Penhaus : другие произведения.

Lustration in Russland: von Trotzkisten (1928) zu Hitlerismus (1938)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками

Lustration in Russland: von Trotzkisten (1928) zu Hitlerismus (1938) Lustration in Russland

Lustration in Russland: von Trotzkisten (1928) zu Hitlerismus (1938)

 


Люстрация (российских) Либералов при переходе диктатуре

(от нэмпновских троцкистов к псевдосталинизму=гитлеризму)

   Тоталитаризм предполагает планомерную и окончательную люстрацию либералов как западного течения, взамен предлагая "суверенную национальную демократию" (украинский проект Виталия Третьякова, озвученная Околонулем В. Ю. Сурковым)
  

У властьпридержащих каждой бляди по паре.

  
   Троцкий о либералах:"Ленин писал, что либералы сами принесут петлю, в которой их удавят кап режимы воюющих стран", Березовский, который относил себя к либералам постигла такая же участь, послужившей сигналом для люстраций свободной печати в Европе.
  
   Люстрация (НЭПмновских российских) Либералов(1985) при переходе диктатуре (2014)
   (от НЭПмновских троцкистов к псевдосталинизму=гитлеризму)
   Источники...
   Lustration in Russland:
   von Trotzkisten(1928) zu Hitlerismus (1938)

ЧТО МЫ ВСЕ-ТАКИ ПОНИМАЕМ ПОД ФАШИЗМОМ? Ю.Воронов
МАРШ МИРА. Хроника

Криминальный неототалитаризм - пропасть, которую нельзя преодолеть в один прыжок
Владимир Пастухов, "Полiт.ua"
article/2015/03/21/trap/

  
   "Свобода лучше несвободы" - вот что изрёк "мудрейший" Чтец,
   Он изливал во мраморе Слова Пародий.
   Что может выдать вслух нам Шут или Глупец?
   В ответ ему слова из Торы промямлил полупьяный Греф: "Читайте что-нибудь из Торы (манипуляций он истец)"
  
   Герман Греф о русском народе
   http://www.youtube.com/watch?v=MrZA8d4P6qs
  
    
ЧТО МЫ ВСЕ-ТАКИ ПОНИМАЕМ ПОД ФАШИЗМОМ? Ю.Воронов
http://coraxxx.livejournal.com/590.html

Dec. 28th, 2009 at 9:53 AM
Впервые опубликовано: http://otkpblto.ru/index.php?s=232437b6394190f64c29ca3ea7adf0f7&showtopic=454&st=0
17.11.2003
   Свое видение причин нынешнего отката нашей страны к фашизму, его механизмов и "движущих сил" я попытался отразить в тексте, опубликованном на Форуме "НоГи" Sep 2 2003, "Откат к фашизму как кризис "Андроповского проекта"". Последовавшая дискуссия показала, как мне кажется, целесообразность более пристального внимания к проблеме фашизма как исторического феномена и уточнения понимания самого термина. По моему мнению, сейчас для нас особенно необходимо видеть в словах "фашизм", "фашистский" ни в коем случае не ругательства, а очень важные политические термины, корректное понимание которых более чем актуально.    Не будем вдаваться в итальянскую этимологию и особенности как доктрины Муссолини, так и теории послевоенных европейских разработчиков модернизированных "версий" фашизма. Ограничимся рассмотрением того общего, что характеризовало специфические формы идеологии и государственного устройства, которые возникли в результате очень различных внутренних процессов и внешних воздействий в большинстве стран Европы в первой половине ХХ в.
Для ясности - уточним, что имеются ввиду режимы, установленные в 20-30 г.г. в Италии, Венгрии, Португалии, Греции (республика), Болгарии, Румынии, Польше (режим "санации"), Германии, Австрии (австро-фашизм), Испании, Литве, Эстонии. В годы войны - в Словакии, Хорватии, Норвегии, Франции (Виши), Бельгии. После окончательного разгрома сталинистами большевиков - в Советском Союзе.
Выраженными фашистскими чертами обладали и некоторые режимы в Латинской Америке, особенно яркий пример - "перонистская" Аргентина. С другой стороны - все попытки арабских последователей Муссолини, "баасистов", "насеристов" и т.п., навязать фашизм традиционным мусульманским обществам потерпели неудачу.
После войны режимы фашистского типа были навязаны Сталиным странам Восточной Европы (под "красным", как и у нас, камуфляжем). Режим "черных полковников" в Греции также, похоже, был рецидивом фашистской "республики" 20-30-ых годов.
Очевидных различий, между этими режимами предостаточно. Что же общего? Что позволило лево-демократическим политикам и политологам еще в 30-ых г.г. отнести их всех (включая сталинский Советский Союз) именно к фашистским? Заметим, что до войны этому термину отнюдь не был присущ "ругательный" оттенок.
Наиболее отчетливая формула фашизма была произнесена с немецкой ясностью теоретиками NSDAP: "Ein Volk, ein Reich, ein Fuehrer". Это означало принципиально новую (хотя и с апелляцией к глубокой архаике) систему ценностей и принципов организации общества и государства. Высшими ценностями были объявлены: единый нерасчлененный народ (каждый член которого не гражданин, а подобен воину в народном ополчении), мощное государство, как высшая ценность и цель, и, наконец, возвышающаяся над тем и другим и объединяющая их Высшая Власть, олицетворяемая Диктатором (заботливым отцом и покровителем всех). Принципы организации общества и государства представляли некую "фашистскую треногу", опорами которой были всегда (с различными национальными особенностями): а) - "правящая" фашистская партия (иногда допускалось и существование других - для "камуфляжа"), б) - "вертикальные(т.е. выстроенные фашистским государством и подчиняющиеся ему) профсоюзы", "союзы" крестьян, "союзы промышленников и предпринимателей", "союзы" молодежи, студентов и т.п. (существование "свободных" или "параллельных" структур не допускалось), в) - всевластная и не ограниченная законом тайная политическая полиция, наделенная функцией террора против оппозиции и инакомыслия.
Крайний национализм и ксенофобия далеко не всегда были основными ингредиентами идеологии фашистских режимов в различных странах Европы (яркие примеры - Италия и Португалия). Далеко не всем европейским фашизмам была свойственна и агрессивность, стремление к экспансии. А вот, что действительно было общим, кроме основных ценностей, принципов и государственной структуры - это сходные исторические причины и социальная механика становления фашизма в этих странах.

   Повсеместное и близкое по времени распространение однородных политических режимов говорит о том, что фашизм был естественной реакцией европейских обществ на исторический вызов, связанный с радикальным изменением социальной и политической ситуации в соответствующих странах.
После I мировой войны старая дворянско-чиновная и буржуазная аристократия утратили свой социальный авторитет и роль правящего класса. Вследствие этого - государственная ответственность легла на плечи соответствующих наций в целом. И произошло это в условиях, когда в большинстве европейских стран у большей части населения отсутствовал или был недостаточным опыт политической и гражданской самоорганизации, а также ответственности за судьбу государства. Многие традиционные социальные структуры были разрушены, а члены недавно благополучных слоев обществ люмпенизировались в результате слома старых социальных структур и глубокого экономического кризиса. В результате, вовлеченное на короткое время в политическую жизнь население, быстро в ней разочаровалось и стало легкой добычей демагогических лозунгов типа "долой политику!" и "фюрер (дуче, "начальник государства" и т.п.) думает за нас!". Тоска по "старым добрым временам" сделала "простых людей" восприимчивыми к как угодно правым ценностям, тем более что им были предложены суррогатные схемы "участия" в делах государства и в общественной жизни.
Выстроенные фашистскими правительствами простые мобилизационные экономические системы давали, как правило, эффект стабилизации и (пример Италии, Советского Союза, Германии) развития за счет суперэксплуатации всего накопленного ранее национального потенциала, а также своего рода национального удовлетворения и "воодушевления". Другими словами, установление фашистских режимов можно рассматривать как закономерное явление исторических площадок стабильности для соответствующих европейских обществ. В тех случаях, когда фашистским режимам были отпущены Историей "длинные дистанции" (Португалия, Испания, Советский Союз и его "сателлиты"), их экономические модели всегда проигрывали соревнование странам со свободной рыночной экономикой, стагнировали, а государства и общества оказывались в историческом тупике.
Несмотря на очевидное духовное и морфологическое родство различных европейских фашистских режимов, межу ними могли возникать серьезные столкновения, даже войны и "поглощения". В качестве примеров можно назвать германо-австрийский конфликт и связанный с ним германо-итальянский, а также венгерско-румынский, литовско-польский, югославско-албанский (в 40-70-ых г.г.) и т.п.    Конфликт между нацистской Германией и сталинистским СССР - яркий пример столкновения наиболее хищнических фашистских государств.
Отметим еще, что введенный после II мировой войны западной либеральной политологией эвфемизм "тоталитаризм", понадобился европейским "левым", для "политкорректного" затушевывание очевидного родства между германским фашизмом и сталинизмом, "спасшим Европу от фашистской чумы" (действительно спасшим - но только Западную).
Очевидно, что использование современными российскими политологами и журналистами (в той или иной степени подконтрольными "перестроечным" номенклатурным властям) термина "тоталитаризм" вместо "фашизм", "работает", прежде всего, на политическую и моральную реабилитацию номенклатуры и ее клиентелы (особенно из репрессивных органов). Кроме того, это облегчает решение важной для власти задачи политической дезориентации граждан, в том числе путем переворачивания политического спектра.
Впечатляют усилия властей представить советский режим, его сталинистскую партию и апеллирующих к их "ценностям" фашизоидных "коммунистов" и шовинистов, а также "партию власти" в качестве "левых", а демократическую оппозицию им - "правыми". Еще в большей степени настораживает "подыгрывание" в этом "Старой площади" наших "либералов" - слова фашизм и "коммуно-фашизм" они выговаривают только в состоянии крайнего испуга. Так "политтехнологи" власти сохраняют морально приемлемый для общества (на случай провала "управляемой номенклатурной модернизации") путь отката к "фашизму без камуфляжа". На этот же случай рассчитаны и массированная обработка населения в духе фашистской идеологии армией "спецпропагандистов" (т.н. "шептунов"), "независимыми" откровенно фашистскими СМИ и с помощью соответствующей печатной продукции. Давно ведется фашистская пропаганда и агитация и в силовых структурах.

P.S. В качестве postscriptum'а хочу отметить, что приведенный выше текст не является вполне авторским - он отражает отношение к проблеме фашизма, нашедшем выражение в Программе СДПР 1992г. Социал-демократы предложили тогда развернутую демократическую альтернативу "Андроповскому проекту". Известно, что за все эти "вольности" партия заплатила жизнью в результате скоординированных разрушительных атак власти, ангажированных ею "либеральных политиков" и внутренней "пятой колонны". По мнению автора, восстановление социал-демократической (в европейском, разумеется, понимании этого термина) компоненты в русской политике, с опорой, прежде всего, на свободные профсоюзы и другие уже (или еще) существующие независимые структуры гражданского общества, могло бы стать существенным препятствием на пути отката России к фашизму.
Впервые опубликовано: http://otkpblto.ru/index.php?s=232437b6394190f64c29ca3ea7adf0f7&showtopic=454&st=0
17.11.2003    Comments Новый взгляд на фашизм
Адаптированный, ранний вариант этой статьи напечатан в еженедельнике "Московские Новости" N41 от 27.10.2006 г. под заголовком - "Любовь победит фашизм".http://ideo.ru/fascism.html
      Новый взгляд на фашизм    (индуктивно-резонансная теория фашизма)    Адаптированный, ранний вариант этой статьи напечатан в еженедельнике "Московские Новости" N41 от 27.10.2006 г. под заголовком - "Любовь победит фашизм".http://ideo.ru/fascism.html    Странное дело происходит с самим определением фашизма.    С одной стороны, мы имеем массу доступного материала, опыт произошедшей более полувека назад трагедии. С другой - нам очень уж настойчиво твердят, что определить, что такое фашизм невозможно, это, мол, "чума" какая-то. Одни пытаются связать его с национализмом, антисемитизмом, другие - с уникальными условиями, сложившимися в Германии, либо Италии 20-х - 30-х годов прошлого века, а кто-то и с дьявольски гениальными способностями Адольфа Гитлера. С такими подходами, любая группа людей вполне может тыкать пальцем в других, и обвинять их в фашизме, не забывая при этом утверждать, что уж им-то фашизм никак не свойственен...    Есть правило: если запутались в определении какого-либо явления, то остается опереться на язык, слово - оно подскажет.    Слово "фашизм" происходит от итальянского fascismo, fascio - пучок, связка, объединение. Пучки прутьев - фасции, фасцы (лат. fasces) были символом системы власти в древнем Риме. Оттуда во многом и была почерпнута идеология германского фашизма, и даже название: первой империей провозглашалась средневековая "Священная Римская империя германской нации", второй -- Германская империя 1871-1918 гг. Третьей должна была стать обновленная, воспрянувшая после поражения в Первой мировой войне и революции новая национальная Германия, которой, якобы, предстояло просуществовать тысячу лет.       Символ римской власти - пучок прутьев, фасция и старый герб Священной Римской империи германской нации    Как бы мы ни рылись в идеологии фашизма - ничего опорного, ничего системного мы там не найдем, кроме того, что вся идеология сводится к формуле "мы правы, потому что мы вместе" (остальное все, что выдают фашисты - не больше, чем демагогия). Ничего, кроме "пучка" и нет...    Остается только одно - искать стержень фашизма не в идеологии, а в физиологии. И более всего он соответствует эффекту индукции, взаимозаражения, тому самому, который мы наблюдаем, когда люди собираются в толпу. И как только в толпе происходит какой-то резонанс, люди в ней резко меняют своё поведение, начинают себя вести необъяснимо агрессивно (н/п фильм "Власть толпы").       Беснование толпы    Разница лишь в том, что в толпе такой процесс происходит зримо и быстро, а фашистское заражение в обществе развивается пусть медленнее, но "надежнее" и куда разрушительнее. Развитие коммуникаций превратило фашистское заражение в глобальную катастрофу, как это случилось с Германией.    Кстати, формы индуктивного заражения могут быть совершенно неожиданными. Например, в 1962 году в Танзании возникла эпидемия смеха, охватившая 30000 людей.
Продолжительность приступов достигала нескольких месяцев непрерывного смеха. Симптомы, проявлявшиеся у заражённых смехом: боли, обмороки, проблемы с дыханием, сыпь, приступы плача, непроизвольные выкрики...    Эффект индукции свойственен не только людям, он наблюдается и у животных. Взять, хотя бы, саранчу. Безобидный спокойный "кузнечик", который в обычном состоянии не может пролететь и ста метров без попутного ветра, в период засухи (катастрофы) преображается - стремится объединиться с другими, превращается в тварь, всё сжирающую на своём пути, способную перелетать на сотни километров. Работа организма перестраивается, происходит метаморфоза: полная мобилизация, идеальная подчиненность стаду, любое самопожертвование, максимальная агрессивность. Все особи сбиваются вместе под действием т. н. "пондеромоторного" притяжения, вызванного резонансом.       Саранча    Периодически подобное поведение демонстрируют и другие животные. Происходят странные нашествия то змей, то лягушек, то еще кого. Летом 2004 г. жители американского города Юджин почувствовали себя героями хичкоковского триллера "Птицы" (поставлен по одноименному роману Дафны дю Морье). Каждый день их буквально терроризировали черные дрозды. Они набрасывались на прохожих, царапали их и пытались клюнуть в голову...    В мире животных подобное явление происходит ради сохранения популяции. Не важно, что большинство погибнет - кто-то выживет, иначе погибнут все.       Скворцы прилетели    А вот как это происходит у людей: "...Ужасным в двухминутке ненависти было не то, что ты должен разыгрывать роль, а то, что ты просто не мог остаться в стороне. Какие-нибудь тридцать секунд - и притворяться тебе уже не надо. Словно от электрического разряда, нападали на все собрание гнусные корчи страха и мстительности, исступленное желание убивать, терзать, крушить лица молотом: люди гримасничали и вопили, превращались в сумасшедших. При этом ярость была абстрактной и ненацеленной, ее можно было повернуть в любую сторону, как пламя паяльной лампы". (Дж. Оруэлл. "1984")    Не стоит искать в фашизме какую-то идеологическую, социальную, экономическую, политическую сущность - там её просто нет, а есть чисто физиологические явления - резонанс и индукция, которые должны объяснять биологи, физиологи и физики. Гуманитарные и общественнонаучные аспекты фашизма лишь "плетутся" вослед за индуктивным заражением, резонансом, пондеромоторикой (притяжением и отталкиванием резонирующих элементов - альтернатива прямым отношениям) и являются вторичными проявлениями. Утверждать, что национализм, или еще какая-то идеология является причиной фашизма - это всё равно, что считать причиной гриппа температуру.    Идеологией фашизма может быть что угодно, от националистической и коммунистической, до религиозной идеи (Крестовые походы, инквизиция, расправа над раскольниками в XVII в.) - лишь бы нашлось нечто формально объединяющее, а оно всегда найдется под давлением физиологической индукции и резонанса.    Конечно, в индукции всегда есть индуктор и индуцируемый - тот, кто заражает и тот, кто заражается. И для того, чтобы индукция состоялась, нужна настройка "приемника" на частоту "передатчика". Вот тут только и проявляется роль идеологии - в фашистский резонанас входят носители одних и тех же "...измов", люди с одинаково тенденциозным мышлением (подробная классификация, систематизация и смысл тенденциозностей - в "теории тенденций"). Тенденциозность ("...изм") - это устоявшееся хождение по одному и тому же кругу, зацикленность (от слова "цикл"), т. е. колебательный процесс. А всякий колебательный процесс может попадать в резонанс с другим колебательным процессом, увеличивающим амплитуду колебаний, что у живых существ и есть фашизм. Тенденциозные люди, как маятники, подвешенные на одну растяжку, рано или поздно начинают колебаться, думать и действовать синхронно.    Для многих оказались шокирующей неожиданностью события на Манежной площади в Москве 11 декабря 2010 года. В пассивной России вдруг ни с того, ни с сего, вышла пассионарная толпа, возглавляемая экзальтированными футбольными болельщиками, с националистическими экстремистскими лозунгами, готовая ринуться громить всех и вся. А ведь футбольные фанаты оказались флагманами в демонстрации фашизма по совершенно прозаической причине: они больше других занимаются ритмо-зомбированием, тренировкой вхождения в резонанс на стадионах (кричалки, песни, ритмические движения, марши). Кстати, в фашистской Германии были популярны "качалки" - длительные ритмические синхроннные раскачивания толпы, имеющие ту же самую подоплеку.         Футбольные фанаты 11 декабря 2010 года в Москве    С другой стороны, фашизм можно считать аффектом нации, группы людей - таким же аффектом, на который способен отдельный человек. В судах принято оправдывать за преступления, вплоть до убийства, совершенные в состоянии аффекта, поскольку известно, что аффект, помрачение рассудка, при котором человек начинает крушить всё подряд, на пустом месте не возникает. Человека еще надо спровоцировать, загнать в тупик, довести его до крайности. Вот тогда-то и возникает эта крайняя, но вполне естественная аварийная реакция (именно пассивная реакция, а не активная инициатива!). Так бывает и с нацией, народом - нельзя его унижать безнаказанно, нельзя его ставить на грань вымирания, нельзя безнаказанно традиционную культуру уничтожать распадом и безнравственностью.    Таким же аварийным "объединителем", но на биологическом уровне органов и клеток организма является раковая опухоль -- в некотором смысле не болезнь, а временное естественное спасение, защитная реакция природы на болезнь, которая наступает до рака и которая состоит в системном отчуждении органов и клеток организма, выходе их из функциональных отношений. Так социальный "рак" -- фашизм пытается спасти отчужденных людей. Если не было бы рака, то такие отчужденные органы и клетки ждал бы окончательный распад и отмирание-некроз. Раковая опухоль не дает отчужденным клеткам распасться и погибнуть. Другое дело, что на каком-то этапе, в какой-то фазе и рак, и фашизм сами становятся злостными смертоносными явлениями, но это не отменяет того, что они не причина, а следствие, и радикальным лекарством от них является восстановление функциональной системы отношений. В системном смысле и рак, и фашизм являются проявлением одного и того же явления -- антисистемы, только на разных уровнях (антисистемная философия рака).    Фашизм - это своеобразный, заложенный природой во всё живое "флэшмоб", эффект которого, как известно, напрямую зависит от качества связи. В отличие от животных, у человека индукция-заражение может происходить не только при непосредственном контакте, но и по каналам обмена информацией. Именно бурное развитие коммуникаций привело к такому запредельному проявлению фашизма, как в Германии. И если сейчас коммуникативность по сравнению с первой половиной XX в. выросла на порядок, то даже представить себе трудно, что может произойти, если начнется тот же самый процесс...    Возможно, отказ людей от признания такого природного явления, постыдно присущего самим людям в виде фашизма, и является причиной мракобесия с некими змееподобными чудовищами, живущими в воде - лох-несским, "морским змеем". Скорее всего, рыбы, также как и наземные животные, подвержены индукции, и в критических ситуациях способны сплачиваться в еще более тесный единый организм, нежели обыкновенный косяк. То есть, рассказы о "морском змее" - сущая правда, вот только такого физического животного не существует, это лишь зрительное восприятие тесно сплотившейся колонии в единую змееобразную сущность, которую может засечь и эхолот. Описание "чешуи" "змея" соответствует виду отдельных слепившихся рыб. Очевидцы отмечают неуловимость гиганта, способность к быстрому растворению-распаду...       Морской змей    Жители лесной части России иногда сталкиваются с таким явлением как "двига" - тоже змееобразное образование, но в лесу, размером с небольшое бревно, состоящее из различных гусениц. Упорядоченное расположение, большой размер, гармонизированные движения и разноцветность придают необыкновенную красоту этому завораживающему явлению. В связи с этим местные поверья предписывают "счастливцу", увидевшему такое чудо, зачем-то "двигу" собрать, что сделать практически невозможно - при малейшем нарушении строя единая "змея" мгновенно расползается в разные стороны, исчезает, как и "морской змей". Подобное явление - "змеиная свадьба" часто встречается в начале лета в средней полосе России. О том, что это не "свадьба" говорит то, в ней участвуют змеи разных видов.       "Змеиная свадьба"    В человеческом плане, мы слишком много на себя берем, если полагаем, что, в отличие от животных, обладая интеллектом, можем справиться с этой "чумой". Интеллект против индукции бессилен, он легко переходит на обслуживание фашизма. "Заражение" происходит для человека незаметно. Внешние сигналы, идеологические стенания не имеют никакого значения, поскольку человек, попавший в фашистскую индукцию, утрачивает восприятие очевидностей. Бесполезно ему что-либо объяснять - он превращается в "зомби". Там нет проблемы "правда - неправда", а есть другая - "свой - чужой".    Частое заблуждение - считать фашистов дураками. Это не соответствует очевидности. Нельзя сказать, что нацисты были такие уж бескультурные и глупые. Система, отодвигая человека от очевидности, наоборот, стимулирует его интеллектуализацию и рационализацию (это есть защитные свойства психики). Утрачивается очевидность, а не интеллект. Однако, обольщаться не стоит: индуцированная психика серьезно травмируется в том смысле, что утрачивает жизненно важные ориентиры, ценности, что ведет к деструктивным последствиям, зачастую - к самоуничтожению. Образно говоря, происходит что-то похожее на евангельсукую притчу о свиньях, которые, будучи инфицированы "бесами", сами попрыгали с обрыва в море (Мф.8:30-32; Мр.5:11-13; Лк.8:32-33). Есть основания полагать, что именно индукция является причиной иногда случающихся массовых самоубийственных выбросов на сушу дельфинов и китов. Во всяком случае, есть наблюдения, что дельфинье или китовое стадо перед выбросом совершает некий синхронный "парад", весьма похожий на парады человеческие, которые нам сохранила кинохроника фашистской Германии.       Выбросились дельфины    Зримой демонстрацией биологического резонаса является поведение перелетных птиц, которые с наступлением холодов начинают собираться в стаи, делать налеты по двое, по трое, чтобы войти в резонанс. Потом собираются в стаю и, махая в такт крыльями, делают перелеты на громадные расстояния - их силы под действием индукции, как и у саранчи во время нашествия, удесятеряются. Кроме прочего, клин перелетных птиц наглядно демонстрирует отличие биологического резонанса (живого) от физического (неживого) - его гибкость, подстраиваемость.   

