматривают. Сецуна склонила шансы в мою пользу даже сильнее, чем я рассчитывал, и на нашей стороне на одну пушку больше, чем я ожидал.

     Но ключевые слова здесь если все пойдет правильно. Ничто никогда не происходит правильно. Черт. Для меня это практически закон природы. За всю свою жизнь я не могу припомнить ни одного исключения. Нэко-кэн, Дзюсенкё, Хабу, Сафуран, даже то время, что я провел с матерью. Все шло не так. Это гарантированно. То, что я пережил все дерьмо, что бросила в меня жизнь, это лишь результат моей силы, изобретательности и некоторого количества удачи.

     Слишком большого количества удачи. Сейчас я это понимаю. Вид Аканэ так близко к смерти от рук Сафурана пробудил во мне понимание, что произошедшее неправильно может быть навсегда. Я могу умереть. Аканэ может умереть. Укё может умереть.

     Более всего прочего, это корень моего решения. Этот план спасения авантюра, и это авантюра, в которой я не могу позволить себе проиграть. Тэнки очень сильно сдвинет шансы в мою сторону, ценой привнесения новых рисков. Но эти риски затрагивают только меня, и я скорее готов подвергнуть опасности себя, чем Укё и Аканэ.

     Так что сумка остается раскрытой.

     Лезу внутрь мимо плотной ткани платья. Шарю там несколько секунд, пока не нахожу свою цель, пластиковую бутылку с водой. Снимаю крышку и с мрачным лицом смотрю на кристальную жидкость. Затем я поднимаю сосуд и выливаю его на затылок.

     Вздрагиваю от прикосновения холодной воды, когда меня охватывает изменение. Нет никакого заметного ощущения. Это всегда казалось мне странным. До Дзюсенкё я бы подумал, что метаморфоза из мужчины в женщину должна быть очевидным событием. Вместо этого я обнаружил, что легко вообще пропустить изменение, несмотря на теряемые восемь сантиметров роста и достаточно большую пару буферов, что Дзюсенкё добавляет к моей груди.

     Изменения завершены, я начинаю стягивать свою одежду. Красная китайская рубашка уже на полпути через мою голову, когда меня за локти хватают две пары рук в белых перчатках и утаскивают меня на два десятка шагов в палатку. Весь путь вырываюсь из рук, но без огонька. Лишь только когда я оказываюсь в палатке, у меня получается до конца стянуть с головы рубашку и посмотреть на своих похитителей. Уран и Нептун.

     – У леди должно быть больше скромности, – упрекает девушка в матроске с бледно-зелеными волосами.

     – Не то чтобы отсутствие скромности это плохо, – добавляет вторая в матроске.

     У второй девушки в матроске коротко стриженые светлые волосы, и она склоняется к моему плечу, косясь на мои голые груди. Я отшатываюсь от девушки и, чувствуя себя немного неловко, заслоняю их предплечьем.

     – На случай, если вы пропустили трансформацию, я парень, – отрезаю я.

     Сердито смотрю на пару. Мне не нравится, когда ко мне относятся как к девушке, или еще хуже, когда мне приходится так действовать. Два года проклятия мало чем смогли это изменить.

     Девушка с бледно-зелеными волосами весело улыбается.

     – Ну-ну. Прелести девушки представляют собой особую магию, которую не стоит так легко разделять, чтобы не потерять их силу. Это верно, даже если упомянутая девушка на самом деле парень.

     – Я не возражаю, если ты поделишься своими прелестями со мной, – вставляет блондинка, сверкая хищной улыбкой.

     Девушка с бледно-зелеными волосами с угрожающим видом сосредотачивается на своей спутнице.

     – Уран, твои глаза должны быть не там.

     Блондинка, Уран, отходит от меня и неспешно бредет к своей партнерше. Затем Уран обнимает зеленоволосую девушку за талию и притягивает ее к себе.

     – Если ты хочешь, чтобы я смотрела на тебя, Нептун, тебе придется предложить что-то заманчивее, – дразнит Уран.

     Хлоп! Резким движением Нептун стукает блондинку.

     – Я точно так не поступлю, – отрезает Нептун. Затем ее голос становится тише. – Не на публике, и не этим вечером, если ты не сможешь себя контролировать.

     На лицо блондинки наползает лукавая улыбка.

     – Тогда завтра?

     – Неисправима, – фыркает Нептун, прежде чем утащить своего компаньона из виду.

     Смотрю им вслед, пытаясь понять, как нужно было реагировать на такую сцену. В итоге я пожимаю плечами и оглядываю брезентовую палатку. Она большая, в ней более чем достаточно места для пары прохаживающихся человек, но в остальном она пуста. В последний раз, когда я осматривался, перед воротами Института не было никакой палатки, и то что теперь она была означало, что Сецуна, должно быть, наколдовала ее. На мгновение над этим задумываюсь, затем снова пожимаю плечами и начинаю раздеваться. Не то чтобы меня это заботило.

     Вся моя одежда, даже боксеры, собирается кучей на покрытой нейлоном земле. После этого я возвращаюсь к открытой сумке. Она лежит неподалеку от центра палатки. Я не видел, какая из девушек в матросках ее принесла, но я не собираюсь жаловаться на то, что мне не пришлось нести ее самому.

     Нагнувшись, я начинаю распаковывать вещи. Одежда откладывается в сторону, разворачивается и укладывается. Лишь когда она вся оказывается вытащенной, я добираюсь до своей настоящей цели. Маленького дешевого ручного зеркальца и прямоугольной коробки со сладостями.

     Останавливаюсь и разглядываю себя в зеркале. Ночь хорошо смогла притупить эффекты магии Тиё. Вчера, когда я заглянул в гротескный бутик, Angelic Pretty, в моих волосах были прожилки розового, и они удлиненными прядями дразнили мои лопатки. Сейчас мои волосы потеряли несколько сантиметров длины, так что они лишь незначительно длиннее, чем в моей мужской форме. Розовый поблек еще сильнее, исчезнув до слабого оттенка.

     Это изменится.

     Мои пальцы хватают верхнюю прямоугольную коробку со сладким, ногти скользят под картон, а затем вскрывают ее. Подняв коробку, я отклоняю назад голову и высыпаю разноцветные конфеты в рот. Хрум. Хрум. Хрум. Моя челюсть напряженно трудится, перемалывая куски застывшего сахара. Каждое движение выпускает взрыв сладости и впитывает слюну. Во рту суше, чем в пустыне, сглатываю несколько раз, чтобы проглотить содержимое, оставшийся порошок вцепляется в мое горло. Отчаянно нащупываю бутылку воды, срываю крышку и осушаю ее одним длинным глотком.

     – Ах, – испускаю я выдох облегчения, напившись холодной жидкости. Затем я опускаю хмурый взгляд на пустую пластиковую бутылку и сжимаюсь при виде полупустого контейнера со сладким. Храбро раскрываю рот и наполняю его еще раз. На этот раз жую медленно, дожидаясь прилива слюны для смачивания сахара.

     Пока я жую, я смотрю на себя в зеркало. Поначалу медленно, а затем со все ускоряющимися темпами, возобновляются эффекты магии Тиё.

     Меньше чем за минуту тонкие полосы розового усиливаются, пока блестящий поток не смывает с моих волос яркий рыжий цвет. Пряди тянутся и удлиняются, пока мой подбородок смягчается, делая структуру лица более изящной. По телу прокатываются и другие изменения. Мозолистые руки, грубые и твердые после многих лет напряженных занятий боевыми искусствами, обращаются в нежную плоть. Шрамы, большинство чуть более чем слабые полосы белого, разглаживаются в безупречную кожу. Моя бесценная мускулатура теряет свою выраженность, хотя я надеюсь, что лишь немногую, если хоть какую-то, силу.

     Из милой до милейшей, сильнее чем когда-либо, вот характер сделанных Тиё изменений. Я могу неохотно признать, что есть некоторое улучшение, но мне оно не нравится. Сильная, сексуальная и спортивная уступает очаровательной, хрупкой и женственной. Не то направление, что я предпочитаю. Но опять же, основы концепции мэгами но оои уже не чужды моей природе. Мне не на что жаловаться, потому что как бы я это не презирал, вызванные коконом сахарной ваты Тиё изменения дают мне огромные преимущества.

     В последний раз смотрю на себя в зеркало, а затем бросаю его в сумку. К нему присоединяется опустевшая коробка от сладкого. Мгновение смотрю на вторую коробку, а затем решаю, что она мне не нужна. Съеденные конфеты уже породили необходимый сдвиг в ауре, и с бурлящими на краю сознания следами наркотического счастья я не хочу рисковать дальнейшими изменениями. Если я позволю себе зайти слишком далеко, я могу оказаться полностью подавленным. Еще хуже будут потенциальные побочные эффекты от попытки тэнки, находясь при этом в тисках вызванных Тиё изменений психики.

     Качаю головой и отбрасываю свои мысли. Вместо этого я обращаю свой взгляд на разложенную на земле одежду. Немного морщусь, но давлю эмоции, когда принимаюсь одеваться.

     Шаг за шагом, я собираю костюм. Нижнее белье, сотканное из непрочной ткани, скользит на свое место. Раскатываю длинные жемчужно-белые чулки по ступням и ногам, прежде чем прикрепить их на место подвязками. Следом я натягиваю через голову платье из белой ткани, с розовыми лентами и множеством кружев, твердо устраиваю его на месте, прежде чем приняться за сложную задачу связывания удерживающих его двух десятков лент. В последнюю очередь я добавляю необходимый макияж.

     Затем я останавливаюсь, заглядывая в сумку. После чего вдруг ухмыляюсь. Одним движением запястья очки Митико телепортируются из рукава. Изящно пристраиваю их на носу. С таким же успехом можно попользоваться новой игрушкой.

     Снова подняв ручное зеркало, я во второй раз проверяю себя. Я выгляжу точно так, как я себе и представлял, отвратительно сладко. Платье, что я выбрал, своего рода возмутительно девчачье. И оно не совсем подходит моему цвету лица. Впереди еще долгий путь, прежде чем я буду готов бросить вызов Цубасе на еще одно соревнование в привлекательности. Хм… стоило выбрать синий. Надо будет вспомнить об этом в следующий раз.

     По моей спине пробегает дрожь. Никакого следующего раза. Никогда, никогда, никогда.

     Удовлетворившись, я во второй раз выбрасываю зеркало. Затем я закрываю глаза и делаю несколько долгих вдохов, перестраивая свое мышление. До этого момента все было просто. Дальнейшее будет гораздо ужаснее.

     Тэнки.

     От этого приема я нервничаю, и не без причин. Тэнки изменит меня физически и духовно. Это уже достаточно страшно, но что по-настоящему пугает меня, что я не знаю, смогу ли я его убрать.

     Ну, я не совсем глуп. Вчера я потратил немало времени, сидя взаперти на складе, что Хикару назвал штаб-квартирой, и тренируясь. Изучал нужные действия. Часы пролетели за формированием и переформированием моей мэгами но оои, чему способствовал кондитерски-высокий уровень сахара. После этого я попробовал свои силы в хайгэки и сукэне, парными искусствами оборачивая предмет своей аурой, а затем навязывая ему свою волю либо отвергая несоответствующее, либо усиливая допустимое.

     Было не так много времени, но вполне достаточно, чтобы мне стало удобно с этими приемами.

     Однако тэнки попробовать я не рискнул. Я уверен, что после прошлой ночи знаю, как с ним справиться. Лежащие в его основе принципы достаточно просты. Все, что мне нужно, это применить на себя хайгэки и сукэн с достаточным духовным давлением и в правильной пропорции, и тогда я «трансформируюсь» в новую, махо-сёдзё Ранму.

     Конечно, будет обманом говорить, что это просто. Хирургия тоже проста. Отрезать только то, что нужно отрезать, соединить только то, что нужно соединить, и сшить только то, что нужно сшить. Так и делай и закончи, прежде чем пациент истечет кровью до смерти, и все будет в порядке. Просто.

     Просто. Только безумец может так думать.

     Тэнки похож. На складе я использовал на предметах как хайгэки, так и сукэн, чтобы проверить приемы. Самый запоминающийся из моих экспериментов включал не что иное, как испорченную записку с сомнительным переводом. Результат… тревожил.

     Я смотрел, как мои куриные царапины распрямились, вновь разборчивые слова перестроились в элегантные письмена, перемежаемые жеманными сердечками. Обрывы и помятости исчезли, лишь чтобы замениться парой четких складок. Очерчивающие страницу линии расползлись в стороны и переплелись красивой розовой границей из виноградной лозы и цветов.

     Затем я отпустил прием.

     Произошедшее далее рассказало мне все, что мне нужно было знать. Бумага покрылась крошечными разрывами, почернела, затем свернулась. Чернила потекли, мои каракули размылись в нечитаемые пятна, когда линии лишь частично восстановили свою изначальную форму. Границы растворились в бесцветные водяные знаки. Изначальная страница изменилась до неузнаваемости.

     Слишком легко представить, как то же самое происходит со мной. Моя печень разрывается на части. В артериях появляются дыры, заливая внутренности кровью. Смещаются клапаны сердца. Тэнки может убить. Даже если он не убьет, он трансформирует. Розовая бумага исчезла не полностью. Если я использую тэнки, моя душа окажется запятнана эффектом. Навсегда.

     По крайней мере о своем здоровье я смогу позаботиться. Я просмотрел адреса ближайших больниц и решил, что когда я отпущу прием, я буду стоять в отделении скорой помощи в окружении врачей. Со своим духом я ничего не смогу поделать, но единственный тэнки не должен вызвать изменений, которые будут более чем раздражающими. Однако за свое проклятие я опасаюсь по-настоящему. Кто знает, как будут взаимодействовать эти магии? Превращаясь в махо-сёдзё, я практически молю богов навсегда оставить меня женщиной.

     Риски тэнки огромны. Но также как и его силы. Тэнки значительно повысит потенциал моих духовных приемов. Ikisasu усилит свою эффективность и станет достаточно сильным, чтобы прорываться сквозь ауры, как горячий нож сквозь масло. Я получу такую же непобедимость, как и у моих врагов, и усиленную ауру, что будет сопротивляться навязанной магии моих врагов, предоставив мне сопротивление ядам Кодачи и колыбельной Акины.

     С тэнки я улучшу свои наступательные и оборонительные возможности. Это именно то, что мне нужно для победы в этом бою.

     Так что тэнки. Решение принято. Время сомневаться и передумывать прошло. Через тэнки я перенесу опасность и риски этой операции на себя и тем самым улучшу шансы на спасение Аканэ и Укё. Это все, что и требуется.

     Пора начинать.

     Я вдыхаю. Теплый воздух наполняет мои легкие ароматом зелени, прежде чем пойти глубже в бронхиальную систему. Миллионы микроскопических мешочков расширяются. Кислород заменяется углекислым газом. Вместе с ним ки, сырая жизненная сила, плотная и живая, рождается прямо в глубине моей души. Она сосредотачивается внутри меня, наполняя мое дыхание, так что когда оно изливается, оно становится бурлящим туманом, полным светящихся частиц.

     Ки накапливается в моих ногах. К нему присоединяются новые усики. Черви духовной силы, что вползают и выползают из пор моей кожи. Потрескивает собирающаяся аура, когда присоединяются источники, образуя скользящую вокруг меня атмосферу. Снова выдыхаю. Аура усиливается. Появляются блестящие искры, стреляя по складкам моей одежды и рябью проносясь по волосам. Вокруг меня образуется облако, мутная буря розового, перемежаемая проблесками моего обычного синего оттенка. Гниющий нимб, сотканной мною магией становящееся реальностью искажение.

     Мое лицо морщится от отвращения, и затем, вместо того, чтобы выдохнуть, я вдыхаю. Я впитываю свою собственную ауру. От нее несет потом, и она отравлена тошнотворной терпкостью. Загрязненный силой Тиё ки сжигает мое горло и легкие. Мой внутренний дух мгновенно реагирует, обращаясь со вторженцем как с ядерными отходами. Начинается всеобщая атака, сжигающая вторгшийся ки превосходящей силой.

     Останавливаю ее. Заставляю свое тело принять искаженную энергию. Посвящаю себя помощи захватчику. Чувствую, как от этой силы искажается моя душа. Искажаю ее еще сильнее.

     Покров шторма сражу же нарушается. Густые облака рассеиваются в переливах белого света. Буря открывается в небо, и мой дух очищается в спокойном озере кристально-розового. С меня стекает напряжение, и я использую этот редкий шанс и позволяю себе расслабиться. Я жду недолго, вложенный мной в душу излом вцепляется в меня.

     Описывать следующий шаг утомительно. Помимо внешнего вида, мэгами но оои формируется требуемыми для тэнки качествами. Преодоление этого препятствия требует высокой концентрации. Я загоняю свой дух в рамки, исправляя крошечные недостатки, подводя мэгами но оои ближе к совершенству. В этом приеме нет никакого умения, не для меня. Это всего лишь правка и еще небольшая правка, пока моя аура не начнет резонировать от принятого мной понятия физической красоты.

     Проходят минуты. Я вношу изменения, только чтобы видеть, как снова и снова скользят сквозь пальцы старые. Неприятно, но я не позволяю этой эмоции захватить меня. Давлю, пока, наконец, не достигаю золотой середины. Нельзя ошибиться и спутать этот момент с каким-то другим. Чем еще может быть внезапный всплеск сверкающих белых сердец и милых розовых лепестков, сформированных моим ки?

     Во второй раз позволяю себе расслабиться и расплачиваюсь за это. Красоту моего лица омрачает отвращение, и настолько чуждая моей душе мэгами но оои раскалывается. Морщусь и сосредотачиваюсь заново. Хороню свои эмоции в ледяной душе, прежде чем попытаться еще раз. На этот раз прием удерживается.

     После этого шага нет времени останавливаться. Сохраняя достаточно концентрации, чтобы удерживать мэгами но оои, я посвящаю себя заключительному этапу. Тянусь внутрь. Глубоко внутрь, выискивая самые темные уголки своей души. Там я откапываю ненависть, отвращение и воспоминания обо всем, что я презираю. Беру эти эмоции, дистиллирую их до чистого омерзения, а затем усиливаю их своим ки. Ирония ощутима. Хайгэки, сила отвергать все, что не соответствует красоте моей мэгами но оои, подпитывается моим отвращением к тому же самому.

     Против своей воли и сути своего решения, я колеблюсь. Это просто невозможно. Это по-настоящему последний мой шанс на отступление. Мои руки трясутся от важности момента, расходятся нервозность и страх. Сила хайгэки замирает над моим сердцем, и одной мыслью я могу убить себя.

     Поглощаю это преобладание и отрицаю свое собственное существование.

     Хайгэки с пуританским рвением обрушивается на меня. Он судит все, что определяет меня, и находит это желанным. Духовная сила сталкивается с плотью и разрывает ее на части. Я погружаюсь в напалм и сжигаю себя. На кратчайший момент муки хайгэки затмевают сознание, и мэгами но оои содрогается. Закаляясь, стискиваю зубы и восстанавливаю сосредоточение. Я не подчинюсь боли. Страдания это старый враг, практически друг, и батя часто заставлял меня работать через пытки, лишь незначительно слабее мучительных.

     Тем не менее, то, что я делаю дальше, вполне возможно сложнейшее, что я когда-либо делал. Пребывая в муках хайгэки, я перестраиваю свою волю и готовлю противоположность хайгэки, сукэн. Разжигаю сукэн, воплощенное владычество, и обращаю его на самую знакомую свою эмоцию: абсолютную уверенность. Позволяю сукэну встраиваться внутрь, даже когда плоть чернеет. Поддерживаю его. Кормлю его. Лелею его. Позволяю ему вырасти до крещендо. Затем я освобождаю его.

     Первое прикосновение сукэна похоже на обливание холодной водой после долгого жаркого дня. Если хайгэки огонь и боль, то сукэн смягчающий мои раны целительный бальзам. Боль притупляется и исчезает, когда сукэн наполняет разрушенные клетки и восстанавливает то, что уничтожил хайгэки. Две силы, противоположные по своей природе, работают рука об руку. Одна, хайгэки, разрушает крепость, называющуюся Саотоме Ранмой, другая, сукэн, использует разбросанный камень, чтобы выстроить на ее месте дворец принцессы.

     Во время этой передышки я задумываюсь, как же выглядит тэнки. Прохожу ли я прямо сейчас стереотипное превращение махо-сёдзё? В этот момент мое тело буквально реконструируется, так что это не так невозможно. Однако я так и не получаю шанса узнать, потому что прямо в этот момент облегчение сукэна заканчивается.

     В одно мгновение исцеляющая прохлада сукэна меняется. То, что раньше было благословенной силой, становится коварной и отвратительной. Сукэн больше не исцеляет, вместо этого он становится просачивающимся в мои раскрытые раны гнилым илом. Сквозь изломанную плоть вползает слизь, протягивая свои ядовитые щупальца через мышцы, а затем проникая в мои вены. Вторженец наполняет меня, покрывает мои внутренности, вытесняет мои органы искаженным издевательством. Это правда сукэна. Яд, что меняет. Сила, что преобладает. Воля, что выдает ложь за истину.

     Хайгэки в сравнении с этим блаженство.

     Я это ненавижу. Хайгэки огонь, боль и разрушение, но сукэн осквернение. Сукэн вызывает во мне первобытное отторжение. Эта ненависть лишь усиливает хайгэки. Нарастает новая боль, когда мое разрушение продолжается в ускоряющемся темпе. После этой пытки сукэн вновь становится целителем, и мне отчаянно хочется оказаться в его руках, и это желание становится истиной, когда эмоции усиливают сукэн, позволяя ему и дальше мчаться навстречу разрушительной силе, называющейся хайгэки.

     И так продолжается цикл. Моя воля больше не направляет процесс. У меня нет никаких мыслей за пределами сиюминутной пытки хайгэки и ужаса сукэна. Это не важно. Я прошел поворотную точку. Даже без моего желания хайгэки и сукэн продолжают непримиримую работу, не останавливаясь и не сдаваясь, пока не достигают совершенства. Теперь моя магия сама по себе сила, черная дыра, что неизбежно поглощает, и поглощает, и поглощает…

     … а затем не остается ничего.

     Саотоме Ранма мертв. Я, Саотоме Ранма, убил его.

     Примечания:

     Терминология:

     Двести тысяч иен – Приблизительно 2000 долларов США. Крупная сумма, особенно для небогатого мастера боевых искусств, вроде Ранмы. Этого более чем достаточно, чтобы приобрести довольно дорогой наряд, и чтобы осталось еще много денег. Однако для достаточно обеспеченного взрослого, вроде Сецуны, это не особо значительная сумма.

     Красная нить судьбы – Азиатский миф. Этот миф гласит, что два человека, которым суждено жениться, связаны вместе красной нитью судьбы. Понятие схоже с западной идеей о «родственных душах». Хикару косвенно ссылается на него, говоря о своей связи с Тиё как о «красных оковах судьбы».

     Акихабара – Район Токио, известный высокой концентрацией электроники и тематических аниме товаров. Часто появляется в аниме и манге.

     Цзянь – Китайский обоюдоострый прямой меч.

     Офуда – Бумажный талисман. В аниме и манге их обычно используют в качестве основы антидемонической магии и для других сил в стиле оммёдзи / священников синто.

     Персонажи:

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Ли Сяолан [сопротивление] – Муж Ли Сакуры, и из канона Cardcaptor Sakura, хотя с дней ловли карт прошло много лет. Сяолан достаточно умелый (в обычном смысле) мастер боевых искусств, но лишь с умеренно сверхчеловеческими физическими возможностями. Он могущественный волшебник и один из немногих людей, естественно способных к истинным приемам священников.

     Сяолан и Хикару знают друг друга много лет, и они вдвоем организовали «подпольную железную дорогу махо-сёдзё». Обычно Сяолан отвечает только за транспорт и расселение, но в отдельных случаях он предлагает непосредственную помощь против ИПП. У Сяолана личная обида на ИПП за принуждение его жены покинуть Японию, но он больше заинтересован в воспитании двух своих маленьких детей, чем в войне.

     Внезапное отсутствие ощущений кружит голову. Я больше не горю в аду хайгэки и не тону в иле сукэна. Это напряжение исчезает вместе с последними обрывками моей души. Тем не менее, я ничего не могу поделать, по-прежнему зная об их существовании. Хайгэки и сукэн остаются во мне. Как оставшиеся после пожара тлеющие угли, они ждут, готовые пожрать малейшее несовершенство, рискнувшее осквернить их святыню.

     Это осознание должно казаться неестественным, но искаженному мне, что воссоздан из остатков Саотоме Ранмы, принадлежат как хайгэки, так и сукэн. Мой ки течет с их присутствием, а аура изгибается с легкостью, которой никогда раньше я не испытывал. Я чувствую себя… идеально. Как будто вся моя жизнь была долгой дорогой, что вела к этому мгновению. Этот новый выкованный тэнки Саотоме Ранма, был тем человеком, которым я должен был быть. Это так хорошо, так правильно, что я хочу остаться таким… навсегда.

     Мой живот крутит, как будто я проглотил что-то сгнившее. Навсегда девушкой. Как? Как я мог такое подумать? Нет. Я не могу этого допустить. Я совершил ошибку. Я должен измениться обратно, прямо сейчас, пока очарование тэнки не перегрузит мое самоощущение. Мои мысли поглощает истерика. Тянусь и хватаю нити хайгэки и сукэна. Все мое тело вздрагивает, когда я готовлюсь распутать то, чем я стал.

     Самоубийство.

     Эта холодная, рациональная мысль пронзает мою панику. Эмоции затмевает холод, и я вновь могу думать. Самоубийством будет отпустить тэнки. Всего минуту назад я разорвал свое тело на куски хайгэки, а затем сварил вместе фрагменты сукэном. Без тэнки я буду истекать на полу кровью.

     Пути назад нет. Я спасу Аканэ и Укё как махо-сёдзё или не спасу их вообще.

     Я повторяю в сознании эти мысли, используя их, чтобы прогнать свои страхи. Ужас отступает, и на его месте появляется хрупкое спокойствие. Что сделано, то сделано. Тэнки завершен. Последствия моего выбора это то, с чем я могу разобраться позднее.

     Благополучно подавив беспокойство, я подсчитываю нанесенный себе ущерб.

     Шевелю пальцами на руках и ногах. Наношу пинки и вращаю бедрами. Формирую ауру. Напрягаю свои возможности, как физические, так и метафизические. Все работает. Мои движения плавны, а ки течет свободно. Конечно, вместо синего он светится розовым, но он все еще работает.

     Что значит, что настало время настоящего испытания.

     Носком туфли я подбрасываю зеркальце в воздух. Ловлю его, окутываю предмет своей аурой и отрицаю его существование грубым хайгэки.

     Импульс бледно-розового света, и зеркало взрывается. Осколки стекла и пластика разлетаются по палатке, а серебристая пленка рассыпается облаком конфетти. Меня удивляет эта легкость. Ки легко отреагировал на мою волю.

     В восторге от своего первого эксперимента, я использую противоположность хайгэки, сукэн.

     Результат волшебен.

     Пластиковые осколки, окрасившиеся угасающим розовым, прыгают в воздух и собираются в моей руке. Бледные нити паутиной растягиваются между оставшимися фрагментами. Горсть за горстью, они захватывают разлетевшиеся кусочки и сводят их вместе. Паззл в секунду собирается, а затем, как будто детали текучи, сливается воедино. Ручное зеркало восстанавливается.

     Вот только зеркало, что я держу, не то же зеркало, что я разбил. Совсем как меня реконструировало по образу моей мэгами но оои, то же произошло и с зеркалом. Обычный бежевый пластик стал теперь металлически-розовым, изукрашенным цветочным орнаментом. Поверхность зеркала вытерта дочиста, так что усеявшие его прежде пятна грязи больше не портят поверхность.

     Лично мне больше нравилось прежнее зеркало.

     Тем не менее, не могу не усмехнуться. Магия. Не стоит называть это как-то еще, но эта магия была ки. Сама эта идея кружит мне голову. Возможность столь свободно владеть ки открывает целые новые миры. За время путешествия мы с батей столкнулись с десятками ускользнувших от нас таинственных искусств. Колдовство, мистика, специализации, требовавшие столь же сильного посвящения, как мое боевым искусствам, теперь в моей досягаемости.

     Такая сила делает возможным что угодно.

     Затем все рушится. У этой силы есть цена. Чтобы ее использовать, мне придется быть махо-сёдзё. Не на мгновение, но на всю оставшуюся жизнь.

     Это цена, что я не был готов заплатить.

     … или готов?

     Я снова вздрагиваю и смотрю в зеркало, чтобы сменить ход своих мыслей.

     У магии, похоже, чувство моды лучше, чем у меня. Слащавое оскорбление чувствительности, что я себе нанес, перекрашено мазками мастера. С точки зрения стиля и описания, я не изменился. Однако эффект переходит из области детского косплея в мир аристократической элегантности.

     Моих бедер касаются две реки блестящего розового, шелковый занавес, увязанный сзади стильными атласными лентами – черными с белым кружевом, украшенными кристаллами аметиста. Мои новые, более светлые черты лица, дополняют цвет моего платья, что сейчас розовых оттенков, как глубоких, так и бледных. Складки, ленты, банты и оборки из тонкой ткани, опять черно-белые, привносят контраст, разнообразие и различие.

     Консервативный стиль моего платья уступил соблазнительному. Моя юбка резко уменьшилась, заканчиваясь значительно выше колен. Некогда скрытая ложбинка меж грудей теперь видна. Это щепотка специй посреди сладости моего костюма, искушение, что держится на грани между распутством и идеалом.

     Но останавливаюсь я на своем лице.

     Мои губы чувственные дуги, помазанные цветом и блеском. Мои щеки и подбородок высеченная мастером скульптура ангела. Мои глаза драгоценные камни, устроившиеся меж темных ресниц и обрамленные металлически-розовыми очками.

     Долго смотрю, не в силах признать, что девушка в отражении это я.

     Это больше, чем просто внешность. Излучаемые мною признаки изменились. Грубые движения утончились до девичьих жестов. Моя поза и осанка отдает женственным шармом. Это крошечное изменение, но как бы мало оно ни было, оно уничтожило границу между истиной и иллюзией.

     Я больше не играющая в принцессу пацанка, но скорее переставшая притворяться пацанкой принцесса.

     И это порождает новое беспокойство. Тэнки меняет то, как я двигаюсь. Смогу ли я, как махо-сёдзё, все еще сражаться? В ретроспективе, глупо было упускать такую возможность. Тэнки строится на основе мэгами но оои, аспекта красоты. Он укрепляет этот аспект увеличенной духовной силой. Что же произойдет, если этот аспект включит такие понятия как «милая», «неуклюжая» или «хрупкая»? Ответ очевиден. В таком случае моя духовная сила обернется против меня, если я займусь чем-то столь неженственным, как бой.

     Золоченая клетка. Интересно, сколько девушек оказались в такой ловушке.

     Я нервно начинаю ката и быстро нахожу очаги сопротивления. Когда я использую самые жестокие и энергичные стили, мои скорость и сила уменьшаются на одну десятую.

     Вот так. Досадно, но я могу с этим справиться. Мои первоочередные предпочтения в скорости и тонкости.

     Тренируюсь еще немного, распутывая этот узел. За это время я замечаю и другое. Моя развевающаяся юбка как обычно смещает воздух, но не вызывает никакого сопротивления. Свисающие серьги танцуют с моими движениями, но не цепляются и не запутываются. Невозможнее всего мои туфли. Тэнки превратил плоские подошвы в пару десятисантиметровых каблуков. Такие каблуки должны были убить гибкость лодыжек и укоротить шаг, обесценив скорость и проворство. Такие каблуки, вопреки физике, не вызывают никакого ущерба.

     В какой-то степени испытывая отвращение от небрежности магии, я завершаю тренировку. Набиваю спортивную сумку сброшенной одеждой и застегиваю ее на молнию. В последний раз поймав свое отражение, выдавливаю ухмылку. В результате нет и половины обычной снисходительности, но в нем проглядывает неподдельное высокомерие Саотоме Ранмы.

     Хорошо. Что-то меньшее было бы неправильно.

     Выхожу из палатки на свет.

     Когда я прохожу через врата, местность меняется. Холмы вздымаются и опадают на метр в высоту. Земля смещается в стороны, когда ширина растягивается и сокращается. Деревья корчатся, их ветви извиваются сами по себе, пока они не принимают новые формы. В ушах появляется жужжание насекомых, сливаясь с щебетом птиц. Спотыкаюсь, но вцепляется сукэн. Реальность переделывается, и мое приземление становится изящным падением.

     Всплеск адреналина. Быстрее, чем мой разум успевает приспособиться, вспыхивает сигнал опасность. Замираю. Прямо впереди стайка девушек. Юные леди расположились щебечущим кругом на голубом одеяле. Рядом с ними пара корзин со снятыми крышками, показывающие лежащие внутри угощения.

     В одно мгновение я осмысливаю открывшийся вид, после чего спешно делаю ноги. Скольжу в сторону и скрываюсь за толстым стволом. Опаздываю на секунду. Быстрый взгляд показывает, что одна из девушек встает, ее глаза вглядываются в мою прежнюю позицию.

     Вух. Ветви касаются моего пышного платья, когда я поднимаюсь в воздух. За мной тащатся волосы и ленты. Моя фигура скрыта, я взлетаю на верхние ветви дерева, приземляясь так легко, что листья даже не колышутся. Укрываюсь в густой листве и подавляю свое присутствие, все время проклиная цвета своего платья. Розовый слишком яркий цвет для хорошей скрытности.

     Я смотрю, напрягая мышцы, готовясь разделаться со всей группой на пикнике, если они попытаются поднять тревогу.

     Брюнетка в желтом сарафане подходит к моему дереву. Кладет руку на ствол и подается вперед, оглядывая лес.

     Она совсем не смотрит вверх.

     – На что ты смотришь, Ая? – спрашивает еще одна девушка.

     Ая, брюнетка, отказывается от поиска и разворачивается на своих лакированных туфлях. Ее платье качается от движения.

     – Ничего, – отвечает Ая. – Мне показалось, что я кого-то увидела, вот и все.

     После этого пикник продолжается, пять девушек потягивают чай, грызут печенье, обмениваются сплетнями и смеются. Позволяю себе выдохнуть, на долгое мгновение закрываю глаза и задумываюсь. Если я выдвинусь, меня почти наверняка заметят, чистая удача, что меня еще не заметили. И я не могу ждать этих девушек, они настроились на долгий обед.

     Стоит ли рисковать? Морщусь и взвешиваю Аканэ и Укё против полуискреннего обещания. Нет. Не стоит. Прости, бать. Тихо извиняюсь перед своим отцом и маскируюсь при помощи умисэн-кэн.

     Вот только это работает не так, как планировалось. Призрачная аура умисэн-кэн сталкивается с флюидами моей мэгами но оои. Слишком различна природа этих приемов. Умисэн-кэн взывает к не-присутствию, аура тонко излучает игнорируйте меня. В каком-то смысле это принятие духа Госункуги и возведение его в энную степень.

     Но моя мэгами но оои полная этому противоположность. Это красота, порожденная моей наглостью и самоуверенностью. Моя аура просит быть разглядываемой.

     Глаза трещат от сосредоточения, когда я борюсь с приемом. В конце концов я принуждаю свой дух к компромиссу. Результатом оказывается малая форма основанной на ки скрытности, что совсем не приближается к обеспечиваемой умисэн-кэн почти-невидимости. Но, если я прав в своих предположениях, этого все равно будет достаточно, чтобы заставить взгляды всех скользить мимо меня, как будто меня не существует. Честно говоря, результат, вероятно, вполне удовлетворителен, но для моего натренированного перфекционизма это довольно неудачное решение.

     Прикрытый ки и спрятанный скрытностью, я мелькаю мимо деревьев подальше от девушек. Останавливаюсь, отойдя на хорошее расстояние, и оглядываюсь на ворота, откуда пришел.

     Портал исчез. На его месте кирпичная стена высотой мне до талии, увенчанная втрое более высокими железными прутьями. За ней Токио. Город, что я вижу, тих и пуст. Из Института я не вижу таящихся шума и суеты, как я не мог из пузыря Сецуны видеть девушек на пикнике.

     Подумываю вернуться и предупредить Хикару. Если верить Сецуне, это будет достаточно легко. Все, что мне нужно, это подойти к ограде, и для меня откроются другие врата. Оглядываюсь на девушек и спустя мгновение презрительно фыркаю. Нет смысла. Если Хикару с командой не смогут раздавить таких слабаков, тогда ничто, что я скажу или сделаю, не сможет им помочь.

     Поворачиваюсь к пикнику спиной и пролетаю через окружающее Институт Прекрасных Принцесс редколесье. Лес заканчивается через четверть километра, выходя на открытое пространство, простирающееся почти на пятьдесят метров. Никаких укрытий. Несколько возвышающихся над зеленой травой идеально подстриженных кустов настолько низки, что мне придется сидеть на корточках, чтобы за ними скрыться. Но даже тогда я по-прежнему буду открыт любой девушке, что выглянет в окно второго-третьего этажа.

     Нахмурившись, я касаюсь оправы очков Митико. Каждое нажатие циклически переключает зум, заставляя крышу прыгнуть ближе. Провожу взглядом по верху здания и не обнаруживаю никакой охраны. Кивнув себе, я отключаю зум и вожусь с расширенным списком переключателей. Последнее прикосновение, и очки оживают. Появляются оранжевые призраки, выцветшие фигуры девушек, скрытых школьными стенами.

     Жду. Девушки малым потоком двигаются по коридорам парами и тройками. Жду еще немного. Вот! Промежуток.

     Улучив момент, я спрыгиваю со своего насеста. Икры и бедра сжимаются. Мышцы взрываются силой. Рвусь вперед. Молнией пересекаю изумрудный газон, мое тело почти горизонтально. Гравитация старается всадить мое лицо в дерн, с каждым шагом удерживаю себя в воздухе. Со столь далеко вперед вынесенным весом, у меня нет никакого сцепления. Обхожусь, прокалывая землю носком туфли и с огромной силой толкаясь вперед. Земля на моем пути разлетается. Каждый шаг срывает с земли кусок дерна и отбрасывает его назад.

     В мгновение ока я достигаю стены Института. Мой дикий рывок не замедляется. Вместо этого я бросаю свой вес вверх, прыгая с земли и затем со стены. Мои ноги напрягаются от необходимого для перенаправления импульса усилия, а под моими ногами трескается бетон. Затем я взлетаю высоко в воздух.

     Мое восхождение не останавливается на высоте третьего этажа здания. Вместо этого я поднимаюсь вдвое выше, мгновение парю на пике дуги, после чего тихо приземляюсь на крыше.

     Моя голова дергается в обе стороны. Никаких ненужных компаний. Проверяю лес. Никто не показывает на странную девушку, запрыгнувшую на крышу Института. Хорошо.

     Приседаю на корточки, чтобы оказаться вне поля зрения, и даю себе время расслабиться.

     Следующее будет сложнее. Институт Прекрасных Принцесс велик. В восточном, похожем на школу крыле, на котором я стою, три этажа. Рядом с ним центральное здание, поднимающееся на этаж выше. Дальше к западу длинное приземистое расширение всего в один этаж. В целом, Институт достаточно велик, чтобы вместить тысячу.

     И это принимая во внимание тот факт, что это школа-интернат.

     Восточное крыло почти так же широко, как Фуринкан, вновь оставляя у меня впечатление, что именно здесь держат девушек. Здесь, представляю я, должны быть кухни, тренажерные залы, классные комнаты и, может быть, даже общежития. Хотя для последнего вполне может быть зарезервировано приземистое здание. Центральное здание, с широким куполом наверху, витражами, шпилями и арками слишком причудливо для повседневной жизни пленников. Такие места оставляют для специальных мероприятий, вроде тех моментов, когда преподаватели считают, что ученикам необходима дополнительная доза скуки.

     Начать явно стоит с восточного крыла. Но даже знание этого ненамного сокращает мои проблемы. Восточное крыло огромно, и мне нужно найти в нем Аканэ и Укё. Затем, самое большое препятствие, мне нужно вытащить их.

     Хотя есть один фактор, что играет мне на руку: мой козырь, очки Митико. По правде говоря, я не совсем понимаю их ограничений, но я знаю, что они могут показать по меньшей мере два вида аур. Первая оранжевая. Это был цвет Хикару в торговом центре. Это цвет, которым я окутан сейчас. Также это цвет сияющих через стены силуэтов. Я уверен, что оранжевый указывает на махо-сёдзё и обладателей схожих сил.

     Второй цвет, что я видел, зеленый, и только раз. Зеленый был тем цветом, в который я был окрашен в торговом центре. Я не знаю, что значит зеленый. Это может быть высокий уровень ки, или это может быть магия. Из-за проклятия Дзюсенкё ко мне применимы оба этих фактора.

     Что бы ни значил зеленый, это не важно. Важно то, что Аканэ и Укё, скорее всего, будут выделены цветом, отличным от оранжевого. Что значит, что я могу использовать очки, чтобы найти их через стены…

     Конечно, это при условии, что их не трансформировали как Кодачи. В таком случае…

     Обрываю эту мысль. Буду решать проблемы по мере их появления, но не раньше. Очистив разум, перевожу свое внимание на крышу. Очки Митико показывают лишь несколько движущихся подо мной оранжевых фигур. Черт. Проникновение меньше, чем я надеялся.

     Ну, не то чтобы я ожидал, что будет легко.

     Щелчком пальца отключаю режим аур. Да, способность видеть ауры полезна, но режим аур перекрывает мое зрение видениями призрачных девушек и отвлекает на сотни других бесполезных деталей. Лучше использовать эту функцию только тогда, когда необходимо.

     В последний раз бросаю взгляд на лес и киваю сам себе. Чисто. Тогда пора.

     Зацепившись лодыжками за шпиль, падаю с края крыши. Перевернувшись, качаюсь вперед и хватаюсь за окно третьего этажа. Затем плавным движением открываю окно, хватаюсь за верхнюю часть рамы и с переворотом приземляюсь внутри.

     Цок-цок, цок-цок, цок-цок. Останавливаюсь. Приближаются две девушки, обе носят туфли на жесткой подошве. Быстро протягиваю руку назад и закрываю окно. Как только мой вход оказывается скрыт, ныряю в первый же пустой кабинет и исчезаю из вида. Всего через секунду из-за угла выворачивает пара девушек и начинает пересекать занятый мной коридор.

     Беззвучно задвигаю дверь кабинета. Жду.

     Выбранный мной кабинет удивительно обычен. На дубовом столе лежат аккуратные стопки бумаги, в стороне расположен компьютер. Перед столом вращающееся черное кожаное кресло. Рабочее место вызывает резкий контраст с неудобными деревянными стульями, выстроенными в ряд на другой стороне комнаты. Легко представить себе, как недисциплинированных учеников заставляют сидеть на стульях, нервно ожидая, пока власти вынесут решение. На дубовом столе бронзовая пластинка с написанным именем владельца. Доктор Огура Камико.

     Приглушенные шаги проходят мимо офиса, не заглядывая внутрь. Выскальзываю в коридор вслед за ними и призраком мелькаю над линолеумом. На бегу стучу по оправе очков и провожу взглядом по оранжевым фантомам. Демонстрируемые женские фигуры размываются, но ни одна не демонстрирует отличный от оранжевого цвет.

     Пока я двигаюсь, становится ясно, что комнаты на третьем этаже предназначены для персонала и в резерв. Прохожу по кладовкам, клубным комнатам, лабораториям с научным оборудованием и множеству кабинетов. Узнаю большинство именных табличек: Мори Тиё, Исии Акина, доктор Нисимура Митико, и Гёндуль Скададоттир, но также есть кабинеты женщин, которых я пока не встречал.

     В маленькой больничной палате я замечаю свою цель: десяток девушек с красочными аурами светло-голубого, фиолетового и красного. Оттенки каждой забрызганы пятнами оранжевого и увенчаны кольцом зеленого цвета.

     На моих губах появляется улыбка. Попались.

     Притормаживаю, возвращаюсь на двадцать шагов и перепрыгиваю через перила. Позволяю себе упасть на два метра, прежде чем схватиться за край третьего этажа. Одним движением раскачиваюсь, отпускаю и приземляюсь на втором этаже. Украдкой двигаюсь к своей цели, используя свои очки, чтобы сосредоточиться на красочных аурах. Вскоре после этого я добираюсь до деревянной двери, что отделяет меня от девушек внутри.

     После движения пальцем призрачные ауры исчезают с поверхности моих очков. Осторожно заглядываю в вертикальное окно в комнату.

     Комната полна девушек, все сидят за партами. Классная комната, но одежда, что носят девушки, далека от обычной школьной формы Токио. Исчезли сейфуку и юбки. На их месте полные бальные платья и изысканные одеяния. Дам украшают атлас, шелк и смелые цвета. Каждая голова увенчана сверкающей тиарой, с каждого уха свисают блестящие драгоценности, каждую шею украшают бриллиантовые подвески.

     Обнаруживаю посреди класса Укё, едва узнаваемую в темно-синем платье. Как и остальные, она с прилежным видом сидит лицом вперед. Ее скромное поведение не то, чего я ожидал. Мои мысли на секунду останавливаются, и появляется замешательство. Спустя мгновение все проясняется, когда я вспоминаю, на чем специализируется эта школа: на промывке мозгов.

     Тянусь к дверной ручке и снова останавливаюсь. Стоп. Я вижу только Укё. Во второй раз осматриваю комнату. Аканэ нет. Нет там, где мне видно.

     Задумываюсь. Стоит ли мне двинуться дальше? Стоит ли мне продолжить искать, пока я не буду наверняка знать, где находятся обе девушки? Нет. Окно показывает лишь половину класса, так что неплох шанс, что Аканэ просто не видна. Кроме того, даже если Аканэ не здесь, У-тян вполне может знать, где именно спрятана Аканэ.

     И, честно говоря, мне не нравится идея хоть на секунду дольше оставлять Укё одну.

     Так что я выбиваю дверь.

     Бах! Ламинированную доску срывает со стальных петель, рассыпая облаком разлетающиеся куски дерева и крошечные осколки. Тяжелая дверь трескается по центру и летит через всю комнату. Она качается в воздухе, два куска переворачиваются со стороны на сторону. Трах! Выбитая дверь тяжело врезается в кирпич и разлетается на неровные обломки и щепки. Девушки поднимают руки, чтобы оградить себя от мусора.

     Не обращаю на них никакого внимания. Это не повторение нападения на Фуринкан. Я решил, куда полетит дверь, и я знал, что легкая взбучка не приведет к серьезным травмам. Упиваясь своей превосходящей моралью, я шагаю в комнату с дерзким видом и гигантской ухмылкой.

     – Простите, но класс отменен в связи с надиранием задниц и побегом пленных, – громко и властно объявляю я.

     На мне останавливаются потрясенные взгляды. В передней части класса Сирень и Акина. Инструкторы. Это вполне очевидно. Меж ними двумя лежит девушка, окруженная быстро рассеивающимися сверкающими огнями. Лежащая девушка испускает хрипящий, влажный кашель и роняет на пол красные капли. Морщусь. Прерванный тэнки. Надеюсь, она будет в порядке. Мысленно извиняюсь за свою глупость. Затем сосредотачиваюсь на более важном.

     Бросаю взгляд через комнату. Аканэ нет. Черт.

     – Прошу прощения, – говорит Акина, ее надменный голос разрушает неподвижность. Женщина принимает расслабленную позу, положив руку на возвышение. – Но я решаю, когда оканчивается занятие. Так что я не совсем уверена, что, по-вашему, вы делаете.

     Отрываю взгляд от Акины и сосредотачиваюсь на Укё. Не собираюсь позволять идолу задавать темп. У меня задача посерьезнее, как можно быстрее дать этим девушкам возможность спастись.

     – У-тян. Хватай девочек и направляйся к воротам, – приказываю я, встретившись взглядом с моей подругой детства. Мотаю головой в сторону передней части класса. – Я позабочусь о всякой ерунде.

     Лицо Укё накрывает замешательство, что превращается в шок.

     – Ран-тян?

     Фиолетовые глаза Акины смотрят на меня, затем на Укё и снова на меня. Рубиновые губы с весельем искривляются.

     – Саотоме-сан, – медленно говорит Акина, как будто ей вдруг нравится мое имя. Она изучает меня с головы до ног. – Несомненно, это разительное улучшение по сравнению с вашим прежним хулиганским видом. Одобряю. С другой стороны, поведение все так же как никогда грубо.

     Акина останавливается и обращается к своей спутнице:

     – Наоми, пожалуйста, сопроводи Саотоме-сан в кабинет Огуры-сэнсэя, чтобы ее можно было должным образом зарегистрировать.

     Сирень, или Наоми, как назвала ее Акина, извлекает из воздуха фиолетовый жезл. На инструменте раскрываются маленькие лепестки, образуя распустившийся цветок. Девушка шагает вперед с мрачным лицом и угрожающим видом. Моя грудь дрожит. Это все, что я могу сделать, чтобы не дать хихиканью выскользнуть из моих губ. Ей не идет играть роль мрачного гангстера. Ее яростный взгляд только заставляет ее щечки мило надуться.

     Сирень подходит ближе и прикладывает к моей шее свой цветочный жезл.

     – Шевелись, – тявкает она, по звуку больше похожая на щенка.

     Наклоняю голову в сторону и презрительно рассматриваю Сирень. Это хитрое выражение. Моя мэгами но оои выстроена на улыбках и сладостях, и она хочет заменить мою насмешку чем-то симпатичнее. Чтобы все сработало, я выворачиваю свою духовную ауру, немного искажая мэгами но оои. Результат… идеален, королева, свысока глядящая на насекомое.

     Затем мое презрение оборачивается высокомерной ухмылкой. Время игр заканчивается.

     С безжалостной эффективностью я расширяю свою ауру, оборачиваю ее вокруг Сирени и отвергаю. Хайгэки сжимает ее рукой великана. Сукэн слабой, необученной Сирени раскалывается, столкнувшись с моей превосходящей силой. В одно мгновение я лишаю ее непобедимости.

     Сирень застывает, и в ее глаза начинает просачиваться рассвет осознания. Пока царит это замешательство, я хватаю ее за запястье, вывожу ее из равновесия и выворачиваю суставы, пока не блокирую их. Добавляю немного давления, чтобы кости оказались на пределе излома.

     Тук, тук-тук. Цветочный жезл Сирени стучит об пол. Ее онемевшие пальцы раскрыты, больше не в состоянии сохранять хватку. Виновато улыбаюсь Сирени, а затем швыряю ее лицом через стену в коридор снаружи.

     Хлоп. Хлоп. В мертвой тишине комнаты делаю вид, что отряхиваю руки.

     – Ран-тян! – шипит Укё сквозь стиснутые зубы.

     Мои глаза рывком возвращаются к моей подруге, которая все еще сидит на своем месте. Она смотрит на меня с выражением тонко замаскированного гнева и отчаяния. Смущает то, как дергаются ее плечи.

     – Куондзи-тян, не думаю, что я давала вам разрешение говорить, – отрезает Акина из передней части комнаты.

     Слова Акины молотом ударяют Укё. В мгновение ока Укё становится жесткой, как доска, лицо бледнеет, а кожа становится похожа на воск. Секунду она сидит прямо, а затем валится на землю, руки и ноги дрожат на полу, когда ее тело охватывает серия спазмов. Губы Укё кривятся в гримасе агонии, беззвучном крике и чем-то еще более ужасном, чем это.

     Ревет гнев, и я поворачиваюсь лицом к Акине. Из моего горла вырывается крик, временно перекрывая приданный мне тэнки нежный голос.

     – Какого черта ты с ней делаешь!

     – Дисциплинирую. Опыт, что вы вскоре узнаете из первых рук, – объясняет Акина. Она шагает вперед, скользя перед своим возвышением. – Раз уж так получилось, что Наоми пала, я закончу этот фарс.

     Nennen korori yo, Okorori yo, поет она. Вперед текут мягкие, серебристые ноты. По комнате расходится ощутимая волна, дымка в воздухе рокочет от звука. Вокруг меня оборачивается музыка, и мои кости дрожат. Сквозь мою кожу просачивается онемение.

     Колыбельная Акины, я узнаю ее. Дважды я на тот же трюк не попадусь.

     Высвобождаю свою ауру, и сила встречается с силой. Оружие Акины не звук, но порожденная ее духовным присутствием магия. Для борьбы с ней я использую то же самое. Я отталкиваю ее дух своим собственным. Ее сукэн давит на мой, но я отбрасываю ее силу, отвергая мир, что она стремится навязать. Это борьба. Магия Акины стремится проскользнуть сквозь мою. Она превращается в шипы и впивается в места, что я оставил мягкими. С точки зрения как умения, так и силы, Акина и Сирень несравнимы.

     На меня опускается усталость. В то время как я рассеиваю большую часть нападения Акины, осколки ее песни продолжают проскальзывать и подрывать мою выносливость.

     Но это все, на что способна колыбельная.

     – Ти… тиару.

     Выдох Укё перенаправляет мое внимание. Карие глаза Укё встречаются с моими, несокрушимые осколки тонут в море боли. Я запинаюсь от этого вида, а затем бросаю все силы, чтобы оттеснить заклинание Акины. Однако Укё не позволяет моему разуму отвлечься. Сильной рукой, обернутой в шелковою перчатку, Укё хватает меня за лодыжку. На моей коже сжимаются пальцы, и суровая сила передает мне дрожь припадков Укё.

     Столкнувшись с таким напряжением воли, я не могу отвести взгляд.

     – … тиару… сними! – искаженным голосом выталкивает через агонию Укё.

     Bōya wa yoi ko da, Nenne shina. Ноты песни Акины врезаются глубже. Я пошатываюсь, мои веки на секунду опускаются, прежде чем я приливом сил сбрасываю навязчивую магию. Черт. Бросаю взгляд на Акину, остающуюся в передний части класса, затем на Укё, по-прежнему прожигающую меня взглядом. Черт. Черт. Черт. Ладно. Сперва Укё. Мне просто придется немного потерпеть колыбельную.

     Двигаясь как можно быстрее, я наклоняюсь и вонзаю пальцы в отверстия на серебряном головном уборе. Тело Укё напрягается от моего прикосновения. Вижу, как напрягаются мышцы ее челюсти, когда она стискивает зубы с силой, достаточной, чтобы сокрушить скалу. Выпрямляюсь и тяну изо всех сил.

     Тиара не снимается. Вместо этого от земли отрывает Укё. Девушка взлетает в воздух. Выше. Выше. Пока ее голова, затем талия, а затем и ноги не оказываются надо мной. Внезапно она останавливается, моя хватка на тиаре не дает подниматься дальше. Остается последний рывок. Головной убор отрывается, а вместе с ним клочья темных волос и обрывки окровавленной кожи.

     Бух! Трах! Укё тяжело приземляется на плоский стол. Стол ломается под ее весом, все четыре ножки трещат от силы столкновения.

     Кружится голова. Отталкиваю ауру Акины и обнаруживаю, что она отступает. Краем глаза поглядываю на женщину, но вместо нее рискую сосредоточиться на Укё.

     – Ты там в порядке, У-тян? – спрашиваю я.

     – Не мертва, – хрипит в ответ Укё. Взмахивает рукой в перчатке в сторону передней части комнаты. – Просто… Позаботься за меня об Акине, а я освобожу остальных девушек.

     Кивнув, я перевожу внимание обратно на своего противника. Акина больше не поет. Вместо этого она осторожно смотрит на меня, ее рубиновые губы хмуро сжаты.

     – Отражение моей магии со столь малой подготовкой, вы и правда достойны интереса директора, – замечает Акина. На ее лице появляется веселая улыбка. – Похоже, для подчинения грубого человека мне остается только столь же грубая тактика. Подходящие обстоятельства, достаточно нецивилизованные.

     Разминаю плечи и отпинываю с пути несколько столов. Столы с грохотом летят через комнату, сбивая своих родичей и расчищая путь между мной и Акиной. В стороне работает Укё, прижав коленями распростертую девушку и срывая с нее тиару. Ее прогресс сопровождают слезы, рыдания и тихие вскрики.

     – Ну, тебе повезло, – отвечаю я. – Потому что нецивилизованный это тот язык, на котором я свободно говорю.

     В ответ Акина помещает руки около пупка и делает невероятный вдох. Ее грудь раздувается. Широко раскрывается рот. Я чувствую, как замирает весь воздух в комнате, словно каждая молекула ожидает ее песни.

     Но я двигаюсь первым. В одно мгновение я сосредотачиваю свою ауру и с криком проецирую ее через всю комнату. Не в Акину, но в стену позади нее:

     – Moko takabisha!

     Из моих рук вырывается, не вызывая отдачу, разваливающаяся пуля. Синий шар пролетает длину двух рук, прежде чем рассыпаться в пути розовыми искрами. Мой ки заряд взрывается, разбрасывая во всех направлениях сжатую энергию. Бледные шарики летят через всю комнату, стуча по поверхностям с энергией не большей чем у теннисного мяча.

     Что?

     Застываю, пытаясь понять, но затем меня бьет ответ. Глупо. Конечно, мой moko takabisha не сработает. Сейчас мне не хватает ауры уверенности, пока она столь жеманная.

     Акина выпускает серию ударных нот, сокрушая мою жалобу. То, что она произносит, не песня. В ней нет слов. Вместо этого небесный голос Акины становится инструментом, и с ним она играет музыку, что быстра, жестока и смертоносна.

     Вокруг меня взрывается земля. Столы разлетаются обломками, а цемент покрывается кратерами, как будто от ударов гигантских молотов. В воздухе формируются звуковые кулаки, после чего набрасываются. Со всех сторон меня атакуют невидимые снаряды, заставая меня врасплох.

     В другом мире меня бы расплющило в одно мгновение.

     В этом все пули пролетают мимо.

     Сукэн. Та же самая непроницаемая оборона, что столько раз блокировала меня, теперь работает в мою пользу. В тот момент, когда Акина начинает атаку, реальность изгибается. Тэнки вцепляется в мое тело и заставляет меня танцевать. Без особых усилий я порхаю между незаметными звуковыми дубинами. В моих уклонениях нет никаких намерений. Не требуется ни воля, ни осознание. Вместо этого сопротивляется сукэн. Моя аура навязывает вселенной новый закон, что объявляется с превосходящей силой: в Саотоме Ранму никогда не попасть.

     Неуязвимость.

     Помимо всего прочего, это величайшая предоставляемая тэнки сила. И теперь она моя.

     Во всяком случае, на какое-то время.

     Атаки Акины пропитаны хайгэки. Даже когда они промахиваются, они пушечными выстрелами ударяют цитадель моей души. От каждого удара моя аура дрожит, а по моему сукэну расходятся четкие трещины. За считанные секунды моя непроницаемая оборона рушится под нападением Акины.

     Но секунды это все, что мне требуется.

     Я не Сирень и не Морковка. Я так и не научился полагаться на тэнки как на единственный способ защиты. Мне не нужен сукэн. У меня уже есть умение и ловкость течь между атаками моего противника. Так что, когда предоставленная сукэном непроницаемая оборона уступает, я уже в движении.

     Я вскакиваю, переворачиваясь над проносящимся в воздухе смутным искажением. Акустические бомбы мелькают и взрываются в стене позади меня. Вытягиваюсь в воздухе, кончиком каблука коснувшись хрупких потолочных плит. Крепко сжимаю свое тело и проскальзываю между еще четырех мерцающих пуль.

     Мои увертки дают мне не более чем горсть вздохов, но это все время, что мне требуется. Моя аура стабилизируется, и возвращается непобедимость сукэна. Отдаю свое тело магии, позволяя ей двигать меня через поток незримых импульсов. Моя защита не сможет долго продержаться. Мой сукэн деформируется, всеми силами навязывая фантазию, и розовый свет вспыхивает там, где заряды Акины прорывают в моей ауре дыры.

     В течение двух напряженных секунд мой палец стучит по оправе очков и, наконец, находит режим аур.

     Невидимая энергия вдруг оттеняется призрачной зеленью.

     Звуковая пуля рассекает мне руку, посылая по костям рокочущий шок. Отшатываюсь в сторону и оттанцовываю, уклоняясь от следующей. Быстро замечаю три туманных зеленых шара, формирующихся со всех сторон вокруг меня. Ловушка. Та, что всего несколько минут назад была бы гораздо смертельнее. Ныряю в сторону. Мгновенно выпущенные импульсы слишком медленны. Они проносятся через мой послеобраз и врезаются в пол и стены классной комнаты, размельчая все, что осталось от ее внутренней структуры. Коридор и прилегающие туалеты теперь выставлены на обозрение.

     Отступаю, но двигаюсь достаточно медленно, чтобы Акина следовала за мной. Мои следы осыпает звуковой поток, превращая коридор в руины. Даже не предпринимаю попыток ответить. Моя стратегическая задача в спасении Укё, и чем дальше от нее будет проходить борьба, тем выше шансы Укё на побег.

     Пока я бегу, я учусь. Я подставляюсь под нападение Акины и изучаю пределы защиты сукэна. Моя магия держит шквал не более трех секунд. После этого мне нужно по меньшей мере столько же времени, чтобы вернуть свою ауру в рабочее состояние. Если я подожду чуть дольше, сукэн восстановится, но в пылу сражения я не считаю это жизнеспособной тактикой.

     Изучаю атаки Акины. Ее звуковые пули движутся группами по шесть. Помимо этого никаких ограничений. Она стреляет самыми разными способами, последовательно или параллельно. Они приходят со всех направлений: спереди, сзади, слева, справа, сверху и снизу. Пули формируются там, где пожелает Акина, она не может нарушить лишь границу области моей ауры.

     Заворачиваю за угол и бегу по другому коридору. Меня преследует симфония разрушения. Пора заканчивать эту погоню. Я уже вижу признаки поднявшейся в школе тревоги. Скоро на помощь Акине бросятся союзники.

     Укё хватит этого пространства.

     Во внезапной перемене мое отступление становится рывком. Семь шагов стремительно мчат меня вперед. Навстречу летят акустические пули. Ныряю и скольжу под ними. Сукэн откликается на мою волю, и трение исчезает. Скольжу по плитке, как будто это лед. Над головой пролетают два импульса. Вытесненный воздух втягивает в оставшийся позади вихрь мои косички.

     Трение меняется. Ноги останавливаются, а тело летит вперед. Отталкиваюсь, переворачиваясь в воздухе над летящим понизу третьим зарядом. Акробатически изворачиваюсь в воздухе, отскакиваю от стены и бегу по противоположной. Промахивается последнее трио звуковой последовательности Акины.

     Раскрылась.

     С последним прыжком я оказываюсь над ней. Над головой Акины проносится высокий пинок с разворота, когда она в последнюю секунду ныряет. Нападение, заостренное усиленным хайгэки ikisasu, надвое рассекает ауру Акины. Лечу вперед, изворачиваясь и ударяя локтем. Акина восстанавливает свою защиту и плотно стягивает ауру, но моя атака врезается в ее защиту прежде, чем та готова, отбрасывая ее на несколько шагов.

     Не позволяю себе никакой передышки.

     Ныряю вслед за Акиной и осыпаю ее молниеносными боковыми пинками. Удары попадают по рукам Акины, полностью разъедая ее мистическую защиту. Тяжелые удары оставляют на руках и ногах синяки, два пинка проскальзывают, попадая по ребрам и животу.

     Затем, так же быстро, я отхожу. Я бы решился и на большее, но очки Митико показывают густо образующийся вокруг Акины пугающий зеленый туман, перекрывающий ее обычный оранжевый оттенок. Готовлюсь к контратаке и не разочаровываюсь.

     В момент, когда я отстраняюсь, Акина выпускает оглушительный крик. В нем не столько звука, сколько силы. Камень сыпется. Стены дрожат. Окна взрываются. Воздух дрожит, пульсирующие линии давления формируются с такой плотностью, что искажают свет. Стена разрушения вопля в мгновение ока расходится во всех направлениях, не оставляя никакой возможности уклониться.

     Магия бьет меня сильнее толкающего плечом бати-панды. Меня срывает с земли и швыряет на десяток метров дальше по коридору. Вокруг меня загорается розовый свет. Моя аура резонирует от звука и извергает энергию. Мой сукэн с трудом удерживается, и я, приземляясь, оказываюсь на ногах. Шпильки впиваются в плитку, выгрызая борозду, замедляя мой темп. Затем порыв стихает. Не считая звона в ушах, я не пострадал.

     Шагаю вперед и отвечаю на заряд Акины собственным. Ки вновь собирается между моих ладоней закручивающимся внутрь циклоном света. На этот раз я использую не уверенность. Вместо этого я оставляю магию чистой, напитывая атаку одним лишь хайгэки. Разочарование, злоба и гнев объединяются в шар разрушения. Он светится бледно-розовым, ложной невинностью, скрывающей содержащие внутри злые силы.

     Протягиваю руки вперед и кричу. Вместе с выдохом выходит ки. Выдох становится словами. Проявлением воли. Называя свой прием, я усиливаю его и придаю ему цельность:

     – Tenshi osakebi!

     Вспыхивает небесный свет, и камень раскалывается. Во внешней стене школы остается колоссальный разрыв. Сквозь него льется дневной свет. Оставшееся разрушение шокирует. Выглядит так, как будто в коридоре наклонило фуру, а затем вдобавок развернуло ее пару раз на триста шестьдесят.

     В центре разрухи Акина. Девушка в черном корсаже висит в нескольких сантиметрах над разбитым полом. Ее голос поет, и вокруг нее мерцает сфера искаженного воздуха, подкрашенная моими очками в слабый зеленый цвет. Несмотря на силу моей атаки, мой противник совсем не тронута.

     Нота Акины обрывается, и она опускается на землю.

     – Позаботьтесь о бежавших ученицах, – говорит Акина. Ее четкий голос прорезает гул двигающегося камня. – Здесь вы ничем не поможете.

     Мне требуется секунда, чтобы понять, что Акина говорит с окружающей нас глазеющей толпой. Мой взгляд проходит по группе. Здесь около десятка девушек. По шкале Дайске-Сафурана ни одна из них не превосходит Куно. Из отсутствия готовности догадываюсь, что большинству из них недостает боевого опыта. Я могу одним ударом разобраться со всей группой. Но мне нужно беспокоиться не только о себе. Если только Укё не изучила тэнки, она никак не сможет победить даже слабейшую из них.

     Придется сократить их число. Пока не покажется Хикару со своей бандой, я единственный, стоящий между Укё и пленом.

     – Ти-хе-хе-хе-хе! – раздается пронзительный смех, голос мало отличается от скрипа ногтем по стеклу. По опустевшему коридору проносится спираль темных лепестков. – Я, Лакричная Красавица Кодачи, избавлюсь от этой нарушительницы и докажу, что вы недостойны чести директора, сенши.

     Взгромоздясь на разбитые обломки, на третьем этаже балансирует Куно Кодачи. Она все в том же черном наряде готической лолиты, в котором она была, когда я сражался с ней на крыше, но теперь лакричные ленты длиннее, и их больше. Немного заметнее то, как ее аристократическое лицо округлилось до более мягкого, милого облика.

     Это результат кокона сахарной ваты Тиё. По прихоти своей госпожи Кодачи прошла через вторую метаморфозу. Однако Тиё не удалось избавить Кодачи от этого отвратительного смеха.

     Фиолетовые глаза Акины вспыхивают, а рубиновые губы сжимаются.

     – Помоги другим девушкам, Кодачи. Я сама справлюсь с Саотоме.

     – Я принимаю приказы лишь от своей госпожи, а не от тебя, бесполезная ведьма, – глумится в ответ Кодачи. – Эта нарушительница падет от моей руки. Уже ясно, что ты не сможешь победить. Несомненно, результат твоего низкого происхождения. Ти-хе-хе-хе!

     Толпа зрителей не двигается, пока разговаривают Кодачи и Акина. Необученные дуры. Обращаю эту небрежность себе на пользу и собираю второй шар злобной розовой энергии.

     – Tenshi osakebi!

     Извернув запястья, я деформирую сферу. Шар становится лучом, секущим справа налево. Вытянувшаяся лопасть розового света пронзает пространство, где мгновение ранее была Акина.

     Промахиваюсь, но это не важно. Моя атака делает свою работу. Мой ки гигантским мечом прорезает себе путь через второй этаж. В опорах и стенах остаются зазоры шириной с мою руку. Разрушение охватывает шестидесятиградусную дугу передо мной. Здание стонет, внезапно лишившись опоры. Огромные массы начинают смещаться. Напряженные после прежней борьбы колонны рушатся. Третий этаж падает на второй.

     Девушки рассеиваются и ныряют в стороны, выискивая укрытие от медленно двигающейся катастрофы. С полов и потолков поднимается пыль, облаком окутывая все. Под ногами шатается земля, ее угол меняется, когда одна сторона поднимается, а другая падает.

     Оранжевые оттенки призраков девушек спешат найти убежище. Атакую.

     Протанцовывая мимо мусора и уклоняясь от падающих обломков, прокладываю путь до ближайшей девушки. Юной ведьме не старше четырнадцати. Ее остроконечная шляпа упала под ноги, сама она для баланса вцепилась в доску объявлений. Она изо всех сил старается подняться, ноги под ней скользят.

     Не выражаю никакой жалости.

     Сближаюсь и бью ее по голове. Мой кулак врезается в висок ведьмы, ее сукэн лишь незначительно сопротивляется моему ikisasu. Девушка падает и катится по наклонившемуся коридору.

     Разворачиваюсь.

     Десять прыжков подводят меня к принцессе. Она уклоняется от моего открытого удара, стремительного оборота, что угрожает сбить ее с ног. Отвечает неумелым взмахом жезла. Результатом ее атаки становится полоса радужного света, промахивающаяся на метр. Не позволяю второго шанса. Завершив вращение, бью принцессу на втором обороте, на этот раз ткнув ее в левую почку. Девушка отлетает назад и врезается в стену. Там она падает, задыхаясь и держась за бок.

     Следующей оказывается пара из школьницы и волшебного рыцаря. Они замедляют меня на целых пять секунд, прежде чем присоединиться к своим соседкам на полу. Это все, что требуется. Ход сражения меняется.

     Мое продвижение останавливает ревущее пламя. Отскакиваю назад, и длинные языки огня тянутся вслед за мной. Надо мной свистит воздух, и я скольжу в сторону. В землю врезается огромная дубина, разбивая пол в еще более мелкий щебень.

     Наклоняюсь, чтобы избежать обратного удара, и сталкиваюсь со своими противниками. Вокруг меня полукругом собрались три они. Каждый из рогатых демонов, стоя, в полтора раза выше меня. Все вооружены оторванными от деревьев толстыми ветвями, местами на них торчат ветки и листья. Игнорирую их и использую очки Митико, чтобы взглянуть дальше. Издалека оказывает поддержку окутанный зеленым пламенем оранжевый призрак.

     Сперва разбираюсь со стрелком, запуская уносящееся вдаль розовое копье. Не дожидаясь взглянуть, попаду ли я в свою цель, бросаюсь вперед. Они двигаются на перехват. Замахиваются на меня широкими ударами. Их оружие тяжелое, а атаки медленны. Даже если бы меня связали цепями, я смог бы уклониться от них всех. Отвечаю кулаками и ногами. Демоны рассыпаются и исчезают в клубах дыма. Все, что от них остается, это маленькие тлеющие бумажные печати.

     Сикигами.

     Скольжу взглядом и нахожу призывательницу. Она устроилась на вершине накренившегося этажа, молодая женщина в красивом наряде оммёдзи. У нее в руках еще две офуда, что она тут же бросает. В печати втекает зеленый туман, и пара они принимает формы.

     Только чтобы все закончилось моими размывшимися руками. Сминаю скользнувшую меж пальцев бумагу, а затем разрываю ее напополам.

     Спустя мгновение я оказываюсь над ней.

     Оммёдзи отступает так быстро, как только может, выдерживая первые мои атаки каплей мастерства с огромной помощью сукэна. Вижу на ее лице отчаянную злость, когда она ставит последний резерв, стараясь защититься от меня. Вокруг ее руки материализуется созданный из демонической плоти живой пистолет. Она открывает огонь. По обе стороны от меня вспыхивают два ярких импульса, когда я отшатываюсь от нападения. В следующую секунду сукэн оммёдзи сдается. Очередной мой пинок попадает ей в грудь и вбивает ее в стену. Заканчиваю, ударяя ее по лицу и пробивая ее головой бетон.

     Музыка возвещает о возвращении в бой Акины.

     Не успевает первая нота достичь моего уха, как я оказываюсь в воздухе. Мою прежнюю позицию разносит шквал звуковых бомб. Закручиваюсь в воздухе и приземляюсь вниз головой на сетку арматуры, отделяющую школу от неба. Раскачиваюсь из стороны в сторону, продолжая держаться наверху. Звуковые молоты мелькают так близко, что проявляют кусочки розового ки моей ауры, прежде чем выпустить свою энергию в голубые небеса над нами.

