Заговоришь во сне на языке 
далёкого неведомого скальда, 
и поплывут аморфные гештальты, 
как тени чьей-то тени на песке. 

...в конце концов разрушив Карфаген, 
мы принялись за саморазрушенье. 
Последний кесарь скоро стал мишенью 
всех остряков и шлюх публичных терм. 

Бездарно оставляя рубежи 
на западе, мы резво отступали. 
Наш легион на южном перевале 
сменял все катапульты на гашиш. 

Родная речь - последней из святынь - 
в прoвинциях звучит всё односложней. 
Ты скажешь: Нет, уж это - невозможно! 
Но я боюсь, умрёт моя латынь... 

И, знаешь, я всегда был не у дел 
в той прежней жизни, где нам было плохо. 
Но, кажется, у нас была Эпоха. 
Ну а теперь, наверное, пробел... 

Хотя, быть может, и наоборот. 
Пророков нет во времени и месте...
Ты разомкнёшь уста для новой песни 
и упадёшь как в яму в скорбный рот.