Резонанс перелетных птиц    Если посмотреть на любой отрезок истории в любой географической точке, в любом масштабе, то складывается впечатление, что наступать на одни и те же грабли этой самой индукции - любимое занятие человечества. Проступает во всей своей циничности жесткое вытеснение этого явления из сознания, непризнание его, избегание, несмотря на то, что оно вполне доступно прагматичному научному исследованию. Даже орнитологи в случае с птицами в городе Юджин разводят руками - не знаем, мол, что это такое, впрочем, так же, как и в других случаях, в том числе и с саранчой - нашествия всегда происходят как бы впервые. В чем дело? Просто фашизм таков, что заставляет вытеснять из сознания самоё себя и все свои проявления даже в животном мире, а присутствует он в той или иной степени во всяком обществе. Это не то, что или есть, или нет, это то, что бывает в большей или меньшей степени.    Муссируется устойчивое заблуждение, что фашизм был побежден Советским Союзом при помощи стран антифашистской коалиции. Можно поставить на фашизме точку. А чем, спрашивается, сталинский фашизм отличается от гитлеровского? Если только тем, что немецкий фашизм направлен преимущественно на уничтожение внешнего "врага", а российский больше на внутреннего (это понятно - так разнонаправлены наши традиции - воинственная и рабская)? Который из двух "менеджеров" - Сталин или Гитлер "эффективнее" по количеству жертв обеих сторон (истреблению "врагов" внутренних и внешних), вполне очевидно.    Который из двух "менеджеров" - Сталин или Гитлер "эффективнее" по количеству жертв обеих сторон (истреблению "врагов" внутренних и внешних), вполне очевидно. Тем более, Сталин - это был лишь второй "фюрер" советского "рейха" после Ленина. При Ульянове-Ленине началось истребительное шествие российского варианта фашизма, отличавшегося от германского лишь формально: если у гитлеровцев в роли идентификатора "свой-враг" использовался такой симулякр как "нация", то у ленинцев-сталинцев эксплуатировалось в этом качестве не менее пустое понятие - "класс".    В реальности ни "наций", ни "классов" в природе не существует, это всё фашистские заменители-симуляторы действительных сущностных объединений людей - культур (культура - это система отношений на основе уникальной системы ценностей).    Т. н. "Великая Октябрьская Социалистическая революция" 1917 г. - это, на самом деле, была не революция, а фашистский переворот.    Революция - это смена государственной системы, а переворот - это замена физических лиц во власти без изменения ее системы. Действительная революция произошла в феврале 1917 г., когда обозначился конец российской имперской деструктивной рабско-милитаристской системе, установившейся еще с Ордой (подробнее...)    Как это происходит рано или поздно с любой империей, Россия встала перед неизбежностью развала, никакого мотива сохранять единую тюрьму у колонизированных Россией народов просто не было, потому системой и были найдены большевики, которые предлагали и осуществили реванш, реставрацию старой имперской системы и колониального рабства в еще более злостном фашистском виде, под новомодной наукообразной коммунистической риторикой.    Даже представители царской фамилии видели, что под прикрытием большевицкой "революции" осуществляется фактический реванш старой имперской системы. Вот как писал великий князь Александр Михайлович Романов в своей "Книге воспоминаний":
"...фактом остаётся то, что ... Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что ещё мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоёваны, а картографам придётся немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке."    После декларативно революционного, а фактически фашистского переворота , как совершенно логичное следствие, пошла косить фашистская коса смерти - гражданская война, репрессии, концлагеря, провокация голодоморов, коллективизация, индустриализация (роль гитлеровских автобанов сыграли ленинские электростанции), выращивание благословенного врага - дочернего германского фашизма и провокация большой самоистребительной войны. В той войне, т. н. "ВОВ", как и во всех российских войнах, победила система, а народ проиграл по всем реальным показателям (подробнее...), приобретя в качестве "плодов победы" беспрецедентное количество умерщвленных - около 30 млн., невиданные разрушения, голод, усиление рабского гнета, грабежа, беспросвет загнивания на ближайшие 70 лет...    Российская фашистская система, победившая другую фашистскую систему, потому избежавшая скамьи подсудимых "Нюрнберга", сегодня снова заходит на тот же круг. Фашизм сейчас проявляется в активно формирующейся фашистской пирамиде-вертикали. У нас сейчас, как и в Германии и СССР 30-х годов прошлого века, все ветви власти, политики, бизнеса, СМИ, церкви, искусства, науки слились в единую систему-иерархию-пирамиду. Кто не встроился - тот на умирание, чужой, враг. "Пирамида", несмотря на ее глобальность и очевидность, абсолютно изнутри не рефлексируется.    Дальнейшая логика "пирамиды" - провокация кризиса (пирамида неадекватна мирной экономике, она есть милитаристская форма управления, точнее, командования), чтобы народ, запуганный голодом, кинулся в ножки к спасителю нации и дал ему карт-бланш на мобилизационную экономику и плановые репрессии, которые дадут средства для модернизации и дешевую рабсилу (новых лагерей под разными наименованиями). Потом "успехи первых пятилеток" (автобаны, электростанции или еще что-нибудь глобальное) - пирамида-то адекватна мобилизационной экономике, для того ее и устроила. Потом провокация большой войны - пирамиде на успехах не продержаться, нужна новая мобилизация. Потом потеря нескольких десятков миллионов, поражение, "Нюрнберг-2"...    Новая форма российского фашизма, скорее всего, будет безыдейной, этатической (государственно-ориентированной), корпоративистской, как в Италии при Муссолини.    Фашизм российский  скинет фиговые листки идеологии и предстанет во всей своей наготе пустого тупого пучкования...    Признание того, что фашизм есть проявление биологического аварийного "магнетизма", болезненно для материалистической науки, т. к. означает признание идеалистических законов и явлений. Следом за этим придется признать и существование другого идеалистического "магнита", который не стерилизует, как фашистская индукция, личность человека, а наоборот ее кристаллизует - это любовь.    Если фашизм делает из человека стадное животное, то любовь проявляет в человеке неповторимую человеческую индивидуальность, именно она является единственной достойной силой, противостоящей фашизму. Напрашивается крамольный для материалистов вывод: не пушками, не борьбой и не агитацией, а любовью и только любовью можно победить фашизм! Там, где нет любви, ее место рано или поздно займет фашизм. Это следует помнить, например, тем, кто старается подменить любовь сексом - они автоматически попадают в группу риска по фашистскому заражению.    Французы нисколько не лукавят, когда говорят о том, что выстоять фашистскую интервенцию и оккупацию, сплотить Францию перед лицом гитлеровского рейха помогла не пропаганда, а, например, голос Эдит Пиаф -- "воробышка", поющего о любви. Ее пение было дезинфекцией от фашистского заражения, напоминаем о культуре, восстановлением здоровых ценностей. В итоге Франция, не противопоставляя германскому фашизму свой фашизм, вышла настоящим победителем в той жуткой войне по абсолютным показателям -- максимальному сбережению народа, наименьшими разрушениями, и самое главное -- сохранению культуры. Для французов было бы странно считать победой завоеванное дреколье штандартов, смерть десятков миллионов своих людей, утверждение у себя такого режима, как сталинского, в сущности, ничем не отличимого от гитлеровского...    Любовь как оружие против фашизма - это на личном уровне. А как защититься на общественном, социальном? Неужели нет никакого спасения? Есть! Достаточно опередить фашизм в той цели, которую вкладывает в него природа, и его актуальность иссякнет, и сам он уже не возникнет - в природе ничего глупого и бессмысленного не существует. Это в полной мере относится и к фашизму. Защитный механизм не будет запускаться там, где нет опасности, от которой он защищает.   
Гуманитарным результатом Второй мировой войны явилась "Всеобщая декларация прав человека", принятая 10 декабря 1948 года. Сегодня эта декларация сделала своё дело и перестала быть актуальной, т. к. взамен государству и человеку на сцену истории выходит культура и личность. Устаревшая "Декларация" никак не препятствует ограничению прав культур на самоопределение - жить по тем законам, которые соответствуют системе ценностей каждой данной культуры. Личность по-прежнему принуждается жить по чуждому ее культуре укладу. Культуральными интервентами стали отнюдь не только старые поборники империй, тоталитарной власти, но и новые миссионеры, называющие себя "либералами" и "демократами". По-существу они являются усреднителями и стерилизаторами уникальных систем ценностей и культур, приводящими общества в ситуацию "аномии" (смешения ценностей, отчуждения) - как раз той, что предшествовала возникновению германского фашизма.    Аномия, распад систем ценностей/отношений, приводящий к абсурдизму, гипертрофированному, например, в произведениях Ф.Кафки, оставляет культуре лишь два выхода - либо погибнуть, будучи стертой с лица земли, либо спастись, но через фашистский апокалипсис, жертвуя жизнями миллионов. К тому же приходит и А.Тарковский в последнем своем к/ф "Жертвоприношение". Старшее поколение мается в тупиках абсурда, в распадочных мыслях, нелепых желаниях, типа: "Я, например, хочу в Австралию"; "А я хочу, чтобы ты собрал пепел, стряхнул его в стакан, залил вином и выпил"... И логичным выходом из этого хаоса звучит голос из телевизора: "...Также специальные части организуются сейчас повсюду. Каждый сознательный гражданин должен проявить мужество, сохранять хладнокровие и помогать армии сохранением спокойствия, порядка и дисциплины... Порядок и организованность! Ничего иного, дорогие сограждане! Только порядок! Только порядок! Порядок против хаоса... Все районы будут находиться под контролем специальных частей с тем, чтобы сохранять порядок..." И в итоге старшее поколение, закосневшее как высохшее дерево, которое даже поливать бесполезно, уходит со сцены, сжигая свой старый мир, жертвуя собой, дабы освободить дорогу, не мешать народившемуся новому...    Гипотетически, чтобы уйти сегодня от фашизма, нужно его опередить - принять "Декларацию прав культур/личности", провозгласить примат культуральных систем ценностей, свободу личности, понимая личность как систему отношений, как носительницу уникальной системы ценностей.     Никто не должен иметь права проводить культуральную (ценностную) интервенцию и подавление, стерилизацию. Каждая культура имеет право на развитие, на воплощение своей системы ценностей в законах и укладе, по которым она живет.    Это достаточно простые принципы, но наивно полагать, что какое-либо государство добровольно делегирует такие права своим подданным и их культурам. На сегодня все культуральные противоречия заводятся государствами в неразрешимые тупики, тлеющие костры конфликтов и террора - косовские албанцы в Сербии; баски в Испании; курды в Турции; чеченцы в России; абхазы и осетины в Грузии, палестинцы в Израиле; Приднестровье; Кашмир в Индии и т. п. Государства пытаются все эти генераторы деструктивности объединитиь в какой-то жупел "мирового терроризма", но это манипуляция, которая ни к чему не ведет. Необходимо честное и трезвое разрешение назревших проблем культурных свобод - дать дорогу новой нарождающейся свободе.    Как это ни печально, но скорее всего для принятия культуральной декларации потребуется новый фашизм и новая мировая война, на этот раз, может быть, не с десятками, а с сотнями миллионов человеческих жертв. Не иначе, природа опять будет вынуждена пойти на "непопулярные меры", чтобы заставить людей идти вперед, к свободе, развитию и прогрессу...   
***
    Бенито Муссолини
Доктрина фашизма
Nationalism.org

Глава первая
ОСНОВНЫЕ ИДЕИ

1. Философия фашизма.

Как всякая цельная политическая концепция, фашизм есть одновременно действие и мысль: действие, которому присуща доктрина, и доктрина, которая, возникнув на основе данной системы исторических сил, включается в последнюю и затем действует качестве внутренней силы.1

Поэтому эта концепция имеет форму, соответствующую обстоятельствам места и времени, но вместе с тем обладает идейным содержанием, возвышающим ее до значения истины в истории высшей мысли.2

Нельзя действовать духовно на внешний мир в области велений человеческой воли, без понимания преходящей и частичной реальности, подлежащей воздействию, и реальности вечной и универсальной, в коей первая имеет свое бытие и жизнь.

Чтобы знать людей нужно знать человека, а чтобы знать человека, нужно знать реальность и ее законы. Не существует понятия государства, которое, в основе, не было бы понятием жизни. Это есть философия или интуиция, идейная система, развивающаяся в логическую конструкцию или выражающаяся в видении или в вере, но это всегда, по крайней мере, в возможности, органичное учение о мире.


2. Духовное понятие жизни.

Таким образом, фашизм не понять во многих его практических проявлениях, как партийную организацию, как воспитательную систему, как дисциплину, если не рассматривать его в свете общего понимания жизни, т.е. понимания духовного.3

Мир для фашизма есть мир не только материальный, манифестирующий себя лишь внешне, в котором человек, являющийся независимым индивидом, отдельным от всех других, руководится естественным законом, инстинктивно влекущим его к эгоистической жизни и минутному наслаждению.

Для фашизма человек это индивид, единый с нацией, Отечеством, подчиняющийся моральному закону, связующему индивидов через традицию, историческую миссию, и парализующему жизненный инстинкт, ограниченный кругом мимолетного наслаждения, чтобы в сознании долга создать высшую жизнь, свободную от границ времени и пространства. В этой жизни индивид путем самоотрицания, жертвы частными интересами, даже подвигом смерти осуществляет чисто духовное бытие, в чем и заключается его человеческая ценность.


3. Позитивное понятие жизни как борьбы.

Итак, фашизм есть духовная концепция, возникшая также из общей реакции века против ослабляющего материалистического позитивизма 19-го века. Концепция антипозитивистская, но положительная; не скептическая, не агностическая, не пессимистичная, не пассивно оптимистическая, каковыми являются вообще доктрины (все негативные), полагающие центр жизни вне человека, который может и должен свей свободной волей творить свой мир.

Фашизм желает человека активного, со всей энергией отдающегося действию мужественно сознающего предстоящие ему трудности и готового их побороть. Он понимает жизнь, как борьбу, помня, что человеку следует завоевать себе достойную жизнь, создавая прежде всего из себя самого орудие (физическое, моральное, интеллектуальное) для ее устроения. Это верно как для отдельного человека, так и для нации и для человечества вообще.

Отсюда высокая оценка культуры во всех ее формах (искусство, религия, наука) и величайшее значение воспитания. Отсюда же основная ценность труда, которым человек побеждает природу и создает собственный мир (экономический, политический, моральный, интеллектуальный).5


4. Моральное понятие жизни.

Это положительное понимание жизни есть, очевидно, понимание этическое. Оно объемлет всю реальность, а не только человека, властвующего над ней. Нет действия не подчиненного моральной оценке; нет ничего в мире, что могло бы быть лишено своей моральной ценности.

Поэтому фашист представляет себе жизнь серьезной, суровой, религиозной, полностью включенной в мир моральных и духовных сил. Фашист презирает "удобную жизнь".


5. Религиозное понятие жизни.