     Смотрю вниз. Вот ты где.

     Акина на первом этаже, стоит в чистой от рассыпавшихся обломков зоне. Увидев свою цель, я прекращаю цепляться ногами и стартую. Переворачиваюсь во время спуска, уклоняясь еще от двух звуковых пуль и рубящего удара красного лакричного кнута. Сперва врезаюсь ногами в наклонившийся пол второго этажа. Кнут Кодачи щелкает позади меня, но я отскакиваю прочь.

     – Ти-хе-хе-хе! – хихикает Кодачи, сумасшедшими движениями размахивая своим кнутом.

     Красная конфетная лента дважды ударяет, отрезая подо мной большие куски земли. Навес срывается. Позволяю себе упасть вместе с ним. Опускаюсь на два с половиной яруса со второго этажа, что сейчас стремится быть третьим.

     Навязчивым голосом Акина выпевает заготовку шести пуль. Они встречают меня в воздухе. Скольжу между акустическим нападением, искривляя свое падение. Юбка, ленты и длинные косички вихрем следуют за моей акробатикой. Приземляюсь на носок, тэнки вынуждает мое касание выглядеть невозможно мягким. С едва дрожащей аурой открываю ответный огонь.

     Акина течет между ударами, голова качается из стороны в сторону. Со стороны кажется, как будто сражаются два бойца мирового класса. Видимая ровность ложна. Мой ikisasu отрывает от сукэна Акины огромные куски. Она компенсирует это, своей волей возвращая ауру на место. Но у ее неуязвимости есть срок, и он быстро выходит.

     Конечно, мы оба это знаем.

     Пока она защищается сукэном, Акина готовит контрудар хайгэки. Вокруг нее собирается огромная сила, образуя сгущающийся зеленый туман. Индикаторы на моих линзах трижды мигают, а затем отключаются. Мельком смотрю на своего противника нефильтрованным взглядом. В волосах золоченая звезда, Акина танцует в ритме моего нападения, очаровательный идол скользит по сцене. Вместе с ней движется искрящийся свет, подсвечивая ее золотистую юбку и полночный корсаж.

     Затем она кричит.

     Воздух дрожит. Вырывается резонирующая сила. Физические объекты отбрасывает прочь. Валуны слишком тяжелые, чтобы кинуть, стирает в пыль.

     Заряд ударяет меня в лоб. Не отступаю, но вместо этого терплю. Перед лицом грубого отторжения, я накладываю фантазию. Хайгэки воюет с сукэном, и моя аура искажается под мистическим давлением. Сокрушительная сила тисками сжимает меня. В легкие вдавливает воздух, раздувая их до разрыва, несмотря на то, что мою грудь сжимает руками гиганта.

     Волна проходит. Осколки розовой энергии рассеяны из-за нападения, бьющимися приливными силами от моей мэгами но оои оторваны фрагменты ки. Последовавший спад усталости заметен больше своей неожиданностью, чем тем, как он отмечает пределы моих сил.

     Тишина. В моих измученных ушах звенит. Из каналов вытекает теплая жидкость. Мое тело кричит от агонии, но всю боль смывает адреналин. Преимущество за мной.

     Крик Акины скорее стратегического характера, чем наступательного. Короткая дистанция лучше для меня также как длинная дистанция для нее. Если бы меня отбросило, мне пришлось бы пробираться через звуковой поток, пока ее сукэн восстанавливается. Вместо этого мы остаемся лицом к лицу. Даже лучше, Акина привлекла все свои резервы, чтобы выпустить атаку, и ее аура истощена.

     В мистическом плане Акина беззащитна, и хоть она совсем не полуобучена, у Акины нет возможности противостоять моему умению.

     Я победил.

     Мне требуется всего один шаг, чтобы вновь оказаться рядом с Акиной. Начинаю с погружения кулака в ее живот. Ее фигура сгибается вокруг моей руки, а тело поднимает в воздух. Хватаю правую руку Акины своей левой и прыгаю. Мое тело поворачивает по тесной дуге, и рука Акины поворачивается вместе со мной. Запястье и локоть выдают тошнотворный хруст. Отпускаю, переворачиваясь в кувырке вниз головой. Одной ногой упираюсь в спину Акины, одновременно с этим отталкиваясь изо всех сил.

     Удар приходится справа, когда мы оба падаем на землю.

     Акина неподвижна.

     Победа.

     Боль.

     Мой триумф обрывают. По спине стучит дождь крошечных конфетных пуль. Каждый крошечный кусочек лакрицы на два сантиметра впивается в мышцы. Они сдирают с моей спины плоть, превращая розовую ткань и кремовую кожу в беспорядок истерзанного мяса.

     Бросаюсь в сторону. Линия пуль следует за мной, дробя камень и пробивая сломанные стены. Отскакиваю от двух поверхностей, уклоняясь от кондитерской смерти. Только после этого нахожу достаточно толстое укрытие.

     Долгие секунды сжимаюсь за колонной, слушая безумное хихиканье Кодачи. По спине расходится ледяное онемение, и моя аура постепенно восстанавливается. Перехватываю прямое управление и сосредотачиваю большую часть духовных сил на избавление от текущего в жилах яда. Адское пламя хайгэки врывается в магию Кодачи и обращает ее в ничто. Онемение прекращает расти и начинает исчезать. Заменяю хайгэки сукэном и выпускаю его в свои раны. Магия холодит и успокаивает. Чувствую уходящую боль, когда плоть воссоединяется, а порванный шелк восстанавливается до совершенства.

     – Ти-хе-хе-хе! Беги как маленькая девочка, – гогочет Кодачи. – Но я, Лакричная Красавица Кодачи, уничтожу тебя.

     Еще несколько драгоценных секунд остаюсь в своем укрытии, чтобы мои раны смогли еще немного исцелиться. Затем я выхожу.

     – Жаль разочаровывать, но бегство совсем не в моих планах, – отвечаю я.

     Небрежно прислоняюсь к стене и смотрю на Кодачи через разбитый щебень. Между нами распыляется водяной душ. Лучи солнца проходят через рассеянные капли, расходясь призматическим светом.

     Р-р-р-а-а-у-у-у. Школа испускает долгий, отвратительный стон. Полы под нами сдвигаются, скользнув на сантиметр-два в сторону. С потолка водопадом сыпется пыль. Мерцают неоновые огни, и из незащищенных проводов сыплются искры. Откуда-то издалека эхом доносится резкий треск, похожий на ружейный выстрел.

     Спокойно думаю о Кодачи. Она не входила в мои планы, но сейчас, когда она здесь, у меня есть возможность спасти и ее. Вопрос в том, могу ли я позволить себе тащить за собой возражающую или бессознательную девушку, пока я разыскиваю Аканэ?

     Нет. Не могу. Ответ приходит легко. Татеваки может из-за него даже еще больше меня возненавидеть, но в моем списке важных людей Кодачи значительно ниже Аканэ.

     – Глупая девчонка, твое высокомерие не сможет скрыть твоей слабости. Даже сейчас мой яд крадет твои силы, – кричит Кодачи. Пока она говорит, вокруг нее формируется длинная лакричная лента. – Моли изо всех сил о пощаде, но я тебе ее не предоставлю. Ти-хе-хе-хе!

     Яд. Слабость. Кодачи, как всегда, слишком высокого о себе мнения. Конечно, мне тяжело дышать, но у меня все еще больше половины моих сил. Прямо сейчас время сразу враг мой и союзник. Оно приближает появление Хикару, так же как и Тиё и Гёндуль. Впрочем, я не пропускаю исчезновения тела Акины. Тэнки исцелил мои раны. Конечно, тэнки исцелит и ее. Если против меня объединятся Акина и Кодачи, это будет не очень хорошо.

     Еще одна серия тресков звучит как очередь взлетающих фейерверков. Вся школа грохочет, и второй этаж на полметра соскальзывает в направлении своего наклона. Усмехаюсь. Я вновь смогу это использовать. Но сперва приманка.

     – Молить? Горничную? Думаю, нет. – В моих словах властность, как будто бы говорит знать. Играю роль, выпрямляясь и принимая высокомерную позу аристократа. – Твой яд, служанка, уже нейтрализован. Как будто бы он был угрозой. Существо твоего положения никогда не сможет и надеяться победить леди истинного происхождения.

     Кодачи широким замахом бьет меня. Конфетная бритва проходит сквозь стену от левой моей стороны до правой. Скольжу вокруг атаки, следуя за изгибом лакричного кнута. Сплетенные нити целуют меня во время движения в правое плечо, это касание отмечает кровавая линия и ледяное онемение.

     – Невыносимая негодница! Я поставлю тебя на место, – визжит Кодачи.

     Она в ярости. Кодачи снова и снова бешено машет руками, ее лакричный кнут щелкает тут и там. Но ярость не притупляет умения Кодачи. Удары ее кнута как никогда точны. Во всяком случае, опасность возрастает. Гнев подпитывает хайгэки Кодачи и, в свою очередь, усиливает ее атаки. Ее конфетный кнут уже не режет, но вместо этого уничтожает.

     Бегу от неистовства Кодачи, исчезая в глубине неустойчивых коридоров. Туда вторглась тьма. Люминесцентные лампы лишь немного разбавляют ее, а дневной свет задерживают неповрежденные структуры второго и третьего этажей.

     Вновь щелкает лакричный кнут, промелькнув мимо моей щеки. Он уничтожает опорную балку позади меня.

     – Как жалко, – усмехаюсь я. – Они позволяют участвовать девушкам такого уровня? Не впечатляет.

     Кнут Кодачи отвечает на мое презрение, провернувшись, скрутившись и раздробив бетон как замазку. Коридор стонет от ослабления структуры. Воспринимаю это как предупреждение и тонко укрепляю свой сукэн. Заняв всю свою магию, я полагаюсь лишь на грубое умения уклоняться. В то же самое время я еще больше подстрекаю Кодачи. Не стоит ей слишком рано это осознавать.

     – Возможно, я ошибаюсь? – спрашиваю я. – Ты ведь часть обслуживающего персонала?

     – Умри! – кричит Кодачи.

     Красная лакрица кружится, а затем ударяет конфетным копьем. Атака проходит сквозь мой послеобраз и уничтожает колонну позади меня. Вновь стонет коридор. Ему вторит резкий треск, под смещающимся весом разрушаются камень и сталь. Потолок проседает, и бой внезапно останавливается.

     Вместо того, чтобы смотреть на меня, Кодачи смотрит на потолок. Выдавливаю непонятную ухмылку и выпускаю сукэн.

     Моя аура растягивается во всех направлениях. Грубо сплетенный ки тонет в камне и расходится по всему коридору. Он навязывает разрушенной школе идею. Реальность немного прогибается, и уже подготовившийся мир выпускает свою ярость.

     Стены и потолок внезапно покрываются кривыми трещинами. Кодачи отскакивает, а затем разворачивается бежать, но я выманил ее слишком далеко от безопасности, а рушащаяся структура пропитана моим ставшим злобной силой духом. Трещины гонятся за ней, расходясь молнией и протягиваясь далеко вперед. Они не оставляют никакой надежды на спасение.

     Школа рушится. Она падает как единое целое, весь ее вес стремится вовнутрь. Как будто бы само здание намерено похоронить моего противника.

     – Вау, – говорю я. Восхищенно смотрю на свою работу. – Это довольно удивительно.

     Кодачи погребена под горой обломков. Я, всего в полудесятке метров, нетронут. Все стены согнулись в противоположную от меня сторону. Стальные опоры по счастливой случайности скрутились так, чтобы служить щитом от падающих обломков. Теперь солнце греет мне спину, и я позволяю себе этим понаслаждаться. Неудержимо усмехаюсь, моя гордость растет от быстрого овладения магией махо-сёдзё.

     – Похоже, вы не оставили здесь камня на камне, Саотоме-сан. Варварство.

     Акина. Она стоит на разрушенных остатках школьной крыши, глядящий на меня сверху вниз яростный ангел. Улыбаюсь в ответ, не в состоянии и не желая скрывать радость своей победы.

     – Да ладно, – отвечаю я. – Не припоминаю, чтобы ты задумалась, прежде чем развалить школу на части.

     По бокам от Акины собрались Оммёдзи, Фехтовальщица и Сирень. Вокруг них обретают существование пять чудовищных они, двинувшись отрезать пути к бегству. Не обращаю никакого внимания на сикигами, вместо этого постукивая по оправе очков, пока не переключаюсь на режим аур. Осматриваю гору щебня. Глубоко под ней захоронен оранжевый призрак. Кодачи прижата, но не мертва, ровно то, к чему я и стремился.

     – Я, по крайней мере, не радуюсь такой жестокости, – отвечает Акина. – Вы же, напротив, зверь. Улыбаетесь принесенному вами разрушению, злорадствуете причиненной вашим врагам боли, вы и правда достойны титула сенши. Директор будет рада, что вы соответствуете ее ожиданиям.

     Неуверенно смотрю на Акину. Не понимаю, должны ее обвинения в варварстве быть оскорблениями или комплиментами. Не то чтобы меня это волновало. Такие слова как милая, сладкая и симпатичная режут куда сильнее, когда с ними ссылаются на меня.

     – Ну и замечательно. Но мне правда плевать, что думает директор. Давай со всем этим покончим. Мне все еще нужно забрать одну девушку. – Пытаюсь хрустнуть костяшками пальцев, но тэнки, по-видимому, считает, что это слишком неженственно. Скрываю свою ошибку, вместо этого разминая руки.

     Акина спускается, и ей не удается не поморщиться от маленького падения. Она несколько раз сжимает и разжимает правую руку, но я вижу, что конечность двигается с трудом. То, что сукэну Акины не удалось восстановить работоспособность ее руки значит, что Акина держится из последних сил. Перетекаю в стойку, проносятся планы того, как воспользоваться этим фактом.

     Акина вздыхает.

     – Я бы поступила глупо, вновь столкнувшись с вами, – признает она. – В то время как я лучше владею своей магией, вы доказали, что вы превосходящий воин. Я уже знаю, чем окончится эта борьба. Нет. Я не повторю свою ошибку. На этот раз мы задержим вас здесь, пока не прибудет Тиё или Гёндуль, чтобы разрешить этот вопрос.

     Вмешивается новый нахальный голос:

     – Тогда тебе не повезло, Акина-тян, потому что ваше время только что вышло.

     В стороне от собравшихся махо-сёдзё на вершине башни из щебня стоит Хикару. Клерк широко ухмыляется, а его рубашка на кнопке пропитана потом. Он ленивым жестом стучит по надпилу дробовика у него на плече.

     Позади Хикару желтый купол. Он расширяется с нарастающим темпом. Граница проносится через Хикару и врезается в собравшихся девушек. Акина пытается отпрыгнуть, но она на секунду опаздывает с движением.

     Расширяющийся купол ударяет Акину в воздухе. Она останавливается. Из ее одежды и кожи вымывает все цвета, не оставляя ничего кроме серого. Невозможно, Акина не падает. Вместо этого она висит в воздухе неподвластной гравитации статуей.

     Опускаю взгляд на себя. Когда меня ударила магия, я почувствовал только легкое покалывание.

     – Ран-тян! – выкрикивает Укё.

     Укё энергичными прыжками забирается на разбитый щебень. Ее платье принцессы порвалось в бою. Юбка оторвана, демонстрируя ноги и рваные чулки. Кроме того, она босиком, давно бросив свои туфли.

     Сразу позади Укё Сяолан. Он приземляется на щебень рядом с Хикару, его руки прячутся в длинных рукавах его одеяния и скрещены на груди. Больше ничего не замечаю, потому что едва в моем поле зрения появляется Укё, я начинаю безумно улыбаться.

     – Ран-тян, похоже, мы добрались сюда как раз вовремя, чтобы прикрыть тебя, – говорит Укё.

     – У меня все было под контролем, – отвечаю я. Меня немного обижает, что она могла подумать что-то другое, но легкого раздражения недостаточно, чтобы затмить восторг видеть ее свободной. – Что ты здесь делаешь? И что только что произошло?

     – Сяолан остановил время, – сообщает Хикару, отвечая на второй вопрос. – Куондзи здесь, потому что настаивала.

     – Чертовски верно! – говорит Укё.

     – Остановил время? – Я смотрю на застывшие статуи. Махо-сёдзё замерли на середине движения. Остановил время. Не могу в это поверить. Даже когда смотрю на результат. – Это… возможно?

     – Ага, – говорит Хикару, ухмыляясь так, как будто сам это сделал. – Впечатляет, не правда ли?

     – Магия Сакуры, а не моя. Я просто ее одолжил. – Сяолан осматривает окрестности. – Нам пора уходить. Это заклинание долго не продержится.

     Качаю головой.

     – Я не собираюсь уходить без Аканэ.

     – Мы это обсуждали, – говорит Хикару.

     – Пошел ты, Хикару, – огрызаюсь я. – Эй, У-тян, куда они ее забрали?

     Укё подбирает крупный камень и несколько раз подбрасывает его, оценивая вес. Затем она оглядывается через плечо, ее лицо выражает сожаление.

     – Прости, Ран-тян, но я не видела ее с самого первого дня. Они почти сразу утащили ее для корректировки. За нами присматривала Огура-сэнсэй. Уверена, я была следующей. – Укё слабо улыбается. – Спасибо, что спас, Ран-тян. Но в следующий раз давай без оборок.

     После этого Укё разворачивается и кидает в голову Акины кусок бетона. Обломок разбивается о череп женщины, не вызывая видимого урона.

     – Вот тебе, сучка! – ругается Укё.

     – Есть идеи, где она может быть? – спрашиваю я.

     Укё закрывает глаза и качает головой.

     – Возможно, стоит проверить западное крыло. Сразу за собором. Это только слухи, но говорят, что там они держат проблемные случаи.

     Оглядываю школу. Мы у разрушенного восточного крыла Института. К восточному крылу примыкает неповрежденная часть, что Укё назвала собором, готическое здание с широкими сводами и витражами. За ним, невидимое с моего места, западное крыло. Длинное, приземистое, одноэтажное строение. Я, возможно, смогу обыскать все здание менее чем за десять минут.

     – Не хочу мешать твоим планам, но нам точно не хватит времени. Просто чудо, что Гёндуль и Тиё еще не показались, и задерживаясь еще дольше, мы просто испытываем нашу удачу. – Хикару вздрагивает. – Даже хуже. Вмешаться может сама директор.

     – О, глупый Хикару, это не чудо. Я просто хотела посмотреть, как Ранма-тян побьет Акину-тян, – говорит сладкий, но злобный голос.

     Мори Тиё неспешно перебирается через камни, что некогда были восточным крылом. На ее голубом платье трещат желтые искорки. Магия Сяолана разбивается о поверхность божественной ауры Тиё. Застывшее время не в силах вцепиться в Тиё. Она изящно перешагивает через обломки, покручивая над головой расшитый зонтик, как будто идет по залитому солнцем парку.

     Тиё останавливается и улыбается нам. Усмешка достаточно широка, чтобы разделить ее лицо надвое.

     – Но так как все закончилось, как насчет того, чтобы вместо этого поиграть?

     – Тиё, – становится сдержанным лицо Хикару. – Дерьмо. Выбора нет. Уходим. Сейчас же.

     – Можешь бежать, если хочешь, но я не уйду без Аканэ, – упрямо говорю я.

     Словно противореча моим словам, мои руки дрожат. Тиё. Я не смогу ее побить. Ни даже с тэнки. Если кто-то столь слабый как Акина может устроить мне неприятности, у меня не будет никакой надежды, выступи я против безумной мощи Тиё.

     Глаза Хикару вспыхивают.

     – Малыш. Не глупи. Спасешь ее позже.

     – Я спасу ее сейчас.

     – Она именно глупа, Хикару-кун, – вмешивается Тиё. Ангельский монстр красиво кружится на горе обломков. – Но не волнуйся. Достаточно скоро она будет липкой сладостью. А! Знаю. Как насчет раннего подарка на день рождения, Хикару-кун? Я могу подарить тебе для игр милую сладкую принцессу.

     – Этого никогда не произойдет, – рычу я. Смотрю на Тиё.

     Карие глаза Тиё на мгновение перескакивают на меня.

     – Глупая девчонка. Неужели ты в первый раз ничему не научилась? То, что ты хочешь…

     – Эй, Тиё, можешь дать нам минутку? – громко просит Хикару. Он сверкает широкой улыбкой. – В память о прежних временах?

     – Хикару-Хикару. Ты так недобр, перебивая такую милую девушку вроде меня. Но, так как я люблю тебя, я дам вам поговорить. Только не заставляй меня ждать. Ты же знаешь, насколько… нетерпелива я могу быть, – хихикнув, говорит Тиё.

     Хикару прекращает улыбаться и поворачивается обратно ко мне.

     – Оставь, малыш. Если ты достиг многого, в итоге ты останешься ни с чем. Нам пора бежать, чтобы мы могли сразиться в другой раз.

     – Проклятье, Хикару, ты же знаешь, я не могу уйти без Аканэ, – говорю я.

     По правде говоря, мне хочется, чтобы меня уговорили, но моя чертова гордость отказывается сотрудничать. Кроме того, как, черт возьми, я могу оставить здесь Аканэ? Этого не произойдет. Никогда.

     Хикару открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но его прерывает Сяолан.

     – Нигата. Он должен сделать то, что должен. – Сяолан поворачивается ка мне. – Иди. Мы задержим ее, насколько сможем.

     Хикару резко смотрит на Сяолана.

     – Ты же не всерьез, да?

     Сяолан отвечает размеренным взглядом.

     – Дерьмо. Ладно. Но чтобы ты знал, если мы умрем, я буду винить в этом тебя, – ворчит Хикару. – Остается надеяться, что Чиба появится быстро и выручит нас.

     Смотрю на Укё. Она качает головой.

     – Я останусь в стороне, милый. Я знаю, что здесь я бесполезна. Найди Аканэ. Позже обсудим все за окономияки.

     – Время вышло! – оживляется Тиё. – Надеюсь, вы уже со всем разобрались, потому что все эти разговоры так скучны, – говорит Тиё. Девушка небрежно отбрасывает зонтик и делает вид, что вытаскивает пару конфетных боевых топоров.

     – Сяолан, пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть в рукаве что-нибудь по-настоящему хорошее, – бурчит себе под нос Хикару, когда Тиё шагает вперед.

     Сяолан вытаскивает карту с розовой рубашкой.

     – Фаэри, – шепчет он. Вокруг него взрывается пламя, принимая форму женского духа. – Бери ее, Хикару, и не давай Сакуре повода снова меня отругать.

     Это последнее, что я вижу, потому что я разворачиваюсь спиной и бегу. Позади меня раздается крик Raitei Shourai, и разгорается бой.

     Трачу минуту, пытаясь достичь западного крыла, прежде чем понимаю, что это невозможно. Едва я оказываюсь в десяти метрах от здания, не важно, как быстро я бегу, оно остается все так же далеким.

     Проклятье. Раздраженно постукиваю по оправе очков Митико. За линзами переливаются цвета, и я вижу, что все западное крыло окутано слабым зеленоватым туманом. Морщусь и обращаю взгляд обратно на восток.

     Вдалеке вспыхивают яркие огни. Со стороны ожесточенной битвы звучит какофония взрывов. Сражение все усиливается, указывая, что Хикару и Сяолану приходится стремительно отступать. Учитывая расстояние между местом боя и железными вратами догадываюсь, что у меня в лучшем случае пять минут. После этого мне придется сразиться с Тиё… в одиночку.

     Дерьмо. Все не должно было быть так. Качаю головой и избавляюсь от мрачных мыслей. Сосредоточься на Аканэ, Ранма. Укё в безопасности. Одна есть. Одна осталась.

     Не в состоянии добраться до западного крыла, я вхожу в собор.

     Огромные дубовые двери открываются внутрь древнего каменного храма. В соборе тускло и становится еще тусклее, когда тяжелые двери закрываются под собственным весом. Единственный свет здесь просачивается через десятки витражей четырьмя этажами выше. Они окрашивают пол отражением своей формы. Увитый виноградной лозой полумесяц на темном фоне.

     Хотя Укё и назвала это место «собором», в огромном помещении нет места для поклонения. Скамьи выстроены перед троном, чтобы можно было распространять власть, а не религию. Хотя я не могу отрицать величественности дизайна. Ввысь тянутся эпические колонны, своды над головой формируют купол. С потолка свисают десятки незажженных люстр. Гранитный пол отполирован до блеска. У моих ног выписана гигантская печать, с еще большей детализацией изображающая все тот же увитый виноградной лозой полумесяц.

     В помещении я чувствую себя маленьким и недостойным. У меня предчувствие, что это верно.

     С передней длинной скамьи поднимается фигура. Гёндуль. Узнаю воительницу по ее броне: крылатому стальному шлему и покрытой латами кольчужной рубашке.

     Гёндуль идет по дорожке меж скамьями, с глухим стуком ударяя по земле торцом железного древка копья.

     – Сразись со мной с честью, воин! – кричит она, ее сильный голос эхом отдается по всему помещению.

     Игнорирую ее. Вместо этого я через очки осматриваю западную стену. А-ха. В камне собора прорезана пара ведущих в западное крыло двойных дверей. Очки Митико показывают, что они свободны от зеленого тумана. Я нашел вход. Движением пальца отключаю режим аур и поворачиваюсь лицом к Гёндуль.

     Виновато улыбаюсь.

     – Прости, но у меня нет времени разбираться с тобой.

     Даже когда я передаю свой ответ, я двигаюсь. Мчусь по каменному полу и перепрыгиваю через деревянные скамьи. Бах! Бах! Бах! Зазубренное копье бьет молниями. Мой сукэн дрожит, но держится. Истина переписывается ложью. Заряды, что должны были попасть, вместо этого промахиваются, и меня плотным клубком бросает на землю, чтобы сияющая энергия расплескалась о стены собора.

     Думм! Гёндуль с металлическим лязгом приземляется передо мной. В два тяжелых шага она оказывается между мной и дверью.

     – У тебя нет выбора, воин. Мы сразимся здесь, на священных землях ее величества, – заявляет Гёндуль. – Но, почитая твои обязательства, я освобожу Аканэ, если ты подтвердишь свою победоносность.

     – Я бы предпочла, чтобы ты не делала такого обещания, Гёндуль, – говорит новая женщина.

     Говорящая высока и одета в плотные слои ткани, стелющиеся за ней по земле. У нее на голове покрытый бриллиантами серебряный венец. На лбу женщины металлическое кольцо прерывается, и там на коротких цепочках висит желтый полумесяц. Женщина держится с царственным достоинством, когда выходит из задней части собора. Она спокойно поднимается на возвышение и садится на трон. С него она свысока смотрит на нас, как будто она бог.

     От ее присутствия по спине расходится холодок. Не могу осознать ее силы. Я могу уловить лишь самые малые отблески духа этой женщины, и то, что я вижу, сияет как солнце. Мерцает даже воздух вокруг нее, ощутимый результат силы столь грубой, что она потрясает воображение.

     Гёндуль поворачивается к женщине и преклоняет колено. Валькирия упирает копье в пол и склоняет голову, не видя ничего кроме камня.

     – Ваше величество, – приветствует Гёндуль.

     Возможность. Ныряю к двери, не заинтересовавшись разыгрывающейся сценой. Гёндуль не поднимается остановить меня. Прежде чем я успеваю достигнуть двойных дверей, из ниоткуда появляется виноградная лоза и поглощает их. Она не заставит меня отказаться от моего пути. Тысячей за тысячей усики продолжают растягиваться и распространяться. Они покрывают всю западную стену, а затем движутся дальше, пока все входы и выходы из собора не перекрыты древесными щупальцами.

     Люстры загораются все одновременно, наполняя тьму собора теплым светом.

     – Тем не менее, – провозглашает со своего трона женщина. – Моя сенши вызвала тебя на почетную дуэль, и для тебя позором было бы не ответить.

     Женщина останавливается.

     – Хотя я должна уважать, что ты ставишь свой долг превыше славы. Очень хорошо. Я почту обещание моего рыцаря, Гёндуль. Если ты победишь ее, я отпущу выбранную тобой девушку.

     Расслабляюсь в свободную стойку.

     – Ты, должно быть, директор, Артемида. С чего бы мне верить тому, что ты говоришь?

     Лицо Артемиды становится суровым.

     – Веришь ты мне или нет, девочка, не имеет значения. В момент, когда ты вошла в мою область, ты стала принадлежать мне. Лишь с моего попустительства у твоей жертвы будет хоть какой-то смысл. Больше не испытывай мое терпение, или я раздавлю тебя прямо не месте.

     Мои глаза темнеют, а лицо омрачает нахмуренность. Мне не нравится тон этой женщины.

     – Говоришь так, как будто уже победила.

     – Ведь так и есть, – заявляет Артемида. – Но верь во что хочешь. Я не буду спорить с крестьянкой. Столкнешься ты с Гёндуль или нет, решай быстрее. – Артемида переводит взгляд на своего рыцаря. – Можешь подняться.

     Гёндуль встает и вновь поворачивается ко мне. Слегка кланяется и вновь ударяет своим копьем о землю.

     – Почти меня этой битвой.

     Смотрю мимо нее на женщину на троне.

     – Значит, если я побеждаю, мы с Аканэ спокойно уходим, так? – говорю я, подтверждая обещание.

     – Нет, – возражает Артемида. – Победишь, и названная девушка станет свободна. Ты же, Саотоме, отныне и навсегда принадлежишь мне.

     Морщусь и ворчу:

     – Неплохо, но не думаю, что я пообещаю сдаться. – Перевожу взгляд обратно на валькирию. – Ну что ж, давай сразимся.

     Стремительным вихрем краду первый удар, пинком с разворота, что врезается в шлем Гёндуль. Атака бьет с достаточной силой, чтобы сокрушить валуны, и прорезает ауру Гёндуль достаточно резким хайгэки, чтобы рассечь напополам сукэн Акины. Точно так же я мог бы бросить камешек в нападающего медведя. Единственной реакцией Гёндуль была покачнувшаяся на сантиметр в сторону голова.

     Отпрыгиваю назад. Нога немеет от резкой остановки. Дерьмо. Валькирия достаточно крепка, чтобы Рёга казался мягким.

     Гёндуль вытягивает шею и шагает вперед. Начинает с одного медленного, пробного удара копьем. Отбиваю его в сторону…

     … По крайней мере, пытаюсь. Оружие скользит мимо моей руки, как будто его не существует, и прорывает мой сукэн как бумагу. Широкий наконечник копья кусает плоть и скользит вдоль моих ребер.

     С шипением отдергиваюсь назад. Дерьмо. Какого черта? Я блокировал. Я знаю, что блокировал. Как?

     За первым выпадом следует второй. На этот раз я уделяю защите все свое внимание. Осторожно, но быстро, обрушиваюсь на рукоять копья. Снова промахиваюсь. Когда моя рука должна коснуться стали, копья там уже нет. Вместо этого оружие телепортируется на полметра ниже, оставляя на моем правом бедре неглубокий порез.

     Стискиваю зубы больше от отчаяния, чем от боли. Один раз может быть случайностью. Два раза невозможны. Как? Я никак не могу не блокировать столь медленный выпад. Что за прием использует Гёндуль, чтобы скользнуть мимо моей защиты?

     Раздраженно жду третьей атаки. Гёндуль не подводит. Оружие рвется вперед и исчезает как пар, встретившись с моей защитой, только чтобы проколоть кожу на правой руке, роняя на пол несколько малиновых капель. А! На этот раз я почувствовал. Когда копье ударило, реальность согнулась. Оружие несет в себе абсолютный закон, сопоставимый с вызванным моим сукэном. Когда моя аура со всех мистических сил заявляет: меня нельзя ударить, копье с еще большей силой заявляет: я никогда не промахиваюсь по своей цели.

     Магия. Копье Гёндуль обладает магией, причем худшего вида. Оно нейтрализует мою защиту махо-сёдзё с достаточной силой, чтобы оставить меня полностью беззащитным. Но, как и у ауры махо-сёдзё, закон копья не абсолютен. Сила уступает силе. Чтобы защититься от копья, мне лишь нужен еще больший закон.

     Оттанцовываю на десяток метров и беру передышку. В перерыве боя сукэн вливается в мои раны, запечатывая плоть. Кровотечение останавливается, а шрамы исчезают. Но, как и все порожденное тэнки, исцеление лишь наполовину правдиво. Раны остаются, но спрятаны просочившейся в них магией. Когда тэнки спадет, вернется какая-то часть их существования. Я слишком хорошо знаю, что если мои раны будут достаточно серьезны, я умру.

     Опять же, этот риск был с того момента, когда я вынудил свое неготовое тело войти в это состояние.

     Гёндуль лениво идет за мной. Когда она приближается, ее рука дважды ударяет, и ко мне прыгает трещащий электричеством энергетический заряд. Сукэн вновь спасает меня, заставив мое тело качнуться в сторону так, чтобы молния пролетела впритирку. Второй атаки я избегаю самостоятельно. Я ныряю под прицел Гёндуль, а не под ее молнию, и в итоге заряд врезается в стену далеко справа от меня.

     После этого мы возвращаемся к ближнему бою. Гёндуль начинает со все того же медленного выпада, атаки, в которую не вложено ни силы, ни скорости. Шагаю ближе, моя левая рука смазывается, стремясь наперехват. В помощь своему блоку использую хайгэки. Сосредотачиваю в одной точке всю свою энергию, напрочь отвергая закон копья. Магия оружия колеблется. Моя ладонь встречается со сталью, и я отбиваю лезвие в сторону.

     Неожиданное парирование раскрывает Гёндуль, и, в момент ее нерешительности, я ныряю вперед. Когда мы оказываемся лицом к лицу, я налетаю. Правый кулак размывается, так быстро стуча валькирию по носу со скоростью пулемета, что это кажется одним ударом. Усиленный ikisasu amaguriken отбрасывает голову Гёндуль. Она отступает на полшага. Следую за ней, левой рукой подготавливая второй удар. У меня не появляется шанса его нанести. Меня ошеломляет баклер валькирии.

     Круглый щит с силой тарана врезается сбоку в мою голову. Стоящая за ударом скорость и сила разворачивают меня. На пару метров взлетаю в воздух, прежде чем обрушиться на деревянную скамью. Подпрыгиваю и приземляюсь на ноги. Шатаюсь на ногах, стараясь вернуть свои дрожащие чувства под контроль.

     Гёндуль не спешит за мной. Валькирия слишком занята, вытирая льющуюся из носа кровь.

     Вытряхнув из головы последние клочья тумана, одаряю Гёндуль быстрой ухмылкой. Гёндуль отвечает резким кивком и стуком копья о свой нагрудник.

     Затем она бьет.

     Демонстративно-ленивая скорость Гёндуль отброшена в сторону. Валькирия в мгновение ока пересекает дистанцию между нами. Делает выпад. На этот не требуется и половины удара сердца. Гёндуль целиком сосредотачивается на копье, со скоростью молнии выбрасывая его вперед.

     Отступаю. Всего один шаг, но он забирает у меня кратчайшую долю секунды. Поднимаю руку и с быстротой ветра отбиваю оружие в сторону. За этим следуют размытые удары, за секунду наносятся десятки атак, каждая из которых метит в жизненно важные точки. Головокружительная скорость ударов Гёндуль угрожать раздавить мою защиту. Вкладываю силы в amaguriken, используя прием, чтобы до максимума увеличить скорость своих рук. Все это время я непрерывно нейтрализую закон копья, чтобы меня не выпотрошило.

     Отступаю почти бегом, а Гёндуль нескончаемой лавиной следует за мной. Сражаюсь, выискивая свой ритм. Множатся появляющиеся царапины и порезы. Каждая микросекунда на счету. Слишком медленное касание, и лезвие копья Гёндуль прорезает плоть. Если я позволю моему хайгэки пошатнуться, оружие проскочит сквозь мою защиту и выпустит малиновый дождь.

     Мою одежду начинает пропитывать кровь. Для усиления защиты отчаянно ищу сотрудничества магии сукэна. Наконец, нахожу требуемое сочетание и завоевываю себе передышку. Пока что я смогу выдержать нападение Гёндуль.

     Но не долго. Я потратил две минуты, укрепляя свою защиту, и я уже чувствую, как мои руки тяжелеют. Я отбрасываю ки, как будто это вода, и напрягаю свои мышцы, пока они сгорают. Скоро мои движения замедлятся, и Гёндуль выпотрошит меня.

     Невозможно победить защищаясь. Я должен напасть.

     Так что это я и делаю.

     Заострив свой хайгэки, уменьшаю защиту и шагаю вперед. Смена моего стиля создает отверстия, и Гёндуль мгновенно их находит. Ее копье наносит два удара, оставив глубокий порез и разорвав мышцу. С уже сосредоточенной силой остается мало энергии на исцеление ран, так что я стискиваю зубы и игнорирую боль.

     Я бы с удовольствием заплатил вдвое больше, чтобы вернуть удар.

     Еще один шаг, и я в пределах досягаемости. Близость подавляет работу копья валькирии, и я использую это в свою пользу. Впечатываю колено в ребра Гёндуль, одновременно с этим ударяя левым кулаком ей под подбородок. Гёндуль противодействует вращению, используя копье как посох. Прыгаю. Под моими ногами пролетает рукоять, пока я переворачиваюсь в воздухе и пинаю. Шпилька моего каблука звякает о шлем Гёндуль, но не приводит ни к какому иному эффекту.

     Валькирия перехватывает копье и ударят меня. Собираю хайгэки в ноге и зацепляю оружие правой туфлей. Толкаю вниз, отбрасывая копье в сторону и с небольшим прыжком отскакивая обратно в воздух. Зависнув на мгновение, собираю свою ауру в одной точке. Рискованная игра, но обычные атаки не проникнут через сукэн Гёндуль.

     – Tenshi osakebi, – кричу я, ударяя ладонями в лицо Гёндуль.

     Вспыхивает свет, и одновременно с этим копье Гёндуль бьет точно в цель. Широкое лезвие ударяет по моему животу, оставив глубокий разрез, прежде чем погрузиться в правую грудь. Отдача моей атаки отбрасывает нас друг от друга. Копье накреняется. Рану разрывает еще сильнее.

     Бесконтрольной кучей разбиваю несколько скамей. Врезаюсь в землю и качусь. Из легких вырываются короткие, задыхающиеся выдохи, и все перекрывает боль. Мое платье пропитано кровью. Моя рука на ране, зажимает ее. Не помню, чтобы я поднял ее туда. Пошатываясь, механически поднимаюсь на ноги.

     Разум напрягается и восстанавливает свою функцию. Призываю весь свой ки и превращаю его в сукэн. Зловещий лед расходится по рваным ранам, и просачивающаяся через мои пальцы кровь замедляется. Онемение притупляет боль, и мои мысли проясняются. Этого недостаточно. Я держусь уже не за грудь, а за кусок мяса. Не могу исцелить столь большую рану, не так быстро и не с оставшейся энергией.

     А на другой стороне комнаты поднимается на ноги Гёндуль.

     Если она сейчас нападет на меня, все закончится. Кружится голова, вычерпываю глубины углей моей выносливости и стреляю еще одним tenshi osakebi.

     Розовая пуля молнией пересекает собор, только чтобы встретиться со щитом Гёндуль. Атака рикошетит от стальной поверхности в ближайшую стену. По всему помещению разлетаются стебли и соки.

     Гёндуль выдергивают ногу из клубка виноградной лозы и стряхивает со своей брони обломанные стебли. Пошатываясь, проходит несколько шагов вперед и прыгает. С большей дистанции невозможно было нанести удар. Она летит по предопределенной дуге, отводя копье, чтобы под конец нанести смертельный удар.

     Слабо осознаю, что у меня больше нет сил уклоняться.

     Ноги трясутся, а взор расплывается, меняю стойку, чтобы поглотить атаку. Для защиты выдвигаю вперед левую руку, тогда как правая держит вместе две половинки груди. Ки рассыпается. Тэнки сопротивляется попыткам перефокусировать дух. Его больше заботит абсолютное совершенство моей внешности, чем мое выживание. Заставляю его уступить.

     Гёндуль приземляется.

     В последний момент моя рука бросается и хватает древко копья. Смерть отброшена прочь, но нужно остановить еще саму валькирию. Гёндуль, в стальной броне и втрое массивнее меня, сбивает меня и раздавливает о землю.

     За этим следует борьба. Гёндуль усаживается на меня и пытается вырвать копье из гранитного пола. Держу его и использую все свою силу, чтобы оно там и оставалось. Гёндуль добавляет вторую руку, а я отпускаю свою рану. Освободив правую руку, я бью валькирию в лицо столько раз, сколько физически возможно.

     Гёндуль принимает мои удары всего лишь с ворчанием. Откидывается всем телом. Копье вырывается на свободу. Победив, она высоко поднимает оружие, одновременно с этим ударяя меня в лицо своим кулаком в перчатке. Мои мышцы дрожат от напряжения, готовясь ответить в момент удара Гёндуль.

     – Достаточно! – командует Артемида.

     Из каменного пола вырывается серебристая виноградная лоза. Она окружает мое тело и крепко прижимает меня к земле. Другая спиралью обвивает валькирию, удерживая ее на месте. На руке Гёндуль вздуваются мышцы. Усики тянутся и начинают лопаться. Затем из взгляда Гёндуль вдруг пропадает жестокость. Через несколько долгих секунд виноградная лоза отпускает валькирию.

     Гёндуль встает и вновь поворачивается к своей королеве.

     – Ваше величество, – произносит Гёндуль.

     Беспомощно вырываюсь из усиков, что удерживают меня на месте.

     – Бой еще не окончен! – отрезаю я.

     Проклятье. Еще чуть-чуть. Чуть-чуть, и я смог бы спасти Аканэ. Но, даже когда я это думаю, я понимаю, что это всего лишь заблуждение. Я проиграл. Нет. У меня вообще не было ни шанса. Весь бой я напрашивался на смерть, а защита Гёндуль слишком прочна, чтобы пробить ее случайными атаками.

     Попытка еще сильнее затянуть этот бой самоубийственна.

     Однако реальность нисколько не приглушает мою гордость.

     – Молчать! – громогласно говорит Артемида. – Я свидетель этого боя, и лишь по моему согласию победителю предоставляется какой-либо дар. Ты проиграла, Саотоме Ранма. Так заявляю я, Артемида Серенити Сильвервин, директор Института Прекрасных Принцесс, тетя покойной Серенити VI и ныне правящая королева Лунного Королевства. Да будет так.

     Артемида поворачивается и встречается с преклонившей перед ней колено воительницей.

     – И, Гёндуль, как ты посмела! Разве не ясно было сказано, что Саотоме должна была быть захвачена? Она моя! Ее жизнь закончится только в моих руках. Не относись к этому так небрежно.

     – Как пожелаете, – отвечает Гёндуль.

     – И постарайся этого не забывать, – отчитывает Артемида. Затем ее голос холодеет. – Как только Саотоме добровольно преклонит передо мной колени, я позволю продолжить эту битву. Но, Гёндуль, ты не выйдешь против нее, держа Гунгнир. Одно дело, когда мои сенши сражаются друг против друга, чтобы узнать, кто лучше, и совсем другое вызывать друг друга на смерть. Я больше не могу доверять, Гёндуль, что ты невольно не сделаешь последнего. Встань.

     Гёндуль встает и кланяется директору. Валькирия поворачивается лицом ко мне. Дикие желтые глаза, совсем как у волка, встречаются с моими. Проглатываю свою гордость и в знак признания едва заметно киваю. Из всех девушек, с которыми я сражался, лишь Гёндуль заслуживает называться мастером боя. Я должен это почтить.

     В ответ Гёндуль стучит своим копьем, прежде чем покинуть помещение.

     – Митико, – зовет Артемида.

     Сразу же обозначает свое присутствие одетая в серебристое бикини красотка, ее серебряные каблуки цокают по каменной поверхности. С последней нашей встречи Митико дополнила свой гардероб. Поверх серебристого купальника она носит лабораторный халат. Белое одеяние оканчивается на икрах женщины и едва удерживает ее пышную грудь на одной кнопке.

     Я с неохотой вынужден признать, что Митико, фактически, превосходит Хинако-сэнсэй.

     – Как она? – спрашивает Артемида.

     Митико наклоняется надо мной и снимает с моей головы очки. Несколько секунд молча держит их в руке, пока магия ее сукэна стремится вернуть их. По оправе расходится серебро, а с поверхностей слетают розовые искры. В конце концов энергии стихают, и Митико помещает очки на нос.

     После этого Митико какое-то время изучает меня, ее пальцы серией быстрых нажатий пробегают по оправе очков. После долгой паузы она встает, снимает очки и убирает их в передний карман своего халата.

     – Духовная матрица ХТ-11 все еще кристаллизуется. Эксперимент возможно продолжить, – заявляет Митико. – Однако ХТ-11 в критическом состоянии и должна быть немедленно перемещена в медицинский кабинет. ХТ-11 форсировала тэнки и с того момента приняла тяжелые раны. Значителен риск смерти.

     – Спаси ее, Митико, и продолжай эксперимент. Но помни, что она станет одной из твоих сестер, так что хорошенько позаботься о ней.

     – Я уже изменила параметры для учета ваших намерений, директор. – Митико лезет в другой карман и вытаскивает шприц. Она слегка нажимает на поршень, выдавливая небольшое количество жидкости.

     Смотрю на Митико. От выражения моего лица Митико слегка склоняет голову набок, после чего быстро игнорирует его. Прижатый к земле виноградной лозой, я мало что могу сделать, когда она прижимает иглу к моей шее. Стремительно надвигается потеря сознания.

     Примечания:

     Терминология

     Оммёдзи – Своего рода помесь священника и волшебника. В старые эпохи японской истории оммёдзи были придворными магами. Обычные силы оммёдзи сосредотачиваются на изгнании злых духов, гадании (астрологии) и контроле сикигами.

     Сикигами – Демоноподобные существа, контролируемые оммёдзи как слуги/фамильяры.

     Гунгнир – Мифическое копье, что, говорят, принадлежало Одину. Гунгнир это мощное оружие, воплощающее закон, при котором оно всегда поражает свою цель.

     Приемы:

     Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

     Tenshi Osakebi [Боевой клич ангела] – Вариация moko takabisha, который сам по себе вариация shi shi hokodan. Tenshi osakebi совместима с тэнки Ранмы и в качестве основного источника силы использует хайгэки, а не уверенность. Атака обладает большим «весом» в связи с совершенством духовной ауры, на которой она основывается, и сверх того наносит дополнительный урон, заставляя все, во что попадает, разорваться на части.

     Tenshi osakebi на том же уровне, что и превосходный shi shi hokodan Рёги, но гораздо менее мощен из-за меньшего времени подготовки удара.

     Акустическая пуля (безымянная) – Акина выпивает три такта, выпуская ровно шесть звуковых пуль. Пули могут появиться в любом месте, которого достигает аура/музыка Акины, но с увеличением расстояния они появляются с большей задержкой. Акустические пули почти невидимы и движутся на высокой скорости. Из-за этого от атаки трудно уклониться. Разрушительное действие одной пули сродни базовому уровню moko takabisha, хотя темп огня несравним.

     Звуковой удар (безымянный) – Крики Акины создают ненаправленную звуковую силу, отталкивающую цель, пока та разбирается с тяжелым звуковым уроном. На сбор требуемой для этого нападения силы у Акины уходит несколько секунд. Во время подготовки звукового удара Акина неспособна использовать другие звуковые атаки. Однако она остается способна защищаться.

     Персонажи

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Аоки Наоми (Сирень) [ИПП, элегантность] – Махо-сёдзё, чьи магические атаки основываются на цветах. Из трех девушек, напавших на класс Ранмы, она сражалась дольше всех. Магические силы Сирени лучше всего подходят для поддержки с расстояния.

     Исии Акина (Поющий Звездный Ангел Акина) [ИПП, элегантность] – Махо-сёдзё (женщина), чьи силы исходят из музыки. Акина сражается песнями или выпеванием отдельных нот. Акина умелая и опытная махо-сёдзё с почти полудесятком лет боев за плечами. Это позволяет ей соперничать с Ранмой, несмотря на то, что с точки зрения грубой силы она немного слабее.

     Гёндуль Скададоттир [ИПП, непобедимость] – Валькирия/махо-сёдзё. Она ездит на призрачном волке, Гарме. Прекрасная и свирепая, Гёндуль использует в бою копье с навыком мастера боевых искусств. В отличие от Тиё и директора, Гёндуль не обладает сумасшедшей духовной силой, но восполняет это опытом и талантом. Ее защита, непобедимость, проявляется редко. Когда на нее нападают, Гёндуль игнорирует и поглощает удары, страдая лишь от легкого вреда и отбрасывания.

     Гёндуль обладает несколькими магическими инструментами, включая рог, что может забирать и возвращать воспоминания, танцующий меч, что может сражаться сам по себе, если его владелец мудр, и легендарное копье Гунгнир.

     Чтобы понять тэнки, прежде всего необходимо понять приемы священников. В рамках этой истории приемы священников это такие приемы, что основываются на «совершенстве духа» для очищения или запечатывания зла. Духовное совершенство здесь прежде всего остального значит идеальную чистоту. В свою очередь это требует абсолютную преданность бескорыстной цели. Традиционно к необходимой для этих приемов чистоте стремились посредством религии и умышленного оставления всех мирских желаний (отсюда «приемы священников»).

     Люди с высоким уровнем «таланта» к магии священников редки, так как для этого требуется естественная склонность к производству чистой ауры. Как правило, мастера приемов священников это лица, родившиеся с «душой святого». Однако поскольку единственное требование в чистоте, есть множество пользователей приемов священников, обладающих сомнительными моральными взглядами.

     Несложно просто приобрести достаточный для использования приемов священников уровень чистоты. Большая часть людей вполне способны достичь самых базовых уровней, потратив на это несколько лет подготовки. Трансформации (напр. нирваны, просветления), напротив, почти невозможно достичь традиционными методами. Великие люди тратили всю свою жизнь, так и не добившись этого состояния. За всю историю число добившихся это людей можно пересчитать по пальцам.

     Ранма абсолютно неспособен достичь нирваны. Ему достаточно сложно создать чистую ауру, требующуюся даже для самых базовых приемов священников. Именно это Ранма имеет в виду, когда говорит, что у него к этому нет никакого таланта.

     Но люди существа, что стремятся найти легкий путь, и они обнаружили множество других путей к трансформации. Однако большинство этих методов требуют ужасной цены. Традиционной противоположностью просветлению является крайнее отвержение мира погружением в декадентский эгоизм (напр. поиск чистого зла). Результат трансформации производит то, что можно описать лишь как демона… хотя большинство демонов отвергли бы мысль, что нечто столь мерзкое может каким-либо образом быть с ними связанным.

     Излишне говорить, что порядочные люди на превращают себя в монстров. Для тех, кто не желает опускаться до такого уровня, есть гораздо более легкий и безопасный путь: тэнки.

     Тэнки использует тот факт, что красота и чистота мистически связаны. Из-за этого ауру красоты можно, как ни странно, использовать для очищения. С этой псевдо-чистотой становится возможным самоочищение, а через него и трансформация.

     Тэнки столь особенен из-за предлагаемых аурой красоты многочисленных преимуществ. Во-первых, связанная с красотой мистическая чистота «ложна», таким образом, трансформация легче, потому что всегда проще создать «ложное совершенство», чем «истинное совершенство». Это лишь подчеркивается тем фактом, что красота сама по себе лишь «поверхностна», что значит, что для тэнки достаточно фасада красоты. Кроме того, глубина духовной трансформации меньше, уменьшая вероятность смертельного духовного повреждения.

     Во-вторых, эта красота несколько субъективна(«в глазах смотрящего»^[1]). Это значит, что есть множество путей к созданию идеальной красоты, и впоследствии «вера» пользователя в собственное совершенство обладает мистическим весом.

     Наконец, красота очевидна. Это значит, что проверять и оценивать совершенство мэгами но оои гораздо, гораздо проще. С этим, в свою очередь, пользователям проще вносить изменения в свою ауру (или в свою одежду) и определить, помогают или нет эти измерения стать мэгами но оои совершеннее. В крайних случаях умело манипулирующий духовными силами человек может прямо менять ауру, пока не будет достигнуто достаточное совершенство.

     Из-за всего этого тэнки сравнительно прост. Фактически, тэнки простейший известный способ достичь трансформации… по крайней мере предполагая, что упомянутый субъект хорошо выглядит…

     Конечно, это оставляет последний вопрос: почему махо-сёдзё? И вновь на ответ влияют несколько причин.

     Первые причины чисто мистические. Женщины, ввиду их способность рожать, обладают более сильной мистической связью с сотворением и жизнью, чем мужчины. Ввиду этого тэнки, создание вселенной фантазии, легче и безопаснее. Кроме того, мистическая связь между красотой, совершенством и чистотой для женщин сильнее, чем для мужчин.

     Следующая причина культурная. Из-за культуры у женщин лучший доступ к возможностям изменения тела (косметика и т. д.), чем у мужчин. Также у них шире доступ к продуманной одежде и другим способам подчеркнуть красоту. С этим женщинам проще, чем мужчинам, выстроить фасад красоты. Также для женщин красота культурно важнее, так что женщины, по большему счету, в первую очередь ближе к требованиям тэнки.

     В случае Ранмы есть еще две дополнительных причины. Первая в том, что кокон сахарной ваты Тиё заметно улучшил женскую сторону Ранмы. Вторая в том, что Ранма не в полной мере понял тэнки. Он не уверен, что безопасно использовать тэнки как мужчине, и он не готов рисковать убить себя в попытке, не имея хотя бы минимального подтверждения, что это сработает.

     Боль это старый враг. Я тренировался через боль. Я побеждал боль. Я ее не боюсь. Но это не боль. Это агония.

     Беспомощно хнычу, мои пальцы скользят по серебряной оправе на моей голове. Тиара, ничем не отличающаяся от той, что носила Укё. Тогда я не понял ее слабости, но теперь познакомился с ней гораздо ближе. Агония. Ее сила столь велика, что даже краткая ее проба заставляет меня дрожать от мысли столкнуться с большим. Даже ее отголосок бросает меня на землю, с дрожащими конечностями и собирающимися в глазах и стекающими по щекам тяжелыми каплями влаги.

     Но, при всей кроющейся за агонией силой, я не могу остановить свои руки. Медленно, испуганно, мои пальцы подползают обратно к головному убору. Они нерешительно касаются теплого металла, проходят по выступам и сжимаются на серебряной проволоке. Затем я изо всех сил тащу.

     Молча кричу, мой вопль исчезает в сдавленном горле. Это длится едва секунду. У меня не осталось воли пробовать дольше этого.

     Свернувшись на полу, я проклинаю себя. Бесполезно. Это бесполезно. Два дня неуверенных попыток, и я все еще не освободился от тиары. Во всяком случае, мои старания стали еще слабее. Это правда. Я знаю это, разумом, пусть эмоционально я все еще отрицаю это. Я не сниму тиару упорством и силой.

     Немного восстановившись за несколько минут, я поднимаюсь с полу и, пошатываясь, бреду к кровати. Подавленно осматриваю свою тюрьму. Простая комната, не настолько богатая, чтобы называться золоченой, но и никакой полет воображения не сочтет это темницей.

     В моей камере отдельная ванная комната со слишком маленькой для надлежащего мытья ванной. Спальня и гостиная объединены, единственный признак разделения это короткая стена и ковры разного цвета. Спальня крошечная, и в ней лишь одинокий туалетный столик, шкаф и европейская кровать с балдахином. Как бы глупо она не выглядела, она удобна. Немного мягковата, но это лучше промерзшего камня.

     Институт предоставил широкий выбор одежды, от пацанистой и до милой. Ни один предмет одежды не назвать унисекс, но большая часть вполне терпима. В ванной есть гигиенические принадлежности и все другие вещи, что, кажется, нужны девушкам, включая и макияж. Последнее я до сих пор игнорирую, но продолжаю опасаться его присутствия. Не сомневаюсь, что Институт Прекрасных Принцесс введет дресс-код.

     В общем, самая большая проблема это недостаток развлечений. Книжные полки в средних размеров гостиной заполнены фолиантами, сухие тексты перемежаются литературой. Кабинет полон учебных принадлежностей, для моей работы есть стол и пара стульев. Будь я прилежным учеником, это бы надолго меня заняло. Вместо этого я уже чувствую напряжение.

     Чтобы справиться со скукой, практикуюсь. Гостиная слишком мала для серьезной тренировки, но растолкав мебель по сторонам, я получил достаточно места для медленных ката и базовых упражнений.

     Не считая лишения свободы, все не так уж плохо. Я жил и в худших условиях. Нет, весь ужас здесь заключается в Институте. Надвигающаяся угрозы промывки мозгов заставляет нервничать, а агония изматывает меня эмоционально. Кроме этого, есть правила.

     Я хорошо знаю первое правило. Любая попытка снять тиару приводит к агонии. Агонии, ничем не отличающейся от ошеломляющей разум всепоглощающей пытки. Это ядовитая боль, что прожгла себе путь в мой мозг и застряла там. Два десятка раз. Я пытался снять тиару не больше этого числа. Поначалу было просто. Теперь, когда я поднимаю руки, они дрожат. Когда я кладу пальцы на головной убор, сводит живот. Когда я сжимаю хватку, все мое тело вздрагивает, а из глаз брызжут слезы.

     Однажды, боюсь, мне будет больно просто думать об этом.

     Попробую еще раз. После обеда. Я обещаю это себе. Мне приходится обещать. Если не пообещаю, уверен, я начну искать оправдания, чтобы не пробовать.

     Второе правило я узнал во время третьей, более вдумчивой попытки снять тиару. Чрезмерный контроль ки приводит к агонии. Эта агония отличается от той, что возникает при попытке снятия. Она резка, быстра, тяжела и полностью рушит мою концентрацию. По правде говоря, правило бессмысленно. Драгоценный камень в обернувшемся вокруг моей шеи колье уже сокрушил мой контроль.

     Суть двойной блокировки двумя устройствами льстит моей гордости. В отличие от Укё, я явно слишком опасен, чтобы ограничивать одной только тиарой. Но весь немногий энтузиазм от осторожности моих похитителей омрачен тем, что ошейник гигантским разводным ключом бьет по моим планам побега.

     Есть и другие, менее очевидные правила. Время, проведенное в мужском облике, приводит к пульсирующим пятиминутным импульсам агонии, за которыми следуют аналогичные периоды передышки. Агония от пребывания мужчиной мягка и, поначалу, вызывает лишь дискомфорт. Однако каждый импульс агонии становится хуже. К тому времени, как прошли два часа, ее стало достаточно, чтобы заставить меня корчиться на земле от боли.

     Даже у моего упрямства есть пределы, поэтому сейчас я в своей проклятой форме.

     Далее есть правило, которое я ненавижу больше всего. Не выходить за дверь.

     Хоть я глупо презираю это правило в сравнении с остальными, в нем есть особая жестокость. Ведь дверь моей комнаты не заперта. Снаружи не стоит охрана, чтобы меня остановить. Нет никаких преград, замедляющих мой побег. По всем законам, я должен был свободной уйти.

     Ложь.

     Если я выйду из комнаты, я испытаю агонию. Настоящая гадость однако в том, что она остается. С каждым сделанным шагом агония становится хуже. Она пронзает мозг тридцатисекундным импульсом, за которым следует короткая десятисекундная пауза на восстановление.

     Тридцать шагов. Так далеко я зашел, прежде чем агония усилилась до потери сознания.

     То, что за этим последовало, было адом. На тридцать шагов мне потребовалось вдвое меньше секунд, но под ударом агонии это отняло пять минут. Пять минут дезориентации, галлюцинации и боли. Пять минут ползания по полу. Пять минут попыток вспомнить, где я, и что я должен сделать.

     Пять минут. Я не помню ничего, кроме страданий. Это была боль, бесконечная боль, пока я не достиг края двери.

     Оставшийся шрам настолько глубок, что я все еще не набрался храбрость попробовать еще раз. Похоже, и никогда не наберусь.

     Можно ли назвать меня трусом? Можно ли назвать меня слабаком? Я не знаю. Но я знаю, что если бы я просто смог снять эту чертову тиару, это было бы не важно. Тиара была стержнем. Пока это устройство приварено к моей голове, надежда на спасение слишком мала. Это решение, к которому я пришел.

     Так что, с рваным дыханием и трясущимися руками, я в очередной раз хватаюсь за головной убор. Провожу пальцем по неровной поверхности, подсчитывая инкрустированные в серебряную оправу стеклянные камни.

     Еще одна попытка. И все. Всего одна. Давай, Ранма, ты сможешь.

     Подбадривание с треском проваливается. Я не могу сжать свои пальцы.

     Закрываю глаза. Я не проигрываю, говорю я себе. Ни бате. Ни Хаппосаю. Ни Акине, ни Гёндуль, ни даже Тиё. И уж точно не неодушевленному предмету.

     Мои руки сжимаются в кулаки. Я глубоко вдыхаю и двигаюсь…

     – Я бы не рекомендовала это делать, – бодрым голосом вмешивается женщина.

     Отпускаю тиару, не в силах скрыть своего облегчения. У говорящей прямые черные волосы до плеч. На ней надет простой свитер, удобная пара темных штанов и туфли на низком каблуке. Легкий макияж и строгие украшения подчеркивают красоту и профессионализм. Она изучает меня, легонько постукивая ручкой по блокноту в левой руке.

     – Мы не встречались. Я доктор Огура Камико. Вы можете называть меня Камико-сэнсэй или Камико-сэмпай. Хоть это и крайне необычно, я приму непосредственное участие в вашем переводе сюда, в Институт Прекрасных Принцесс.

     Смотрю на Камико. Я помню ее имя. Это та самая женщина, которая «присматривала» за Укё и Аканэ. Еще я помню нотку страха в голосе Укё, когда она упомянула имя «Огура». Несомненно, присутствие этой женщины означает, что промывка моих мозгов начинается.

     Не испугавшись, демонстрирую браваду.

     – Можешь пойти к черту, Камико-тян.

     Агония сокрушает меня и сбивает меня на пол. Долгие секунды наполнены муками. Затем, так же быстро, как и началось, все заканчивается. Я судорожно вдыхаю и смаргиваю слезы так, чтобы Камико не увидела.

     – В будущем я ожидаю более вежливого обращения, – говорит Камико. Она оглядывает комнату, как будто бы не зная о моем бедственном положении. – Вы переставили мебель. Пожалуйста, поставьте пару стульев по обе стороны стола, чтобы нам было где присесть.

     Усаживаюсь на полу, демонстративно сложив руки и ноги. Камико молча ждет моих действий. Смотрю на нее и ожидаю худшего.

     Она сдается.

     Агония затаскивает меня прямо в бездну. Смеющаяся банда стоит над моим изломанным телом и пинает, пинает, пинает. Изо рта течет кровь. Сознание проваливается во тьму, но ледяная вода отбрасывает ее в сторону. Девушка, окруженная ненавистью, кошмар становится…

     Пошатываюсь и понимаю, что агония прекратилась. С размывшимся зрением и кружащейся комнатой, я пытаюсь понять, как так вышло, что я все еще сижу. Поднимаю глаза на Камико. Выражение ее лица не изменилось. Вздрагиваю. Мой рот вдруг пересыхает.

     Я не проигрываю.

     Мой взгляд становится вызывающим.

     Камико вздыхает.

     – Даже после двух дней вы все еще пытаетесь снять тиару. Теперь это. – Камико качает головой. – Ваше упрямство становится проблематичным.

     Камико шагает вперед и подцепляет меня за подбородок. Она резко поднимает мою голову, чтобы наши взгляды встретились. Моя ярость не уступает, когда я смотрю прямо в ее ястребиные карие глаза.

     – Встаньте, – приказывает она.

     Встаю.

     А?

     Моргаю и пытаюсь осознать, что произошло. Почему я… Размышления обрываются небесным тайфуном. Восторг первой победы. Острые ощущения от поездки на вихрящемся ветре на вершине торнадо. Вкус парфе, завоеванного девичьим обаянием. Дремота теплой ночью под занавесом звезд.

     Блаженство.

     Пошатываюсь. Верх становится низом, и я падаю. Сильная рука ловит мое плечо и предлагает поддержку. Поднимаю взгляд и обнаруживаю Камико. Голод. Невероятное желание пронзает туман моего разума. Блаженство. Мне нужно больше.

     Камико гладит меня по голове. Каждое прикосновение подобно удару барабана. Вздрагиваю, каждый нерв покалывает удовольствием.

     – Хорошая девочка, – говорит она, слова эхом проносятся через мой разум подобно словам Бога. – А теперь переставь, пожалуйста, мебель.

     Бросаюсь вперед, желая сделать то, что мне сказали. Руки замирают на маленьком квадратном столике. Останавливаюсь. Мою голову пронзает боль, огнем пробегая вниз по позвоночнику. Что я делаю? Смотрю на гладкое, мореное дерево столешницы. Мой взгляд смещается обратно к Камико.

     Высокая, профессионально одетая женщина не уделяет мне никакого внимания. Она стоит, ее взгляд устремлен куда-то в случайное место, а ее ручка в неизменном ритме постукивает по блокноту.

     Выпрямляю свое тело и отхожу от стола. Не собираюсь ей помогать. Я, Саотоме Ранма, не хорошая девочка. Если Камико хочет, чтобы я передвинул мебель, ей, черт возьми, придется заставить меня…

     Мое тело содрогается. Дыхание ускоряется. Меня как чашу наполняет невероятная тоска. Да, ей придется заставить меня. Как раньше. Давай, Камико, контролируй меня. Пожалуйста. Пожалуйста, контролируй меня. Лишь еще один раз…

     Ужасное отвращение заглушает переполнившее меня чувство.

     Контролируй… меня? О чем я думаю? Нарастает болезненный ужас. Нет. Я никогда этого не позволю. Но… что мне тогда делать? Быть хорошей девочкой и, как она попросила, передвинуть мебель? Это значит… сдаться.

     Живот сводит. Правила игры изменились. Если Камико может использовать блаженство, то как мне с этим бороться? А если я и смогу, то сколько пройдет времени, прежде чем я попрошу, чтобы меня контролировали?

     С разочарованием хватаю стол и дергаю его назад. В порядке мелочной мести ставлю стулья так, чтобы у Камико между столом и стеной пространства едва было достаточно всунуть руку. Тяжело усевшись на свое место, оставив за спиной всю комнату, вызывающе смотрю на Камико.

     Продолжай, сука. Накажи меня еще и за это.

     Со смесью ужаса и предвкушения наблюдаю за Камико, гадая, что же она сделает. В карих глазах женщины, как и на ее губах, видно неодобрение. Она барабанит пальцами по поверхности стола. Затем, не сказав ни слова, она скользит назад, перед этим бедром оттолкнув стол на десяток сантиметров от стены.

     Расслабляюсь и чувствую щепотку разочарования. Интересно, не из-за того ли, что Камико игнорирует мой саботаж? Или потому что она не использует блаженство, чтобы принудить к лучшему поведению?

     Камико кладет на стол свой блокнот и снимает колпачок с ручки. Звук выводит меня из задумчивости.

     – Начнем с самых простых вопросов, чтобы заложить основу, – говорит Камико. – Назовитесь, пожалуйста.

     Недоверчиво смотрю на нее.

     – Что?

     Агония, по крайней мере, это была бы она, продолжайся она больше кратчайшего мгновения. Это скорее булавочный укол страданий, атака, опасная не более пощечины.

     – Отвечайте на вопрос, – говорит Камико, не отрываясь от своего блокнота.

     – Саотоме Ранма, – ворчу я. Раздраженно и вызывающе добавляю: – Но если хочешь, можешь называть меня Ранма-сама.

     Моя ухмылка дрожит, когда сквозь меня проходит бесконечно малый отблеск блаженства.

     – Уже лучше, – оценивает Камико. – Пол?

     Я останавливаюсь, мой стул все еще стоит накренясь. Если я сдвинусь хотя бы на миллиметр дальше, из-под него выскользнут ножки, и я упаду. Застыв на этой вершине, я тщательно изучаю выражение лица Камико. Ее лицо не выдает никакого намека о ее намерениях.

     Не то чтобы угроза агонии изменила мой ответ.

     – Мужской. – На этот раз никакого блаженства.

     – Любимый цвет?

     – Красный.

     – Хобби?

     – Боевые искусства.

     – Любимый школьный предмет?

     – Физкультура.

     – Хмм, – мычит Камико. Молчит, записывая какую-то длинную заметку.

     Смотрю через стол. Злюсь. Злюсь из-за агонии и из-за того, что мои страдания лишь отсрочили эти тупые вопросы.

     – Превосходно, – говорит Камико, перелистывая свой блокнот на следующую страницу. – Теперь повторим еще раз. Ваше имя пока что оставим как Саотоме. Предпочитаете, чтобы я использовала тян или кохай?

     Морщусь на оба суффикса.

     – Просто зови меня Ранмой.

     Этот ответ приносит мне укол агонии.

     – В Институте важна формальность, Саотоме-тян, – говорит Камико, строча что-то на своей бумаге. – И мне очень жаль, но ваше имя не одобрено. Директор заявила, что ей не нужны сенши со столь мужественными именами. Помните это, пожалуйста, потому что через пару месяцев я спрошу у вас альтернативу. Если предложенное вами имя не будет приемлемо, я выберу его сама.

     Камико делает недолгую паузу, после чего задает следующий вопрос:

     – Пол?

     Вот оно. Камико бросает перчатку, и я кидаюсь в бой. Немного наклоняюсь вперед, сжимаю челюсть в ожидании того, что произойдет. Агония и блаженство – страшное оружие. Но не важно, как они сильны, я столкнусь с ними, если хочу надеяться на победу.

     – Мужской.

     Агония бьет меня всемогущим кулаком. Тону в огне. К горлу подбирается тошнота, только чтобы быть проглоченной в последний момент. Перед глазами танцуют пятна. Смотрю на потолок, и моя голова болит. С опозданием осознаю, что мой стул, должно быть, выскользнул из-под меня.

     – Вы знаете правильный ответ на этот вопрос, Саотоме-тян. Не нужно делать все сложнее, чем должно быть. Итак, каков ваш пол?

     – Я парень, – рычу я.

     Мой разум пронзает жестокое копье агонии, и все мое тело трясется от припадка. Когда он заканчивается, я весь дрожу.

     Камико не смягчается.

     – Ваш пол, Саотоме-тян.

     Потребовалось двадцать секунд и три судорожных вздоха, чтобы заставить себя дать ответ. Но даже так, когда я говорю его, слово звучит глухо.

     – Мужской.

     Огненный ветер кружит вокруг меня, суше чем в пустыне, горячее чем на солнце. Под светом умирающих огней Сафурана я держу крошечное тело Аканэ. Глаза куклы закрылись, и последние клочки ки рассеиваются в горящем воздухе. Нет. Нет, нет, нет! Вставай! Ты не можешь умереть! Вставай, Аканэ. Отчаянная мольба, что не услышана. Ни один бог не откликнулся на мою мольбу. Она умерла. Скончалась. Ушла… навсегда. Все мои усилия пошли прахом.

     Я падаю на колени, мой рот наполняется пеплом.

     Агония исчезает. Меня приветствуют рыдания сломленной девушки. Проходит много времени, прежде чем я понимаю, что это плачу я. Стискиваю горло и пытаюсь задушить слезы, но они отказываются останавливаться.

     – Пожалуйста, ответьте на вопрос, Саотоме-тян, – устало говорит Камико. Несмотря на ее усталость, в карих глазах нет ни малейшей искры сочувствия. – Каков ваш пол?

     Не отвечаю. Не могу ответить. Агонии слишком много. Мне остается лишь молчать. И я молчу, чувствуя слабость и жалость. Нужно встать и крикнуть свой ответ. Нужно снова и снова кричать, что я мужчина, пока мне не удастся согнуть Камико. Таков путь к победе.

     Вместо этого я лежу на полу и плачу как маленькая девочка.

     И ненавижу себя за это.

     Камико ждет, постукивая по столу пальцами. Через некоторое время она говорит:

     – Отказ от ответа также неприемлем, Саотоме-тян.

     Оправившись за пару минут, чувствую себя чуть смелее.

     – Полагаю, тебе придется запытать меня до сдачи, – хриплю я.

     – Оперантное обусловливание это не пытка, – объясняет Камико. Она встает и обходит стол. – Оперантное обусловливание это методика поведенческой модификации. Довольно грубая, но она служит основой для более сложных и тщательных методов. Использование наказания это не более чем средство, Саотоме-тян. Если вы не хотите быть наказанной, пожалуйста, проявите, по крайней мере, минимальный уровень сотрудничества.

