Аннотация: Клинический анализ автобиографических данных известного диссидента и антисоветчика. Опубликовано в Интернете.
Мы ленивы и нелюбопытны...
А. С. Пушкин.
Подлинная история Семёна Глузмана - коммерческая тайна, охраняемая хозяином и структурами, которые участвуют в эксплуатации этого бренда. Её могли бы раскрыть потомки, но большинство тайного никогда не становится явным потому, что актуальность тайного со временем теряется. Маленькие недомолвки и умолчания, большая ложь уносятся рекой времени не раскрытыми. И слава богу!
Жизнь Глузмана растиражирована, но самый важный, поворотный момент её изложен мутно и неубедительно.
Представьте еврейского мальчика, честного, пылкого, с горящей душой революционера. Взрослея, он запоем читает сам- и тамиздат. Представляет, как спасает мир от несправедливости. Может быть, доктор Че был его кумиром. Где-то к концу мединститута, как нарыв, зреет мысль о том, что мирная профессия детского врача может быть оружием. Надо только попасть в психиатрию. Именно здесь обитает Зло. 30 тысяч психиатров Советского Союза молчат и не пытаются сказать правду, а я скажу. Я не буду молчать. Я пойду на эшафот ради правды. Я сорву покров тайны со злоупотреблений в советской психиатрии. Я, я, я... Перед этим Я, желающем прославиться, честность отступает. Кот Базилио и лиса Алиса о судьбе жадин, хвастунов и дураков всё-таки хорошо спели.
Официальный сайт говорит, что Глузман окончил педфак Киевского мединститута в 1970 году и получил "диплом врача-психиатра" (http://www.webcitation.org/66Cjy5u6U). Из этой маленькой неточности слагается легенда, состоящая из бесконечной череды их. В июне 1971 года Глузман мог получить удостоверение врача психиатра третьей категории. Дипломов по психиатрии в СССР не было. По окончании интернатуры в Житомире он был направлен на работу в Коростень Житомирской области, откуда в 1972 году сбежал домой, в Киев на место психиатра скорой помощи. Я говорю "сбежал" потому, что по распределению надо было отработать 4 года (1 год интернатуры и 3 года молодым специалистом). Открепиться с места распределения стоило больших и нечестных трудов. В ход шли деньги и блат, которые у Глузмана нашлись. В этом же 1972 году работа его врачом, едва начавшись, прервалась на 10 лет.
Семён стал известен тем, что заочно оспорил заключение очной судебно-психиатрической экспертизы (СПЭ), проведённой в Институте Сербского. Подъэкспертного он не видел и судил о нём со слов сына и выписок, которые сделала из уголовного дела адвокат. Это была ещё та "экспертиза"! Врач-интерн анализирует отрывки, выписанные из дела адвокатом, и опирается в своих суждениях на слова сына подъекспертного. Какая информация в деле и в жизни подъекпертного диагностически значима - никто из трёх участников шоу не знает. Все трое ловят в темноте уголовного дела и меддокументации чёрную кошку... И, тем не менее, западный мир, следуя правилу - если нельзя, но очень хочется - захлебнулся от восторга и рукоплесканий!
Для того, чтобы их восторг и рукоплескания не выглядели реакцией сумасшедших нужно было состряпать информационное прикрытие. Западные спецслужбы и подконтрольные им психиатры провели две акции. Первая заключалась в снижении авторитета Института Сербского, а вторая - в повышение авторитета Семёна Глузмана. Механизм точечного снижения авторитета Института и отдельных психиатров в СССР не работал и потому успех первой акции был возможен путём снижения авторитета всей советской психиатрии. Успех второй акции заключалась в повышении авторитета начинающих психиатров. Для этого в иерархии советских психиатрических ценностей на первое место поставили не профессиональные знания, умения и опыт, а моральные качества (честность и т.д.). Теперь, кто из советских психиатров был, по мнению западных коллег, честнее, тот признавался ими и профессиональнее.