Фашизм концепция религиозная; в ней человек рассматривается в его имманентном отношении к высшему закону, к объективной Воле, которая превышает отдельного индивида делает его сознательным участником духовного общения. Кто в религиозной политике фашистского режима останавливается на чисто оппортунистических соображениях, тот не понял, что фашизм, будучи системой правительства, также и прежде всего, есть система мысли.


6. Этическое и реалистическое понятие жизни.

Фашизм концепция историческая, в которой человек рассматривается исключительно, как активный участник духовного процесса в семейной и социальной группе, в нации и в истории, где сотрудничают все нации. Отсюда огромное значение традиции в воспоминаниях, языке, обычаях, правилах социальной жизни8.

Вне истории человек ничто. Поэтому фашизм выступает против всех индивидуалистических на материалистической базе абстракций 19-го века; он против всех утопий и якобинских новшеств. Он не верит в возможность "счастья" на земле, как это было в устремлениях экономической литературы 18-го века, и поэтому он отвергает все телеологические учения, согласно которым в известный период истории возможно окончательное устроение человеческого рода. Последнее равносильно поставлению себя вне истории и жизни, являющейся непрерывным течением и развитием.

Политически фашизм стремится быть реалистической доктриной; практически он желает разрешить только задачи, которые ставит сама история, намечающая или предуказывающая их решение. 9 Чтобы действовать среди людей, как и в природе, нужно вникнуть в реальный процесс и овладеть действующими силами 10.


7. Анитииндивидуализм и свобода.

Фашистская концепция государства антииндивидуалистична; фашизм признает индивида, поскольку он совпадает с государством, представляющем универсальное сознание и волю человека в его историческом существовании 11.

Фашизм против классического либерализма, возникшего из необходимости реакции против абсолютизма и счерпавшего свою задачу, когда государство превратилось в народное сознание и волю. Либерализм отрицал государство в интересах отдельного индивида; фашизм утверждает государство, как истинную реальность индивида 12.

Если свобода должна быть неотъемлемым свойством реального человека, а не абстрактной марионетки, как его представлял себе индивидуалистический либерализм, то фашизм за свободу. Он за единственную свободу, которая может быть серьезным фактом, именно за свободу государства и свободу индивида в государстве 13. И это потому, что для фашиста все в государстве и ничто человеческое или духовное не существует и тем более не имеет ценности вне государства. В этом смысле фашизм тоталитарен и фашистское государство, как синтез и единство всех ценностей, истолковывает и развивает всю народную жизнь, а также усиливает ее ритм 14.


8. Антисоциализм и корпоративизм.

Вне государства нет индивида, нет и групп (политических партий, обществ, профсоюзов, классов) 15. Поэтому фашизм против социализма, который историческое развитие сводит к борьбе классов и не признает государственного единства, сливающего классы в единую экономическую и моральную реальность; равным образом фашизм против классового синдикализма.

Но в пределах правящего государства фашизм признает реальные требования, из которых берут начало социалистическое и профсоюзное движения, и реализует их в корпоративной системе интересов, согласованных в единстве государства 16.


9. Демократия и нация.

Индивиды составляют: классы соответственно категориям интересов, профсоюзы - соответственно различным, объединенным общим интересом сферам экономической деятельности но прежде и главнее всего они составляют государство. Последнее не является числом в виде суммы индивидов, образующих большинство народа. Поэтому фашизм против демократии, приравнивающей народ к большинству, и снижающей его до уровня многих 17.

Но он сам является настоящей формой демократии, если народ понимать, как должно, качественно, а не количественно, т.е. как наиболее мощную, моральную, истинную и последовательную идею. Эта идея осуществляется в народе через сознание и волю немногих, даже одного, и, как идеал, стремится осуществить в сознании и воле всех 18.

Именно тех, кто сообразно этнической природе и истории, образует нацию, будучи направляемы единым сознанием и волей по одной линии развития и духовного склада.

Нация не есть раса, или определенная географическая местность, но длящаяся в истории группа, т.е. множество, объединенное одной идеей, каковая есть воля к существованию и господству, т.е. самосознание, следовательно, и личность 19.


10. Понятие государства.

Эта высшая личность есть нация, поскольку она является государством. Не нация создает государство, как это провозглашает старое натуралистическое понимание, легшее в основу национальных государств 19-го века. Наоборот, государство создает нацию, давая волю, а следовательно, эффективное существование народу, сознающему собственное моральное единство.

Право нации на независимость проистекает не из литературного и идейного сознания собственного существования, и тем меньше из фактического более или менее бессознательного и бездеятельного состояния, но из сознания активного, из действующей политической воли, способной доказать свое право, т.е. из своего рода государства уже in fieri. Государство, именно как универсальная этическая воля, является творцом права 20.


11. Этическое государство.

Нация, в форме государства, есть этическая реальность, существующая и живущая, поскольку она развивается. Остановка в развитие есть смерть. Поэтому государство есть не только правящая власть, дающая индивидуальным волям форму закона и создающая ценность духовной жизни, оно есть также сила, осуществляющая во вне свою волю, и заставляющая признавать и уважать себя, т.е. фактически доказывающая свою универсальность во всех необходимых проявлениях своего развития 21. Отсюда организация и экспансия, хотя бы в возможности. Таким образом, государственная воля уравнивается по природе с человеческой волей, не знающей в своем развитии пределов и доказывающей своим осуществлением собственную бесконечность 22.


12. Содержание государства.

Фашистское государство, высшая и самая мощная форма личности, есть сила, но сила духовная. Она синтезирует все формы моральной и интеллектуальной жизни человека. Поэтому государство невозможно ограничить задачами порядка и охраны, как этого хотел либерализм. Это не простой механизм, разграничивающий сферы предполагаемых индивидуальных свобод.

Государство есть внутренняя форма и норма, дисциплинирующая всю личность и охватывающая, как ее волю, так и разум. Его основное начало главное вдохновение человеческой личности, живущей в гражданском обществе, проникает в глубину, внедряется в сердце действующего человека, будь он мыслитель, артист или ученый: это душа души.


13. Авторитет.

В результате фашизм не только законодатель и создатель учреждений, но воспитатель и двигатель духовной жизни. Он стремится переделать не форму человеческой жизни, но ее содержание, самого человека, характер, веру.

Для этой цели он стремится к дисциплине и авторитету, проникающему дух человека и в нем бесспорно властвующему. Поэтому его эмблема ликторская связка, - символ единения, силы и справедливости.


Глава вторая
ПОЛИТИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ДОКТРИНА

1. Происхождение доктрины.

Когда в далекий теперь месяц март 1919 года, через газету "Il Popolo d'Italia", я созвал в Милане оставшихся участников войны, следовавших за мной момента учреждения дружин (fascio) революционного действия, что произошло в январе 1915 года, - я в мыслях не имел никакого конкретного доктринального плана.

Живой опыт я сохранил от одной доктрины, именно социализма, за время от 1903/4 года до зимы 1914 г. - около десяти лет. В этом опыте я постиг и подчинение и главенство, но он не представлял собой опыта доктринального. И в этот период моя доктрина была доктриной действия. С 1905 года не существовало больше единой, всеми признаваемой социалистической доктрины. Тогда в Германии началось ревизионистское движение, с Бернштейном во главе, а по контрасту в смене тенденций, образовалось лево-революционное движение, которое в Италии не пошло дальше слов, между тем, как в русском социализме оно стало прелюдией большевизма.

Реформизм, революционизм, центризм, - не осталось и отзвуков ото всей этой терминологии, между тем, как в мощном потоке фашизма вы найдете струи, берущие начала от Сореля, Пеги, Лагарделя из Mouvement Socialiste, и от которых когорты Итальянских синдикалистов, которые между 1904 и 1914 годами с Pagani Libere - Оливетти, La lupa - Орано, Divenire Sociale -Генриха Леоне привнесли новую ноту в обиход итальянского социализма, уже расслабленного и захлороформированного блудодействием Джиоллитти.

По окончании войны в 1919 году, социализм, как доктрина, был мертв; он существовал лишь в форме ненависти и имел еще одну возможность, особенно в Италии, отомстить тем, кто желал войны и кто должен ее "искупить".

"Il Popolo d'Italia" печатала в подзаголовке: "Ежедневник участников войны и производителей". Слово "производитель" было уже показателем умственного направления. Фашизм не был во власти заранее за столом выработанной доктрины; он родился из потребности действия и был действием; он не был партией, но в первые два года он был антипартией - движением. Имя, данное мной организации, определяло ее характер.

Во всяком случае, кто перечтет на помятых уже страницах той эпохи, отчет об учредительном собраний итальянских боевых дружин (fascio), тот не найдет доктрины, а только ряд положений, предвосхищений, намеков, которые впоследствии, через несколько лет, освобожденные от неизбежного нароста преходящего, должны были развиться в ряд доктринальных установок, превращающих фашизм в самостоятельную политическую доктрину по отношению ко всем другим, прошлым и современным.

"Если буржуазия", говорил я тогда, "надеется найти в нас громоотвод, она ошибается. Мы должны идти навстречу труду... Мы хотим приучить рабочий класс к искусству управления, даже, чтобы только убедить его, что вовсе не легко вести вперед промышленность или торговлю... Мы будем бороться с техническим и духовным ретроградством... Перед открывающимся наследством после существующего строя мы не должны быть трусами. Мы должны торопится! Если строй будет преодолен, мы должны занять его место. Право наследования принадлежит нам, ибо мы подвигли страну на войну и мы повели ее к победе. Настоящее политическое представительство нас не удовлетворяет, мы хотим прямого представительства отдельных интересов. Против этой программы можно сказать, что это возврат к корпорациям. Не важно!... Я хотел бы, чтобы собрание приняло с экономической точки зрения требования национального синдикализма".

Разве не удивительно, что с первого дня собрания на площади Святой Гробницы звучит слово "корпорация", которая в ходе революции должна обозначать одно из законодательных и социальных творений, лежащих в основе режима?


2. Развитие доктрины.

Годы, предшествовавшие походу на Рим, были годами, когда необходимость действия не допускала исследования и подробных доктринальных разработок. Шли битвы в городах и деревнях. Спорили, но, что более свято и значительно, умирали. Умели умирать. Разработанная с подразделением на главы и параграфы и с тщательным обоснованием доктрина могла отсутствовать; для ее замены имелось нечто более определенное: вера...

Однако, кто восстановит прошлое по массе книг, статей, постановлений конгрессов, больших и малых речей, кто умеет исследовать и выбирать, тот найдет, что в пылу борьбы основы доктрины были набросаны. Именно в эти годы фашистская мысль вооружается, заостряется и формируется.

Разрешались проблемы индивида и государства; проблемы авторитета и свободы; политические, социальные и особенно национальные проблемы; борьба против либеральных, демократических, социальных, масонских, народно-католических (popolari) доктрин велась одновременно с "карательными экспедициями".

Но так как отсутствовала "система", то противники недобросовестно отрицали всякую доктринальную способность фашизма, а между тем, доктрина создавалась, м.б., бурно, сначала под видом буйного и догматического отрицания, как это бывает со всеми возникающими идеями, а затем в форме положительной конструкции, находящей свое воплощение последовательно в 1926, 1927 и 1928 годах в законах и учреждениях режима.

Ныне фашизм отчетливо обособлен не только, как режим, но и как доктрина. Это положение должно быть истолковано в том смысле, что ныне фашизм, критикуя себя самого и других, имеет собственную самостоятельную точку зрения, а следовательно и линию направления, во всех проблемах, которые материально или духовно мучают народы мира.


3. Против пацифизма: война и жизнь как долг.

Прежде всего фашизм не верит в возможность и пользу постоянного мира, поскольку в общем дело касается будущего развития человечества, и оставляются в стороне соображения текущей политики. Поэтому он отвергает пацифизм, прикрывающий отказ от борьбы и боязнь жертвы.

Только война напрягает до высшей степени все человеческие силы и налагает печать благородства на народы, имеющие смелость предпринять таковую. Все другие испытания являются второстепенными, так как не ставят человека перед самим собой в выборе жизни или смерти. Поэтому доктрина, исходящая из предпосылки мира, чужда фашизму.

Также чужды духу фашизма все интернациональные организации общественного характера, хотя они ради выгоды при определенных политических положениях могут быть приняты. Как показывает история, такие организации могут быть развеяны по ветру, когда идейные и практические чувства взбаламучивают сердца народов.

Этот анти-пацифистский дух фашизм переносит и в жизнь отдельных индивидов. Гордое слово дружинника "Меня не запугать" (me ne frego), начертанное на повязке раны, есть не только акт стоической философии, не только вывод из политической доктрины; это есть воспитание к борьбе, принятие риска, с ней соединенного; это есть новый стиль итальянской жизни.

Таким образом фашист принимает и любит жизнь; он отрицает и считает трусостью самоубийство; он понимает жизнь, как долг совершенствования, завоевания. Жизнь должна быть возвышенной и наполненной, переживаемой для себя самого, но главное для других, близких и далеких, настоящих и будущих.


4. Демографическая политика и наш "ближний".

Демократическая политика режима вывод из этих предпосылок.

Фашист любит своего ближнего, но этот "ближний" не есть для него смутное и неуловимое представление; любовь к ближнему не устраняет необходимой воспитывающей суровости и тем более разборчивости и сдержанности в отношениях.

Фашист отвергает мировые объятия и, живя в общении с цивилизованными народами, он не дает обмануть себя изменчивой и обманчивой внешностью; бдительный и недоверчивый он глядит им в глаза и следит за состоянием их духа и за сменой их интересов.


5. Против исторического материализма и классовой борьбы.

Подобное понимание жизни приводит фашизм к решительному отрицанию доктрины, составляющей основу, так называемого, научного социализма Маркса; доктрины исторического материализма, согласно которой история человеческой цивилизации объясняется исключительно борьбой интересов различных социальных групп и изменениями средств и орудий производства.

Никто не отрицает, что экономические факторы - открытие сырьевых ресурсов, новые методы работы, научные изобретения - имеют свое значение, но абсурдно допускать, что их достаточно для объяснения человеческой истории без учета других факторов.

Теперь и всегда фашизм верит в святость и героизм, т.е. в действия, в которых отсутствует всякий - отдаленный или близкий - экономический мотив.

Отринув исторический материализм, согласно которому люди представляются только статистами истории, появляющимися и скрывающимися на поверхности жизни, между тем, как внутри движутся и работают направляющие силы, фашизм отрицает постоянную и неизбежную классовую борьбу, естественное порождение подобного экономического понимания истории, и прежде всего он отрицает, что классовая борьба является преобладающим элементом социальных изменений.

После крушения этих двух столов доктрины от социализма не остается ничего, кроме чувствительных мечтаний, - старых, как человечество, - о социальном существовании, при котором будут облегчены страдания и скорби простого народа. Но и тут фашизм отвергает понятие экономического "счастья", осуществляющегося в данный момент экономической эволюции социалистически, как бы автоматически обеспечивая всем высшую меру благосостояния. Фашизм отрицает возможность материалистического понимания "счастья" и предоставляет его экономистам первой половины 18 века, т.е. он отрицает равенство: - "благосостояние-счастье", что превратило бы людей в скотов, думающих об одном быть довольными и насыщенными, т.е. ограниченными простой и чисто растительной жизнь.


6. Против демократических идеологий.

После социализма фашизм борется со всем комплексом демократических идеологий, отвергая их или в их теоретических предпосылках, или в их практических применениях и построениях.

Фашизм отрицает, что число, просто как таковое, может управлять человеческим обществом; он отрицает, что это число посредством периодических консультаций может править; он утверждает, что неравенство неизбежно, благотворно и благодетельно для людей, которые не могут быть уравнены механическим и внешним фактом, каковым является всеобщее голосование.

Можно определить демократические режимы ем, что при них, время от времени, народу дается иллюзия собственного суверенитета, между тем как действительный, настоящий суверенитет покоится на других силах, часто безответственных и тайных. Демократия это режим без короля, но с весьма многочисленными, часто более абсолютными, тираническими и разорительными королями, чем единственный король, даже если он и тиран.

Вот почему фашизм, занимавший до 1922 года, в виду преходящих соображений, республиканскую, в тенденции, позицию, перед Походом на Рим от нее отказался в убеждении, что ныне вопрос о политической форме государства не является существенным и что при изучении образцов бывших и настоящих монархий или республик явствует, что монархия и республика не должны обсуждаться под знаком вечности, но представляют собой формы, в коих выявляются политическая эволюция, история, традиция и психология определенной страны.

Теперь фашизм преодолел противопоставление "монархия - республика", в котором завяз демократизм, отягощая первую всеми недостатками и восхваляя последнюю, как совершенный строй. Теперь видно что бывают по существу реакционные и абсолютные республики и монархии, приемлющие самые смелые политические и социальные опыты.


7. Ложь демократии.

В одном из своих "философских размышлений" Ренан, имевший предфашистские просветы, говорит: "разу, знание - продукты человечества, но это химера - желать разума непосредственно для народа и через народ".

"Для существования разума вовсе нет необходимости, чтобы он был общим достоянием. Во всяком случае, если бы подобное приобщение к разуму, нужно было проделать, не следует его начинать с низшей демократии, которая привела бы к уничтожению всякой труднодостижимой культуры и всякой высшей дисциплины"

"Принцип, что общество существует только для благополучия и свободы индивидов, его составляющих, не представляется согласным с планами природы, где принимается во внимание только вид, а индивид приносится в жертву. Нужно весьма опасаться, что последним словом так называемой (спешу прибавить, что ее можно понимать и иначе) демократии станет такое социальное общество, в котором выродившаяся масса будет заниматься одним: предаваться гнусным наслаждениям грубого человека".

Так говорит Ренан. Фашизм отвергает в демократии абсурдную ложь политического равенства, привычку коллективной безответственности и миф счастья и неограниченного прогресса. Но, если демократию можно понимать иначе, т.е. если демократия обозначает: не загонять народ на задворки государства, то автор этих строк может определить фашизм, как "организованную, централизованную и авторитарную демократию".


8. Против либеральных доктрин.

По отношению к либеральным доктринам фашизм находится в безусловной оппозиции, как в области политики, так и экономики. В целях текущей полемики не следует преувеличивать значение либерализма в прошлом век и делать из одной из многочисленных доктрин, расцветших в том столетии, религию человечества для всех времен, настоящих и будущих.

Либерализм процветал лишь в течение 15-ти лет. Он родился в 1830 году, как реакция против Священного Союза, желающего отодвинуть Европу к 1789-ым годам, и имел свой год особого блеска, именно 1848-ой, когда даже папа Пий 9-ый был либералом.

Сразу же за этим начался упадок. Если 1848-ой год был годом света и поэзии, то 1849-ый стал годом мрака и трагедии. Римская республика была убита другой, а именно Французской республикой. В том же году Маркс выпустил евангелие социалистической религии в виде знаменитого коммунистического манифеста. В 1851 году Наполеон III совершает нелиберальный государственный переворот и царствует над Францией до 1870 года, когда он был низвергнут народным восстанием, но вследствие военного поражения, считающегося в истории одним из самых крупных. Победил Бисмарк, никогда не знавший, где господствует религия свободы, и какие пророки ей служат.

Симптоматично, что немецкий народ, народ высшей культуры, в течение 19-го века совершенно не знал религии свободы. Она проявилась только в переходный период, в виде так называемого "смешного парламента" во Франкфурте, просуществовавшего один сезон.

Германия достигла своего национального единства вне либерализма, против либерализма, доктрины, чуждой немецкой душе, душе исключительно монархической, между тем как либерализм есть логически и исторически преддверие анархии. Этапы немецкого объединения, это три войны 1864, 1866 и 1870 годов, ведомые такими либералами, как Мольтке и Бисмарк.