     Камико наклоняется надо мной и кладет руку мне на лоб. От ее прикосновения расходятся покалывающие волны огня и льда. Резко выдыхаю и напрягаюсь. Не надо – Пожалуйста, мысленно прошу я сразу оба результата.

     – Теперь, Саотоме-тян, ответьте на вопрос правильно, или я заставлю вас выполнить мой приказ, как я поступила, когда вы отказались передвинуть мебель.

     – Если можешь так сделать, то зачем спрашивать?

     – Потому что прямое использование моей магии вызывает сильное привыкание и может привести к деградации когнитивных функций. Директору не нужна пускающая слюни идиотка, а у меня нет желание терпеть хвостом бегающую за мной улыбающуюся собачонку. Больше я объяснять не буду. Это ваш последний шанс, Саотоме-тян. Ответьте на вопрос сами или ответите под давлением моей магии. Каков ваш пол?

     Отвращение. Выворачивает все мои внутренности. Проклятье. Гордость требует, чтобы я сражался, но логика настаивает, что это глупо. Кроме того остается очарование блаженства. Все мое тело дрожит от предвкушения. Я почти чувствую пробегающее по моей коже покалывание удовольствия. Бороться. Бороться, чтобы ей пришлось контролировать меня. Еще один толчок, и я буду ее. Блаженство. Я жажду его. Оно ограничивает мое зрение и вынуждает меня хотеть заковаться в цепи, чтобы я никогда не смог сбежать.

     Блаженство уничтожит меня.

     Это просто слово, Ранма. Глупое слово. Даже не обязательно вкладывать в него смысл. Однако, если я скажу его сейчас, как я смогу отказаться, когда Камико спросит в следующий раз? На этом не закончится. Это будет продолжаться и продолжаться и продолжаться, пока я не отдам ей все.

     … победа в войне, а не в бою …

     Легко так думать. Гораздо больнее проглотить свою гордость и сказать то, что должно быть сказано.

     – Прямо сейчас я девушка, – признаю я сквозь зубы. – Но в следующий раз, когда я окажусь под горячей водой, я снова буду парнем. Этого достаточно?

     – На сегодня я приму этот ответ, – заявляет Камико.

     Она останавливается, а затем перемещает руку с моего лба на тиару. По головному убору пробегает импульс электрического разряда, и охвативший мою кожу холодок вызывает мурашки. Камико встает и возвращается на свой стул.

     – Я добавила к вашей тиаре новое правило, Саотоме-тян. Любые будущие попытки сослаться на себя как на мужчину, прямо или косвенно, повлекут за собой наказание. Если вы хотите в будущем избежать дополнительных правил, рекомендую вам слушаться более оперативно. Вернитесь на свое место, пожалуйста.

     – На это призрачный шанс, – ворчу я, медленно поднимаясь с пола и ставя стул в вертикальное положение. Меня раздражает делать то, что она просит, но я предпочту сидеть как равный, чем свернуться на земле жалким комком.

     – Я так и подозревала, – отвечает Камико с заметным сухим юмором. – Следующий вопрос. Любимый цвет?

     С тяжелым стуком забрасываю ноги на стол.

     – Есть ли в этом смысл? – Вздрагиваю, когда агония ударяет меня, но не двигаюсь с места.

     – Да, Саотоме-тян, есть. Иначе я бы не стала тратить на это свое время. Любимый цвет, пожалуйста.

     – Красный.

     Камико ничего не записывает.

     – Боюсь, ваш выбор между белым, черным и розовым.

     У меня вырывается горький смешок.

     – Что? Разве «девушке» нельзя любить красный?

     – Не в этом дело. Я сама предпочитаю красный, – говорит Камико. – Перечисленные мною цвета это продукт вашего тэнки, главные цвета которого: белый, черный и розовый. Пожалуйста, выберите, или я выберу за вас.

     Открываю рот, чтобы возразить, но тут же резко его захлопываю.

     – Тогда черный, – бормочу я.

     Спустя секунду морщусь. Черный слишком сильно напоминает мне о Кодачи. Стоило выбрать белый.

     – Значит черный, – говорит Камико, записывая в своем блокноте. – Хобби?

     – Зачем спрашивать, если все уже решено?

     – Просто ответьте на вопрос, Саотоме-тян.

     – Очевидно же, боевые искусства. Или ты ожидала услышать про икебану? – Я сбрасываю ноги со стола и позволяю моему стулу с грохотом упасть вперед. – Знаешь что? Меня от этого тошнит. Просто скажи мне, чего ты хочешь, чтобы мы могли с этим покончить.

     – Ваш интерес к боевым искусствам вполне приемлем, Саотоме-тян. Вполне соответствует вашему статусу сенши, – говорит Камико. – Однако Митико просила, чтобы вы занялись каким-либо творческим делом. Так как я сомневаюсь, что вы что-либо решите, я записываю «боевые искусства и вышивание». Теперь, пожалуйста, назовите свое хобби, Саотоме-тян. – Камико делает паузу и добавляет: – Правильно.

     – Мне нравятся боевые искусства и вышивание, – монотонно говорю я. С моим ответом приходит щепотка блаженства.

     Камико улыбается.

     – Очень хорошо, Саотоме-тян. Остался последний вопрос, «любимые школьные предметы». Допустимым ответом является любой из основных образовательных классов. Нет, это не включает физкультуру. Также это не включает домоводство, если вам интересно. Теперь, пожалуйста, выберите наиболее терпимый для вас предмет.

     В девичьей позе складываю перед собой руки.

     – Но Камико-сэнсэй, как я смогу выбрать? – с приторным сарказмом изливаюсь я. – Передо мной раскрывается красота уравнений, обнажаются тайны космоса, элегантность написанного слова и великие чудеса древнего мира, я люблю все это! – заявляю я, широко разводя руки. Опускаю руки и, спустя секунду, принимаю невозмутимый вид. – Ты ведь не собираешься это записывать, не так ли?

     Камико заканчивает строчить в своем блокноте длинную заметку.

     – Даже со всеми моими талантами сомневаюсь, что я смогла бы вдохновить столь широкий академический интерес. Записанный мной ответ «старательная ученица». Помните, что как сенши, вам необходимо быть в верхних десяти процентах всех национальных тестов.

     Фыркаю. Скорее наступит конец света, чем я окажусь в верхней десятке. Обычно я барахтался в нижней половине, и только гордость заставляла меня прикладывать ради этого усилия.

     – Значит, мы закончили?

     – С этим? Да, – вставая, отвечает Камико.

     Камико обходит стол и останавливается рядом со мной. Она отделяет несколько тонких листов и кладет их на стол. Опускаю взгляд и смотрю, что это.

     Обязательные строки. Повторять вслух утром и вечером. Читаю дальше и хмурюсь. Одного начала достаточно, чтобы меня замутило.

     Я существую, чтобы служить Институту Прекрасных Принцесс. Мечты директора это мои мечты. Директор хочет построить лучшее будущее. Институт Прекрасных Принцесс это семья. Сенши мои сестры. Я люблю своих сестер. Я так счастлива, что я работаю вместе со своими сестрами, чтобы сделать мир лучше. Я доверяю директору. Директор великая женщина. Я помогу директору основать вечную династию…

     … Это продолжается и продолжается. Еще пять страниц такого дерьма. Подозреваю, что ни одно слово не лучше.

     – Какого черта… – Меня прерывает внезапный прилив агонии.

     – Ненормативная лексика запрещена, – упрекает Камико. – Не забудьте завершать эти строки утром и вечером, Саотоме-тян. Несоблюдение этого требования приведет к автоматическому и постоянному наказанию.

     На моем лице появляется некрасивое выражение, и я продолжаю смотреть на страницу перед собой. Мои кулаки медленно сжимаются. Бумага сморщивается. Кршш. Я разрываю пачку напополам. Кршш. Разрываю еще раз. Кршш. И снова. Продолжаю рвать, пока не остается ничего. Слабые ножи агонии наказывают мое неповиновение, но я не обращаю на них внимания, разбрасывая обрывки по столу.

     – Можешь об этом забыть, – говорю я.

     Камико вздыхает.

     – Скажу девушкам принести дополнительные копии, когда механизм наказания тиары проработает больше получаса. Теперь следуйте за мной.

     Камико проходит по комнате и подходит к запретной двери. Иду за ней, не желая сталкиваться с агонией из-за столь малой просьбы. Когда она открывает дверь и выходит, я застываю на пороге. По мне пробегает дрожь, и я закрываю глаза. Давай, Ранма. Здесь нечего бояться. Камико не настолько подла, чтобы привести меня сюда ради того, чтобы помучить. Сглотнув, шагаю вперед.

     Ничего. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с Камико. Каждый мускул остается напряжен, ожидая неизбежной агонии. Эта скованность медленно исчезает.

     Камико несколько секунд смотрит на меня, после чего отворачивается и идет по коридору.

     – Пока вы с сопровождением, вы можете покидать свою комнату, Саотоме-тян, – объясняет Камико. – Кнопка над выключателем света кого-нибудь вызовет. Не стесняйтесь ее использовать. Как для сенши, большинство Института существует, чтобы служить вам. Однако, пожалуйста, помните, что вам нужно устное разрешение сопровождения, чтобы выйти из комнаты. Кроме того, вы все время должны оставаться с сопровождением. Я не рекомендую нарушать это правило. Наказание весьма сурово.

     Негромко ворчу в знак подтверждения. Кнопка обслуживания номеров. Понял. В ближайшие несколько дней обязательно посмотрю, насколько я смогу этим злоупотребить. Как-то сомневаюсь, что «помоги мне бежать» будет корректной просьбой, «сенши» я или нет.

     Коридоры бежевые и скучные. Два поворота проводят нас мимо небольшого стола. Сидящая за ним девушка резко захлопывают книгу в мягкой обложке и вскакивает на ноги, когда мы проходим. Она исполняет в нашу сторону небольшой реверанс, на что Камико отвечает пренебрежительным кивком. Не заинтересовавшись, я перевожу взгляд обратно на последовательность дверей, каждая из которых обозначена номерным знаком.

     Задумываюсь, не скрывается ли за одной из них Аканэ. Как она держится? Мне сложно представить, чтобы Аканэ без сопротивления приняла обращение Института. Сопротивления, что было бы наказано агонией. За два дня я вынес больше мучений, чем когда-либо прежде. Аканэ пробыла здесь дольше меня.

     Насколько долго? Я не знаю. Если добавить время моего пребывания в Институте ко времени до моего спасения, получится четыре дня. Но моя точка зрения искажена. Я сразился с Гёндуль в соборе. После этого я очнулся в своей односпальной клетке. Время между ними пропало. Мое шестое чувство подсказывало, что прошло меньше недели, но больше дня. Однако если бы я судил по исцелению своих ран, я бы посчитал, что прошло около месяца.

     Успокаиваю свои страхи, напоминая себе, что это школа махо-сёдзё, и, как у таковых, у них есть доступ к магии. Сложно поверить, что Институт держал бы меня, пока мои раны не исцелятся естественно.

     В любом случае, пропавшее время пугает. Институт уже использовал его, чтобы приварить к моей голове диадему и посадить меня на цепь колье. И это только то, о чем я знаю. Не сделал ли Институт что-то еще более отвратительное? Я не знаю. Я не ощущаю и не чувствую в себе ничего необычного, так что я считаю, что все в порядке. Аканэ, с другой стороны, остается загадкой.

     Стала ли она как Кодачи, искаженная игрушка, что склоняется и расшаркивается перед своей хозяйкой? Не хочу в это верить. Нет, я наотрез отказываюсь в это верить. Говорю себе, что Аканэ совсем как Укё, солдат в тюрьме, выжидающий время, пока не появится возможность для побега.

     Это фантазия, что гниет под сомнением. Недостаточно говорить себе, что Аканэ в порядке. Мне нужно это знать. Я должен увидеть, своими собственными глазами, что ее все еще можно спасти. Поднимаю глаза на Камико. Я знаю, что она знает, и как бы мне не нравилась идея о чем-то ее просить, Аканэ гораздо важнее.

     – Аканэ, – поднимаю я тему, когда мы входим в собор. – Могу я ее увидеть?

     Наши шаги эхом отдаются от каменного пола. Сквозь витражи просачивается синий и желтый свет, освещая тусклое помещение. Собор пуст, и нет ни единого признака боя, в котором я сражался. Скамьи стоят нетронутыми, а древние стены не повреждены. Мы быстро проходим через храм, выходим через восточную пару дверей, что приводят меня в более знакомое школоподобное крыло.

     Восточное крыло отремонтировано, но все еще грубо. Весь оставшийся зал перекрыт желтой лентой, а через многие стены проходят трещины. Мы проходим под гигантской дырой, через которую можно увидеть второй этаж. Как бы серьезно это ни было, впечатляет, что школу восстановили до такого уровня.

     – Вы сможете увидеть Аканэ после первой вашей корректировки, – отвечает Камико, поднимаясь по лестнице на третий этаж. – Но только если вы будете более кооперативны.

     Узнаю эту часть здания. Мы не так далеко от преподавательских кабинетов.

     – Как она? – давлю я.

     – Аканэ начала грубо. Но после своей корректировки она быстро начала приспосабливаться. Уверена, не тот ответ, что вам бы хотелось.

     Камико останавливается на вершине лестницы. К нам кидается пара девушек. Впереди Сирень, волочащая за собой перепуганную русую девушку, что я не узнаю.

     – Да, Наоми-тян? – раздраженно спрашивает Камико.

     Наоми, или Сирень, как я о ней думаю, останавливается перед Камико и опускается в реверансе. Другая девушка пытается повторить, но заваливается вперед, когда Сирень рывком выводит ее вперед.

     – Огура-сэнсэй, – оживленно начинает Сирень. – Канадэ отказывается…

     – Кхм, – прерывает Камико. – Полагаю, здесь присутствуют две сенши. Поприветствуйте должным образом Саотоме-тян. Сама или химэ будет достаточно.

     Как бы ни забавно было видеть пресмыкающуюся Сирень, мне не нравится идея, что другая девушка будет делать то же самое.

     – Не волнуйтесь. Никто не должен мне кланяться.

     – Формальность не будет нарушена. Ни вами, Саотоме-тян, ни ими, – возражает Камико. – Побыстрее, пожалуйста, затем мы продолжим в моем кабинете.

     Лицо Сирени краснеет от смущения, и она бросает на меня едва подавленный убийственный взгляд. Тем не менее, Сирень приседает в формальном реверансе.

     – Саотоме-сама.

     Канадэ вторит реверансу, ее движения менее изящны, но бесконечно добрее.

     – Саотоме-химэ.

     Смотрю на них обеих, затем сознательно отворачиваюсь. Я не знаю верного протокола для ответа. Так же как и не хочу его узнавать.

     – Лучше, но в будущем, пожалуйста, помните, что статус Саотоме-тян выше вашего, даже пока она в обучении, – поучает Камико. Она продолжает идти. – В мой кабинет, пожалуйста.

     До кабинета Камико всего один длинный коридор. Комната точно такая, как я ее и помню. Рабочее кресло, тяжелый деревянный стол, бронзовая именная табличка и стулья вдоль стены. Стопки бумаги, во всяком случае, стали немного выше и растрепаннее. Но даже это слабое касание хаоса выглядит бунтарством на фоне аккуратно упорядоченной комнаты.

     На одном из стульев сидит еще одна молодая женщина. У этой девушки короткие темно-зеленые волосы и юбка с жилетом лесного оттенка. Она поднимается со своего места, едва мы заходим в комнату, и без подсказки исполняет два ровных реверанса.

     – Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ.

     – Эмико, – закрывает глаза Камико и потирает виски. – Надеюсь, ничего срочного?

     – Может подождать, Огура-сэнсэй, – отвечает Эмико.

     – Хорошо, – с облегчением говорит Камико. – Буду признательна, если вы найдете время сопроводить Саотоме-тян в лабораторию Митико.

     – Конечно, Огура-сэнсэй, – говорит Эмико со вторым, менее глубоким реверансом. Эмико одаряет меня милой, но безжизненной улыбкой. – Саотоме-химэ. Следуйте за мной.

     Быстрая прогулка по коридору и поворот за угол приводят нас к лаборатории Митико. Лаборатория по крайней мере втрое больше кабинета Камико, но со всеобщим завалом, в ней вполовину меньше места. Тут и там шнуры, толстые и тонкие. Они свисают с потолка и тянутся по полу, образуя электронные джунгли. В комнате пять столов, четыре из которых полностью покрыты сваленными коробками с оборудованием и различными устройствами. Маленькие светодиоды светятся красным и зеленым, громоздкие мониторы отображают непостижимые данные. В хай-тек лабиринте почти неуместными кажутся химические стаканы и пробирки, спрятавшиеся в редких свободных промежутках.

     Из всех различных устройств наиболее заметна гигантская металлическая труба в углу. Труба огромна, и в ней достаточных для человека размеров прозрачная пластиковая дверь. Это глаз проволочной бури с сотнями изливающихся из открытых панелей проводов. В стороне от трубы редкость. Маленький белый складной столик, пустой, если не считать установленной на него маленькой черной прямоугольной емкости.

     Вдоль другой стены стальная кровать с прикрученным к потолку над ней тяжелым медицинским оборудованием. Для чего бы не использовалась кровать, какое-то время этого явно не происходило. Я знаю это, потому что металлическая поверхность дала приют десятку вещиц. Тем не менее, мне не нравится ее вид. Слишком легко представить девушку, расчленяемую на ее холодной стальной поверхности.

     Не хватает только Митико. С минуту стою возле Эмико, постукивая ногой, но после этого мое терпение лопается, и я занимаю единственный в помещении стул. Высокий стул с толстыми черными подушками. Поворачиваюсь на стуле из стороны в сторону, бросая взгляд на четыре экрана на столе передо мной. Три показывают один лишь бред, последний демонстрирует только командную строку.

     Встречаюсь взглядом с Эмико и поднимаю бровь от странного выражения ее лица.

     – Что? – спрашиваю я.

     – Зачем вы пришли? – тихо спрашивает Эмико. Ее голос звучит неуверенно, как будто она боится, что ее отчитают.

     Хмурюсь.

     – Почему я иду за тобой? – Испускаю смешок. – А что еще мне делать? Я отойду, может быть, на двадцать шагов, прежде чем начну с криком хвататься за голову.

     Эмико качает головой.

     – Нет. Это не… Я хотела знать… зачем. Зачем вы пришли сюда? В Институт. Я видела, как вы сражались. Вы не проиграли бы, если бы бежали. Вы… вы могли быть свободны.

     Озадаченно смотрю на Эмико. Почему ее это волнует? И где вообще мы встречались? Я не узнаю ее. Это может быть продуктом магии или, что возможнее, что я не потрудился запомнить ее лица.

     В конце концов хмыкаю и отвечаю на вопрос.

     – Я не собиралась оставлять Аканэ и Укё на милость Камико. Кроме того, я не планирую надолго здесь задерживаться.

     Рассеянно касаюсь металлической поверхности своей тиары. Так или иначе, но я сниму эту чертову штуку. И, когда я это сделаю, они будут молить дьявола меня остановить.

     – Ясно, – говорит Эмико, после чего низко кланяется, жест более подлинный, чем заученные реверансы. – Извините.

     Складываю руки и пытаюсь откинуться назад. Стул сопротивляется. Возможно, и хорошо, потому что его центр тяжести не многое позволяет.

     – И за что именно то извиняешься?

     – Я была там, – объясняет Эмико. Она несколько раз взмахивает рукой а затем делает выпад, как будто держа легкий предмет. – Я… я сражалась с вашими подругами, пока вы были заняты Рин и Наоми.

     Эмико – Фехтовальщица. Мои глаза темнеют, впиваясь в черты ее лица. Без брони ее не узнать. Но теперь, когда я знаю, кто Эмико, я это вижу. Вдруг замечаю, что Эмико мне нравится гораздо меньше.

     – Если хочешь извиниться, извинись перед Юкой, – рычу я. – Это она пострадала. Фактически, почему бы тебе не извиниться перед всеми в моем классе.

     Эмико отшатывается, как будто ее ударили.

     – Простите, – говорит Эмико, кланяясь во второй раз. – Вы правы, Саотоме-химэ. Это действие было предосудительно.

     Снова хмурюсь и отворачиваюсь.

     – Неважно, – отмахиваюсь я. – Просто прекрати называть меня химэ, ладно?

     – Как пожелаете, Саотоме-сама, – отвечает Эмико, рефлекторно исполняя еще один реверанс.

     – Сама тоже оставь, – добавляю я. – И забудь о реверансах. Я не принцесса.

     Эмико замирает на середине реверанса, ее лицо искажает странное выражение.

     – Я… я не. Я…

     – Определенные Институтом правила приоритетны, – говорит Митико, шагая в комнату.

     Митико на своих серебряных каблуках возвышающийся над моей маленькой фигурой гигант. Она проходит по комнате, ее халат развевается позади нее. Холодные сине-стальные глаза перескакивают на Эмико, отбрасывают ее, после чего останавливаются на мне.

     Эмико испытывает что-то вроде облегчения и быстро приседает перед новоприбывшей.

     – Нисимура-сэнсэй, – говорит она, прежде чем сбежать из комнаты.

     Митико продолжает смотреть, ее глаза зарываются в меня, вскрывают мою плоть и изучают мои внутренности. Смотрю, как она смотрит на меня, мой локоть опирается на стол, ладонь поддерживает подбородок. У конце концов, Митико отворачивается, пересекает комнату и начинает убирать все с металлической кровати.

     – В духовную матрицу ХТ-09 был принудительно имплантирован личностный конструкт. Тэнки использовали в качестве вектора для кристаллизации его присутствия. Повторяющиеся трансформации вызвали укрепление конструкта и закрепление обусловленного поведения. Результат: постоянный механизм награды и наказания быстро обусловил, что любые правила определяются принятой властью. Фактически, ХТ-09, Ватанабэ Эмико, оказалась интеллектуально неспособна к неповиновению, – объясняет Митико, отвечая на незаданный мною вопрос. Затем она останавливается и смотрит на меня. – Одежду долой. На кровать.

     Встаю и начинаю раздеваться. Оставлю агонию на что-нибудь поважнее одежды.

     – Дай угадаю, это то, что ты собираешься со мной сделать.

     Даже когда я говорю эти слова, я морщусь. Если именно это Митико и планирует, мне прямо сейчас нужно что-то сделать. Проблема в том, что перспективы драться и бежать хуже чем ужасны. Тиара дает Митико силу уложить меня, не тронув и пальцем, и полностью сокрушает любую попытку сбежать. Даже без тиары было бы сложно сражаться. У Митико есть очки, что позволяют видеть сквозь стены, барьер, что почти непроницаем, и оружие, у которого нет недостатка в дальнобойности или пробивной способности.

     В принципе, не важно, что я сделаю, Митико за секунды уложит меня на землю.

     Затем подает голос циничная часть меня, уничтожая даже этот крошечный проблеск надежды. Я пробыл без сознания неизвестный промежуток времени. Если Митико планировала засунуть в мою «духовную матрицу» этот «личностный конструкт», она уже это сделала.

     Что и приводит к беспокоящему меня вопросу. Я испытал, насколько быстро мог превратить девушку кокон сахарной ваты Тиё, так почему у меня до сих пор остается свобода воли? В чем смысл этого? Смысл тиары? Смысл всего мучительного процесса?

     – Неверно, – говорит Митико, отвечая на предыдущее мое заявление. – Субъект ХТ-09 сочтена неудачей. Идеальное послушание требует сложного набора правил. Это непрактично и нежелательно, определять верное поведение во всех возможных обстоятельствах. Более успешные личностные конструкты используют человеческую склонность к верности и преданности. Они позволяют большую гибкость ума, но, в свою очередь, возникают новые проблемы, а именно фанатичное или навязчивое поведение.

     Митико заканчивает реорганизовывать содержимое кровати, распихав различные устройства по всем уголкам и оставив их на других столах.

     – Личностное изменение это молодая наука, – сетует она. – Необходимы значительные исследования и эксперименты, прежде чем возможно будет реализовать надежные результаты.

     – Спасибо. Я чувствую себя намного лучше. Посмотрим. Хочу я быть зомби, рабом или фанатиком? Хм, выбор, выбор.

     Подчеркиваю свой сарказм, скомкав одежду в шар и бросив его на кровать. К моему удивлению, агония не приходит. Вместо этого Митико приподнимает голову и изучает кучу одежды на кровати. Затем она легонько кивает и переводит голубые глаза обратно на меня.

     – Вы, на кровать. Одежду, еще куда-нибудь, – говорит Митико, уточняя предыдущую команду.

     – Что? Чтобы ты промыла мне мозги? – фыркаю я. – Можешь об этом забыть.

     – Не промыть мозги. Промывка мозгов это гипотетическая техника, невозможность которой продемонстрирована эмпирическими данными. Сегодняшняя процедура: медицинский осмотр с последующей духовной модификацией. На кровать. Дальнейшее неподчинение будет встречено наказанием, – объясняет Митико.

     Не двигаюсь. Митико ждет несколько секунд, а затем кладет руку в карман своего лабораторного халата. Это единственное предупреждение, прежде чем мою голову пронзает агония. Зрение чернеет, и в течение секунды я не чувствую ничего кроме огня. Ловлю себя, когда агония исчезает, и не позволяю себе свалиться на пол.

     Стреляю в Митико взглядом, встаю и топаю через всю комнату. Хватаю с кровати кучу одежды и яростно швыряю ее на пол.

     – Да есть в этом хоть какой-то смысл? – огрызаюсь я. – Или вам просто до боли нравится мучить людей?

     Митико моргает.

     – Неверно. Я не получаю никакого удовольствия от вашего наказания.

     – Тогда зачем это делать? – сердито спрашиваю я. – И не ссылайся на это дерьмо об «обусловливании». Мне и раньше приходилось разбираться с изменяющей сознание магией. Приложило коконом сахарной ваты Тиё. Черт, ты только что рассказала мне, что ты сделала с Эмико. Так почему? Зачем это?!

     Хватаюсь за тиару, пальцы сжимаются на на ней в кулаки, мышцы напрягаются, чтобы рвануть. Ужас. Ударяет внезапно и замораживает меня в этом положении. Широко распахнув глаза, я вдруг осознаю, что я только что сделал. В качестве примера схватился за тиару? Как я мог так сглупить?

     Дрожа, отпускаю хватку.

     Вдох. Выдох.

     Немного успокоившись, я пересматриваю свои слова и сожалею о них. Не из-за обвинений, но из-за содержащихся в них идей. В моем сознании проигрывается зацикленный фильм. В нем над головой тиби-Митико загорается лампочка. «Хороший вопрос, – говорит мини-Митико. – Немедленно начнем с этой магии!» Ага. Правда умно, Ранма. Когда в следующий раз буду драться с Рёгой, тоже подкину ему подсказку.

     – Вы недопонимаете. Поясню, – говорит Митико, не выглядя возмущенной моей тирадой. – Умение Мори Тиё уникально и содержит аспекты, считающиеся проблематичными. Подвергшиеся воздействию «кокона сахарной ваты» демонстрируют опасные психические изменения – в частности, верность, направленную исключительно на Тиё. Эксперименты ХТ-02, Огура Камико, и ХТ-07, Ханда Сидзуэ, были предложены для исправления этого недостатка. Цель: повторение желаемых психических компонентов принудительного тэнки Тиё, но с большим контролем и вариацией. Эксперимент ХТ-02: неудача, позднее пересмотрен. Способность ХТ-02 к «нейронному переназначению» не в состоянии воспроизвести необходимую высокоскоростную личностную перезапись. Тем не менее, она полезна, когда передается через технологические устройства, такие как тиара, но недостаточна для намеченной цели. Несмотря на это, ХТ-02 за свои заслуги вознаграждена статусом сенши. Эксперимент ХТ-07: ограниченный успех. Способность «окукливания» ХТ-07 способна произвести желаемый результат быстрого, глубокого и постоянного изменения личности, хотя скорость преобразования остается в 15% от намеченной. К несчастью, полученный личностный шаблон был испорчен. Преобразованные через окукливание субъекты демонстрируют нежелательные поведенческие тенденции. Таким образом, использование ХТ-07 ограничено гибридными подходами и крайним наказанием. Ввиду неудачи экспериментов ХТ-02 и ХТ-07 был предложен эксперимент ХТ-11.

     – Я, – вставляю я.

     – Верно, – подтверждает Митико. – Эксперимент ХТ-11, цель: повтор успешных аспектов эксперимента ХТ-07 с более желательным личностным шаблоном. Субъект Саотоме Ранма была выбрана из списка обладающих потенциалом девушек. Причины: стабилизированное проклятье Дзюсенкё, сильная личность и высокая духовная сила. Все черты, после модификации, по прогнозам приведут к более высокоскоростному и основательному преобразованию. Вторичное соображение: личностный подтип субъекта делает маловероятным повторение нежелательных аспектов эксперимента ХТ-07.

     Фыркаю полусмешок.

     – Таким образом, я буду новой фабрикой махо-сёдзё Института Прекрасных Принцесс, – горько говорю я.

     Скажи это кто-нибудь еще, и я бы рассмеялся по-настоящему. Но в устах Митико это звучит слишком правдоподобно. Клиническое спокойствие, с которым она озвучивает мою судьбу, вызывает озноб, и стоящая за этим холодная, четкая логика вызывает кошмары. Я не математик, но и не нужно им быть, чтобы видеть, как все складывается. Кокон Тиё работает быстро, за часы. Если я смогу преобразовывать по девушке в день, это будет тридцать за месяц и триста шестьдесят пять за год. Хикару сказал, что в Институте сколько, около двух сотен? Если Институт добьется своей цели, он за год удвоит свой размер. Утроит за два…

     … и это предполагая, что после создания первой «фабрики махо-сёдзё» они не смогут создать еще.

     Институт поставил перед собой цель начать очень, очень быстрый рост.

     Что приводит к тревожащему вопросу. Для чего, собственно, Институту нужны тысячи махо-сёдзё? Но этот вопрос сам отвечает на себя. В конце концов, для создания армии такого размера есть только одна причина. Завоевание.

     К счастью, это еще в отдаленном будущем. Для меня имеет значения то, что Институту не хватает своей фабрики. Время есть. Митико не сможет за один день переписать мою личность. Я смогу сбежать. Нет, даже лучше, Аканэ сможет сбежать. Еще не все потеряно, и я не в нескольких секундах от поражения.

     На этом «хорошие новости» и заканчиваются.

     Я ХТ-11, подопытный. Если этого недостаточно, чтобы напугать меня, то Митико только что сказала, что она планирует модифицировать мое проклятье. Не нужно быть гением, чтобы понять, чем все окончится. Институт это школа для махо-сёдзё, управляемый махо-сёдзё и посвященный созданию махо-сёдзё. С точки зрения Института, способность превращаться в мужчину это излишнее неудобство. Если у Института есть сила блокировать мое проклятье, так он и поступит.

     И нет ничего, что я мог бы сделать, чтобы их остановить.

     – Лечь, – приказывает Митико.

     Она не ждет, пока я исполню приказ, вместо этого толкнув меня на ледяную металлическую кровать. Теплые руки тыкают тут и там, пока Митико осматривает мою кожу через очки. Изредка ее пальцы играют на оправе, выбирая различные визуальные настройки.

     Процесс клинический и отстраненный. Оставив Митико делать свою работу, я еще раз осматриваю лабораторию. Мои глаза падают на высокую трубу в углу. Труба явно предназначена для людей. Задумываюсь, для чего она.

     У меня неприятное ощущение, что я это выясню.

     – Вы восстанавливаетесь быстрее, чем ожидается даже с магической помощью, – комментирует Митико. – Верно ли мое предположение? Вы тренировались ускорять свое исцеление при помощи жизненной энергии?

     Митико всматривается в разрез в моей правой груди. Единственный признак старой раны это два десятка стежков и рассекающая орган плавная белая линия. Митико, должно быть, удовлетворена, потому что она вытаскивает ножницы и пинцеты и начинает их удалять.

     – Ага, – отвечаю я. – Бате нравилось подвергать меня всевозможным опасным методам обучения. Не потрать он так много времени, обучая меня быстрее исцеляться, когда я была младше, я бы половину своей жизни провела на больничной койке.

     Митико двигается быстро, и заканчивает с последним стежком как раз к тому времени, когда я договариваю свой ответ. Затем она приступает к дискомфортному процессу второго повторного анализа раны.

     – Останется шрам, но воздержитесь от беспокойства. Процесс духовной модификации использует тэнкиподобный техно-мистический механизм. Повторяющийся тэнки быстро устранит поверхностные дефекты. Кроме того, не тревожьтесь незначительных физических изменений. Это нормально. Духовная модификация ускоряет стандартный процесс перехода тэнки. Нет никаких известных медицинских рисков, но, по научным причинам, сообщите мне о каких-либо замеченных вами изменениях.

     – Шрамы это последнее, что меня заботит, но спасибо, что побеспокоилась, – говорю я, не пытаясь скрыть своего сарказма. – Мне нужно знать что-то еще? Не хотелось бы уходить отсюда меньше чем с неделей кошмаров.

     Митико отходит от стальной кровати и идет к компьютерам, за которыми я недавно сидел.

     – Нет. Пройдите к камере. Оставьте все личные ценности на столе, так как духовная модификация может привести к разрушению существующих физических объектов. На столе перед вами уже стоит небольшой контейнер.

     Спрыгнув с кровати, смотрю на Митико и вижу, что она повернулась спиной. Быстрыми шагами проношусь по лаборатории. Останавливаюсь у высокой трубы, что я считаю камерой. Игнорирую пока что стол, вместо этого изучая открытые панели. Вот! Протягиваю руку и вырываю небольшую компьютерную плату. В тот момент, когда я извлекаю компонент, гаснет серия светящихся зеленых огоньков. Надеюсь, это значит, что плата важна.

     Так как у меня сейчас нет карманов, прячу плату в руке, держа ее так, чтобы Митико не заметила. Закончив с саботажем, перевожу взгляд на маленький столик в стороне. Единственный имеющийся у меня личный предмет это драконий ус, которым я заплетаю свои волосы в косичку. У него нет никакой настоящей ценности, но я много лет использовал его. Чтобы сохранить его на память, кладу его на стол. Затем с любопытством беру небольшой контейнер, что, по словам Митико, принадлежит мне. Он черный, пластиковый, и на простой защелке. Открываю его.

     – Очки? – удивленно говорю я.

     Тонкая оправа из серебристого металла, а линзы квадратны. Они не такие же, но очки в том же стиле, что и те, что носит Митико.

     – Вы проявили некоторую заинтересованность в моем окулярном устройстве. Я поняла, что предоставление схожей пары представит собой приемлемый подарок. Я ошиблась? – Митико склоняет голову набок, как будто задумываясь над особенно сложным вопросом.

     Вытаскиваю очки и кидаю футляр обратно на стол. Прикосновение к оправе зажигает ряд переключателей. Не могу сдержать широкую усмешку. Круто. Это приводит к замешательству, и я озвучиваю вопрос вслух:

     – Почему?

     – Вы предотвратили мою смерть. – В ответе Митико оттенок приязни. Эту эмоцию заменяет клиническая речь, когда Митико продолжает: – Шагните в трубу и наденьте перед этим очки. Они интегрируются с вашим тэнки.

     Моя ладонь оборачивается вокруг закрывающей пластиковую дверь алюминиевой ручки. Замираю там, прижав к запястью спрятанную деталь. Оглянувшись через плечо, ловлю взгляд Митико.

     – Тебя не беспокоят игры с человеческим разумом? – вдруг спрашиваю я. – В смысле, это может произойти и с тобой.

     Митико поднимает взгляд над своим компьютером, ее пальцы не прекращают свою пулеметную очередь. Ее голос сопровождается мягким стуком нажимаемых клавиш.

     – Два года, три месяца, двадцать три дня – в промежутке этой длины у меня нет никаких воспоминаний, – неясными словами отвечает Митико. – Логика и последовавшее расследование показали, что меня подвергли грубой технике личностного изменения в руках директора. Отсутствие памяти, вероятнее всего, результат работы рога Гёндуль – прием, используемый в ранних попытках модификации, чтобы уменьшить травму или удалить определенные возражения против методов Института. После этого в моем послужном списке отмечено сорок три замечания и два строгих выговора. Таким образом, через три года после завершения эксперимента ХТ-02 я прошла второе переобучение в руках Огуры Камико. С того момента в моем послужном списке только одно замечание. Заключение: вероятность будущих изменений моей личности низка.

     Ясное и четкое заявление Митико молотом бьет по моей концепции. Смотрю на нее, отвесив от шока челюсть. Мой глаза отчаянно ищут намек на ложь. Ничего. Поначалу я отказываюсь это принять. Камико, ХТ-02, жертва. Митико, еще одна жертва. Эмико, жертва. Да хоть одна девушка здесь по собственной воле? Акина такая же рабыня? Как насчет Гёндуль? Или, черт возьми, Тиё?

     Это просто поражает. И как же мне ненавидеть людей, которые, со всех точек зрения, невиновны? И если бы я их возненавидел, кем бы я при этом стал? Монстром. Тем не менее, как мне не чувствовать леденящий гнев, когда они напускают на меня этот ужас?

     От этого меня мутит. Институт это демон. Демон, пожирающий девушек. И с каждой пожранной девушкой он растет все сильнее, отчего он только быстрее их пожирает.

     Впервые я понял, что хочу больше, чем спасти Аканэ. Институт… должен быть разрушен. Цикл должен быть завершен. Позволить ему продолжать, позволить ему пожирать одну девушку за другой будет невиданным злом. Но что я могу сделать? Я мастер боевых искусств. Никто. Конечно, я силен… но чтобы сильнее армии? Это бой, который легко не закончится. Я не герой. Никогда не хотел им быть.

     Спасти Укё. Спасти Аканэ. Проигнорировать остальное. Это мой способ.

     Но, когда я сбегу из этого места, буду ли я этим удовлетворен? Смогу ли я просто уйти? Довольно навязчивая мысль. Хикару сражался в течение пяти лет. За это время он довольно малого достиг. Я могу потратить столько же времени, если не больше, противодействуя Институту. Даже если я одержу победу, что мне тогда делать? Сделанное Институтом уродливо и мерзко. Нанесенная им травма быстро не заживет.

     …

     Не важно. Это мысли для другого дня и другого раза. Нет смысла беспокоиться о спасении других, пока я еще не в силах спасти себя самого.

     Но, когда я шагаю в трубу, вопрос продолжает давить на меня. Что мне делать? Что же правильно? Пытаюсь отвлечься от этого эмоционального багажа. Вожусь со своими очками, нажимая на оправу и перебирая различные предлагаемые ими режимы.

     Основы одинаковы, наверху меню с быстрым доступом к функциям вроде зума. Расширенный список предоставляет более таинственные выборы, вроде режима ауры. Общее количество вариантов вдвое меньше. Также изменена и цветовая схема. Очки Митико окутывали все оранжевым и разукрашивали меню тем же цветом. Эти новые очки основным цветом используют фиолетовый.

     Бух. Скользит на место задвижка. Мои глаза отрываются от парящих перед моим взглядом иконок. Раздается низкое гудение. Труба оживает и металлические пластины начинают светиться. Хлоп! Внутренности трубы пересекает сверкающе-синяя искра. Хлоп-п! Пробрасывает еще два электрических импульса. Хлоп-хлоп! Молнии стреляют очередями. Ныряю. Надо мной пролетают извилистые потоки. Одна лишь удача, что в меня не попало, но животная часть моего мозга настаивает, что нужно оставаться внизу.

     Бах!

     Энергия заполняет всю трубу. Меня пронзает синяя молния. Мышцы сокращаются. Прыгаю. Бум! Голова ударяет по стенке трубы, пустив крупную трещину. Череп пульсирует, я шлепаюсь на землю.

     Меня душат дым, озон и запах вареного мяса. Я кашляю и кашляю еще немного. В заполнившем трубу тумане нарастает синий свет. Да. Очень умно, Ранма. Украсть важный компонент. Что может пойти не так? О. Кроме того, что тебя до смерти поджарит молниями. Но лучше поджариться, чем одевичиться, верно?

     Надвигающаяся угроза удара током заканчивается, когда труба лишается жизни. Бледное свечение металлических пластин медленно угасает, еще несколько секунд в зазорах продолжают сверкать искры. Закряхтев, я поднимаюсь на ноги и прислоняюсь к стенке трубы.

     Позволяю себе высокомерно ухмыльнуться. Время играть.

     Бух. Дверь отпирается. Воздух шипит, и дым выплескивается в лабораторию. Он быстро рассеивается, демонстрируя Митико. Она рывком распахивает прозрачную дверь и смотрит на меня сине-стальными глазами.

     Будь у меня меньше мужества или, возможно, побольше ума, я бы сразу же отдал плату. Вместо этого я криво усмехаюсь Митико и помахиваю компонентом. Привлеча ее внимание, я хватаю плату обеими руками и переламываю ее пополам.

     За этим следует агония.

     Кошки. Повсюду кошки. Жующие, кусающие, обернувшиеся вокруг моих конечностей, приняв плоть за мясо. Я пытаюсь их отбросить, но батя слишком крепко связал меня. Я бьюсь и перекатываюсь. Кошек отбрасывает в сторону, но они продолжают прибывать. Их ведет голод. Они мечутся, визжат и царапаются, стремясь его удовлетворить.

     Я прошу. Я прошу батю, который, я знаю, сидит с другой стороны люка в подвал.

     – Пожалуйста, – плачу я. – Пожалуйста, бать, пожалуйста. Выпусти меня. Я сделаю что угодно. Только выпусти меня.

     Он так и не отвечает.

     Агония остается, и когда кошки пожирают меня, я не нахожу освобождения. Нэко-кэн не приходит. Кошмар бесконечен.

     Дрожу на земле, все мое тело сжимается в клубок. Не знаю как долго я так лежу. Грань между агонией и реальностью размылась. Даже сейчас, когда белый свет лаборатории жжет мне глаза, я чувствую, как будто я до сих пор застрял в темной яме, и мою кожу постепенно отделяют от костей.

     Митико наклоняется надо мной и вырывает из ослабевших пальцев сломанные фрагменты платы.

     – Я обязана наказать за прямой вызов, – напоминает Митико. Она убирает сломанную плату в карман и достает той же рукой серебристое шестиугольное устройство. Она держит его, обхватив ладонью, крошечными иглами наружу. – Спокойно.

     Даже попавшись в эхо агонии, я не отступаю. Онемевшей, дергающейся рукой отбиваю ладонь Митико в сторону. Устройство скользит по полу лаборатории, подпрыгивая и перекатываясь через десятки кабелей, прежде чем окончательно замереть под углом в сорок пять градусов. Изворачиваюсь и прыгаю.

     Это неизящное нападение. Я левым плечом бью Митико в живот. Мы вдвоем кучей падаем на землю. Я оступаюсь и пытаюсь подняться на ноги.

     Изо рта изливается рвота, едкая жидкость сжигает горло, оставляя кислый привкус. Меня охватывает ледяной холод, даже когда мою одежду пропитывает пот. Конечности дрожат. Движения так рваны, что все, что я могу сделать, это стоять. Баланс искажает. Сама Земля, казалось, поднимается и опускается непрерывными беспорядочными волнами. Отравленное мясо. Горю вместе с ним. Дышать тяжело, и каждой части меня больно. Тем не менее, я иду. Не могу остановиться, не с бременем у меня за спиной. Доктор. Я должен найти доктора. Потому что если я не справлюсь, батя, непобедимый батя умрет.

     Лежу на спине, глядя в потолок. Прямоугольные плитки делят его на блоки. Отстраненно начинаю их считать. Одна… Пять… Восемь… Вставай, Ранма. У тебя бой, нужно победить. Пытаюсь сосредоточиться, но после каждой мысли разум оскальзывается. Переворачиваюсь и встаю на колени. Сложно даже с такой высотой, когда комната так быстро кружится вокруг меня, что я не могу отличить верх от низа.

     Меня за ноги хватают руки. Тянут. Падаю. Запоздало добавляю конечностям силы, но затем колени Митико опускаются мне на плечи. Она легкая. Я должен был сбросить ее, но мое сознание растворяется в далеком прошлом. Батя. Не понадобилась помощь, чтобы ему стало лучше. Как бы я тогда не боялся, месяц спустя я проклинал его, когда он начал учить меня сопротивляться ядам.

     К задней части моей шеи прижимается холодный металл. Внезапное онемение возвращает часть ясности. Пытаюсь подняться, но мои конечности отказываются исполнять приказы. Руки не шевелятся. Ладони не шевелятся. Даже пальцы не шевелятся.

     Поворачиваю шею, голова это единственное, что продолжает функционировать, и вижу Митико. Она поправляет свой лабораторный халат, затем хватается за обмякшую ногу. Напрягшись, затаскивает меня обратно в трубу. Когда я оказываюсь внутри, она переворачивает мое тело и подпирает меня к стенке. По-прежнему ошеломленный и беспомощный, я смотрю, как Митико вытаскивает из кармана сломанную компьютерную плату. Без каких-либо усилий она соединяет две части, серебряные искры восстанавливают нанесенный мной ущерб.

     Митико смотрит сверху вниз, глаза как никогда холодны.

     – Сопротивление естественно. Это не сердит меня. Я не использую ваши действия против вас. Попрошу того же самого, кохай.

     Митико останавливается возле моих ног, поднимает очки, что я не заметил, как упали, и возвращает их мне на нос. Затем она закрывает дверь трубы.

     Ползут минуты но, даже с учетом растущего осознания, я ничего не могу поделать. В конце концов, металлические пластины снова начинают светиться. На этот раз они не рассыпают искры. За этим следует боль – хайгэки, смешанный с присутствием просачивающегося сукэна.

     Чему равно «N»? N^2 + 4N – 12 = 0. Вопрос напечатан белым шрифтом на черном экране. В правом верхнем углу отсчитывается оставшееся время. Пять минут и тридцать две… тридцать одна… тридцать секунд.

     Хмурюсь и механическим карандашом набрасываю ответ. Затем, клавиша за клавишей, я выстукиваю ответ: «-6,2». Останавливаюсь, чтобы перепроверить. Да. Числа правильны. Меньшее первым и без пробелов. Глупой машине не нравятся отклонения.

     С оттенком тревоги ударяю клавишу ввода. Экран вспыхивает и демонстрирует слово «правильно». Расслабляюсь. Порой я пытаюсь понять, не награждает ли меня за правильные ответы блаженством. Я не уверен. Если и так, то оно настолько тонко, что его не узнать. С другой стороны, агония неправильного ответа гораздо очевиднее.

     Агония, я по-настоящему возненавидел это ощущение. Настолько, что научился его избегать. Если это значит приложить немного усилий, чтобы ответить на вопросы компьютера, то так тому и быть.

     Кроме того, не похоже, чтобы было плохо немного поучиться.

     Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь. Последние несколько дней полны простой учебы, единственная настоящая гадость это строки Камико. Ненавижу их. Позорный опыт пылает в моей памяти. Я пытался сдержаться и не сказать ни слова, но агония доказала свою победу. С тайным стыдом я прочел все пять страниц, мой голос едва шептал.

     Затем, утром, я прочел еще раз.

     И еще раз.

     И еще раз.

     Проще так и не стало.

     Помимо этого, не ощущается никакой иной промывки мозгов. Неделя в Институте мало способствовала превращению меня в послушного робота. Причину я знаю. Камико-«сэнсэй» слишком занята, чтобы играть в медсестру-служанку и позаботиться о бедном маленьком мне. Вдобавок к этому, Институт отказался поместить меня в обычный класс из-за неназванных «проблем». Хе. Какие недоверчивые. Конечно, они ведь не думают, что я рискну сбежать?

     Итак, что же могущественная, богатая школа махо-сёдзё делает с такими плохими девочками, как я? Их заставляют учиться. Институт Прекрасных Принцесс, сделал я вывод, это придуманная Министерством культуры злодейская схема. Прочтите эту главу к одному часу. Выполните сгенерированный компьютером тест и завершите пересмотр к трем часам. Хнык. Хнык. Хнык. За вчерашний день я проучился больше, чем за обычную неделю в Фуринкан. В Институте даже есть ронин махо-сёдзё, обучающая меня каждый день с четырех до пяти. Если бы не периодические приступы пытки, научные эксперименты Митико и постоянные сама и химэ, я бы заподозрил, что весь Институт организовала Хинако-сэнсэй.

     Бип! Синтетическим писком компьютер предупреждает меня, что остались последние три минуты. Если я не хочу столкнуться с агонией за промедление, мне придется ответить на последний вопрос.

     Вы посещаете официальный бал, представляя Институт Прекрасных Принцесс. Каким будет надлежащее вооружение? А) Оружие неуместно. Б) Оружие должно быть явно продемонстрировано, чтобы показать военную силу Института. В) Приемлемо любое оружие, пока оно подходит к выбранному платью. Г) Оружие должно быть, но скрыто.

     – Кто это придумывает? – с негромкими смешком бормочу я себе под нос.

     Это не первый попавшийся мне странный вопрос, но это явно страннейший.

     С заметным колебанием нажимаю на «б». Проблеск агонии наказывает мой выбор. К моему шоку, когда компьютер выдает мне правильный ответ, это не «а», а «г». На официальных балах девушки Института Прекрасных Принцесс должны прятать в сумочке пушку.

     … это было… довольно круто …

     Ха! Если оставить гендерные требования, надоедливую проблему промывки мозгов до рабства и всю их дьявольскую организацию злого, мне бы из-за одного этого вопроса захотелось отправить в Институт документы на перевод.

     Бип! Бип! Компьютер дважды пищит, а затем переключается на режим пересмотра. У меня час и две минуты, чтобы исправить все вопросы, где я ошибся, правильно. После этого компьютер направит меня читать главу по предмету, где я справился хуже всего.

     Но я не начинаю пересмотр. Вместо этого я встаю и прохожу по комнате до своей кровати.

     Кровать уничтожена. Деревянный каркас разломан на короткие палки и свален в центре комнаты. К массе присоединились твердые обложки книг, их рассыпанные вырванные страницы собраны на дне кучи, чтобы послужить трутом. Моя огненная яма завершена.

     Я начал работать над ней сегодня утром. Было непросто. Мой график полностью забит учебными задачами, все они подкреплены настойчивой агонией, которой следует избегать. Я урывал минуты, чтобы сделать все это, зная, что есть ограничение по времени. Мой репетитор появится в четыре, и она положит резкий конец моему плану.

     У меня семнадцать минут. Если я потрачу больше, чертова машина начнет наказывать меня за то, что отстаю. Этого больше, чем мне нужно. Тридцать минут назад я был в секундах от осуществления своего плана, но писка компьютера и агонии оказалось слишком много.

     Сажусь и собираю свои инструменты. Во-первых стержень, выломанный из каркаса кровати. Стержень рассечен по центру так, чтобы у него была округлая сторона и плоская. Рядом со стержнем доска. В ней не хватает паза, но этот факт мне придется преодолеть превосходящей техникой.

     Схватив стержень правой рукой, принимаю нужную позу. Обеими ногами прижимаю доску, чтобы она тянулась от меня. Устанавливаю кончик стержня на доску и толкаю. Первый шаг долог и тяжел. Он пересекает доску по всей длине и возвращается. Вперед и назад. Вперед и назад. Скорость, сила и трение объединяются, чтобы создать тепло. На кончике стержня собирается светящаяся угольная пыль.

     Останавливаюсь и осматриваю уголек. Свет не умирает. Убедившись, что он продержится, поднимаю доску для розжига и осторожным движением переношу уголек в бумажный стаканчик. Выдыхаю. Кислород протекает по крошечному зернышку угля, дразнящего белым дымком. Выдыхаю еще раз, посильнее. Бумага взрывается пламенем.

     С изящной стремительностью касаюсь своим факелом склонов огненной ямы, а затем бросаю горящий остаток в огонь.

     Оранжевые усики кидается из своей бумажной колыбели вверх. Пламя глубоко врезается в обработанную древесину, подпитываясь и становясь все выше и сильнее. С ликованием слежу за этим, и когда огонь становится достаточно сильным, бросаю наверх кучу вычурных платьев.

     Шлеп!

     – Платья так красиво горят, – шучу я жеманным тоном.

     Еще мгновение наслаждаюсь этим видом, а затем начинаю игру. Оглядываюсь через комнату на зеркало в ванной. Оттуда смотрит перепуганная девушка.

     Прекрасно.

     Подхожу к кнопке звонка и ударяю по ней с полдесятка раз. Через секунду распахиваю дверь, обуздываю свой голос и кричу:

     – Помогите! Пожар!

     Спустя мгновение из-за угла выворачивает Морковка, уже трансформировавшаяся в свое оранжево-коричневое сейфуку. Она в заносе останавливается в нескольких шагах от меня, глаза широко распахиваются.

     – Э? – спрашивает она. Ее взгляд перемещается на изливающийся из двери позади меня дым. Нарастает паника. – Э? Э-э-э-ээааа! – кричит она.

     Размахивая руками, Морковка начинает безумный танец. Она бросается из сторона в сторону, как будто это она горит. Пока Морковка предается истерии, немного сдвигаюсь и прикрываю дверь. Не хотелось бы, чтобы она получила идею.

     Фыркаю. Ага. Как будто Морковка что-нибудь заметит.

     – Что нам делать? Что нам делать? – спрашивает Морковка, вымаливая у меня ответ. Она снова кричит: – Ээааа! Пожар! Помогите! Пожар!

     Кхе. Кхе. Мне не приходится подделывать кашель. Сжигать платья это отличная забава. Дышать дымом… уже не очень.

     – Пожалуйста! – восклицаю я. Стараюсь изо всех сил, но у меня не получается сравниться с ужасом в голосе другой девушки. – Пожалуйста, вы должны позволить мне выйти.

     Морковка дико смотрит на меня.

     – Конечно, вы можете выйти! Быстрее. Быстрее. Уходите, пока не сгорели! Аааа!

     Ухмыляюсь и вылетаю из комнаты, захлопнув за собой дверь. Секундой позже вновь соскальзываю в роль перепуганной девушки и кидаюсь в руки Морковки. Захватываю ее в крепкие объятия и стараюсь пустить слезы. Собираюсь начать рыдать, но Морковка превосходит меня.

     – Так страшно, – всхлипывает Морковка. – Что же нам делать?

     Хлопаю ее по спине, моя рука медленно поднимается все выше. Останавливаюсь, когда достигаю ее шеи. Страх. Тело дрожит. Зубы сжимаются. Пытаюсь успокоиться, сделав глубокий вдох.

     Это помогает. Немного.

     Мои пальцы замирают между четвертым и пятым позвонком Морковки, я направляю ки. Агония. Концентрация раскалывается. Ки колеблется от потери сосредоточения и полностью рассеивается, когда по моей ауре проносится мощный разрушительный резонанс. Но, на кратчайшее мгновение, я формирую иглу грубой духовной иглы и наношу удар.

     Зрение чернеет. Колени ударяются о землю, и в меня врезается тяжелый вес. Пошатываюсь, но остаюсь в вертикальном положении. Жгучая боль возвращает мне сознание. На шею давит болезненный овал, драгоценный камень колье поджаривает мою кожу.

     Моргнув, осознаю, что мои руки держат мягкое женское тело – Морковку, лишившуюся сознания из-за активированной мной точки нажатия.

     На меня накатывает облегчение. Сработало.

     Поправляю хватку и перебрасываю Морковку через плечо. Возвращается улыбка. Разрешение выйти наружу? Получено. Сопровождение? Имеется. Я вправе идти.

     Начав бежать по коридору, нахожу момент позлорадствовать. Плохо подделав голос Морковки говорю:

     – Куда вы хотите пойти, Саотоме-сама?

     Переключаюсь на свой жеманный голос.

     – О, я бы хотела прогуляться на улице.

     – Конечно, Саотоме-сама, ваше желание для меня приказ.

     Невероятно сложно сопротивляться маниакальному смеху, но я стараюсь изо всех сил.

     Дз-з-зынь!

     Громоподобный рев пожарной сигнализации перекрывает все остальные звуки. Мой побег больше не тайна. Но хаос и смятение продержатся еще какое-то время и послужат мне при этом щитом. Больше нет времени, чтобы тратить впустую, моя пробежка превращается в стремительный рывок.

     Сворачиваю на перекрестке коридоров, мельком взглянув в сторону смотровой. Пусто. Как я и думал. На этой позиции только одна девушка, и это та девушка, что отвечает на вызов. Спустя два шага восторг умирает. Слева от меня в коридор выходит девушка в зеленом. Сжимаюсь, молюсь и прыгаю. Мое тело пролетает по низкой дуге, проходящей над выступом смотровой, прежде чем врезаться в землю позади нее.

     Кидаю взгляд назад. Эмико вспыхивает, ее одежда превращается в стальные латы.

     Она меня не заметила? Ни за что. Абсурдная мысль. Я прыгнул прямо в поле зрения Эмико, и скорость моего движения привлекла бы внимание. Как бы это ни было невозможно, она продолжает бежать.

     Значит, Эмико проигнорировала меня.

     Почему?

     Вопрос со слишком многими ответами. Приказы Эмико, возможно, не подразумевают моего присутствия. Возможно, она не узнала меня… или, может быть, только может быть, Эмико позволяет мне сбежать.

     Никак не узнать. Но я запомню на будущее этот инцидент.

     Сворачиваю в сторону и забрасываю свое тело под стол. Подтаскиваю Морковку как можно ближе, эффективно скрывая нас обоих из виду. Когда нас больше не видно, вытаскиваю свои очки. Нужно было с самого начала их надеть, но я подзабыл о их существовании.

     Перелистываю список выбора и активирую режим аур. Линзы загораются, окрашивая мое видение фиолетовым и зеленым. Фиолетовый означает «махо-сёдзё». Я пытался это изменить, но сдался через полчаса.

     Взглянув на себя, хмурюсь. Мое тело покрыто жирными пятнами разложения тэнки. Загрязнение расползалось всю неделю при помощи и содействии модификаций Митико. Сколько пройдет времени, прежде чем оно поглотит меня целиком? Продвижение фиолетового, возможно, бессмысленная метрика, но мне она представляет грозный образ. Я становлюсь махо-сёдзё. Скоро я навсегда буду одной из них.

     Мне не нравится эта идея, тем более что мне придется еще раз использовать тэнки, когда я вернусь за Аканэ.

     Отрываю взгляд от себя и окидываю весь коридор. Моя осторожность вознаграждена. В быстром темпе приближается фиолетовый призрак. Вдохновившись паранойей, проверяю жизненные признаки Морковки. Она без сознания и в ближайшее время это не изменится.

     Дзз…

     – Рин!

     …зынь!

     Крик Камико едва различим на фоне пожарной сигнализации.

     Фиолетовая фигура подходит к столу. Дерево надо мной немного наклоняется, когда Камико опирается своим весом на столешницу. Раздается смутное бормотание, звук приглушен звоном сигнализации, затем фиолетовый призрак отходит.

     – Рин! – еще раз выкрикивает Камико, шагая через задымленный коридор.

     Жду, пока Камико не оказывается в десятке метров от меня, прежде чем выпрыгнуть из-под стола, таща за собой Морковку. Быстро и незаметно ускользаю, пока Камико повернулась спиной. Едва я оказываюсь за углом, продолжаю свой рывок к собору.

     На бегу смотрю из стороны в сторону. Большинство комнат пусты. Но в некоторых меня преследуют призраки плененных девушек. Их силуэты демонстрируют смешанные цвета, зеленый и синий, покрытые фиолетовым. Заставляю себя игнорировать их, всякий раз задумываясь: это Аканэ? Не останавливайся, Ранма. У тебя нет времени на поиски. Сперва побег. Когда буду на свободе, когда сорву со своей головы тиару, тогда и только тогда я смогу ее спасти.

     Без дальнейших неприятностей врываюсь в собор. Оказавшись внутри, резко поворачиваю в сторону тяжелых дубовых дверей и в заносе останавливаюсь.

     Б-бух. Все звуки приглушены, звон пожарной сигнализации сведен к далекому жужжанию. В течение двух секунд я слышу лишь стук своего сердца.

     Мой путь перекрыт.

     Глубоко под печатью, начертанной на гранитном полу, лежит гигантский волк. Хоть и погруженный в землю, его светящийся призрак сияет сквозь нее, отлитый моими очками в темно-красный цвет.

     Верховой Гёндуль.

     Б-бух.

     Он спит

     Мое сердце замедляется, а дыхание успокаивается. Уф. Испугался без причин. Как глупо с моей стороны. Расслабившись, шагаю вперед.

     – Я вижу тебя, человек, и я знаю, что ты видишь меня, – говорит глубокий голос. Слова гремят по залу, эхом отражаясь от стен, пока не раздаются со всех сторон.

     Волк встает. Он ставит свои мягкие лапы на землю и давит. Шаг за шагом, он поднимается. Зверь восходит сквозь камень, грязь и глину, как если бы они были одним лишь воздухом. Призрачная голова волка пробивает гранитный пол. Затем, одним последним рывком, он выпрыгивает наружу.

     Отключаю режим аур как раз чтобы засвидетельствовать отвердение волка. Туманная плоть из серебристого света определяется. Прозрачная кожа утолщается в пальто серого меха. Конечности обретают массу и мышцы. Фантазия облекается веществом, когда зверь переходит из царства смерти к жизни.

     Он огромен. Волк возвышается надо мной, его тело возносится на полпути до потолка собора. Он перекрывает обе стороны прохода, не оставляя места для побега. Страха больше, чем от духовного присутствия волка. Сакки. Оно покрывает все – смертоносный, удушающий воздух, что угрожает вдавить меня в землю.

     Но я не дрожу.

     – Эм, мы с Морковкой просто… эм… собрались прогуляться. Так что, может быть, прихватить собачьего лакомства, когда будем возвращаться? – предлагаю я.

     Со стороны волка раздается низкий рокот, похожий на отдаленный гром. Он подходит ближе, опустив морду так, что нос зверя оказывается лишь немного выше моей головы. Он вдыхает, поток воздуха вцепляется в мою одежду.

     – Я чувствую на твоей одежде запах дыма. Я слышу тревогу. Я знаю кто ты, Саотоме Ранма. Ты сразилась с Избравшей и проиграла. Теперь лунная королева объявила тебя своей.

     Мои глаза темнеют.

     – Она может объявлять, что захочет, но я не склонюсь. Так что сделаем? Хочешь сразиться? Или ты отойдешь с моего пути, собачонка?

     – Собачонка, – рычит волк. – Не принимай меня за пса, смертная. Я Гарм, сын Фенрира, однопометник Сколь и Хати. Мои братья проглотят солнце и луну, и мой вой возвестит Рагнарёк. Я служу Избравшей лишь потому, что мою шерсть может окрасить малиновым и что моим челюстям никогда не хватает плоти смертных. Я. Не. Пес.

     Великий волк, Гарм, склоняет ко мне голову.

     – Ты не претендуешь быть хозяйкой, девочка, но я вижу лишь дерзкую рабыню. Сразись со мной, если посмеешь. – Губы Гарма раздвигаются, открывая ряды пожелтевших зубов, длинных как кинжалы. – Да. Сразись со мной. Покажи мне силу, что остановила Избравшую. Напои меня своей жаждой крови. Сокруши мои кости и разорви мою плоть. Если твоя сила истинна, а твоя ненависть безгранична, я с удовольствием откажусь от этой дуры Гёндуль, что сковывает себя честью.

     – Лежать! И не двигаться, – рявкает женщина.

     Прежде чем я успеваю осмыслить слова, агония вбивает меня в пол. Мое зрение окутывает чернота, а мои чувства дрожат.

     – Ты не нанесешь ни удара, Гарм! – кричит Камико. Женщина врывается в комнату. – Саотоме-тян принадлежит Институту. Это понятно? Или мне нужно позвать директора?

     – Ты грозишь мне лунной королевой? – Глубокий смешок эхом отражается от стен. – Дрожу от ужаса. Эта лжебогиня для меня ничто, – злорадствует Гарм. Он вплотную приближает свою морду, его челюсти разведены так широко, что в один укус могут проглотить крошечного человечка.

     – Ты говоришь эти слова, демон. Тем не менее, ты ничего не делаешь, – вызывающе говорит Камико.

     Пф! Из ноздрей Гарма вырывается поток воздуха. Огромный зверь поворачивается и бежит к начертанной печати. Тело волка рассеивается серебряным туманом, прежде чем погрузиться в землю. Прежде чем зверь исчезает в земле, Гарм поворачивает голову и говорит напоследок:

     – Забирай ее, если хочешь. Я ищу окутанного смертью воина, а не выставленную перед людьми напоказ милую безделушку.

     После этого Гарм сливается с камнем.

     Камико сердитыми шагами пересекает зал. С земли поднимаю на нее глаза, не осмеливаясь бросить вызов второй дозе агонии.

     – Гёндуль я понимаю, но почему директор мирится с этим зверем превыше меня, – ворчит Камико. Она останавливается рядом с моим распростертым телом и встречается со мной взглядом. Ее выражение досады быстро обращается раздражением.

     – Избавь меня от этого взгляда, Саотоме-тян. Я не в настроении. Вставай и иди за мной. Пусть директор разбирается с сегодняшним наказанием.

     Камико отворачивается и идет в сторону задней части собора.

     Встаю и кидаю на Камико еще один взгляд. Проклятье. Так близко. Если бы не этот чертов пес, я бы уже давно ушел. С мелочным чувством кидаю бессознательное тело Морковки в проходе между скамьями. Мягкая агония сообщает мне, что я позволил Камико слишком отдалиться, так что приходиться догонять.

     Из собора мы выходим в часть здания, в которой я никогда еще не был. С любопытством осматриваю богатые коридоры. В маленьких нишах стоят антикварные стулья и столы. Стены увешаны картинами, все демонстрируют великолепные особняки и чуждые пейзажи. Свет дают хрустальные люстры, светящиеся маленькими похожими на свечи огоньками.

     Не проходит и минуты, как Камико толчком открывает пару широких двойных дверей и проходит в небольшую приемную. Когда мы входим, красивая молодая женщина встает и приседает перед нами обоими в реверансе.

     – Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ.

     Камико подходит к столу секретаря и опирается на темное дерево.

     – Дзюн, пожалуйста, сообщи директору, что Саотоме-тян дотла сожгла свою комнату, пытаясь сбежать.

     Молодая женщина, Дзюн, потрясенно смотрит на меня, что я встречаю усмешкой.

     – Неплохо, если это будет сейчас.

     Дзюн резко возвращает ей внимание.

     – Конечно, Огура-сэнсэй. Прямо сейчас, – быстро говорит она. Секретарь исполняет еще два реверанса, прежде чем скользнуть в комнату позади.

     Камико игнорирует меня и постукивает пальцами по дереву. От нечего делать сажусь. Стул жесткий и неудобный. Проглядываю журналы, разложенные на низком столике. Скучно, скучно, и еще более скучно. Смотрю на рассеянную Камико. Прекрасный шанс проверить теорию. Небрежно вытаскиваю из стаканчика небольшую ручку. Держу ее между двумя пальцами и…

     …кладу ее обратно.

     Хмурюсь и пробую еще раз. Потянуться. Взять. Прикинуть, как воткнуть ее в затылок Камико. Вернуть ручку в стаканчик.

     Кратковременное замешательство искривляется дерзкой улыбкой. Вот оно что. Защита Камико это аура ненасилия. Но как мне обернуть это себе на пользу?

     Какие бы планы я не придумал, их приходится отложить, когда секретарь скользит обратно в комнату.

     – Огура-сэнсэй. Саотоме-химэ, – вновь приветствует она. – Директор говорит, что Саотоме-химэ ожидают внутри.

     Встаю и направляюсь к двери.

     – Не так быстро, юная леди, – резко говорит Камико. – Сперва несколько основных правил. Ты говоришь лишь тогда, когда скажут, и с достоинством стоишь в стороне. Это ясно, Саотоме-тян?

     – Да-да, – отвечаю я. Вздрагиваю, когда меня пронзает нож агонии.

     – Кхм. – Суровый взгляд Камико ясно дает понять, что на этот раз она колебаться не будет.

     Стискиваю зубы.

     – Я понимаю, Камико-сэнсэй, – повторяю я с притворной вежливостью.

     – Лучше, Саотоме-тян. Мы вас еще исцелим. Теперь идите. Директор ждет.

     Кабинет директора огромен. В центре комнаты доминирует большой стол из красного дерева, как физическое проявление власти. Позади него возвышается одинокий витраж с уже знакомым обвитым винной лозой серебристым полумесяцем. Сквозь него просачивается свет, окутывая Артемиду ореолом силы. По сторонам от окна пара высоких полок, набитых сотнями заплесневелых старых книг и древних безделушек. Остальную комнату дополняет выставки старинного оружия, доспехов и искусства.

     Глаза директора на мгновение перескакивают на меня и отбрасывают мое присутствие. Держа в мыслях требование Камико, отхожу в сторону и тихо встаю. После этого сосредотачиваю свое внимание на сидящем напротив Артемиды пожилом джентльмене. Он стар, его лицо морщинится складками жира. Он одет в темный костюм, а его темные глаза, когда я вхожу, мерцают силой, не связанной с полем боя.

     – Неприемлемо, – говорит старик. – Ни похищения, ни нападение на Фуринкан. Они не попадут в вечерние новости. Открытые военные действия в торговом районе также неприемлемы. Это выходит за рамки того, что может стерпеть премьер-министр.

     – Представитель Ёсида, – говорит Артемида. – Мы уже много раз это обсуждали. По закону Институт ответственен за заботу и управление махо-сёдзё. Это наш долг арестовывать столь разрушительных индивидуумов там, где их можно найти. Бой в торговом районе, как бы это ни было прискорбно, не превышает наших полномочий.

     – Мне хорошо известна власть Института, директор Сильвервин, но это политический вопрос. Этот инцидент вызвал огромное давление. СМИ обсуждает размытые картинки боя на крыше, и это уже не говоря о ходящих до этого слухах. Японцы начинают задавать трудные вопросы.

     – Тогда ответьте им, – презрительно отвечает Артемида. – Женщина вышла из-под контроля, и храбрые юные девушки рискнули своими жизнями, чтобы ее остановить. Такой истории будет достаточно. На массы легко повлиять.

     – Министру требуется что-то более существенное, чем рассказ о злобной террористке, – возражает Ёсида.

     Они говорят о бое между Гёндуль и Тиё, понимаю я. Подумываю вставить, что «вышедшая из-под контроля женщина» это я, и что это Институт Прекрасных Принцесс раскатал все здание. Но, из-за приказов Камико, этого не происходит. Все, что мне удается, это «Агх!», прежде чем тиара сжимается на моем горле, сводя мои крики в молчание.

     Ну что ж. Вероятно, они все равно не оценят мое остроумие.

     – Вы хотите выставить все напоказ, – с отвращением говорит Артемида. – Ваш министр глупец. Признание ошибки лишь предоставит ей больше силы. Лучше все отрицать.

     – Директор Сильвервин, как бы то ни было, министр принял решение, – отвечает Ёсида.

     – Моя голова не пойдет за это на плаху, Ёсида. Не забудьте сообщить ему об этом.

     – Ваша обеспокоенность неуместна, директор, – отвечает Ёсида. – Достаточно будет простой демонстрации. Чего-нибудь, чтобы люди знали, что мы понимаем их проблемы и работаем над ними.

     – Значит, шлепок по запястью, – уточняет Артемида. Останавливается в раздумьях. – Пока что я подыграю вашему министру. Но, в свою очередь, я требую, чтобы мой бюджет не тронули, а мой авторитет не изменился.

     – Официально права Института будут урезаны, а финансирование снижено. Неофициально контроль над Институтом останется слепым и беззубым. Что касается вашего бюджета, я провел поправку, что увеличивает возмещение за ваш рассредоточенный персонал. Это превзойдет любой дефицит, – говорит Ёсида.

     – Гамбит, что обеспечит, что еще больше моих девочек будут работать на другие ветви власти.

     – Конечно, – признает Ёсида. – Полезный коммерческий аргумент. Но также он высечет в камне будущий прирост финансирования.

     – Мой основной штат уже раздерган, Ёсида. Выделение еще большего числа девушек лишь только все усложнит. Но, похоже, здесь у меня нет выбора, – говорит Артемида. – Полагаю, все это не бесплатно. Что вы хотите взамен?

     – Сделайте корпорацию Суйхэн основным вашим поставщиком, – отвечает Ёсида.

     – У них непомерные цены, – парирует Артемида. – Тем не менее, я готова платить им, если мое увеличенное финансирование более чем покроет разницу. Это все, представитель?

     – На данный момент, – встает Ёсида. – Постарайтесь в будущем быть сдержаннее, директор Сильвервин. Мы с министром можем иногда справиться со случайной болтовней, но ваши враги многочисленны, и они хотят видеть ваше падение. Не давайте им оправдания.