В интервью газете "Бульвар Гордона" Глузман говорит, что он цельный год по ночам сочинял в Житомире акт СПЭ, а его друг, который был на год старше, "подсобил ему с главой по дифференциальной диагностике"(http://www.bulvar.com.ua/arch/2011/33/4e4a49c757464/).
Следующее откровение Глузмана настораживает: "В ноябре 1971 года в Киев приехали Андрей Дмитриевич Сахаров и Елена Георгиевна Боннэр, остановились в квартире Некрасова в Пассаже. Они собирались попросить меня подписать анонимную экспертизу своей фамилией. Но, увидев меня, 25-летнего, Елена Боннэр всплеснула руками: "Какой молодой! Разве можно сажать этого мальчика?"
То есть, Глузман целый год писал одну экспертизу, а Сахаров приехал с другой! Скорее всего, экспертиза, которую писал Глузман (если писал!) из-за ничтожности содержания пошла в мусор.
Приобрести судебно-психиатрические знания и опыт там, где работал Глузман - это всё равно, что забеременеть от ветра. Трёхлетняя сестричка верит, а мама таскает за волосы. В лучшем случае киевского педиатра могли допустить в Житомире в качестве зрителя на заседание судебно-психиатрической комиссии. Ни материалов уголовного дела, ни меддокументации в руки ему никто бы не дал. Самостоятельного изучения учебников судебной психиатрии я не исключаю, но "теория без практики" - сами понимаете.
Допустим, что объём необходимой информации в судебной психиатрии меньше, чем в футболе, но и в футболе за два года никто не доходил до Лиги чемпионов. Василию Ломаченко понадобился год, чтобы стать чемпионом мира по боксу среди профессионалов и подтвердить рекорд сорокалетней давности. Но он, прежде чем перейти в профессионалы, был двукратным чемпионом мира и Олимпийских игр в любителях.
Семён Глузман, сразу после интернатуры, толком не зная общую психиатрию, со своим третьим юношеским, одиноко залез в судебную: "И таки сделал Заслуженных Мастеров!" Больше его "гениальность", кроме сокрытия подлинной своей истории, ни в чём не проявилась. Взял скрипку первый раз в руки и заиграл что-то, сам не зная что, из Паганини!
В реальности дело обстояло так. Обиженный сотрудник Института Сербского написал акт СПЭ и передал его в руки диссидентов. Диссиденты искали "терпилу". В Москве не нашли, приехали в Киев.
Эта ложь стала истоком трагикомедии Глузмана и пустила волну в отечественной и мировой психиатрии. Представьте, внутренний мир человека, взявшего на себя вину за интеллектуальный труд, написать который ему не под силу. Шапка не по Сеньке, а носить приходится всю жизнь. Такой психиатр остерегается и недолюбливает опытных, знающих коллег, которые с понимающей улыбкой смотрят на него. Он окружает себя, под предлогом "не испорченности", молодыми психиатрами, которые пока ещё верят, что он "таки сделал их!" Он на всю жизнь обречён раздувать миф о советской карательной психиатрии, вечным борцом с которой является. Он проталкивает в Законы о психиатрической помощи постсоветских стран статью о независимости врача-психиатра. Мёртвая, декларативная статья, словно насмешка над здравым смыслом, будет памятником его американизирующей отечественную психиатрию миссионерской деятельности. Даже дураку понятно, что начинающий врач может руководствоваться "своими профессиональными знаниями" только тогда, когда они согласуются со знаниями более опытных коллег, а не противоречат им, независимо.
В общем, жизнь Семёна Глузмана внешне напоминает жизнь актёра, сыгравшего в семнадцать лет главную роль в известном фильме, а в оставшиеся пятьдесят, рассказывающего об этом. Правда, в нашем, психиатрическом кино трагикомизм ситуации усугубляется тем, что играл-то не он, а неизвестный дублёр, после игры которого, Сёма вышел к публике поклониться, и был арестован.