Что касается Итальянского объединения, то либерализм привнес в него абсолютно меньшую долю, чем Маццини и Гарибальди, которые не были либералами. Без вмешательства нелиберального Наполеона мы не имели бы Ломбардии; и без помощи нелиберального Бисмарка при Садовой и Седане, весьма возможно, мы не имели бы в 1866 г. Венеции и в 1870 г. не вошли бы в Рим.

С 1870 по 1915 г. идет период, когда сами жрецы нового исповедания признают наступление сумерек своей религии, - побиваемой в литературе декадентством, в практике активизмом; т.е. национализмом, футуризмом, фашизмом.

Накопив бесконечное количество гордиевых узлов, либеральный век пытается выпутаться через гекатомбу мировой войны. Никогда никакая религия не налагал такой громадной жертвы. Боги либерализма жаждут крови? Теперь либерализм закрывает свои опустевшие храмы, так как народы чувствуют, что его агностицизм в экономике, его индифферентизм в политике и в морали ведут государство к верной гибели, как это уже было раньше.

Этим объясняется, что все политические опыты современного мира - антилиберальны, и чрезвычайно смешно поэтому исключить их из хода истории. Как будто история является охотничьим парком, отведенным для либерализма и его профессоров, а либерализм есть окончательное непреложное слово цивилизации.


9. Фашизм не пятится назад.

Фашистское отрицание социализма, демократии, либерализма не дает, однако, права думать, что фашизм желает отодвинуть мир ко времени до 1789 года, который считается началом демо-либерального века.

Нет возврата к прошлому! Фашистская доктрина не избирала своим пророком де-Местра. Монархический абсолютизм отжил свое, и также, пожалуй всякая теократия. Как отжили свой век феодальные привилегии и разделение на "замкнутые", не сообщающиеся друг с другом касты. Фашистское понятие о власти не имеет ничего общего с полицейским государством. Партия, управляющая тоталитарно нацией, факт новый в истории. Всякие соотношения и сопоставления невозможны.

Из обломков либеральных, социалистических и демократических доктрин фашизм извлекает еще ценные и жизненные элементы. Он сохраняет так называемые завоевания истории и отвергает все остальное, т.е. понятие доктрины, годной для всех времен и народов. Допустим, что 19-ый век был веком социализма, демократии и либерализма; однако это не значит, что и 20-ый век станет веком социализма, демократии и либерализма. Политические доктрины проходят, народы остаются. Можно предположить, что этот век будет веком авторитета, веком "правого" направления, фашистским веком. Если 19-ый век был веком индивида (либерализм равнозначен с индивидуализмом), то можно предположить, что этот век будет веком "коллектива", следовательно веком государства.

Совершенно логично, что новая доктрина может использовать еще жизненные элементы других доктрин. Ни одна доктрина не рождается целиком новой, никогда не виданной и неслыханной. Ни одна доктрина не может похвастаться абсолютной оригинальностью. Всякая, хотя бы исторически, связана с другими бывшими и будущими доктринами. Так научный социализм Маркса связан с утопическим социализмом Фурье, Оуена, Сен-Симона. Так либерализм 19-го века связан с иллюминизмом 18-го века. Так демократические доктрины связаны с Энциклопедией.

Всякая доктрина стремится направить деятельность людей к определенной цели, но человеческая деятельность в свою очередь воздействует на доктрину, изменяет ее, приспосабливает к новым потребностям или преодолевает ее. Поэтому сама доктрина должна быть не словоупражнением, а жизненным актом. В этом прагматическая окраска фашизма, его воля к мощи, стремление к бытию. Отношение к факту "насилия" и значению последнего.


10. Ценность и миссия государства.

Основное положение фашистской доктрины это учение о государстве, его сущности, задачах и целях. Для фашизма государство представляется абсолютом, по сравнению с которым индивиды и группы только "относительное". Индивиды и группы "мыслимы" только в государстве. Либеральное государство не управляет игрой и материальным и духовным развитием коллектива, а ограничивается учетом результатов.

Фашистское государство имеет свое сознание, свою волю, поэтому и называется государством "этическим". В 1929-ом году на пятилетнем собрании режима я сказал: "Для фашизма государство не ночной сторож, занятый только личной безопасностью граждан также не организация с чисто материалистическими целями для гарантии известного благосостояния и относительного спокойствия социального сосуществования, для осуществления чего было бы достаточно административного совета; и даже не чисто политическое создание без связи с ложной материальной реальностью жизни отдельных людей и целых народов".

"Государство, как его понимает и осуществляет фашизм, является фактом духовным и моральным, так как оно выявляет собой политическую, юридическую и экономическую организацию нации; а эта организация в своем зарождении и развитии есть проявление духа. Государство является гарантией внешней и внутренней безопасности, но оно также есть хранитель и блюститель народного духа, веками выработанного в языке, обычаях, вере. Государство есть не только настоящее но также прошедшее но главное, оно есть будущее".

"Превышая границы краткой индивидуальной жизни, государство представляет неизменное сознание нации. Внешняя форма государства меняется, но его необходимость остается. Это государство воспитывает граждан в гражданских добродетелях, оно дает им сознание своей миссии и побуждает их к единению, гармонизирует интересы по принципу справедливости; обеспечивает преемственность завоеваний мысли в области знания, искусства, права, солидарности; возносит людей от элементарной, примитивной жизни к высотам человеческой мощи, т.е. к империи; хранить для будущих веков имена погибших за его неприкосновенность и во имя повиновения его законам; ставит примером и возвеличивает для будущих поколений вождей, увеличивших его территорию; гениев, его прославивших".

"Когда чувство государственность ослабевает и берут верх разлагающие и центробежные устремления, тогда нации склоняются к закату".


11. Единство государства и противоречия капитализма.

С 1929-го года по сегодняшний день всеобщая экономическая и политическая эволюция еще усилила значение этих доктринальных установок. Государство становится великаном. Только государство способно разрешить драматические противоречия капитализма. Так называемый кризис может быть разрешен только государством и внутри государства.

Где теперь тени Жюль-Симонов, возвещавших на заре либерализма, что "государство должно работать, чтобы сделать себя бесполезным и приготовить свою отставку?" Тени Мак-Кулохов, утверждавших во второй половине прошлого века что государство должно воздерживаться от излишнего управления?

Перед непрерывно требуемым неизбежным вмешательством государства в экономические отношения, что теперь сказал бы англичанин Бентам, по мнению которого промышленность должна бы просить государство об одном: оставить ее в покое; или немец Гумбольд, по мнению которого "праздное" государство должно почитаться наилучшим?

Правда, что вторая волна либеральных экономистов была не такая крайняя, как первая, и уже сам Адам Смит - пусть очень осторожно, - приоткрыл дверь для вмешательства государства в экономику.

Кто говорит либерализм, говорит "индивид"; кто говорит "фашизм", тот говорит "государство". Но фашистское государство единственное и представляется оригинальным творением. Оно не реакционно, но революционно, поскольку предвосхищает решение определенных универсальных проблем, поставленных во всех областях: в политической сфере раздроблением партий, самоуправством парламента, безответственностью законодательных собраний; в экономической сфере - все более обширной и мощной профсоюзной деятельностью, как в рабочем секторе, так и в промышленном, их конфликтами и соглашениями; - в области моральной - необходимостью порядка, дисциплины, повиновения моральным заповедям отечества.

Фашизм желает сильного, органичного и в то же время опирающегося на широкую народную базу государства. Фашистское государство потребовало в свою компетенцию также и экономику, поэтому чувство государственности посредством корпоративных, социальных и воспитательных учреждений им созданных, проникло до крайних разветвлений, и в государстве все политические, экономические и духовные силы нации выявляются, будучи введены в соответствующие организации. Государство, опирающееся на миллионы индивидов, которые его признают, чувствуют, готовы ему служить, не может быть тираническим государством средневекового владыки. Оно не имеет ничего общего с абсолютными государствами до или после 1789 года.

В фашистском государстве индивид не уничтожен, но скорее усилен в своем значении, как солдат в строю не умален, а усилен числом своих товарищей. Фашистское государство организует нацию, но оставляет для индивидов достаточное пространство; оно ограничило бесполезные и вредные свободы и сохранило существенные. Судить в этой области может не индивид, а только государство.


12. Фашистское государство и религия.

Фашистское государство не остается безразличным перед религиозным явлением вообще и перед положительной религией, в частности, каковой в Италии является католицизм. Государство не имеет своей теологии, но оно имеет мораль. В фашистском государстве религия рассматривается, как одно из наиболее глубоких проявлений духа, поэтому она не только почитается, но пользуется защитой и покровительством.

Фашистское государство не создало своего "Бога", как это сделал Робеспьер в момент крайнего бреда Конвента; оно не стремится тщетно подобно большевизму искоренить религию из народных душ. Фашизм чтит Бога аскетов, святых, героев, а также Бога, как его созерцает и к нему взывает наивное и примитивное сердце народа.


13. Империя и дисциплина.

Фашистское государство есть воля к власти и господству. Римская традиция в этом отношении есть идея силы. В фашистской доктрине империя является не только территориальным, военным или торговым институтом, но также духовным и моральным. Можно мыслить империю, т.е. нацию, управляющую прямо или косвенно другими нациями, без необходимости завоевания даже одного километра территории.

Для фашизма стремление к империи, т.е. к национальному распространению является жизненным проявлением; обратное, "сидение дома", есть признаки упадка. Народы, возвышающиеся и возрождающиеся, являются империалистами; умирающие народы отказываются от всяких претензий.

Фашизм - доктрина, наиболее приспособленная для выражения устремлений и состояния духа Итальянского народа, восстающего после многих веков заброшенности и иностранного рабства. Но могущество требует дисциплины, координации сил, чувства долга и жертвенности; это объясняет многие проявления практической деятельности строя, ориентацию государственных усилий, необходимую суровость против тех, кто хотел бы противодействовать этому фатальному движению Италии в 20-м веке; противодействовать, потрясая преодоленными идеологиями 19-го века, отвергнутыми повсюду, где смело свершаются грандиозные опыты политических и социальных перемен.

Никогда подобно настоящему моменту народы не жаждали так авторитета, ориентации, порядка. Если каждый век имеет свою доктрину жизни, то из тысячи признаков явствует, что доктрина настоящего века есть фашизм. Что это живая доктрина, очевидно из того факта, что она возбуждает веру; что вера эта охватывает души, доказывает факт, что фашизм имел своих героев, своих мучеников. Отныне фашизм обладает универсальностью тех доктрин, которые в своем осуществлении представляют этап в истории человеческого духа.

Nationalism.org

От левого фашизма - к правому Евгений Ихлов

update: 31-03-2015 (11:20)  http://www.kasparov.ru/material.php?id=551A4B8EA84AD

Евгений Ихлов о фашизме
эссе о патриотизме
March 21 2015
http://e-v-ikhlov.livejournal.com/
Когда социологические опросы показали, что в итоге 'года Украины в России' не желают тянуть военную лямку даже в случае объявления военного положения приблизительно такое же число, что и поддерживают войну в Донбассе, компартия, в качестве союза фундаменталистов советской цивилизации, вновь потребовала сделать людям какую-то гадость с целью ещё больше насаждения государством патриотического и военно-патриотического воспитания.
Выскажусь сразу и определенно.
Прежде всего, государственное патриотическое и особенно военно-патриотическое воспитание - это прямое нарушение конституционного запрета на обязательную государственную идеологию.
Национально-государственный патриотизм - это доктрина, которая не для всех приемлема. Например, для искренних приверженцев церквей мировых религий или для секулярных космополитов. Обоснование этого будет чуть позже.
Военно-патриотическое воспитание - ещё более узкая и чрезвычайно мифологизированная доктрина. И эти её пороки - принципиально неискоренимы. Дело в том, что такое воспитание трактует национальную или государственную историю как преимущественно историю войн, оно обречено оправдывать такие войны, скрывать собственные военные преступления и поражения.
Поделюсь ещё более компроментантой мыслью. Делаю это, понимая, что она будет вырвана из контекста и украшать все списки русофобов. Так произошло например, с моими словами о том, что идёт соревнование между сахаровской и 'власовской' концепцией государственного устройства послепутинской России. Я сказал, что апелляция и государства, и значительной части оппозиции к русскому этническому национализму неизбежно привёдет к торжеству именно 'власовской' традиции. Что было немедленно представлено как апология генерала, совершившего, между прочим, ровно то же самое, что ровно за 700 лет до него сделал князь Александр Невский.

Итак. Я не люблю патриотизм, поскольку он является 'биологизацией' гражданского долга.
Я понимаю гражданский долг как стремление к тому, чтобы государство было демократическим и справедливым, власть - честной и ответственной, а общество - свободным, гуманным и терпимым. Чтобы достоинство людей и природа были защищены, а сильные помогали слабым. Но патриот нацелен на то, чтобы это было лишь в его государстве, для его нации, в его родном социуме. Поэтому он готов к тому, что другим придется жертвовать (или ими придётся жертвовать) ради достижения его гражданских идеалов.

Скажу 'кощунственную' вещь: национально-государственный патриотизм исторически совершенно недавний и не так уж долговечный феномен.
Мне уже приходилось говорить об иерархии 'патриотизмов' (кругов солидарности на основе идентичности).
Сперва - своё племя (союз племён), историческая область или полис и то, что сейчас зовут 'малой родиной'.
Потом - империя на основе цивилизационной, а часто и религиозной, общности.
И только потом появляется идея суверенной нации, верность которой и определяется как патриотизм.

Каждая смена уровня вызывала гонения на приверженцев предыдущей идентичности как на антипатриотов - сторонников раздробленности или, напротив, имперских космополитов.
Национальный патриотизм пришёл в Европу, а значит и в историю, с Реформацией, когда Европа Вселенской (т.е. Католической) церкви была разделена на национальные церкви, в т.ч. католические, 'национализированные' королями. Святую покровительницу французского патриотизма - Жанну д-Арк сожгли те, кто считал этнический национализм - сатанизмом. Её правой рукой был практикующий сатанист граф Жиль де Рец. Наиболее чёткое оформление доктрины государственного патриотизма принадлежит Макиавелли и кардиналу де Ришелье. Национально-этнический патриотизм сочинили братья Гримм и Фихте. На русскую землю его перенесли неистовые поклонники немецких романтиков. От них же им 'нанюхались' и все остальные европейцы, а потом и неевропейцы.
Патриотизм стал молитвой в Англии 1940 и в России 1941. Но в 1919 году он в обоих этих странах был грязным ругательством. Как понятие 'истинно-верующий' в Европе второй половины XVII века - после 30-летней войны.
С патриотизмом, особенно так как его трактует сейчас в России - как защита традиций, в нашей стране вообще всё очень парадоксально.
Прежде всего, история Руси-России делится на периоды, каждый из которых идеологически враждебен предыдущему и стремится к тотальной ликвидации его наследия.

Крестившиеся князья (каганы) зверски истребили языческую традицию.
Московские князья и цари - выкорчевали и европейскую культурную идентичность, и феодальные вольности удельного периода.
Петербургская цивилизация кроваво воевала с византизмом Московии и с народной традицией.
Коммунисты - с петербургским монархическим и буржуазным наследием.

Демократы начали с решительной декоммунизации.
Пропагандисты и академические проститутки, разумеется, сделают на потребу заказчиков любой микст из обломков всех этих традиций, но получившаяся 'салатная' доктрина будет настолько фальшива и лжива, что без уголовных санкций за её критику обойтись будет невозможно. И власть целенаправленно движется именно этим курсом. За уголовным запретом на антиклерикализм последовал уголовный запрет на критику сталинских военных преступлений. Но и в этих условиях соединить культ Пушкина и почитание 'Домостроя' уже невозможно. Это могло быть только в сословном обществе, где для аристократии и интеллигенции был Пушкин, а остальным социальным группам - 'Домострой'.
Кроме того, необходимо обратить особое внимание на то, что поскольку российская государственность традиционно носит имперских характер, то для неё характерно сохранение значительных социальных пластов, преимущественно находящихся на догосударственном уровне сознания, когда локальная идентичность превалирует над общеимперской.
Вот, например. Для ярого антисталиниста Евгения Евтушенко строительство Братской ГЭС - это триумф свободного труда и романтического энтузиазма, первый шаг к 'настоящему коммунизму'. Благо это была первая в СССР большая стройка не силами рабов ГУЛАГа.

Для ярого сталиниста Александра Проханова - строительство Братской ГЭС, как и всех остальных 'великих строек коммунизма' - живое воплощение сталинского имперского проекта модернизации.
Для Валентина Распутина и Виктора Астафьева - почвенников и антизападников все эти ГЭСы, затопившие и загадившие пол-Сибири - анафема, геноцид русской природы и русского традиционного уклада.
Но все они канонизированы как патриоты, Даже русские антизападники смеют исключить из своего реестра 'глашатаев национального духа' только Евтушенко. Но примирить распутинский и прохановский патриотизм нельзя никак - слишком 'перпендикулярен' их пафос. Фронтовик Астафьев вообще заявлял о том, что исходя из человекосбережения, Ленинград надо было бы сдать в сентябре 1941 фон Леебу, а 'восстановление конституционного порядка' в Чечне по своей аморальности вполне сравнимо с немецкой оккупацией России. Но объявить Астафьева 'национал-предателем' не решились, отыгрались на телеканале 'Дождь'.
Цивилизованные нации, испытав на себе и углядев у соседей, все опасности и исторические тупики, которые несёт построение идентичности на основе мифологизированной военной традиции и некритичной романтизации средневекового прошлого, стараются объединить людей будущим, нынешней их свободой и культурой. В путинской России этого достичь нельзя. Атомизированное сообщество лукавых рабов, подогреваемых истерической ксенофобией - может быть консолидировано либо большой войной, либо всеобщей антирежимной революцией.
Поскольку историческую задачу формирования российской нации никто не отменял, то мы просто мчимся наперегонки: какая именно тенденция социальной эволюции завершит свою работу 'крота истории' - война или восстание...

Послесловие. О позднесоветской идеологии
Я обещаю вернуться к этой теме подробнее, но сейчас мне хотелось бы высказать моё внезапную новую догадку. Дело в том, что ранее, размышляя о разновидностях и трансоформация тоталитаризма, я упустил, как мне кажется очень существенный момент. Я механически исходил из социальной основы властных отношений и цивилизационного генезиса - какой исторический период берётся режимом за основу: военная демократия Халифата, жизнь догосударственных общинников, Высокое или Раннее Европейское Средневековье. При этом я упустил фактор вектора эволюции и культурологические закономерности, на которые обратил внимание Умберто Эко в эссе "Небесный фашизм". Приняв всё это во внимание, я пришёл к выводу, что с момента гонений Хрущева на культурный авангард (декабрь 1962 года) советский коммунистический тоталитаризм стал принимать форму левого фашизма.
Польша стала на этот путь позже, когда Гомулка, абортируя в июле 1968 года движение за демократические реформы, сделал ставку на площадной антисемитизм, изгнав почти всех евреев из страны.

"Левый фашизм" ни в коем случае нельзя путать с левым течением в нацизме (Рем, Геббельс, Штрассер), где преобладал антибуржуазный пафос. Левый фашизм - левый потому что он антирыночный, квазиколлективистский, но фашизм - потому что он является формой воинствующего самого примитивного мещанства, культивирует самые консервативные течения в искусстве и науке.
Обсмеянное в наши дни "шестидесятничество" с его культом им самим придуманного гуманного и демократического ленинизма - было самым эффективным способом сдерживания фашизоидного перерождения советского коммунизма.