     – Я уже переговорила с заинтересованными сторонами. Этого больше не повторится. – Слова Артемиды мрачны. – Как все это повлияло на Нэримский счет?

     Ёсида морщиться.

     – Боюсь, мертв и похоронен. Если что-то прояснится, я смогу возродить его в следующем году, но пройдет время, прежде чем нам задует попутный ветер. – Ёсида слегка кланяется женщине через стол. – Рад был с вами встретиться, директор. Пришлю завтра своего секретаря, чтобы сгладить детали.

     Артемида встает.

     – Конечно, представитель. Вам в любое время рады в Институте. Вам нужно сопровождение наружу?

     – Нет, я справлюсь сам.

     Ёсида поворачивается к выходу, но меняет направление, когда его взгляд падает на меня. Пожилой политик останавливается передо мной и окидывает мое тело масляным взглядом. Протягивает старую руку и хватает меня за подбородок. Отбиваю руку в сторону.

     Ёсида какое-то мгновение нянчит свою руку, но не отступает. Вижу, как на его тонкой коже формируется синяк. Он смотрит на директора, полностью меня игнорируя.

     – Новое пополнение вашей коллекции? – спрашивает Ёсида.

     – Да. У меня на нее особенные планы. Но она в последнее время устроила неприятности, – предупреждает Артемида. – Прошу прощения за чрезмерную силу, но больше не трогайте ее.

     Ёсида с удвоенным интересом смотрит на меня.

     – Пацанистая, – комментирует он. – И упрямая. Как и яростная. – Морщинистое лицо старика касается тонкая, но садистская улыбка. – Весело будет поиграть с тобой, когда тебя сломают.

     – Разве вы в первый раз не услышали меня, представитель? Она моя, – говорит Артемида. – Саотоме не игрушка для ваших игр. Этим занимается предоставленный мной секретарь. Если она не удовлетворительна, я могу заменить ее.

     – Разочаровывающе, – бормочет Ёсида. Он отводит взгляд и говорит громче: – В этом нет необходимости, директор. Я доволен тем, как обстоят дела.

     Представитель кидает на меня последний скользкий взгляд, после чего удаляется из комнаты. Смотрю вслед, как он уходит, даже не пытаясь скрыть отвращения. Хаппосай, при всех его мелких преступлениях и мелочных извращениях, бесконечно лучший человек, чем только что вышедший из комнаты политик. То, что Институт ведет дела с Ёсидой, только еще больше очерняет его в моих глазах

     – Садись, – командует Артемида.

     Сажусь на покинутый Ёсидой стул. Пока я двигаюсь, Артемида поднимает графин насыщенно-янтарной жидкости и наливает ее в хрустальный бокал. Нос дразнит летучий запах алкоголя, когда директор неспешно возвращает графин на место. Манжеты платья Артемиды проходят по столу, каким-то образом не потревожив лежащие бумаги.

     Артемида откидывается на спинку своего стула и делает глоток. Перекатывает бренди во рту, наслаждаясь вкусом.

     – В будущем воздержись от того, чтобы бить члена Парламента, не важно, насколько представитель Ёсида это заслужил, – говорит Артемида, развалившись на спинке стула. – Но сейчас все это неважно. Ты пыталась поджечь мою школу. Объяснись.

     – Я пытаюсь сбежать, – объясняю я.

     – Эта твоя проблема будет исправлена, – резко говорит Артемида. – И я не понимаю, как это оправдывает уничтожение моего имущества.

     Фыркаю.

     – Вы думаете, меня заботит ваша собственность? Может быть, если вы начнете уважать мои права, я подумаю уважать ваши.

     Артемида болтает жидкостью в хрустальном бокале, темный янтарь блекнет до оранжевого, когда жидкость плещется о стенки бокала.

     – Мне кажется, что мы начали не с той ноги. Ты видела худшее Института, но не лучшее.

     – Что? Пленение психов? Убийство демонов? – с отвращением качаю головой. – Простите, но мир и без вас неплохо работал.

     – Я не говорю о чем-то простом, вроде очищения от вторгающихся паразитов, – заявляет Артемида.

     Директор встает, ее царственное платье оттеняет ее аурой власти. Мгновение ее глаза и поза давят на меня, заставляя меня чувствовать себя ребенком не старше семи, сидящим перед главным. Затем она отворачивается. Артемида пересекает комнату, ее длинные одежды скользят по полу при ее движении.

     Артемида останавливается у стены слева от меня. Там она поднимает руку над щитом с гербом и вытаскивает тальвар. Шух. Артемида вынимает из ножен изогнутый клинок, а затем поворачивает его навстречу свету. Сталь сияет как зеркало, омраченное пробегающими от острия до эфеса пятнами красного.

     – Изгнанный из Атлантиды, мой предок прибыл на луну и, этим мечом, убил демона-бога Гинмусабору. Умирая, он передал этот клинок своей дочери, Серенити Первой, чтобы напомнить всем своим потомкам, что каждый народ выковывается кровью и железом. Это была правда тех дней. Это правда сегодня. Это будет правдой всегда.

     Артемида убирает меч в ножны и возвращается на свой стул, с глухим стуком положив оружие на стол.

     – Я уверена, что ты знаешь о состоянии этого мира. Человечество жадно потребляет все ресурсы, как свиньи у корыта, плодящиеся и пожирающие, мало заботясь о будущем. Как дикари, люди дерутся между собой за лучшее место, куда можно сунуть свои морды, вооружаясь все более мощным оружием. Вымирание неизбежно.

     Да ладно. Есть в этом мире хоть кто-нибудь, кто не думал об этом хотя бы раз? Тем не менее, мне не нравится, как Артемида сравнивает человечество со свиньями. Еще меньше мне нравится, как сама она аккуратно исключает себя из этой категории.

     Такие мысли не приводят ни к чему хорошему.

     Закатываю глаза на эту театральность.

     – Позвольте угадать. Вы завоюете мир, чтобы его спасти. Знаете, звучит совсем как клише кинозлодея.

     Против моей воли, мои глаза косятся на меч. Он на расстоянии вытянутой руки. Десятая доля секунды, и рукоять может оказаться в моей руке. Еще две, и я смогу снести голову Артемиды с плеч.

     Заманчивая мечта. После одной недели я уже чувствую, как вес Института раздавливает меня. Мою гордость разбивали снова и снова. Агония так много раз пронзала меня, что я еле сдерживаю гнев и ненависть.

     Но эта идея оставляет после себя лишь отвращение. Убить, чтобы сбежать? Никогда. Я не настолько жалок, чтобы мне понадобилось так себя запятнать.

     – Завоюю? Как наивно. Разве я не ясно показала, что люди лишь немногим лучше животных? Неужели ты думаешь, что крепкой руки достаточно? – спрашивает Артемида. – Нет! Человеческую жажду власти и уважения никогда не удовлетворить. Те, кому их не хватает, всегда будут стремиться уничтожить тех, у кого они есть. Не важно, сколько раз их поставят на место, сброд восстанет вновь. Для мира требуется больше, чем завоевание. Человечество должно быть очищено. Чего-то иного не достаточно. И именно поэтому я подвергну этот мир тэнки.

     А?

     … тэнки для мира? Конечно, она ведь этого не говорила?

     Я имею в виду, мы же говорим о планете. Вовлекаемый масштаб непостижим. Даже если бы тысяча, черт возьми, миллион меня работали совместно, я бы не справился. Да, у Артемиды гораздо больше духовной силы, чем у меня. Но в миллион раз? Ни за что.

     Тэнки для планеты? Невозможно.

     … и абсолютно безрассудно.

     Тэнки искажает как тело, так и душу. Он убивает. Он чуть не убил меня, когда я использовал свой ки. Как пересаженный орган, чуждый ки будет отторгнут. Если тэнки смертелен, когда делаешь его самостоятельно, он еще более смертелен, когда подвергаешь ему другого. Лишь с помощью специальных приемов, вроде кокона сахарной ваты Тиё, можно довести тэнки до «безопасного» состояния.

     План Артемиды это чистое и простое убийство. Она собирается убить всех. А те, кому повезет выжить, будут «очищены».

     Это… безумие. К счастью, невозможное безумие…

     …

     … или нет?

     Через мою голову прокладывает себе путь злая идея. Где не справится сила, хватит тонкости. Тэнки сам поддерживает себя. Итак, что же произойдет, если засеять систему лей его гранулами? Отравленные пилюли донесет до сердца планеты. Нет. Даже так масштабы слишком различны, энергии слишком мало…

     … но что, если будут помогать тысячи махо-сёдзё?

     Внутри меня нарастает болезненная и искаженная эмоция.

     – О да, дитя, это возможно, – говорит Артемида, как будто прочтя мои мысли. – Не с легкостью. Не в этой примитивной эре. Потребуется как минимум тридцать тысяч девушек и большая часть мировой экономики. Планетарный тэнки не та цель, что получится завершить за десятилетие. В лучшем случае за три. В худшем за столетие.

     Кусочки начинают становиться на место. Именно поэтому Артемиде понадобилась фабрика махо-сёдзё. Сегодня Институт только начинает. Чтобы найти тридцать тысяч девушек, Артемида придется рыть землю. Но хватит ли этого? Институт всего двумя сотнями истощил японскую популяцию махо-сёдзё. Прибавим к этому мастеров боевых искусств, священниц и любых других подражателей магии, и чаша все равно будет далеко не полна. Этого будет недостаточно…

     …не в Японии.

     Ей придется взяться за другие нации. Это значит войну. Для войны нужны солдаты. JSDF не хватит сил и ресурсов. Девушек отправят на линию фронта, и они будут умирать тысячами. Их потребуется заменить. Это значит больше войны. Это значит больше смертей.

     Мировая война. Мировая война с последующим тэнки. Апокалипсис поверх апокалипсиса. Спасти мир? Чем это лучше позволения человечеству уничтожить себя?

     – Вы безумны, – шепчу я свое заключение, не осмеливаясь в него поверить.

     – Говори что хочешь, девочка, но задумайся над этим. Представь себе новое королевство. Вечное королевство. Королевство, что не знает ни желаний, ни войн. Королевство, увенчанное совершенной славой. Да, миллиарды умрут, но их судьба уже определена. Мой путь может вести через тьму, но он приведет к надежде. Оставь все как есть, и нам останется только отчаяние.

     – И что? – презрительно говорю я. – Может, мы умрем. Может, нет. Вы же просто превращаете неопределенность в уверенность. Если наша судьба уничтожение, то так тому и быть, дайте нам быть уничтоженными.

     Крак! Хрусталь в руке Артемиды раскалывается. Из директора словно вынимают стержень, а ее глаза устремляются вдаль. Она смотрит сквозь меня, как будто увидев призрака.

     – Что ты сказала? – Вопрос Артемиды необычайно тих.

     Смотрю прямо в глаза женщине.

     – Я говорю, вы безумны. – Мой голос ясен и чист. – Лишь сумасшедшая подумает, что может спасти кого-то, убив их. Надежда? Я слышу только зло. Да, может быть, мы обречены. Черт, мы, вероятно, обречены. Но, если мы не можем не дать себе убить самих себя, то мы заслуживаем умереть. Не то чтобы я собираюсь…

     Бух! Мои легкие покидает воздух. Трах! Мое тело врезается в стену. Зрение чернеет, и я падаю на колени. Моргаю, восстанавливая зрение, и кашляю. Выплевываю влагу, портя элегантный ковер малиновыми каплями.

     Что за чертовщина меня ударила? Оно ощущалось тараном, но появилось и исчезло в мгновение ока. Один удар поставил меня на колени и оставил шесть сломанных ребер.

     Артемида обходит вокруг стола. Вокруг нее переливается воздух. Расходятся волны силы, с мощью гиганта прижимая меня к земле. В центре всего этого Артемида. Ее царственный вид заменяется выражением ярости.

     – Эти слова, – шипит она. – Ты смеешь поучать меня словами моей племянницы?

     Из земли вырывается виноградная лоза, разбивая камень и дерево. Толстые щупальца ползут по стенам и оборачиваются вокруг мебели. Другие хватают меня за ногу. Они сжимаются. Трах! Дерево раскалывается. Стальная броня трещит. Мои мышцы размягчаются, и я падаю на землю. Боль. Онемение. Вокруг меня оборачивается еще больше лозы, и я силюсь оторвать ее от своего горла.

     Артемида ничего этого не видит. Она теряется в своем безумии, криках теней давно умершего прошлого.

     – Неблагодарная негодница! – сплевывает Артемида. – Тебя там не было! Тебе не пришлось стоять в стороне, когда твое королевство рушится, уничтоженное королевой слишком слабой, чтобы сделать то, что должно. Я предупреждала ее. Я снова и снова предупреждала ее. Но прислушалась ли она? Нет! Она позволила своему королевству умереть.

     Артемида разворачивается и пристально смотрит на меня. Виноградная лоза вдруг тащит меня и снова вбивает меня в стену. Она с сокрушительной силой пришпиливает меня, пока взгляд Артемиды прожигает меня как порожденная преисподней лава.

     – Верно, дитя. Она позволила ему умереть. Она знала, Геката показала ей, и она все равно позволила ему умереть. И они называли меня монстром. Меня, кто проливала кровь ради королевства. Меня, кто выигрывала войны ради королевства. Меня, кто отказалась от будущего ради королевства! Я монстр? – кричит Артемида. – Это она монстр! Она предала свой народ. Она убила их всех ради справедливости. Из-за нее умерла Луна. И ради чего? Чтобы эти жалкие земные дикари могли жить? Она принесла только смерть. Смерть и разрушение.

     Артемида умолкает, и лоза слабеет. Улучаю момент вдохнуть, пока ярость Артемиды обращается льдом. Директор подходит, ее лицо словно высечено из гранита. Сильной, элегантной рукой она хватает меня за колье и дергает ближе. Артемида смотрит мне в глаза, и в ее взгляде я не вижу ничего, кроме жестокости.

     – Я подарила тебе свою доброту. Я подарила тебе свою честь. Я вырвала тебя из помойки, названной человечеством, и назвала тебя сенши, рыцарем Королевы, гораздо более высокой позицией, чем заслуживает любой грязный землянин. Тем не менее, ты плюешь мне в лицо. Хорошо. Я покажу тебе ужас.

     – Это… кха… ваша доброта? – кашляю я. – Мне лучше без нее.

     Артемида швыряет меня на пол. Она вяло пересекает комнату, ее глаза полны льда.

     – Да, девочка, это доброта. Я позволила тебе сохранить свою суть. Больше нет. Тебя передадут Ханде Сидзуэ. Она вырвет из тебя твои мечты и оставит лишь опустошенную куклу. – Артемида улыбается так, что высасывает из комнаты все тепло. – В конце концов, ты попросишь моей доброты. И, потому что я милостива, я ее тебе предоставлю. Теперь уходи.

     Трясущимися руками отталкиваюсь и принимаю сидячее положение. Смотрю на женщину.

     – Вы ничего не забыли? – выплевываю я.

     Артемида безжалостна.

     – У тебя ведь есть руки, не так ли? Ползи.

     Так что, подгоняемый агонией, я ползу. Моя гордость пылает, и гнев сгущается до ненависти. Пока я перебираю руками, я обещаю себе одно и только одно. Придет день, и я убью Артемиду Серенити Сильвервин.

     Примечания:

     Терминология:

     Оперантное обусловливание – Использование наказания и награды для вызова изменения поведения. Оперантное обусловливание это не прием «изменения личности». Скорее это ближе к приему «смены привычек». «Прилипнут» ли новые привычки после удаления механизма наказания и награды зависит от множества сложных факторов.

     Министерство культуры [Момбу-сё] – Министерство культуры это министерство, отвечающее за образование во временной период Хайгэки. В 2001 его заменило Момбу-кагаку-сё или Министерство образования, культуры, спорта, науки и технологий.

     Сакки – Жажда крови или намерение убивать. Сакки это обычный в манге/аниме образ, когда духовное присутствие передает готовность убивать, разрушать или наносить тяжелый ущерб. В рамках Хайгэки сакки это ки (жизненная энергия), выпущенный кем-то, кто принял четкое решение убить. Лица, непреднамеренно источающие сакки, это те, кто не только убил множество людей, но, как правило, решает проблемы убийством.

     Тальвар – Вид изогнутого меча, вроде шамшира или ятагана. У тальвара более мягкий изгиб, чем у шамшира, таким образом он способен на колющие атаки, так же как и на рубящие.

     Гинмусабору – Вольно переводится как серебряный пожиратель. Демон-бог, что контролировал часть Луны, прежде чем род Серенити основал Лунное Королевство.

     Краткая справка по именным суффиксам

     В этой главе намеренно использованы тонкие смыслы именных суффиксов для обозначения уровней отношений. Таким образом, здесь напоминание для тех, кто знает, и введение для тех, кто нет.

     Сама – Именной суффикс, обозначающий необычайное уважение или положение личности.

     Сэнсэй – Именной суффикс, обычно переводящийся как «учитель», но использующийся для широкого круга образованных лиц. Врачи «сэнсэи», так же как и профессора и ученые.

     Химэ – Обычно переводится как «принцесса», хотя точнее будет сказать «высокорожденная леди». У химэ есть соответствующий оттенок, что девушка, на которую ссылаются, красива и/или обладает женственными чертами.

     Сэмпай – Часто переводится как «старшеклассник», но настоящее значение ближе к «более опытный коллега». Это значит, что тот, к кому обращаются, сразу и коллега и заслуживает уважение из-за старшинства.

     Кохай – Противоположность сэмпая, означающая «менее опытный коллега». Несмотря на свое значение, обращение, как правило, не считается унизительным/оскорбительным.

     Тян – Несколько ласковый именной суффикс, обычно связанный с детьми и девушками, таким образом он неуместен и оскорбителен, если используется в неверном контексте.

     Персонажи:

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Судзуки Рин (Морковка) [ИПП, удача] – махо-сёдзё со стилизованными под морковь магическими атаками. У нее жеманно неуклюжая защита, и она способна не больше чем на артиллерийскую поддержку с дальней дистанции.

     Ватанабэ Эмико (Фехтовальщица) [ИПП, элегантность] – магический рыцарь с кристальной шпагой. В первой главе она сражалась и победила Укё и Аканэ. Ранма считает ее самым опытным бойцом из тройки.

     Артемида Серенити Сильвервин [ИПП, отдаленность] – Директор ИПП и живая тетя последней Королевы Серенити. Артемиду, по королевским законам, должны были провозгласить королевой при падении Серебряного Тысячелетия, но ее заключили в тюрьму за измену, и она оказалась не в состоянии призвать свою власть. Вместо этого Серенити VI назвала Сецуну регентом, пока перерожденная принцесса не готова будет занять трон.

     Хотя Артемида не может покинуть свою тюрьма, те, кто знает верный путь, могут входить и выходить. При помощи Гёндуль, самой верной своей слуги, Артемида смогла опосредствованно взаимодействовать с миром до уровня развития с японским правительством полноценных отношений.

     Защита Артемиды это «отдаленность». Она всегда слишком далеко, чтобы атака попала по ней, если только у нее не бесконечный радиус. Однако у Артемиды достаточно умения, чтобы сформировать почти любую вариацию защиты махо-сёдзё по своему желанию, будь то элегантность, удача или барьер. Ее природной силой является способность заставлять растения расти, казалось бы, из ниоткуда, но в силу мистического обучения Артемиды есть несколько форм магии, которые она не в состоянии воспроизвести.

     Артемида умелый воин и герой войны множества кампаний, по большей части против Земли, времен Серебряного Тысячелетия. Она эксперт во множестве форм рукопашного и дистанционного боя и известный мастер меча. Пережив во время Серебряного Тысячелетия множество покушений (включая пару, что почти добилась успеха), она приучилась все время держать при себе разнообразное магическое и технологическое оружие.

     Планетарный тэнки это такое завершение тэнки, чтобы небесное тело считалось «частью» личности, завершившее тэнки и, таким образом, трансформирующееся вместе с ним. Из-за размеров небесных объектов даже для сильнейших махо-сёдзё невозможно завершить планетарный тэнки без посторонней помощи. Таким образом, для достижения планетарного тэнки, необходимо использовать крупный магический ритуал. В случае больших или духовно плотных планет для этого может потребоваться существенная технологическая и экономическая помощь.

     Планетарный тэнки, как правило, завершается инъекцией хайгэки и сукэна к ключевые точки системы лей планеты. По достижении достаточного трансформирующего давления, центральный человек завершает свой тэнки, становясь отправной точкой для трансформации планеты. Результатом становится массивный магический взрыв, где значительная часть энергии планеты оформляется как трансформирующая сила хайгэки/сукэна. Как результат, все живые существа в пределах ауры планеты (которая может простираться на тысячи километров над ее поверхностью) подвергаются принудительному тэнки. Когда жизнь уже существует, это вызывает массовую гибель.

     Уровень требуемой для трансформации планеты силы зависит как от духовной энергии планеты, так и от ее физического размера. У Земли, с миллиардом лет истории жизни, плотнейшая духовная энергия в Солнечной системе. Луна – в силу близости к Земле – вторая по духовному потенциалу. Это одна из причин, что проявленные силы Сейлор Мун далеко превосходят обычных планетарных Сенши.

     Заметим, что Солнце, Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун не претерпели тэнки. Их огромный размер и отсутствие твердой поверхности сделали планетарный тэнки невозможным даже на пике Серебряного Тысячелетия. Как результат, Сенши этих планет на самом деле властвуют над соответствующими лунами.

     Во время Серебряного Тысячелетия планетарный тэнки проводили ради предоставляемых им полезных преимуществ. Первое, и самое заметное, что человек, становящийся основой трансформации, претендует на часть духовной энергии планеты. Большую часть этой силы можно использовать лишь в крупной форме – создание бурь, землетрясений и других природных явлений – и только тогда, когда планета уже склонна к подобным действиям. Однако очень малая часть энергии становится доступна сразу и может быть использована для создания концентрированных магических эффектов «человеческого масштаба». В результате махо-сёдзё, обладающие нынешней планетарной властью, могут прямо использовать силы, в десять-сто раз превосходящие Сафурана.

     В силу того, что извлекаемая из планеты духовная энергия настолько массивна и неуправляема, для носителей ключа тэнки обычным было перераспределение части этой силы «посредникам». Во времена Серебряного Тысячелетия заключившие договор семьи стали естественным дворянством. Эта система «силы по рождению» лишь подкреплялась тем фактом, что постоянное тэнкиподобное давление на родословные линии сделало аристократию лучше подходящей для этой роли (…по крайней мере, в мистическом смысле…).

     Однако главной причиной использования в Серебряном Тысячелетии планетарного тэнки была не сила, а терраформирование. Тэнки подстраивал планету под основную форму жизни, таким образом делая ее гостеприимной для аналогичной жизни. Для Лунного Королевства планетарный тэнки был простейшим и, с экономической точки зрения, самым дешевым способом перестройки планеты для обитания.

     Терраформирующий эффект тэнки на планеты, к несчастью, несколько хрупок. Если носитель ключа тэнки отсутствует (к примеру, умерев) в течение длительного времени (десятилетия), планета возвращается к прежней среде. Кроме того, не у всех планет достаточная для поддержания постоянного тэнки духовная плотность. В Серебряном Тысячелетии этот вопрос решался наличием духовно плотного центрального мира, Луны, что направлял постоянные духовные потоки в меньшие колонии. Это изрядно напрягало ресурсы Луны, в свою очередь порождая повышенный интерес к прибавлению к ресурсам Лунного Королевства мощного духовного источника Земли. Это, помимо всего прочего, было источником разногласия двух империй.

     Бип! Бип! Бип!

     Бью по будильнику, и он замолкает. Через минуту нож агонии разбивает угли сна. С рычанием сбрасываю одеяло и встаю.

     Боль.

     Мои голени сжимает тисками, раскалывая кости реками мучений. На секунду пугаюсь, что они выскользнут с места, но они держатся. Заваливаюсь вперед, спотыкаюсь, и ловлю себя над раковиной в ванной комнате. Поднимаю голову и всматриваюсь в налитые кровью глаза.

     Не высыпаюсь.

     Неотложное лечение Митико не было мановением волшебной палочки. Синтетический сукэн, фантомное исцеление, вот и все, что удерживает мои ноги целыми. Под этой иллюзией остаются мои раны. И они останутся до тех пор, пока естественное исцеление не довершит то, что начала магия.

     Но это меньший ад.

     Всего через секунды после того, как я вышел из трубы, я предстал перед Камико. Разъяренная женщина, наконец, нашла время, чтобы разобраться со мной. Внешнее приличие, правила, классная работа и этикет, она вбивает в мою голову массу бесполезных деталей. Каждую оплошность встречают иглы агонии, а успехи вознаграждает блаженство. Многократные применения истончают мой разум. Последнее, что я помню, это как рухнул на свою кровать.

     Кажется, это было всего несколько секунд назад.

     Втаскиваю свое усталое тело в душ и вожусь с кранами. Вода, благословенно горячая вода, льется на меня. Тепло проникает сквозь мою кожу, смывая Институт, неудавшийся побег и мою женственность. Редкий момент мира. Я все еще я. Победа возможна. Все, что мне требуется, это ошибка.

     Вялый импульс агонии бледнеет перед надеждой.

     С последним зарядом холода выхожу из душа девушкой, как и вошел. Схватив полотенце, вытираюсь, мой взгляд останавливается на золотистых искрах, парящих над раковиной ванной комнаты.

     Странно.

     Пожимаю плечами и выхожу из ванной комнаты в поисках одежды.

     Только чтобы остановиться как вкопанному.

     В гостиной ожидает миниатюрная блондинка. Она одаряет меня яркой улыбкой и приседает в низком реверансе.

     – Доброе утро, Саотоме-химэ, – мило приветствует блондинка. – Прошу прощения за вторжение, но я хотела застать вас, прежде чем вы оденетесь. Надеюсь, вы не возражаете, но я выбрала вам прекрасный наряд.

     Перебрасываю полотенце через плечо и смотрю на кровать. Передо мной выложено девичье синее платье с подходящим милым бельем. Хмурюсь, рука отмахивается от танцующей перед взором пары золотистых огоньков.

     Мои глаза в раздражении перепрыгивают обратно на блондинку.

     – Кто ты, черт возьми?

     – Ах, боже мой. Как легкомысленно с моей стороны. – Блондинка вновь приседает в реверансе, слегка приподнимая край своей короткой плиссированной юбки. – Я Ханда Сидзуэ. С позволения директора, я нахожусь здесь, чтобы вылепить вас в прекрасную куклу.

     Мой хмурый вид оборачивается свирепым взглядом. Ханда Сидзуэ. ХТ-07. Неудавшаяся попытка Митико создать «фабрику махо-сёдзё». Девушка, что, по собственным словам Артемиды, «опустошит меня».

     В Институте не было никого опаснее.

     – Вон, – командую я.

     Улыбка Сидзуэ незначительно меркнет.

     – Пожалуйста, не волнуйтесь, Саотоме-химэ. Стать куклой это величайшая радость, что может познать девушка. Вам повезло. Директор столь жестока, запрещая мне делиться моим даром. Мне так грустно думать об этих недоступных мне бедных, несчастных девушках. Все они в ловушке проклятия бессмысленных мечтаний.

     В унылый голос Сидзуэ возвращается оживленность.

     – Но не вы. Вы будете куклой. Идеальной принцессой, навечно свободной от всех тревог.

     Покачиваю головой, чтобы прояснить взор от парящих передо мной странных золотистых угольков. Сидзуэ явно пытается что-то со мной сделать. Спорить глупо. Мне просто нужно выставить эту девушку из комнаты. Сейчас же.

     Держа это в сознании, шагаю вперед, сжав зубы от агонии, и…

     … скольжу сквозь тело Сидзуэ как сквозь туман. Спохватываюсь, прежде чем упасть, и оборачиваюсь, чтобы увидеть, как иллюзия дрожит и растворяется в золотистом свечении. Рывком перевожу взгляд в сторону. Вижу, как Сидзуэ стоит рядом с моей кроватью.

     – Пожалуйста, никакого насилия, Саотоме-химэ, – просит Сидзуэ. Блондинка поднимает и протягивает синее кружевное белье. – Как насчет сперва одеться? Девушка радостнее, когда она красива.

     Вырываю одежду из рук Сидзуэ.

     Б-бух.

     Останавливаюсь.

     Б-бух. Кровь пульсирует. Зрение искажается, и стены изгибаются внутрь. Шелковые трусики с милыми бантиками вытесняют все остальное. Ярко-синий цвет растворяется в воздухе, краска растекается как в воде.

     Б-бух.

     Давление усиливается, весом горы сокрушая мою голову. Пошатываюсь, испытывая головокружение и растерянность. Вокруг меня вихрем кружится золотистый свет. Моргаю, изо всех сил стараясь припомнить последнюю мысль.

     Сидзуэ. Вышвырнуть ее ко всем чертям.

     Воспользовавшись этим моментом ясности, рвусь вперед. Мое тело стремится сквозь воздух, легко проходя через иллюзии Сидзуэ. Несдержанный импульс выносит меня на кровать. Отскакиваю и врезаюсь в дальнюю стену.

     Резкая боль это желанный дар. На краткую секунду она смывает сгущающийся туман. Прикусываю язык, чтобы задержать эту ясность, осматривая бурю золота в поисках нападающей.

     – Вы в … -химэ? – спрашивает далекий голос Сидзуэ.

     Б-бух. Б-бух. Барабанный бой моего сердца заглушает Сидзуэ. Мой мир поглощает занавес золотистого свечения. Вокруг меня роятся угольки. Касаются моей кожи и погружаются в нее. Там они и двигаются, слизистые личинки, вгрызающиеся в мою плоть.

     – Вон, – требую я. Не могу сказать, кричу я или шепчу.

     Осознание продолжает раскалываться. Секунды разлетаются каскадом кадров. Думай. Думай! Изо всех сил стараюсь собраться с мыслями. Боль не работает.

     Опираюсь на ки.

     Возвращается жизнь. Ломается золото. Агония. Тьма. Страдание.

     Вздрагиваю. Возвращается раздробленная ясность. Понимаю, что лежу на земле, вжимаясь лицом в ковер. Дышу, втягивая пыль и ворс.

     Золото тысячей огней протекает сквозь землю. Сгущается.

     Нет! Меня потряхивает напряжение воли. Снисходит безумие. Вновь опираюсь на ки.

     Агония. Беспамятство. Осознание. Золото… затем снова агония.

     Повторяю цикл. Раз. Другой. Теряю счет. Все истекает кровью, пока мной владеет эта бессмысленная навязчивая идея.

     Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

     Теплые руки ложатся мне на щеки. Стеклянные глаза Сидзуэ оказываются рядом с моими. Ее лицо поражено смущением.

     Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

     – Я не понимаю. Почему вы боретесь? – спрашивает она.

     Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

     – Остановитесь. Пожалуйста, остановитесь, Саотоме-химэ. Я не хочу вам навредить.

     Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

     – Почему вы не останавливаетесь?

     Агония. Беспамятство. Осознание. Золото.

     – Я… я сделаю все лучше. Не волнуйтесь, Саотоме-химэ, скоро все закончится.

     Агония. Беспамятство. Осознание…

     Вторжение.

     Шаблон ломается. Вклинившись меж разбитых мгновений, Сидзуэ делает свой ход. Ее руки проникают в мою грудь, погружаясь сквозь кожу как сквозь туман. Пальцы шевелятся, задевая мои внутренности. Касается она не органов, но чего-то совсем другого.

     Слабый инстинкт заставляет меня отступить. Мое движение останавливает кровать, на которую я опираюсь.

     – Вот так. Еще секундочку, Саотоме-химэ, и все будет гораздо лучше, – обещает Сидзуэ.

     Вторгшаяся рука крепко сжимается. Застываю. Мой позвоночник пронзает первичный ужас. Страх обращается яростью. Отпусти! Это не твое! Гнев затмевает агонию. Без раздумий хватаю Сидзуэ за плечи, пальцы хрустят от дрожащего ки. Затем, изо всей силы, толкаю.

     Рывок!

     Часть меня вырывает.

     …

     А?

     В замешательстве хмурю лоб. Что я делаю?

     Бесцельность.

     Почему я сражаюсь?

     Бессмысленность.

     Кто… кто я?

     Пустота.

     Бух. Сидзуэ врезается в стену. Едва слышу. Сейчас все это кажется таким… бессмысленным. Мои действия, мои мысли, мои мечты, они выливаются стекающим с края света океаном. Пустота. Это все, что остается.

     Нет. Это не может быть правдой. Было больше. Должно было быть больше. У чего-то в моей жизни был смысл.

     Тщетно роюсь в своих воспоминаниях: годах странствий по пыльным дорогам, сражениях с титаническими врагами, передающими мудрость бормочущими учителями. Какой цели все это служило? Мусор. Все мусор. Время выброшено, и что же мне досталось в ответ?

     Ничто.

     Ничто. Это то, что я.

     Ничто. Это все, чего мне удалось достичь.

     Ничто. Это мое будущее.

     Саотоме Ранма ничего не значит.

     Рассветное солнце пробивает тьму отчаяния. Сидзуэ. Ее улыбающееся лицо предстает передо мной, ее голову окружает золотой ореол.

     – Вам сейчас лучше, Саотоме-химэ? – спрашивает Сидзуэ.

     Лучше? Мое лицо искажается от ужаса. Как это может быть лучше? Дрожащими руками хватаю ее, стремящимся вернуть разбитые мечты ребенком.

     – Верни, – шепчу я. Моя команда лишена силы. Мне не хватает воли. Для меня есть только ничто.

     Сидзуэ смахивает в сторону мои волосы и негромко успокаивает меня.

     – Не беспокойтесь, Саотоме-химэ. Вам станет лучше, когда вы примете истину. Теперь повторяйте за мной: я пустой сосуд. Внутри меня ничего нет.

     – Нет. Я не хочу пустоты. Верни. Пожалуйста, верни.

     Сидзуэ качает головой.

     – Нечего возвращать, Саотоме-химэ. Повторяйте за мной: я пустой сосуд. Внутри меня ничего нет.

     Растратив последний клочок чувств, я слабо оседаю. Не в силах больше сопротивляться, повторяю за ее голосом:

     – Я пустой сосуд, – шепчу я. – Внутри меня ничего нет.

     Уходит напряжение. Исчезает страх и ужас пустоты. Остается лишь спокойствие. Внутри меня пустота.

     Но все в порядке.

     Сидзуэ улыбается, и я начинаю улыбаться в ответ.

     – Верно, Саотоме-химэ. Мы пусты. Но не волнуйтесь. Наши сердца можно наполнить. Даря другим счастье, мы можем познать совершенную радость. Мы существуем, чтобы угождать.

     Кружится голова. Рациональное мышление дразнит меня образами битвы. Используй ки, настаивает оно. Столкнись с агонией. Но… зачем? Зачем мне это делать? Сражаться бессмысленно. Я всего лишь мешок с мясом. Лучше отдаться. Лучше, если меня смоет прочь.

     Расслабляюсь на кровати. Негромким шепотом повторяю истину Сидзуэ и обращаю ее своей.

     – Мое сердце можно наполнить счастьем других. Я существую, чтобы угождать.

     – Мы куклы, – произносит Сидзуэ.

     Я открываю рот…

     И мое горло застывает. Остатки воли борются с магией. На меня снова обрушивается кружащееся золото. Восстает животный инстинкт, когда уходит человечность, продолжая битву, в которой я больше не могу бороться.

     Но результат неизбежен. Эмоция не может победить энергию превыше ее прикосновения.

     – Я… кукла.

     О.

     Я кукла.

     Это хорошо. Это прекрасно. Восторг, не сравнимый с приливом блаженства. Он мягок и успокаивающ, как теплое одеяло. Я кукла. Предмет. Украшение. Существующая, чтобы угождать и покоряться. Больше для меня ничего нет. Мне не нужно чувствовать или мечтать. Мне нужно только дарить. Дарить все, что только не попросят.

     Это чудесно простое существование.

     – Уже лучше, Саотоме-химэ? – спрашивает Сидзуэ. Блондинка встает и дружески протягивает руку.

     С мягкой улыбкой тянусь и принимаю предложение Сидзуэ.

     – Да… да, лучше, – отвечаю я.

     – Как хорошо, – выдыхает Сидзуэ. – Теперь, как насчет того, чтобы вы оделись. Думаю, в синем платье вы будете очень мило выглядеть.

     Рассеянно киваю и позволяю Сидзуэ направить меня. Спокойно болтая, Сидзуэ помогает мне одеться. Моя грубая, пацанистая фигура преобразовывается. На ее месте остается хрупкий цветок. Невинная девушка с ярко-голубыми глазами.

     Это я.

     Это то, кем я должна быть.

     Улыбаюсь, увидев это.

     – Вы довольны, Саотоме-химэ? – спрашивает из-за плеча Сидзуэ.

     – Идеально, Сидзуэ-тян, – отвечаю я. Стою и со всех сторон любуюсь собой.

     – Вы слишком добры, Саотоме-химэ, – отвечает Сидзуэ. Она подходит к шкафу. – Если это не слишком большая проблема, что если мы просмотрим вашу одежду, прежде чем прерваться на чай?

     – Чудесная идея, – произношу я, сводя вместе ладони. – Столь многое из того, что оставил Институт, ну, однообразно.

     Сидзуэ улыбается.

     – О, я знаю. Если вы не возражаете, я буду счастлива помочь вам с выбором.

     Исполняю крошечный реверанс.

     – Вверяю себя в ваши руки, Сидзуэ-тян.

     – Для меня честь послужить вам, Саотоме-химэ, – говорит Сидзуэ, возвращая более глубокий реверанс.

     Время размывается, когда мы работаем. Минуты превращаются в часы. Я пропитываюсь указаниями Сидзуэ, постигаю тайны моды и стремлюсь соответствовать ее нежному поведению и изысканному изяществу.

     В конце концов, мы прерываемся на чай.

     Именно тогда распахивается дверь.

     В комнату бурей врывается Акина, ее фиолетовые глаза угрожают смертью. На Сидзуэ останавливается взгляд столь же разрушительный, как и гром среди ясного неба.

     – Как ты посмела! Вон!

     Сидзуэ вскакивает на ноги, на ее лице застывает выражение шокированного замешательства.

     – Исии-химэ? – пищит она. Спустя мгновение Сидзуэ спохватывается и опускается в изящном реверансе. – Прощу прощения, если я вас разозлила, Исии-химэ, но уверяю вас, я нахожусь здесь с разрешения директора.

     Безынтересно улыбаюсь и осторожно потягиваю чай, убедившись, что моя помада не размазывается.

     Акина прищуривается.

     – Это не просьба, Сидзуэ. Ты покинешь эту комнату цивилизованным способом или нецивилизованным. Что предпочтешь?

     На краткий момент нежное выражение лица Сидзуэ исчезает.

     – Простите, Исии-химэ, но я не могу это сделать. Ваша просьба конфликтует с приказами директора. Возможно, вы встретитесь с Саотоме-химэ как-нибудь в другой раз? Я уверена, что она будет рада.

     – Значит, ты отказываешься? Пусть так. – Взгляд Акины смещается на меня. – Саотоме, пожалуйста, не обращай внимания на то, что увидишь. Это недостойно сенши.

     Акина в три шага пересекает маленькую комнату. Затем она хватает пустой воздух и тащит его за собой. Напротив меня растворяется образ Сидзуэ, только чтобы вернуться в хватке Акины. Акина рывком выводит девушку из равновесия и тащит ее к двери. Под конец приподняв ее, Акина вышвыривает блондинку в коридор.

     Хлоп! Дверь врезается в косяк, скрывая Сидзуэ.

     – Ну, это довольно грубо для меня, – говорит Акина, подходя к столу. – Хотя я вижу очарование этого. Неудивительно, что ты так жестока.

     Встаю со своего места и вежливо улыбаюсь Акине. Неумело исполняю реверанс.

     – Исии-химэ.

     Рубиновые губы Акины изгибаются. Спустя мгновение она возвращает мне реверанс.

     – Саотоме-химэ.

     После этого Акина опускается на косо стоящий стул.

     – Похоже, ты не знаешь, что сенши не кланяются сенши. Результат упрямства Митико, или так сказала мне Камико. «Я отказываюсь участвовать в ненужных и неэффективных движениях». Не сомневаюсь, именно так оправдывалась Митико.

     – Конечно, Исии-химэ, – вежливо говорю я. – Чаю? – приподнимаю я чайник.

     – Пожалуйста. И называй меня Акиной. – Акина подхватывает запасную чашку. – Саотоме, ты помнишь, кто ты?

     Кто я? В замешательстве смотрю на нее, наливая в чашку зеленоватую жидкость. Внезапно я понимаю. Не кто я, но что я. Моя улыбка становится ярче от возможности поделиться истиной.

     – Я пустой сосуд, ожидающая быть наполненной счастьем других, – гордо говорю я. – Я кукла.

     – Нет, – со стуком ставит Акина свою чашку. Ее фиолетовые глаза ловят мои, не позволяя сбежать. – Ты не кукла.

     Отшатываюсь.

     – Но… я… – запинаюсь я, мои мысли разлетаются на осколки. Уверенность заменяется пугающим замешательством.

     – Ты Саотоме Ранма: мастер боевых искусств, грубая и жестокая, – продолжает Акина, не позволяя вмешаться. – Ты расцветающая в женственность пацанка, несломимый воин, элегантная сенши. Ты много чего, кохай, много чего прекрасного. Но ты не кукла. Совсем не кукла.

     Падаю на свое место, импульс удара прокатывается по моей спине. Глаза распахиваются, дыхание становится короткими паническими вздохами. Не кукла? Нет. Я должна быть куклой. Потому что если я не буду куклой, я буду ничем. Ничем. Нарастает ужас, и разверзается пустота бессмысленности. Нет. Нет! Я не буду ничем. Что угодно лучше, чем ничто. Кукла. Я кукла. Она лжет. Я кукла.

     Меня вновь наполняет успокаивающее тепло. Я кукла. Прекрасный предмет, существующий, чтобы угождать. Страх отступает, и моя улыбка возвращается.

     – Если вы в это верите, Акина-химэ, то это должно быть правдой, – вежливо отвечаю я. В глубине души я все отрицаю.

     – С тобой никогда не бывает легко, да, Саотоме? – со вздохом говорит Акина. – Ну, раз уж этот подход не сработал, попробуем по-другому. Спой со мной, кохай.

     Акина поет. Ее небесный голос наполняет комнату ангельским хором. Серебристые ноты пронзают мои уши и прокладывают свой путь в мою душу. Слова песни глубоко вгрызаются внутрь меня.

     Акина поет о воине. Храбром бойце, сражавшемся с королевством, только чтобы пасть перед его королевой. Но это не грустный рассказ. Поражение дарит не горечь и не смерть, но любовь и дружбу.

     Музыка зовет меня, и мой голос присоединяется к голосу Акины. Жалкое подражание. Я не могу повторить ее высокие ноты, не могу и справиться с трепещущими фразами. Тем не менее, я пою. И с этим вырванная в моем сердце дыра вновь наполняется забытыми эмоциями.

     Тук, тук.

     Негромкий стук прерывает нашу балладу. Дверь открывается, показывая Камико. Ястребиные карие глаза на мгновение останавливаются на мне, прежде чем перескочить на Акину.

     Акина встает.

     – Продолжай петь, кохай, – приказывает она. – Нам с Камико есть что обсудить.

     Камико резким кивком подтверждает приказ Акины, и я возвращаюсь на свое место. Мой голос опускается до шепота. Без направления Акины я искажаю песню. Мне от этого плохо, но мне не кажется правильным, что могучий воин проигрывает злой королеве.

     В дверях разгорается ожесточенный спор.

     – И что по-твоему ты здесь делаешь, Акина? – резко спрашивает Камико, понизив голос.

     – Исправляю ошибку, – столь же резко отвечает Акина. Темноволосая женщина смотрит на свою подругу. – Может быть, ты объяснишь, почему Сидзуэ работает над одной из нас?

     – Сидзуэ здесь по распоряжению директора, Акина. Ты это знаешь.

     – И? – спрашивает Акина, приподнимая бровь.

     Камико вздыхает.

     – Пожалуйста, не делай этого, Акина. Я знаю, чего ты хочешь, и ты знаешь, что я не могу этого допустить. Директор ясно выразила свои намерения.

     – И, еще раз, я не вижу твоего мнения, – парирует Акина. – Мы не автоматы, Камико. Наша работа делать то, что хочет директор, а не что она говорит. Директору нужна сенши. Так дай ей ее.

     – Если бы все было так просто, Акина. Но директор связала мне руки. Ее приказы были вполне конкретны. Саотоме останется с Сидзуэ, пока, я цитирую «она не станет молить о прощении». Я ничего не могу сделать.

     – Саотоме никогда не станет молить, – говорит Акина. – Этот зверь не знает значения слова поражение. Она будет бороться, пока Сидзуэ не вырвет последние крохи ее воли. После этого она будет куклой. Красивым лицом, полезным лишь для подкупа представителей. Это потеря. Полная и абсолютная потеря.

     – Об этом судить директору, Акина, – отчитывает Камико. – А сейчас я попрошу тебя уйти, чтобы Сидзуэ могла закончить свою работу.

     Акина прищуривает фиолетовые глаза, и ее взгляд перескакивает на меня. Рубиновые губы изгибаются в дьявольской улыбке.

     – Если я кое-что подскажу?

     – Пожалуйста, – устало говорит Камико.

     – Директор хочет, чтобы Саотоме молила. Но пока Саотоме остается под влиянием Сидзуэ, этого никогда не произойдет. Думаю, чтобы директор получила, что хочет, Саотоме понадобится много времени, чтобы испытать ужас того, что с ней происходит.

     Камико закрывает глаза и быстро барабанит пальцами по дверной раме.

     – По одному часу занятий каждый день, пока не будет достигнут нужный шаблон. Это то, что требуется для изначального эксперимента ХТ-11. Использую это как оправдание, если директор спросит.

     – Лучше, но не намного, – с отвращением говорит Акина. – Хорошо, если Сидзуэ будет каждый день проводить по часу с нашей кохаем, то я буду проводить столько же времени, устраняя ущерб. Перешли мне ее график, чтобы я могла подправить свой.

     – Акина, ты не сможешь отменить магию Сидзуэ, – мягко говорит Камико. – Если Саотоме-тян не уступит, она сломается.

     – Я знаю свои пределы, Камико. И мне не нужно останавливать Сидзуэ. Мне нужно только ее замедлить, – возражает Акина. – В конце концов ты опомнишься. Базовое образование это твоя ответственность, Камико. У тебя есть возможность переопределить приказ директора. Директор не просто так дала тебе эту власть. Используй ее.

     Женщины молча встают, менее высокая Акина смотрит в глаза Камико. В итоге они отворачиваются друг от друга, Камико покидает комнату, а Акина возвращается ко мне.

     – Ну, Саотоме, похоже, что мы будем много времени проводить вместе, – говорит Акина. – Так что скажи мне, чем ты занимаешься?

     Прекращаю свою шепчущую песнь. Что мне нравится делать? А, Институт научил меня ответу на это вопрос.

     – Я увлекаюсь боевыми искусствами и вышиванием, – говорю я с милой улыбкой.

     – Боевые искусства и вышивание, – повторяет Акина. – Первое вульгарнее, чем мне нравится, и, с учетом твоей грубости, второе должна была предложить Камико. Хорошо. Будем вместе учиться вышивать. И вдобавок я научу тебя петь и танцевать. Может быть, немного хореографии добавят тебе каплю женственной грации, когда ты будешь размазывать своих противников по ближайшей поверхности. Как тебе?

     Честно говоря, пение, танцы и вышивание звучит не очень-то интересно. Но я вежливо улыбаюсь и говорю:

     – Замечательно.

     Камико кладет свой блокнот на столик в гостиной и устраивается в кресле. Тук. Тук. Тук. Ее черная шариковая ручка постукивает в неизменном ритме. Движение на секунду приостанавливается, когда Камико говорит:

     – Саотоме-тян, это просто беседа, чтобы увидеть, как вы справляетесь перед вашей первой корректировкой. Как вы себя чувствуете?

     Ужасно. Две недели прошли как в тумане. Каждое утро приходит Сидзуэ. В течение часа мы мило болтаем, пока она вырывает мою душу. Затем, ровно в восемь тридцать, заявляется Акина. Она вынуждает меня вышивать, танцевать и петь, все время работая своей магией, чтобы обратить нанесенный Сидзуэ ущерб. Приливные силы разрывают меня на части.

     Пьянящий туман прервался вчера, результат трехдневного запрета Камико на сеансы Сидзуэ, пока не будет завершена моя «корректировка».

     Но, даже после этого крошечного промежутка времени, я совсем не чувствую себя собой.

     – Лучше, – под конец отвечаю я.

     – Хорошо. Как и большинство связанных с тэнки принуждений, окукливание со временем исчезает. Сейчас я задам вам несколько вопросов. Пожалуйста, отвечайте быстро и кратко. Имя?

     – Саотоме-тян.

     Я не использую свое личное имя. Запрещено.

     – Пол?

     Останавливаюсь на полсекунды, поблекший пережиток сопротивления едва можно заметить.

     – Женский.

     Камико тратит мгновение, чтобы набросать строчку.

     – Любимый цвет?

     – Черный, – автоматически отвечаю я.

     Камико кивает и впивается в меня своими карими глазами.

     – А как вы относитесь к розовому и белому?

     Морщусь. Черный, белый и розовый это основные цвета моей трансформации. Лично обрушенная на себя судьба. Институт ничего не делал, чтобы натравить их на меня. Не требовалось. Тэнки сместил мою душу и создал гравитационное притяжение к ним.

     От размышлений о моем будущем меня мутит. Даю Камико тот ответ, что она хочет услышать.

     – Они мне тоже нравятся.

     Камико принимается строчить длинную заметку.

     – Акина говорит мне, что ваши навыки вышивания улучшаются с исключительной скоростью. Как вы к этому относитесь?

     Отвожу взгляд, мои щеки краснеют.

     – Хорошо, наверное.

     – Хотелось бы мне взглянуть на вашу работу, но оставим это на другой раз, – говорит Камико честным голосом. Она раскрывает блокнот и переворачивает страницу. – Ваш суммарный балл вырос на семнадцать пунктов, неплохой прогресс для всего лишь трех недель. Тем не менее, вы все еще отстаете от ожидаемых от сенши стандартов. Таким образом, я увеличиваю ваше время с преподавателем по вторникам, четвергам и субботам до двух часов. Постарайтесь справиться.

     Камико перекидывает страницу обратно и убирает свой блокнот в сторону. Она смотрит прямо на меня, следя за каждым моим действием.

     – Следующие несколько вопросов могут быть неудобными вам, но, пожалуйста, постарайтесь все равно как можно лучше ответить на них. Какое слово, по вашему мнению, лучше всего описывает вас?

     Мои глаза расширяются, а из сердца изливается утешающее тепло. Испытываю легкость, немного кружится голова. Мой рот сам собой открывается, готовясь выдать въевшийся ответ.

     – Я…

     Не говори этого. Не говори этого. Не говори этого.

     Пытаюсь задавить его. В моем сознании проносятся лучшие ответы: я парень, я мастер боевых искусств, я девушка. Любой из них лучше, чем…

     Не говори этого. Не говори этого. Не говори этого.

     – … кукла.

     Отвратительное, выворачивающее ощущение ужаса, когда слово покидает мой рот. В каком-то смысле это отражает силу влияния Сидзуэ. Я хочу забрать это слово обратно и навечно похоронить его во тьме. Но, что еще ужаснее, я хочу сказать его еще раз. Еще и еще, повторять это заявление, пока каждая клеточка моего тела не признает это новое существование.

     Ничего не делаю.

     Вместо этого я опускаю взгляд на стол, мои руки аккуратно сложены на коленях. Все больше ненавижу себя за то, как хрупко и женственно я выгляжу. Ненавижу, что я ношу милое платье с кружевами и оборками. Ненавижу, что мои волосы подвязаны красивым бантом, собственноручно завязанным мной. Ненавижу за то, сколько времени мне пришлось провести перед зеркалом, стараясь как можно лучше выглядеть перед беседой с Камико.

     Но больше всего я ненавижу то, что мне начинает это нравиться.

     Я проигрываю. Еще две недели пожирания Институтом, и я не представляю, как я сбегу. Как я смогу все изменить. Как я выиграю.

     – Посмотрите на меня, Саотоме-тян.

     Я не шевелюсь.

     Камико вздыхает и тянется через стол, чтобы коснуться моей тиары. По металлической оправе стреляет электрический ток, и мое тело холодеет. Камико добавила «правило».

     – Вы не будете ссылаться на себя как на куклу, Саотоме-тян. Теперь это вызовет автоматическое наказание. Прошу прощения за трудности, что это вызовет. Магия Сидзуэ гораздо мощнее моей обработки. Но, пожалуйста, постарайтесь с этим справиться.

     Камико опускается на свое место. Она задумчиво смотрит на меня, затем ее лицо каменеет.

     – Следующий вопрос, Саотоме-тян. Если вам прикажут вступить в плотские отношения с мужчиной, вы послушаетесь?

     Сперва я не понимаю вопроса. Концепция чужда, бессмысленна. Затем я начинаю дрожать. Не от того, что я чувствую: отвращение, гнев, беспомощность. Но от того, что подразумевает этот вопрос. Институт, я уже знаю, может заставить меня сказать да. Но что по-настоящему приводит меня в ужас, что Сидзуэ может заставить меня захотеть сказать да.

     – Пожалуйста, не заставляйте меня это делать, – говорю я, роняя слезы.

     Я прошу. Не потому, что я не могу сказать «да». Простое слово больше ничего не значит. Я прошу против будущего, в котором меня попросят принять эту роль. Я прошу Камико не превращать меня в девушку, которая может «правильно» ответить на этот вопрос, именно это и подразумевая.

     Меж нами повисает тишина, нарушаемая лишь быстрыми движениями ручки Камико. Она порой поглядывает на меня, ее лицо ничего не выражает. Каждая проходящая секунда заставляет меня чувствовать себя все меньше и жалостнее.

     – Я урезаю ваши сеансы с Сидзуэ до двух в неделю, – говорит она после долгой паузы. – Не думаю, что вы извинитесь перед директором и спасете меня от переопределения ее приказа?

     Мой мозг на мгновение останавливается. Мне не нужно отвечать на вопрос? Что это значит? Смущаюсь. Испытываю облегчение. Но от вопроса о директоре мне горько.

     – А Артемида примет притворное извинение? – с ненавистью спрашиваю я. – Поверит ли она, если я сделаю вид, что молю?

     Камико мгновение молчит, после чего признает правду:

     – Нет, не поверит.

     Конечно не поверит. Артемида не Камико. Артемида не ищет осторожных шагов в желаемом ей направлении, даже если они пропитаны ложью. Артемида поставила ультиматум. Она хочет моей мольбы, валяния в грязи, разрушения себя унижением перед ней. Притворного послушания и раздавленной гордости будет недостаточно. Артемида заставит доказать, что меня сломали.

     И то, что может попросить Артемида, слишком ужасно, чтобы об этом думать.

     Лучше быть куклой. С Сидзуэ я, по крайней мере, могу «умереть», сражаясь.

     – Ответ, что я хотела услышать: нет, – говорит Камико, нарушая тишину. – Вы сенши, Саотоме-тян. Я не представляю, чтобы вы настолько деградировали. Это плохо отражается на Институте. То, что у нас есть девушки, служащие на этих ролях, было против моих возражений.

     Смотрю на стол. Не знаю, что и сказать.

     – Спасибо, – бормочу я.

     Камико спокойно смотрит на меня, ее карие глаза омрачают странные эмоции. Затем она встает.

     – На этом завершим беседу. Пожалуйста, следуйте за мной. Я считаю, вы подходите для корректировки. Мы немедленно отправимся в камеру погружения.

     Камера погружения представляет собой две металлический трубы, наклоненные под углом в тридцать градусов. Из вершин выходят кабели и шланги, нервы и вены гротескного монстра. В стороне стеклянная перегородка с вплотную придвинутыми столами и компьютерами. Когда я вхожу, с другой стороны перегородки на меня смотрит Митико, но она быстро возвращается к работе.

     – Пожалуйста, снимите свою одежду, Саотоме-тян, а затем войдите в трубу справа, – приказывает Камико.

     Повинуюсь, аккуратно складывая все предметы одежды на специальный столик. Пока я раздеваюсь, Камико удивляет меня, делая то же самое.

     Вхожу в правую трубу за несколько секунд до того, как Камико входит в левую. Труба камеры погружения уже той, что в лаборатории Митико, не более чем на три ладони шире моих плеч. Устраиваюсь в трубе, откинутой в положение, что ближе к лежачему, чем к стоячему.

     Едва успеваю разместиться, когда подходит Митико. Ее руки быстро двигаются, подхватывая маску и помещая ее мне на лицо.

     – Закрепите дыхательный аппарат. Прилегание должно быть плотным, или вы утонете, – командует Митико.

     Митико не проверяет, слушаюсь ли я. Вместо этого женщина начинает прикреплять к моей коже присоски. Пока она работает, я изучаю маску. Из прозрачного пластика, с подключенной к трубе шарнирной трубкой. Эластичная лента выглядит достаточно просто, так что я помещаю устройство на место, чтобы оно покрыло нос и рот. Небольшая разница в давлении присасывает маску к моему лицу и крепко удерживает ее.

     Вдыхаю и выдыхаю лишь с незначительным осложнением.

     Поместив на место последнюю присоску, Митико вытаскивает тяжелый механический шлем и опускает его мне на голову. Оказавшись на месте, устройство закрепляется на моей тиаре. Меня пронзает электрический импульс. Странное статическое чувство играет с моими ощущениями.

     Митико кладет руку на дверь трубы и останавливается. Ее стальные голубые глаза изучают меня, проверяя и перепроверяя, что все на месте.

     Бум. Пшш. Буль. Она захлопывает крышку до щелчка. Атмосфера внутри немного меняется, и теплая влажная жидкость начинает подниматься пузырями снизу трубы. Это не вода. Для воды жидкость слишком густая. С любопытством наблюдаю, как она поднимается по моим голеням, задаваясь вопросом, не трансформируюсь ли я.

     Нет. Как бы мне этого не хотелось. Митико, возможно, знает о моем проклятии больше меня.

     Голову держит на месте, перевожу взгляд на противоположную сторону и вижу, как Митико работает над Камико. Смотрю и жду, не-вода с каждой секундой поднимается все выше, пока не покрывает меня с головой. Плаваю в ней, может быть, еще с минуту, пока Митико не уходит.

     Скрииииииии!

     Противный высокочастотный звук больше чем писк. Это ощущение. В ушах звенит. Кожу покалывает. Язык покрывает резкий металлический привкус, и перед моим взором проносится быстрая рябь. Каждый нерв отзывается, как будто бы я струна инструмента.

     Бух!

     Не звук, но внезапный резкий удар. С этим взрывом исчезаю в небытие.

     Бух!

     Затем я возвращаюсь. Восстанавливаются обычные чувства. Чувствую касающуюся моей кожи одежду, пробую втекающий в мои легкие воздух. Парю в фальшивой темноте. Меня окружает чернота, абсолютная пустота, но я прекрасно освещен. Более того, я парень и одет в свои старые рубашку и штаны.

     Моргаю при виде этого. Испытываю ощущение ясности, как будто бы из моего разума выдуло туман. Сквозь меня просачиваются воспоминания, неискаженные, но все более запутывающие.

     Что заставило меня принарядиться перед беседой с Камико? С чего я удосужился сложить эту девчачью одежду? Я целыми днями играю в послушную девочку. Черт, я просто заставляю себя к этому приспособиться.

     Мой рот искривляется в отвращении от моих действий. Жалок. Я жалок. За последние две недели я едва касался агонии.

     И это откровенно ужасно. Магия Сидзуэ, с ужасом понимаю я, настолько искажает мои мысли, что я теряю способность сопротивляться.

     Проклятье. Не думай о бессмысленном, Ранма. Прошлое в прошлом. Важно именно настоящее и то, как я собираюсь победить.

     Вытаскиваю свой разум из ямы и снова смотрю сквозь тьму.

     – Где я? – вслух спрашиваю я.

     Как ни странно, я получаю ответ.

     – Нуль-пространство, – отвечает бестелесный голос Митико. – Нуль-пространство это зона минимальной активности, служащая промежуточным пунктом для входа, выхода и подготовки. Как только ХТ-02, Огура Камико, полностью интегрируется, вы покинете нуль-пространство и войдете в виртуальное пространство, метафорическую реальность, основанную на вашей психике. После этого немедленно начнется корректировка.

     Складываю руки и с медленным вращением плыву назад.

     – А что, собственно, такое корректировка?

     Митико без малейших колебаний отвечает на вопрос.

     – Корректировка: процедура, использующая технологические устройства для расширения и сдерживания способности ХТ-02 к нейронному переназначению. В частности, корректировка это процесс, решающий или вызывающий внутренние конфликты. В свою очередь, это порождает смену психических парадигм и предрасположенности субъекта.

     – Не могли бы вы, э-э, объяснить еще раз? Может быть, скажем, языком, что я смогу понять?

     Краткая пауза, я почти могу видеть разочарованное лицо Митико. Ага, в будущем меня ожидают дополнительные уроки, спасибо, Митико.

     – Смена парадигмы: принципиальное изменение подхода. Классическим научным примером был переход от геоцентрической модели солнечной системы к гелиоцентрической. Предрасположенность: естественное предпочтение, укоренившееся в неврологии мозга механизмами награды и наказания. Смена предрасположенности это результат полупостоянного изменения реакций мозга на конкретные раздражители. К примеру, изменить предрасположенность возможно увеличением или уменьшением награждения, связанного с решением математических задач.

     Нахмурив лицо, пытаюсь перевести слова Митико в примеры, которые я могу понять.

     – Таким образом, корректировка может, скажем, заставить меня думать, что Институт мой друг, а не враг?

     – Верно, – отвечает Митико. – Замена врага на союзника представляет собой смену парадигмы. Такой результат в пределах возможности корректировки. Однако корректировка это энтропийный процесс, что по своей сути уничтожает информацию. Таким образом, вместе с ростом необходимого для оказания изменений количества информации растут и риски. Чрезмерная корректировка вызывает серьезные неврологические повреждения. Известные побочные эффекты включают: нервную дегенерацию, потерю памяти, психические заболевания, кому, вегетативное состояние и смерть. Для избежания или уменьшения этих побочных эффектов используется итерационный процесс. Временные интервалы между процедурами корректировки позволяют разуму приспособиться и опереться на психические изменения. Обработка ставит субъект в новые ситуации и заставляет мозг генерировать оправдания и объяснения. Окукливание и личностная имплантация позволяет непосредственный ввод завершенных идей и парадигм, которые впоследствии возможно усилить, модифицировать или объединить с существующими психическими процессами.

     – Ладно. Думаю, мне понятно. Так что, хоть корректировка и будет возиться с моей головой, я не проснусь с мыслью, что мы все одна большая разрушающая мир семья.

     – Верно. Семейные чувства вряд ли полностью сформируются до завершения второй или третьей вашей корректировки, – отвечает Митико.

     – Э-э… ладно, – неловко ерзаю я. – Хоть все эти парадигмы и интересны, мне вообще-то хочется знать, как именно работает корректировка. Я имею в виду, с моей точки зрения.

     – Корректировка, с точки зрения субъекта, упрощена и весьма метафорична. С технологической стороны, корректировка осуществляется путем перемещения аспектов, виртуальных представлений личности субъекта, в узловую точку нуль-пространства. Впоследствии ХТ-02 сможет усилить, ослабить, переопределить или объединить существующие черты в…

     – Митико, пожалуйста, воздержись от сообщения Саотоме-тян всего, что нужно знать о корректировке.

     Камико выпрямляется во тьме рядом со мной. Своими туфлями на низком каблуке, брюками, бордовым свитером и серьезным поведением она проецирует в пустоту ощущение порядка. Даже сила тяжести подчиняется присутствию Камико, придавая ее уверенную ориентацию, тогда как я парю свободно.

     – Предоставленная информация не выходит за рамки позволенного сенши.

     – Меня не столько беспокоит секретность, сколько тот факт, что Саотоме-тян почти наверняка попытается саботировать свою корректировку. Передача ей знаний для повышения эффективности не упрощает мою работу.

     – Эй! Ты понимаешь, что я сейчас парень, а? – говорю я, ткнув в себя. Спустя секунду улыбаюсь. Никакой агонии за слова, что я парень. Круто. – Я парень! Я парень! Я парень! – радостно кричу я, продолжая вращаться во тьме.

     Камико смотрит на меня и вздыхает.

     – Митико, пожалуйста, введи нас и придай Саотоме-тян более подходящую форму.

     – Эй, – ворчу я, – мне нравится, как я… а-а-а-а!

     Бух.

     После небольшого падения врезаюсь головой в землю . Поглаживая череп, перекатываюсь в сидячее положение оглядываюсь по сторонам.

     Мы в пустоши. Растрескавшуюся, выжженную грязь разбавляют лишь тянущиеся к небу заостренные стальные колонны. Смотрю вслед за ними вверх и вижу оранжево-фиолетовое небо, увенчанное титаническим золотым гало.

     Пустошь заканчивается далеко впереди. Заметнее всего вершина горы и мерцающий кристальный шпиль. Их окружает низкое болото. Длинные реки прокладывают свой путь через густую растительность, только чтобы их разделила пересекающая горизонт могучая стена. Позади болот, к востоку, земля превращается в покрытые зеленью холмы.

     – Митико, Саотоме-тян все еще в мужской форме, – зовет Камико. Через несколько секунд она вздыхает. – Всегда она так, когда кто-то прерывает ее объяснения. Идемте, Саотоме-тян, нам нужно работать.

     Фыркаю, скрещиваю руки и продолжаю сидеть на земле.

     – И с чего бы мне тебе помогать?

     Резкий взгляд карих глаз Камико пронзает меня. Непоколебимо выдерживаю ее. Безбоязненно ставлю на то, что у Камико нет доступа к агонии и блаженству. На первое намекает отсутствие наказание за называние себя парнем, на второе намекают раздельные трубы, но есть только один способ убедиться.

     Когда Камико трет пальцами виски, мои подозрения подтверждаются.

     – Пожалуйста, не начинайте снова, Саотоме-тян. На этом этапе я не стану терпеть упрямство. Корректировка это серьезный риск, даже если субъект сотрудничает.

     – Если ты пытаешься убедить меня шевелиться, тебе придется стараться получше.

     – Похоже, я выразилась недостаточно ясно, – строго говорит Камико. – Вы обеспечите по крайней мере минимальный уровень сотрудничества, Саотоме-тян. Это не вариант. В случае вашего отказа я буду назначать дополнительные сеансы с Сидзуэ до тех пор, пока вы не послушаетесь.

     Внутренне хмурюсь. Мне отчасти хочется продолжать сидеть, но даже час с Сидзуэ того не стоит. Черт, если бы мне хватило ума держать перед Артемидой рот на замке, я бы уже вполне мог выбраться из этой передряги.

     – Ладно, – говорю я. Вскакиваю на ноги. – Но не жди ничего, кроме абсолютного минимума.

     – Отлично. Тогда приступим. Побыстрее, пожалуйста. У меня нет всего дня.

     Камико поворачивается спиной и уходит. Молча следую за ней, кипя от разочарования.

     Пустошь исчезает с головокружительной скоростью, десятки километров проходятся за считанные минуты. Вскоре мы движемся через светлые джунгли, а после этого через холмы. Вдали появляется маленькая деревня. Лишь тогда наш темп замедляется, пока не приближается к чему-то объяснимому.

     Деревня крошечна, десяток домов выстроились кругом, еще пара стоит в отдалении. Грунтовая дорога, по которой мы идем, приводит нас к центру деревни, но не раньше, чем пройти мимо богатого додзе.

     Когда мы проходим мимо, я смотрю на тренирующегося снаружи человека. Саотоме Ранма. Клон одет в покрытый пылью белый ги. Помимо этого мы идентичны. У него то же сложение, волосы и лицо. Он двигается как я, с идеальной имитацией моей грации завершая сложное ката.

     Затем он исчезает за гребнем холма.

     Проселок сменяется кирпичом. Вымощен весь центр деревни, но зелени здесь больше, чем камня. Повсюду мягкая трава и невысокие деревья. Посредине стоит статуя. Саотоме Ранма, пяти метров высотой и вырезанный из мрамора. Греческий бог поднял в воздух Геккайю, тогда как у его ног лежит раздавленный Сафуран.

     Признательно киваю. Ага. Я и правда настолько великолепен.

     Перед статуей стоит еще один Ранма. Он в блестяще-белой тоге, и его руки широко разведены, как будто он принимает бесконечную похвалу собравшейся вокруг него толпы. Ученицы Фуринкан проталкиваются вперед, сражаясь между собой за возможность проснуться к его славе, только чтобы упасть в обморок, столкнувшись с величественным сиянием мужчины.

     Ладно. Признаю. Это чересчур.

     Мой взгляд отрывается от Ранмы в тоге, изучает ряд домов и останавливается на крошечном грязном здании. Церковь, на шпиле которой вместо креста знак Венеры.

     Камико останавливается, и мое внимание переключается на ближайшее окружение.

     Мы стоим перед сидящей на скамье рыжей девушкой. Девушка пустыми голубыми глазами смотрит куда-то вдаль. Еще один клон, на этот раз моей женской формы. Над ее плечами парят еще две копии, каждая не выше уха. Двое мужчин в обычных моих китайских рубашках и кунг-фу штанах, разница меж ними лишь в том, что один во всем красном, а другой в черном.

     В то время как девушка сидит молча, черный и красный карлики шумно спорят.

     – Девушки должны носить юбки и платья. Девушки должны пользоваться косметикой и украшать себя. Девушки должны быть добрыми, а не жестокими, – заявляет черный Ранма.

     – И что? – презрительно говорит красный Ранма. – Она не девушка. Она парень!

     – Парень? Тогда что это? – спрашивает черный Ранма. Карлик подчеркнуто подпрыгивает на левой груди девушки. – В последний раз, когда я проверял, у парней не было сисек.

     – Она парень, даже когда она девушка, – возражает красный Ранма. Копия отворачивается в подчеркнутом жесте отрицания истины.

     – Не важно, как ты на это смотришь, она девушка! – Карлик хватается за ухо девушки и засовывает в него свое лицо. – Так что встань и оденься как следует!

     Девушка с остекленевшим взглядом начинает вставать, но красный Ранма запрыгивает ей на голову и, несмотря на свой крошечный размер, толкает ее обратно.

     – Сиди! – приказывает красный Ранма. – Не слушай Шовиниста! Ты парень, а парни не ведут себя как девушки.

     – Эти трое подойдут, – прерывает Камико. – Принесите их в пустошь, чтобы я могла конвертировать их во что-нибудь полезное.

     Смотрю на Камико, затем снова на девушку на скамье. Спор продолжается с новой силой. Нет ни единого признака, что бой между красным и черным когда-нибудь прекратится.

     На моем лице проступает нахмуренность. Я правда собираюсь это сделать? Помочь Камико надругаться над моим разумом? Если остаться с Сидзуэ, я точно стану куклой. Что хуже, пока я остаюсь в ее хватке, не будет ни шанса на побег.

     Тем не менее, где гарантия, что так будет по-другому? Буду ли я после корректировки все еще в состоянии бороться? Или Камико подтолкнет меня к краю, так что я буду мечтать о том, чтобы стать волшебной принцессой?

     – Лучше забрать и покончить с этим, Саотоме-тян, – давит Камико. – От того, что вы ждете, приятнее это не станет.

     – Алмазноглазый элегантный ястреб охотится на свою добычу. Как же жестока ваша красота. Но не стоит сегодня вырывать любого из нас, ведьма. Ваши когти сломаются от силы Саотоме Ранмы.

     С поэтичной прозой на сцену выходит кэндоист. Боккэн лежит у него на правом плече, он принимает эпичную позу в своем синем кэндоистском ги. На секунду я думаю, что это Куно. Эта иллюзия развеивается, когда я замечаю лицо кэндоиста. Такое же, как и мое.

     – Вы, – испускает Камико долгий, раздраженный вздох.

     – Именно. Это я, – произносит кэндоист. – Теперь, давайте же встретимся в яростной битве. Готовьтесь к поражению, ибо имя мое – Победа!

     Выкрикнув последнее как боевой клич, кэндоист Ранма рвется вперед, его меч готовится нанести удар. Камико не делает ни единого движения, чтобы защититься, вместо этого она поднимает руку и говорит только одно слово:

     – Приди.

     Небеса взрываются. Из ниоткуда материализуются чернильные облака, и синь исчезает в черноте. На деревню падает тень. Жуткий мрак, нарушаемый лишь исходящим от небесного гало зловещим свечением. Но это гало вообще не гало. Это гигантская тиара, удерживаемая в воздухе воткнутыми в мою голову зубчатыми щупами.

