Аннотация: Вся наша жизнь, по сути, есть череда мыслей и действий. И если поступки нам почти всегда подконтрольны и зависят от внешних факторов, то думы ( думки!) живут сами по себе. И тем интересны.
Вечерами он пил в одиночку дрянной портвейн, а ночью, грея задом ледяное очко унитаза, думал о всякой ерунде - какая нынче погода в городе Ачинске и продают ли там мятные пряники.
Утром он снова пил -- чай, глядел в окно на дерущихся замурзанных детей и снова думал о ерунде - от чего все бабы дуры и как это его угораздило жениться в третий раз...
Стоя на трамвайной остановке и стряхивая с плеч соду, похожую на перхоть, он думал про далёкий морской город, юную дурочку с оленьими глазами, закодированного друга детства и перебирал в памяти всякий хлам, который и называют иногда жизненным опытом.
Однажды в унылом городском сквере он развернул пустую и серую, как ноябрьское небо газету и ясно понял - думать больше не о чем...
И умер.
Прошла вечность. Он встал, огляделся, пробормотал что-то не очень цензурное и побежал, поддергивая пожившие джинсы за портвейном.
Один раз в неделю к нему приходила женщина. Убираться. Они никогда ни о чем не говорили, он о ней ничего не знал... Но неизменно, наблюдая за ритмичными движениями ее обширного, обтянутого лиловыми рейтузами зада, он думал о роли личности в истории, и о полной трагизма судьбе соседского кота Яшки, сгинувшего позапрошлой весной в канализационном люке
Вечерами у мусорного бака он, бывало, сталкивался с участковым. И глядя как тот, опорожнив рукой ведро, вдумчиво нюхает толстые пальцы, думал о вселенской гармонии. Он никогда не видел такой гармонии, но сочетание милиционера и жестяной помойки наглядно убеждали - она есть.
Иногда жизнь давала трещину. Случалось это с периодичностью, которая поначалу пугала. Но потом он привык и в тяжкие дни развлекался мыслями о сбрендившем на заре перестройки дяде по материнской линии. Интересно, думал он, как тронутые люди различают неудачные и удачные дни, и различают ли вообще? И если различают, то совпадает ли их оценка с его собственной? А если вдруг не совпадает и то, что на его взгляд уныло и мерзко, для них - верх удовольствия? Но тогда с их точки зрения это он ненормален, а они то как раз - наоборот... И в конце концов получается, что по их условно-чокнутому мнению место их пребывания обыденно и нормально, а вот его мир -- истинный дурдом... И с этим тяжело спорить.
От таких мыслей становилось лихо и страшно одновременно.
В начале месяца к нему наведывалась квартирная хозяйка. Она свирепо топала могучими ногами, смахивала на пол увесистые капли пота с роскошных рыжих усов и с подозрением смотрела на потертые купюры. И он, содрогаясь от собственной храбрости, думал о том, что в исламе таки есть положительные стороны; Шопенгауэр, безусловно, в чем-то был прав, а квартирный вопрос портит людей вне зависимости от места проживания
Изредка он переходил с портвейна на водку и окружающий мир из вялого и бесполого вдруг становился агрессивным и обнаженно-нервным.После этого он несколько дней ненавидел себя и с горечью думал о великой роли похмелья в жизни отечественного интеллигента.
Весной, когда попусту щемило сердце, а в районе простаты появлялась сосущая пустота, он смотрел на свои ладони, и думал о достоинствах эволюции и вреде предрассудков.
Случалось на него нападала ипохондрия. Он не был уверен что именно это называется ипохондрией, но корявое слово на уровне фонетики очень четко описывало его состояние. Тогда он упирался лбом в оконную раму и остановив невидящие глаза на ржавом соседском "Запорожце" думал о том, что есть же на свете умные и талантливые люди, а он так и умрет дураком. Потом вдруг в голову приходила странная мысль о том, что умирать не обязательно и это успокаивало.
Летом в жаркие дни он приходил на городской пляж, стесняясь разоблачался и, рассматривая дебелых теток, выгуливающих худосочных детей, думал о скоротечности жизни и половых извращениях. От раздумий и солнца становилось жарко и он, превозмогая брезгливый страх лез в вонючую прохладу пруда ... забывая о первом и не переставя думать о втором.