Этот левый фашизм был остановлен перестройкой, а потом демократической революцией.
Путинизм, став из реакции контрреволюцией, вернул фашистскую тенденцию в полной мере. К этому времени уже не было ни антирыночных, ни советско-космополитических составляющих в государственной идеологии. Поэтому брежневский "левый фашизм" стал "правым" - классическим. И именно он всё более становится сутью путинизма.

Стремительно насаждемый культ искусственно сочиняемой (часто приямо на ходу - вроде совершенно неожиданной идеологемы Севастополя как русского Сиона) путинистскими идеологами "сакральной традиции" - это ещё один, впрочем, очень широкий, шаг к русскому государственному фашизму.

***

От левого фашизма - к правому
Евгений Ихлов о фашизме, советизме и путинском агитпропе
update: 31-03-2015 (11:20)

Выполняю сделанное в эссе о патриотизме
обещание подробнее поговорить о феномене левого фашизма, который я старательно отделяю от социал-фашизма или "левацкого фашизма", появляющихся во время идеологических экспериментов 20-30 годов.
Я исхожу из того, что кроме таких важнейших характеристик фашизма и нацизма как создание тиранической диктатуры (с общей целью разрушения институтов гражданского общества) необходимо учесть его культурологический пафос, отличающий от иных видов тоталитаризма.

Фашизм, который можно спектрально разложить на "консервативную революцию"*, собственно фашизм (или гипер-этатизм) и национал-социализм (расистскую партийную диктатуру), обращен к мифологии средневековья, к культу "реакционного" романтизма, отрицания и Ренессанса и, главное, эпохи Просвещения, таких ее интеллектуальных плодов как либерализм и социализм**.
В отличие от этого тоталитарный коммунизм - это самая радикальная форма проекта Просвещения, ходя в качестве базовой социальной модели использует бесконечно идеализированную архаическую догосударственную модель социума.
Если вернуться к моей теории ротации и замещения социокультурных типажей, то фашизм-нацизм - это когда мещане*** начинают играть в рыцарей, оставаясь в натуре мещанами. Парадоксально, но в этом им навстречу идут "рыцари" (аристократы и интеллектуалы), решившие что пришла пора стать "мещанами".

Фашизм-нацизм, прежде всего, отличает гипертрофированный эстетический консерватизм и вульгаризация искусства, сведения его исключительно до уровня идеологически-иллюстративного материала. В том же ряду идет и целенаправленная примитивизация науки и философии, биологизация социума и мифологизация истории, стремление воссоздать жесткий кастовый строй: партийные вожди - военные и политическая полиция - богатое и бедное простонародье - "недочеловеки".
Исходя из этого я отнес поздний советизм к разновидности "левого фашизма". "Советизмом" я называю ту идеологию, которая в середине двадцатых годов почти окончательно вытеснила большевизм в качестве государственной идеологии Советского Союза. Советизм - это смесь вульгаризированного марксизма, фрагментарного ленинизма, с обломками царистского империализма и панславизма. Строго в соответствие со средневеково-схоластической доктриной о "двух истинах" (богословской и философской, которая хоть и служанка богословия, но ведет отдельное хозяйство), советизм позволил развитию в сфере науки и образования позитивистских подходов, а в сфере искусства - салонного академизма. Слишком уж очевиден стал разрушительный характер партийного доктринерства в науке и культуре.
В эпоху позднего Хрущева большевистский романтизм был уже практически вытеснен из идеологии. Остался только инерционный диктат коммунистической аскезы и вражды к приватности, насаждения натужного "коллективизма", которые так бесили миллионы советских обывателей, которые мысленно стремились к мелкобуржуазному жизненному стандарту, соглашаясь оставить от социализма только систему социальных гарантий. Вульгарно-классовый подход в историографии все быстрее вытеснялся национально-религиозной историософией. Поэтому такой строй я определил как "левый фашизм". От обычного - правого - фашизма его отделял не только декоративный интернационализм и антиколониализм, но и это - главное - категорическое неприятие рынка как социального явления, и "аполитичного мещанства", как массового социального типажа.

Началось движение к левому фашизму советизма, как ни странно это может сейчас показаться, началось вовсе**** не в период послевоенной борьбы с космополитизмом и сионизмом. Тогда марксистско-большевистская инерция была еще очень сильна и "коричневый" уклон 1946-53 годов был достаточно быстро нейтрализован. Ситуация поменялась через 10 лет, когда выросла новая - почти исключительно крестьянская по ментальности - генерация номенклатуры. И вот эта генерация стала главным мотором левофашизации.
Важной особенностью левофашизма стало появления такого феномена, как государственная криптоидеология. На самом деле идеологией-2 в национальных республиках стал этнический национализм "титульной" нации, который в полиэтнических образованиях стал приобретать формы микроимперства. А в РСФСР и УССР идеологией -2 стал национализм русский великодержавный и государственный антисемитизм*****. Именно наличие идеологии-2 дало возможность партхозноменклатуре республик мгновенно стать прорыночной и прозападной националистической элитой, а новорожденную российскую компартию превратило в аналог левого крыла ранней НСДАП.
Необходимо отметить, что тотальное превращение советизма в левый фашизм сильно тормозили осмеиваемый сейчас интеллектуалы-шестидесятники. Они создали совершенно надуманный культ "гуманного и демократического", "настоящего"ленинизма. Однако именно этот культ помог последним марксистским элементам в советизма выдержать фашизацию и продержаться до перестройки. Затем уже подключилось либеральное западничество, сперва притворяющееся социал-демократией.
Когда на рубеже 90-х стал очевиден полный крах мировой квазирелигии ленинизма, то на отечественной политической сцене сошлись три главных актора (действующих лица): либерально-революционое западничество, постнеосталинизм (непосредственно неосталинизмом были идеологические движения 60-70-х, направленные на, как тогда говорили, пересмотр (антисталинских) решений XX и XXII съездов КПСС) и идеология русской консервативной революции, которая сперва приобрела вид православного монархизма, а затем и радикального***** крыла путинизма.
Антирыночные, интернационалистские и просветительские традиции ленинизма были стерты с лица земли совместными ударами ностальгического монархизма и рыночного романтизма. В результате у левого фашизма исчезла вся "левизна". В результате единственным препятствием на пути к стандартному фашизму остались только "обломки" ельцинской буржуазной революции, а также небольшое молодежное проевропейское левоанархическое движение.
Если посмотреть в большой исторической перспективе, то пропуская небольшие периоды демократических настроений, мы видим почти непрерывное эволюционное движение от радикально-антирыночного и антиимперского ленинизма (большевизма) к восстановлению рыночного централизованного великорусского государства. Сперва отпадает интернационалистская составляющая (ее оставляют только как подспорье в геополитических конфликтах). Потом элиминируется знаменитая большевистская аскеза и просветительство. Затем происходит отказ от антибуржуазности и превращение ядра "ядра всемирного коммунистического государства" в русское национальное государство (с обременениями). Мы видим как идет постепенное, но неуклонное замещение коммунистических компонентов фашистскими или не мешающими фашизации. Например, в отличие от советизма с его манией жертвенности и коллективизма гитлеризм особый упор делал на защите приватной обеспеченной жизни в кругу патриархальной семьи. Не через массовые политинформации и субботники создавали общность людей, но через хоровое пение этнофольклора и квазинародных праздниках.

Итак, мы видим траекторию: большевизм - сталинизм (ранний советизм) - левый фашизм (поздний советизм) - путинизм (консервативная революция). От коммунизма к фашизму. В этом движение лишь два исторических разрыва - оттепель и перестройка, переросшая в демократическое движение. Историк отметит лишь постепенное нарастание "нормальности", разрушенной большевизмом - признание приватной сферы, постепенная легализация частной собственности, возвращение к национальной государственности и традиционной культуре.

О самом путинизме уже сказано очень много. Постараюсь выделить в нем еще одну характерную черту. Прежде всего, его идеология и его пропаганда, в отличие от доктрин советизма, которые строились на непрерывной апелляции к научному подходу, к ценностям просвещения, полностью "анаучна", принципиально обращена к подсознанию, к романтизации традиции и мифологизации истории, к поощрению социобиологического в человеке. Вот очень выразительный пример. Послевоенный советизм стал уникальным для человеческой истории социумом в котором "борьба за мир" и непрерывные клятвы в стремлении избежать войну стали центральным местом государственной идеологии. И раньше правители старались, часто лукаво, говорить о своей приверженности к миру, как например, это было в гитлеровской Германии. Но такая демонстративная надсадность, как в СССР - это нечто необычное. Разумеется, наглядная агитация, как и сейчас пестрела изображениями баллистических ракет, танков с высоко поднятыми стволами и шеренгами добрых молодцев, крепко прижимающих к груди вздетые автоматы (о, старина Зигмунд, какой был это был для тебя материал!) Но все это железнофаллическое изобилие обязательно сопровождалось надписями вроде "Миру-Мир!", "На страже мира" и прочее. Никакого нынешнего бабуинского размахивания "искандерами" и позирования на фоне ядерных грибов нельзя было и представить. А уж дипломата, несанкционарованно пригрозивших какой-либо стране атомным ударом, ждало бы только одно - пожизненное переписывание мидовского архива фиолетовыми чернилами из чернильниц. Ведь даже знаменитое хрущевское "мы вас закопаем" немедленно представили как констатацию неизбежного поражения Америки в соревновании по производству свиной колбасы******* на душу трудящегося населения.
Но поклонникам путинизма, прочно погруженным в фантастический мир, где средневековые руины, на месте которых стоит военно-морская база Севастополь, внезапно оказывается Сионом русского народа, и до ушей закормленного драматическими рассказами о многовековых русофобских заговорах, необходимо одерживать виртуальные победы. Поэтому когда ему показывают ядерный гриб не на пыльных стендах по гражданской обороне (рота, вспышка - слева, кладбище - справа), а на фоне Белого дома или Капитолия, и атакующие красные стрелки, устремленные к Варшаве и Берлину, он сам выталкивает из себя мысли, что все украденное у него находиться именно там, куда обворовавшие его якобы и целят свои "молниеносные глобальные удары".
* Доктрина, созданная рабовладельцами Юга, и содержащее предположение, что обездоленный пролетариат Восточного побережья США восстанет против буржуазии и потребует своего обращения в заботливое рабство, что 150 лет назад смотрелось не как ядовитый антибольшевистский памфлет, но как полный бред проигрывающих гражданскую войну войну плантаторов.
** Несмотря на название, партия Гитлера полностью отрицала один из главнейших постулатов социализма - самоуправление работников.
*** Здесь имеется в виду типаж трусливого, жесткого и охваченного ксенофобией и сексизмом мелкого собственника, полный антагонизм "бюргера", как этот тип понимал Томас Манн.
**** "Дорогой товарищ Вовси, ты нам снова друг и брат, оказалося, что вовсе ты ни в чем не виноват". На днях исполняется 62 года этой частушке.
***** В остальных республиках евреев считали либо особым сортом русских русификаторов, либо еще одним подчиненным народом в русской империи.
****** Умеренным крылом путинизма были сторонники русского "бархатного пиночетизма".
******* Знаменитый слоган 60-летней давности "Лучшая птица - это свиная колбаса". Сперва это было сказано так "Найкраща птиця - свиняча ковбаса".
Евгений Ихлов
update: 31-03-2015
http://www.kasparov.ru/material.php?id=551A4B8EA84AD
Livejournal

В среде демократов нет единогласия об отнесении фашизма, произростающего на российской почве, к к какому либо классу как это делают зоологии или агрономомы при различении животных или растений. Наблюдается широкий  спектр мнений аналитиков, представленных в текущем очерке,  о природе   фашизма в России в прошлом и текущем столетии, позволяющий сделать вывод о  мутации российского фашизма со временем, в областях и республиках, столицах и  на различных (номенклатурных)  стратах, из которых  формируются органы государственного управления.  Складывается так называемый фашиствующий симбиоз различных кланов, министерств, "элиты" великодержавной нации,  национальных меньшинств,  верований и плюрализма  фашиствующих идеологий с лозунгами "кто не с нами - тот против нас".  О мутации фашизма    сказано  в работе Эко....<."Пять эссе на темы этики", Санкт-Петербург: Симпозиум, 2000, с. 49-80 [ISBN 5-89091-125-2] > , которую подробно изучали  на Петербургском Симпозиуме в 2000 году.  Полный текст можно найти с помощью команды Правка -> Найти "Пять эссе" и  приводится в очерке...


Перевод Е. Костюкович. СПб.: Симпозиум, 1998. - 96 с.; тираж 2000 экз.; ISBN
5-89091-058-2. В Россию приезжал Умберто Эко. Прочел две лекции, поругал журналистов и уехал, оставив на память шутку "Эко - невидаль", несколько интервью и книжку, о которой речь ниже.
Иван Давыдов. Умберто Эко. Пять эссе на темы этики.
Писатель (Умберто Эко)выделяет четырнадцать признаков ур-фашизма, среди которых национализм    - далеко не первый. Главным оказывается культ традиции, наличие непререкаемых истин и авторитетов. А главной неожиданностью (для меня) был четырнадцатый: "Ур-фашизм говорит на Новоязе". И далее: "И нацистские, и фашистские учебники отличались бедной лексикой и примитивным синтаксисом, желая максимально ограничить для школьника набор инструментов сложного критического мышления" (с.    45). Не то же ли самое видим мы сейчас вокруг себя? В телерекламе, в прессе и так далее.    Прессе посвящено специальное эссе, и, видимо, у итальянских газет те же проблемы, что и у русских: "...нынешняя пресса склоняется к языку того бесформенного единства, которое принято называть "народ", причем предполагается, что народ мыслит и выражается исключительно пословицами" (с.    51). Далее следуют примеры, среди которых один очень меня удивил: "Пристали как банный лист с ножом к горлу" (с. 51).
Иван Давыдов


   Умберто Эко, "Пять эссе на темы этики", Санкт-Петербург: Симпозиум, 2000, с. 49-80 [ISBN 5-89091-125-2]
   Умберто Эко Вечный фашизм. Prof. Umberto Eco lectures about New Realism in Philosophy and the differences with the Post-Modernism at Italian Cultural Institute of New York http://www.youtube.com/watch?v=tZnwpW3OEZo
http://nationalism.org/library/science/ideology/eco/eco-ur.htm
Предисловие автора. "Вечный фашизм" - доклад (англоязычная версия) на симпозиуме, проводившемся итальянским и французским отделениями Колумбийского Университета (Нью-Йорк) 25 апреля 1995 г., в юбилей освобождения Европы. Опубликовано под заглавием "Eternal Fascism" в "Нью-Йорк Ревью оф Букс" 22 июня 1995 г., затем в итальянском переводе в "Ла ривиста деи либри" за июль-август 1995-го под названием "Тоталитаризм fuzzy и ур-фашизм" (публикуемый ниже вариант отличается лишь незначительными стилистическими поправками).
<...>
Немецкий нацизм (яркая разновидность фашизма... прим) был уникален. Мы не можем назвать нацизмом гиперкатолический фалангизм Франко, потому что нацизм отличался глубинным язычеством, политеизмом и антихристианством, или это был не нацизм. А вот с термином "фашизм", наоборот, можно играть на многие лады. Название не переменится. С понятием "фашизм" происходит то же, что, по Витгенштейну, произошло с понятием "игра". Игра может быть соревновательной или же наоборот; может осуществляться одним человеком или же несколькими; может требовать умения и навыков, или не требовать ничего; может вестись на деньги, а может и нет.

Игры - это серия различных видов деятельности, семейное сходство между которыми очень относительно и зависит от наличия тех или иных  игровых компонент (аспектов) а, в, с,
d.., ценность которых  задает первоочередные ориентиры игры  на 1первом  месте, 2 втором месте,  3 месте и  4 месте:    abc или  bсd или  cde или  def или авсd,  или bcda...          Предположим, перед нами набор политических группировок. Первая группировка обладает характеристиками abc, вторая - характеристиками bсd и так далее. 2 похоже на 1, поскольку у них имеются два общих аспекта. 3 похоже на 2, 4 похоже на 3 по той же самой причине. 3 похоже даже на 1 (у них есть общий элемент с). Но вот что забавно. 4 имеет нечто общее с 3 и 2, но абсолютно ничего общего с 1. Тем не менее, благодаря плавности перехода с 1 на 4, создаётся иллюзия родства между 4 и 1.

 

Компонент "а"= расизм, шовинизм, липовый интернационализм

Несомненно к исторически зафиксированному  компоненту фашизма нужно отнести компонент шовинизма или преобладание (арийских) качеств одной нации  над остальными этносами в виде расизма или богоизбранности при отрицании других верований и этносов.

Компонент "б"= "телефонное право"="отсутвие прямого действия  общепринятых законов для различных стратов"="дифференциация закона"="одновременное наличие гласных и негласных законов"

"избранным друзьям, из которых сплетается пучок=фашио -всё, остальным продиктованный нами закон или беззаконие в анархии и неуправляемом хаосе гражданских войн"

Компонент "с"= "..."

Компонент "d"= "..."

Компонент "e"= "..."

Компонент "f"= "..."

....

Компонент "u"= "..."

Термин "фашизм" употребляется повсеместно, потому что даже если удалить из итальянского фашистского режима один или несколько аспектов, он всё равно продолжает узнаваться как фашистский. Устранив из итальянского фашизма империализм, получаем Франко или Салазара. Устраняем колониализм - выходит балканский фашизм. Прибавляем к итальянскому фашизму радикальный антикапитализм (чем никогда не грешил Муссолини), и получается Эзра Паунд. Прибавляем помешательство на кельтской мифологии и культе Грааля (абсолютно чуждое итальянскому фашизму), и перед нами один из наиболее уважаемых фашистских гуру - Юлиус Эвола.


Чтобы преодолеть этот разброд, по-моему, следует вычленить список типических характеристик Вечного Фашизма (ур-фашизма); вообще-то достаточно наличия даже одной из них, чтобы начинала конденсироваться фашистская туманность.   

   1. Первой характеристикой ур-фашизма является культ традиции. Традиционализм старее фашизма. Он выступает доминантой контрреволюционной католической мысли после Французской революции, но зародился он в поздний эллинистический период как реакция на рационализм классической Греции.       В средиземноморском бассейне народы разных религий (все они с равной толерантностью были допускаемы в римский Пантеон) искали откровения, явленного на заре истории человечества. Это откровение испокон веков таилось под покровом языков, чей смысл утратился. Откровение было вверено египетским иероглифам, кельтским рунам, а также священным, доселе не прояснённым памятникам азиатских религий.       Эта новая культура неизбежно оказывалась синкретичной. Синкретизм - это не просто, как указывают словари, сочетание разноформных верований и практик. Здесь основа сочетаемости - прежде всего пренебрежение к противоречиям. Исходя из подобной логики, все первородные откровения содержат зародыш истины, а если они разноречивы или вообще несовместимы, это не имеет значения, потому что аллегорически всё равно они все восходят к некоей исконной истине.       Из этого вытекает, что нет места развитию знания. Истина уже провозглашена раз и навсегда; остаётся только истолковывать её тёмные словеса.

 Достаточно посмотреть "обоймы" любых фашистских культур: в них входят только мыслители-традиционалисты. Немецко-фашистский гнозис питался из традиционалистских, синкретистских, оккультных источников. Наиважнейший теоретический источник новых итальянских правых, Юлиус Эвола, смешивает Грааль с "Протоколами Сионских мудрецов", алхимию со Священной Римской империей. Сам тот факт, что в целях обогащения кругозора часть итальянских правых сейчас расширила обойму, включив в неё Де Местра (4), Генона (5) и Грамши, является блистательной демонстрацией синкретизма.       (4) Имеется в виду франц. писатель Жозеф де Местр (1753-1821), автор сочинения "О Папе" (1819)-одного из ключевых текстов католицизма.       (5) Генон, Рене (1886-1951) - франц. литератор-мистик, автор компилятивных сочинений ("Кризис современного мира", 1921 и др.).       Поройтесь в американском книжном магазине на стеллажах под табличкой "New Age". Вы увидите в куче мистической белиберды даже и св. Августина, который, насколько мне известно, фашистом не был.       Вот сам по себе принцип валить в кучу Августина и Стоунхендж - это и есть симптом ур-фашизма.   