     Небе смешивается, а затем выпучивается вниз. Бурлящая масса спускается, как будто бы пытаясь дотянуться и выдавить землю. Из тьмы вырывается монстр. Четырехногий титан, шириной с корабль. Он врезается в землю. Кирпичи разбиваются. Грязь идет волнами.

     Затем он набрасывается.

     Существо движется со смертоносной грацией, рассекая когтями размером с автобус. Удар попадает прямо по кэндоисту, отбрасывая его в сторону. Он пролетает по низкой дуге, врезавшись в итоге в статую. Невероятно, в полете кэндоист-клон оправляется. Он отскакивает и приземляется на ноги, его деревянные сандалии скользят по траве, как будто бы это лед.

     – Я нападаю! – выкрикивает кэндоист.

     Демон воет в ответ.

     Ужас. Все до единой капли крови в моей теле обращаются в лед. Я стою, окаменев, не в силах думать, не то что двигаться. И не только я. Весь городок застыл. Ученицы Фуринкан без сознания на земле. Ранма в тоге стоит неподвижно как статуя. Кэндоист замирает посреди рывка, его косичка от шока стоит торчком.

     В тишине только Камико сохраняет способность двигаться. Она бесстрашно подходит к колоссальному существу и забирается ему на спину, используя торчащие из его тела стальные молнии как опору.

     Маленькая грубая рука зажимает мне рот.

     Инстинктивно отшатываюсь, вдруг освободившись от паралича, но мой похититель силой тащит меня назад. Вырываюсь из рук. Хватка сжимается, прижимая меня спиной к паре грудей. С силой гориллы девушка отрывает меня от земли, а затем, прежде чем я успеваю среагировать, швыряет меня через открытое окно в церковь.

     Сжимаюсь в комок, так что прохожу через портал невредимо, после чего приземляюсь на ноги. Разворачиваюсь к напавшей лицом. Мои усилия встречает мальчишеская ухмылка. Ленивым прыжком девушка скользит в здание вслед за мной.

     Еще один клон. Рыжие волосы, голубые глаза, простая рубашка с кунг-фу штанами, копия стоит с высокомерной гордостью, бесстыдно выпячивая свою крупную грудь, как будто заявляя о своей женственности.

     – Прости за это, – начинает она без капли извинений в тоне. – Я просто хотела поговорить с тобой наедине.

     С осторожностью наблюдаю за другой мной. Я не совсем понимаю этот мир. Аспекты, виртуальное пространство, для меня в этом нет никакого смысла. Разговор с доппельгангером ничуть не упрощает. Я уже и раньше встречал двойников и получил от них только неприятности.

     Выглядываю в окно. Каким-то образом кэндоист Ранма сумел освободиться. Теперь он фехтует с теневым великаном. Битва в самом разгаре, но исход ясно виден. Четырехногая тварь, несомненно, победит.

     Возвращаю внимание своей похитительнице.

     – Кто ты?

     Девушка озаряется широкой улыбкой.

     – Саотоме Ранма, но ты можешь называть меня Пацанкой, – говорит Пацанка. Она бросает взгляд через плечо. – Нужно разобраться побыстрее. Победа пока что задержит эту сучку Камико. Но против Кошмара Победа продержится не больше минуты. Так что, если мы собираемся это сделать, сейчас лучший момент. Куй железо, пока горячо, и все такое…

     – Лучший момент для чего именно? – спрашиваю я, мой голос полон подозрений. Не собираюсь по первому слову доверять Пацанке. Не с играющим с моей головой Институтом.

     Грудь Пацанки надувается от гордости.

     – Рада, что ты спросил. Потому что у меня есть отличный план. Лучший план. Мы вдвоем обведем эту сучку вокруг пальца.

     – Угу, – ворчу я. – Конечно, как раз плюнуть.

     Улыбка Пацанки исчезает, и она наклоняется по-настоящему близко.

     – Ты хочешь сказать, что мой план никуда не годится?

     – Учитывая, что я ничего не слышал, да, именно это я и хочу сказать, – отвечаю я. Смотрю прямо на нее. Не собираюсь уступать подделке.

     Секунду кажется, что Пацанка врежет мне в челюсть, но после недолгого переглядывания она отворачивается и хмуро выглядывает в окно. Возвращается дневной свет. Звуки битвы раздаются в отдалении. Камико, Кошмар и Победа исчезают из виду.

     – Ладно. Я поняла. Ты мне не доверяешь. Так что я объясню, – говорит Пацанка. – Но чтоб ты знал, все это пустая трата времени.

     – Ага, ну, позволь мне об этом судить, – отвечаю я.

     Я понимаю, к чему клонит Пацанка, и разделяю ее беспокойство. Но сейчас Камико известный мне дьявол, а Пацанка – неизвестный.

     – Ладно. Видишь Женскую-маску, вон там, на скамье, – говорит Пацанка, указывая на окно. – Камико она нужна, так? Так что сейчас мы…

     – Эй, постой секунду, – обрываю я. – Женская-маска? Как насчет объяснить все немного понятнее.

     Пацанка скрещивает руки на груди. От этого ее и так уже большой бюст становится только еще заметнее. Черт, из меня выходит горяченькая девчонка.

     – Сказала же, у нас не так много времени, – спорит Пацанка.

     Фыркаю.

     – Ага, и угадай, кто именно его сейчас тратит?

     – Проклятье. Хватит тупить, – рычит Пацанка. – Мы здесь оба Саотоме Ранмы. Просто поверь мне в этом, ладно?

     – Последние три недели меня одевичивают в Институте Прекрасных Принцесс. Сейчас, сразу после входа в мою голову, девушка пытается заставить меня что-то для нее сделать. Скажи мне, разве это не подозрительно? Кроме того, я Саотоме Ранма. А ты подделка.

     – Если я подделка, то и ты тоже, – возражает Пацанка. – Раз уж ты ничего не понял, дай объясню. Я Саотоме Ранма, – говорит она, ткнув в себя. Она указывает за окно на девушку на скамейке. – Это Саотоме Ранма. Ублюдки, сидящие на плечах Женской-маски, это Саотоме Ранма. Эго, урод в тоге, это Саотоме Ранма. Вся поклоняющаяся ему толпа это Саотоме Ранма. Победа это Саотоме Ранма. Кошмар это Саотоме Ранма. Небо, земля, деревья…

     – Это Саотоме Ранма, – заканчиваю я. Притопываю ногой, чтобы показать, что мое терпение на исходе.

     – Именно! Это, – широким взмахом проводит Пацанка рукой, – разум Саотоме Ранмы. Ты, я и все остальное здесь, кроме Камико и этой чертовой тиары, часть Саотоме Ранмы. Я думала, что это очевидно, но, похоже, я тупее, чем я думала.

     Смотрю на Пацанку. Она начинает меня бесить. Фактически, идея врезать ей кулаком по лицу становится все привлекательнее.

     – Ближе к делу.

     – В этом дело. Я Пацанка, часть Саотоме Ранмы, которой нравится быть девушкой. Это я говорила: эй, зачем спешить? когда Хабу облил нас из блокирующего ковшика.

     Пацанка указывает наружу.

     – Девушка на скамье, это Женская-маска. Она представляет собой то, как, по твоему мнению, тебе стоит вести себя, когда ты девушка. Ублюдки у нее на плечах это Отрицание и этот сволочной кусок дерьма Шовинист. Чертов маленький урод думает, что мы должны превратить себя в гендерный стереотип только потому, что у нас выросли груди.

     Складываю руки на груди, неосознанно повторяя позу Пацанки.

     – Таким образом, ты говоришь, что ты просто часть личности.

     – Я не просто часть личности. Я лучшая часть личности, – хвастает Пацанка. – И это не ты, это мы. Ты «воля» Саотоме Ранмы. В принципе это значит, что ты ленивый бездельник, на которого мы все кричим, когда хотим, чтобы «Саотоме Ранма» что-нибудь сделал. – Пацанка еще раз широко взмахивает рукой, когда называет нас, указывая, что она говорит о сумме частей. – Теперь мы можем перейти к плану? Лучше всего сейчас, прежде чем Камико покажется, обозлится и бросит нас Сидзуэ.

     Хмурюсь. Мне не нравится, когда говорят, что я только фрагмент Саотоме Ранмы. Ничто не изменилось с тех пор, как я попал в этот мир. Ну, похоже, кое-что изменилось. С того момента, как я оказался в нуль-пространстве, моя голова прояснилось. Если принять слова Пацанки, то в этом есть смысл. Я очищенная «воля» Саотоме Ранмы. Все засоряющее мое мышление дерьмо? Ну, возможно оно где-то здесь.

     – Хорошо. Тогда расскажи мне об этом своем великом плане.

     Пацанка ухмыляется и соскакивает с подоконника. Она пересекает маленькую темную церковь и хватает пару бутылок.

     – Вот что мы сделаем. Ты поймаешь в них Отрицание и Шовиниста. Как только их не будет, я займусь Женской-маской. Просто, верно?

     – Ага, и после этого ты сможешь диктовать мне, как мне вести себя девушкой, – закатываю я глаза. Неужели я настолько очевиден? – Почему бы тебе не начать убеждать меня, почему я должен позволить тебе еще больше одевичить меня.

     Пацанка пересекает комнату и резко ставит бутылки на подоконник.

     – Тебе нужна причина? Я дам тебе причину. Пока мы сидим здесь и спорим, Камико прикладывает все силы, чтобы захватить все три этих аспекта. Эти тупые идиоты не смогут защититься, и они не пошевелятся, пока их спор не закончится. Чего никогда не произойдет. Таким образом, вместо того, чтобы позволить Камико их заполучить, мы поймаем двух этих ублюдков. После этого ты сможешь засунуть их на Запретную гору или еще куда-нибудь. Там их Камико никогда не достанет.

     В сказанном Пацанкой есть смысл. Я не уверен, как же засовывание Отрицания и Шовиниста в бутылки защитит их, но я не знаю, как работает это место. Тем не менее, в плане Пацанки остается пара больших дыр.

     – Я все еще не понимаю, с чего мне следует отдавать Женскую-маску тебе.

     – Женская-маска просто оболочка. Марионетка. Единственные части тебя, которых заботит то, как ты будешь вести себя девушкой, это эти бессмысленные ублюдки, Кукла и я. Только один из нас может ее заполучить, и так как мы выведем Шовиниста и Отрицание за скобки, кем тебе хочется быть?

     На моем лице появляется выражение отвращения. Кукла. Подумать только, это мерзкое создание Сидзуэ поселилось у меня в голове. Часть меня хочет послать Камико к черту, выследить этого монстра и убить его.

     Заставляю себя вновь сосредоточиться на имеющейся проблеме.

     – Ладно. Я это сделаю, но только потому, что я не придумал ничего лучше. Тем не менее, у нас проблема. Камико закусила удила. Если мы что-нибудь ей не отдадим, следующую неделю нам будет промывать мозги Сидзуэ.

     – Сидзуэ. Черт. Я о ней забыла, – хмурится Пацанка. – Полагаю, тогда тебе придется отдать сучке одну из бутылок. Или вручить ей этого придурка Мужественность. Мне без разницы.

     Впиваюсь взглядом. Небрежное предложение Пацанки покончить с мужественностью не внушает мне доверия. Растаптываю это чувство и хватаю бутылки. Сейчас план Пацанки единственное, что у меня есть.

     Выглядываю в окно. Темные облака уступили прекрасному солнечному дню. Звуки боя исчезли. Морщусь. Пацанка права. Мы тратим драгоценное время.

     Приняв решение, я выпрыгиваю через окно церкви. Через десяток шагов я вновь стою перед Женской-маской.

     – Девушки должны готовить для своей семьи. Так почему бы тебе не вставать пораньше, чтобы готовить?

     – Потому что она парень, кретин…

     Отрицание Отрицания затихает, когда его поглощает стеклянный сосуд. Ранма в красном отскакивает от дна бутылки и рвется в сторону выхода. Закрываю металлическую крышку, перекрывая крохотной копии побег. Тух тух тух. Отрицание беспомощно бьется внутри о стекло.

     Засунув отрицание под левую руку, открываю второй сосуд. Шовинист отшатывается и скользит за Женскую-маску. Он выглядывает из-за ее плеча, используя ее тело как щит.

     – Эй, постой! Что ты делаешь! – выкрикивает Шовинист. – Я имею в виду, неплохо, партнер. Избавиться от этого придурка, Отрицания, было отличной идеей. Теперь, когда его нет, наша женская форма начнет вести себя как и надлежит девушке. Так что как насчет того, чтобы убрать эту бутылку и… а-а-а!

     Ву-ум. Воздух гудит у горлышка бутылки, когда я замахиваюсь на Шовиниста. Ранма в черном спрыгивает со своего насеста, стараясь сбежать, но я быстрее. С изворотом запястья меняется траектория бутылки. Поймав в плен Шовиниста, я крепко закрываю крышку.

     – Отличная работа! – кричит Пацанка.

     Пацанка сияюще улыбается мне, когда выбегает из церкви и рвется к запутавшейся, но любопытствующей Женской-маске. Взгляд Пацанки впивается в глаза ее приза, как будто она любуется трофеем.

     Кидаю на Пацанку раздраженный взгляд.

     – Я сделал это не для тебя, – отвечаю я.

     – Нет, но ты будешь рад, что сделал! Все, наконец, выглядит… Дерьмо! – обрывает себя Пацанка, когда тьма одеялом окутывает землю.

     Кошмар.

     Колоссальная четырехногая тень начинает бежать. Его передние лапы врезаются в землю всего в нескольких метрах передо мной. Земля дрожит под титаническим весом. Отшатываюсь, мое сердце замерзает от грубого страха, вызванного присутствием Кошмара.

     Бутылка с Отрицанием выскальзывает из дрожащих пальцев.

     Ужас уступает отчаянию. Носком ботинка ловлю бутылку всего лишь в нескольких сантиметрах над кирпичом. Внезапный сдвиг и панические метания сговорились против меня. В тот момент, когда я подбрасываю Отрицание обратно в воздух, Шовинист выскальзывает на свободу. Безумно ныряю за ним.

     Кошмар воет.

     Дыхание перехватывает. По костям расходится ледяная дрожь. Ужас. Неописуемый страх нерушимыми цепями пригвождает меня к месту. Трах! Бутылка разбивается о землю. Крошечный Ранма вылетает на свободу, отскакивает в сторону и мчится к Женской-маске. Я не уверен, какую же из двух бутылок я упустил, пока сосуд с Отрицанием не приземляется в подставленную ладонь.

     Каким-то образом мне хватает ума удержать хватку.

     Кошмар шагает вперед, проходя мимо, так близко, что его усы касаются моей щеки. Ленивым жестом демон поднимает полночно-черную лапу и отбрасывает Пацанку в сторону. Существо медленно поворачивается, под темной шерстью перекатываются могучие мускулы. Он замирает рядом со мной, гигантские прищуренные глаза смотрят в мои.

     Затем демон продолжает свой путь. Он останавливается в центре деревни, где сворачивается на земле. Своим маленьким слизистым языком он начинает дочиста вылизывать свою темную шерсть.

     – Беги-беги-беги! – кричит Шовинист.

     Моя голова дергается в сторону, и я замечаю Ранму в черном, усевшегося на голову Женской-маски. Он держит в своих крошечных руках пучки волос, как будто бы они бразды огромного зверя. Женская-маска после приказа Шовиниста мчится вперед, исчезая между зданий. Щуплая функционирующая часть моего мозга запоминает направление, в котором они направились.

     Камико встает на своем верховом и смотрит на меня сверху вниз. Ее карие глаза скользят к бутылке в моей левой руке.

     – Передайте его, пожалуйста. Затем поможете мне собрать беглецов.

     Смотрю на Отрицание. Красный Ранма бьется в бутылке как муха. Возвращаю взгляд Камико и прищуриваюсь.

     – Нет.

     – Саотоме-тян. Пожалуйста, не делайте из этого проблему. Мой ультиматум не послужит ничьим интересам.

     От моей хватки на бутылке с Отрицанием белеют костяшки. Сглатываю, но горло остается сухим.

     – Минимальное усилие, – начинаю я. – Вот, что ты сказала. Я отдам тебе одного из них, но не всех троих.

     – Я и правда так сказала? – вздыхает Камико. – Очень хорошо. Пока что позволю вам это. Однако я приму не менее двоих, и среди них должна быть Женская-маска. Это понятно?

     Открываю рот и снова закрываю его. Нет. Здесь я не отступлю.

     – Одного и только одного, – удается прорычать мне.

     Камико прищуривает глаза.

     – Это не игра, Саотоме-тян. Не нужно все чересчур усложнять.

     Стараюсь держаться уверенно, но мой рот обращается пустыней. Меня трясет. Адреналин и страх реками текут в моих венах. Я знаю о последствиях неповиновения. ИПП учил меня так, что я никогда этого не забуду. Даже если… нет, когда я сбегу из этой адской дыры, я не буду тем же человеком, что вошел. Я уже изменился. Изменился так, как хотела Камико и как нет.

     Это пари. Азартная игра, что Камико не сошлется на свой ультиматум, что ее желание получить сенши превосходит ее потребность контролировать. Я ставлю на это свою жизнь, еще одна-две недели с Сидзуэ, вероятно, больше, чем я смогу выдержать.

     Но и отказаться я не могу. Я Саотоме Ранма. Я сражаюсь и сражаюсь и сражаюсь, пока, через упрямство, я не побеждаю. Для меня победа не просто желание, это необходимость. Я не знаю, как сдаваться. Вот, кто я.

     – Не игра, – говорю я пересохшими губами. – Бой.

     – Саотоме-тян, я не…

     Я продолжаю, говоря громче, чтобы заглушить ее. Не могу сейчас прекратить. В тот момент, когда Камико четко заявит свою позицию, она уже не отступит.

     – Сражение. Победитель получает все.

     За моим заявлением следует молчание. К моему шоку, Камико обдумывает мое предложение. Я ожидал, что она сразу отбросит его.

     – И что же именно получает победитель, Саотоме-тян?

     Глаза Камико становятся прищуренными хищными щелями. Я видел ее вымотанной. Я видел ее холодной. Я видел ее бесстрастно наблюдающей, когда она мучила меня агонией, выглядя деловой женщиной, что делала то же самое с сотнями девушек и ничего при этом не чувствовала. Но это первый раз, когда я вижу вышедшую на охоту Камико.

     По моей спине пробегает холодок. У меня смутное ощущение, что если я не выражусь абсолютно недвусмысленно, последствия будут плачевны.

     – Этих троих, – торопливо говорю я. – Шовиниста, Отрицание и Женскую-маску.

     Взгляд хищника исчезает, и к Камико возвращается властный вид.

     – В таком случае, я поставлю условие. Я получу один аспект, не важно какой. Вы одобрите мои изменения захваченного аспекта. Захват будет принят, когда аспект будет в пустоши и в моих руках. Если Женская-маска не будет среди захваченных мной аспектов, вы обменяете ее на любой аспект по вашему выбору. Договорились?

     Предложение Камико идентично ее пересмотренному требованию. Да, она оставила немного места для маневра. Я могу сделать все лучше или хуже. Мне это не нравится.

     – Нет. В таком случае, как мне вообще победить?

     – Это не битва, Саотоме-тян. Это процедура. Я могу стерпеть достижение меньшего, чем я намеревалась, но я не потерплю, если не добьюсь совсем ничего, – спокойно говорит Камико. – Если этого не достаточно, то рассмотрите вот что. Директор будет весьма недовольна, если ваша корректировка пройдет неудачно. Как минимум, это подвергнет риску мое обещание уменьшить число сеансов с Сидзуэ. Теперь, пожалуйста, примите решение, Саотоме-тян.

     – Ладно, – выплевываю я. – Но Запретная гора считается моей победой. Если я доставлю туда аспект, ты его не трогаешь, понятно?

     – Приемлемо. Значит, этот вопрос решен?

     Мое лицо искажается.

     – Ага. Мы договорились.

     Не успевают слова покинуть мой рот, как мир мощно содрогается. Э-э… что только что произошло?

     – Спасибо, Саотоме-тян, – говорит Камико. – Так как теперь я могу безопасно это сделать, я силой заберу имеющийся у вас аспект.

     Кошмар поднимается на ноги. Распространяется аура злобы, когда четвероногий зверь шагает вперед. Он останавливается в десятке метров от меня и приседает. Мышца демона смещаются, сухожилия накапливают силу, что ждет, когда ее выпустят.

     Меня захлестывает осязаемый страх, и мое сердце бьется быстрее. Энергия, а не ужас, ревет в моих венах. Приветствую прилив адреналина, мое лицо рассекает улыбка. Это глупо. Это нелепо. Заключенная с Камико сделка лишь задержала неизбежное. Тем не менее, прямо сейчас, я чувствую себя живым.

     Иди и сразись со мной, если посмеешь. Это мое поле боя, и черта с два я проиграю, пока я здесь.

     Двигаюсь. Кошмар набрасывается. Гигантский демон взмывает в воздух, его чудовищные лапы тянутся схватить меня. С колоссальными размерами существа движение медленно, но удары настолько широки, что любое возможное преимущество исчезает. Ныряю в сторону и плотным комком врезаюсь в землю. Когти проходят надо мной, разминувшись на миллиметры.

     Ладони встречаются с землей, и через мгновение я взлетаю в воздух. Передние лапы бьют мне вслед, оставляя на земле кратеры как после минометного обстрела. Пока Кошмар рассыпает удары, захожу к демону справа и проскакиваю между его ног.

     Могучий зверь разворачивается на месте, намереваясь поймать меня.

     Молниеносными движениями танцую под монстром. Кошмар нападает с непрекращающейся агрессией, при этом запутывая себе ноги. Беспечно растрачиваю эти драгоценные секунды. Вместо того, чтобы столкнуться с Кошмаром, отступаю в предложенный немного строениями узкий переулок.

     Кошмар распутывается и набрасывается.

     Трах! В попытке добраться до меня колоссальное тело врезается в здание. Толстые опорные балки трескаются и накреняются, но, как ни невероятно, деревянная конструкция держится. Кошмар отступает и яростно мотает головой. Снова прыгает и приземляется на крыши. Когти тянуться вцепиться в меня. Уклоняюсь от них, чувствуя себя птицей в клетке.

     Мой взгляд мечется по местности. Черт. Черт. Черт. Негде спрятаться и некуда бежать. Кошмар загнал меня в угол. Морщусь. Тогда остается только одно. Я должен напасть…

     Мой разум разбивается как стекло. На мой мозг тысячей ножей обрушивается боль, соперничающая с агонией. Пошатываюсь, спотыкаюсь и уворачиваюсь, едва избегая неуклюжего взмаха Кошмара. Память обращается туманом, последние мои мысли пропадают. Остается только единственное понятие.

     Невозможно. Кошмар нельзя победить.

     Замешательство заставляет меня укрыться в алькове. Это дает мне дополнительную защиту ценой привязывания меня к месту. Разочарованный Кошмар прекращает нападение. Существо испускает ужасный вой, вызывающий озноб в спине. Пока я сражаюсь с параличом, демон вонзает когти в крыши и начинает разваливать здания, пытаясь добраться до меня.

     Не получится бежать. Не получится драться. Все плывет. Все приемы побеждены, возвращаюсь к тактике отчаяния.

     – Смотри! гигантский тунец! – кричу я, указывая на центр деревни.

     С глупым увлечением наблюдаю, как голова Кошмара дергается в сторону. Спустя мгновение я мысленным пинком заставляю себя двигаться. Выбегаю и мчусь к холмам. Самоубийственный бег, но у меня нет особого выбора. На несколько секунд наступает тишина, пока Кошмар тупо ищет несуществующую рыбу. Затем на свободу выходит ужасающий вой. По моим венам ползет лед, и бег становится рваным.

     Шевелись!

     Бег возобновляется. Кошмар кидается догонять.

     На каждый шаг Кошмара я делаю пять. Тем не менее, шаги гиганта вдесятеро превосходят мои. Результат предрешен. Дерьмо. Ситуация становится все лучше и лучше. Значит, отступление с боем. Придется терпеть, продвигаясь к болоту. Когда я доберусь до джунглей, местность поможет мне.

     Приготовившись к часу долгого боя, поворачиваюсь к демону лицом.

     Только чтобы застыть с широко раскрытыми глазами.

     Тум!

     Кошмара неожиданно бьет кулак размером с гору. Колоссальный демон с глухим ударом врезается в землю катящимся мячом темного меха, только чтобы уже через секунду вновь оказаться на ногах.

     Бах! Пятидесятиметровый Ранма приземляется с ударом грома. Он приседает между мной и Кошмаром, его суставы поддерживают его вес, как если бы он был гигантской обезьяной. На голове возвышающегося Ранмы кричит одетый в кэндоистскую форму мужчина.

     – Вы столь быстро сбежали, моя прекрасная соколица. Но не бойтесь, я вернулся! Теперь мы вновь можем столкнуться во всей нашей славе! Верховой против верхового. Сталь моего меча против клинка вашего разума. Сразимся же! – восклицает Победа.

     – БИТВА! – орет могучий Ранма, ударяя себя в грудь.

     Кошмар встречает боевой клич грозным воем. Титаны сталкиваются. Горы встречаются в воздухе. Гигантский Ранма атакует первым. Всемогущим кулаком он бьет демона в челюсть апперкотом настолько мощным, что я чувствую этот удар. Но, даже когда тело демона переворачивается, он прыгает. Передние лапы рассекают плоть. Когти взрезают вдоль предплечья гиганта глубокую рваную рану

     Это все, что требуется.

     Вссс! Из раны гиганта вытекает воздух, а не кровь. Гигантский Ранма сдувается как огромный воздушный шар.

     Победа не останавливается. Он спрыгивает со своего верхового с высоко поднятым мечом.

     – Ан гард!

     С рубящим ударом Победа падает на пораженного Кошмара. Его боккэн ударяет демона по голове, заставляя его вновь сжаться.

     – Верно, трепещи, тварь! Ибо я Победа!

     Пока Победа торжественно идет к оправляющемуся врагу, беспорядочно бьющий гигант продолжает уменьшаться.

     Не стой просто так, Ранма! Шевелись!

     Одной лишь волей заставляю свои застывшие мышцы двигаться. Отпускают ледяные тиски воя Кошмара, и я обращаюсь в бегство. Мчусь по травянистой равнине, с полминуты просто убегая, прежде чем свернуть в примерном направлении Женской-маски и Шовиниста.

     Бушующая битва исчезает позади.

     Проходят минуты, и мой спринт обращается легким бегом. Темные облака растворяются в ярко-синем небе. В сотнях метрах вокруг меня поднимаются и опускаются высокие холмы. Деревья редки и рассеяны. Вокруг меня только бесконечное море травы.

     Моя пробежка превращается в прогулку.

     Хмуро разглядываю равнины, безмолвно требуя от них раскрыть свои секреты. Ничего. Ни тропы. Никаких признаков прохода Женской-маски. Либо у девушки такое же мастерство, как и у меня, либо этот мир не сохраняет необходимых следов.

     – Дерьмо, – ворчу я, полностью останавливаясь.

     Рассеянно сжимаю бутылку в левой руке, успокаивая себя ее присутствием. Отрицание у меня. Крошечный Ранма в красном смотрит на меня и бьется в своем контейнере. Фыркаю и отвожу взгляд. Запретная гора. Она маячит над горизонтом, распространяя зловещую ауру.

     Выбора нет. Женская-маска и Шовинист исчезли. Глупо искать их, когда на свободе рыщет Кошмар. Но, даже зная это, я ненавижу эту идею. Камико где-то там, разыскивает другие аспекты. Если я потрачу время, чтобы укрыть Отрицание, эти двое легко смогут проскользнуть сквозь пальцы.

     Два лучше, чем три, Ранма. Сперва разобраться с Отрицанием. Как только это будет сделано, я никак не смогу проиграть.

     Не проиграю? От отвращение морщу лицо. Ха! Как замедленное переписывание назвать чем-то отличным от поражения?

     – Ниааррууууум!

     Из полей вылетает мальчик, звуковой эффект обеспечивает его голос. Он с раскинутыми руками бежит ко мне. Приближаясь, малыш накреняется вправо и описывает широкий круг вокруг моих ног. У него на шее болтается коническая шляпа, все время подскакивая у него за спиной.

     Почему-то от его вида я улыбаюсь.

     – Привет, малыш, – здороваюсь я. Задумчиво смотрю на мальчика. Конечно, шанс низок, но почему бы и нет? – Скажи, ты нигде здесь не видел Шовиниста или Женскую-маску, а?

     – Ниааррууууум! – повторяет малыш, продолжая свои самолетные шумы. Его руки внезапно взмывают вертикально, и он резко поворачивается обратно ко мне. – Переворот Иммельмана!

     С последним рывком малыш останавливается у моих ног. Он широко улыбается мне, ярко-голубые глаза светятся от счастья. Сквозь мой разум просачиваются слабые воспоминания о батиных фотографиях. Еще один Саотоме Ранма.

     – Неа! – оживляется малыш. – Не видел ее.

     Похлопываю ребенка по голове.

     – Спасибо, малыш.

     Обойдя вокруг юного Ранмы, я начинаю неспешно идти к Запретной горе. На первый взгляд это выглядит дорогой на несколько часов. Однако, если считать прогулку с Камико свидетельством, для достижения горы потребуется на более получаса.

     – Кхе-кхе!

     Пока я пребывал в раздумьях, ребенок подобрался ближе ко мне. Он широко улыбается, как будто у него есть невероятный секрет, и он умирает от желания им поделиться.

     Хмурюсь.

     – Лучше бы это того стоило, малыш, – предупреждаю я.

     Он взволнованно раскачивается из стороны в сторону.

     – Знаешь, если черный жук получил Женскую-маску, он захочет отвести ее к тому, кто сможет помочь ему ее контролировать.

     От этого я останавливаюсь. С вернувшимся интересом смотрю на малыша.

     Ранма-ребенок дважды кивает.

     – Да-да. Черный жук слаб. Сам по себе он ничего не сможет сделать с Женской-маской. Но, если он получит помощь, он сможет с ней объединиться. – Малыш внезапно светлеет. – Эй! Разве не здорово! Мы сможем получить новую девочку. И так скоро после Куклы-тян!

     – И правда, – медленно говорю я. Не могу сдержать гримасу, появившуюся при упоминании Куклы. – Тогда скажи, малыш, кто вообще может помочь «черному жуку»?

     – Хмм, – мычит малыш, покачивая головой слева направо, все его тело пошатывается от этого движения. – Мастер боевых искусств справится с этим. Но черный жук не думает, что девушкам стоит драться, так что Мастер боевых искусств точно откажет. Пацанка ненавидит черного жука. Она никогда ему не поможет. Победа тоже может это сделать, но Победа и черный жук не понимают друг друга, так что не думаю, что черный жук вообще попытается.

     Малыш начинает размахивать руками по широкому кругу, продолжая.

     – Эго, да, он это сделает! Эго сделает что угодно, если посчитает, что от этого мы будем еще удивительнее. О, и Кукла-тян тоже! Она точно с этим справится, хотя, думаю, Кукла-тян скорее украдет Женскую-маску для себя, чем поможет черному жуку. Эй! Я тоже могу это сделать! Что думаешь? Это будет весело? Хмм… Неа! Черный жук скучный. Девушки должны то. Девушки должны се. Не люблю правила. Правила глупые. Не думаю, что вообще должны быть какие-то правила.

     Итак, если верить малышу, чтобы контролировать Женскую-маску, Шовинисту понадобиться найти Эго или Куклу. Эго, на мой взгляд, вряд ли поможет. Сомневаюсь, что я когда-нибудь посчитаю удивительной жизнь домохозяйки. Прибавим Камико и Пацанку, находящихся рядом с городком, и остается только одно место, куда может пойти Шовинист. Кукла.

     На моем лице появляется болезненное выражение. Черта с два я позволю этому ублюдку в черном притащить Женскую-маску к ней. Даже Камико лучше этого.

     – Где Кукла?

     Малыш указывает на кристальный шпиль. Геометрическая структура торчит из болота, сверкая отражением солнечного света. Морщусь. Гора и шпиль примерно в одном направлении, но достаточно в стороне, чтобы я потратил драгоценное время.

     – Никто не любит Куклу-тян, – объясняет мальчик. – Так что она не смогла остаться в деревне. Вот почему вместо этого она живет рядом с кристаллом.

     Так Куклу изгнали, да? Хорошо, злобно думаю я. Насколько я могу понять, эта штука опухоль. Мое сердце греет весть, что остальная часть моей психики с этим согласна.

     – Еще раз спасибо, малыш.

     После этого я корректирую свое направление и начинаю долгий путь к кристальному шпилю. И снова, едва я делаю несколько шагов, ребенок оказывается у меня на пути.

     – Кхе-кхе! – улыбка ребенка такая же яркая, как и раньше.

     Испускаю вздох.

     – Что на этот раз, малыш?

     – Если ты направляешься к шпилю, я могу помочь. Я знаю все короткие пути!

     – Правда?

     С подозрением смотрю на него. У меня нет времени на игры. Но, если ребенок прав, я не могу позволить себе его проигнорировать.

     – Да-да. Я был здесь первым, так что я знаю все, что нужно знать об этом мире, – мудро говорит мальчик. Резко смотрит на меня. – И я Странник, а не малыш.

     Возвращаю ухмылку.

     – Малыш всегда малыш, не важно, что он говорит. Теперь веди.

     На лице Странника появляется еще одна ослепительная улыбка, и малыш кидается вперед. Он бежит зигзагом, изворачиваясь, поворачиваясь и оглядываясь в движении на меня.

     – Сюда, сюда, – зовет Странник, стремясь вперед. Малыш разводит на бегу руки и начинает покачиваться из стороны в сторону, его тело накреняется в движении. – Ниаарру…

     Странник застывает на полушаге. Он оборачивается и мрачно смотрит на меня.

     – Ты тоже должен так сделать!

     Фыркаю.

     – Просто покажи мне путь, малыш. Я сейчас не в настроении для игр.

     Глаза Странника сужаются. Он говорит медленно, как будто разговаривая с кем-то непроходимо тупым.

     – Я не играю. Так оно работает.

     Хмурюсь.

     – Ладно. – Развожу руки. – Теперь доволен?

     – И звуки тоже! – оживляется Странник, его мрачный вид превращается в тысячеваттное сияние. Малыш бросается вперед. – Ниааррууууум!

     – Ниааррууууум, – вполголоса повторяю я.

     Чувствуя себя идиотом, плетусь за Странником. Прикладываю все силы, чтобы задушить смущение. Все это в твоей голове, Ранма. Никто не увидит, что ты ведешь себя как дурак… ну… кроме Камико. Но если она где-то рядом, для беспокойства есть темы поважнее глупого вида.

     Так продолжается с десяток шагов. После этого меня это уже не заботит.

     Когда это произошло? После десятого шага или двадцатого? Я знаю лишь, что в одно мгновение я несчастно спешил за Странником. В следующее я парю в небесах.

     Мои глаза слезятся, и я пытаюсь понять, что происходит. Мои руки жестко деревенеют, направляя под себя ветер. В моем животе двигатель, поршни молотами бьют из стороны в сторону. На кончике носа вращается пропеллер, прозрачным размытием затемняя мой взор.

     Я стал самолетом.

     Ошеломленно накреняюсь влево и начинаю опускаться. Отчаянно стараюсь исправиться. Покачиваюсь из стороны в сторону, стараясь вернуть стабильность.

     В то время как я напрягаюсь, стараясь лететь прямо, Странник наслаждается воздушной акробатикой. Ныряет. Взмывает. Переворачивается. Сумасшедшими и радостными движениями мечется в небе. Следую за ним, насколько могу, подо мной размываются темные болота. Затем, когда я только-только осваиваюсь с движениями, Странник изворачивается в воздухе и указывает носом в землю.

     В одно мгновение я пролетаю свой путь. Лишь только тогда я осознаю, что дальше нужно вниз. Безумно стиснув зубы, закладываю резкий вираж и следую за ним. Тонкие облака расступаются, и густые джунгли приближаются пугающими темпами. Подавляя инстинкт, продолжаю опускаться, повторяя самоубийственное пикирование малыша.

     Это тебя не убьет. Все это в твоей голове.

     Сглатываю и закрываю глаза.

     Бум.

     Ранма-самолет исчезает, и я снова становлюсь человеком. Мой зад мягко ударяется о землю после нежного падения с высоты одного метра. С кружащейся головой оглядываюсь по сторонам, разум старается справиться с внезапной потерей инерции. Вау! Не умер. Позволяю себе улыбнуться и рассмеяться.

     – Вау. Нужно отдать тебе должное, малыш. Это было круто. Если бы только можно было сделать так в реальной жизни, – говорю я, принимая сидячее положение.

     Плюх! Плюх-плюх-плюх. Странник стоит в неглубоком пруду. С детской радостью малыш прыгает и топчется, поднимая волны болотной воды. Он, нет, она промокла. Мальчик стал девочкой. У Странника мое проклятье.

     Веселая улыбка Странницы не омрачается от ее трансформации. Она танцует все с той же безудержной радостью. Малышка одаряет меня глупой улыбкой, что превращается в хитрую. Наклонившись, она набирает горсть воды и швыряет ее в моем направлении. Не собираюсь подыгрывать малышке, уклоняясь. Просто раздраженно смотрю на нее.

     – Веселишься? – спрашиваю я, смахивая с волос избыток болотной воды. Девушка. Снова. Черт. Разве не могу я получить хотя бы пару часов мужского покоя?

     – Ага! – радостно говорит Странница, после чего выпрыгивает из воды и отряхивается как собака. – Быстрее, быстрее. За мной!

     Ворча, вскакиваю на ноги и бегу за возбужденной малышкой. Странница следует диким маршрутом, что проводит меня по гнилому бревну и через окруженные водой травянистые тропы. Петляющие движения продолжаются считанные секунды, прежде чем мы врываемся в море цветов.

     Именно там, окутанная потоком сияющих лепестков, Странница ненадолго останавливается, чтобы дать мне догнать.

     – Разве не весело! Мы бежим по дороге, где могут быть только девочки. Зум!

     Она снова убегает, носясь среди цветов. Мчусь вслед за ней, пересекая бесконечный туман. Затем, так же внезапно, мы вырываемся на свободу. Сад сменяется кристальной поляной. Из минералов растут кварцевые растения, оставаясь столь же острыми, как и мечи. Песчаная грязь блестит стеклянными отблесками. Просачивающийся сквозь кристальные деревья свет рассыпается радужными тонами, с преобладанием розовых и фиолетовых оттенков.

     В центре поляны великолепный алмазный шпиль. Он возвышается над землей, пронзающей облака единой геометрической призмой. У него двухцветная структура. Все покрыто бесцветным белым, составляющим основную массу, но сердцевина кристалла меняется. Там, в глубине, резкая линия отделяет чистоту от розового.

     Большой кристалл сформирован вокруг меньшего.

     Внутри этого розовой сердцевины в заключении лежит спящая девушка. Узнаю ее. Две дотягивающихся до бедер блестящих косички. Девичье платье с кружевами, бантами и оборками. Короткая, на грани с неприличным, юбка. Высокие каблуки.

     Моя форма махо-сёдзё. Та же самая, но отличающаяся. Розовое платье вышито черным. Ленты и нити кружев длиннее и многочисленнее. Оно темнее и взрослее. Милая лолита, застывшая между классикой и готикой.

     – Она будет править этим миром.

     Голос нежен, тих и женственен. У меня он вызывает ощущение, словно кто-то засунул мне в уши осколки битого стекла. Сквозь меня просачивается тошнотворная, невыносимая ненависть. Резонансное чувство порождает не логика, но чистое отрицание.

     Поворачиваюсь к Кукле.

     У гнусной тени моя форма: прекрасная ангельская Ранма-тян. Каждая черта для меня выглядит неправильное. То, как ее рыжие волосы стекают по спине, касаясь ее бедер. Ее длинные ресницы и блестящие розовые губы. Окружающий ее шею шелковый воротник. Белое бальное платье с розовыми бантами и лентами.

     Кристальная принцесса, застывшая в сердцевине шпиля, не менее женственна, чем это существо передо мной, но вызванная ненависть принципиально отличается. Кукла не я. Она захватчик. Подделка. Болезнь, что нужно искоренить. Ее вид взывает к инстинкту убийства. Хочется взять нож и вонзать его в фарфоровую кожу, пока она не станет сочащимся кровью трупом.

     Тем не менее, она остается. Разлагающая зараза окружает ее тонким очарованием. Даже когда я ее отвергаю, крошечная часть меня тянется к ней.

     Хочется блевать.

     – Не ожидала увидеть вас здесь, Ранма-сама. Но, надеюсь, я буду хорошей хозяйкой, – говорит Кукла мягким тоном. Она глубоко приседает в грациозном реверансе.

     – Я здесь не для разговоров с тобой, – рычу я. С такой силой сжимаю бутылку с Отрицанием, что удивляюсь, что она не лопается.

     Силой отвожу свой взгляд от этой мерзости. Ни Женской-маски. Ни Шовиниста. Проклятье. Это было пустой тратой времени.

     Кукла не теряет своей скромной улыбки.

     – Как бы то ни было, теперь, когда вы здесь, вы позволите мне служить вам? Что бы вам не требовалось, я буду рада помочь вам.

     Мои губы искривляются от отвращения.

     – Что если ты убьешься? От этого я буду счастлив.

     – Эй! Не придирайся к Кукле-тян, – вмешивается Странница.

     Малышка спрыгивает со шпиля, на который она пыталась заползти. Одним рывком Странница оказывается между нами. Энергичному ребенку удается простоять на месте одну секунду, прежде чем она оббегает восьмерку вокруг Куклы и меня.

     – Не придираться к ней? – В моем голосе тихое недовольство. Дрожу от ярости. – Эта штука не часть нас. Это вложенная сюда Сидзуэ подделка. Она не должна существовать.

     – Пожалуйста, не отворачивайтесь от меня, Ранма-сама, – тихо жалуется Кукла. – В глубине души вы знаете, что я единственная, кто может подарить вам счастье.

     Отрываю взгляд от Куклы, борясь с желанием врезать ей по лицу.

     – Я говорю не с тобой, – выплевываю я.

     Когда я отворачиваюсь, вперед выпрыгивает Странница.

     – Эй, эй, сделай меня красивой!

     Я дергаюсь, каждый мускул сокращается, как будто меня ударила молния. Смотрю на рыжую девочку.

     – Конечно, Странница-сама, – вежливо говорит Кукла.

     Кукла взмахивает рукой в перчатке. Рассыпаются волшебные искры, оседая на Страннице. В мгновение ока ее коническую шляпу и простую одежду заменят черное платье с розовыми лентами.

     – Уиии! – визжит Странница. Она мечется безумными кругами, ее платье закручивается по спирали. – Смотрите, смотрите! Я прекрасная танцовщица!

     – Не поощряй эту штуку, – отрезаю я.

     Странница останавливает свое вращение и принимается метаться на гиперскорости в случайных направлениях. Она движется столь быстро, что у меня начинают болеть глаза от попыток отследить, какой же послеобраз принадлежит ей настоящей.

     – Ты ведешь себя глупо, – отчитывает Странница. – Если ты не сделаешь хотя бы три укуса, как ты поймешь, вкусно ли?

     Что? Попробовать быть куклой? Игрушкой? Объектом, существующим, чтобы угождать другим? Это непостижимо. Нет. Странница просто ребенок. Она не это имеет в виду. Она не понимает, что говорит. Не может понимать. Ни одна часть меня никогда не предложит мне попытаться быть Куклой.

     Тем не менее, как Странница может не понимать? Странница это я. Я это Странница. Я понимаю, так что понимает и Странница. Даже если игнорировать эту логику, я чувствую правду в том, как Странница смотрит на меня, в меня, через меня. Ее глаза это вскрывающие мою душу ножи. Она судит меня, божественное создание, которому невозможно отказать.

     Но моя воля тверда. Этот взгляд меня не раздавит.

     – Кукла это яд, – заявляю я.

     Но Странница больше не обращает внимания. Вместо этого она подлетает к кристальному растению и с корнем вырывает его. Держа листву в обеих руках, Странница приседает на корточки и медленно, неуклюже вытягивает руки, как будто поднимая весь мир.

     – Смотрите, смотрите, – радостно говорит она. – Я растущее дерево!

     – Странница-сама. Маленькие девочки не должны пачкать свою одежду, – мягко говорит Кукла.

     – Э? – недоумевает Странница. Яркие глаза рыжей девушки становятся больше и растеряннее. – Но пачкаться весело! Все должны быть запачканы. Запачкаем всех!

     Требование Странницы исполняют небеса. С синего неба обрушивается дождь грязи – стремительный ливень влажной, водянистой липкой грязи. Тонкие ручейки жидкости пробегают по моей коже и покрывают мою одежду. Осторожно прикрываю глаза, морща нос от этого беспорядка.

     В то время как мне все равно, Странница и Кукла на противоположных концах эмоционального спектра. Кукла съеживается под дождем грязи, подняв руки в бесполезной попытке закрыть свое тело. Ее белое платье окрашено коричневым и черным. Его пропитывает жидкая грязь, засоряя несколько слоев и и заполняя пробелы в кружевах.

     – Пожалуйста, прекратите, Странница-сама, – просит Кукла.

     Странница не слушает. Счастливая как поросенок, она катается в самой глубокой луже, что только может найти. Предоставленное Куклой черное платье испорчено. С него потоком стекает грязная вода. Но этого недостаточно, чтобы удовлетворить Странницу. Она катается и катается, пока ее платье не становится супергрязным. Затем она вскакивает, прыгает и кружится, разбрызгивая повсюду грязную воду.

     – Смотрите, смотрите, я принцесса грязи! – радостно восклицает Странница.

     Сумасшедший восторг Странницы проливается теплом, от которого я не могу сбежать. Вдруг замечаю, что посмеиваюсь от ее вида.

     – Эй, малышка, Женской-маски здесь нет. Сможешь отвести меня к Запретной горе? – спрашиваю я.

     Страница прекращает резвиться в грязи и скачет ко мне, не забыв потоптаться в каждой луже. Своими крошечными пальцами она хватает меня за руку и начинает бегать вокруг меня по часовой стрелке. Поворачиваюсь вслед за ее кружением, в основном чтобы она не оторвала мне руку.

     – Уииии! – восклицает Странница, не прекращая своего бесконечного забега.

     Позволяю себе вздохнуть и вспоминаю о глупости с самолетом. Проглотив гордости, присоединяюсь к бегу Странницы. Кружим вокруг невидимого центра, где соединяются наши руки. Лишь через минуту я начинаю подозревать, что меня обманывают.

     – Мы никуда не идем, да? – ворчу я.

     – Неа! Но это весело, весело, весело! – счастливо отвечает Странница. Она пробегает еще несколько кругов, а затем вдруг бежит в лес. – За мной!

     Вздыхаю и следую. Кристальная поляна исчезает в болоте. Странница с безграничной энергией проносится через густую растительность. Каждое препятствие для нее игра. Виноградная лоза нужна чтобы качаться. Торчащие из воды пучки травы приглашают ножки потанцевать на них. Тащусь вслед за девочкой, стараясь двигаться с ней наравне, хотя мой путь прям, в отличие от зигзагов Странницы.

     Все это время Запретная гора становится все дальше и дальше.

     Странница останавливается. Девочка заглядывает в маленький спокойный пруд, зеркальной гладью отражающий ее лицо.

     – Ты ведь ведешь меня к Запретной горе, да? – спрашиваю я.

     Молчание.

     – Если ты не ответишь, мне придется самостоятельно искать путь, – предупреждаю я.

     Странница не отвечает, вместо этого она падает на четвереньки и засовывает голову в мутную, покрытую водорослями воду. Поток пузырьков обтекает ее щеки, выскакивая на поверхность. Когда легкие Страницы пустеют, она вытаскивает голову и глубоко вдыхает. Темная вода смешивается с зеленоватой гадостью, стекающей со спины Странницы, немного очищая ее от затвердевшей на черном платье грязи.

     Наполнив легкие, Странница снова засовывает голову под воду. Буль-буль-буль.

     Странница выныривает для очередного вдоха. Оглядывается на меня.

     – Давай, давай. Тоже так делай!

     Зажмуриваюсь. Ладно, еще разок подыграю малышке и все. Стреляю в Странницу взглядом и усаживаюсь рядом с ней. Немного вдохнув, засовываю голову в пруд и выдыхаю. В ушах звенит глубокий гулкий стук воздуха и воды. Буль-буль.

     Вылезаю и смахиваю волосы с глаз.

     – Теперь все в порядке, малышка? Потому что мне нужно добраться до Запретной горы. Чем быстрее, тем лучше.

     – Буль-буль. Буль-буль-буль! – выкрикивает Странница, дрожа от сумасшедшего танца.

     Хмурюсь, встаю и останавливаюсь. Бульк-бульк. Буль-буль-бульк! Только что спокойный пруд начинает колыхаться, на поверхность, вытесняя воду, поднимаются огромные пузыри. Мой нос щекочет влага. Пар. Над поверхностью пруда образуется легкий туман, излучая одеялом оборачивающее меня тепло.

     П-ш-ш. Буль. Б-буль. Колыхания нарастают. Пузыри становятся разбрасывающими жгучие капли фонтанами.

     П-плюх! Странница пушечным ядром влетает в источник, устров своеобразный взрыв. Меня забрызгивает горячая вода, сдвигая меня из женской формы в мужскую. Нетерпеливо жду. Странница не возвращается. Только не говорите мне… Черт. Малышке стоило потратить секунду и все мне объяснить. Глаз дергается от раздражения.

     – Лучше бы этому доставить меня к Запретной горе, или мне придется остаток пути идти пешком, – бормочу я себе под нос.

     С диким прыжком погружаюсь в пруд.

     Источник должен был быть мелким. Вместо этого я погружаюсь по меньшей мере на два метра. Затем я погружаюсь еще немного. Меня подхватывает мощный поток, затягивая меня вниз. Просачивающийся с поверхности слабый свет исчезает, оставляя меня в кромешной морской черноте.

     Все глубже и глубже. Легкие болят. Тело требует вдохнуть. Отчаянная потребность на грани паники. Пресекаю инстинкт, но боль становится все сильнее.

     В-ш-ш-ш!

     Вырвавшись как пуля из ружейного ствола, вылетаю во тьму неба. Неэлегантно падаю, с каждым вдохом в полете большими глотками поглощая воздух.

     Затем, в последнюю секунду, я изворачиваюсь и приземляюсь на ноги.

     Гейзер позади меня выстреливает еще несколько струй, а затем умирает. Оглядываю скалистую местность вокруг. Запретная гора. Стою у подножия черных скал. Отвесный неприступный камень тянется целую вечность. Через скалу прорезает путь узкая лестница, единственный путь к невидимой вершине горы.

     Гору окружают густые облака и тьма. Сами камни излучают мрак и тоску. Скала бесплодна. Единственной пробившейся на этой почве жизнью являются приземистые черные деревья. Ни на одном ни одного листа, и единственным касанием цвета у них была обвязанная вокруг стволов белая веревка.

     Сжимаю левой рукой бутыль с Отрицанием и напоминаю себе о своем бремени.

     – Спасибо, малыш, – киваю я ребенку.

     Странник всматривается в окутанную вершину горы, раскачиваясь из стороны в сторону. Горячая вода гейзера вернула мальчика. Одновременно с этим она стерла подаренное Куклой платье, заменив его широкой конической шляпой и свободной пропыленной одеждой.

     Кладу руку на плечо ребенку.

     – Я пойду вперед.

     Шагаю вперед, затем протискиваюсь назад. Темно. Слишком темно. Я ошибаюсь. Странник смотрит не на вершину горы, но на охватившую заслонившие солнце облака черноту.

     Кошмар.

     Дыхание перехватывает. Страх. Словно призванный моим осознанием, узкий золотистый глаз поворачивается ко мне.

     Демон воет.

     Вопль эхом отражается от горы и леденит мою душу. Расстояние ослабляет силу Кошмара. Вместо того, чтобы приморозить меня к месту, вой подталкивает меня двигаться. Изо всех сил рвусь вперед. Мышцы сжимаются, напрягая связки, пока не начинает казаться, что они порвутся. Один метр. Два. Ускоряюсь вперед. Запретная гора это убежище. Я костьми это знаю. Это мое место. Только я могу туда войти. Ни Камико. Ни Кошмар. Ни даже Странник.

     С последним прыжком я рвусь вперед.

     Кошмар быстрее.

     Демон лишь избегающая света тень. В одно мгновение он преодолевает разрыв между небом и землей. Обрушиваются вострые когти, вбивая меня в землю. Спина кричит от жгучей боли, незначительной в сравнении с режущими мою душу остриями первичного ужаса.

     Врезаюсь в землю и перекатываюсь. Каким-то образом все это время мои глаза не теряют из вида лестницу. Еще несколько шагов. Справлюсь. Вскакиваю на ноги.

     Но Кошмар преграждает мне путь. Титан не бежит и не прыгает, он просто растворяется темным облаком и возникает у меня на пути.

     Отступаю на десяток шагов, избегая прищуренных глаз демона.

     – Достаточно, Саотоме-тян. Отдайте бутылку. Вы проиграли, – говорит со своего верхового Камико.

     Отрываю глаза от Кошмара и смотрю на Камико. Морщусь. Она права. Кошмар неприступен, а единственный вход на гору перекрыт.

     Стискиваю зубы и сжимаю бутылку с Отрицанием. Нет. Я не сдамся. Не важно, насколько непобедим мой противник. Не важно, сколько раз меня повергнут. Буду сражаться до победного конца.

     Укрепив решимость, смотрю на Камико, вставая между Кошмаром и Странником.

     – Нет, – закрывая тему, говорю я.

     – Это бессмысленно, Саотоме-тян, – говорит Камико. – Вы не сможет пройти мимо Кошмара.

     – Ага, может и так, но ты не можешь вечно оставаться здесь. Женская-маска и Шовинист все еще где-то там. И кто знает, может быть, я смогу найти другой способ убрать Отрицание из твоей досягаемости.

     Женщина слезает со своего насеста, используя вместо лестницы торчащие из спины Кошмара стальные молнии. Она приближается, карие глаза с мягким неодобрением разглядывают меня.

     – Жаль вас разочаровывать, Саотоме-тян, но я уже связалась с Женской-маской и Шовинистом. Хотя правильнее было бы сказать, что они связались со мной. Пока мы говорим, они ожидают в пустоши. Мне осталось забрать лишь последнего из компании. Все кончено.

     Дерьмо. Я совершил ошибку. Не только Эго и Кукла могли удовлетворить желания Шовиниста. То же могла и Камико. Я не подумал об этом. Нет. Я автоматически это отбросил. Представление, что некая моя часть меня предаст, не пришло мне в голову.

     Паршивое склизкое чувство, понимать, что часть меня вверяет свою судьбу Институту Прекрасных Принцесс.

     Острый взгляд Камико смягчается.

     – В этом нет чего-то странного, Саотоме-тян. Человеческий разум полон конфликтов и противоречий. Жизнь недобра. Она принуждает нас выбирать одну мечту за другой. Оставшиеся позади аспекты сделают все, чтобы найти освобождение. Даже Странник-сан, краеугольный камень вашей личности, предаст вас, если ему предложить правильный стимул.

     – Ага! – гордо заявляет Странник. Он с широкой улыбкой смотрит на нас, пусть даже добавляя еще один камешек к растущей перед ним пирамиде.

     – И предполагается, что от этого мне будет лучше? – хмуро говорю я.

     – Саотоме-тян, я знаю, что вы не очень хорошо принимаете поражения. Но, пожалуйста, больше не давите на меня. Я уже достаточно времени потратила на эту игру. Передайте бутылку, Саотоме-тян. Сейчас же.

     Так крепко держу бутылку в левой руке, что белеют суставы. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Мне что-нибудь нужно. Что угодно. Где этот высокомерный засранец, Победа?

     Ничего. Нет ничего, черт побери. Камико права. Я никак не смогу пройти мимо Кошмара. Она победила, честно и справедливо.

     Тем не менее, сдаться для меня невозможно.

     – Нет, – снова рычу я.

     Глаза Камико сужаются.

     – Я не потерплю излишней траты времени, Саотоме-тян. У вас был шанс, и я более чем достаточно потворствовала вам. Передайте бутылку. Немедленно. В противном случае я начну назначать часовые сеансы с Сидзуэ. Первая будет через десять… девять… восемь…

     – Кхе-кхе, – вмешивается Странник.

     Яркие глаза мальчика перескакивают между нами, затем он улыбается Камико.

     Камико вдруг настороженно смотрит на него.

     – Вы что-то хотите, Странник-сан?

     Странник перепрыгивает с ноги на ногу.

     – Думаю, мы должны решить это в камень-ножницы-бумагу!

     Кидаю взгляд на Странника.

     – И с чего она вообще должна что-то от нас получить?

     – Вы согласились с правилами, Саотоме-тян, – отвечает Камико.

     – Под принуждением, – парирую я. – Кроме того, я еще не проиграл. Отрицание не твой, если ты не доставишь его в пустошь, помнишь?

     – Я уже ясно дала понять, что…

     – СТОП! – крик Странника эхом отражается от склона скалистых гор. – Камень-ножницы-бумага и точка!

     Лицо Камико становится изможденным, и она испускает долгий вздох.

     – Похоже, у меня нет выбора, – взгляд Камико переходит на меня. – Если вы не возражаете, Саотоме-тян?

     Смотрю на бутылку, затем на Кошмара. Пятьдесят на пятьдесят это гораздо лучше.

     – Давай, малыш.

     – Ага! – счастливо визжит Странник.

     Несколько секунд малыш счастливо танцует, а затем высоко поднимает руку. Камико неохотно поднимает свою. Обе руки трижды движутся вверх и вниз. Ножницы режут бумагу.

     – Я победил! – радостно заявляет Странник. Указывает на женщину. – И это значит что ты УХОДИШЬ!

     Мир содрогается. Деревья и горы немного заваливаются. На земле и в небе появляются огромные пробелы. Звук, вкус, запах и осязание сходят с ума. Затем, так же внезапно, мир восстанавливается.

     С кружащейся головой разглядываю переднюю часть горы. Странник гордо стоит передо мной, уперев руки в бока и гордо выпятив грудь, как будто он только что сделал что-то удивительное.

     Что касается Камико и Кошмара? Их нет.

     – Э-э… спасибо, наверное, – говорю я, мой разум все еще пытается осознать, что произошло.

     С мрачным лицом осматриваю гору, левую руку оттягивает вес моего бремени. Нет никакого признака, как долго будет отсутствовать Камико. Шовинист и Женская-маска у нее. Вероятность забрать их слишком мала.

     Но не ноль.

     Бездумно похлопываю ребенка по голову и треплю его волосы.

     – Мне нужно идти, малыш. Береги себя.

     Шагаю вперед, только чтобы обнаружить, что мой путь перекрыт строго глядящим Странником.

     Устало смотрю на малыша.

     – Можешь побыстрее? Не хочу показаться неблагодарным, но сейчас у меня выходит время.

     – Да-да. Если не поторопишься, Камико-тян заполучит тебя, – певуче соглашается Странник. – Но сперва я должен сказать тебе секрет.

     Зажмуриваю на мгновение глаза.

     – Ну? Выкладывай.

     Странник возмущенно смотрит на меня и упирает руки в бока.

     – Ты должен наклониться поближе.

     Вздохнув, опускаюсь на колени.

     – Достаточно?

     Улыбка Странника возвращается, а затем, прежде чем я успеваю среагировать, он засовывает пальцы мне в рот. Тянет уголки губ вверх и в стороны, создавая пародию на улыбку.

     – Будь счастлив, ладно? – говорит он. – Морщины никого не красят.

     Отдергиваю голову. Встав, кидаю яростный взгляд на малыша.

     – На случае если ты не заметил, у меня мало причин радоваться.

     Странник склоняет голову набок.

     – Э? Но ведь есть! – отчитывает Странник, обвиняющим жестом грозя пальцем. – Не важно, что происходит, всегда и в любой ситуации есть, над чем посмеяться.

     – Все не так просто, малыш, – качаю я головой. – Жизнь это не только веселье и игры. Люди должны делать то, что они не хотят, а иногда… иногда тебя просто выворачивают, – вздыхаю я. Может ли малыш вообще это понять? – Вот что. Когда я выберусь из Института, я найду что-нибудь, чему улыбнуться. Ладно?

     Странник поднимает на меня взгляд ярко-синих глаз.

     – Обещаешь?

     – Ага, обещаю, – отвечаю я. Взъерошиваю мальчику волосы.

     – А… если не выберешься?

     Вздыхаю.

     – Тогда не обещаю, малыш. Хотя, если я застряну здесь, я вполне уверен, что Камико найдет способ заставить меня быть счастливым. – Качаю головой. – Не хочу об этом задумываться. Теперь все?

     Улыбка Странника возвращается.

     – Ага! Пойду поизучаю болота Дзюсенкё! Уии! – кричит Странник, рванув в случайном направлении на такой скорости, что можно свернуть шею. – Играть с контролем врат так весело!

     Когда малыш исчезает, моих губ касается слабая улыбка. Как просто было бы быть похожим на него – чистая детская радость, что игнорирует вес реальности.

     Но я не могу снова стать ребенком. Никто не может.

     Возвращается мрачная решимость, поворачиваюсь обратно к горе.

     Подъем длинный. Лестница все удлиняется, проходя через десятки торий, прежде чем резко повернуть. Пока я поднимаюсь, горы темнеют. Меня накрывает черная тень. Каменные лампы обеспечивают призрачное освещение.

     Путь должен был длиться несколько минут. Ощущается часами. Воздух тяжелеет и пропитывается отчаянием. Каждый шаг дается с трудом, каждый вдох выжигает легкие.

     Наконец, добираюсь до вершины.

     Горный пик окутан сумерками. Сквозь голые черные ветви приютившейся маленькой рощицы просачивается бледное свечение. Одинокий луч света пронзает тьму, чтобы упасть на воткнутый в обсидиановый алтарь одинокий меч.

     Вздрагиваю. Серебристый клинок мерцает прорезающей тень поляны яркостью. Предлагает проклятую красоту. Из него изливается дымка тумана, стекает с камня, покрывает траву и обвивается вокруг моих ног. Вся рощица пропитана им. Сакки. Слепая ярость. Несвязанная ненависть. Беспощадная жестокость.

     Запечатанная.

     Запечатанная в камне. Запечатанная зачарованными канатами. Запечатанная самой горой.

     Как и должно быть.

     – Если со столь слабой решимостью ты пришел за клинком, должен я тебя выпроводить.

     Ангел, не выше моего локтя, парит в полуметре над навершием меча. Встречается со мной взглядом, его глаза отражают нерушимую силу.

     – Я здесь не ради меча, – отвечаю я. – Мне просто нужно место, где можно безопасно сохранить это.

     Показываю бутылку с Отрицанием.

     Ангел задумывается, а затем серьезно кивает.

     – Если такого твое желание, можешь ты оставить заботу свою на алтаре. Но предупреждаю тебя. Столь мал Отрицание, что сломается, будучи помещенным пред смертью и осуждением. Если ты намереваешься спасти существование этого создания, тебе следует передать ему притязание на себя. В ином случае он погибнет.

     Закрываю глаза, затем смотрю на бутылку с Отрицанием. Маленький красный Ранма дрожит от ужаса.

     Стоит ли это сделать? Отдать Отрицанию больше себя? В каком-то смысле это заманчиво. Усиливая Отрицание, я плюю в лицо Камико. Но хочу ли я этого? Вернуться в первые дни после Дзюсенкё?

     Нет.

     Я не нуждаюсь в Отрицании. Когда я в последний раз смотрел в источники скорби, в них утонула правда. Мужчина или женщина, я не меняюсь. Саотоме Ранма это Саотоме Ранма. Просто, но мудро. Мне не нужно становиться кем-то другим, когда я девушка. Я могу остаться собой.

     Отрицание, как и его брат Шовинист, ошибки.

     С окончательным стуком ставлю Отрицание на алтарь.

     – Конец твоей дороги, дружище, – негромко говорю я.

     Смотрю на ангела и жду его суждения.

     Ничего не получаю. Ангел не кивает и не качает головой. Он не всматривается в меня, как будто бы ища ответы. Он просто закрывает глаза и исчезает.

     Тух-тух-тух.

     Отрицание изо всех своих малых сил бьет изнутри банки.

     Отворачиваюсь и ухожу.

     Спешно покидаю Запретную гору. Мрачным и неспешным бегом. Вниз по лестнице и через джунгли. Километры размываются. Расстояния в этом воображаемом царстве не повинуются постоянству. Спуск с горы длится вдвое меньше, чем путь в пустоши, несмотря на заметное отличие их поверхности.

     Но, при всей нереальной скорости, я опаздываю.

     Камико ждет среди заостренных стальных колонн, ее ястребиный взгляд следит за моим приближением. Рядом с ней стоит Женская-маске, вялым синим глазам не хватает жизни. Верхом на голове Женской-маски едет Шовинист. Ранма в черном стоит в полный рост и самодовольно смотрит на меня.

     – Я рада, что вы сами пришли сюда, Саотоме-тян, – говорит Камико. – Если бы мне пришлось вас искать, я бы назначила сеанс с Сидзуэ.

     – У меня не было ни шанса забрать их, да?

     – Нет, не было, – отвечает Камико. – Требуется меньше минуты, чтобы перевойти в систему.

     Так что все. В тот момент, когда Шовинист предал меня, я упустил шанс не позволить ему попасть в руки Камико. Морщусь. Знание, что моя неудача была высечена в камне, не делает ее менее болезненной.

     – Поторопись и дай Камико-сэнсэй разрешение, – отрезает Шовинист. – Так что я смогу приняться за дело и заставлю нас вести себя как подобает девушке.

     Стреляю взглядом в существо.

     – И с чего бы мне помогать такому предательскому дерьмецу вроде тебя?

     – Так как вы согласились с условиями, мне не требуется от вас какого-то одобрения по этому вопросу, Саотоме-тян, – заявила Камико. – Однако я все равно его потребую. Это рад вас же. Прямое принятие снижает связанные с корректировкой риски. Но я не потерплю связанных с этим споров, Саотоме-тян. Откажетесь, и мне придется назначить наказание.

     Перевожу взгляд с Шовиниста на Камико и хмурюсь. Честно говоря, сейчас мне плевать на Шовиниста. Не будь он частью моего разума, я бы с удовольствием сдал предателя Камико.

     – Ваше разрешение, пожалуйста, – давит Камико.

     Хмурюсь сильнее, а мои кишки завязываются узлом. Разрешение. Камико просит невозможного. Дать Камико разрешение все равно что сказать: «Я проиграл». Даже если это правда, мне не хочется это признавать.

     Но сражаться так глупо. Первую неделю я упорствовал и крепился, когда надо было быть гибким и умным. Хорошо было стоять на своем, но закончилось все плохо. Терпение. Шанс появится.

     Звучит как ложь. Предлог лечь и сдаться.

     Это единственная оставшаяся мне надежда.

     – Делай что хочешь.

     – Спасибо, Саотоме-тян, – отвечает Камико.

     Шовинист широко усмехается.

     – Отлично! Дай мне… аррх!

     С неба обрушивается острое плазменное копье. Эфирный стальной клинок, что надвое рассекает Шовиниста. Части разваливаются, даже когда с отброшенным фрагментом сливается сжигающий свет. Нетронутая часть вновь формируется в Шовиниста, вполовину его прежнего размера. Обугленная плоть и сгоревшая одежда начинает отваливаться, когда разъяренный Ранма смотрит на Камико.

     – Что ты со мной сделала? – резко спрашивает он.

     Подобно фениксу из огня, из другого фрагмента тоже рождается Ранма. Тогда как Шовинист мужчина, она женщина. Темно-рыжие волосы, половина увязана в пару хвостов, остальные свободно спадают на спину девушки. Она одета в школьную форму с чулками до бедра и лакированными туфлями.

     Взгляд Шовиниста переходит на школьницу. Он пронзает ее взглядом подозрения, даже когда она со всех сторон рассматривает себя.

     – Кто ты?

     Девушка постукивает пальцем по своим губам.

     – Хмм, – задумчиво мычит она. – Не уверена. Думаю, идеальная женщина.

     Шовинист скрещивает на груди руки и смотрит на девушку.

     – Девушки должны носить юбки, девушки должны использовать макияж, девушки должны правильно одеваться, – вызывающе говорит он.

     Школьница хмыкает.

     – Как устарело. Девушки вольны делать то, что хотят. Конечно я, как идол, на которую смотрят все девушки, не выйду наружу, не выглядя идеально. Но вряд ли будет справедливо заставлять всех придерживаться моих стандартов.

     Шовинист сердится.

     – Девушки не должны быть жестоки. Девушки должны готовить и убирать для своей семьи. Девушки должны выйти замуж и посвятить себя мужу.

     Взгляд школьницы становится резким, и она встает в позу.

     – Теперь слушай сюда. Хоть и нет ничего плохого в том, чтобы быть домохозяйкой, сейчас современность. Не навязывай другим людям свою душащую мораль. Девушки вольны стремится к той мечте, что они желают. Что касается нас, мы должны стараться быть блестящим примером женских достижений! Не меньше, чем лучшей! – Глаза девушки темнеют, и она сжимает кулак. – А если ты с этим не согласен, я выбью из тебя это дерьмо.

     Лицо Шовиниста багровеет. Он яростно поворачивается к Камико.

     – Что это? – визжит он.

     – Аспект, представляющий идеальную женщину, – отвечает Камико. – Она объединится с Женской-маской, после чего Саотоме-тян будет вести себя как надлежит девушке, как вы и просили.

     Камико наклоняется, пока говорит, ставя напротив трещины в земле пустую бутылку. Из грязи выползают тонкие дергающиеся черви и скользят в сосуд. Доносится отвратительный шепот, силой едва сравнимый с дыханием.

     – Это не то, что ты обещала! Ты сказала, что отдашь контроль мне.

     – И отдам. Но перед этим мне нужно будет изменить то, что вы, – отвечает Камико. – В бутылку, пожалуйста.

     Шовинист отшатывается.

     – Ни за что!

     Ранма в черном стремглав отпрыгивает от Камико. Успевает сделать не более трех скачков, прежде чем Камико движением свободной руки тащит его обратно. Полет Шовиниста обращается, и он начинает с ускорением скользить назад.

     Ничего не могу с собой поделать. Шагаю вперед и выхватываю из воздуха Шовиниста.

     – Дополнительный сеанс с Сидзуэ, Саотоме-тян, – резко говорит Камико.

     Дергаюсь как от удара. Хватка слабеет, и Шовинист выскальзывает на свободу. Черный Ранма забирается по моей руке, как будто бы это гора, а затем скользит за мое плечо. Там он вцепляется изо всех сил.

     – Ты ждешь, что я буду просто сидеть здесь, пока ты скармливаешь им этого маленького ублюдка?

     Глаза Камико сужаются.

     – Да, Саотоме-тян, именно этого я и ожидаю. Мое терпение подошло к концу. Вы немедленно вернете Шовиниста, или я буду назначать дополнительные сеансы.

     Тянусь назад и отрываю Шовиниста от своего плеча. Маленький Ранма ерзает в моей сдавливающей хватке. Хмуро смотрю на него. Затем смотрю на созданную Камико школьницу. Ненавижу это признавать, но она лучше этого извивающегося в руке куска дерьма.

     Шовинист того не стоит.

     Скривив от отвращения губы, бросаю его Камико.

     Шовинист летит по низкой дуге, в итоге влетая прямо в бутылку. Едва он оказывается внутри, его покрывают черви, вцепившись в его кожу и занявшись ею. Слабый крик обрывает, когда Камико закрывает крышку, но я все еще вижу червей, когда они, пожирая все, кружат вокруг дергающейся массы.

     Вздрагиваю.

     – Спасибо, Саотоме-тян, – говорит Камико. – Если вы продолжите сотрудничать, я отменю наказание.

     Кидаю на женщину мрачный взгляд.

     – Я делаю это не для тебя.

     Камико скручивает крышку бутылки. Шовинист исчез. Осталась лишь еще большая масса червей. Из сосуда громче чем прежде вырываются шепчущие слова.

     Институт Прекрасных Принцесс это семья. Сенши мои сестры. Я люблю своих сестер. Я так счастлива, что я работаю вместе со своими сестрами, чтобы сделать мир лучше.

     – Неужели это настолько ужасно? – спрашивает она.

     Смотрю на нее в ответ.

     Камико вздыхает. Молча бросает в бутылку большой чистый кристалл. Он растворяется, а вместе с ним и черви. Остается лишь прозрачная слизистая жидкость. Камико предлагает бутылку крошечной школьнице.

     – Пейте, – приказывает она.

     Школьница морщит от отвращения нос, что отражается и на моем лице. Камико снова протягивает бутылку. Девушка отступает назад. Затем осторожно приближается. Дрожащими от волнения руками хватает бутылку за верх и пьет.

     От этого вида едва не опустошаю желудок.

     Школьница глотает и глотает еще раз. С каждым разом все быстрее. Первоначальное нежелание превращается в жадную нужду, и девушка наклоняет бутылку, выпивая ее содержимое.

     Когда жидкость вливается в горло девушки, она меняется. Ее тело увеличивается в размере, превосходя прежний рост Шовиниста. Ее рыжие волосы смягчаются блестящим розовым. Ее форма взрывается изукрашенными лентами и бантами. На носу появляются слегка сдвинутые простые очки, становясь точной копией подарка Митико.

     – Ах, – выдыхает превратившаяся школьница, втягивая уже один только воздух. Она жадно тянется в бутылку, зачерпывает с краев еще немного и начисто вылизывает руку. – Спасибо, Камико-сэмпай. Чудесный вкус.

     – Пожалуйста, – с дружеской улыбкой говорит Камико. – Но оставьте остальное.

     Камико забирает у девушки бутылку и ставит ее вверх дном на землю. Покрывающие бутылку тонкие струйки слизи падают на землю дождем червей.

     – О! Теперь я знаю, кто я! – светлеют глаза школьницы, и она в восторге обнимает себя. – Я Сенши, идеальная махо-сёдзё.

     С отвращением качаю головой. Больше не хочу этого видеть, так что направляюсь из пустоши прочь.

     – И куда вы собираетесь, Саотоме-тян? – интересуется Камико.

     Оглядываюсь и встречаюсь с острым взглядом Камико.

     – Я вам здесь не нужен, а если я продолжу наблюдать, я не смогу не вмешаться. Так что я ухожу. Или в этом проблема?

     Взгляд Камико смягчается.

     – Нет. Но, пожалуйста, не уходите далеко. Я скоро закончу. – Она отворачивается. – Сенши, не могли бы вы сесть на голову Женской-маски. Я вас объединю.

     Не оборачиваюсь. Шагаю прочь из растрескавшейся пустоши и смотрю на затененную вершину Запретной горы.

     Моя первая корректировка завершена.

     Примечания:

     Терминология:

     Камера погружения – Не такая уж тонкая отсылка к Ar Tonelico.

     Тории – Японские врата, что часто можно увидеть перед синтоистскими храмами.

     Персонажи:

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Доктор Огура Камико (ХТ-02) [ИПП, спокойствие] – Психиатр махо-сёдзё (женщина). Ее умение «нейронное переназначение» заставляет нервную систему меняться, реагируя на сверхъестественное влияние. Непосредственное использование способностей Камико вызывает нервную дегенерацию, экспоненциально ухудшающуюся с накапливающимся эффектом.

     В целях ослабления этого побочного эффекта и для большего контроля, Камико использует свою силу почти исключительно через ряд изобретенных Митико технологических инструментов. Самый распространенный пример это тиара, хотя каждая тиара функционирует как отдельный магический предмет. Еще одним примером является процесс корректировки, и он полностью зависит от Камико.

     Основная обязанность Камико это перевоспитание недавно принятых девушек. Она лично оценивает психику каждой девушки и рекомендует обращение их к «правильному» образу мышления. Однако Камико не смогла справиться с потоком девушек, набранных за последние годы. Таким образом, она быстро следит за корректировкой важных девушек, оставляя томиться менее важных.

     Защитная форма Камико, спокойствие, действует, вызывая в людях неспособность совершать в ее отношении каких-либо агрессивных действий. Природа силы Камико и ее мэгами но оои оставляют Камико совершенно неспособной к прямому бою.

     Ханда Сидзуэ (ХТ-07) [ИПП, иллюзия] – Сидзуэ эксперимент ХТ-07, и ее тэнки был спроектирован, чтобы производить эффект изменения разума. Ее магия – «окукливание», сила навсегда изменять личность цели, так что цель начинает рассматривать себя в качестве предмета, существующего лишь чтобы служить другим. В ИПП только пять девушек прошли полное окукливание. Однако обычным является частичное окукливание, чтобы сломать сопротивляющихся девушек или добавить до корректировки «желаемые черты».

     Сидзуэ относительно слабая махо-сёдзё, меньше Куно. Таким образом, Ранма может довольно легко сопротивляться ее окукливанию, как только обретет полный контроль над своей духовной аурой.

     Духовные персонажи

     Персонажи, появляющиеся в виртуальном мире «корректировки» Ранмы. Этих персонажей не стоит рассматривать как полное или сбалансирование представление о психике Ранмы. У него много других частей его личности, что не были показаны.

     Шовинист [психический, малый]: Ранма в черном на плече Женской-маски. Шовинист представляет собой веру Ранмы в то, что девушки должны вести себя согласно стереотипам, и в первую очередь веру, что из-за проклятия Ранмы это правило относится и к ней.

     Отрицание [психический, малый]: Ранма в красном на плече Женской-маски. Аспект самоопределения Ранмы, считающий, что взгляды Шовиниста не применимы к Ранме в женской форме, потому что даже при трансформации Ранма на самом деле не девушка. Отрицание фактически представляет собой защитный механизм Ранмы, противящийся его проклятию и несколько сексистским взглядам.

     Женская-маска [психическая, малая]: Частично сформированный аспект психики Ранмы. Женская-маска по сути представляет то, как, по мнению Ранмы, она должна действовать в проклятой форме. Так как чувства Ранмы пока еще не совсем определены и противоречат тому, чего она действительно хочет, Женская-маска по сути лишь растерянный автомат, используемый различными аспектами личности Ранмы.

     Мужественность [психический, малый]: Мужественность представляет собой мужскую браваду Ранмы. Он огромен, силен и полон горячего воздуха. Мужественность, несмотря на все требования и отрицания Ранмы, не самая значимая часть его личности. Мужественность лишь кратко показывается, когда Победе требуется его помощь для борьбы с Кошмаром.

     Пацанка [психическая, большая]: Пацанка это грубое накопление Ранмой опыта пребывания девушкой. Как ни странно, пацанку лучше всего описать одновременно как неприятие женственности (культурной) и принятие женственности (биологической). В этом смысле нельзя сказать, что Пацанка это женская сторона Ранмы, но скорее пример того, какой девушкой Ранме было бы удобнее быть.

     Пацанка всем сердцем презирает Шовиниста, природа которого противоречит ей. Также ей не нравятся ни Отрицание, ни Мужественность.

     Эго [психический, большой]: Парень в тоге, которым восхищается толпа. Это гордая самовлюбленность Ранмы, часть Ранмы, которой нравится, когда самые разные люди смотрят на него снизу вверх.

     Победа [психический, большой]: Стремление Ранмы побеждать, побеждать, побеждать. Победа носит форму кэндо и ведет себя как Куно. Это подобие представляет собой результат восхищения Ранмой способностью Куно не сдаваться и понимания, что его отчаянная необходимость побеждать часто приводит его к глупостям.

     Блок [психический, другой]: Ангел на Запретной горе. Блок, что в том числе включает веревочную печать и саму гору, это этические убеждения Ранмы. Блок не дает Ранме участвовать в «злых» деяниях. Таким образом, Ранма (воля) единственный, кому позволено добраться до домена Блока.

     Меч [психический, другой]: Представление Ранмы о возможности уничтожать. Он представляет не только готовность Ранмы атаковать с намерением убить или уничтожить врагов, но и его скрытое желание использовать грубую, жестокую силу для решения даже обычных повседневных конфликтов. Ранма признает эти чувства «злыми», так что меч запечатан.

     Кошмар [психический, другой]: Кошмар это нэко-кэн и Ранмин страх кошек. Также Кошмар это Ранмин страх смерти и другие менее выраженные ужасы. Кошмар контролируется Камико с помощью тиары в связи с прошлым вмешательством Камико в психику Ранмы (во время первых нескольких дней, пока Ранма был без сознания). Кошмар легко контролируется тиарой, потому что он принципиально схож с порождаемой тиарой агонией.

     Мастер боевых искусств [психический, краеугольный камень]: Любовь и преданность Ранмы боевым искусствам. Это Ранма в ги снаружи огромного богатого додзе.

     Странник [психический, краеугольный камень]: Странник это блуждающий дух Ранмы. Это его желание изучать новое и не быть связанным никакими правилами или структурами. Странник по своей природе супер капризен и перескакивает с одного развлечения на другое.

     Странник выглядит как ребенок Ранма, обычно с конической шляпой и в простой одежде.

     Кукла [психическая, искусственная]: Кукла это девушка Ранма, созданная в результате многократного воздействия на Ранму окукливания Сидзуэ. Как и все принудительные тэнки эффекты (кокон сахарной ваты Тиё), ее магически наведенное существование со временем в какой-то степени исчезает.

     Кукла это искаженный аспект, который нельзя считать естественным для человека. Она представляет собой полностью покорный идеал, что считает самым прекрасным рассматривание себя и счастья в служении украшением и игрушкой для других. Кукла считает, что это не только самое желанное состояние для Ранмы, но и самое желанное состояние для всех женщин, и, таким образом, она самый сексистский аспект Ранмы, превосходя даже Шовиниста.

     Кристальная принцесса [психическая, искусственная]: Не столько психический аспект, сколько духовное и ментальное воздействие тэнки Ранмы и последующих модификаций Митико. Кристальная принцесса это аспект махо-сёдзё Ранмы и представляет собой принудительно наложенный идеал, содержащийся в тэнки Ранмы.

     Кристалл, в котором она заключена, растет с духовной кристаллизацией. В конце концов, если будет достигнут идеальный тэнки, он поглотит все остальные аспекты личности Ранмы и трансформирует их природу в соответствии с мэгами но оои Ранмы.

     Черви [психические, искусственные]:Представление Ранмы об обработке Камико. Черви пожирают и заражают уязвимые аспекты, деформируя их, чтобы лучше соответствовать личности, определяемой проводимой Камико обработкой. Со временем и с изрядной помощью корректировки Камико, они могут заразить и трансформировать все в Ранме.

     Сенши [психическая, малая]: Созданное по замыслу Камико представление об идеальной женщине. Сенши создана из разбитых и восстановленных частей Женской-маски и Шовиниста. Она хочет быть пресловутой «идеальной» махо-сёдзё / современной женщиной, что значит идеальную учебу, идеальные физические навыки и идеальные социальные/лидерские навыки.

     Сенши, по своей природе, отождествляет себя с Институтом и особенно со своими «сэмпаями».

     Вдох. Выдох.

     Тянусь вперед, чтобы убедиться, что веревка надежна. Это подтверждают два резких рывка. Стою, закрыв глаза, на столе в гостиной. По мне прокатывается нервная дрожь, угрожают напасть сомнения и страхи.

     Вдох. Выдох.

     Должен быть способ лучше.

     Нет. Это единственный мой вариант. Два дня исчезли в мгновение ока. Туман галлюцинаций придавливал меня к кровати. Сейчас я могу двигаться. Сейчас я могу думать. Сейчас я могу бороться.

     Но не завтра.

     Завтра я встречусь с Хандой Сидзуэ. В момент, когда эта женщина войдет в мою комнату, дни размоются в ничто. Пройдут недели, во время которых я не смогу ни думать, ни действовать. От меня будут откалывать кусочки, пока не останется ничего кроме принявшей мой облик пустой оболочки. Корректировка и окукливание. Даже поодиночке любая из этих сил может уничтожить меня. Вместе они не оставляют мне ни малейшего шанса.

     Тикают секунды моей жизни. Приближается день моего покорения. Мне уже непросто вспомнить, зачем я сражаюсь. Сенши? Не такая уж неприятная судьба. Кто-то может даже назвать это даром. Мои враги? Сложно отличить их от друзей. Даже Камико, утопившую меня в жестокости агонии, уже не получается ненавидеть. Женственность? Странный ужас. Милая одежда, драгоценности и платья обладают сверкающим очарованием.

     Медленно, но верно, я ускользаю.

     Однажды я проснусь и увижу целесообразность в безумии Артемиды. Нельзя позволить этому произойти. Нужно немедленно все прекратить. Мне нужно сорвать с головы тиару.

     Вдох. Выдох.

     Отметив это в своей голове, отхожу на шаг и упираюсь правой ногой в стену.

     Вдох. Выдох.

     Изо всей силы прыгаю.

     Веревку дергает, и я внезапно останавливаюсь. Резкое встряхивание дергает мне шею. Раздвигаются позвонки. Позвоночник пронзают ножи боли. На бесконечное мгновение я повисаю в метре над полом.

     Затем качаюсь обратно.

     Агония.

     На меня проливается расплавленный металл, разрывая плоть и кипятя органы. Нервы кричат от грубой боли, безграничной и непостижимой. Она заживо сжирает меня.

     И это ничто по сравнению с ужасами от вреда агонии.

     Умираю от пожара, потопа и голода. По моим конечностям расходится чума. Меня тошнит кровью с вкраплениями черного. Затем я снова галлюцинирую, но хуже. Аканэ, Укё, Касуми, мама и батя поджариваются заживо.

     Должно быть, я раскачиваюсь несколько секунд. Они тянутся годами. Наконец, агония нарушается. Мгновенная пауза. Функция безопасности, предназначенная для спасения идиотов.

     Вцепляюсь в нее как утопающий.

     Кружится голова. Комната размывается от слез. Мысли разлетаются на осколки. Туман пронзают лишь самые примитивные понятия. Шевелись. Живо.

     Рвусь вверх, свинцовые конечности отвечают моей безучастной воле. Промахиваюсь. Снова промахиваюсь. Нарастает паника. Снисходит тьма. Отчаянно бьюсь, тянусь снова и снова.

     Нет. Это не то, чего я хочу. Мне нужно спуститься. Нет ничего важнее. Мне нужно…

     Бух!

     Падаю на пол.

     Ха. Ха-ха-ха. С губ срывается безумный смех, вырастающее до пьяного хохота хихиканье. Падаю на спину, содрогаясь от сумасшедших эмоций.

     Надо мной раскачивается веревка из простыни, а в ее хватке мерцает тиара.

     Это еще не все, Ранма.

     Смех умирает. Сажусь и смотрю на дверь в коридор. Кто-то должен прийти. Агония посылает какой-то сигнал. Столь сильная доза несомненно поднимет тревогу. Девушки должны мчаться от стола, чтобы проверить мою безопасность.

     Будь ею, молю я. Пожалуйста, будь ею.

     Дверь распахивается. Влетает Камико.

     Попалась.

     Не двигаюсь. Нападение невозможно. Аура Камико навязывает этому миру нерушимое спокойствие. В ее присутствии исчезают мысли об агрессии. Поднять кулак на нее не проще, чем слетать на луну, потянув себя за пояс.

     Щелк! Вух!

     К счастью, мне и не нужно.

     Распрямляется деревянная жердь. Затягивается веревка. Вокруг ног Камико оборачивается петля из простыней, после чего дергает за них. Она падает. Ее плечи врезаются в землю, когда ее тело продолжает ускоряться. Камико проезжает по ковру не меньше метра, прежде чем взлететь в воздух. Там она и повисает, на расстоянии вытянутой руки от моей тиары.

     На меня смотрят прищуренные карие глаза. Несмотря на невозможные условия, гнев Камико остается холодным.

     – Саотоме-тян, я полагала, вы уже превыше этого ребячества. Пожалуйста, освободите меня, или мне придется жестоко вас наказать.

     Уходит напряжение. Тиара снята. Камико побеждена.

     Вяло встаю. Конечности трясутся от последствий агонии. Из легких выходит судорожное дыхание. Приглаживаю юбку, оцепенело и бездумно. Смотрю на Камико, мои эмоции слишком грубы для высокомерия.

     – Что вы такого можете сделать, что еще не сделали? – спрашиваю я.

     Это горький вопрос, на который я слишком хорошо знаю ответ. Сидзуэ. Институт Прекрасных Принцесс оставил мне два выбора: кукла или сенши. Мои предпочтения ясны, но моя неспособность сдаться больше моих желаний определяет мою судьбу.

     – Я попрошу еще раз. Немедленно отпустите меня, Саотоме-тян.

     Где-то внутри себя я нахожу мужество встретиться с ней взглядом.

     – Нет.

     – Очень хорошо, – взгляд Камико переходит к дверям. – Пожалуйста, спусти меня, Эмико-тян.

     Эмико. В дверях стоит волшебный рыцарь, проем заполняют ее доспехи из позолоченной стали. Тиары нет, но одно лишь колье делает ее неприступной и неостановимой. Она шагает вперед, быстро и ловко, невзирая на утяжеляющую ее массивную кольчугу. Рука в перчатке ложится на эфес ее шпаги.

     Вжик. Вспыхивает тонкий кристаллический клинок. Спустя мгновение Камико падает на пол.

     Сердце замирает.

     Тогда это все. Бессильный бой проигран, даже не начавшись.

     Сила уходит, и я падаю на колени. Поражение давит на меня как гора. Забавно, насколько сильно ранит эта неудача. Это ожидаемо. Ни на секунду не верилось, что я добьюсь успеха. Слишком много препятствий и слишком много неизвестных. Тем не менее, это больно. Хочу большего. Последний бой Саотоме Ранмы должен окончиться гигантским фейерверком, битвой на века, сражением титанических врагов.

     Но вот так вот все подходит к концу. Заканчивается. Завершается.

     Эмоции в беспорядке. От страха дрожу. Знаю, какое постигнет меня наказание. Меня разрывают ненависть и самоотвращение. Почему я сижу здесь? Почему я склоняю голову? Почему я не встаю, не сбегаю, не борюсь? Из глаз брызжут слезы, раздаются тихие рыдания девушки, что понимает, что ничего не может сделать.

     Но, превыше всего остального, я чувствую облегчение. Все, наконец, закончилось. Моя судьба предрешена. Мне больше незачем сражаться. Больше не нужно изображать силу. Больше никакой боли. Больше никакой агонии.

     Просто сдаться.

     Пока я погружаюсь внутрь себя, Камико высвобождает свои ноги из кольца простыней. Твердыми движениями поднимает себя на ноги. Эмико рядом с ней. Одним взмахом меча она высвобождает мою тиару. Молча останавливается позади Камико справа от нее. Там и стоит, ожидая следующей команды.

     Острые ястребиные глаза Камико пронзают меня на месте.

     – Вы понимаете, Саотоме-тян, что я должна вас за это наказать. Попытка побега, нападение на сенши, противодействие власти, я могла быть мягка, когда вы только прибыли сюда. Теперь вы знаете лучше.

     Пожимаю плечами, но остаюсь на месте. С опущенной головой жду ее решения.

     Долгое мгновение взгляд Камико остается жестким, но затем, неожиданно, ее лицо смягчается.

     – Полагаю, раз уж из этого ничего не вышло, я могу проявить послабление. Сегодня чуть позже два часа с Сидзуэ. Но, Саотоме-тян, больше никогда.

     Больше никогда. Сглатываю. Смогу ли я… Смогу ли я это обещать? Если да, то может быть… может быть это будет последний раз, когда я встречусь с Сидзуэ.

     – Я… – Я глубоко, судорожно вздыхаю и отдаю все. – Я понимаю, Камико-сэмпай.

     – Хорошо, – отвечает Камико. Она останавливается, после чего с осторожностью продолжает: – Кохай, я знаю, что для вас все это непросто. Я была строга, если не сказать большего. Но мы с Акиной не так уж отличаемся. Вы сенши. Поэтому вы не только наша соратница, но и сестра. Надеюсь, что этот момент ознаменует перемену наших отношений к лучшему.

     Поднимаю глаза и застываю. Камико хрупко улыбается. Исчезло ее каменное лицо. Вместо этого я вижу раскрытое сердце.

     По моей душе пробегает трещина. В этот разрыв втекает надежда. Надежда, что Институт может быть больше, чем мраком и отчаянием. Надежда, что я смогу найти в этих стенах любовь и товарищество. И если так, то быть сенши не так уж плохо. Мне оно сможет понравиться. Мне оно понравится. Со временем я научусь это любить.

     Встречаюсь с Камико взглядом, и…

     Время останавливается. Сердце пропускает удар, а взор сужается. Вместо того, чтобы смотреть на Камико, я разглядываю застывшее за ее плечом чудо.

     Эмико. Позади Камико. Ожидающая следующей команды.

     … моей команды.

     Не может быть.

     Крошечный огонек попадает в застывшее сердце моей души. Нет никакого прилива сил. Меня сломали. Девушки, что без раздумий кидалась в бой, больше нет. Та Ранма сражалась. Мне же пришлось сдаться. Для меня не осталось ничего, кроме принятия. Я буду сенши, рыцарем Королевы. Славный путь. Моя сила будет источником восхищения. Мои умения дадут истинную цель. Рядом со мной встанут мои товарищи, разделяя со мной свою любовь и счастье.

     Это хрупкий, легко разрушаемый сон. И ради чего? Иллюзии побега? Этого пути не существует. Я здесь уже почти месяц. За это время мне не удалось найти ни одного отверстия.

     Плечи вздрагивают. Горло сжимает так крепко, что я едва могу дышать. Рот пересыхает, не предоставляя облегчения. Не честно. Не честно, что мне приходиться склоняться снова и снова. Мне не нужно бороться с собственным решением.

     Зачем же Эмико стоит там, предлагая призрачный выбор?

     – … сэмпай…

     Слово выскальзывает, голос настолько ломок, что я с трудом признаю его как свой собственный. Камико опускается на колени рядом со мной, ее карие глаза вновь непроницаемы. Она кладет руку мне на плечо. Она холодная. Отшатываюсь, но затем позволяю ей остаться. Это одновременно благо и проклятие, крепкое предложение утешения, что лишь усиливает разрывающую меня на части горечь.

     – Пожалуйста, говорите яснее, Саотоме-тян, или я не пойму.

     Не говори этого. Не говори этого. Не говори этого.

     – … тиару… – выдавливаю я.

     – Простите, Саотоме-тян, но я не могу позволить вам разгуливать без вашего ограничивающего устройства. Не сегодня. Но, если в течение следующего месяца вы сможете хорошо проявить себя, я буду рекомендовать аннулирование вашего испытательного статуса.

     Качаю головой и удивляюсь, зачем. Может быть, эмоции столь сильны и ослепительны, что ни одной стене не удастся меня задержать. Губы двигаются, все тело дрожит. Беспомощно продолжаю диктовать свою команду.

     – … надень на… сэмпая… – заканчиваю я.

     Реакция незамедлительна. Единым движением Эмико шагает вперед и опускает головной убор. Сижу ошеломленным свидетелем, в большем шоке, чем сама Камико. Пусть даже это была моя команда, я не могу в это поверить. Смотрю на происходящее, не в силах принять то, что сообщают мои глаза.

     На Камико надета моя тиара.

     Рука Камико отпускает мое плечо. Она нежно изучает прикрепленную к ее лбу металлическую ленту. Проводит пальцами по сверкающему серебру и инкрустированным кристаллам. Ее взор поначалу так же пуст, как и мой. Затем снисходит понимание. Легкое прикосновение Камико оборачивается крепкой хваткой. Она тянет.

     Агония.

     Мне редко доводилось видеть этот эффект на другом лице, но нет никаких сомнений в том, что я вижу. Увиденную или ощущаемую агонию не забыть. Губы Камико кривятся от боли, карие глаза закрываются, выдавливая слезы. Мои внутренности сворачиваются от одного лишь этого вида, изображение прожигает дорогу в мой мозг.

     Сила Камико рассыпается, и ее тело оседает. Несмотря на это, она восстанавливается раньше меня. Мой разум поглощен туманом, мысли парализованы недоверием.

     – Эмико, сними ее, пожалуйста, – приказывает Камико, поднимаясь на ноги.

     – Прошу прощения, Огура-сэнсэй, – вежливо отвечает Эмико. – Но мне запрещено удалять ограничивающие устройства Института.

     – Припоминаю, – поморщившись, говорит Камико. Закрывает глаза и щиплет себя за нос. – Эмико, пожалуйста, задержи Саотоме-тян, пока я думаю.

     Эмико поворачивается лицом ко мне. Ее зеленые глаза встречаются с моими. Смотрю в их глубины. Проржавевшие шестеренки начинают поворачиваться. Движутся мысли, формируются идеи, и возвращается жизнь. Я могу победить. Меня подпитывает это ощущение. Древняя боевая машина, называемая Саотоме Ранмой, с шумом возвращается к жизни.

     Эмико рывком поднимает меня с земли. В мои запястья впиваются заключенные в сталь удивительно сильные руки, сводя их у меня за спиной.

     Первое мое побуждение это вырваться на свободу. Рациональность отбрасывает этот план в сторону. Эмико ждала моей команды. В этом нет никаких сомнений. Слишком быстро она отреагировала для чего-то другого. Она на моей стороне.

     И, если я хочу победить, мне нужно найти способ ее использовать.

     – Отпусти меня.

     Эмико ослабляет хватку. Отхожу и оглядываюсь на нее. Руки девушки дергаются, пальцы сжимаются и разжимаются. Она в ловушке конфликтующих приказов. Вызванный этим дискомфорт ясно отображается на лице. Тем не менее, ее взгляд бесстрашен.

     Возвращаю внимание Камико. Губы женщины хмуро поджаты. Мой разум спешно выискивает пути к победе. Если я сбегу, Камико поднимет тревогу. Если это произойдет, будет невозможно сбежать из Института. С отрезающим поток ки колье со мной сможет справиться даже Сирень.

     Что же я могу? Я не могу сразиться с ней. Я не могу остановить ее. Я ничего не могу сделать с Камико.

     Но, может быть, сможет Эмико.

     – Власть Саотоме-тян условна. Можешь пренебречь ее приказами, когда они противоречат моим, Эмико, – предлагает Камико.

     Тело Эмико расслабляется, но лицо становится еще потеряннее. Она подходит ближе, протягивает руки. Она борется. Мне удалось не ошибиться. Позволяю ей сжать. Вместо использования силы начинаю спор.

     – Хм, но разве не условна власть любой ограниченной сенши? – рискую спросить я.

     – П-правила касательно условной власти неясны, Саотоме-сама, – отвечает Эмико.

     Руки Эмико опускаются, сообщая мне, что «неясность», насколько это в силах Эмико, будет мне на пользу.

     – Это совсем другое дело, – парирует Камико. – Правила могут быть плохо сформулированы, но они ясны в том, что приказ, отданный лицом с условной властью, подчинен приказу настоящей власти.

     – И что? Еще раз. Ограниченна. Кто скажет, не условна ли ваша власть? – Я останавливаюсь, после чего добавляю: – Вообще-то, если так подумать, я говорю, что ваша власть условна.

     Смотрю на Эмико, чтобы увидеть, принимает ли она мои слова.

     – Я н-не могу этого подтвердить, Саотоме-сама, – нервно отвечает Эмико. – Ни одно правило не оговаривает, когда власть сенши условна, а когда нет.

     – Что в то же время указывает на неоднозначность условности власти Камико, – триумфально заявляю я. – Черт, так как я сейчас не ношу тиару, я выше ее по рангу.

     – Неоднозначно, в лучшем случае, что подразумевает равенство и необходимость, в общем случае, обратиться к прежнему статусу, – спокойно говорит Камико. – Я бы добавила, что наше с Саотоме-тян положение совершенно различно. Саотоме-тян была ограничена властью самого Института и сняла ограничение в нарушение его правил. Я же, напротив, была ограничена неправомочно. Мне кажется, что не должно быть никаких сомнений в том, чья власть выше.

     – Да ладно, – насмешливо тяну я. – Ты ожидаешь, что я поверю, что приказ сенши не включает «власти Института»?

     – Саотоме-сама п-права. При отсутствии противоречий с высшей властью, вроде д-директора или у-устава Института, нет никаких различий м-между отданными Институтом приказами и отданными сенши, – бормочет в мою защиту Эмико.

     – Что значит, сэмпай, что мы обе ограничены властью Института, – добавляю я.

     – Да, похоже на то, что в этом вы правы, Саотоме-тян, – со вздохом говорит Камико. – Недальновидно. Полагаю, мне придется пересмотреть организационную структуру Института, когда этот вопрос будет разрешен.

     Пальцы Камико начинают в быстром ритме постукивать по ноге, когда она погружается в размышления. Рассматриваю ситуацию со своей стороны. Эмико не сможет меня задержать. Хорошо. Но, точно так же, Эмико не сможет задержать Камико. В этом проблема. Пока Камико свободна, ничто не помещает ей поднять…

     Стоп. Почему Камико просто не уйдет и не поднимет тревогу?

     – Эмико, те правила, что Камико вложила в мою тиару, применимы, пока она ее носит?

     Камико напрягается, сообщая мне, что ответ явно «да».

     – Я не знаю наверняка, но полагаю что так, Саотоме-сама, – отвечает Эмико.

     – Эмико, пожалуйста, свяжись с Митико. Думаю, нам нужна третья сторона, чтобы решить этот вопрос, – говорит Камико.

     Эмико делает неуверенный шаг к двери. Оглядывается на меня, ее глаза полны страха.

     Фыркаю и жестом предлагаю ей продолжить.

     – Иди. Но не торопись. Знаешь, ты выглядишь усталой. Почему бы тебе сперва хорошенько не вздремнуть.

     Камико бросает раздраженный взгляд. Затем вздыхает.

     – Я не хотела к этому прибегать. Эмико, пожалуйста, быстро нажми дважды на кнопку вызова, затем держи ее в течение пяти секунд. Это поднимет общую тревогу. Грязно, но в нынешних обстоятельствах достаточно.

     – Стой!

     Выкрикиваю приказ, даже когда Эмико двигается нажать на кнопку. Ее тело вздрагивает, а рука продолжает тянуться. Дерьмо. Рациональный приказ так просто не переопределить. Морщусь. Нужно убрать Эмико от кнопки. Предположим, защитный аспект тэнки можно использовать для защиты других объектов. С зациклившейся на устройстве Эмико велик шанс, что она случайно его активирует.

     – Уходи отсюда, Эмико. Я здесь разберусь, – торопливо говорю я.

     Рвусь вперед, отодвигая запутавшуюся Эмико в сторону. Заношу кулак…

     – Останови Саотоме!

     … и резко останавливаюсь, когда рука в перчатке хватает меня за запястье. Смотрю на Эмико.

     – Отпусти.

     – Отставить это! – перебивает Камико, женщина подходит ближе.

     – Неправомочное удержание, – возражаю я, высвобождая свою руку.

     – Достаточно, – говорит Камико, продвигаясь к кнопке.

     Меня касается аура Камико. Мою голову наполняет неясное чувство. Без раздумий отхожу назад. Как раз это Камико и было нужно. Женщина кладет руку на обнаженную кожу плеча Эмико.

     – Эмико, пожалуйста, используй любые необходимые средства, чтобы справиться с Саотоме-тян.

     Сжимаю зубы и двигаю себя вперед. Мышцы протестуют. Успокойся. Поговорим. Не нужно прибегать к насилию. Аура спокойствия Камико подрывает мою волю. Но мое насилие направлено не на нее. Эмоция преодолевает магию, и я бью кнопку кулаком.

     Вжик. Отдергиваю руку. Кристальная шпага проносится сквозь послеобраз и прорезает в дереве глубокую борозду длиной с половину моего локтя. Отступаю на два шага и оттанцовываю в сторону. Вслед за мной следует буря ударов, грозя проткнуть мои органы.

     Встречаюсь со стеклянными глазами Эмико, после чего пронзаю взглядом Камико.

     – Прошу за это прощения, Саотоме-тян, но я надеюсь, что вы достаточно умелы, чтобы вас сразу не убили.

     С непоколебимым спокойствием Камико кладет руку на кнопку. Дважды нажимает и держит.

     Меч Эмико вспыхивает молнией. Тонкое лезвие колеблется и изгибается, прорезая воздух бритвенно-острым кнутом, способным движением запястья переменить свою цель с горла до бедра. Игнорируя все опасности, прорываюсь вперед, платье развевается от моих движений. Точные выпады приближаются, оставляя на моих ребрах линию крови.

     Подтанцовываю ближе. Движения немного неестественны. Возвышающиеся каблуки замедляют уклонения и, с запечатанным ки, мне не хватает атакующих возможностей. Стальная стена Эмико непроницаема.

     Три секунды.

     Отпрыгиваю от Эмико и пинком выбиваю дверь. Трах! Вылетев в коридор, древесина раскалывается. Находясь еще в воздухе, ловлю носком левой туфли стену. Материал сгибается, но каблуки выдерживают достаточно силы. Отталкиваюсь и вылетаю в коридор.

     Эмико ныряет вслед за мной. Она опаздывает лишь на мгновение. Моя правая нога врезается в землю и становится точкой опоры. Мое тело поворачивается, и я со всей силы бью. Память направляет раскрытую ладонь. Она пробивает сквозь стену и оказывается точно на корпусе кнопки. Тяну. Провода вытягиваются и разрываются, едва кнопка вырвана.

     На всякий случай разбиваю ее.

     Было четыре секунды или пять?

     Рыцарь в броне спешно вырывается из комнаты. Ее меч вспыхивает, осыпая меня дождем ударов. Ни один не попадает. Без давящей необходимости пройти мимо Эмико я вполне могу сражаться так, как мне нравится. Даже высоких каблуков недостаточно, чтобы подавить мою защиту.

     Пока я отступаю, Эмико гонится за мной. На моих губах появляется широкая улыбка. Я могу обратить это себе на пользу. С преувеличенными движениями двигаюсь еще быстрее.

     – Эй, Эмико, – окликаю я.

     Кристальный меч вздрагивает в руках Эмико, прежде чем уколоть еще пять раз. Острие клинка мечется во все стороны, усложняя определение точной ее цели. Решаю дилемму ленивейшим из возможных способов, уклоняясь дальше, чем необходимо.

     – Знаешь, можешь уже остановиться, – непринужденно говорю я.

     Эмико вздрагивает. В ее взмахах появляется неуверенность. Они останавливаются или замедляются на середине, лишь чтобы продолжиться. Лицо девушки искаженная маска неприятных эмоций. Она продолжает сражаться, даже когда ее тело охвачено судорогами.

     Меня наполняет отвращение. Я не помогаю Эмико, втягивая ее в это.

     – Эмико, я приказываю тебе остановиться. Немедленно! – рявкаю я.

     Шпага застывает на выпаде. Рыцарь содрогается, и Эмико падает на колени. Сглатывает.

     – Да, Саотоме-сама. К-как при-прикажете.

     Она еще долго стоит на коленях, дрожа всем телом, прежде чем вложить оружие в ножны. Позволяю себе расслабиться.

     – Эмико, – доносится издалека приглушенный расстоянием голос Камико. – Скорее возвращайся!

     Хлоп! Мои руки закрывают уши Эмико, прежде чем Камико заканчивает произносить ее имя.

     – Она тебя не слышит! – кричу я, частично перекрывая слова Камико.

     Осторожно отодвигаю от правого уха рыцаря сложенную чашечкой ладонь.

     – Береги уши, – шепчу я. – Убедись, что ты не слышишь никаких приказов. Я встречусь с тобой у стола.

     Эмико кивает и заменяет мои руки своими. Напевая вслух, девушка уходит по коридору. Смотрю ей вслед, пока она не заворачивает за угол. У меня вырывается долгий выдох. Эмико ушла в сторону. Теперь нужно разобраться с Камико.

     Камико стоит, высунувшись в дверной проем, когда я замечаю ее. Ее лицо непроницаемо, а карие глаза прищурены, когда она изучает меня. Она не заговаривает, пока я не приближаюсь к ней.

     – Значит, вы смогли остановить ее, – просто говорит она.

     – Да, – отвечаю я.

     Взмахиваю рукой и ловлю появившиеся у меня между пальцев очки. Поместив их себе на нос, постукиваю по тонкой оправе, нажимая встроенные в нее невидимые кнопки. Активируется режим аур, расписывая призрачными цветами все источающие духовное присутствие объекты. Смотрю на комнату напротив моей. Пуста.

     – Саотоме-тян, – зовет сзади Камико. – Даже если вы сумеет выбраться, Институт придет за вами. Вы ведь это понимаете, не так ли? Институт никогда не прекратит искать. Он будет преследовать вас до края земли. Год понадобится или сотня, Институт найдет вас. Гордость директора не позволит ей ничего иного. И когда это произойдет, Артемида уничтожит вас. Она оставит вас как пример того, что постигнет других, кто обернется против нее. Кохай, пожалуйста, не делайте этого.

     Оглядываюсь через плечо. Лицо Камико непостижимо, не могу определить, что же под ним скрывается.

     Качаю в ответ головой.

     – Вы бы все равно уничтожили меня, Камико-сэмпай. – Позволяю себе болезненно рассмеяться, поняв, что не задумываясь обращаюсь к ней как к «сэмпаю». – Вы уже наполовину справились. Как бы то ни было, у меня не получается вас ненавидеть. Возможно, потому что вы поработали с моей головой, но, полагаю, так ведь и есть.

     Открываю дверь в другую комнату. Она схожа с моей, обставлена в основном такой же мебелью. Нахожу свою цель, почти забитый книжный шкаф. Он полон текстов и справочников, с нетерпением ждущих шанса причинить радость учебы любой достаточно невезучей, чтобы попасть в плен к Институту, девушке. Берусь за книжный шкаф и вытаскиваю его из комнаты, поворачивая его, чтобы пройти через дверь в коридор. Камико все время наблюдает за мной.

     Она знает, что я делаю, запечатываю ее в комнате, но ничего на это не говорит. Возможно, это избыточно. Тиара, если я не ошибаюсь, удержит Камико взаперти. Но я буду лучше себя чувствовать, зная, что между мной и способной навредить моему спасению женщиной есть дополнительный слой защиты. Во всяком случае, Камико будет сложнее позвать на помощь.

     – Тогда это все, – после долгого молчания говорит Камико.

     – На это я и надеюсь, – отвечаю я. Не было необходимости обсуждать мою судьбу в случае неудачи.

     – Ясно, – на мгновение закрывает глаза Камико, странное выражение ее лица растворяется в профессионализме. – Очень хорошо. Если я правильно помню, чайник вы держите на верхней полке шкафа. Я не ошиблась? – спрашивает она.

     Останавливаюсь и смотрю на нее.

     – Да. Пакетики рядом с ним. Воду вам нужно будет набрать в раковине в ванной.

     – Превосходно. Возможно, я смогу воспользоваться этим перерывом, чтобы наверстать с документами, – говорит Камико. Она отворачивается и идет вглубь комнаты, лишь чтобы остановиться и оглянуться обратно. – Саотоме-тян… – она умолкает и начинает заново. – Кохай, если вы когда-нибудь передумаете, я сделаю все возможное, чтобы облегчить наказание.

     Слабо усмехаюсь.

     – Этого никогда не произойдет. Но спасибо, сэмпай, и до встречи.

     Передвигаю книжный шкаф на место. Затем на всякий случай подтаскиваю стол и использую его для укрепления блокады.

     Когда я нахожу ее, Эмико сидит за столом. Волшебный рыцарь трансформировалась обратно, ее тяжелая броня заменена предпочитаемым ею сочетанием юбки и жилета. Выглядит мило, заурядно и очень молодо, сидя с прижатыми к ушам руками.

     Не то чтобы мне было что на это сказать. Благодаря Сидзуэ платье, что я ношу, скорее красивое, чем практичное. Пышная смесь голубого и розового. Ключевые места украшены цветами из складок платья, в то время как широкий бант на спине добавляет очарования. Туфли еще хуже. Высокие каблуки держатся на месте ремешками. Они столь высоки, что я хожу почти на пальцах. Приводит в замешательство то, что после трех недель это кажется естественным.

     Но никак нельзя объяснить ювелирные изделия и макияж. У меня было намерение уйти без них, но это просто чувствовалось неправильным. В конце концов мне пришлось сдаться этим чувствам, пытаясь понять, рождены ли они из окукливания Сидзуэ, корректировки Камико или же из моего собственного сердца.

     Это не важно. Месяц назад можно было сражаться с этим побуждением до последнего вздоха. Прямо сейчас такие мелочи уже не кажутся важными.

     – Эмико, тебе больше не нужно это делать, – говорю я.

     Эмико отводит ладони от ушей и вскакивает на ноги. Немедленно опускается в реверансе.

     – Саотоме-сама.

     Смотрю по сторонам.

     – Ты здесь только одна?

     Надеюсь, что так. Мне не пришло это в голову, когда нужно было отослать сюда Эмико.

     – Да. Моя смена заканчивается через четыре часа, Саотоме-сама, – отвечает Эмико.

     Идеально. Четыре часа это большой промежуток времени, что уменьшает мои заботы. Остается риск, что до этого срока кто-нибудь заметит отсутствие Камико. Но он мал. В западное крыло редко заходят. В эту часть заходят, быть может, два десятка девушек, и четверть из них приходят ко мне. Для Института нет смысла так тратить пространство, но, учитывая их планы мирового господства, полагаю, что Институт готовится к будущему росту.

     На этот раз время на моей стороне. Остаются две проблемы. Гарм и Аканэ.

     Гарм спит под печатью на входе в собор. Полагаю, он там, чтобы ловить беглецов, но точно так же можно предположить, что гигантскому песику просто там нравится. Во всяком случае, наступать на него явно вариант из категории «плохих идей».

     К счастью, волка можно избежать. Я могу обойти его, выбравшись через первый этаж здания школы. Довольно рисковая тактика. На мне нет тиары, и все в Институте узнают меня с первого взгляда. Тем не менее, я смогу это сделать, пока в коридорах тихо. Но это непредсказуемо. Расписание Института Прекрасных Принцесс это контролируемый хаос. Если коридор со мной наводнит девушками, меня не спрячет никакое мастерство.

     Вопрос с Аканэ сложнее. Недели назад, во время первой попытки побега, мне пришлось сознательно оставить ее. Тогда не было иного выбора. Слишком мало было времени. Хотя теперь все иначе. У меня есть четыре, быть может даже пять часов. Четыре, прежде чем появится смена Эмико. Пять, прежде чем моя наставница обнаружит, что моя дверь перекрыта книжным шкафом.

     На этот раз я смогу пойти за Аканэ.

     По спине пробегает холодок. Эгоизм и логика выступают единым фронтом, говоря мне забыть о ней. Риск того не стоит. Сделаешь позже. Спасай себя. Бесконечная цепь оправданий. Непросто отбросить их в сторону. Меня сломали. Не увидь я Эмико и не пойми ее безмолвного предложения, у меня не получилось бы зайти так далеко. Если я не справлюсь сейчас, у меня никогда не будет нового шанса. Сидзуэ превратит меня в куклу. Может быть, когда она закончит, останется достаточно, чтобы Камико спасла сенши. Однако Саотоме Ранмы больше не будет.

     Это безумный, глупый и бессмысленный риск – ставить на то, что я смогу подарить Аканэ свободу.

     Но, если я сейчас оставлю ее, нет уверенности, что я смогу вернуться. Даже ради нее.

     Я никуда не уйду без Аканэ. Сказанные Хикару слова преследуют меня вернувшимся эхом. Кулак сжимается, и ногти впиваются в мою плоть. Как смею я думать уйти без нее? Тем не менее, больше всего я хочу забрать те слова обратно. Слишком уж наивным было тогда мое отношение. Не было сомнений в моей победе – что, несмотря ни на что, все пойдет как надо.

     Как было всегда.

     Забавно, как все изменилось. В тот день величайшей моей заботой была моя мужественность.

     Ха! Застрять девушкой? Что за глупый страх. Если я больше никогда не увижу Институт, если мне никогда больше не придется страдать от агонии, если я никогда больше не буду просыпаться от кошмарного стремления к порабощению, если я смогу всего этого избежать, я с радостью проведу остаток своей жизни девушкой.

     Но при этом, что забавнее всего: мое проклятье все еще функционирует. У меня остается то, что страшнее всего было потерять. Но то, что, мне казалось, украсть было невозможно, почти потеряно навсегда: моя сила, мое упрямство, мое бунтарство, моя свобода.

     Саотоме Ранма, тот напавший на Институт дерзкий парень, я больше не могу понять его страхи и его мечты. И нет уверенности, что это плохо. Там были больше не нужные мне части меня. Но было и то, что я не хочу терять. Кукла покоряется. Ранма боролся. Я хочу сражаться. Я хочу сражаться со столь яростно горящим пламенем решительности, чтобы вся вода океана не могла и надеяться утолить его.

     Тот прежний Ранма без колебаний бы накинулся на Институт Прекрасных Принцесс. Он бы сделал все возможное ради спасения Аканэ.

     Мне нужно сделать то же самое.

     Вдыхаю, успокаиваясь. Легкие с неохотой принимают воздух. Конечности дрожат. Избранный мною путь был весьма глуп. Знаю, но я все равно пойду по нему. Проглатываю страх, сбивая его, чтобы скрыть.

     – Эмико, ты знаешь, где Аканэ?

     – Это п-плохая идея, Саотоме-сама, – возражает Эмико. – Вам нужно быстрее уходить.

     Ощущаю вспышку раздражения.

     – Это я знаю, Эмико. Ты знаешь, где она?

     Эмико качает головой и опускает глаза на стол.

     – Простите, Саотоме-сама. Мне неизвестно расписание Аканэ.

     И плохая идея становится худшей идеей. Закрыв глаза, пытаюсь думать. Ничего. Я не могу кружить по школе без тиары. Не сработает даже мой прошлый трюк с использованием очков в режиме аур для поиска отклонений. После всего этого времени Аканэ, как и все остальные, покажет сплошной фиолет.

     Еще одна причина сдаться. Как быстро подпитывающая меня решимость растворяется в капитуляции. Меня воротит от этого стремления отбросить Аканэ ради собственного спасения.

     Спаси ее. Чего бы то ни стоило. Вот что потребовал бы прежний Ранма.

     Глупец. Глупец, что попался. Глупец, что мог сбежать и вернуться через одну-две недели, лучше подготовленный и с армией за спиной. Полный глупец, что искалечил себя, отказываясь освоить тэнки.

     Дерись, но дерись с умом. Легко так думать. Сделать сложнее. Проклятье. Я и правда собираюсь уйти?

     Но какой же еще у меня есть выбор?

     – Спасибо, – бормочу я. – Есть у тебя какая-нибудь идея о том, как нам отсюда выбраться? – я ничего не ожидаю, но спросить не помешает.

     Эмико кивает. Зеленоволосая девушка наклоняется и выдвигает ящик. Изнутри она достает блестящий обруч с сотней кристаллов. Изогнутые металлические провода формируют элегантные линии, подчеркивающие главный драгоценный камень чуть выше центра.

     Тиара.

     Напрягаюсь, от лица отхлынывает кровь.

     – Митико выбросила ее как бесполезную, – тихо говорит Эмико. – Я не думаю, что она работает.

     – Ты не думаешь? – рычу я. Хлопаю руками по столу.

     Эмико съеживается, не отводя взгляда от пола.

     – Мне… мне очень жаль, Саотоме-сама. Я не… я просто подобрала ее и…

     Заставляю себя выпрямиться и направить ярость в сторону от девушки. Это не вина Эмико. Она старается, но даже от мысли надеть на голову одну из этих чертовых тиар у меня вскипает кровь. После почти месяца у меня, наконец, получилось освободиться от этого проклятого предмета. Теперь она хочет от меня снова надеть такую и надеяться, что я еще раз смогу ее снять? К черту. Я лучше рискну и…

     Мысли резко останавливаются. Обнаруживаю в себе абсолютное спокойствие.

     – Эмико, – тихо говорю я. – Кто знает расписание Аканэ?

     – Акина, – мгновенно отвечает Эмико.

     Киваю и беру из рук Эмико тиару. Несколько секунд разглядываю ее. Драгоценные камни искрят отражениями флюоресцентного света. Она и правда довольно красива, хоть даже и несколько несерьезна на вид. Она не выглядит тем, что может вскипятить мозги носящего и заставить упорствующего плакать.

     Но я знаю ее силу. Знаю слишком хорошо. Тем не менее, я надеваю ее себе не голову. Жду. Ничего. Никакой магический сигнал не указывает, что что-то не так. Все, что я чувствую, это холодный металл на лбу. Нерешительно поднимаю руку. Пальцы сжимаются на ней, и я вздрагиваю. Не агония, но память о ней. Одного этого призрака хватило, чтобы задрожало все мое тело.

     Призываю свою решимость и тяну. Тиара снимается.

     Испускаю мягкий смешок. Бесполезная. Как и сказала Эмико. Ну тогда.

     Надеваю тиару обратно.

     – Эмико, сопроводи меня в кабинет Акины.

     Глаза Эмико распахиваются.

     – Вы не можете! – с растерянным видом встает зеленоволосая девушка. Секунду собирается с мыслями. – Саотоме-сама, вам нужно уходить сейчас. Если вы… если они…

     – Нет. Мне нужно закончить начатое, – отвечаю я. – Эмико, сопроводи меня. Немедленно.

     Жестоко так делать. Эмико не может отказаться от отданного сенши четкого приказа. У нее нет иного выбора, кроме как сопроводить меня к Акине. Если я потерплю неудачу, если нас обнаружат, пострадаю не только я. Эмико накажут за ее роль в моем побеге. Бедная напуганная девушка. Я тащу ее в своем безумном стремлении спасти Аканэ… спасти себя.

     Эмико выглядит обиженной, но должным образом исполняет реверанс.

     – Как пожелаете, Саотоме-сама. Следуйте за мной.

     – Прости, – шепчу я ей в спину.

     Двигаюсь по коридорам восточного крыла, Эмико следует за мной, а не идет впереди. Когда я проношусь мимо, девушки останавливаются и приседают в реверансе, выпевая Саотоме-сама, Саотоме-химэ, и изредка Химэ-сама. Игнорирую все это. Это хорошо исхоженная тропа. Четырежды в неделю, последние три недели, я пересекаю школьную часть Института, чтобы прийти к Митико.

     Час в ее лаборатории, затем обратно. По времени у нее можно сверять часы. И к лаборатории у меня странная привязанность. Не за подталкивания и понукания, не за слишком пристальные осмотры Митико, не заботящейся о неприкосновенности личной жизни. Мне нравится там общаться. У Митико научная библиотека по самым эзотерическим темам. Я совсем не против согласиться на десяток ее экзаменов ради одного шанса залезть ей в голову и узнать секреты магии и ки. Митико понимает мистический мир даже лучше Колон и Хаппосая. Для меня шанс познакомиться с ней просто подарок.

     Хотя не все это веселье и игры. Каждый визит для меня заканчивается в камере. Там своей магией работает искусственный тэнки, превращая мою духовную матрицу для моей службы ИПП фабрикой махо-сёдзё. На даже это больше не плохо. Сукэн и хайгэки камеры больше не вызывают боли. На самом деле, последние несколько раз были довольно приятны.

     Каблуки цокают по напольной плитке, я поднимаюсь на третий этаж. Нервы натянуты струнами. Все жду, когда кто-нибудь объявит о моем обмане. Никто не объявляет. Вместо этого я оказываюсь перед дверью Акины.

     Там и останавливаюсь, поднимаю руку постучать и оглядываюсь через плечо на Эмико.

     – Ничего не открывай. Не говори, если с тобой не заговорят. Держись в стороне, пока я не попрошу сопровождения, – говорю я. Приказ это ненужная предосторожность, но я не хочу отправляться в свою комнату лишь потому, что не были расставлены все точки над i.

     Эмико кивает.

     – Я понимаю, Саотоме-сама.

     Дважды стучу, а затем толкаю дверь.

     Когда я вхожу внутрь, Акина сидит на своем столе. Завидев меня, она отворачивается от своей собеседницы, фиолетовые глаза чуть расширяются, прежде чем вернуться к нормальному состоянию. Она отбрасывает темно-фиолетовые волосы в сторону, рубиновые губы изгибаются в лукавой улыбке.

     – Саотоме, прекрасно. Нам нужно кое-что обсудить, – говорит Акина, указывая на женщину в кресле напротив нее.

     Другая женщина Митико. Она сидит в мягком кресле с цветочным узором на ткани. Блондинка в своей странной, но обычной комбинации лабораторного халата и купальника. Ее лицо частично закрывает опирающаяся на ее колени широкая доска. Митико не поднимает глаз, вместо этого сосредоточившись на своей работе. Правая рука быстро движет по бумаге автоматический карандаш, выписывая невидимые заметки.

     Митико едва заметно кивает, признавая мое присутствие.

     Смотрю между ними.

     – Акина, – говорю я. – Камико…

     – К черту Камико, – прерывает Акина. Она широко улыбается, явно от чего-то в полном восторге. – У меня есть для нас с тобой новый проект. Митико, покажи ей.

     Митико медлит еще секунду, заканчивая, прежде чем развернуть доску. На белом холсте набросок девушки, нарисованной спереди, сзади и сбоку. На ней надето милое платье с массой оборок и кружев. Поверх платья наброшен жакет с вышитым на левой груди гербом. На спине повязан большой бант, ленты тянутся до самых голеней.

     Бледные пометки показывают изменения Митико. Юбка удлинена, чтобы заканчиваться чуть выше колен, а не на середине бедра. Носки туфель по-прежнему заостренные, но каблуки у них отчеркнуты. Чрезмерные ленты нещадно ограничены. Однако по-настоящему заинтересовывают меня подписи Митико. Продвинутый пулеустойчивый полимер. 4,7-6,5 МГц 12-канальный передатчик малой дальности. Система дистанционного опознавания. Детектор магических импульсов. Соответствующие стрелочки указывают на вполне невинные аксессуары.

     После некоторого времени отвожу взгляд. Я здесь не ради нового проекта Акины.

     – Камико…

     – Не хочу это слышать, – говорит Акина, снова меня обрывая. – Так что ты думаешь?

     Душу свое раздражение. По правде говоря, если бы меня послала сюда Камико, можно было бы продолжать, лишь бы потратить столько времени Института, сколько в человеческих силах. К сожалению, у меня неопределенный лимит времени, так что нужно провести черту между подозрительностью и спешкой.

     – Я даже не уверена, на что я смотрю, – честно говорю я.

     Улыбка Акины сияет дьявольским восторгом.

     – О? Я думала, это очевидно. Это то, чего не хватает этой школе. То, что должно быть в каждой женской школе.

     – Э-э… – тяну я, указывая, что я все еще не понимаю.

     Акина смеется надо мной, фиолетовые глаза блестят.

     – Форма, Саотоме. Форма. Я думала, мы попробуем сшить вместе такую и посмотрим, не убедим ли директора.

     Смотрю на Акину. Смотрю на лист. Смотрю на Митико. Оставляя в стороне принудительные «хобби», мне не так уж и нравится шить. Как по мне, лучшее описание для этого – расслабление. Но дело не в этом. Что-то подобное намного превосходит мои возможности, а большинство недавних попыток Акины в создании игрушек ближе к сверхъестественному ужасу, чем к плюшевому медведю.

     … И это без учета всех добавленных Митико устройств…

     – Акина, ты не думаешь, что это немного чересчур? – спрашиваю я.

     Митико с готовностью поворачивает холст к его автору.

     Лицо Акины скисает.

     – Митико. С чего бы моей форме быть пуленепробиваемой?

     – Устойчивой, – поправляет Митико. – Двойное назначение, форму можно использовать в классе и в боевой обстановке.

     – И зачем же у нее должно быть двойное назначение?

     В ответ Митико указывает на меня. Давлю смех, только чтобы он превратился в хихиканье. Туше, Митико.

     Судя по виду лица Акины, она так не считает. Но ее внимание переключается на то, что приводит ее еще к большей растерянности.

     – И что ты сделала с моими лентами? И юбка, она испорчена!

     – Сложно чистить, – возражает Митико. – Ленты порвутся и застрянут в механизмах. Придется восстанавливать. Юбка короткая.

     Акина смотрит на Митико, фиолетовые глаза сужаются в щелки.

     – У Саотоме короче.

     Митико с головы до ног изучает меня.

     – Слишком короткая.

     Щеки краснеют, и я испытываю прилив раздражения. Да ладно, моя юбка не настолько короткая… Э-э… ну… доводилось видеть и короче. Ну правда, она достаточно длинная, чтобы никто ничего не увидел, когда я иду по коридору. Насколько длиннее она должна быть?

     Тьфу! О чем я, черт возьми, думаю? Сидзуэ контролирует то, что я надеваю. Будь у меня выбор, мне бы не пришлось носить такие вещи…

     … Ну, не все время, во всяком случае…

     Акину это не впечатляет.

     – Не стоит так говорить той, что везде расхаживает в купальнике, – язвительно отвечает она.

     Митико склоняет голову набок, как будто не понимая.

     – Официальную форму будут носить все ученицы. Институт не должен требовать от них представлять себя сексуально соблазнительным образом.

     – Речь не о сексуальности. А о хорошем виде, – заявляет Акина. Переводит взгляд на меня. – Верно, Саотоме?

     Вопрос вызывает у меня дискомфорт.

     – Мне правда не важно. Во всяком случае, меня все устраивает, – торопливо отвечаю я. – Что важнее, Камико сказала, что я могу навестить Аканэ. Можете сказать мне, где она?

     – А, так вот зачем ты здесь, – тихо говорит Акина. – Прости. Если бы я знала, я бы уже сказала тебе, куда идти. Дай мне секунду. Я посмотрю.

     Акина спрыгивает со стола, обходит вокруг него и садится в кресло. Ухоженным пальчиком жмет на кнопку в правом нижнем углу ЭЛТ-монитора. Электроника гудит, оживая, и экран потрескивает от света.

     – Комната 213, введение в проявление предметов. Я провожу тебя и сообщу Инэ-сэнсэю, – первой отвечает Митико, ее пальцы быстро пробегают по оправе ее очков. Секундой позже Митико снимает свои окуляры и убирает их в карман лабораторного халата.

     – Спасибо, Митико. В следующий раз я даже не стану беспокоиться, – с угрожающей улыбкой говорит Акина. – Иди, Саотоме. Обсудим форму позже.

     Киваю и осторожно встречаюсь взглядом с Эмико, когда поворачиваюсь. Зеленоволосая девушка ничего не выражает. Она продолжает молчать, когда отходит от стены, готовясь сопроводить меня на второй этаж школы. Позади меня раздается шорох движения, когда Митико встает и идет к двери. Двигаюсь за ней, но останавливаюсь, когда заговаривает Акина.

     – Саотоме, – говорит она. Лицо ее строго. – Аканэ тебе не ровня. Вы можете дружить, но не забывай об этом. Если директор или Камико обнаружат, что ты относишься к ней как к равной, урок будет не приятным. Придерживайся формальности и не давай им дальнейших оправданий.

     Киваю и ухожу.

     Мы с Эмико стоим вне комнаты 213, пока Митико общается с Инэ-сэнсэем. Через минуту исследовательница махо-сёдзё выходит, кивает мне и уходит прочь. Спустя несколько секунд дверь снова открывается, и выходит Аканэ.

     Застываю, завидев ее. Короткие темные волосы. Синее платье, заканчивающееся на уровне голени. На мгновение я смотрю в прошлое. Ничто не изменилось. Аканэ все та же девушка, что долгими воскресными днями гуляла со мной по улицам.

     – Саотоме-химэ. – Голос слишком скромен для обращения ко мне. Аканэ опускается в изящном реверансе.

     Иллюзия разбивается.

     Платье не то же самое. Пышные рукава и воротник украшены кружевами. Перед украшает милый бант. Просто, но женственно. То же самое верно и для легкого макияжа, подчеркивающего черты Аканэ, и сверкающих в ее ушах серебряных шпильках.

     Поверх всего этого лежит тиара, слишком причудливый для платья Аканэ аксессуар. Ее вид приносит облегчение. Да, тиара ужасна, но ее присутствие означает, что Аканэ еще не доверяют.

     – Аканэ, – выдыхаю я.

     Аканэ выпрямляется и кружится. Платье вздымается, когда она вращается. Оглядываю ее. Прошел почти месяц. Мне кажется, целая вечность.

     – Итак, как я выгляжу? – спрашивает она.

     – Мило, – честно говорю я. Губы изгибаются в озорной ухмылке. – Во всяком случае, так мило, как может выглядеть горилла.

     У Аканэ вспыхивают глаза.

     – Нельзя сказать чего-нибудь приятного? Я беспокоилась о тебе, но, по-видимому, не нужно было. Похоже, с тобой все в порядке, играешь в сенши и одеваешься как принцесса.

     Оскорбление меня не задевает. Вид сердитой Аканэ порождает бледную улыбку.

     – Похоже, ты тоже неплохо справляешься.

     – Конечно справляюсь! – раздраженно говорит Аканэ. Затем ее гнев испаряется, лишь чтобы замениться обеспокоенным взглядом. – Как насчет тебя? Слышала, тебя отправили Ханде-сан. Когда это произошло, это было для девушек главной темой сплетен.

     Легонько покачиваю головой. Нет. Я не в порядке. Чтобы это увидеть, должно быть достаточно одного взгляда. Я болтаюсь над пропастью на истрепанной нити. Прямо сейчас единственное, удерживающее меня воедино, это перспектива бегства. Мое будущее мрачно, и я вижу в нем только безнадежность.

     – Как насчет того, чтобы убраться отсюда? – спрашиваю я, меняя тему.

     Аканэ ерзает и косится на дверь комнаты 213.

     – Хотелось бы, но я не должна. Я уже близка к тому, чтобы проявить свою магию. – Аканэ горячо смотрит на меня. – Кстати говоря, лучше бы тебе оглядываться по сторонам. Инэ-сэнсэй говорит, что я талантлива. Прежде чем ты поймешь, я буду лучше тебя.

     Фыркаю.

     – Мечтай. – Я морщусь и качаю головой. – Нет. Я не об этом говорю. Я имею в виду совсем уйти, Аканэ. Вырваться, сбежать, покинуть Институт, – поясняю я.

     – Покинуть? Ран… – Фраза обрывается, и все тело Аканэ напрягается. – … Саотоме-химэ, вы точно хорошо себя чувствуете? Если у вас рецидив, я могу позвать Инэ-сэнсэя и…

     – Рецидив? – в замешательстве смотрю я на двушку. – О чем ты говоришь, Аканэ? Со мной не происходит ничего неправильного. Пошли. Разве ты не хочешь уйти?

     Аканэ отступает на шаг.

     – Нет! – восклицает она, приходя от этой идеи в ужас. – Зачем мне уходить? Я теперь махо-сёдзё. Я в сотни раз сильнее, чем раньше. У Укё и Шампу не будет ни шанса. Институт это лучшее, что со мной произошло.

     – И вы. Вы сенши. Принцесса. Прекрасная. Идеальная. Какой мечтают быть все девушки. И вы говорите мне, что хотите все это отбросить?

     – Я не…

     Останавливаюсь. Я больше не могу сказать слова, что должны быть дальше. Они вырезаны. И это сделано мной. Отрицание убит моими собственными руками. Я девушка. Может быть не сердцем, но точно телом. Я больше не могу бежать от этой истины.

     И нет уверенности, что я хочу.

     – Я не просила быть сенши, – в конце концов говорю я.

     Мой ответ еще больше выбешивает Аканэ.

     – Вы не просили быть сенши? Как вы можете так говорить! – Губы Аканэ искривляются от заметной ненависти и зависти. – О. Я поняла. Вот почему вас отправили Ханде-сан. Вы сломаны, – глумится она. – Почему же они так беспокоятся о вас? Им вместо этого стоило выбрать меня. Я лучший боец в моем классе. Вторая по духовной силе. Я хочу быть сенши. Но они вместо этого выбрали вас. Это не справедливо.

     Внутри меня кипит ярость. Руки сжимаются в кулаки. Подаюсь вперед, наполняясь угрозой, открываю рот с возражением на губах…

     Гнев уходит. Что я делаю? Я здесь для спасения Аканэ, а не для борьбы с ней. Спорить бессмысленно. Но что я еще могу сделать? Ясно видно, что Аканэ не пойдет. Она не понимает, почему я хочу уйти.

     – Что они с тобой сделали? – тихим голосом спрашиваю я.

     – Они исправили меня, – хвастает Аканэ. – Потребовалось всего две корректировки. То же могут сказать всего десять девушек, и лишь с одной получилось быстрее.

     Источаемая Аканэ чистая гордость душит меня. Что же Камико нашла внутри моей невесты, что так быстро сломала ее? Было ли это как со мной? Втянули ли Аканэ в собственный разум, готовую бороться, только чтобы обнаружить, как часть ее ее же и предает? Или Камико рискнула жизнью Аканэ, взявшись за слишком большие и угрожающие для совершения над драгоценной сенши изменения? Я не знаю. Возможно и никогда не узнаю.

     Хочу отрицать то, что я вижу и слышу. Та Аканэ, что я помню, была сильной. Она бы не сломалась. Она бы ждала здесь уже на полпути к свободе, даже прежде того, как я потащу ее из огня.

     Но, даже если я отвернусь, правда останется. Аканэ теперь их. Мне не спасти ее. Мне не удалось справиться с самой важной моей задачей.

     Эмоции иссякают. На их месте остается ледяное спокойствие.

     – Можете возвращаться в класс, Тендо-тян.

     Я слышу, как говорю это. Пустая формальность почти вторая натура. Впервые оживает впечатанная в мою душу роль. Моими губами говорит сенши. Мне стоило бы вмешаться, но в этот момент холодное пренебрежение становится щитом от вырезанных в сердце открытых ран.

     – Не думай, что можешь так меня отослать!

     – Вы забываете свое место, Тендо-тян, – отрезаю я. Возражение сбегает с моих губ прежде, чем я успеваю его заткнуть. Часть меня хочет забрать его обратно, но остальную части меня не настолько это заботит, чтобы пытаться.

     Лицо Аканэ краснеет от ярости. Ее тело приподнимается, готовясь выпустить шторм. Затем она напрягается. Бесстрастно смотрю, как она давится словами, что хотела выкрикнуть. Проходит мгновение. Аканэ восстанавливает контроль, вулкан остановили на пороге извержения.

     – Как пожелаете, Саотоме-химэ, – выплевывает Аканэ. Исполняет грубый реверанс и отворачивается. Топает обратно в класс, с ударом распахнув дверь, прежде чем исчезнуть внутри.

     Резко отвожу глаза. Под этой холодной внешностью у меня сводит живот. Я вернусь за тобой. Я не говорю это вслух. Это обещание себе. Когда-нибудь я заставлю себя вернуться за ней. И когда я это сделаю, я силой утащу ее из этих залов.

     Прости, Аканэ. Прости, что мне не удалось.

     Поднимаю опущенную голову и смотрю на Эмико. Рядом со мной девушка, что рискует всем. Девушка, чье будущее я подвергаю опасности. Ради ничего.

     – Прости за это.

     – Не нужно извиняться, Саотоме-сама, – говорит Эмиок. Ее голос тих и успокаивающ. Она робко протягивает руку, но отдергивает ее, прежде чем коснуться. – Она по-прежнему там. Все они по-прежнему там. Они могут измениться, но они по-прежнему там.

     Впитываю слова Эмико и пытаюсь поверить. Не могу. Аканэ никогда не будет прежней. Как и я никогда не буду. Точно так же как и Эмико. То, что меняет Институт, он меняет навсегда. Эмико это знает, именно поэтому в ее голосе такое отчаяние, как будто она пытается убедить саму себя.

     – Пошли.

     Коридоры пусты, когда мы проходим через них. Все люди школы сосредоточены в нескольких классных комнатах. Пока мы проходим, заглядываю через двери. Пустой класс. Семь девушек пытаются между ладонями сформировать энергетические шары. Два десятка девушек, половина с тиарами на головах, покорно сидят за столами, мало отличаясь от школьниц.

     В каком-то смысле, ими они и являются. Даже у меня большую часть времени отнимало общее образование. Институт Прекрасных Принцесс не адское пламя и вечные муки. Есть и обычные моменты. Есть и счастливые моменты. Хотя я не буду по ним скучать. Все портят ужасы Института. При столкновении с этим злом все, что в Институте хорошего, обессмысливается.

     Лестницы выводят нас на первый этаж, затем через пару двойных дверей наружу. Прикрываю глаза, пока они привыкают к солнцу.

     Двор такой, как я и помню. Ряды невысоких кустов подрезаны в длинные прямоугольники. Цветы посажены с художественным вкусом. Даже газон идеален, ни одна травинка не смеет расти выше своих соседей. Чуть дальше от усадьбы искусственная красота уступает дикой природе. На деревьях растут кривые ветви. У их стволов собираются пятна клевера и пучки травы.

     Мы вдвоем следуем по гравийной дорожке, пока она не вливается в главную дорогу. Отсюда открывается прямой вид на врата Института. Кованые железные створки настежь раскрыты, умоляя меня пробежать через них. Игнорирую это глупое желание, вместо этого сосредоточившись на двух девушках, стоящих на страже в цветастых платьях.

     Прищуриваюсь. Небрежность. Девушки, небрежно болтая, прислонились к кирпичной стенке высотой до талии. Сложно поверить в то, что я вижу. Мое нападение на Институт было всего месяц назад. Такая халатность непростительна.

     – Саотоме-сама, врата единственный путь наружу, – тихо говорит Эмико.

     – Знаю, – отвечаю я.

     Иду вперед. Колье это проблема. Пока оно на мне, махо-сёдзё непобедимы. И мимо них никак не пробраться. Пусть девушки и слабы, но местность между нами открыта. Им нужно быть слепыми, чтобы не заметить моего приближения.

     – Саотоме-сама, – встревоженно окликает Эмико.

     Замедляюсь до остановки и выхожу из леса. Кидаю еще один взгляд на охранниц, затем на Эмико. Девушка в зеленом нервно заламывает руки. Могу сказать, что она не продумала свой план дальше этого момента.

     Не то чтобы я могу ее в этом винить. Мой план был рассчитан лишь до дверей. И факт, что не далее, лишь яснее показывает, как мало у меня было веры в то, что он сработает.

     Если честно, он почти и не сработал.

     – Как думаешь, сможешь справиться с одной из них? – спрашиваю я, мотнув головой в сторону ворот.

     Эмико удивленно подпрыгивает. Через плечо смотрит на охранниц.

     – Не знаю, Саотоме-сама. Думаю… думаю, что смогу. Но…

     Усмехаюсь, улыбка расширяется, пока не становится высокомерной ухмылкой.

     – Хорошо. Это все, что мне нужно. Следуй за мной и постарайся вести себя естественно.

     – Е-естественно, – пищит позади Эмико.

     Не тружусь ответить. Вместо этого длинными решительными шагами иду вперед, натянув на лицо маску гнева. Охранницы не поднимают глаз, пока я не оказываюсь в десятке метров. Тогда они дергаются и начинают суетиться. Они обе отходят от стены и поправляют платья, прежде чем исполнить необходимые реверансы.

     – Саотоме-сама.

     – Химэ-сама, – одновременно бормочут они.

     Окидываю пару стальным взглядом. Слева блондинка в небесно-голубом платье до лодыжек. Рядом с ней брюнетка в желтом. Ни одна не демонстрирует ни грана боевого потенциала. Мои губы искривляются от отвращения.

     – Прошу прощения, – начинаю я истекающим кислотой голосом. – Что…

     Желтая прерывает меня, набираясь уверенности, которой не хватает ее напарнице.

     – Саотоме-сама, – грубо говорит она. – Вам запрещено быть…

     – Разве я дала тебе разрешение говорить! – рявкаю я на слова девушки.

     Желтая отшатывается и врезается в кирпичную стенку. Рядом с ней съеживается Голубая. Она сжимается, пытаясь как только возможно уменьшится.

     – Нет, но я… – запинаясь, пытается сказать Желтая.

     – Разговорчики, – рычу я.

     Останавливаю свои глаза на девушке, изо всех сил стараясь повторить ястребиный взор Камико. Мое угрожающее присутствие сокрушает ее несогласие.

     – Лучше, – произношу я. Подхожу к паре, оценивающая свое стадо сержант. – Теперь, не хочет ли кто-нибудь из вас двоих сказать мне, что здесь не так?

     Голубая запинается через прорванную оборону.

     – Я… мы…

     Заговаривает Желтая, спасая свою подругу.

     – Мы признаем нашу небрежность, Саотоме-сама. Однако вам…

     – Небрежность, – говорю я, обрывая девушку. Перекатываю слово во рту, как будто проверяя его на вкус. – И вы полагаете, что такая небрежность приемлема?

     Желтая открывает рот, затем резко его захлопывает. Лицо краснеет, становясь все ярче, пока не совпадает со смущением на щеках ее напарницы. Голубая даже не может смотреть мне в глаза. Она изучает траву, словно разыскивая легендарный клинок неопределенной длины.

     Едва ли не хихикаю от удовольствия. Этих девушек уже предупреждали. Наращиваю давление, приближаясь к Желтой, пока не смотрю ей прямо в лицо.