   2. Традиционализм неизбежно ведёт к неприятию модернизма. Как итальянские фашисты, так и немецкие нацисты вроде бы обожали технику, в то время как традиционалистские мыслители обычно технику клеймили, видя в ней отрицание традиционных духовных ценностей. Но, по сути дела, нацизм наслаждался лишь внешним аспектом своей индустриализации. В глубине его идеологии главенствовала теория Blut und Boden - "Крови и почвы". Отрицание современного мира проводилось под соусом отрицания капиталистической современности. Это, по существу, отрицание духа 1789 года (а также, разумеется, 1776-го) - духа Просвещения. Век Рационализма видится как начало современного разврата. Поэтому ур-фашизм может быть определён как иррационализм.   

   3. Иррационализм крепко связан с культом действия ради действия. Действование прекрасно само по себе и поэтому осуществляемо вне и без рефлексии. Думание - немужественное дело. Культура видится с подозрением, будучи потенциальной носительницей критического отношения. Тут всё: и высказывание Геббельса "Когда я слышу слово "культура", я хватаюсь за пистолет", и милые общие места насчёт интеллектуальных размазней, яйцеголовых (без волос евреев) интеллигентов, радикал-снобизма и университетов - рассадников коммунистической заразы. Подозрительность по отношению к интеллектуальному миру всегда сигнализирует присутствие ур-фашизма. Официальные фашистские мыслители в основном занимались тем, что обвиняли современную им культуру и либеральную интеллигенцию в отходе от вековечных ценностей.   

    4. Никакая форма синкретизма не может вынести критики. Критический подход оперирует дистинкциями, дистинкции же являются атрибутом современности. В современной культуре научное сообщество уважает несогласие, как основу развития науки. В глазах ур-фашизма несогласие есть предательство.   

   5. Несогласие - это ещё и знак инакости (к иноземцам, к иной антропологии). Ур-фашизм растёт и ищет консенсусов, эксплуатируя прирождённую боязнь инородного. Первейшие лозунги фашистоидного или пре-фашистоидного движения направлены против инородцев. Ур-фашизм, таким образом, по определению замешан на расизме.  

     6. Ур-фашизм рождается из индивидуальной или социальной фрустрации. Поэтому все исторические фашизмы опирались на фрустрированные средние классы, пострадавшие от какого-либо экономического либо политического кризиса и испытывающие страх перед угрозой со стороны раздражённых низов. В наше время, когда прежние "пролетарии" превращаются в мелкую буржуазию, а люмпен из политической жизни самоустраняется, фашизм найдёт в этом новом большинстве превосходную аудиторию.     

  7. Тем, кто вообще социально обездолен, ур-фашизм говорит, что единственным залогом их привилегий является факт рождения в определённой стране. Так выковывается национализм. К тому же единственное, что может сплотить нацию, - это враги. Поэтому в основе ур-фашистской психологии заложена одержимость идеей заговора, по возможности международного. Сочлены должны ощущать себя осаждёнными. Лучший способ сосредоточить аудиторию на заговоре - использовать пружины ксенофобии (к  семитской группе). Однако годится и заговор внутренний, для этого хорошо подходят евреи, потому что они одновременно как бы внутри и как бы вне. Последний американский образчик помешательства на заговоре - книга "Новый мировой порядок" Пэта Робертсона.     

  8. Сочлены должны чувствовать себя оскорблёнными из-за того, что враги выставляют напоказ богатство, бравируют силой. Когда я был маленьким, мне внушали, что англичане - "нация пятиразового питания". Англичане питаются интенсивнее, чем бедные, но честные итальянцы. Богаты ещё евреи, к тому же они помогают своим, имеют тайную сеть взаимопомощи. Это с одной стороны; в то же время сочлены убеждены, что сумеют одолеть любого врага. Так, благодаря колебанию риторических струн, враги рисуются в одно и то же время как и чересчур сильные, и чересчур слабые. По этой причине фашизмы обречены всегда проигрывать войны: они не в состоянии объективно оценивать боеспособность противника.      

9. Для ур-фашизма нет борьбы за жизнь, а есть жизнь ради борьбы (или  идти  на смерть за идею). Раз так,  то пацифизм однозначен братанию с врагом. Пацифизм предосудителен, поскольку жизнь есть вечная борьба. В то же время имеется и комплекс Страшного суда. Поскольку враг должен быть - и будет - уничтожен, значит, состоится последний бой, в результате которого данное движение приобретёт полный контроль над миром. В свете подобного "тотального решения" предполагается наступление эры всеобщего мира, Золотого века.       Однако это противодействует тезису о перманентной (повторяющейся и бесконечной ) войне, и ещё ни одному фашистскому лидеру не удалось разрешить образующееся противоречие.   

    10. Для всех реакционных идеологий типичен элитаризм (господство одних слоев над другими), в силу его глубинной аристократичности. В ходе истории все аристократические и милитаристские элитаризмы держались на презрении к слабому.       Ур-фашизм исповедует популистский элитаризм: "Будто бы рядовые граждане составляют собой наилучший народ на свете.  Одна Партия или Движение составляется из наилучших рядовых граждан. Рядовой гражданин может (либо обязан) сделаться членом партии.       Однако не может быть патрициев без плебеев."

 Вождь, который знает, что получил власть не через делегирование, а захватил силой, понимает также, что сила его основывается на слабости массы, и эта масса слаба настолько, чтобы нуждаться в Погонщике и заслуживать его.       Поэтому в таких обществах, организованных иерархически (по милитаристской модели), каждый отдельный вождь презирает, с одной стороны, вышестоящих, а с другой - подчинённых.       Тем самым укрепляется массовый элитаризм.     

  11. Всякого и каждого воспитывают, чтобы он стал героем. В мифах герой воплощает собой редкое, экстраординарное существо; однако в идеологии ур-фашизма героизм - это норма. Культ героизма непосредственно связан с культом смерти. Не случайно девизом фалангистов было: Viva la muerte! Нормальным людям говорят, что смерть огорчительна, но надо будет встретить её с достоинством. Верующим людям говорят, что смерть есть страдательный метод достижения сверхъестественного блаженства. Герой же ур-фашизма алчет смерти, предуказанной ему в качестве наилучшей компенсации за героическую жизнь. Герою ур-фашизма умереть невтерпёж. В героическом нетерпении, заметим в скобках, ему гораздо чаще случается умерщвлять других.      

 12. Поскольку как перманентная война, так и героизм - довольно трудные игры, ур-фашизм переносит своё стремление к власти на половую сферу. На этом основан культ мужественности (то есть пренебрежение к женщине и беспощадное преследование любых неконформистских сексуальных привычек: от целомудрия до гомосексуализма). Поскольку и пол - это довольно трудная игра, герой ур-фашизма играется с пистолетом, то есть эрзацем фаллоса. Постоянные военные игры имеют своей подоплёкой неизбывную invidia penis.   

    13. Ур-фашизм строится на качественном (квалитативном) популизме. В условиях демократии граждане пользуются правами личности; совокупность граждан осуществляет свои политические права только при наличии количественного (квантитативного) основания: исполняются решения большинства. В глазах ур-фашизма индивидуум прав личности не имеет, а Народ предстаёт как качество, как монолитное единство, выражающее совокупную волю. Поскольку никакое количество человеческих существ на самом деле не может иметь совокупную волю, Вождь претендует на то, чтобы представительствовать от всех. Утратив право делегировать, рядовые граждане не действуют, они только призываются - часть за целое, pars pro toto - играть роль Народа. Народ, таким образом, бытует как феномен исключительно театральный.       За примером качественного популизма необязательно обращаться к Нюрнбергскому стадиону или римской переполненной площади перед балконом Муссолини. В нашем близком будущем перспектива качественного популизма - это телевидение или электронная сеть интернет, которые способны представить эмоциональную реакцию отобранной группы граждан как "суждение народа".       Крепко стоя на своем квалитативном популизме, ур-фашизм ополчается против "прогнивших парламентских демократий". Первое, что заявил Муссолини на своей речи в итальянском парламенте, было: "Хотелось бы мне превратить эту глухую, серую залу в спортзал для моих ребяток". Он, конечно же, быстро нашёл гораздо лучшее пристанище для "своих ребяток", но парламент тем не менее разогнал.       Всякий раз, когда политик ставит под вопрос легитимность парламента, поскольку тот якобы уже не отражает "суждение народа", явственно унюхивается запашок Вечного Фашизма.   

   14. Ур-фашизм говорит на Новоязе. Новояз был изобретён Оруэллом в романе "1984" как официальный язык Ангсоца, Английского социализма, но элементы ур-фашизма свойственны самым различным диктатурам. И нацистские, и фашистские учебники отличались бедной лексикой и примитивным синтаксисом, желая максимально ограничить для школьника набор инструментов сложного критического мышления. Но мы должны уметь вычленять и другие формы Новояза, даже когда они имеют невинный вид популярного телевизионного ток-шоу.       Перечислив возможные архетипы ур-фашизма, закончу вот чем. Утром 27 июля 1943 года мне было сказано, что по радио объявили, что фашизм пал и Муссолини арестован и чтобы я пошёл купил газету. Я отправился к киоску и увидел, что там полно газет, но у них незнакомые названия. Затем я прочитал заголовки передовиц и осознал, что в разных газетах написаны разные вещи. Тогда я купил одну из них, наудачу, развернул и прочитал на первой странице декларацию, подписанную пятью или шестью политическими партиями, среди которых были Христианская демократическая, Коммунистическая партия, Социалистическая партия, Партия действия, Либеральная партия. До этой минуты я полагал, что на страну полагается иметь по одной партии, в частности в Италии партия называется Национальной Фашистской. И вот я обнаружил, что в моей стране одновременно имеют место несколько партий. И не только. Так как я был смышлёным подростком, я сказал себе, что никак невозможно, чтобы все эти партии учредились вот так, за одну ночь. Значит, подумал я, они существовали прежде на подпольном положении.       Декларация возвещала о конце фашистской диктатуры и восстановлении в стране свобод: свободы слова, печати, политических объединений. Эти слова - "диктатура", "свобода" - о Господи, впервые за всю жизнь я их прочёл. Благодаря этим словам я переродился в свободного западного человека.       Мы должны всегда иметь в виду, что смысл этих слов не должен снова забыться. Ур-фашизм до сих пор около нас, иногда он ходит в штатском. Было бы так удобно для всех нас, если бы кто-нибудь вылез на мировую арену и сказал: "Хочу снова открыть Освенцим, хочу, чтобы чёрные рубашки снова замаршировали на парадах на итальянских площадях". Увы, в жизни так хорошо не бывает! Ур-фашизм может представать в самых невинных видах и формах. Наш долг - выявлять его сущность и указывать на новые его формы, каждый день, в любой точке земного шара. Передам опять слово Рузвельту. "Решусь сказать, что, если бы американская демократия прекратила развиваться как живая сила, которая старается днём и ночью, мирными средствами, совершенствовать условия существования граждан нашей страны, влияние фашизма у нас бы безусловно возросло" (4 ноября 1938). Свобода и Освобождение - наша работа. Она не кончается никогда. Пусть же нашим девизом будет: так не забудем.       Умберто Эко, "Пять эссе на темы этики", Санкт-Петербург: Симпозиум, 2000, с. 49-80 [ISBN 5-89091-125-2]      

Нобелевская лекция Светланы Алексиевич
http://www.nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/2015/
http://www.nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/2015/alexievich-lecture_ry.pdf
7 Декабрь 2015
О проигранной битве


Я стою на этой трибуне не одна ... Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас, как магнитом, тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне - во время второй мировой войны в Беларуси на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый беларус. Наш детский мир после войны - это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. Уже годы прошли, а они ждали: 'пусть без рук, без ног вернется, я его на руках носить буду'. Без рук ... без ног ... Кажется, я с детства знала, что такое любовь ...

Вот только несколько печальных мелодий из хора, который я слышу ...

Первый голос:

'Зачем тебе это знать? Это так печально. Я своего мужа на войне встретила. Была танкисткой. До Берлина дошла. Помню, как стоим, он еще мне не муж тогда был возле рейхстага, и он мне говорит: 'Давай поженимся. Я тебя люблю'. А меня такая обида взяла после этих слов - мы всю войну в грязи, в пыли, в крови, вокруг один мат. Я ему отвечаю: 'Ты сначала сделай из меня женщину: дари цветы, говори ласковые слова, вот я демобилизуюсь и платье себе пошью'. Мне даже ударить хотелось его от обиды. Он это все почувствовал, а у него одна щека была обожжена, в рубцах, и я вижу на этих рубцах слезы. 'Хорошо, я выйду за тебя замуж'. Сказала так ... сама не поверила, что это сказала ... Вокруг сажа, битый кирпич, одним словом, война вокруг ...'

Второй голос:

'Жили мы около Чернобыльской атомной станции. Я работала кондитером, пирожки лепила. А мой муж был пожарником. Мы только поженились, ходили даже в магазин, взявшись за руки. В день, когда взорвался реактор, муж как раз дежурил в пожарной части. Они поехали на вызов в своих рубашках, домашней одежде, взрыв на атомной станции, а им никакой спецодежды не выдали. Так мы жили ... Вы знаете ... Всю ночь они тушили пожар и получили радиодозы, несовместимые с жизнью. Утром их на самолете сразу увезли в Москву. Острая лучевая болезнь ... человек живет всего несколько недель ... Мой сильный был, спортсмен, умер последний. Когда я приехала, мне сказали, что он лежит в специальном боксе, туда никого не пускают. 'Я его люблю, - просила я. - 'Их там солдаты обслуживают. Куда ты?' - 'Люблю'. - Меня уговаривали: 'Это уже не любимый человек, а объект, подлежащий дезактивации. Понимаешь?' А я одно себе твердила: люблю, люблю ... Ночью по пожарной лестнице поднималась к нему ... Или ночью вахтеров просила, деньги им платила, чтобы меня пропускали ... Я его не оставила, до конца была с ним ... После его смерти ... через несколько месяцев родила девочку, она прожила всего несколько дней. Она ... Мы ее так ждали, а я ее убила ... Она меня спасла, весь радиоудар она приняла на себя. Такая маленькая ... Крохотулечка ... Но я любила их двоих. Разве можно убить любовью? Почему это рядом - любовь и смерть? Всегда они вместе. Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках ...'

Третий голос:

'Как я первый раз убил немца ... Мне было десять лет, партизаны уже брали меня с собой на задания. Этот немец лежал раненый ... Мне сказали забрать у него пистолет, я подбежал, а немец вцепился в пистолет двумя руками и водит перед моим лицом. Но он не успевает первым выстрелить, успеваю я ...

Я не испугался, что убил ... И в войну его не вспоминал. Вокруг было много убитых, мы жили среди убитых. Я удивился, когда через много лет, вдруг появился сон об этом немце. Это было неожиданно ... Сон приходил и приходил ко мне ... То я лечу, и он меня не пускает. Вот поднимаешься ... Летишь ...летишь ... Он догоняет, и я падаю вместе с ним. Проваливаюсь в какую-то яму. То я хочу встать ... подняться ... А он не дает ...Из-за него я не могу улететь ...

Один и тот же сон ... Он преследовал меня десятки лет ...

Я не могу своему сыну рассказать об этом сне. Сын был маленький - я не мог, читал ему сказки. Сын уже вырос - все равно не могу ...'



Флобер говорил о себе, что он человек - перо, я могу сказать о себе, что я человек - ухо. Когда я иду по улице, и ко мне прорываются какие-то слова, фразы, восклицания, всегда думаю: сколько же романов бесследно исчезают во времени. В темноте. Есть та часть человеческой жизни - разговорная, которую нам не удается отвоевать для литературы. Мы ее еще не оценили, не удивлены и не восхищены ею. Меня же она заворожила и сделала своей пленницей. Я люблю, как говорит человек ... Люблю одинокий человеческий голос. Это моя самая большая любовь и страсть.

Мой путь на эту трибуну был длиной почти в сорок лет - от человека к человеку, от голоса к голосу. Не могу сказать, что он всегда был мне под силу этот путь - много раз я была потрясена и испугана человеком, испытывала восторг и отвращение, хотелось забыть то, что я услышала, вернуться в то время, когда была еще в неведении. Плакать от радости, что я увидела человека прекрасным, я тоже не раз хотела.

Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьем. Если бы я выросла в другой стране, то я бы не смогла пройти этот путь. Зло беспощадно, к нему нужно иметь прививку. Но мы выросли среди палачей и жертв. Пусть наши родители жили в страхе и не все нам рассказывали, а чаще ничего не рассказывали, но сам воздух нашей жизни был отравлен этим. Зло все время подглядывало за нами.

Я написала пять книг, но мне кажется, что все это одна книга. Книга об истории одной утопии ...

Варлам Шаламов писал: 'Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества'. Я восстанавливаю историю этой битвы, ее побед и ее поражения. Как хотели построить Царство Небесное на земле. Рай! Город солнца! А кончилось тем, что осталось море крови, миллионы загубленных человеческих жизней. Но было время, когда ни одна политическая идея XX века не была сравнима с коммунизмом (и с Октябрьской революцией, как ее символом), не притягивала западных интеллектуалов и людей во всем мире сильнее и ярче. Раймон Арон называл русскую революцию 'опиум для интеллектуалов'. Идее о коммунизме по меньшей мере две тысячи лет. Найдем ее у Платона - в учениях об идеальном и правильном государстве, у Аристофана - в мечтах о времени, когда 'все станет общим' ... У Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы... Позже у Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Что-то есть в русском духе такое, что заставило попытаться сделать эти грезы реальностью.

Двадцать лет назад мы проводили 'красную' империю с проклятиями и со слезами. Сегодня уже можем посмотреть на недавнюю историю спокойно, как на исторический опыт. Это важно, потому что споры о социализме не утихают до сих пор. Выросло новое поколение, у которого другая картина мира, но немало молодых людей опять читают Маркса и Ленина. В русских городах открывают музеи Сталина, ставят ему памятники.

'Красной' империи нет, а 'красный' человек остался. Продолжается.

Мой отец, он недавно умер, до конца был верующим коммунистом. Хранил свой партийный билет. Я никогда не могу произнести слово 'совок', тогда мне пришлось бы так назвать своего отца, 'родных', знакомых людей. Друзей. Они все оттуда - из социализма. Среди них много идеалистов. Романтиков. Сегодня их называют по-другому - романтики рабства. Рабы утопии. Я думаю, что все они могли бы прожить другую жизнь, но прожили советскую. Почему? Ответ на этот вопрос я долго искала - изъездила огромную страну, которая недавно называлась СССР, записала тысячи пленок. То был социализм и была просто наша жизнь. По крупицам, по крохам я собирала историю 'домашнего', 'внутреннего' социализма. То, как он жил в человеческой душе. Меня привлекало вот это маленькое пространство - человек ... один человек. На самом деле там все и происходит.

Сразу после войны Теодор Адорно был потрясен: 'Писать стихи после Освенцима - это варварство'. Мой учитель Алесь Адамович, чье имя хочу назвать сегодня с благодарностью, тоже считал, что писать прозу о кошмарах XX века кощунственно. Тут нельзя выдумывать. Правду нужно давать, как она есть. Требуется 'сверхлитература'. Говорить должен свидетель. Можно вспомнить и Ницше с его словами, что ни одни художник не выдержит реальности. Не поднимет ее.