     – Нечего сказать, да. Стоит ли мне дать вам список? – осматриваю я пару. – Разговоры на дежурстве…

     – … это не против… – начинает возражать Желтая.

     Возвышаю голос:

     – … до полной потери внимания. Несоблюдение приличий – и не смотрите на меня так, я видела, как вы прислонились к ограде. Неподготовленность и…

     Умолкаю. Мой взгляд смещается с Желтой на Голубую. Девушка дрожит под моим взглядом, смещаясь заметно нервным жестом. Понимаю лишь спустя мгновение. Замечаю внизу ее платья зеленые пятна. Взгляд скользит вверх, смотрю ей прямо в глаза. Даже за три шага от нее слышу, как она сглатывает.

     – Вы ничем не хотите со мной поделиться? – сладко говорю я. Как бы тих не был мой голос, я не сомневаюсь, что она бы услышала его с другой стороны футбольного поля.

     – Я э-э… ну… вы… – Голубая спотыкается на каждом слове, из ее глаз текут слезы. Вдруг все это выходит единым порывом: – Мне пришлось присесть!… у меня разболелись ноги…

     Вскакивает Желтая, самоотверженно отвлекая внимание от подруги.

     – Это не ее вина, Саотоме-сама. Если Институт хочет, чтобы мы стояли за смену по восемь часов, следует отказаться от требующего каблуков правила.

     Не предоставляю им никакого сочувствия. Дерзкая попытка Желтой не пережила бы и полсекунды перед Акиной или Камико. Любая из них так крепко врезала бы Желтой, что ей пришлось бы возвращаться домой из соседнего района.

     Желтая не уважает мой авторитет.

     Лучшего оправдания она мне никак не даст.

     Шагаю вперед, так близко, что мой нос лишь на расстоянии половины ладони от Желтой. Давлю на девушку своим присутствием. Хоть я и как минимум на четыре сантиметра ниже, Желтая оседает, пока я не смотрю на нее сверху вниз.

     – Вы первые, кого увидят важные гости. Так что скажите мне, как думаете, приемлемо ли носить платье с гигантским зеленым пятном сзади?

     Желтая пытается отступить, но она уже прижата к стенке. Она нервно выпрямляется.

     – Оно не настолько большое. Кроме того, вам даже не позволено быть…

     – … Не большое? – спрашиваю я. Смотрю на нее взглядом, ясно сообщающим, что она идиотка. – Полагаю, здесь некоторое недопонимание. Позвольте мне прояснить.

     Хлоп!

     Мой кулак врезается в челюсть нетрансформированной махо-сёдзё. Откидывается голова Желтой, по ее черепу проносится импульс моего удара. Мозг внутри встряхивает. За этим следует потеря сознания. Тело девушки складывается и рушится на землю.

     Голубая тупо смотрит на это. Эмико запоздало осознает, что бой начался. Торопится трансформироваться. Не нужно было ей беспокоиться. Два скачка приводят меня к Голубой, которая, запаниковав, даже не начинает тэнки. Потребовался лишь один удар в висок, чтобы сбросить девушку со счетов.

     – Идиотки. О чем они только думали? Стоять на страже без тэнки, – с отвращением качаю я головой.

     Просто показывает, что в Институте есть все виды. Чудовищно сильные, опасно компетентные и просто глупые. Интересно, как же Артемида планирует с такими завоевать мир.

     Наклоняюсь и хватаю Голубую за руки. Тащу ее по траве, прежде чем подпереть в сидячем положении рядом со вратами. Ирония прекрасна. Стоило мне отругать девушек за пятна от травы, как я тут же создаю еще большее.

     – Разве они вас ничему не учили? – бормочу я, трудясь. Оглядываюсь на волшебного рыцаря. – Эй, хватай Желтую и тащи ее туда, – говорю я, указывая на другую сторону ворот.

     Эмико движется как приказано. При этом она отпускает свою трансформацию. Проходит меньше трех секунд, прежде чем броня Эмико распадается на пылинки света.

     – Они учат нас, – тихо отвечает Эмико. – Как трансформироваться. Как использовать нашу магию. Исии-химэ каждую неделю проводит боевую подготовку. Большинство девушек… они не прикладывают к этому особых усилий.

     Можно привести лошадь к воде, но нельзя заставить ее пить. Полагаю, так все и было. Для меня в этом нет никакого смысла. Боевая подготовка заключается в том, чтобы заставить потенциальных солдат захотеть учиться, как правило, превращая их жизнь в ад, пока они не справятся. Это работает. В большинстве случаев. Если эти девушки не тренируются, то лишь потому, что Институт не прикладывает к этому сил.

     Почему? Неужели они до этого не додумались? Или они не видят в этом смысла? Или отсутствие подготовки преднамеренно? Возможен любой из этих вариантов. Могут быть и все три. А может быть и что-то совсем другое. Каковы бы ни были причины ИПП, я их не понимаю. И, как бы меня не раздражала подобная некомпетентность, сейчас она играет мне на руку.

     Отойдя на несколько шагов, я оглядываю двух вырубленных охранниц. Идеально. Издалека Желтая и Голубая будут выглядеть как пара дремлющих на работе бездельниц. Судя по увиденному, это не так далеко от обычного.

     Поворачиваюсь к Эмико и киваю. Она слабо улыбается и следует за мной.

     Последние шаги из Института проходят без осложнений. Прохожу через кованые железные врата, наблюдая, как дрожат и исчезают зеленые холмы. Мираж природы заменяется улицами Акихабары. Пересекаю перекресток, где, когда-то давно, стояла Сецуна. Мимо меня и сквозь меня проносятся автомобили, призрачные образы, которых я не могу коснуться.

     Мы идем дальше, не говоря ни слова. Погружаюсь в воспоминания. Приведшего меня сюда месяц назад эмоционального порыва больше нет. Забыта и самоуверенность, раздавленная еще до надевания изукрашенного платья. Тогда все было настолько по-другому. Невинно. Не было представления о форме Института. Нельзя было и подумать о том, насколько сильно меня могут изменить.

     Наивность, что никогда не вернется.

     Оживленный город шумен. Мимо скользят пешеходы, их восхищенные взгляды ловят мои образ. Пробираюсь сквозь толпу, не видя и не слыша человечество вокруг. У меня нет никакой цели и, прежде чем я это понимаю, я следую за Эмико. Она приводит меня в метро и к поездам. Оттуда мы уносимся вглубь Токио.

     Меня это устраивает. Прямо сейчас я хочу лишь «потеряться». Мне негде быть и некуда идти. Вскоре Институт поймет, что меня нет. Они отправят в погоню за мной девушек. У них есть мое досье. В додзе Тендо нельзя, не могу я отправиться и в дом матери. В итоге у меня остается лишь одна цель: убогий склад, что Хикару, Чиба и Фумио называют штаб-квартирой.

     Не хочу пока туда идти. Прежде чем я увижу этих троих, я хочу заново понять, кто я. Напомнить себе, ради чего я сражаюсь. Институт размыл грани Саотоме Ранмы. Мое существование стало расплывчатым и отдаленным.

     Возможно, что так было всегда.

     Кто же я? Парень. Девушка. Мастер боевых искусств. Сенши. Ученик. Слова, что могут определить меня. Тем не менее, каждое, в свою очередь, описывает лишь малость.

     Парень или девушка. Вопрос, что уже несколько лет преследует меня. Поначалу это была война между уверенностью и страхом. Уже известным против еще неизвестного.

     Сейчас? В нынешние дни я уже ничего не понимаю. Парень ли я? Что делает парня парнем? Девушка ли я? Что делает девушку девушкой? Парень ли я, если мне нравиться трепет борьбы и напряжение соревнования? Девушка ли я, если мне хочется наряжаться и красиво выглядеть? Что если я хочу все это? Что если я ничего не хочу? Чем я буду тогда? Парень, девушка, значат ли что-нибудь эти слова? Хоть что-нибудь?

     Кажется невозможным спрашивать, кто я. Я даже больше не знаю, что мне нравится. Нравится ли мне врученная Сидзуэ одежда или нет? Если на то пошло, будут ли мне все еще нравиться порывы битвы, или куклу внутри меня будет передергивать от мысли причинить вред? Если я не могу ответить на столь простые вопросы, ответ на более сложные будет и вовсе непостижим.

     Поезд останавливается, пока я еще глубоко в своих мыслях. Девушка рядом со мной встает и роняет мне на колени небольшую сумку. Растерянно опускаю на нее взгляд, затем поднимаю голову. Эмико хрупко мне улыбается.

     – Саотоме-сама, теперь я должна уйти, – тихо говорит она. После этого она разворачивается и уходит, проходя через раздвинувшиеся двери поезда.

     Я застываю, рука сжимает сумку лишь потому, что она там. Безучастно смотрю ей вслед. Лишь когда двери начинают закрываться, у меня получается шевельнуться. В это мгновение я торопливо прыгаю с места и ныряю в сужающуюся щель. Пешеходный путь заполнен, но я проталкиваюсь сквозь людей, гонясь за зеленоволосой девушкой, чтобы вскоре мимолетно заметить ее в толпе.

     – Стой! – кричу я сквозь шум.

     Эмико замирает на полушаге. Медлит мгновение, а затем медленно перемещается ближе к стене. Там она и ждет. У нее нет никакого выбора. Из-за моего приказа.

     Мой бег замедляется до шага, и я проталкиваюсь ближе. Пытаюсь понять, что же я делаю. Мы с Эмико едва знаем друг друга. Помогающие друг другу недолгие товарищи. Вот и все. Но я не хочу, чтобы все так закончилось. Прощанием, после которого не оглядываются назад.

     – Куда ты направляешься? – спрашиваю я, остановившись.

     Эмико отводит взгляд, разглядывая чашку, что не донесли до мусорной корзины.

     – Обратно, – шепчет она.

     Мой разум темнеет. Что? Слова Эмико непонятны. Бессмысленный шум. У меня не получилось их разобрать.

     – Обратно? – повторяю я.

     – Да. Я… я должна вернуться. Я должна сообщить Нисимуре-сэнсэй о вашем побеге, – отвечает Эмико.

     Хмурюсь.

     – И? Камико ведь не указала время, не так ли? Отправь Митико открытку или еще что-нибудь.

     Эмико качает головой.

     – Это… это не так просто, Саотоме-сама. Я должна вернуться. Институт требует, чтобы я каждый вечер докладывалась в общежитиях.

     Эмико по-прежнему не удается понять. Это ведь шутка. Иначе зачем бы ей это делать? За помощь мне Эмико накажут. В ее вине нет никакого сомнения. В конфликте с Камико она явно предпочла меня. Так почему? Почему Эмико это сделала? Я не знаю ее. Она не знает меня. Почему?

     Тем не менее, мы здесь. Нечего отрицать. Эмико обрекла себя, чтобы спасти меня.

     Мое лицо мрачнеет, а взгляд заостряется. Это не допустимо. Я защищаю. Я спасаю. Я жертвую. Но не кто-то еще.

     – Это… Это глупо. Мы не сбежали лишь для того, чтобы ты вернулась, – рычу я.

     Эмико ничего не говорит. Но тем самым она говорит все.

     Шагаю вперед.

     – Ладно. Понятно. Ты должна вернуться. Если это так, то я просто так все организую, чтобы ты не смогла вернуться.

     Эмико кладет мне на плечо нежную ладонь. Она поднимает глаза, случайно встретившись при этом со мной взглядом. Вижу в них то, что она пыталась скрыть, отчаянное желание свободы, в которой ей навсегда отказано.

     Эмико рывком отворачивается, скрывая смутные слезы.

     – Спасибо, Саотоме-сама, но вы ничего не сможете сделать.

     – Тогда почему? Почему это! – кричу я, обводя вокруг рукой. – Ты ведь сделала это не для того, чтобы только помочь мне бежать, не так ли? – В моем вопросе обвинение.

     – Д-да, – бормочет Эмико.

     Без раздумий хватаю Эмико за плечи и толкаю ее к стене. Эмико дрожит в моих руках, но из-за своей злости я этого не замечаю. Держу ее, прижимая ее изо всех физических сил, чтобы можно было получить ответ.

     – Почему, – снова требую я.

     – Потому что. – Эмико умолкает, ее взгляд опускается на землю. – Потому что я… я хочу… я хочу быть больше, чем инструментом зла.

     Ответ, что я могу понять. Но он мне не нравится. Я не могу так все закончить. Неприемлемо, чтобы Эмико вернулась в Институт со столь малой победой.

     – Чего ты хочешь. – Это не вопрос, это команда.

     – Я ничего не хочу, – шепчет Эмико, уставившись в землю. – Саотоме-сама, просто… останьтесь на свободе. Сбегите и никогда не возвращайтесь. Забудьте об Институте. Забудьте обо всем.

     Качаю головой. Это не то обещание, что мне бы удалось сдержать. Аканэ все еще там. Даже если про это забыть, бегство бессмысленно. Институт выследит меня. Камико ясно дала это понять. Я не хочу провести остаток жизни в бегах.

     Кроме того, просьба Эмико лжива. Девушка отчаянно ищет надежду. Она решила, что надежда во мне, что она сможет восполнить дыру в душе, спасая меня. Это глупо. Люди не живут через других.

     – Я не могу этого сделать. Попроси чего-нибудь для себя.

     – Я-я н-ничего не хочу, – снова шепчет Эмико.

     – Вот только не надо этого. Эмико, я приказываю тебе попросить.

     Эмико вздрагивает. Она пытается отвернуться. Она пытается проглотить свои слова, но не может остановиться. Она беспомощна. Не становлюсь ли я монстром, так принудив ее обнажить свое сердце?

     – Я-я хочу быть свободной, – выдавливает она. – Я хочу, чтобы мама улыбнулась мне и спросила, как прошел мой день. Я хочу плюхнуться на диван рядом с сестрой и стянуть у нее журналы. Я хочу снова пойти в школу, в настоящую школу, и поиграть со своими друзьями. Но я не могу это получить. Больше никогда не смогу.

     И это я тоже не могу ей дать. Поэтому она и не просила. У меня так же нет на это сил, как и у нее. Я ничего не могу сделать для Эмико. Но я все равно не могу это принять. Должно же быть что-то. Хоть что-нибудь.

     – Всегда есть что-то еще, – ворчу я. – Мне плевать, глупо это или мелочно. Должен же быть приказ, который я смогу отдать, или лазейка, чтобы ее использовать.

     Размышляю вслух. Если я найду правильную формулировку, смогу ли я сказать Эмико ускользнуть и навестить свою семью, пусть даже хотя бы один раз? Но это не так просто. Помимо меня, есть еще четыре сенши. Институт это предвидел. Он определил законы, руководящие действиями Эмико. Правила укладывались за правилами, месяцами или годами пересмотров, когда Эмико выходила за рамки отведенного ей.

     Даже если я найду какой-то особый приказ, он надолго не задержится. Когда она вернется, Камико заставит Эмико все ей рассказать. Затем она отменит все сделанное мной.

     – Саотоме-сама, у меня… у меня кое-что есть. – Эмико услышала то, что не слышу я. Ее залитое слезами лицо полно решимости. – П-пожалуйста, примите мою клятву рыцаря.

     – Твою клятву? – спрашиваю я. Раздраженно вздыхаю. – Эмико, я говорю тебе сделать что-нибудь для себя.

     Эмико качает головой.

     – Я не могу, – шепчет она. – Саотоме-сама, вы не понимаете. Я должна делать то, что мне скажут. Даже если Института больше не будет, я буду принадлежать кому-то еще. Я никогда не стану свободной. Так что, пожалуйста, Саотоме-сама, если я должна кому-то служить, пусть это будет кто-то порядочный. Пусть это будете вы.

     Эмико снова и снова тянется к тому, что не для нее. Она продолжает помещать свою надежду на кого-то другого. Она права. Я не понимаю. Для нее это единственный выбор. Для меня он кажется ужасным.

     Но что еще ей остается? Эмико должна повиноваться. Институт столь глубоко вбил цепи, что Эмико никогда не сможет сбежать от этой правды.

     Так значит лучше я, чем Институт Прекрасных Принцесс? Это уродливая, склизкая идея, что пятнает меня одним лишь ее рассмотрением. Я не хочу никем владеть. А с Эмико, по сути, так и будет. Она не сможет ослушаться. Если я скажу ей вскрыть себе горло, она без колебаний так и поступит.

     Тем не менее, как я могу отказаться, когда она просит. Она пожертвовала собой ради меня. Мой долг перед ней нельзя описать столь мелким словом, как честь.

     Хмурюсь.

     – Это поможет тебе убраться из Института?

     – Нет, – шепчет Эмико. – Даже если я стану вашим рыцарем, я не смогу так просто отбросить прежнее распоряжение, – честно отвечает Эмико. – Но, Саотоме-сама, если вы это сделаете, я смогу поставить ваши приказы выше, превосходя даже приказы других сенши.

     Недостаточно. Этого все равно недостаточно. И что хуже, Эмико нужно большее. Ей нужна свобода.

     – Это ужасная идея. Найди что-нибудь еще, – говорю я.

     – Больше ничего нет, Саотоме-сама, – отвечает Эмико. Ее решимость начала исчезать. – Вы спросили меня, что я хочу. Это… это то, чего я хочу. Пожалуйста, Саотоме-сама, позвольте мне.

     Нахмуренность становится уродством. Я отворачиваюсь.

     – Нет.

     Эмико съеживается.

     – Неужели я недостаточно хороша? – шепчет она.

     – Дело не в этом, – отчаянно рычу я. Живот сводит от вида уныния Эмико, затем сводит еще раз от мысли принятия. – Ладно. Если ты и правда этого хочешь, я не стану тебя останавливать.

     – Спасибо, Саотоме-сама, – почтительно говорит Эмико. Она склоняет голову и опускается на колени. – Клянусь вам собой, Саотоме-сама. Отныне и впредь я буду служить вам мечом и щитом. Все, что есть зло, я отброшу с вашего пути. Все, что есть добро, я передам вам. Что пожелаете, я исполню, вне зависимости от лишений или безрассудства. Обязуюсь так на тысячи жизней и тысячи смертей, и никогда не медля.

     Прячу гримасу и склоняю голову. Клятва Эмико теперь моя, а с ней пришел и вес обязательств. Глупая девушка. Она просила меня бежать. Она просила меня остаться на свободе. Но теперь она привязала меня к себе так же, как и привязала себя ко мне. Мне нужно ее спасти. Это больше не выбор. Это долг.

     Моей собственной рукой, Институт будет разрушен.

     Поднимаю голову и принимаю бремя.

     – Я принимаю твою клятву, рыцарь. – Мой ответ ясен и четок, слова сенши.

     Слабо улыбаюсь, глядя на девушку сверху вниз.

     – Однако у меня есть несколько правил, которым ты должна следовать. Прежде всего, живи для себя. Ты не подаришь мне счастья, будучи несчастлива сама. Кроме того, когда я отдам глупый приказ, так и скажи. Я э-э… не всегда думаю, что делаю. Кроме того, если я и правда захочу, чтобы ты сделала что-то глупое, я, черт возьми, могу и повторить. О, и этот приказ выше всех прочих, если я скажу тебе что-то сделать, что может тебе навредить, я прикажу тебе подчиниться.

     Эмико смотрит на меня, из глаз текут слезы. Вдруг она кидается вперед и крепко обнимает мою ногу.

     – Спасибо, Саотоме-сама, – говорит Эмико. – Спасибо.

     Снова морщусь и открываю рот, чтобы ответить. Вмешивается новый голос. Он сладок как мед, липок и полон едкого сарказма.

     – Ну разве это не трогательная сцена.

     Говорящая садистски хихикает. Поворачиваюсь к ней лицом, но я уже знаю, кто это. Мори Тиё.

     А у меня на шее все еще это чертово колье.

     Примечания:

     Эксперименты:

     Заметки, извлеченные из журналов Митико:

     ХТ-01: (Неудача)

     Цель: Оценка теоретических приемов личностной модификации.

     Результаты: Ограниченный успех. Субъект умер в результате самоубийства, вероятной причиной является наведенная личностной реконструкцией травма. Рекомендуется проведение над будущими субъектами психологической оценки, чтобы поймать на ранних стадиях потенциально нежелательные/деструктивные черты.

     Предложение: Мори Тиё продемонстрировала способность к эффективной и постоянной ментальной модификации. Использование основанной на схожих принципах магии может привести к лучшим результатам с меньшими связанными рисками (смотри ХТ-02).

     ХТ-02: (Неудача)

     Цель: Модификация некристаллизованного духовного ядра для индуцирования способности к личностной перезаписи.

     Результаты: Эксперимент ХТ-02 демонстрирует ограниченный успех. Способность к постоянной психической переделке присутствует, и эта способность демонстрирует большую, чем ожидалось, универсальность. Однако субъект искалечен в результате крайне деструктивных побочных эффектов – нервной дегенерацией испытываемых целей.

     Предложение: Эксперимент ХТ-02 выглядит обещающе. Однако для достижения более точного копирования желаемых способностей требуется более глубокое понимание приемов духовной модификации.

     Дополнение[1]: Технологическое сдерживание способностей ХТ-02 оказалось успешным в подавлении отрицательных побочных эффектов. Необходимы дополнительные эксперименты, чтобы узнать, возможно ли с использование более сложной технологии получить более продвинутые эффекты изменения личности (смотри ХТ-05).

     Дополнение[2]: Эксперимент ХТ-02 переоценен как «незапланированный успех». В настоящее время дублирование умений ХТ-02 представляет для Института критический интерес (смотри ХТ-10).

     ХТ-03: (Успех)

     Цель: Изучение практических ограничений и опасностей, связанных с духовной модификацией.

     Результаты: ХТ-03a, ХТ-03b, ХТ-03e погибли. ХТ-03c прекращен позднее. Изучение духовной модификации показывает, что направленная модификация вызывает тяжелый духовный ущерб, способный проявиться в течение нескольких недель. Повреждения тем выше, чем сильнее вносимые модификацией изменения. Модификация полностью кристаллизованной духовной матрицы оказалась невозможна. Для будущих экспериментов рекомендуется, чтобы всех кандидатов отбирали до первоначального развития их способностей.

     Эксперимент ХТ-03 дал важные данные. Контроль приемов духовной модификации был улучшен. Медицинские осмотры выявили основные причины духовного ущерба. Таким образом, будущие модификации позволят больший успех.

     Эксперимент считается успешным.

     Предложение: Высокий потенциал для дальнейшей эволюции. Рекомендуются дальнейшие эксперименты (смотри ХТ-06, ХТ-07, ХТ-09).

     ХТ-04: (Отменен)

     Цель: Генетическое и физиологическое изучение редкого ребенка махо-сёдзё мужского пола.

     Результаты: бегство.

     Предложение: Сбор данных ограничен. Для дальнейшего исследования требуется повторный захват. Рекомендуется многолетняя живая оценка с последующим препарированием.

     Дополнение[1]: Встречи с ХТ-04 демонстрируют высокий уровень враждебности. Эксперимент низкоприоритетен. Рекомендуется немедленное прекращение.

     ХТ-05: (Успех)

     Цель: Разработка продвинутых технологий для полного использования возможностей ХТ-02.

     Результаты: Успех. Разработанные в ходе эксперимента приемы демонстрируют разительные и настраиваемые изменения личности цели. Сопротивление этому приему кажется ограниченным.

     Предложение: Разработанный прием должен применяться ко всем считающимся высокоприоритетными девушкам.

     Дополнение[1]: Медицинские обследования показывают возможные побочные эффекты процесса ХТ-05 (корректировки). Рекомендуется углубленное изучение корректировки (смотри ХТ-08).

     ХТ-06: (Провал)

     Цель: Использование технологической индукции для увеличения духовных сил.

     Результаты: Успех. Субъект демонстрирует устойчивый 150% рост духовных сил. Экспериментальные данные подтверждают гипотезу, что духовную силу возможно увеличить до более высоких уровней.

     Предложение: Увеличение рекомендуется для всех девушек, отнесенных к категории C или ниже. Для эффективного увеличения девушек классов B или A требуется большая инфраструктура.

     Дополнение[1]: Изначальный субъект (ХТ-06a) умер после 7-месячного периода. Вскрытие показало, что вероятной причиной является духовная модификация. Прервать все процедуры увеличения, пока не будет завершена полная оценка здоровья.

     Дополнение[2]: Два следующих субъекта (ХТ-06b, ХТ-06d) умерли после 11-месячного и 17-месячного периода. Семь других субъектов на ранних фазах демонстрируют считающиеся минимальными осложнения для здоровья. Эксперимент переоценен как провальный. Необходимо дополнительное изучение (смотри ХТ-12).

     ХТ-07: (Успех):

     Цель: Повторение эксперимента ХТ-02 с исправленной и усовершенствованной методикой.

     Результаты: Ограниченный успех. Субъект демонстрирует все требуемые возможности модификации, но темпы модификации остаются ниже требуемых величин. Экспериментальные данные показывают, что к улучшению результатов может привести большая духовная сила.

     Предложение: Во время проведения эксперимента выяснилось, что субъект ХТ-07 производит личностную трансформацию с нежелательными чертами. Тестовым субъектам Т-07a и Т-07b впоследствии назначены задачи, подходящие для данной модификации, но места для будущих субъектов не предусмотрены. ХТ-07 выполнил свою экспериментальную цель, рекомендуется немедленное прекращение [Отклонено].

     Дополнение[1]: Дополнительные эксперименты показывают, что ХТ-07 можно использовать в гибридной личностной модификации в сочетании с процессом ХТ-05 (корректировкой).

     Дополнение[2]: Необходимо дальнейшее повторение сути эксперимента ХТ-02/ХТ-07 (смотри ХТ-11).

     ХТ-08: (Успех)

     Цель: Оценка безопасных пределов процесса ХТ-05 (отсюда и далее: «Корректировка»).

     Результаты: Успех. Субъект ХТ-08a был подвергнут 21 корректировке до полного нервного коллапса. Субъект ХТ-08b был подвергнут 16 корректировкам до полного нервного коллапса. На более поздних стадиях корректировки оба субъекта демонстрировали нарастающие странности поведения.

     Медицинские оценки указывают на низкий, но накапливающийся нервный ущерб от процесса корректировки. Ущерб нарастает с нелинейной скоростью, по сути становясь все хуже с каждой следующей корректировкой. Долгие периоды отдыха уменьшают как повторяющийся, так и совокупный ущерб, с исчезновением эффекта после недельного периода.

     Последующий эксперимент ХТ-08c показал, что задержка с корректировкой лучше с медицинской точки зрения. После 20 корректировок ХТ-08c остается функционирующим, демонстрируя пиковую нервную дегенерацию в треть от испытанной ХТ-08a и ХТ-08b. Долгосрочная медицинская оценка показывает, что 80% потерянной функциональности в итоге возвращается.

     Предложение: Эксперимент показывает безопасность корректировки, но ее следует проводить по контролируемой методике. Рекомендуются двухнедельные периоды восстановления с исключениями лишь для особых случаев. Все кандидаты для корректировки должны пройти предварительную и последующую медицинскую/психологическую оценку для определения прогресса и выявления потенциальных опасностей.

     Дополнение[1]: Статистические исследования показывают, что более суровые и постоянные нервные повреждения сильно коррелируют со следующими чертами: высокое сопротивление субъекта, попытка корректировки ключевых конструктов личности, и особенно их сочетание. В будущих корректировках рекомендуется по возможности такого избегать. Данные указывают, что множество незначительных корректировок наносит гораздо меньший вред, чем одна серьезная корректировка, производя при этом схожий психологический эффект.

     ХТ-09: (Успех):

     Цель: Имплантация личностной матрицы в духовное ядро субъекта.

     Результаты: Успех. Имплантация вызвала возобновление от последующего тэнки обычно ограниченной ментальной магии. В дальнейшем личностная матрица продолжила усиливаться как часть обычного процесса переноса тэнки. Субъект ХТ-09 демонстрирует постоянное изменение уже через три месяца.

     Предложение: Этот прием рекомендуется в качестве дополнения обычной процедуры корректировки. Этот прием может использоваться как основной прием личностного изменения низкоприоритетных девушек.

     Дополнение[1]: Дальнейшая оценка субъекта ХТ-09 показывает ограниченную функциональность субъекта. Причина не в эксперименте ХТ-09, но в форме его применения. Для будущих имплантаций рекомендуется использовать более эмоционально ориентированные матрицы. Для обнаружения более эффективных сочетаний может потребоваться дополнительное изучение и эксперименты.

     ХТ-10: (Не начат):

     Цель: Повторение непреднамеренных результатов эксперимента ХТ-02.

     Примечания: Обнаружен оптимальный субъект. Похищение отложено в целях ХТ-11.

     ХТ-11: (Активен) Саотоме Ранма

     Цель: Попытка воссоздания изначального эксперимента ХТ-02.

     Примечания: Предлагаемый субъект эксперимента: Саотоме Ранма. Стабилизированное проклятье Дзюсенкё, независимая личность и высокая духовная сила обещают исправить проблемы, возникшие в ходе экспериментальной попытки ХТ-07.

     ХТ-12: (Не начат)

     Цель: Повторная попытка эксперимента ХТ-06 по духовному усилению.

     Примечание[1]: Эксперимент ХТ-12 следует проводить с крайней осторожностью. Предлагается трехлетнее развертывание, прежде чем подвергнуть процессу высокоуровневый персонал.

     Примечание[2]: Для начала эксперимента требуется высококлассный чародейский трансформатор. Для уменьшения предполагаемых повреждений желателен источник магической энергии уровня генератора серебряного тысячелетия класса B-II или выше.

     Текущая через токийское метро толпа исчезает, человеческий отлив растворяется в коридорах и выходах. В опустевшем помещении стоит Тиё, очаровательный ангел из пылающих глубин ада. Ее улыбка сияет злобой, а пышное розовое платье, при всех своих кружевах и блестках, лишь усиливает ауру извращенной невинности.

     – Мори Тиё.

     – Тоже очень рада видеть тебя, Ранма-тян. Так жестоко с твоей стороны было сбежать на бой с Гёндуль, а не со мной. Я была так разочарована. Но мы здесь, снова вместе! О, это будет так весело.

     Тиё кружится, широко раскинув руки. Насмешливое хихиканье эхом прокатывается по пустому коридору. Сейчас полдень буднего дня. Шанс, что такое место будет пусто, бесконечно мал. Но вероятность преклоняет колени перед Тиё. Именно так работает ее магия. Я чувствую ее в воздухе, тонкую пленку с ароматом корицы, что искажает реальность, чтобы удовлетворить ее прихоть.

     Эмико отцепляется от моей ноги. Встает передо мной. Вокруг нее оборачивается свет. Одежда испаряется туманной дымкой, лишь чтобы вернуться сплошными металлическими пластинами. Трансформировавшийся волшебный рыцарь кладет руку в перчатке на эфес своей шпаги.

     – Саотоме-сама, я з-задержу ее. – Эмико дрожит, говоря.

     Смотрю на Эмико. Идиотка. Тиё раздавит ее как муху. Черт, Эмико не купит мне даже трех шагов. Это за пределами глупости.

     Это же мнение разделяет и Тиё. Заслышав слова Эмико, она запрокидывает голову и испускает хриплый смех.

     – Ты? Сразишься со мной? – говорит Тиё меж смешков. – О, это так мило. Вот что я скажу. Так как я люблю сенши, я заберу у тебя лишь одну конечность. Что предпочтешь? Левую руку? Правую? Может, все же ногу?

     Шагаю вперед, привлекая внимание к себе.

     – Ты здесь из-за меня, Тиё, – рычу я. Бросаю взгляд на волшебного рыцаря. – Эмико, убирайся отсюда.

     – С-Саотоме-сама, – слабо протестует Эмико.

     – Уходи. Живо. Это приказ, – рявкаю я. – И никому ничего не говори. Поняла?

     Эмико кивает, ее лицо бледнеет. Она поворачивается в сторону и шагает к лестнице. Всс! Бух! В мгновение ока в бетонную стену врезается конфетный боевой топор в половину моего роста. Древко топора дрожит в сантиметрах от головы Эмико. На другой стороне коридора улыбается Тиё, ее рука вытянута в броске.

     – Ну-ну. Не припомню, чтобы говорила, что ты можешь уйти, – сладко выпевает Тиё.

     Мои руки сжимаются в кулаки. Шагаю вперед, высокие каблуки звучат в ритме стаккато. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки от Тиё и смотрю в ее шоколадные глаза. Мы почти одного роста, высокие каблуки дают мне небольшое преимущество.

     – Дай Эмико уйти, Тиё, – ледяным тоном говорю я. – Ты пришла не для того, чтобы играть с жуками.

     Тиё склоняет голову набок.

     – Даже не знаю, – угодливо говорит она. – Я всегда считала, что давить насекомых очень весело. Как они шевелятся и корчатся, пытаясь сбежать на сломанных лапках. Еще лучше, что они продолжают дергаться, оставаясь живыми, даже приклеившись к земле своими кишками.

     С широкой демонической улыбкой девушка вытаскивает вторую конфету-трость. Украшение медленно растет. Рукоять в хватке утолщается. Милый изгиб превращается в жестокий двулезвийный крюк. Лезвие клинка сверкает как сталь.

     Мой взгляд возвращается к Тиё.

     – Так ты предпочтешь поиграть с ней или со мной? – бросаю я.

     Тиё касается топором моей щеки. Лезвие теплое и острое. Бесстрашно продолжаю стоять. Если бы Тиё хотела меня убить, уже бы убила. Эта женщина монстр, достаточно сильна, чтобы содрогнулся Сафуран, и достаточно умела, чтобы вспотела Кодачи.

     Я не на ее уровне.

     Даже если бы колье не было. Даже пройди я трансформацию. Даже тогда шансы на победу были бы равны нулю. Слишком велик разрыв между нами. Грубая духовная сила это гора со слишком крутым склоном. Если я не сумею прорвать ауру Тиё, она останется непобедимой. Такая попытка лишь подтолкнет меня к пределам, оставив меня без сил – и приглашая к контратаке.

     Непросто представить, что потребуется, чтобы победить демона вроде Тиё, но неплохо было бы начать с объединения с Сафураном и Хабу.

     – Как ужасно просить меня выбирать, – воркует Тиё. Она скользит топором по моему лицу, так что крюк касается шеи. Она останавливается и наклоняется в сторону, чтобы заглянуть мне за спину. – Ну, раз уж крыска уже сбежала, все изрядно упрощается, не так ли, дорогая?

     – Полагаю, да, – отвечаю я. Вызванное словами движение приводит к легкому уколу топора. По моей плоти начинает прокладывать себе путь крошечная капля. – Раз уж мы теперь наедине, не расскажешь мне, что ты хочешь?

     Глаза Тиё ликующе сияют.

     – Что я хочу? О. Люблю такие вопросы. Я столько всего хочу. Хм… с чего начать? Знаю! – Тиё подается вперед, так что ее нос почти касается моего. – Как насчет того, что мы закончим то, что начали на крыше?

     Прищуриваю глаза.

     – Кокон? Не сработает. Моя духовная матрица уже кристаллизована. Мой тэнки больше не изменится.

     Блеф. Хоть и подкрепленный осколком истины. Если честно, я понятия не имею, придали ли мне модификации Митико невосприимчивость к кокону Тиё. Смелое предположение, но здесь было слишком много неизвестных.

     – О? Это об этом ты подумала? – с притворной невинностью говорит Тиё. – А я-то собиралась продолжить чаепитие. Но, раз уж ты затронула этот вопрос, что если мы проверим? – Садистка взмахивает пальчиком в перчатке и сладко говорит слова своего заклинания: – Cotton candy cocoon.

     Тонкие нити розового спиралью ложатся на землю подо мной. Липкие струны тонким саваном оборачиваются вокруг моих ног. Пасть следует своим путем, схватив меня за талию. Нападение в сотни раз медленнее, чем когда она использовала его на крыше.

     Тиё играет со мной.

     … Нет. Я ошибаюсь. Она играет совсем не со мной.

     – Отойди от Саотоме, – рявкает новый голос.

     О цемент лязгают тяжелые стальные сапоги. На каждом шаге гремит кольчужный доспех. Гёндуль. Валькирия останавливается в полудесятке шагов от нас. В правой руке она держит всемогущее копье, Гунгнир.

     – Гёндуль! – весело говорит Тиё. – Как удивительно встретить тебя здесь.

     Тиё танцует вокруг меня, так что я оказываюсь меж ней и валькирией. Все это время она не отрывает от моей шеи свой топор. Тиё прижимается ко мне, ее крохотная грудь давит мне в спину. Игривым жестом забрасывает свободную руку мне на плечо. Нити сахарной ваты растворяются в тумане.

     Осторожно поворачиваю голову, бросая взгляд в сторону девушки.

     – Отойди, Мори Тиё, – во второй раз командует Гёндуль.

     – О? И зачем же мне это делать? – спрашивает Тиё. – Саотоме досталась мне первой. Кроме того, она только что сказала мне, как сильно она хочет стать сладкой принцессой.

     Неизящно фыркаю.

     – Я никому не принадлежу.

     – Не говори так, милая, – шепчет мне на ухо Тиё. Ее дыхание омывает мою левую щеку, даже когда ее топор вгрызается в правую сторону моей шеи. Мокрый язык скользит по мочке уха, оставляя холодный озноб. – Ты и я, нам было бы так весело вместе. Две милые девушки. Нет конца играм, в которые мы могли бы поиграть, – выдыхает Тиё. – Или, если тебя это больше не интересует, всегда остается Хикару. Ему без меня было так одиноко.

     Вздрагиваю. Почти испытываю благодарность, когда Гёндуль делает два шага вперед и опускает копье до готовности. Дикие глаза валькирии встречаются с моими, в них мерцает захороненная жажда крови. Ее взгляд минует меня и вцепляется во врага за моим плечом.

     – Я не стану повторять, – заявляет Гёндуль. Гунгнир начинает потрескивать, когда на его древке играют молнии.

     – Ну разве это не прекрасно! – смеется Тиё. – Ты собираешься сразиться со мной. А я-то беспокоилась, что собачка будет слушаться приказов своей хозяйки.

     Тиё радостно отходит на шаг. Ее топор размывается, но не жалит. Вместо этого крюк цепляется за ленту моего колье, начисто срывая его. Камень падает в стороне, и поток моего ки нормализуется.

     Я вдруг чувствую, что живу.

     – Ранма-кун, я передумала. То, что я хочу, это убить Гёндуль и ее собачку! Ты ведь поможешь, верно? – спрашивает Тиё вперемешку с безумным восторженным хихиканьем.

     Потираю шею, кидая на Тиё полный подозрения взгляд. Должно быть, она планировала это с самого начала. Но с колье или без него, мне весьма неудобно, когда она за моей спиной. Перевожу взгляд на Гёндуль. Глаза валькирии встречаются с моими, ожидая моего ответа.

     – Лучше так, чем Институт, – ворчу я. – Хотя один момент, – указываю я на сидящего позади Гёндуль гигантского призрачного волка. – Не стану называть его собачкой.

     Гарм усмехается, его глубокий тяжелый голос звучно отражается от стен коридора.

     – Мы снова встретились, рабыня. Впечатлишь ли ты меня своей ценностью? Или будешь раздавлена в моих челюстях? – усмехается он. – Покажи мне свою силу.

     – Остановись, Гарм, ее жизнь не твоя, – вмешивается Гёндуль. Ее дикий взгляд останавливается на мне. – Саотоме, ты посягаешь на свою честь, сражаясь вместе с предательницей?

     Фыркаю.

     – Тиё это совсем не идеальный вариант, но я соглашусь работать с ней, если это значит уход из Института.

     Тиё радостно хихикает.

     – Видишь, Гёндуль? Она выбрала меня.

     – Молчи, негодница! – ревет Гёндуль. – Ты зашла слишком далеко, Тиё. Больше я не стану останавливать руку. Сегодня ты умрешь, как должна была умереть, когда впервые ступила на священные земли Ее Величества.

     На губах Тиё появляется подлая улыбка. Девушка в розовом подается вперед. От невероятного давления дрожит воздух.

     – Прекрасно. Прекрасно. Я долго ждала этого момента. Собачка соскользнула с поводка. Так и знала. И правда лучше убить тебя после того, как ты отринула слово своей хозяйки.

     – Я не предатель, Тиё. Просто я действую по собственной воле. Больше я не позволю коварной змее быть рядом с моей королевой.

     На острие Гунгнира собираются изломанные молнии. Заряды растягиваются от пола до потолка. Нарастает вес силы Гёндуль, пока не окутывает весь тоннель грубым ки. Воздух кричит от давления, когда в свою очередь и Тиё направляет свою ауру. Изливающийся ветер треплет мое платье.

     Валькирия поднимает свое копье, нацелившись острием в сердце Тиё.

     – Готовься, Тиё, ибо это твой конец.

     Тиё вырывает из прически сахарную трость. Шагает вперед с боевыми топорами в каждой руке.

     – Змея? Как мило с твоей стороны так говорить. Но твоя хозяйка гораздо коварнее меня. Потому-то мы с самого начала приглядывали друг за другом, мы только и планировали, как же ударим друг другу в спину.

     Бах!

     Помещение вздрагивает, когда Гёндуль выпускает свою силу. Молния, широкая как ствол дерева, протягивается мерцающей рекой уничтожения. Заряд проносится через тень Тиё и врезается в стену за ней. Камень течет, а затем взрывается. Дождем обрушиваются сферы раскаленного белого вещества. Над пузырящейся магмой, парящей землей, поднимается туман.

     В эхе электрического света бьет Тиё. Топоры вылетают из ее рук. Каждый конфетный клинок расщепляется на тройку томагавков. Снаряды разлетаются в разные стороны, а затем как бумеранги прилетают с неожиданных направлений. Копье валькирии размывается столь быстро, что кажется двумя, разрушая в полете пару конфетных топоров. Еще один проносится мимо, поймав один лишь ветер, в то время как четвертый врезается в щит валькирии. Последние попадают в цель, только чтобы их оттолкнула кольчуга Гёндуль.

     За этим нарастает какофония боя, но у меня нет времени наблюдать. Гигантский волк, Гарм, мчится на меня с другой стороны помещения. Ныряю вправо. Смыкаются огромные челюсти, кинжальные зубы проходят через место, что всего мгновение назад было моим.

     Поворачивается могучая голова зверя, сокращаются толстые мышцы вокруг шеи. Во второй раз открывается рот Гарма, нацеливаясь на мою позицию.

     Отпрыгиваю и спотыкаюсь. Высокие каблуки подавляют гибкость моих лодыжек, превращая мое уклонения в едва контролируемое падение. Паника обрывается бессвязными шагами, что дарят мне последний сантиметр. Зубы волка вцепляются в оборки моего платья, горячее дыхание – разящее гнилым мясом – протекает по мне.

     Ловлю себя и оттанцовываю. Гарм остается позади, из его горла вырывается низкий насмешливый рокот. Существо преследует меня неспешными, размеренными шагами, не заботясь об остающемся позади бессмысленном уничтожении.

     – Развлеки меня, ведьма, – говорит Гарм. Губы зверя расходятся в том, что должно быть волчьей улыбкой или угрозой смерти.

     Наклоняюсь в сторону. Мимо со свистом пролетают электрические заряды и кусочки карамели. Бой между Гёндуль и Тиё оборачивается погоней, Гёндуль гонится, а Тиё убегает. Понятная тактика: Гунгнир смертоносен, когда цель в пределах его досягаемости.

     Щелк! Отскакиваю в сторону от выпада Гарма, моя невнимательность притворна. Вместо того, чтобы снова укусить, волк встает на дыбы. Обрушивается пара лап, заставляя меня спасаться от них. Кидаюсь вперед, а не назад, проскальзывая под зверем. Оказавшись там, низко приседаю, а затем бью мощным пинком.

     Моя нога попадает в пар. Мех течет туманом, и я пролетаю сквозь него. Дерьмо! Призрак. У меня лишь момент, чтобы понять свою ошибку, прежде чем Гарм растворяется в серебристом пламени. Холодный огонь оборачивается вокруг меня, только чтобы вновь появиться на расстоянии метра.

     Сверкают желтые зубы. Широко распахивается пасть, угрожая поглотить меня целиком.

     Дерьмо! Изворачиваюсь в воздухе, бросая ноги по широкой спирали. Кончиками каблуков, пропитанных светящимся ки, попадаю в губу существа. Бушующая сила отбрасывает меня назад. Отталкиваюсь, прибавляя себе скорости.

     Всс! Я на миллисекунду задерживаюсь с уклонением от конфетного топора. Лезвие рассекает платье и оставляет на коже разрез размером с монету.

     Разворачиваюсь в воздухе, касаюсь пола и прыгаю к потолку. Гарм врезается подо мной, разбивая цемент, как если бы он был песком. Встает зверь невероятно быстро. Следует за мной в воздух, ускоряясь на бегу. Соскакиваю с крыши, опередив его лишь на секунду. Призрачный пес врезается в мою прежнюю позицию, проносится сквозь камень и отталкивается от него, двигаясь как рыба в воде.

     Проклятье. Так я не смогу победить. Нужно изменить правила игры.

     Мне нужен тэнки.

     Мысли замирают. Тэнки? Почему же… Нет. Не думай. Делай.

     Но получится ли?

     Месяц назад тэнки был вершиной безумия. Сейчас? С освобождением от колье моя аура истекает силой. Со своей духовной силой я властвую в области вокруг себя. Но природа этого духа изменилась. Уверенность пронизана красотой. Не задумываясь и не прикладывая усилий, я излучаю мэгами но оои много превосходящую мою изначальную попытку.

     Все получится.

     Гарм следует за мной по пятам, пока я продолжаю быстрое отступление. Мечусь из стороны в сторону, используя в свою пользу меньшую массу и большое ускорение. Все время остаюсь в одном неверном шаге от надвигающейся смерти.

     В окружении уничтожения, оказавшись в жестокой битве, я обращаю свое внимания вовнутрь.

     Первым приходит покой. Моя аура успокаивается, ярость боя угасает. Углубляется чистота духа, и окружающее меня слабое лавандовое свечение смягчается до розового. Поднимаю самые ненавистные свои воспоминания. Ледяную хватку металла на лбу. Безразличные глаза, наблюдающие за моей ломающейся гордостью. Исчезновение кусочков меня, проданных дьяволу ради еще одного шанса на победу. Мой разорванный дух. Беспомощность. Разочарование. Ненависть.

     Пресмыкание.

     В моих ушах эхом отражается голос Артемиды.

     С этим я создаю хайгэки.

     Я горю. По моим венам протекает бешеное пламя. Но на этот раз оно не иссушает плоть и не изжаривает органы. Вместо этого оно очищает. Вся грязь обращается в пепел. Уходит вся слабость, изгоняется чуждая магия. Слабеет боль в мышцах, как будто я расслабляюсь в фуро.

     Это хорошо.

     Реальность обрывает удовольствие. Обрушиваются челюсти Гарма, чуть не разрывая меня напополам. Кидаюсь в сторону, затем удваиваю свое сосредоточение.

     Берусь за сукэн. Снятая тиара. Мои первые шаги за вратами Института. Рев ки и уверенность. Вкус свободы. Пропитываю себя этими эмоциями. Сукэн разливается льдом. Это немеющая боль, что исцеляет раны и восстанавливает совершенство.

     Я трансформируюсь.

     Хайгэки и сукэн оборачиваются друг вокруг друга и взрываются искрящимся светом. Платье вздымается, когда через него проходит магия. Розовые нити подобны воде. Черные нити текут по поверхности, образуя узор из изломанных мозаичных сердечек. На свет появляются ленты, оборки и кружева.

     Кружусь в воздухе, милые ленточки следуют за моими движениями. За спиной хлещут волосы, удлиняясь в пару шелковистых хвостиков. Легко приземляюсь на землю и перекатываюсь по поверхности. Проворность возвращается. Магия отбрасывает законы физики, позволив ловкости оспорить мою одежду. Гарм рушится рядом со мной, его шея вытягивается для укуса. Вмешивается сукэн, и я уклоняюсь с ангельской элегантностью, с легкой грацией скользнув вокруг его атаки.

     Оказываюсь рядом с Гармом, моя аура бушует от невероятной энергии моей трансформации. Зверь поворачивается ко мне лицом. Он слишком медлителен. Мои ноги принимают стойку, и каблуки вдруг демонстрируют прекрасное сцепление. Резко останавливаюсь, поворачиваясь от бедра, вкладываю всю силу в кулак. Конечность покрывает усиленный хайгэки ikisasu. Выстреливает пылающий розовый метеор.

     Бум!

     Ки-удар взрывается от соприкосновения. Гарму разрывает ребра. Сдувает плоть, мех и мускулы. Гигантского волка отбрасывает через всю комнату. Он кувыркается в воздухе, его лапы пытаются найти опору. Затем Гарм спохватывается. Его тело замедляется, и волк выпрямляется.

     – Tenshi Osakebi! – кричу я.

     Поток силы с ревом течет по моим рукам и сливается меж ладоней. Вся избыточная энергия тэнки получает свободу. Сияющий луч розового пронзает тоннель, ловя Гарма как раз когда он поворачивается ко мне. Волк взвывает, когда его отбрасывает во второй раз. Существо врезается в землю и катится, размывшись, к Гёндуль. Валькирия умело перепрыгивает своего верхового, выпуская при этом из копья молнию.

     Бах!

     В случайном всеобщем согласии бой останавливается.

     – Не играй со своим врагом, Гарм, – отчитывает Гёндуль. – Саотоме воин, и к ней стоит относиться как к таковой. Но не смей убивать ее. Гнев директора будет невероятен.

     Гарм встает и отряхивает серебристый мех. Кровь и кости раскрыты, кожа содрана моей магией. Но зверь не обращает внимания. Его зверская улыбка становится шире, когда он поворачивается ко мне. Серебристое пламя облизывает порванную кожу, связывая призрачную плоть. Смертельную рану смывает за считанные секунды.

     – Я сражаюсь как хочу, Избравшая. Как всегда было. Как всегда будет, – отвечает гигантский волк. – Эта ведьма сумела заинтересовать. Быть может, мне это так понравится, что я забуду о тебе. Так что постарайся не умереть.

     – Как чудесно. Ранма-тян наконец-то трансформировалась. Это значит, что мы можем начать все всерьез, – поддразнивающе вставляет Тиё. У очаровательной девушки в правой руке белый зонт, а в левой конфетный топор. – Но давай сперва немного расчистим комнату? Так наши бои не помешают друг другу.

     Гёндуль застывает, по ее покрытому сталью телу стекает напряженность.

     – Ты не посмеешь.

     Милая улыбка Тиё становится зловещей. Она крутит свой зонтик. Кружевной зонт проливает нечестивый свет.

     – Starlight starfall.

     Бум!

     Потолок вздрагивает. Светильники мерцают, и ссыпается пыль. Бум! Еще один удар. Бум! Бум! Буу-Бу-Б-Б-Б-Бум! Взрывы гремят быстрой очередью. Подземное помещение трясет. Дребезжат балки. Тускнеют ряды фонарей. Стеклянные трубки рушатся на землю.

     Тум! Сквозь крышу прорывается мяч. Ярко-синий леденец оставляет в земле кратер. Он большой, слишком широкий, чтобы обхватить его руками.

     Бу-бум!

     Во все стороны разлетается шрапнель. Вмешивается сукэн. Из воздуха формируются паутиноподобные нити. Они сплетаются в черно-белый шахматный гобелен. Ткань ведет себя как стальная стена. Крохотные осколки оставляют на поверхности ямки. Большие куски прорываются. Руки размываются на перехват.

     Осознание нагоняет магию. А? С каких это пор…

     Бу-бу-б-бум!

     Цыц! Сейчас драться. Думать позже.

     Град леденцов продолжается. Потолок пронзают гигантские красные, белые и зеленые сферы. Карамельная шрапнель разлетается по помещению, разбивая стекла и дырявя все поверхности.

     Сталь прогибается. Крыша падает.

     Поднимаю руки навстречу ей.

     – Tenshi osakebi!

     Кричу атаку, направляя максимум сил. Из рук выплескивается розовый свет. Идеальный дух, ревущий с деструктивным хаосом хайгэки, тараном бьет сквозь падающую землю. Камни раскалываются. Грязь разлетается в стороны.

     Прыгаю в этот зазор.

     Окутавшись сукэном, я поднимаюсь через пробитый моей магией тоннель. Вокруг меня ссыпаются разрозненные обломки дороги, труб, куски земли. Поднимаюсь по падающим частицам как по лестнице, всей своей волей толкаясь вверх. Реальность, движимая силой сукэна, склоняется перед моим капризом. Мне открывается дневной свет.

     Выход.

     Взлетаю в небо, моя скорость так высока, что я поднимаюсь на пять этажей над тонущей землей. Мой взгляд скользит по полю боя. В метро рухнули шесть полос перекрестка. Высотные здания распотрошены, их фасады вспороты дождем конфетных метеоров. Раздавленные автомобили разбросаны как игрушки, шасси разбиты, а окна выбиты.

     Сердце Токио стало боевой зоной. Тем не менее, улицы остаются пусты.

     На краю битвы устроили препятствие полдесятка девушек. Кодачи стоит на перевернутом тягаче. Она маниакально смеется, стреляя потоком лакрицы в двигатель автомобиля достаточно глупого, чтобы обогнуть ее баррикаду.

     Но этого не достаточно. Совсем не достаточно. Если только не эвакуировать всех в радиусе сотни метров, жертвы будут огромны.

     Мое тело достигает пика. Скольжу вниз, на облаке своего платья как на парусе. Выбрасываю руку, и между пальцев появляются очки. Устраиваю их на носу, затем постукиваю по оправе, перебирая меню выбора, пока не добираюсь до режима ауры.

     Нахожу его, не опоздав ни на секунду. Из-под обломков беспрепятственно поднимается гигантский призрачно-красный волк.

     На моих губах появляется гадкая улыбка.

     Гарм вырывается из-под земли. Его в упор встречает пара розовых пуль. В мгновение ока волк кидается в сторону. Первое копье попадает в скалу, выпуская облако пыли и обломков. Второй заряд, укрывшийся в сиянии первого, попадает в цель. Голову Гарма наклоняет, из-за чего волк спотыкается. В серебристом пламени мелькает кость, прежде чем исчезнуть среди меха.

     Приземляюсь в метре от него. Гарм трясет головой, затем бросается вперед. Гигантские зубы скрежещут в пустоте. Проскальзываю под ними, пробираясь под телом волка. Изворачиваюсь на бегу, вытягивая ногу, чтобы зацепить заднюю лодыжку Гарма. Сустав ломается.

     Зверя это вряд ли волнует.

     Пинаю волка под зад. Задница даже приподнимается, тогда как морда опускается вниз и под него. Желтые зубы охватывают меня слева и справа. Челюсти Гарма смыкаются, обеспечивая верную смерть.

     Он ловит мою тень.

     Трещит сукэн. На моем пути рассыпаются горящие осколки розового. Иллюзия переписывает правду. Я больше не между зубов Гарма. Вместо этого я парю вне его досягаемости, мои каблуки в сантиметрах над землей после идеально выбранного для прыжка момента.

     – Tenshi osakebi!

     Руки отбрасывает, как будто я стреляю из пушки. Падаю на спину, яркий свет затемняет мне вид. Моргаю, затем замечаю, как Гарм врезается в стену ближайшего здания. Чудовищный волк поднимается на ноги и снова рвется в бой. В грудь Гарма врезается случайный леденец, швыряя его на землю.

     Бум. Бум. Бум.

     Продолжаются взрывы. Шальные осколки карамели скользят по потрепанной грани моего сукэна. По плечу, груди и лицу расходится острая боль. Непрерывный шквал не позволяет укрыться. Сжимаю зубы и собираюсь с волей. Моя фрагментированная аура восстанавливается. Больше через нее ничего не пройдет.

     Земля подо мной взрывается.

     Через грязь прорываются изломанные клинки электричества. По ногам пробегает статика, а волосы встают дыбом. Вздымается земля. Меня швыряет в небо. Элегантность сукэна подавляет мое удивление. Мой баланс не дрожит. Отталкиваюсь, переворачиваюсь в воздухе и приземляюсь на вершину фонарного столба в десятке метров оттуда.

     В дымящемся кратере стоит Гёндуль. Одной рукой она держит в воздухе кусок дороги, что куда больше того, что я могу поднять. С почти небрежной легкостью валькирия отбрасывает камень в сторону. Обломок бетона раскалывается от удара.

     С облегчением оглядываюсь в поисках Тиё. Милый демон танцует среди разбитых камней, крутя своим зонтиком. Она кружится и вертится, с улыбкой восхищения глядя на покрывающие поле боя обломки.

     Стихает неспешный стук падающих леденцов.

     Мой взгляд переходит на Гарма. Волк со своей волчьей усмешкой косится на меня. Чешет за ухом гигантской лапой.

     – О, – выдыхает Тиё. Девушка тянет руки и выгибает спину. – Так гораздо лучше. Теперь мы можем всласть покидаться силами. Не беспокойтесь о гражданских, мои девочки о них позаботятся. А если они кого-то пропустят? Хе-хе-ха-ха! – Смех Тиё из хихиканья превращается в безумный хохот. – Так все будет даже более захватывающе!

     Гендуль хмыкает и перехватывает Гунгнир обеими руками.

     – Презренная. Гордость воина в том, чтобы убить лишь того, кого должно. Но ради твоей смерти, Тиё, я с радостью пройду через море трупов.

     Тиё швыряет свой зонт в сторону. Отброшенный зонтик растворяется в небытие. Освободившейся рукой она хватает второй конфетный топор.

     Улыбка Тиё все расширяется, пока не угрожает рассечь ее лицо напополам.

     – Ты сказала такие замечательные слова, Гёндуль. Теперь умри!

     Тиё рубит обеими руками, выпуская волны искаженного воздуха. Гунгнир дважды свистит, рассекая ветер напополам. Вакуумные клинки как эластичные ленты отлетают друг от друга. Кружащийся вихрь врезается в здание позади. Взрываются сталь и бетон, содранные квартетом гигантских клинков.

     Ни одна из них не уделяет этому никакого внимания.

     Тиё текучими движениями отлетает, угол ее дуги игнорирует гравитацию. Пока она летит, рассыпаются десятки снарядов. За ней гонится Гёндуль, дикие глаза блестят от восторга. Конфеты разрушают все вокруг нее. Топоры ломаются о ее копье, щит и доспехи. Позади Гёндуль горит земля, каменное болото образует тысячи разделяющих его на части ножей.

     – Ауууу! А-а-ауууу!

     Воет Гарм. Мою грудь трясет. Под моими ногами танцует щебень, в рамах грохочут стекла. Этот звук перекрывает все вокруг. Перед его мощью стихает даже бой между Тиё и Гёндуль.

     Ауууу! А-а-ауууу! Эхо. Это первая моя мысль. Затем я замечаю их, сотни призрачных волков. Они вспышками серебристого света выходят из всех теней. Масса стремится вперед, образуя строй в пять линий. Армия растягивается на все шесть полос перекрестка.

     Гарм опускает голову. Колоссальный зверь испускает глубокий, раскатистый смех.

     – Охота началась, ведьма. Не разочаруй.

     Стая катится вперед, рой серых призраков, что одеялом струится по земле. Над ними всеми возвышается Гарм, огромный и массивный, но гораздо меньше, чем вся стая вместе.

     Вот дерьмо.

     Меньше чем за секунду они оказываются передо мной. Набрасывается вся масса волков. Они бьют по лодыжкам. Они подпрыгивают вырвать горло. Они кружат вокруг и кусают за икры. Ни грамма плоти не остается без внимания. Смертельнее их всех Гарм. Его пасть достаточно широка, чтобы проглотить меня целиком. Зубы достаточно крепкие, чтобы разорвать сталь. В челюстях чародейская сила, что может разбить мой сукэн.

     Утонув в море волков, я сражаюсь.

     Яркий свет рассыпается веером. Мой tenshi osakebi режет как меч, рассекая конус волков. Эктоплазма распадается ливнем прозрачной крови. Кружусь дальше, не в состоянии разглядывать. Обрушиваюсь руками и ногами. Ломаются позвоночники, трещат черепа, волки разлетаются во всех направлениях.

     Только чтобы возродиться из серебряного пламени.

     Это бесконечная масса бессмертных духов. Не хватит никакого мастерства или скорости. Сжимаются голодные челюсти, отрывая осколки розового света. С каждой секундой сукэн угасает, ложный закон уступает миру, что стремится к моему уничтожению.

     Хрум! Пасть Гарма смыкается на моей голове. Уклоняюсь на считанные миллиметры. Мои руки размываются, сбивая с прыжка трех волков. В лодыжку погружаются зубы. Внезапный вес превращает мои танцующие шаги в запинку. Набрасываются десятки волков. Вырываю ногу на свободу и отскакиваю в сторону. Взрывается яркий свет, сокрушив целую волну. Но слишком поздно. Наваливается голодная орда, повалив меня на землю.

     Волки кусают, вцепившись в плоть и ткань. Они пытаются своими зубами удержать меня. Перекатываюсь. Десять волков перекатываются вместе со мной. Правой рукой, поднимаясь, тащу в воздух вцепившегося в локоть зверя. Его зубы отрываются от раны, оставляя рваную плоть и текущую кровь.

     Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Пошатываюсь на ногах, призрачные тела висят на мне массой серебристого меха. Сосредотачиваюсь на одном упрямстве. Прочь! Боль превращается в хайгэки. Во всех направлениях расходится грубая, несфокусированная воля. Волчьи челюсти тают. Волки разрушаются.

     Вздрагиваю и падаю. Легкие с хрипом гоняют воздух.

     Шевелись!

     Усталые мышцы швыряют меня вверх.

     На меня набрасывается стая волков, прикованная к земле неизвестными ограничениями. Отступаю ввысь, используя для усилений прыжка рельеф. Гарм поднимается вслед за мной, но слишком далеко, чтобы помешать моему бегству. Вместо этого зверь идет наперехват, чтобы вернуть меня на землю.

     Отступлением куплены считанные секунды. Вдыхаю и успокаиваюсь. План. Мне нужен план. Давай, Ранма, план. В голове мелькают идем. Попадается безумное замечание. Снова смотрю вниз. Легион волков ждет, их тонкие рты истекают слюной.

     Глупо. Безумно. Совершенно невменяемо. Но может сработать. Я это сделаю. Придется.

     Иных вариантов нет.

     Приземляюсь с внезапным толчком. Высокий каблук погружается в спину прыгнувшего волка, отправляя его рухнуть на землю. Дуга меняется, и я лечу среди взмывших призраков, отталкиваясь от них в смертельной демонстрации акробатики.

     После чего оказываюсь посреди стаи.

     Бросаю хайгэки. Избиваю распустившую слюни стаю руками и ногами. Удары отбрасывают волков в сторону. Пинки оттесняют группы. Хрупкий ikisasu единственное мое нападение, и его едва хватает, чтобы коснуться призрачной плоти. Все усилия сосредоточены на отступлении, весь сэкономленный ки посвящен сукэну.

     Мир склоняется перед мощью моего закона.

     Одной лишь защитой в бою не победить. Это знаю я. Это знает Гарм. Огромный серебристый зверь призраком парит в небе, охотник ждет своего часа. Скоро его добыча ослабеет. Настанет момент напасть на нее.

     И, пока он ждет, я втягиваю все в круг.

     Это безумие. Нет сталкивающегося с холодом жара. Законы природы не на моей стороне. Но у меня есть сукэн. Верховная власть. Сила выдать иллюзию за правду. В эту силу я и вливаю свой ки. И через него я устанавливаю господство. На кратчайший момент мир становится моим. Я всемогущий бог. С этой силой я устанавливаю новый закон.

     Застывшие ауры призрачных волков втекают в стягивающуюся спираль.

     С последним шагом я выхожу в центр буйствующих энергий.

     – Hiryu shoten ha!

     Взмахиваю кулаком в апперкоте. Удар пронзает сердце вихрящейся магии. Восстань, приказываю я. Восстань и разорви моих врагов на куски.

     Ки с такой резкостью вытягивает из моего тела, что я чуть не падаю на колени. Воздух дрожит. Поле боя затихает.

     Ничего.

     Ни ветра. Ни движения. Ослабев и устав, я стою в центре. Волки набрасываются как один. Размытая масса формирует серую волну. Готовлюсь к накатывающемуся цунами.

     Оно так и не достигает цели.

     Все скопление врезается в стену из лент. Нити захватывают все. Призрачные волки стараются освободиться от пут. Бесполезно. Это не масса безжизненных нитей, но скорее рой змей.

     Исчезает гравитация. Взрывается ветер. Все утаскивает в небо.

     Падаю в воздух, ветер треплет одежду и волосы. По сравнению с hiryu shoten ha, это просто бриз. Тем не менее, в неестественной гравитации он кажется в десятки раз сильнее. Вокруг меня формируется сердитый торнадо. В равной степени поглощаются грязь и камни. Вихрящийся мусор собирается по краям облачной массой кружащейся смерти.

     Потрескивает розовый свет. Энергия стекает по черной и белой веревке. Из сердца торнадо докатывается эхо второго взрыва. Ветер свистит со все большей силой.

     Потрясенно смотрю на это. Что же у меня получилось?

     Это не hiryu shoten ha. У двух приемов весьма мало общего. Обращение силы врага. Тянущая вверх кружащая масса энергии. Но здесь не погодное явление. Здесь искаженный закон. Ложная область, пробившееся в сердце реальности. Проявивший себя сукэн. Чудовищная спираль, что поглощает все.

     Все призрачные волки вокруг меня скулят и воют. В их кожу врезаются тонкие нити, погружаясь в плоть и мех как корни гигантского растения. Пульсирующими глотками нити выпивают туманную энергию. Затем, когда масса становится достаточно большой, каждая нить выпускает заряд розового света. Украденная энергия каскадом обрушивается в сердце бури, все больше усиливая ее.

     Парю в пасти дракона. С отвращением называю свой прием. Tenkui ryu. Пожирающий небеса дракон. Магия, что осмелится использовать только демон.

     Опасность.

     Сукэн реагирует раньше осознания. Из моих запястий вырывается черная нить. Струна становится лентой, а лента воздушным змеем. Парус ловит внезапный порыв, дернув меня так сильно, что руки едва не вылетают из суставов. Через мой послеобраз проносится волна цепей, пик и алебард.

     Гарм. Его моему tenkui ryu не поглотить. Огромный волк мчит через шторм, оставляя его без внимания. Вокруг его конечностей оборачиваются толстые веревки и длинные нити. Его толкают могучие мышцы, с каждым шагом он рвет нити. Голова зверя склонена набок. В один укус Гарм пожирает одного из своих волков-миньонов. Затем он поворачивает свою пасть ко мне и выплевывает разлетающиеся призрачные клинки.

     Новый порыв ветра тащит меня вверх и в сторону. Сукэн почти ломается. Если я продолжу полагаться только на него, я в считанные секунды лишусь всей защиты.

     Смех Гарма ревом перекрывает вихрь.

     – Приди, ведьма! Меня не победить столь слабым заклинанием!

     – Я так и думала, – кричу я в ответ, наполняя голос ложной уверенностью. – Но девушке же можно надеяться, не так ли?

     Tenkui ryu достиг большего, чем ожидалось. Миньоны Гарма вне игры. Но это, в лучшем случае, уравнивает шансы. Прямо сейчас я в сотне метров в воздухе. Нет поверхности, от которой оттолкнуться. Нет укрытия, за которым спрятаться. Всю мою подвижность обеспечивает неуправляемый змей.

     Такие шансы мне не по душе. Мне нужно превратить все это в ближний бой. Если я буду держатся на расстоянии, закончу я маленькими кусочками Ранмы.

     – Я Гарм, сын Фенрира, страж ворот Хель. Если я скован, оковы сломаются. Если я умру, я возрожусь. Когда я вою, трепещут даже боги, ведьма, – ревет Гарм. – Покажи мне свою страшнейшую силу. Разорви мою плоть. Разбей мою душу. Пропитай мой мех кровью, пока он не станет сиять алым. Бей меня так, как хочешь, ведьма, а я над всем этим посмеюсь. Посмеюсь, а затем раздавлю в зубах твои хрупкие кости.

     Рокочущая издевка Гарма останавливается, когда его голова качается из стороны в сторону. В пять укусов он проглатывает столько же волков. Затем колоссальный монстр снова поворачивается ко мне. Вверх смотрят огромные золотистые глаза. Через зубы монстра истекает серебристое пламя.

     Гарм раскрывает пасть.

     Горло волка освещенная белым пламенем бесконечная бездна. В этом аду выковывается запас оружия. Мечи, что выше моего роста. Стрелы, которых больше, чем может выпустить армия. Копья и дротики, чьи наконечники остры, а лезвия иззубрены. Выплюнут каждый клинок, что был придуман человечеством – буря инструментов разрушения, каждый из которых может запросто меня убить.

     Мне хватает одного только взгляда, чтобы увидеть в стальном блеске отражение собственной смерти.

     За мгновенным решением следует холодный расчет. Мои приемы изменились. Я не могу больше позволить магии владеть мной. Чтобы избежать этой судьбы, мне нужно больше, чем направляющая рука и мягкая воля. Мне нужно перехватить контроль.

     И это значит, в свою очередь, что мне нужно, чтобы она контролировала меня.

     Я впервые принимаю сукэн. Я позволяю магии наполнить мои мысли, так же как и мою душу. Я позволяю ему запятнать мое искусство и испортить его неэффективной элегантностью. Я сдаюсь фантазии. И при этом я нахожу путь.

     Вокруг меня кружит магия. Со спины моего платья рябью расходятся отделанные белым кружевом черные ленты. Два змея ловят ветер. Налево, думаю я. В ответ поднимается ветер, оттаскивая меня на пять метров. Я танцую в воздухе, исполняющая на облаках пируэты прекрасная балерина. Мимо проносятся целующие мою плоть ножи и мечи.

     Новый порыв. Снова дергает, на этот раз на восемь метров вниз. Рядом со мной пляшут тысячи лент. Они ловят своими петлями призрачные клинки, сбрасывая их вниз или отклоняя прицел. Цепляю в полете клеймор, моя аэродинамика тащит меня в самый разрыв.

     Дз-зынь. Металл ударяется о металл. Я кружусь посреди роя смерти, призрачным клинком отражая оружие.

     Затем это проходит.

     Змеи распадаются. Ленты переплетаются заново. На их месте образуется пара шелковых крыльев. Без усилий кружусь в воздухе. Учиться не нужно. Сукэн превращает мечту в реальность. Здесь, в моей области, моим ожиданиям повинуются даже мельчайшие детали.

     Замечаю Гарма, после чего стремительно падаю.

     Волк мчится через глубины торнадо, кусая всех своих миньонов в пределах досягаемости. Между укусами он выплевывает ружья смерти.

     Эх!

     Закладываю в ответ вираж, описывая телом имитирующую полет широкую кривую. От первого заряда уворачиваюсь чисто. Но, с сокращением дистанции, от следующих четырех так легко не уклониться. Одним взглядом рассчитываю сотню траекторий. Меняю направление, чтобы пройти через минимум лезвий.

     Столкнувшись с бесконечной бурей смерти, я желаю новой правды. Воображение обретает форму. Мотки шпагата летят элегантными петлями. Нити обвивают рукояти летящих клинков. Развожу руками, и куклы оживают. Магия придает им невозможное умение. Мое умение. Оружие Гарма становится отрицающей все стеной призрачной стали.

     Четвертая волна бьет.

     Мою ауру рассекают десятки копий. Разваливается продырявленный сукэн. Я вдруг теряюсь. Полет превращается в падение. Нити растворяются в туман. Отчаянно кувыркаюсь. По моим конечностям проносятся стрелы. Проходя мимо, рубят кружащиеся мечи. Мою тень пронзает множество ножей. Размывшимися руками отбрасываю оружие в сторону.

     Боль. Проскальзывает клинок. Призрачный нож разрезает воротник. Шок замедляет мои движения. Лишь инстинкт спасает меня от следующего за ним дротика.

     Проношусь над головой Гарма. Волк поворачивается ко мне, его горло светится надвигающейся смертью. Натягивается последняя моя лента. Мое падение резко останавливается. Вместо этого я описываю вытянутую кривую.

     Ухмыляюсь и замахиваюсь ногой, чтобы прибавить движения. Теперь-то ты попался, песик.

     Моя кривая петля превращается в орбиту. В одно мгновение я вновь оказываюсь на высоте Гарма. Затем выше. Затем рядом с ним. Затем ниже. Вокруг и вокруг. Быстрее и быстрее. Следя за мной, Гарм вращает головой, но с каждым проходом моя скорость нарастает, и его связывает все больше нитей.

     Бух.

     Врезаюсь в спину Гарма с такой силой, что из моих легких выбивает весь воздух. С застывшей диафрагмой хватаю пару веревок. Импровизированными поводьями закрепляю свое положение.