Всегда меня мучило, что правда не вмещается в одно сердце, в один ум. Что она какая-то раздробленная, ее много, она разная, и рассыпана в мире. У Достоевского есть мысль, что человечество знает о себе больше, гораздо больше, чем оно успело зафиксировать в литературе. Что делаю я? Я собираю повседневность чувств, мыслей, слов. Собираю жизнь своего времени. Меня интересует история души. Быт души. То, что большая история обычно пропускает, к чему она высокомерна. Занимаюсь пропущенной историей. Не раз слышала и сейчас слышу, что это не литература, это документ. А что такое литература сегодня? Кто ответит на этот вопрос? Мы живем быстрее, чем раньше. Содержание рвет форму. Ломает и меняет ее. Все выходит из своих берегов: и музыка, и живопись, и в документе слово вырывается за пределы документа. Нет границ между фактом и вымыслом, одно перетекает в другое. Даже свидетель не беспристрастен. Рассказывая, человек творит, он борется со временем, как скульптор с мрамором. Он - актер и творец.

Меня интересует маленький человек. Маленький большой человек, так я бы сказала, потому что страдания его увеличивают. Он сам в моих книгах рассказывает свою маленькую историю, а вместе со своей историей и большую. Что произошло и происходит с нами еще не осмысленно, надо выговорить. Для начала хотя бы выговорить. Мы этого боимся, пока не в состоянии справиться со своим прошлым. У Достоевского в 'Бесах' Шатов говорит Ставрогину перед началом беседы: 'Мы два существа сошлись в беспредельности ... в последний раз в мире. Оставьте ваш тон и возьмите человеческий! Заговорите хоть раз голосом человеческим'.

Приблизительно так начинаются у меня разговоры с моими героями. Конечно, человек говорит из своего времени, он не может говорить из ниоткуда! Но пробиться к человеческой душе трудно, она замусорена суевериями века, его пристрастиями и обманами. Телевизором и газетами.

Мне хотелось бы взять несколько страниц из своих дневников, чтобы показать, как двигалось время ... как умирала идея ... Как я шла по ее следам ...
1980 - 1985 гг.

Пишу книгу о войне ... Почему о войне? Потому что мы военные люди - мы или воевали или готовились к войне. Если присмотреться, то мы все думаем по-военному. Дома, на улице. Поэтому у нас так дешево стоит человеческая жизнь. Все, как на войне.

Начинала с сомнений. Ну, еще одна книга о войне ... Зачем?

В одной из журналистских поездок встретилась с женщиной, она была на войне санинструктором. Рассказала: шли они зимой через Ладожское озеро, противник заметил движение и начал обстреливать. Кони, люди уходили под лед. Происходило все ночью, и она, как ей показалось, схватила и стала тащить к берегу раненого. 'Тащу его мокрого, голого, думала одежду сорвало, - рассказывала. - А на берегу обнаружила, что притащила огромную раненую белугу. И загнула такого трехэтажного мата - люди страдают, а звери, птицы, рыбы - за что? В другой поездке услышала рассказ санинструктора кавалерийского эскадрона, как во время боя притащила она в воронку раненого немца, но что это немец обнаружила уже в воронке, нога у него перебита, истекает кровью. Это же враг! Что делать? Там наверху свои ребята гибнут! Но она перевязывает этого немца и ползет дальше. Притаскивает русского солдата, он в бессознании, когда приходит в сознание, хочет убить немца, а тот, когда приходит в сознание, хватается за автомат и хочет убить русского. 'То одному по морде дам, то другому. Ноги у нас, - вспоминала, - все в крови. Кровь перемешалась'.

Это была война, которую я не знала. Женская война. Не о героях. Не о том, как одни люди героически убивали других людей. Запомнилось женское причитание: 'Идешь после боя по полю. А они лежат ... Все молодые, такие красивые. Лежат и в небо смотрят. И тех, и других жалко'. Вот это 'и тех, и других' подсказало мне, о чем будет моя книга. О том, что война - это убийство. Так это осталось в женской памяти. Только что человек улыбался, курил - и уже его нет. Больше всего женщины говорят об исчезновении, о том, как быстро на войне все превращается в ничто. И человек, и человеческое время. Да, они сами просились на фронт, в 17-18 лет, но убивать не хотели. А умереть были готовы. Умереть за Родину. Из истории слов не выкинешь - за Сталина тоже.

Книгу два года не печатали, ее не печатали до перестройки. До Горбачева. 'После вашей книги никто не пойдет воевать, - учил меня цензор. - Ваша война страшная. Почему у вас нет героев?' Героев я не искала. Я писала историю через рассказ никем не замеченного ее свидетеля и участника. Его никто никогда не расспрашивал. Что думают люди, просто люди о великих идеях мы не знаем. Сразу после войны человек бы рассказал одну войну, через десятки лет другую, конечно, у него что-то меняется, потому что он складывает в воспоминания всю свою жизнь. Всего себя. То, как он жил эти годы, что читал, видел, кого встретил. Во что верит. Наконец, счастлив он или не счастлив. Документы - живые существа, они меняются вместе с нами ...

Но я абсолютно уверена, что таких девчонок, как военные девчонки 41-го года, больше никогда не будет. Это было самое высокое время 'красной' идеи, даже выше, чем революция и Ленин. Их Победа до сих пор заслоняет собой ГУЛАГ. Я бесконечно люблю этих девчонок. Но с ними нельзя было поговорить о Сталине, о том, как после войны составы с победителями шли в Сибирь, с теми, кто был посмелее. Остальные вернулись и молчали. Однажды я услышала: 'Свободными мы были только в войну. На передовой'. Наш главный капитал - страдание. Не нефть, не газ - страдание. Это единственное, что мы постоянно добываем. Все время ищу ответ: почему наши страдания не конвертируются в свободу? Неужели они напрасные? Прав был Чаадаев: Россия - страна без памяти, пространство тотальной амнезии, девственное сознание для критики и рефлексии.

Великие книги валяются под ногами ...
1989 г.

Я - в Кабуле. Я не хотела больше писать о войне. Но вот я на настоящей войне. Из газеты 'Правда': 'Мы помогаем братскому афганскому народу строить социализм'. Всюду люди войны, вещи войны. Время войны.

Меня вчера не взяли в бой: 'Оставайтесь в гостинице, барышня. Отвечай потом за вас'. Я сижу в гостинице и думаю: что-то есть безнравственное в разглядывании чужого мужества и риска. Вторую неделю я уже здесь и не могу отделаться от чувства, что война - порождение мужской природы, для меня непостижимой. Но будничность войны грандиозна. Открыла для себя, что оружие красиво: автоматы, мины, танки. Человек много думал над тем, как лучше убить другого человека. Вечный спор между истиной и красотой. Мне показали новую итальянскую мину, моя 'женская' реакция: 'Красивая. Почему она красивая?' По-военному мне точно объяснили, что если на эту мину наехать или наступить вот так ... под таким-то углом ... от человека останется полведра мяса. О ненормальном здесь говорят, как о нормальном, само собой разумеющимся. Мол, война ... Никто не сходит с ума, от этих картин, что вот лежит на земле человек, убитый не стихией, не роком, а другим человеком.

Видела загрузку 'черного тюльпана' (самолет, который увозит на Родину цинковые гробы с погибшими). Мертвых часто одевают в старую военную форму еще сороковых годов, с галифе, бывает, что и этой формы не хватает. Солдаты переговаривались между собой: 'В холодильник привезли новых убитых. Как будто несвежим кабаном пахнет'. Буду об этом писать. Боюсь, что дома мне не поверят. В наших газетах пишут об аллеях дружбы, которые сажают советские солдаты.

Разговариваю с ребятами, многие приехали добровольно. Попросились сюд. Заметила, что большинство из семей интеллигенции - учителей, врачей, библиотекарей - одним словом, книжных людей. Искренне мечтали помочь афганскому народу строить социализм. Сейчас смеются над собой. Показали мне место в аэропорту, где лежали сотни цинковых гробов, таинственно блестели на солнце. Офицер, сопровождавший меня, не сдержался: 'Может тут и мой гроб ... Засунут туда ... А за что я тут воюю?' Тут же испугался своих слов: 'Вы это не записывайте'.

Ночью мне снились убитые, у всех были удивленные лица: как это я убит? Неужели я убит?

Вместе с медсестрами ездила в госпиталь для мирных афганцев, мы возили детям подарки. Детские игрушки, конфеты, печенье. Мне досталось штук пять плюшевых Мишек. Приехали в госпиталь - длинный барак, из постели и белья у всех только одеяла. Ко мне подошла молодая афганка с ребенком на руках, хотела что-то сказать, за десять лет тут все научились немного говорить по-русски, я дала ребенку игрушку, он взял ее зубами. 'Почему зубами?' - удивилась я. Афганка сдернула одеялко с маленького тельца, мальчик был без обеих рук. - Это твои русские бомбили'. Кто-то удержал меня, я падала ...

Я видела, как наш 'Град' превращает кишлаки в перепаханное поле. Была на афганском кладбище, длинном как кишлак. Где-то посредине кладбища кричала старая афганка. Я вспомнила, как в деревне под Минском вносили в дом цинковый гроб, и как выла мать. Это не человеческий крик был и не звериный ... Похожий на тот, что я слышала на кабульском кладбище ...

Признаюсь, я не сразу стала свободной. Я была искренней со своими героями, и они доверяли мне. У каждого из нас был свой путь к свободе. До Афганистана я верила в социализм с человеческим лицом. Оттуда вернулась свободной от всех иллюзий. 'Прости меня отец, - сказала я при встрече, - ты воспитал меня с верой в коммунистические идеалы, но достаточно один раз увидеть как недавние советские школьники, которых вы с мамой учите (мои родители были сельские учителя), на чужой земле убивают неизвестных им людей, чтобы все твои слова превратились в прах. Мы - убийцы, папа, понимаешь!?' Отец заплакал.

Из Афганистана возвращалось много свободных людей. Но у меня есть и другой пример. Там, в Афганистане, парень мне кричал: 'Что ты, женщина, можешь понять о войне? Разве люди так умирают на войне, как в книгах и кино? Там они умирают красиво, а у меня вчера друга убили, пуля попала в голову. Он еще метров десять бежал и ловил свои мозги ...' А через семь лет этот же парень - теперь удачливый бизнесмен, любит рассказывать об Афгане. - Позвонил мне: 'Зачем твои книги? Они слишком страшные'. Это уже был другой человек, не тот, которого я встретила среди смерти, и который не хотел умирать в двадцать лет ...

Я спрашивала себя, какую книгу о войне я хотела бы написать. Хотела бы написать о человеке, который не стреляет, не может выстрелить в другого человека, кому сама мысль о войне приносит страдание. Где он? Я его не встретила.
1990-1997 гг.

Русская литература интересна тем, что она единственная может рассказать об уникальном опыте, через который прошла когда-то огромная страна. У меня часто спрашивают: почему вы все время пишите о трагическом? Потому что мы так живем. Хотя мы живем теперь в разных странах, но везде живет 'красный' человек. Из той жизни, с теми воспоминаниями.

Долго не хотела писать о Чернобыле. Я не знала, как об этом написать, с каким инструментом и откуда подступиться? Имя моей маленькой, затерянной в Европе страны, о которой мир раньше почти ничего не слышал, зазвучало на всех языках, а мы, беларусы, стали чернобыльским народам. Первыми прикоснулись к неведомому. Стало ясно: кроме коммунистических, национальных и новых религиозных вызовов, впереди нас ждут более свирепые и тотальные, но пока еще скрытые от глаза. Что-то уже после Чернобыля приоткрылось ...

В памяти осталось, как старый таксист отчаянно выругался, когда голубь ударился в лобовое стекло: 'За день две-три птицы разбиваются. А в газетах пишут ситуация под контролем'.

В городских парках сгребали листья и увозили за город, там листья хоронили. Срезали землю с зараженных пятен и тоже хоронили - землю хоронили в земле. Хоронили дрова, траву. У всех были немного сумасшедшие лица. Рассказывал старый пасечник: 'Вышел утром в сад, чего-то не хватает, какого-то знакомого звука. Ни одной пчелы ... Не слышно ни одной пчелы. Ни одной! Что? Что такое? И на второй день они не вылетели и на третий ... Потом нам сообщили, что на атомной станции - авария, а она рядом. Но долго мы ничего не знали. Пчелы знали, а мы нет'. Чернобыльская информация в газетах была сплошь из военных слов: взрыв, герои, солдаты, эвакуация ... На самой станции работало КГБ. Искали шпионов и диверсантов, ходили слухи, что авария - запланированная акция западных спецслужб, чтобы подорвать лагерь социализма. По направлению к Чернобылю двигалась военная техника, ехали солдаты. Система действовала, как обычно, по-военному, но солдат с новеньким автоматом в этом новом мире был трагичен. Все, что он мог, набрать большие радиодозы и умереть, когда вернется домой.

На моих глазах дочернобыльский человек превращался в чернобыльского.

Радиацию нельзя было увидеть, потрогать, услышать ее запах ... Такой знакомый и незнакомый мир уже окружал нас. Когда я поехала в зону, мне быстро объяснили: цветы рвать нельзя, садиться на траву нельзя, воду из колодца не пить ...Смерть таилась повсюду, но это уже была какая-то другая смерть. Под новыми масками. В незнакомом обличии. Старые люди, пережившие войну, опять уезжали в эвакуацию - смотрели на небо: 'Солнце светит ... Нет ни дыма, ни газа. Не стреляют. Ну, разве это война? А надо становиться беженцами'.

Утром все жадно хватали газеты и тут же откладывали их с разочарованием - шпионов не нашли. О врагах народа не пишут. Мир без шпионов и врагов народа был тоже не знаком. Начиналось что-то новое. Чернобыль вслед за Афганистаном делал нас свободными людьми.

Для меня мир раздвинулся. В зоне я не чувствовала себя ни беларуской, ни русской, ни украинкой, а представителем биовида, который может быть уничтожен. Совпали две катастрофы: социальная - уходила под воду социалистическая Атлантида и космическая - Чернобыль. Падение империи волновало всех: люди были озабочены днем и бытом, на что купить и как выжить? Во что верить? Под какие знамена снова встать? Или надо учиться жить без большой идеи? Последнее никому незнакомо, потому что еще никогда так не жили. Перед 'красным' человеком стояли сотни вопросов, он переживал их в одиночестве. Никогда он не был так одинок, как в первые дни свободы. Вокруг меня были потрясенные люди. Я их слушала ...



Закрываю свой дневник ...

Что с нами произошло, когда империя пала? Раньше мир делился: палачи и жертвы - это ГУЛАГ, братья и сестры - это война, электорат - это технологии, современный мир. Раньше наш мир еще делился на тех, кто сидел и кто сажал, сегодня деление на славянофилов и западников, на национал-предателей и патриотов. А еще на тех, кто может купить и кто не может купить. Последнее, я бы сказала, самое жестокое испытание после социализма, потому что недавно все были равны. 'Красный' человек так и не смог войти в то царство свободы, о которой мечтал на кухне. Россию разделили без него, он остался ни с чем. Униженный и обворованный. Агрессивный и опасный.

Что я слышала, когда ездила по России ...

- Модернизация у нас возможна путем шарашек и расстрелов.

- Русский человек вроде бы и не хочет быть богатым, даже боится. Что же он хочет? А он всегда хочет одного: чтобы кто-то другой не стал богатым. Богаче, чем он.

- Честного человека у нас не найдешь, а святые есть.

- Не поротых поколений нам не дождаться; русский человек не понимает свободу, ему нужен казак и плеть.

- Два главных русских слова: война и тюрьма. Своровал, погулял, сел ... вышел и опять сел ...

- Русская жизнь должна быть злая, ничтожная, тогда душа поднимается, она осознает, что не принадлежит этому миру ... Чем грязнее и кровавее, тем больше для нее простора ...

- Для новой революции нет ни сил, ни какого-то сумасшествия. Куража нет. Русскому человеку нужна такая идея, чтобы мороз по коже ...

- Так наша жизнь и болтается - между бардаком и бараком. Коммунизм не умер, труп жив.

Беру на себя смелость сказать, что мы упустили свой шанс, который у нас был в 90-ые годы. На вопрос: какой должна быть страна - сильной или достойной, где людям хорошо жить, выбрали первый - сильной. Сейчас опять время силы. Русские воюют с украинцами. С братьями. У меня отец - беларус, мать - украинка. И так у многих. Русские самолеты бомбят Сирию ...



Время надежды сменило время страха. Время повернуло вспять ... Время сэконд-хэнд ...

Теперь я не уверена, что дописала историю 'красного' человека ...

У меня три дома - моя беларуская земля, родина моего отца, где я прожила всю жизнь, Украина, родина моей мамы, где я родилась, и великая русская культура, без которой я себя не представляю. Они мне все дороги. Но трудно в наше время говорить о любви.
***
Лекция о судьбе "красного человека"
Игорь Яковенко: Светлана Алексиевич - первый настоящий гуманист среди Нобелевских лауреатов по литературе, пишущих на русском
update: 09-12-2015 (08:52)
http://www.kasparov.ru/material.php?id=5667BE075C687
Светлана Алексиевич стала шестым писателем, пишущим на русском языке, получившим Нобеля по литературе. И пятым, прочитавшим Нобелевскую лекцию, поскольку лекция Пастернака, увы, не прозвучала.
Лекция Алексиевич стала самостоятельным литературным событием, таким же значимым, как в свое время стали Нобелевские лекции Солженицына и Бродского, а, возможно, и более значимым.
Слова, которые произносят Нобелевские лауреаты при вручении им главной литературной премии, часто больше говорят о них, об их личности, чем все, что они до этого написали.

1933 год. Нобелевская речь Ивана Бунина. Великий эстет и стилист русской литературы говорит коротко и в основном о себе. Его речь уместилась всего в 19 строчках, в которых местоимение "я" встречается 10 раз. Чаще, чем любое другое слово. Бунин говорит о своих чувствах, которые он испытал, когда узнал о присуждении ему премии и о своих печалях. Из всей речи, пожалуй, можно выделить лишь одну цитату, достойную великого писателя. Она о свободе: "В мире должны существовать области полнейшей независимости... Есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизации. Для писателя эта свобода необходима особенно".

1965 год. На трибуне Михаил Шолохов. "Горжусь тем, что эта премия присуждена писателю русскому, советскому", - объявил лауреат. Далее Михаил Шолохов сообщил о своей приверженности к реализму, а особенно к реализму социалистическому. И заявил, что имеет намерения продолжить служение трудовому народу. Пером. А больше автор "Тихого Дона" проклятым капиталистам ничего не сказал. Никаких тайн не выдал. И королю Швеции, Густаву Адольфу 6-му, вручавшему ему премию, не поклонился. Мол, казаки ни перед кем голову не склоняют. В общем, держал себя с достоинством, сдержанно. Зато год спустя, выступая на 23-м съезде КПСС, разгорячился не на шутку по поводу процесса Синявского с Даниэлем: "Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы... Ох, не ту бы меру наказания получили эти оборотни!".

1970 год. Нобелевская премия присуждена Солженицыну. Но вручение состоится лишь в 1974, когда Александра Исаевича изгонят из СССР. Зато было время подготовить Нобелевскую лекцию. Солженицын стал, вероятно, рекордсменом по обстоятельности написания Нобелевской речи: он готовил ее два года, 1971 и 1972. Получилось увесисто и многозначительно. Из того немалого, что Солженицын сказал миру, его Нобелевская лекция цитируется, пожалуй, больше всего.