     Делаю несколько вдохов и сосредотачиваюсь.

     – Знаешь, а здесь довольно удобно.

     Гарм дергается подо мной, подбрасывая меня на метр над сиденьем. Падаю обратно. Шея кричит от боли внезапного рывка.

     – Слезь с меня, ведьма, – воет Гарм.

     – Ха. Нужно тебя для начала пришпорить, песик. Собака служит своему хозяину. С нетерпением жду, когда же у меня будет летающий волк, – весело издеваюсь я.

     – Укрощаешь меня? – рычит Гарм. Зверь кружит в воздухе, борясь с поймавшими его веревками. – Это больше, чем тебе стоило пытаться.

     Плотная материя обращается в пар. Скольжу сквозь море серебристого пламени. Теневая форма Гарма мерцает надо мной, по-прежнему обернутая нитями. Призрачная гончая изворачивается. Вновь материализуется его рот. Он кусает.

     Ныряю. Желтые зубы ловят отставшую косичку. На мгновение пошатываюсь, но шелковистые волосы выскальзывают через щели как вода. Падаю дальше, связывающая меня с Гармом струна растягивается по моей воле. Напрягаюсь, готовясь броситься в еще одну спираль.

     Гарм движется первым.

     Прекрасно выбрав момент времени, волк шагает назад. Огромная масса дергает ленту, рывком швыряя меня в воздух. Гарм рвется к моему возносящемуся телу, кривая моей дуги ведет меня прямо в его челюсти.

     Мои нити снова растягиваются. Оставшаяся скорость наращивает расстояние между нами. Укус Гарма уходит впустую. Но у защиты есть своя цена. Вернувшаяся слабина не позволяет мне контратаковать. Гарм использует этот момент, чтобы извергнуть волну призрачного оружия.

     За моей спиной вырываются крылья. Своей поверхностью они ловят порыв ветра. В тот же момент натягиваются мои ленты. Я дергаюсь, и моя траектория меняется настолько, что я облетаю Гарма с правой стороны. Усиливаю хватку и готовлюсь намотаться на него.

     По моему позвоночнику ползет холодок. Смерть.

     Внизу кипит зловещая сила. Присутствие душит. Смерть. Смерть. Смерть. Кажется, что сам воздух воет эти слова. Ужас выдавливает все мысли, оставляя одни лишь инстинкты. Отпускаю, оторвав свои ленты. Касательная скорость остается. Мой полет продолжается, отправив меня кувыркнуться сквозь стену tenkui ryu и выйти на открытый воздух.

     Небо разорвано.

     Все небо покрывает пелена темных облаков. Сердце вырвано. Позади остается туннель мутной черноты, глаз бури. По стене кружащихся облаков с треском прокатываются синие сполохи. Раскаты грома сотрясают атмосферу, отдаваясь в моих костях.

     С каждой проходящей секундой магия становится все сильнее. Мои глаза стремятся к источнику. Гёндуль. Валькирия стоит среди моря липкого розового. Ее копья нет, а рука высоко поднята, как будто хватаясь за небо.

     Рука падает.

     С небес обрушивается каскад молний, непрестанная река, что врывается через изгиб моего tenkui ryu. Поток шире здания и ярче солнца. В его центре лежит Тиё, приколотая к скале пронзившим ее кишки копьем.

     БУМ!

     Звук подобен молоту. Он сбивает меня с неба. Кувыркающийся полет становится беспорядочным. Проваливаюсь, оглохнув и ослепнув. Внезапная сила ломает плечо. Отскакиваю от бетонной крыши, несколько раз кувыркаюсь и падаю в переулок внизу.

     Чернота.

     Мой взор поглощает тьма. В онемевшей руке и в шее пульсирует боль. Пронзительные сирены бьют по растерянным ушам. В замешательстве трясу головой. Перекатываюсь и падаю с крыши седана. Под каблуками хрустит разбитое стекло автомобиля. Колени едва держатся. Для равновесия хватаюсь за дверь автомобиля и держусь за нее. Мир медленно прекращает шататься.

     Размытым взором смотрю на опустошение.

     Надо мной огромными разорванными монстрами возвышаются здания. Их ребра раскрыты, а органы разбросаны по улицам. Все покрыто дырами и кратерами. Торчат изогнутые стальные балки, каркасы разорваны длинными бороздами. Удивительно, что эти скелеты еще не обрушились.

     Под моими ногами дорога из щебня. От тлеющего асфальта поднимается темный дым. Улицы сияют оранжевым, камень плавится в суспензию разогретой жидкости. На заднем плане вращается тонкий торнадо. Когда потрескивает энергия, он вспыхивает розовым.

     Уши закладывает. Возвращается слух. Бесконечным хором кричит автосигнализация. Какофонию перекрывают сирены, скрытые улицы извергают машины аварийных служб. Хриплым воем вырывается ветер, когда мой tenkui ryu продолжает свое бесконечное вращение. Вверху кружат вертолеты, испуская тяжелый тух-тух-тух.

     Дерьмо! Тиё.

     Пусть неуверенно, мой мозг перезагружается. Вылетаю из переулка на поле боя. Там я нахожу худшее. Гёндуль вырывает из внутренностей Тиё Гунгнир. Из раны вываливаются кровь и кишки. Тиё пошатывается. С безумной улыбкой девушка втыкает в землю зонт. Дрожащей рукой поднимает боевой топор.

     У израненной и ослабевшей Тиё нет ни шанса. Закон Гунгнира нейтрализует защитные аспекты сукэна. В рукопашном бою победитель определен. Тиё хороша. Гёндуль мастер. Следующий удар все закончит.

     И если Тиё проиграет, проиграю и я.

     Не сказать, что Гёндуль непобедима. В отличие от Тиё, она не может грубой силой растоптать возможность поражения. Но это лишь небольшая разница. Что касается навыка, Гёндуль на моем уровне. Что касается силы, она превосходит меня. Что касается снаряжения, у Гёндуль есть Гунгнир.

     Победа здесь не будет счастливым случаем. Она будет чудом. Так стоит мне сражаться или бежать?

     Выбор прост. Ответ очевиден. Моя гордость сломлена. Мне не нужно проявлять себя здесь. Вместо этого мне остается лишь страх. Поражение значит возвращение в Институт. Этот ад меня уничтожит. Что касается Тиё? Пусть умирает. Эта девушка пьянеющая от силы хладнокровная убийца. Мир не станет оплакивать ее потерю. Я не прочь самостоятельно убить ее.

     Тем не менее, к чему все это приведет? Через год Гёндуль и Гарм будут ничуть не слабее. Через десять их будет поддерживать армия. Артемида никогда не прекратит своей охоты. У меня не было сомнений, когда Камико об этом говорила.

     Глупо. Точно такие же рассуждения привели меня к бою на крыше с Тиё. Нет ничего, что бы привело к…

     Дыхание останавливается. Новым взглядом смотрю на мир. Тиё отступила. С нами в бою столкнулись Гёндуль и Гарм. Трое – нет, четверо – сильнейших бойцов Института собрались на одном поле боя. Если Тиё выживет, если Гёндуль проиграет, если Гарм умрет, если произойдет хоть что-то из этого, все изменится.

     Это возможность, ради которой стоит умереть.

     Выбор сделан.

     Прыгаю вперед, с непоколебимой грацией лечу над расплавленной землей. Бросаюсь прямо к Гёндуль, разрушительная сила хайгэки спиралью сворачивается меж моих ладоней.

     – Tenshi osakebi!

     Атакую валькирию исподтишка. Гёндуль скользит на два метра в сторону, прежде чем зарыться ногами в землю. Она разворачивается мне навстречу, ее копье взлетает на позицию. Опаздывает на миллисекунду. Я врезаюсь в нее, как атакующий бык.

     Неожиданная атака отрывает Гёндуль от земли. Пока она в воздухе, сосредотачиваюсь внутри. Ки отвечает моей воле, и я изо всех сил отрицаю закон Гунгнира. Гёндуль приземляется, руки сжимаются на оружии. Не даю ей ни шанса. Шагаю вперед и выпускаю волну ударов, избивая ей лицо.

     Натиск продолжается лишь секунду. Затем прилив обращается. Еще не оправившись от повторяющихся ударов, Гёндуль бьет копьем, а затем широкими взмахами расчищает область. Оставляю нападение без внимания. Это не бой. Это затягивание времени.

     Это Тиё орудие гибели Гёндуль. Девушка сейчас ранена, но сукэн залечит ее раны также, как и мои. Если я смогу достаточно удержать Гёндуль, Тиё вернется в бой. Мне не нужно побеждать. Мне нужно просто выжить.

     Выжить и молиться, чтобы не показался Гарм. Если волк появится, вся надежда будет потеряна.

     Гёндуль кряхтит, ее глаза блестят от жажды крови. Она бурей смерти накидывается на мое отступление. Удары сыпятся дождем, а Гунгнир размывается молнией. Глаза слезятся от напряженного отслеживания движений. Руки движутся так быстро, что кажется, что у меня их десять. Я раз за разом отбиваю наконечник копья. С безумным упрямством давлю внутрь себя. Не могу позволить Гёндуль отступить. Сосредоточься на мне, прошу я ее.

     Тикают секунды. Воздух обжигает мои легкие. Из моих рук капает кровь. Горит давно запечатанное ножевое ранение шеи. Меня медленно оттесняют. Уже сейчас мы пересекли половину перекрестка. Но каждое движение лишь упрочняет мою победу. Затем, с ухмылкой, она становится уверенностью.

     Как бы ни была умела Гёндуль, у ее движений есть пределы. Я знаю, сколько ей нужно времени на удары. Я знаю, какие приемы за какими должны следовать. Лишь вопрос времени, когда она сделает ту очередь, что я жду. Три выпада, каждый дольше предыдущего. Отступление или смерть. У приема есть цена. В обмен на третий выпад Гёндуль платит цену замедленного отхода.

     Этот крошечный разрыв все, что мне нужно. Бросаюсь в него.

     Разрыв мгновенно закрывается. Вперед летит Гунгнир. Отшатываюсь в сторону, давя при этом внутрь. Клинок цепляет мои ребра, разрезав плоть и пустив кровь. Моя нога ударяется о место. Позиция достигнута.

     У меня есть лишь десятая доля секунды, прежде чем Гёндуль перехватится для меньшей дистанции. Мгновение ока. За этот момент моя аура меняется. Сукэн склоняется перед моей волей, и из моих запястий вытекают нити. Они как на веретено наматываются на древко копья, захватывая его в колыбель волшебных веревок.

     Гёндуль останавливается и изучает все еще вытянутый Гунгнир. Дерзко ей скалюсь. Валькирия отвечает хрюкающим смешком. В мгновение ока она дергается назад и бьет вперед. Я теку вслед за движением, смещая копье так, что оно проходит сбоку от меня.

     – Да ладно. Ты же не думала, что это сработает, а? – говорю я, закатывая глаза.

     Веселье Гёндуль угасает. Она взмахивает Гунгниром вверх. Меня без каких-то усилий швыряет в воздух. Валькирия разворачивается и вбивает меня в землю. В последний момент изворачиваюсь, приземляясь на ноги. Единственное, что изменилось, это стороны, на которых мы стоим.

     – Сражаться с противником, намеревающимся только защищаться… раздражает, – замечает Гёндуль. Она не прикладывает никаких усилий, чтобы скрыть пропитывающее голос отвращение.

     – Не скажу, чтобы это было предпочитаемым мной вариантом, – признаю я. – Но нищие не выбирают.

     Гёндуль смотрит на меня, ее взгляд острее стали.

     – Скажи мне, Саотоме. Почему ты сражаешься? Что заставило тебя отвернуться от директора?

     – Отвернуться от директора? Это директор отвернулась от меня, – не думая, выплевываю я. Пошатываюсь. Неужели это мои чувства? Трясу головой и отбрасываю чувства. – Я никогда не соглашалась служить Артемиде. Я ничем не обязана этой женщине.

     Дикий взгляд Гёндуль вспыхивает яростью. Женщина шагает вперед и вкладывает в удар все свои силы. Шпагат на древке Гунгнира затягивается, и я на импульсе скольжу назад. Острие целует плоть, но ничего не пронзает.

     – Мы воины, ты и я, – гремит Гёндуль. – Клинки для владения достойным повелителем. Директор признала тебя. Она предоставила тебе твое законное место сенши, рыцаря королевы. Ты это отрицаешь, Саотоме? Ты отрицаешь свое положение? Ты отказываешься как от долга, так и от чести?

     – Я мастер боевых искусств, а не самурай, – рычу я в ответ. – Что значит меньше делать то, что скажут, и больше то, что хочется.

     Вжик, вжик, бах. Гёндуль бросает меня из стороны в сторону, а затем пытается проткнуть. Идеально отражаю ее движения, позволяя Гунгниру заполучить не более сантиметра.

     – И поэтому ты на стороне Мори Тиё.

     – Как будто бы у Артемиды монополия на мораль, – возражаю я. – Сковорода, огонь и все остальное. После месяца в Институте огонь начинает выглядеть весьма уютно.

     – Ты выбираешь измену не из-за корысти, но по своей воле? – рычит в ответ Гёндуль.

     Валькирия шагает вперед и взмахивает рукой со щитом. Откидываюсь назад, едва избежав удара. За этим следует удар сбоку. Поднимаю руку. Блам. Древко копья Гёндуль звенит, столкнувшись с краем ее щита.

     Гёндуль широким взмахом щита отбрасывает меня. Гунгнир потрескивает. Сжавшись, тянусь лентами и втыкаю наконечник копья в землю. Молнии безопасно расходятся.

     – Не из-за корысти, но по своей воле? – фыркаю я в ответ. – На ум приходит чертовски много людей, что только выиграют от смерти Артемиды. Что насчет тебя, Гёндуль? Ты говоришь о чести, но я ничего не слышу о правильном и неправильном. Ты встанешь в стороне, пока Артемида будет убивать невинных девушек? Ты протянешь ей руку, когда она примется за человечество? Честь, что потворствует злу, не стоит ничего.

     – Не место воинов задавать вопросы! – голос Гёндуль эхом отражает ее ярость.

     – Ага, ну, как уже говорилось, я мастер боевых искусств, – объясняю я. – Нам всегда было интересно поспрашивать.

     Взмывает Гунгнир, разрывая камень, как будто бы это песок. Лезвие рассекает мне платье, но не касается кожи. Откатываюсь в сторону, сокращая нити, пока не сползают петли на древке копья. Набрасываюсь. Высокий пинок летит в голову Гёндуль. В ответ валькирия врезается в меня. Падаю на землю, перекатываюсь и возвращаюсь на ноги как раз вовремя, чтобы отклонить удар Гунгнира.

     Гёндуль останавливает свое нападение.

     – Скажи мне, Саотоме. Ты – сенши?

     Рот открывается. Слова застывают в горле. Б-бух. По моему сознанию проносится импульс, и на мир изливаются фиолетовые цвета. В меня вцепляется головокружение. Не смею это показать. Упорно стою, пока восстанавливаются мои чувства, всю боль заглушает раскалывающаяся голова.

     – Ответь мне, Саотоме, – требует Гёндуль. – Ты сенши? Ты отрицаешь, что Ее величество твой господин и повелитель?

     Стискиваю зубы.

     – Артемида мне не королева.

     – Тогда кому ты служишь, воин? Назови мне своего повелителя.

     Гёндуль стоит во весь рост, ее тело бурлящая гора силы. Ее дух душит мой. Воздух настолько густеет, что я едва могу дышать. Несмотря на это, я распрямляюсь и сталкиваюсь с ее яростью.

     – Я подчиняюсь лишь себе.

     Гёндуль замирает.

     – Вижу, что мои слова влетают в закрытые уши. Если переговоров недостаточно, я улажу все вручную.

     – Можешь попробовать, – отвечаю я. Широко ухмыляюсь. – Но со мной непросто.

     – Твоя тактика определит твое поражение, – невыносимо спокойно отвечает Гёндуль. – Ты вошла в битву с намерением лишь защищаться. Так что, с этого момента, я буду сражаться с таким пренебрежением.

     На лице валькирии появляется страстная улыбка. По моему платью скачут искры статики. Воздух между нами становится все плотнее. Давит невероятный вес. Свет исчезает в тени. Небо рокочет.

     Она же не… Она стоит рядом со мной.

     – Выслушай эти слова, Саотоме. Ты осуждаешь мою честь. Ты объявляешь мой путь неправедным. Я говорю о тебе то же самое. Солдат без господина не лучше разбойника. Когда ты поднимаешь руки, ты сеешь хаос. Когда ты берешь свой хлеб насущный, ты оставляешь голод. На твоем пути остаются одни лишь страдания. Ты лишь чума. А чуму нужно стереть с лица земли.

     Гёндуль поднимает копье, и небеса разрываются. Кружащиеся облака образуют вихрь между Небом и Землей. И в этом разрыве ждут Тор и Юпитер, их руки свободны и готовы сделать ход.

     – Знай же, – провозглашает она. – То, что я вершу, лишь божественное правосудие. Я поставлю тебя на колени и научу склоняться!

     Бах!

     Эта неожиданность поражает меня. Бьет топор, а не гром. Конфетное оружие разлетается о поспешно поднятый Гёндуль щит, и над моей головой проносятся осколки карамели. Вперед выходит Тиё, держа в руках второй топор. Валькирия отходит назад. Ее внимание разделяется. Взгляд перескакивает на новую угрозу.

     Раскрытие.

     Мысль продолжает действие. Привязанные к моей правой руке нити провисают. Взмахиваю левой рукой в сторону, отводя копье в сторону от тела. Подаюсь вперед. Ладонью касаюсь лица Гёндуль. В замедленном движении вижу, как меняется выражение ее лица. Она движется парировать.

     Tenshi Osakebi. Рука отдергивается. Голова Гёндуль отлетает назад. За ней все тело.

     Валькирия сжатым комком врезается в землю. Делает кувырок, а затем вскакивает на ноги. Не следую за ней. Рука немеет. Пальцы под странными углами выгнуты назад. Выпущенный в упор импульс ранил меня так же, как и Гёндуль.

     Тиё тоже не следует за ней. Вместо этого она материализует милый зонтик и раскрывает его над головой.

     Дерьмо!

     В мгновение ока я вспоминаю свою ошибку. Заклинание Гёндуль. Вскакиваю на ноги и отпрыгиваю.

     На меня обрушиваются небеса. Божественные шлюзы открыты, наполняя весь мир бесконечным потоком молний. Глаза горят от вспышек света, а в уши врывается громовой рев. Слишком мало было мое уклонение. У Тиё нет. Молнии обтекают девушку, разбиваясь о вершину ее вычурного зонтика, как будто бы это был дождь.

     Сердце глухо бьется в груди. Ух, все прошло…

     Колонна идет волной. Гёндуль ловит поток электричества на кончик своего копья. Поток изворачивается змеей, следуя за взмахом Гунгнира. Острие клинка поворачивается ко мне.

     Шевелись! Мое тело напрягается. Слишком медленно. Слишком медленно. А? Прицел Гёндуль смещается. Она хочет промахнуться?.. О. Вот что. Ну, дерьмо.

     Вздымается молния, проходя по связывающему меня с Гунгниром проводу. Быстрее, чем я успеваю моргнуть, электрический дракон хватает меня своей пастью. Горю в его ярости, когда плазменные зубы впиваются в мою плоть. Тэнки борется за мое спасение, но мой ки лишь свеча в огненной буре.

     Разум гаснет.

     Осознание дрожит у грани. Я лечу. Как далеко? Я не знаю. Ударяюсь о землю. Один раз? Два? Нет сил считать. Лежу на земле, глядя в небо. Как долго? Секунды? Минуты? Часы? Время не имеет никакого значения.

     Повисшую тишину нарушает внезапный звук. В небе, проходя надо мной, кружит потемневший от мусора торнадо. По всей длине идет волна, двигаясь неестественными рывками. Звучат хлопки взрывов, резкие как пушечный огонь. Здание гнет вправо. Лопается сталь, и трещит бетон. Башня дрожит, затем качается обратно, согнувшись влево. Туда она и рушится. Волнами падают обломки. Щебень посыпает переулок и врезается во все еще стоящее в той стороне шестиэтажное здание.

     Меня накрывает облаком пыли. Вдыхаю и кашляю. Раздражение уступает едва работающему мышлению. Поднимаю себя на ноги, только чтобы снова осесть. Тяжелые порывы разбрасывают пыль. Уши терзает рев. Невдалеке касается улицы мой tenkui ryu.

     О боже. Живот крутит. Не убей никого. Пожалуйста, не убей никого.

     Подбираюсь. Сквозь какофонию просачиваются звуки сотрясений. Не так далеко продолжается жестокая битва. Вкладываю все силы в движение, чтобы вернуться к ней. Тело болит. Ноет каждая мышца. По коже пробегают иглы. Вокруг меня рассыпается тэнки, как лишенный топлива двигатель. На грани ауры танцуют частицы розового, энергия неэффективно растрачивается впустую.

     Спотыкаясь, иду вперед. Разум в тумане. Мысли и чувства сочатся бессвязным беспокойством. Шевелись. Борись. Побеждай.

     Тишина обрывается.

     Желтоватые зубы, длинной как кинжалы, поднимаются над землей. Из тумана образуется призрачная челюсть, разинутый вокруг меня рот. Он поднимается, превосходя мой рост. Отчаянно прыгаю. Волк нагоняет. Мой поспешный скачок возносит меня на три метра над землей. Именно там челюсти и смыкаются.

     Испробую невозможное. Кончиком каблука цепляюсь за десну Гарма. По конечностям прокатывается резкая встряска. Скрипят бедра. Чувствую, как под нажимом гнутся кости.

     Именно так я и останавливаюсь, пойманной палкой в челюстях Гарма.

     – Жалко, ведьма, – говорит Гарм. – Подумать только, ты попалась в столь тривиальную ловушку. – Четко сформированные слова текут из горла волка, не испытывая помехи от застрявшего в пасти человека.

     – Дай мне пару минут, и попробуем еще раз, – предлагаю я. – Не сомневаюсь, я справлюсь лучше.

     Мои суставы касаются друг друга, а взгляд размывается от боли. Спохватываюсь, колеблясь на краю сознания. Тело слегка покачивается. Меняющаяся сила рассылает по костям осколки мук.

     – Tenshi Osakebi, – ворчу я.

     Из моих рук вырывается слабая розовая пуля. Руки отдергиваются, но не тело. Атака разрывает волку внутренности. Черная бездна мерцает серебристым пламенем. Гарм невредим.

     Надо мной прокатывается глубокий, взрывающийся смех.

     – Так это остатки твоей силы, ведьма? – издевается Гарм. – Если ты хочешь бежать, тебе лучше поторопиться, или твои кости сломаются, и я перекушу тебя пополам.

     Подчеркивая свое мнение, Гарм усиливает свой укус. Начинают подгибаться ноги. Боль дорастает до мучительного уровня.

     Дрожу от напряжение. Мне что-нибудь нужно. Что угодно. Мой ки истощен, а тэнки все равно что нет. Сукэн испытывает к моему пострадавшему телу отвращение. Стремится восстановить его до совершенства. Последние крохи моей энергии уходят на этот легкомысленный квест. Это эффект, что нельзя полностью подавить.

     По моей правой ноге расходятся трещины. Перед призраком смерти тает надежда.

     Бах! Пшш, дзынь!

     Падает машина. Отскакивает от земли, затем скользит десяток метров. Брошенная моим tenkui ryu жертва. Торнадо кружит на соседней улице, лишь прибавляя бессмысленного разрушения. Он так близко и так далеко. Кружащаяся воронка кипит духовной энергией. Украденной у миньонов Гарма силой. Она вспыхивает розовым, когда поглощается этой магией и превращается в…

     … мою собственную.

     Ах. Мысль приходит ко мне как поблекший сон. Тянусь. Приди. Приди ко мне.

     Щелкает голень.

     Делаю выпад. Руки сжимаются, вправляю кость обратно на место. Зубы крошатся. Треснувшие осколки смещаются под устойчивой силой укуса Гарма. Вопреки моей воле, голень начинает скользить. Она сдвигается по миллиметру, как песчинки в песочных часах.

     Усиливаю хватку. Мои пальцы давят так сильно, что, казалось, могут прорезать. Короткими вдохами борюсь с болью, взор сереет.

     Вихрь торнадо приближается, следуя за моим зовом.

     – Последнее слово, ведьма? – грохочет Гарм.

     – Знаешь, – выдыхаю я. – Когда-то давно мне довелось сражаться с принцем-драконом.

     Ветер бьет мне в лицо, смывая слезы боли. Чувствую силу, ревущую в моем tenkui ryu. Далекая утопия, что за пределами досягаемости.

     – Он был по-настоящему высокомерным ублюдком. Тоже выбил из меня все дерьмо, – продолжаю я. – Хотя мне в итоге удалось победить. Удивить его неплохим трюком. Видел бы ты его лицо.

     – О? Так ты хочешь показать мне «неплохой трюк», ведьма? – усмехнулся Гарм, по его горлу прокатился глубокий раскатистый смешок.

     Tenkui ryu останавливается. Глаз бури прямо надо мной. Бесконечным фонтаном сырая энергия течет вверх, только чтобы вновь обрушится вниз миллионами нитей. Пью эту силу, чувства усиливаются. На губах появляется ликующая улыбка.

     – Да. Именно это я и собираюсь сделать. На самом деле, это почти то же самое, что было и с ним.

     Отпускаю ногу. Голень в одно мгновение искривляется. Кость прокалывает плоть. Разлетается алое. Бедра опускаются. Но, на кратчайший момент, поднимается мое тело. Поднимаю левую руку, чтобы можно было пронзить ею сердце духовной спирали.

     Могучие челюсти гильотиной опускаются на меня. Закрываю глаза, молюсь и бью.

     Поток поворачивает вспять, и я становлюсь руслом могучей реки. Вся собранная в моем tenkui ryu сила единым потоком проходит сквозь меня. Из моей руки вырывается луч, взрыв, что превосходит тысячи tenshi osakebi. Я выстреливаю в воздух, как двигаемая магией ракета.

     Вместо меня Гарм проглатывает солнце.

     Созданные из горящего света полосы розового таранят горло Гарма. Не ки. Не хайгэки. Даже не сукэн. Это чистая трансформирующая сила. Целая вселенная, что отражает мою искаженную душу.

     Гигантский волк отшатывается. Его призрачная форма хаотично мерцает. Он кусает и из стороны в сторону мотает головой. Могучие зубы разрывают магическую реку. Испаряется торнадо. Сыпется пыль. Гарм выплевывает кусок розового. Кашляет, затем кашляет еще раз. Откашливаются витки нитей.

     Гарм выбирается из земли, так что он виден целиком. Гиганта пьяно шатает. Все его тело мерцает, растворяясь до прозрачности. Зверь плотнеет, затем отряхивает потрепанную шкуру. Во всех направлениях разлетаются тонкие ленты розового.

     – Неужели это… – Гарм останавливается. Волк откашливается и выплевывает несколько нитей. – Неужели это твой предел? Я… – кха, кха, храа… – не буду побежден так…

     Ноги Гарма подгибаются, слова обрываются на середине высказывания. Из его серебристого меха выползают розовые нити, прежде чем погрузиться обратно. В его шкуру вшивается ткань. Гарм поворачивает голову и отрывает клыками большой кусок.

     Этого было недостаточно. Тело Гарма снова растворяется до прозрачности. По всему его телу распространяется розовая паутина. Нить за нитью прошивает волка под шкурой, все утолщаясь и углубляясь.

     С глубоким смехом Гарм сдается. Гигантский волк усаживается на земле, готовый подремать старый щенок.

     – Признаю ошибку, ведьма. Что же за злобную магию ты сплела. Сегодня я побежден… Завтра?

     Последнее слово повисает. Гарм исчезает, его тело растворяется в серебристом свете.

     За усталостью следует облегчение. Падаю на землю. Лежу в грязи, глядя в небо и тяжело дыша. Это все, что я могу, чтобы не закрыть глаза. Может быть, мне просто стоит дать Тиё справиться с остальным, думаю я в полусне. Ха. Как будто все так закончится.

     Хрипя, заставляю себя принять сидячее положение. Осторожно закатываю правый чулок. Смотрю на кровавое месиво. Взгляд превращается в гримасу. Выбора нет.

     Сжав зубы, я хватаюсь за колено и лодыжку. Руки сгибаются. Кости отрывает друг от друга. В нервах ревет огненная боль. Сквозь зубы шипит воздух. Дрожа, жду, пока из зрения не уходят черные пятна. Скашиваю взгляд. Кожа неприглядным образом растянута. С величайшей осторожностью поправляю разделенные обломки. Засовываю их обратно на место.

     – Кха! – выдыхаю я.

     Фыркаю и ложусь на спину. Голова пульсирует, боль заглушает усталость. Тэнки остается. Магию удерживает последний прилив моего ки. По моим ранам расходится сукэн, ледяное прикосновение, что приносит ложное совершенство. Некоторое время лежу там, вдыхая жизнь мира. В меня втекают рассеянные остатки моего tenkui ryu, искра жизни, что заменяет растраченный мной костер.

     Исцеление. Частичная иллюзия. Полученные раны останутся со мной еще на несколько дней. Когда отпущу тэнки, порезы откроются вновь. Разрушенная голень снова сломается. Но не все так уж плохо. Сукэн ускорит восстановление. Недельные повреждение заживут за дни.

     Жду несколько минут, прежде чем рискнуть встать. Съежившись от ожидания, притопываю правой ногой. В кость словно втыкают иглы, но все держится. Убедившись, что нога снова не сломается, бреду вперед. Прежде всего нужно обеспечить победу Тиё. Не могу допустить, чтобы меня во второй раз утащили в Институт.

     Забираюсь на гору камня и щебня – разбитые остатки здания. Это был эпический бой. На этот раз на меня давят пределы смертного, вынуждая меня забираться шаг за шагом, а не подняться на вершину серией прыжков.

     Добираюсь до вершины как раз, когда битва заканчивается. Гёндуль прижимается к согнутому дорожному знаку, сквозь ее броню просачивается равномерно капающая кровь. Все ее тело пересекает длинный разрез. Начинается рана неглубоко, но когда доходит до бедра, ясно видно ее кость.

     И это еще не самое худшее. У Гёндуль отрублена рука. Отброшенная конечность лежит в двадцати метрах от нее, все еще со щитом.

     С безопасного расстояния злорадствует Тиё.

     – О, как же я мечтала убить тебя, Гёндуль. Но я разочарована. Твое лицо должно сморщиться от боли. Из глаз должны течь слезы. Моли, Гёндуль. Почему бы тебе не молить? Всего немного? Ради меня? – упрашивает Тиё. Вновь расширяется ее подлая улыбка. – Если ты это сделаешь, я даже позволю тебе выжить.

     – Сожги мою плоть и оторви конечности, если таково твое желание, Тиё. Но я никогда не покажу тебе ни малейшей слабости, – отвечает Гёндуль. – Я воин. Я приняла смерть в тот момент, когда подняла копье. Ты не заберешь у меня ничего такого, что я не готова была бы потерять.

     – Ааа! – кричит Тиё. – Ты так раздражаешь. Просто хочется кричать, – жалуется Тиё. – Ну ладно. Раз уж ты не молишь, я просто поразвлекусь, медленно тебя убив. Лучше начать с твоих ног. Тогда ты не сможешь сбежать.

     Гёндуль отпускает дорожный знак. Смещает вес, чтобы найти устойчивое положение. Голова валькирии не поворачивается, но, на мгновение, ее взгляд встречается с моим.

     – Бой еще не окончен, Тиё. Я до сих пор на ногах. У меня в руке Гунгнир. И с оставшейся силой я смогу ранить тебя. Ранить так, что ты никогда не оправишься.

     Тиё выпускает бурю хохота. Спустя мгновение ее смех как отрезает. Дух Гёндуль вспыхивает силой. Энергия врывается в видимую часть спектра, раздвигая тьму. Облако зла втягивает в Гунгнир.

     Тиё в обеих руках сжимает по топору. Внезапный ветер задирает ей розовое платье. Аура девушки усиливается, наполняя воздух приторным ароматом корицы. Две ауры сталкиваются, образуя между собой грозовой фронт.

     – Думаешь, что сходу убьешь меня Гунгниром? Дура. – Голос Тиё пронизан презрением. Она не в силах скрыть дрожь рук.

     – Мори Тиё, знай, что я предвидела твою смерть. – Оставшейся рукой валькирия поднимает копье. – Гунгнир вырежет твое сердце. Это я говорю как Избравшая. Твоя судьба определена.

     Гёндуль делает три быстрых шага. Ее тело отклоняется назад, затем рвется вперед. Гунгнир отправляется в полет.

     Черный метеор с воем пересекает поле боя. Копье врезается в ауру Тиё, испуская искаженные волны света и тьмы. Оно проталкивается, проходящая через воду торпеда.

     Вселенная заходит в тупик.

     Гунгнир лежит всего в сантиметрах от сердца Тиё. Время разорвалось. Одновременно играют тысячи образов. Напоказ выставляется калейдоскоп судеб, когда мир пишется и стирается. Смерть и жизнь. Победа и поражение.

     Затем все возобновляется.

     Тиё падает на бок. Ее тело с неконтролируемым вращением ударяется о землю. Поверхность покрывают брызги крови. Капель слишком мало. Гёндуль не справилась.

     Или справилась?

     Полет Гунгнира не останавливается на Тиё. Копье преломляется как лазер. Мои глаза распахиваются. Все мной увиденное было неправильно. Гёндуль не бросала копье в Тиё. Она бросила его в меня.

     Не уклониться. Не блокировать. Гунгнир окутан силой. Моя хлипкая оборона перед ним ничто. Меня убьют. Прикончат. Уберут. Оружие попадает в цель. Удар срывает меня с вершины щебня и швыряет к подножию горы.

     Голова отскакивает от бетона. Зрение чернеет. Возвращается осознание. Боль. Правая нога пульсирует. Шея горит. Мышцы наливаются свинцовым весом.

     Не хватает лишь боли от вырезанного сердца.

     В полном замешательстве перекатываю голову набок. Нахожу там Гунгнир. Копье спокойно лежит в моей раскрытой ладони, окутавшись саваном сакки. Зловонная аура ползет по моей коже, ощущаясь как гнилые пальцы, вонючая смерть.

     Не в силах понять, я смотрю.

     Копье смотрит в ответ.

     Вздымается аура Гунгнира. Собирается присутствие, как будто копье живое. Голодный монстр бросает на меня взгляд. Затем своими призрачными челюстями проглатывает меня целиком.

     Из моего сердца вырывает ки. Потоками розового света он истекает из моей плоти. Все это пожирает тьма. У меня слишком мало сил, чтобы с этим бороться. Все, что я могу, это кричать, когда моя спина выгибается, и напрягаются мышцы.

     С глухим стуком падаю на землю.

     Гунгнир затихает. Уходит темная аура, оставив лишь холодную сталь. Делаю долгие, дрожащие вдохи. Тэнки рушится. Вокруг меня опускается каскад искр. Розовое платье тает до голубого. Волосы укорачиваются. В мои жилы вновь втекает жизнь. Едва гаснет осколок тэнки, возвращается его цена.

     Позволяю себе сделать три вдоха, прежде чем встать.

     Шиплю и спотыкаюсь. Под моим весом смещается правая голень. Опираюсь на Гунгнир. Могучее копье служит костылем.

     Поднимаю глаза. Смотрю на горы мусора. Они кажутся в десятки раз выше прежнего.

     Решаю обойти их.

     Бредя шаг за шагом, приближаюсь к полю боя. В бездумном удивлении смотрю на разбитые улицы. Тут и там заметны признаки человечества. В окна поглядывают нервничающие люди. Несколько врассыпную перебегают через дорогу. Девушки Тиё шагают по аллее, настороженно глядя на меня, когда я ковыляю мимо.

     Ни одна не осмеливается напасть.

     Уходят минуты, чтобы добраться до эпицентра. Гёндуль мертва. Ее руки и ноги отрублены. Перед безногим туловищем расхаживает Тиё. Сахарный демон высоко поднимает голову Гёндуль, трофей победителя.

     – Мертва. Мертва! Наконец-то мертва. Теперь осталась только твоя хозяйка. После этого все будет моим! – радостно восклицает Тиё.

     Девушка кружит на месте, мило вздымается ее окрашенное алым платье. С белого кружева капает алым. По моим венам расходится лед. Тэнки Тиё нетронут. Тем не менее, она остается покрыта кровью.

     Вот какова глубина ее безумия.

     Смеясь, Тиё поворачивается ко мне. Она выбрасывает свою игрушку, как будто бы это мусор. Голова Гёндуль звякает о бетон. Она катится полоборота, а затем останавливается, опершись на крылья шлема валькирии.

     – Ранма-тян, – восторженно выпевает Тиё. В один шаг бросается вперед. Веселье испаряется. Ее взгляд устремлен на копье. – Ранма-тян, почему у тебя Гунгнир?

     Смотрю вбок. В моей руке Гунгнир, толстое копье из крепкой стали. У него удлиненное лезвие в форме листа. Оружие достаточно длинное, чтобы резать, но создано, чтобы колоть.

     Гунгнир изменился. Когда его держала Гёндуль, копье было таким же грубым, как и сама валькирия. Теперь лезвие блестит как зеркало. Древко белое, покрытое виноградной лозой и цветами. С первого взгляда понимаю, что произошло. Гунгнир под силой моего тэнки сменил свой стиль.

     Копье мое.

     Но почему? Мы были врагами, разделенными нашими взглядами на мир. Затем мой взгляд смещается к Тиё. А. Ответ очевиден. Лучше я, чем она.

     – Отдай мне копье, Ранма-тян, – сладко говорит Тиё. Девушка выхватывает заколку и формирует новый топор.

     – Черта с два.

     Возражение мгновенно. Я не отдам ей Гунгнир. Сила копья самой грубой формы. С ним я смогу кромсать защитные ауры махо-сёдзё. Против слабых Гунгнир обеспечит мгновенную победу. Сильным Гунгнир будет грозить смертью. С Гунгниром можно победить даже Тиё.

     Но не сейчас. У меня нет сил. Тэнки за пределами моих возможностей. Со сломанной ногой я не могу ни сражаться, ни отступить. В нынешнем состоянии даже Морковка представляет для меня смертельную угрозу.

     – Ранма, Ранма, Ранма, – укоряет Тиё, как будто разговаривая с ребенком. – А я-то думала, что ты стала лучше. Но похоже, ты все так же глупа, как и прежде. Позволь мне перефразировать. Отдай мне Гунгнир или умри.

     – Хе, – ворчу я. – Ты в любом случае уничтожишь меня. Так что спасибо, я лучше паду, сражаясь.

     Тиё испускает сладкий смешок.

     – Все же ты можешь учиться. Но не волнуйся, моя милая, мои планы на тебя лучше, чем смерть. – Улыбка Тиё становится зловещей. – Но это не значит, что я не убью тебя, если ты продолжишь мне отказывать. Отдай мне Гунгнир. Я убила Гёндуль. Он принадлежит мне.

     – Нет, – снова отвечаю я.

     – О. – С лица Тиё стекает все веселье. – Тогда жаль.

     Тиё поднимает топор. Вдоль его лезвия собирается сила. В ответ поднимаю Гунгнир, держа копье наискосок в надежде, что оно остановит атаку.

     Dead Scream.

     Шепот, сказанный издалека, но слышимый ясно. С вершины изувеченного здания выстреливает заряд фиолетового света. Он врезается в землю прямо у ног Тиё. Девушка отпрыгивает назад, ее топор опускается в защитное положение.

     В мгновение ока рядом со мной встает Сецуна.

     Женщина в фуку абсолютно спокойна. Она держит рядом с собой посох в форме ключа. Нет ни единого признака, что она считает необходимым приготовиться к бою.

     – Геката, – выплевывает Тиё. Ее лицо искажается от ненависти. – Так значит ты закончила играть из теней?

     – Ранма-кун необходим, Тиё-тян, – просто говорит Сецуна. – Ты не должна его убивать.

     Тиё ангельски улыбается мне.

     – Но я и не собиралась убивать ее. Я лишь хотела немного ее наказать за то, что не отдает мне Гунгнир.

     Ага. Ничуть не сомневаюсь.

     Сецуна кладет на мое плечо руку в перчатке. Чуждая аура давит на мою. Отбрасываю ее в сторону и бросаю взгляд на Сецуну. Лицо женщины ничего не выражает. Присутствие остается, настойчиво вцепившись.

     – То, что Ранма-кун завладел Гунгниром, самый подходящий результат. Вопрос о его принадлежности можно решить и позднее. Возможно, когда будет разрешена проблема с Институтом? Этого тебе не достаточно, Тиё-тян?

     – Как удобно, – отвечает Тиё. – Я не настолько наивна, чтобы принять сделку, что вступит в силу, лишь когда я стану не нужна, Геката. Я не забыла, как ты использовала нас с Хикару-куном. – Уродливое лицо Тиё вновь становится дружелюбным. – Ранма-тян, на твоем месте я бы отошла от этой ведьмы. Геката из тех, кто отправляет милых маленьких двенадцатилеток на смерть.

     Поднимаю палец.

     – Позволь мне минутку об этом подумать, – говорю я. Мое лицо каменеет. – Как насчет: нет. – Поворачиваюсь к Сецуне. – И спасибо, но нет. Гунгнир не твой, чтобы его предлагать. Если Тиё его хочет, она может забрать его с моего трупа.

     – И ты сама это сказала, – говорит Тиё. – Я заберу Гунгнир сегодня. Добровольно или нет. Не думай, что сможешь меня остановить, Геката. Я знаю, насколько ты сильна, и я сильнее.

     – Ты предашь наш союз ради копья? – спрашивает Сецуна, ее слова мягки, а осанка неизменна. – Что для тебя важнее, Гунгнир или смерть Артемиды?

     – А я должна выбирать? – спрашивает Тиё с широко распахнутыми невинными глазами. – Все это. Сейчас я заберу копье, я позже убью Артемиду. Уж лучше так, чем играть по твоим планам, Геката. Нелюбимая девушка, вроде меня, вполне может в итоге умереть.

     – Понятно, – замечает Сецуна. – Но, Тиё, у тебя здесь мало выбора. Эта игра уже идет, и она превыше твоего контроля.

     – Нет выбора? Я выберу прямо сейчас, – возражает Тиё. Она во второй раз поднимает топор.

     Сецуна улыбается в ответ. Собирается ее магия. Я чувствую, как она сжимает мое тело. Мир содрогается.

     Мы уходим.

     На мгновение меня растягивает в бесконечной пустоте. Затем, так же быстро, я возвращаюсь. Мое тело падает на полметра. Ударяюсь о землю. С силой. Подгибается сломанная правая нога. Падаю на пол, шипя от боли.

     Ковер? Размытым взором оглядываюсь по сторонам. Меня окружает богатая мебель и стильная обстановка. Дом верхнего класса, если не особняк.

     – Прошу прощения, Ранма-кун. В первый раз приземление может быть немного трудным. Сейчас вы можете отдохнуть. Вы в безопасности. По крайней мере, на следующие несколько дней.

     Напряжение не уходит, пока я не заставляю себя расслабиться. У меня нет больше сил, чтобы бороться. Бессмысленно будет сейчас не доверять Сецуне.

     – Спасибо, – мямлю я.

     Свобода.

     Пожалуйста, позвольте мне остаться на свободе.

     Примечания:

     Персонажи

     Это краткий список персонажей, чтобы в них было проще ориентироваться. Главные персонажи Ранмы не будут упомянуты.

     Гарм [ИПП, божественный зверь] – Призрачная гончая и верховой Избравшей. Гарм дитя Фенрира и однопометник Сколя и Хати. С точки зрения грубой духовной силы, Гарм почти на уровне Гёндуль, что делает его ужасающим спутником. Его силы включают регенерацию, бессмертие через связь, возможность по желанию стать бестелесным и власть призывать в миры свирепых призрачных волков как его союзников.

     В бою Гарм сражается, главным образом, кусая. Также он может исторгать оружие павших армий, но лишь проглотив душу. Величайшая магия Гарма может использоваться только на истинном поле боя. Своим воем он может раздвинуть границу жизни и смерти, заставив всех недавно убитых солдат сражаться как эйнхериев.

     Приемы:

     Список упомянутых или использованных приемов. Обычные приемы из Ranma 1/2 не включены. Все приемы боевых искусств / ки на японском (паршивом). Большинство атак махо-сёдзё на английском.

     Unmei Nuu Ito [швейная нить судьбы] – Основная форма магии Ранмы как махо-сёдзё, созданная во время эксперимента ХТ-11. Это заклинание создает нити, прокалывающие плоть жертвы и вплетающиеся в ее физическую и духовную матрицу. Результат превращает цель в махо-сёдзё-рабыню… по крайней мере, такова была цель эксперимента ХТ-11. Завершена и функционирует ли эта сила, Ранма не знает и планирует никогда это не узнать.

     Tenkui Ryu [пожирающий небеса дракон] – Вариация hiryu shoten ha, что был непреднамеренно объединен с unmei nuu ito. Это первый прием Ранмы, что представляет собой полное смешение боевых искусств и магии.

     Tenkui ryu образуется путем создания поглощающей спирали, что вытягивает энергию противника в центральную точку. Спираль пронзена трансформирующим слиянием хайгэки/сукэна, принуждая первичную энергию к трансформации. Результирующая магия выстреливает духовным фонтаном вверх. Так как новая магия остается «тэнкиподобной», она искажает физическую реальность, заменяя ею наложенной сукэном «областью».

     Несмотря на внешнюю схожесть, tenkui ryu и hiryu shoten ha принципиально отличаются. Формируемые tenkui ryu ветер и торнадо лишь слабые побочные эффекты. В то же время, в hiryu shoten ha они являются основной разрушительной силой. Как результат, tenkui ryu создает более слабое торнадо, хотя подъемная сила выше из-за того, что tenkui ryu среди прочего искажает силу тяжести.

     Tenkui ryu наносит урон заполняющими торнадо нитями. Каждая из нитей является слабой версией тех, что производятся unmei nuu ito – основной магией Ранмы. Эти нити опутывают всех жертв, что попадают в торнадо. После этого нити прокалывают жертву и высасывают жизненную силу.

     После этого поглощенная жизненная сила сливается в сердце торнадо. Там она используется для подпитки духовного фонтана, усиливая весь прием. В сущности, с этим tenkui ryu становится мощным запечатывающим заклинанием, что использует силу противника, чтобы связать врага, пока он не будет либо уничтожен, либо трансформирован.

     Исполнение этого приема требует, чтобы враг рассеивал достаточно большое количество духовной энергии. Однако в отличие от hiryu shoten ha энергия не должна быть «горячей». Достаточно, чтобы она была конвертируемой (заметно отличающейся от тэнки Ранмы). Если объем рассеиваемой энергии недостаточен, торнадо не сформируется. Кроме того, если рассеиваемой энергии слишком мало – из-за духовной силы или мистического сопротивления врага – прием не сможет нанести смертельный ущерб, даже если торнадо сформируется.

     Starlight Starfall [звездопад звездного света] – Площадное заклинание, что лучше всего описать как противоармейское. Тиё создает зонтик и призывает дождь гигантских мин-леденцов. Леденцы бьют как проникающий орудия, оставляя в земле кратеры, лишь чтобы взорваться спустя несколько секунд. Против махо-сёдзё атака довольно малоэффективна, так как несконцентрированной энергии слишком мало, чтобы пробить защитные ауры. Тем не менее, атака разрушительна, если используется против обычных укреплений и открытых целей.

     (безымянная) Божественная молния – Используемая Гёндуль магия божественного класса. Валькирия призывает тридацатиметровый столб молний. В течение двух-трех секунд разбрасываются заряды постоянного тока. Благодаря размерам и мощности это гиперразрушительное заклинание эффективно против мощных индивидуумов либо же групп среднего размера. К несчастью, заклинание довольно сложно использовать в бою. Божественной молнии требуется большое время зарядки, таким образом, она уязвима для разрушения.

      – Достаточно, Хотару, – говорит Сецуна.

     Милая темноволосая девочка откидывается назад, упершись ладонями в пол. Вздымается грудь. Из легких вырывается дыхание. Девочка с потускневшими глазами запрокидывает голову, встречаясь взглядом с зеленоволосой женщиной.

     – Еще не все, Сецуна-мама, – застенчивым тоном шепчет Хотару.

     Девочка перекатывается в сидячее положение. Протягивает руку и кладет ладонь на мою фиолетовую, покрытую кровью голень. Излучается теплый свет. Боль слабеет. Плоть сливается. Кость восстанавливается.

     Отдергиваю конечность.

     – Слушай свою маму, малышка, – упрекаю я. – Не хочется видеть, как ты потеряешь…

     Фиолетовые глаза Хотару закрываются. Девочка заваливается на бок. Кидаюсь вперед. Сецуна меня опережает. Зеленоволосая женщина подхватывает ребенка на руки. Мягко поднимает Хотару в воздух.

     – Вот дерьмо, – говорю я. Взгляд смещается к рубиновым глазам женщины. – Прости.

     Сецуна укладывает Хотару на диван. С мягкой улыбкой смотрит, как она спит.

     – Хотару лишь жертва собственной доброты, Ранма-кун. Она сама избрала это бремя. Не нам здесь выражать ей недовольство.

     Кладу сломанную ногу на пуфик. Окровавленные чулки закатаны до лодыжки, открывая уродливую рану. Магия Хотару уменьшила травму. Дни исцеления прошли за минуты. В сочетании с моей природной жизненной силой, результат близок к чуду. Кость скрыта под безобразно порванной кожей. Синяки поблекли, так что пятно не больше моей ладони.

     Но ее магия не полностью исцелила мою рану.

     Поморщившись, хватаю рулон марли. Оборачиваю конечность широкими слоями ткани.

     – Ага, ну, думаю, не стану оставлять это малышке. Пусть не так красиво, но если на то пошло, сукэн удержит все вместе.

     Лицо Сецуны непостижимо.

     – Конечно, Ранма-кун. В этом вопросе я доверю вам принять лучшее решение.

     Хмыкаю и утягиваю повязку. Двигаю шину, проверяя, как она держится.

     – Не стоит на это рассчитывать, – ворчу я.

     Неохотно встаю. Вырывается шипение, когда я прибавляю свой вес. По сломанной кости ползет острая боль. Хмурюсь. Ноющая конечность не смягчается. Раздраженно хватаю Гунгнир. В таком случае, копье послужит мне костылем.

     Поворачиваюсь к Сецуне, глаза твердеют. Ее гранитное лицо не выдает ни намека на чувство вины. Сейчас я на свободе. Но я не забываю о страданиях Института. Слишком удобно спасение Сецуной в последнюю минуту. Мне не нравится мысль презирать своего спасителя, но подозрения в глубине души не сжаливаются.

     – Нам нужно поговорить.

     Течет тенистый туман. Костюм Сецуны тает в стилизованное фуку.

     – Да, нужно. Но здесь не лучшее месте для нашего разговора. Вы позволите?

     Сецуна предлагает руку в перчатке. Принимаю. В меня вдавливается чуждая энергия. Позволяю ей вторгнуться. Магия расходится по моему телу, затем дергает. Внутренности выворачивает. Тьма. Их выворачивает обратно.

     По ногам бьет твердая земля. Голень пронзает боль. Пошатываюсь, но удерживаю равновесие.

     Особняк Сецуны исчез. На его месте море тумана. Серая дымка кружит вокруг моей талии, настолько густая, что я вижу лишь на несколько метров. Под ногами бездна. Застывшая пустота. Темнейшая область пространства обрела плотность и стала полом.

     Безликая пустота тянется в бесконечность. В пространстве заметен лишь один предмет. Гигантские украшенные двери, что стоят меж мраморных колонн. Вход открыт. Но вместо прохода он показывает образ. Даже в плотном тумане цвета четки. Суетящийся город, над которым возвышается кристальный дворец. Солнечный свет блестит на строении, проливая на жителей небесную красоту.

     – Это?.. – спрашиваю я, всматриваясь туда.

     – Будущее, – отвечает Сецуна. – Одно из многих. То, что вряд ли произойдет. – Губы Сецуны дразнят намеком на юмор. – Этого достаточно. У вас есть вопросы, Ранма-кун. Вопросы, что вам было неудобно задавать перед Хотару.

     – Тут ты права, – говорю я. – У меня из целый букет. И тебе, черт возьми, лучше на них ответить.

     Смотрю на женщину, мои пальцы барабанят по древку Гунгнира. Предупреждение, как некрасиво все может обернуться, если Сецуна не воспримет меня всерьез.

     – Конечно, – отвечает Сецуна. – Но прежде чем начнем.

     Зеленоволосая женщина ударяет своим посохом по плотной пустоте. Из ниоткуда появляются стол и стулья. Сецуна фигурой элегантности скользит на свое место. Ставит рядом с собой свой посох в форме ключа.

     – И что это? Снова кафе? – насмехаюсь я. Хватаю стул и падаю на него. Хорошо снять вес со сломанной ноги.

     – Прошу прощения за отсутствие закуски, – говорит Сецуна. – Это место не предоставляет ни еды, ни питья, и я не подумала заранее их приобрести.

     – Да черта с два ты не подумала, – ворчу я в ответ. – Поговорим. В последнюю нашу встречу ты знала, что меня захватят, не так ли?

     – Так, – с едва заметным кивком отвечает Сецуна. – Этот исход был неизбежен.

     Хлопаю ладонями по столу и наклоняюсь вперед.

     – Тогда какого черта ты ничего не сказала?!

     Сецуна и не моргает.

     – Потому что это было бы бессмысленно.

     – Бессмысленно? – рычу я. Встаю. Мое тело дрожит от едва сдерживаемого гнева. – Ты хоть знаешь, что они со мной сделали? Знай я заранее…

     – Вы бы не поверили, – перебивает Сецуна. Ее слова ясны и четки. – Юноша, с которым я встретилась, не хотел слышать таких слов. Мое предупреждение прошло бы мимо ушей.

     – Это… – Правда. Но от знания не легче. Мои руки давят на край стола, беспредельной силой раскалывая древесину. – Ты могла сказать мне вернуться после встречи с Тиё, – выплевываю я. – Тогда бы было понятно.

     Сецуна поднимается с места. Высоко поднимает посох. Гранатовый шар в центре сердца вспыхивает зловещим огнем. Бух. Мир содрогается. Грохочет дверь, скрежещут трущиеся друг о друга камни. Образ за проходом меняется.

     Четыре фигуры бегут от Тиё. К отступлению присоединяются еще двое. Бушует битва шестерых против одной. К этому прибавляется мощь Уран и Нептун. Победа кажется предрешенной. Затем все резко меняется. Из голой земли вырастает океан виноградной лозы. Все пути перекрыты. По полю боя неспешно бредет Артемида, рядом с ней шагает ее валькирия Гёндуль.

     Не приди я к ней, она бы пришла за мной.

     – Институт, Ранма-кун, область Артемиды. Она почувствовала первый же ваш шаг. Она ждала, чтобы убедиться в ваших способностях. Остальные ее не заботили. Ее призом были вы.

     Глаза Сецуны мерцают в темноте.

     – Путь, что вы избрали, был лучшим. Другие различались лишь числом потерянных жизней. Хикару, Сяолан, Фумио и, изредка, Мамору. Если бы нам повезло, выжили бы двое из четверых.

     Падаю на стул, все силы уходят. Моя величайшая ошибка. Подумать только, знание ничего бы не изменило. В каком-то смысле, это облегчение. Теперь я знаю, что могу простить себя. Мое глупое стремление к Аканэ не было ошибкой.

     Но это чувство длится считанные мгновения. Ложь. Сецуна показала мне ложь. Увиденный образ дарит слишком сильное облегчение. Для нее слишком просто показать то, что мне хочется видеть. Какие еще были варианты будущего? Что именно Сецуна прячет от моих глаз?

     Руки сжимаются в кулаки.

     – Думаешь, можешь меня этим обмануть? Думаешь, после одного образа, все будет в порядке? Ты знала, – обвиняюще говорю я. – Ты позволила этому произойти.

     Сецуна взмахивает посохом. Дверь закрывается. Зеленоволосая женщина устраивается на стуле, на губах появляется печальная улыбка.

     – Знание значит меньше, чем вы полагаете, Ранма-кун. Я всего лишь женщина. Есть пределы того, что я могу.

     Хмурюсь. Я не хочу ей верить. Нет. Это превыше отрицания. Мне нужно кого-то обвинить. Кого-то избить. Институт наполнил меня гневом и разочарованием. Мне нужно их высвободить.

     – Как давно ты работаешь с Тиё? – требую я ответ.

     – А, – говорит Сецуна. – Наконец-то вы задали правильный вопрос. Ответ очевиден. С самого начала.

     – И что именно это значит? – рычу я. Мои глаза сужаются, высматривая малейший обман.

     – Это значит ровно то, что вы и думаете, Ранма-кун, – отвечает Сецуна. – Тиё-тян встретилась с вами по моей просьбе. Я отправила ее на ту крышу, чтобы вы не попали в руки Института.

     Так вот почему. Кусочки головоломки начинают занимать свои места. Первый бой Тиё с Гёндуль. Присутствие за столиком Хикару. Должно быть, ему было известно о союзе. Как и Тиё, Хикару собирался встретиться со мной.

     Но все пошло не так, как планировалось. Тиё разыграла собственную игру.

     – Не слишком-то это помогло, – фыркаю я. – Тиё было куда интереснее засунуть меня в свой кокон, чем защитить.

     – Это было ожидаемо.

     Мои руки покрываются мурашками.

     – Что?

     – Я сказала, что это было ожидаемо, Ранма-кун, – холодно улыбается Сецуна. – Тиё женщина с неукротимой жаждой власти. Поставить перед ней важную фигуру это убедиться в том, что она в нее вцепится.

     – Ты… ты этого хотела?

     – О, да, – отвечает Сецуна. – Крайне важно было, чтобы вы побывали в коконе Тиё. Во всех иных вариантах тэнки остался бы за пределами ваших возможностей. Смею заверить, катастрофическое будущее.

     – Я приняла превентивные меры, – добавляет она. – Было бы прискорбно, если бы предательство Тиё увенчалось успехом. Поэтому я предупредила Гёндуль. Должна сказать, неожиданно было видеть, что вы сбежали сами. На мгновение я испугалась, что мой план пойдет наперекосяк. – Улыбка Сецуны странно радостная.

     – Ты мной манипулировала. – Мои руки начинают бесконтрольно дрожать.

     – Разве вы не знали? – спрашивает Сецуна. – Я постаралась, чтобы это было очевидно.

     Трах! Столик раскалывается надвое. Встаю над женщиной, мои глаза пылают.

     – Ты знала, что меня поймают. Это и было целью, не так ли? – обвиняю ее я.

     Медленными, изящными движениями, Сецуна хлопает в ладоши.

     – Как проницательно. Хотя рассуждения впечатляли бы больше, проведи вы их без моего направления.

     Хватаю Сецуну за воротник и поднимаю ее со стула.

     – Думаешь, это игра? Ты разрушила мою жизнь!

     В ответе Сецуны лед.

     – Нет, Ранма-кун. Это не игра. Это война. Постарайтесь этого не забывать. – Женщина вырывает воротник, не озаботясь атакой. – И я должна поправить ваши заблуждения. Это вы выбрали отправиться в Институт. Не вините меня в своем решении.

     – Не смей сваливать это на меня! – рычу я. – Ты подговорила меня. Ты, черт возьми, подговорила меня. Ты знала, что они со мной сделают? Знала?

     Хватаю Сецуну за руку и бросаю ее на землю. Женщина врезается в плотный туман. Топаю вслед за ней, игнорируя боль. Возвышаюсь над телом Сецуны, переполняясь неконтролируемой яростью.

     – Ты все равно что сама это сделала, – выплевываю я.

     Сецуна с невыносимой улыбкой поднимается на ноги.

     – Ах, но Ранма-кун, вы ведь знали, что я вами манипулировала. Вы знали, что я действую не в ваших интересах. Я абсолютно ясно это выразила. И вы все равно сделали свой выбор.

     – Это не было выбором!

     – Конечно было, – возражает она, ледяной голос тронут презрением. Сецуна поправляет фуку. – Скажите мне, Ранма-кун, вы знаете, что такое судьба?

     – Не читай мне нотации, – рычу я.

     Сецуна продолжает.

     – События подобны каплям дождя. Никто не может сказать, куда они упадут. Но это и не нужно. Знаете почему, Ранма-кун? Потому что каждый раз, когда идет дождь, вся вода скапливается в том же самом месте.

     – Заткнись, – требую я. Отвожу взгляд и делаю все возможное, чтобы ее игнорировать. Если Сецуна продолжит, я даже не знаю, что я сделаю. – Заткнись и верни меня домой.

     Бух!

     Посох Сецуны ударяет о землю. Настежь распахиваются украшенные фазами луны двери. Светом вспыхивает бесцветная серость. Пустоту наполняют тысячи образов. Куда я ни смотрю, я вижу себя. Эпические сражения, что ведутся и проигрываются. Бесконечные литании поражений. Институт снова и снова раздавливает меня, чтобы утащить мое тело в свои могильные стены.

     – Судьба, Ранма-кун, это река, – провозглашает Сецуна. – Как собирается в ручьи вода, так и проходят причины событий этого мира. Судьба это уклон мира. Это физика. Это культура. Это отброшенное нашими «я» отражение.

     – Взгляните, Ранма-кун, в калейдоскоп времени. Узрите облик своей судьбы и познайте, что ваши страдания были неизбежны. Последовательность была определена еще до вашего рождения. Артемида, чью жажду мести нельзя было поколебать. Институт, что она создала. Ваш отец и его стремление к совершенству. Дзюсенкё, что исказило ваш облик.

     – Когда вы ступили в Нэриму, результат стал неминуем. Вы слишком идеально подходили для намерений Артемиды. Так что она выбрала вас для своего эксперимента. И что же вы делаете, Ранма-кун, столкнувшись с непобедимым врагом? Вы сражаетесь. Такова ваша природа. Результат вы видите. Смерть и разрушение.

     Ложь. Все это ложь. Отказываюсь слушать. Закрываю глаза, чтобы не видеть. Но образы уже выжжены в моем сознании. Я знаю свои слабости. Я знаю свою силу. Результат моего столкновения с Институтом неоспорим. Меня побеждают. Меня уничтожают.

     Иного исхода быть не может.

     – Будущее не определено, – шиплю я. – Его можно изменить. Всегда есть путь к победе. Не лги мне!

     – И в этом вы правы, Ранма-кун. Будущее можно изменить. Судьбу можно отринуть. Требуется лишь сделать выбор.

     Хлоп. На пол падает коричневый конверт. Смотрю на него, застыв на месте. Вспоминаю кафе. Вспоминаю предложенный Сецуной выбор.

     – Прост или нет тот выбор, что меняет все? Все, что вам было нужно, это уйти. Судьба требовала лишь такую цену.

     В глазах пылает. Слово «отступление» нацарапано фиолетовой ручкой, но для меня оно огонь. Твой выбор, издевается папка. Дрожу, внутри меня бурлит ненависть. Пинаю. Папка скользит в темноту, белые заметки разлетаются в тумане.

     – Это не было выбором, – говорю я. Голос дрожит, запутавшись в эмоциях. – Не в моих силах было уйти.

     – И это, Ранма-кун, судьба.

     Яркие образы растворяются в серости. Врата вновь закрываются. Молча стою в темноте. Разум занят этим простым выбором. Папка выброшена, но память о ней осталась. Ответ всегда остается тем же самым. Отступление не вариант. Выбери я этот путь, мне бы никогда не удалось себе это простить. И какая бы жизнь тогда меня ждала?

     Лучшая, шепчет предательская часть моего разума.

     Медленно отвожу взгляд от тумана. Нахожу Сецуну. Смешиваются ярость и отчаяние. Чувствую, как будто в любое мгновение взорвусь. Меня это пугает. Ужасает, что я сделаю то, что никогда не смогу исправить.

     – Это все? – шепчу я. – Пожалуйста, скажи мне, что ты больше ничего не скрываешь.

     Мерцают гранатовые глаза Сецуны.

     – Сожалею, Ранма-кун, но вам осталось задать еще один вопрос.

     – Хе, – тяжело выкашливаю я смешок. В животе крутит. – И что же за вопрос? Неужели ты за время моего отсутствия убила батю?

     Сецуна болезненно улыбается.

     – О? Я не сомневалась, что это уже приходило вам в голову. Вопрос о Фуринкан.

     С самого начала. Цепенею. Чувства уходят. Взор перекрывает краснота.

     – Хикару не должен был опоздать, – шепчу я, голос становится громче. – Он должен был ждать там. Почему его там не было? Почему он появился, когда было уже слишком поздно?!

     Мой голос эхом разносится по пустоте. В памяти заново проигрывается вся ситуация. Белый фургон врывается в ворота Фуринкан. Орут динамики. Пять минут. На пять минут быстрее, и Аканэ была бы свободна.

     – Крючок, – объясняет Сецуна, – чтобы убедиться, что события пойдут по оптимальному пути.

     Мой кулак врезается в лицо Сецуны.

     Ее тело крутит в воздухе, прежде чем растянуться на земле. Вокруг нее вскипает туман. Слепну. Уходит боль. Уходят чувства. Уходят мысли. Убей ее. Меня разрывает от этого желания. Стоит ли хотя бы пытаться его отрицать?

     – Поднимайся, – командую я.

     Сецуна шатается на коленях. Правой рукой валю ее.

     – Вставай. Вставай и дерись!

     Сецуна движется слишком медленно. Яростно пинаю ее по ребрам. Задохнувшись, она снова падает. Разозлившись, расхаживаю. Из стороны в сторону. Туда и сюда. Проклятье, почему она не встает? Почему она не дерется?

     – Дерись со мной!

     Но Сецуна не дерется. Она намеренно встает. Лицо осенено беспорядком, омрачено разорванными капиллярами. Травмы тают. Сукэн залечивает раны. От этого вида тошнит.

     Шагаю вперед и поднимаю кулак. Дрожа, держу его. Не могу заставить себя взмахнуть рукой. Жар уходит. Я больше не могу бить женщину, что отказывается ударить в ответ.

     И Сецуна это знает.

     Ярость обращается льдом. Отворачиваюсь и хватаю Гунгнир. Смертоносное копье дрожит в моих руках, живое и нетерпеливое. Указываю острием на сердце Сецуны.

     – Дерись, или я убью тебя.

     Она смеется.

     – Постарайтесь лгать лучше, Ранма-кун. Мы оба знаем, что это не в вашей природе.

     Все поглощает алым. Отклоняюсь назад. Гунгнир лежит в моей ладони. Кидаюсь вперед…

     … и вбиваю копье в землю.

     – Хватит мной манипулировать!

     Кричу ей прямо в лицо. Сецуна непоколебима.

     – Нет.

     Сжимаю зубы. Тело переполнено яростью Не в силах выпустить ее, вырываю копье и отступаю к своему стулу. С каждым шагом голень пронзают копья боли. Меня это едва заботит.

     Сажусь. Стул трещит.

     – Почему?

     Сецуна возвращается на свое место. Исчезают все признаки насилия. Возвращается даже сломанный стол.

     – Мне требуется сенши, – отвечает она.

     Разочарованно и измученно оседаю.

     – Сенши. Разве у тебя нет целой их команды?

     Прислоняю Гунгнир ко столу. Частично меня пугает то, что я сделаю, если Сецуна скажет что-то неправильное. Частично я на это надеюсь.

     – Сенши Артемиды, – уточняет Сецуна. – Скажите, Ранма-кун, что произойдет, если Артемида умрет… – Щелк! Проносится палец Сецуны под большим. – … просто так?

     – Мир станет счастливее? – ворчу я.

     Не хочу думать. Не хочу понимать. Не хочу сталкиваться со сложностью мира. Хочу, чтобы черное было черным, а белое белым. Никаких оттенков серого. Добро и зло. Герои и злодеи.

     Мой разум предает меня. Мечты директора это мои мечты. Фраза выжжена у меня в голове. Институт, как уже было замечено, демон. Демон, что пожирает девушек. Камико, Акина и все остальные продолжат даже без Артемиды. Они будут без перерыва бросать девушек, как топливо, в печь.

     Институт пожрет мир.

     – Вы понимаете, не так ли, Ранма-кун, – говорит Сецуна. – То, что создала Артемида, это машина судного дня. К счастью, остановимая. Но предположим, Ранма-кун, что мы ее остановили. Предположим на мгновение, что все девушки в наших руках.

     Смотрю на стол, прослеживая взглядом волокна. Я знаю ответ. Я знаю, что должно быть сделано. Но я не хочу этого говорить.

     – Сострадание это тщеславие сильных, – продолжает Сецуна. – А мы слабы. У нас нет тюрем, чтобы их удержать. Они не поколеблются в своем стремлении. Учитывая такой вариант, есть лишь одно решение. Мы должны убить их всех.

     – Это не их вина, – мямлю я.

     Аканэ. Эмико. Я. Сколько из тех девушек невиновны? Я, кого тоже сломали, не могу винить их за то же самое. Даже Камико. Могу ли я честно сказать, что в ее преступлениях есть ее вина?

     – Вы правы. Это не их вина, – соглашается Сецуна. – Жаль, но этот мир такое мало заботит.

     Из меня вырывается жалкий смех. Я лучше многих знаю, как мало заботит этот мир. Сколько на мне преступлений, что не принадлежат мне? Так легко обвинить того, кого удобнее. Ха. А отличаюсь ли я? Ненавижу Сецуну за то, что сделала Артемида?

     Да, эти девушки не виноваты. Но вина и не важна. Если все жизни равноценны, людей можно рассматривать как числа. Две сотни или две тысячи? Простая арифметика. Арифметика, что за гранью понимания скрывает весь ужас.

     Но это не значит, что арифметика ошибается.

     – Ты сказала, что судьбу можно отринуть, – заявляю я. Мои глаза закрыты. Хочется блевать. Хочется проглотить следующие слова. Но я не могу. Больше не могу. – Так чем мне нужно пожертвовать? Какова цена того, чтобы сделать все правильно?

     – Героическое предложение, – замечает Сецуна. – Но не нужно бояться, Ранма-кун, ваша цена почти выплачена. Этот грех принадлежит мне. Не спрашивая, я обменяла двоих на две сотни.

     – Так в чем причина, – откидываюсь я на спинку и смотрю в бесконечную пустоту.

     Хочу сказать: почему же ты не попросила? Но я уже знаю, что это бессмысленный вопрос. Сецуна не попросила, потому что в таком случае она бы услышала в лицо мой смех. В то время у меня не было намерения быть героем. Сражение с Институтом было лишь ради спасения друзей.

     – … почти выплачена, – бормочу я. – Так что еще мне нужно отдать?

     – Все и ничего, – загадочно отвечает Сецуна.

     Хмурюсь.

     – Просто скажи мне, черт возьми.

     Сецуна встает и отодвигает свой стул.

     – Если я отвечу на этот вопрос, Ранма-кун, вам придется сделать то, что должно. Но при этом вы станете моим инструментом. О чем вы будете сожалеть, – говорит Сецуна. – Так что я оставлю вам найти свой путь.

     Скептически смотрю на нее. Сецуна меня игнорирует. Вместо этого она взмахивает посохом, и столик исчезает.

     – Надеюсь, утром вы встретитесь с Хотару, – говорит она. – Грядут большие дела. Чтобы сыграть свою роль, вы должны быть в добром здравии.

     Хватаю Гунгнир и поднимаюсь на ноги. Голень поет сонет боли. Последние несколько минут не были к ней добры.

     – Я не стану использовать малышку.

     Взгляд Сецуны заостряется.

     – Если Хотару узнает, что вы обменяли жизни сотен на несколько дней ее комфорта, она вас никогда не простит. Так же как, полагаю, вы не простите себя. Вы увидитесь с ней утром. Не бойтесь. О мелочах я позабочусь сама.

     Хмыкаю, но ничего не говорю.

     Сецуна предлагает руку.

     В последний раз смотрю на нее.

     – Не думай, что я тебя прощаю. Как по мне, у тебя еще чертовски большие проблемы.

     Глаза Сецуны сияют от смеха.

     – Конечно, Ранма-кун. Я бы никогда на такое и не рассчитывала.

     После этого нас уносит.

     Щелк.

     – … прямо здесь был бой. Это предельное расстояние, на которое нам позволили приблизиться. Как видите, здания позади меня…

     Щелк.

     – … оппозиционная партия выступила с призывом к немедленному роспуску Института Прекрасных Принцесс. Пока не ясно, что именно…

     Щелк.

     – … десятки умерших и тысячи пропавших. Спасательные работы только начались. Ожидается, что число погибших…

     Щелк.