Если Бунин взошел на Нобелевскую кафедру русским аристократом с ностальгией по утраченной и погубленной большевиками России, Шолохов предстал перед членами Шведского комитета исключительно в качестве высокомерного члена ЦК КПСС и депутата ВС СССР, то Солженицын обрушился на мир как пророк, разгневанный на этот мир за его недопустимые недостатки.

Вот начало его лекции: "На эту кафедру, с которой прочитывается Нобелевская лекция, предоставляемую далеко не всякому писателю и только раз в жизни, я поднялся не по трем-четырем примощенным ступенькам, но по сотням и даже тысячам их - неуступным, обрывистым, обмерзлым, из тьмы и холода, где было мне суждено уцелеть, а другие - может быть с большим даром, сильнее меня - погибли... Целая национальная литература осталась там, погребенная не только без гроба, но даже без нижнего белья, голая, с биркой на пальце ноги".

Солженицын, которого во многом благодаря заступничеству западного мира выпустили, а не стали гноить в тюрьме, обрушивается на этот мир за то, что этот "весь мир" оказался совсем не таким, каким его представляли те узники ГУЛАГа, от имени которых он бросает свои обвинения: "Не тем живущий, не туда идущий, на болотную топь восклицающий: "Что за очаровательная лужайка!", на бетонные шейные колодки: "Какое утонченное ожерелье!" - а где катятся у иных неотирные слезы, там другие приплясывают бесконечному мьюзиклу".

Вот это, конечно, больше всего возмущает, что "приплясывают бесконечному мьюзиклу". Поэтому приговор пророка суров: "Амплитуда швыряний западного общества, как видится со стороны, приближается к тому пределу, за которым система становится метастабильной и должна развалиться". Напомним, лекция писана в 1971-1972 годах. Через два десятилетия система, действительно, развалилась. Правда, не западная, которой предречено развалиться, а совсем другая - та, что на востоке.

А пророк продолжает бичевать, хлещет кнутом до кости институты и целые сословия. Досталось ООН за то, что "не посилились сделать Декларацию прав человека обязательным для правительств условием их членства". Ученым досталось за то, что "целыми конгрессами отшатываются от чужих страданий: уютней остаться в границах науки".

Что же может спасти распадающийся мир? "Кто создаст человечеству единую систему отсчета?.. Бессильны тут и пропаганда, и принуждение, и научные доказательства. Но, к счастью, средство такое в мире есть! Это - искусство. Это - литература!". И завершающий аккорд лекции: "Одно слово правды весь мир перетянет".

В завершение своей жизни Солженицын нашел слова правды и для современной России. Бывший узник ГУЛАГа тепло отзывался о бывшем подполковнике КГБ, что он помогает нации вновь почувствовать себя русскими и возрождает Россию. Еще целых три слова правды Солженицын обронил в адрес Дмитрия Медведева, назвав его "хорошим молодым человеком".

1987 год. Иосиф Бродский читает свою Нобелевскую лекцию как стихи, нараспев и немного монотонно, подчеркивая равноправие каждого слова. Говорит о смущении, неловкости от того, что на этой трибуне он, а не Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Роберт Фрост, Анна Ахматова, Уинстон Оден.

"Эти тени смущают меня постоянно, смущают они меня и сегодня. Во всяком случае, они не поощряют меня к красноречию. В лучшие свои минуты я кажусь себе как бы их суммой - но всегда меньшей, чем любая из них, в отдельности", - рассказывает Нобелевский лауреат о том, как он понимает свое место в литературе.

Нобелевская лекция Бродского - это во многом прямая антитеза Нобелевской лекции Алексиевич, прочитанной 28 лет спустя. Вот фрагмент, который диаметрально противоположен всему, что делает и во имя чего творит Алексиевич:

"На сегодняшний день чрезвычайно распространено утверждение, будто писатель, поэт в особенности должен пользоваться в своих произведениях языком улицы, языком толпы. При всей своей кажущейся демократичности и осязаемых практических выгодах для писателя, утверждение это вздорное и представляет собой попытку подчинить искусство, в данном случае литературу, истории. Только если мы решили, что "Сапиенсу" пора остановиться в своем развитии, литературе следует говорить на языке народа. В противном случае народу следует говорить на языке литературы".

И далее следует центральная часть лекции Бродского, его символ веры. "Всякая новая эстетическая реальность уточняет для человека реальность этическую. Ибо эстетика - мать этики; понятие "хорошо" и "плохо" - понятия, прежде всего, эстетические, предваряющие категории "добро" и "зло". В этике не "все позволено" потому что в эстетике не все позволено, потому что количество цветов в спектре ограничено".

И дальше знаменитое: "Зло, особенно политическое, всегда плохой стилист". Бродский брезгует говорить о политике, а тем более о той, которая осталась в стране, где его мучили, судили и объявляли тунеядцем и шизофреником. У Бродского свой взгляд на мир, с которым вряд ли согласятся те, кого Аристотель называл "политическими животными": "Русская трагедия - это именно трагедия общества, литература в котором оказалась прерогативой меньшинства: знаменитой русской интеллигенции".

И далее еще один символ веры Бродского: "Для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего".

И после этих слов, с которыми вряд ли согласятся не только "политические животные", но и большинство знакомых с историей XX века, Бродский уже напрямую бросает сквозь десятилетия перчатку Алексиевич. Так же, как и она, Бродский отталкивается от вопроса Адорно о невозможности сочинять музыку после Аушвица, но приходит к противоположному утверждению.

"Поколение, к которому я принадлежу, оказалось способно сочинять эту музыку", - утверждает Бродский.

И вот, год 2015. Чопорный зал. Смокинги. Светлана Алексиевич кажется в этом зале совершенно чужеродным телом. Она начинает говорить. И происходит волшебство. "Я стою на этой трибуне не одна. Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной..." - кажется, что Алексиевич говорит сбивчиво, но на самом деле эта ее Нобелевская лекция самостоятельное весьма цельное и очень сильное произведение той "сверхлитературы", о которой Алексиевич говорит как о новом жанре культуры. Той культуры, которая только и может адекватно ответить на вызов, сформулированный Адорно, о том, как можно писать музыку после Освенцима.

"Флобер говорил о себе, что он человек-перо, я могу сказать о себе, что я человек-ухо... Есть та часть человеческой жизни - разговорная, которую нам не удается отвоевать для литературы".

О своем творчестве: "Люблю одинокий человеческий голос... Говорить должен свидетель... По крупицам, по крохам я собирала историю "домашнего", "внутреннего" социализма... Что делаю я? Я собираю повседневность чувств, мыслей слов".

О чем ее книги: "Книга об истории одной утопии... Наш главный капитал - страдание. Не нефть, не газ - страдание. Это единственное, что мы постоянно добываем. Все время ищу ответ: почему наши страдания не конвертируются в свободу? Неужели они напрасные? Прав был Чаадаев: Россия - страна без памяти, пространство тотальной амнезии, девственное сознание для критики и рефлексии".

О "красном" человеке и о его судьбе: "Красной" империи нет, а "красный" человек остался. Продолжается... "Красный" человек так и не смог войти в то царство свободы, о котором мечтал на кухне. Россию поделили без него, он остался ни с чем. Униженный и обворованный. Агрессивный и опасный".

О постсоветском пространстве: "Хотя мы живем теперь в разных странах, но везде теперь живет "красный" человек".

Одна из завершающих фраз Нобелевской лекции Алексиевич: "Теперь я не уверена, что дописала историю "красного" человека".

Бунин, Шолохов, Солженицын, Бродский, Алексиевич... Как будто нарочно эти шведы перебрали русскую культуру, ковырялись в ней и выковыряли писателей, отстоящих друг от друга настолько далеко, как только можно далеко отстоять, находясь в одной языковой культуре.

В своих Нобелевских лекциях каждый из них показал свою суть, обозначил свой символ веры.

Бунин - Я-центричен. Он и писал всю жизнь о себе, о своих чувствах и переживаниях. Вот и в Нобелевской речи остался себе верен, в основном о себе говорил.

Шолохов - партиецентричен. Номенклатуро-центричен. В вершинах творчества это не проявлялось, а в жизни вылезало всегда. Вот и в Нобелевской речи вылезло.

Солженицын - нациецентричен. Русский народ, русские как главная ценность. К концу жизни ценности у Александра Исаевича окончательно сместились в сторону государственничества и антизападничества. В Нобелевской лекции это уже было заметно.

Бродский - культуроцентричен и литературоцентричен. Это цельное и непротиворечивое мировоззрение. Правда, не всегда сопрягающееся с тем, что вне литературы.

Алексиевич - человекоцентрична. Это единственный последовательный, стопроцентный гуманист среди всех Нобелевских лауреатов по литературе, пишущих на русском языке.

И, пожалуй, единственный, кто в своей Нобелевской лекции ни разу не сфальшивил, был наиболее точен и смог в этом невеликом по объему жанре сказать нечто самое важное для современников.
А то, что Алексиевич сказала в конце, обнадеживает. История "красного" человека далеко не закончена. И, пожалуй, кроме нее, дописывать эту историю особо и некому. Во всяком случае, сегодня у нее это получается явно лучше других.
Игорь Александрович Яковенко
Blogspot.ru

Игорь Яковенко: Результатом труда Светланы Алексиевич стала обжигающая правда о нашей советской цивилизации

update: 12-10-2015


Из шести Нобелевских лауреатов по литературе, которые писали на русском языке, пятерых методично поливали помоями в русскоязычной прессе. И обязательно добавляли, что эти продажные члены Нобелевского комитета специально дали премию такому ничтожному писаке, чтобы только обидеть Россию (в первых четырех эпизодах она выступала под псевдонимом СССР). 
В советские времена неправильным Нобелевским лауреатам приклеивали ярлыки. Всем, кроме Шолохова.
Бунин - это "матерый волк контрреволюции".
Пастернак - "литературный сорняк" и еще "паршивая овца в литературном стаде".
Бродский - понятное дело, "тунеядец", а, кроме того, "псих". Но, главное, конечно, "тунеядец".
 
Солженицын - "литературный власовец". 
Тут важно было не перепутать. Назвать, например, Пастернака "литературным власовцем" было верхом безграмотности и политической близорукости. Это было бы так же недопустимо, как Бродского назвать "матерым волком", а Бунина - "литературным сорняком". Что же касается Бунина, то уже в конце 50-х, почти сразу после смерти Ивана Алексеевича, его перестали обзывать "волком", а начали потихоньку увековечивать. 
Ситуация с премией Светлане Алексиевич наглядно показывает, насколько изменилась духовная атмосфера в современной России по сравнению с СССР. Вот смотрите. Никакого единого ярлыка нет, полный плюрализм помоев и свобода ругани. 
Эдуард Лимонов: "Я не ценю, во-первых, Нобелевскую премию, а во-вторых, не ценю Светлану Алексиевич! Я считаю, что она литератор третьего-четвертого разряда". Конец цитаты. Тут все понятно. Непонятно лишь, кто входит во второй разряд, поскольку список перворазрядных литераторов очевиден и состоит из одной известной фамилии.
Сергей Шаргунов: "Премию надо давать за большую литературу, а не за очерки". Крайне любопытный и своевременный вклад в литературоведение внес вот прямо сейчас писатель Шаргунов. Оказывается, оценивать достоинства писателя надо исключительно по объему написанного или скажем, по весу изданного "кирпича", ну, или по жанру: если написал роман, значит большой писатель, ну, а если очерк, или там рассказ какой, это, значит и писатель мелкий, незначительный. 
Исходя из этого критерия, все то, что до сих пор называлось "секретарской литературой", все эти пудовые "кирпичи" марковых-пулатовых-карповых, теперь надо считать ну, очень большой литературой, а всякие там Чеховы со своими рассказиками, и Цвейги со своими новеллками - это все литературная мелочь, не стоящая внимания.
Примерно с такой же меркой подошел к оценке Светланы Алексиевич маститый писатель Вадим Левенталь. Свою первую книгу эта литературная глыба написала в 2013 году, не исключено, что сейчас он одарил человечество еще одной. Так что теперь у него, возможно, за плечами опыт написания целых двух книг. И вот с высоты своего опыта писатель Левенталь очень разгневан и осуждает "анекдотическое решение Нобелевского комитета". Гнев писателя Левенталя вызван тем, что "премию по литературе присудили журналисту". И мэтр вынужден объяснять этим тупым членам комитета: "Человек, который собирает и расшифровывает интервью - это журналист. Писатель - он сочиняет истории". Да, и еще писатель Левенталь знает, что Алексиевич зря дали Нобелевскую премию, поскольку "говорит она штампами, а думает глупости". 
Перефразируя писателя Левенталя, замечу, что говорит он глупости, а думает штампами. Возможно в "Известиях", где постоянно печатается писатель Левенталь, совсем не стало никаких редакторов, иначе неясно, почему никто не объяснил этому литературному эмбриону, что есть такой жанр, называется "документальная проза", а там, где этот жанр становится постепенно центральным в литературе, его зовут non fiction, и что отношение в этому жанру во всем мире крайне почтительное, уж никак не менее почтительное, чем к роману. 
В отличие от писателя Левенталя, у Захара Прилепина за плечами намного больше двух книг. И поливает он нового Нобелевского лауреата с разных позиций. Во-первых, оказывается, Нобелевскую премию "в принципе не могли дать российскому писателю, даже Шендеровичу, потому что дать России в принципе нельзя". Почему можно было давать советским инакомыслящим писателям, а российским нельзя, писатель Прилепин не объясняет. Но выясняется, что тут главное - поведение наших подлодок: "Нобелевская премия вспомнит о русской литературе, как только русские подлодки начнут плавать вокруг Европы". И действительно: "Я угадал", - торжествует писатель Прилепин, - "без подлодок они не могут". 
Тут у писателя Прилепина есть одно открытие и одна загадка. Открытием является то, что, оказывается, весь наш ВМФ, существенную часть которого составляют наши славные субмарины, осуществляет свои маневры ради того, чтобы склонить на свою сторону членов Нобелевского комитета по литературе. Загадкой же для меня стало, почему, если наши подлодки так действуют на членов Нобелевского комитета, они не присудили премию писателю Прилепину или тому же Проханову, поскольку что тот, что другой имеет не в пример большее отношение к силовым структурам, чем Алексиевич. 
Но точнее всех высказался по обсуждаемому вопросу политолог Сергей Марков: "Вручение Нобелевской премии писательнице Светлане Алексиевич как нельзя на руку исламским террористам". Я когда это прочитал, то просто размяк от нахлынувших воспоминаний молодости. Еще бы сказал: "льют воду на мельницу", - вообще было бы замечательно. Но и так хорошо. И дальше политолог Марков перешел к конструктиву: "Россия должна ответить асимметрично... Я бы предложил учредить собственную Нобелевскую премию, тем более, что Нобели - это фактически наши русские, петербургские промышленники, и провести церемонию, допустим, в сирийском городе Алеппа, который на днях будет захвачен нашей армией". Конец цитаты. 
Нет, я отказываюсь это комментировать. Поскольку любой комментарий будет только снижать впечатление от этого творения политолога Маркова. Такой бриллиант надо экспонировать без оправы.
Вот такая, в общем, обычная реакция в России на признание инакомыслящего. Люди, которые искренне радовались за Светлану Александровну, тоже наговорили странных вещей. Поэт Дмитрий Быков зачем-то вспомнил химеру "русского мира", мол, это вот премия представительнице настоящего "Русского мира", человечного и доброго, а не того, где бегают моторолы и сбрасывают бомбы. Кто-то радовался за то, что вот, наконец, премия вернулась к русскоязычному автору, кто-то выяснял, какой народ, белорусский или русский, имеет больше прав на эту славу.
За всеми этими суетливыми словами потерялись две, на мой взгляд, важные вещи. Светлана Алексиевич получила мировое признание за свой личный каторжный труд на протяжении более чем трех десятилетий. Труд, результатом которого стала обжигающая правда о нашей советской цивилизации. Которая совсем не погибла в результате "крупнейшей геополитической катастрофы", а продолжает жить и отравлять окружающее пространство. 
Теодор Адорно сказал, что "писать после Освенцима стихи - это варварство". Писать стихи, конечно, продолжают, но все, что происходило в XX веке, не могло не сказаться на самой технике литературного творчества. И то, что для многих российских писателей эталоном все еще являются "сочинители историй", а для публики писателями являются Минаев и Прилепин, свидетельствует о фундаментальной периферийности и отсталости нашего литературного процесса, которая стала, возможно, результатом глубокой социальной деградации постсоветского пространства.
Поэтому я не разделяю надежд Олега Кашина, который высказал предположение, что Нобелевская премия Светлане Алексиевич позволит компенсировать тот дефицит нравственных авторитетов, который столь пагубно сказывается на состоянии общественного сознания в странах бывшего СССР. К сожалению, ни в Белоруссии, ни в России, ни даже в Украине ее слова не станут набатом и мало что изменят. Причин тому много. Одна из них та, что все три наши культуры - и белорусская, и украинская и российская - потеряли былую литературоцентричность. Поэт и писатель перестали быть чем-то большим, чем поэт и писатель. И литераторам к этому надо бы уже привыкнуть. А за Светлану Алексиевич очень радостно. Она эту премию заслужила давно.

 

Иосиф Бродский. Нобелевская лекция.

<...>

"Пишущий стихотворение пишет его прежде всего потому, что стихотворение - колоссальный ускоритель сознания, мышления, мироощущения.
Испытав это ускорение единожды, человек уже не в состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого процесса,
как впадают в зависимость от наркотиков или алкоголя. Человек, находящийся в подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом."
Иосиф Бродский. Нобелевская лекция.

 

Два лауреата

Алексей Рощин: Дается голос "статистам истории" - тысячам "непримечательных", но подлинных людей

update: 11-10-2015 (09:15)

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5619FABE514D5

Алексей Рощин
Livejournal

Напрашивается параллель между двумя лауреатами - Солженицыным и Алексиевич. Любопытно, что самая многочисленная ныне группа политически озабоченных блогеров - "уязвленные патриоты" - ненавидят их примерно одинаково, но обвиняют ровно в противоположном.

(тут надо сделать оговорку, а то некоторые не понимают разницы: естественно, любое "большинство" среди пользователей Фейсбука или других соцсетей, которые хотя бы иногда открывают записи "про политику" - это ничтожное (1-2%) меньшинство от всего населения богоспасаемой РФ. В этом надо четко отдавать себе отчет. Реальное большинство "про политику" не читает. Оно вообще не читает - ни книг, ни журналов, ни газет, ни сайтов, очень смутно представляет себе, кто такой Солженицын и уж совсем не имеет понятия ни о какой Алексиевич, хоть бы ей дали три премии разом. Да, и про Нобелевскую премию реальное большинство максимум "что-то слышало". Все "бурления в этих ваших энторнетах", на фоне реального большинства населения - это до сих пор не более чем бури в стакане воды).

Так вот, в спорах с "патриотическими блогерами" о Солженицыне, прежде всего, конечно, о его "визитной карточке" на Западе - "Архипелаге ГУЛАГ" - приходится чаще всего сталкиваться с "наездами" прибилизительно такого рода: "Ой, да что этот "Архипелаг" - это же все ЛИТЕРАТУРА! Чему там верить? Это ж художественное произведение, он там все напридумывал!" А когда говоришь про то, что Солженицын базировался - и сам об этом прямо говорил - на своих многочисленных беседах с людьми, реально прошедшими ГУЛАГ и делившихся собственными воспоминаниями, почему, собственно, "Архипелаг" и воспринимается всеми как именно "человеческий документ" огромной силы - тут наши "советские патриоты" мгновенно превращаются в дотошных архивариусов и начинают требовать "входящие и исходящие", ФИО, справки из ИТУ, характеристики с места работы и вообще любые "доказательства" реального существования тех, с кем Солженицын разговаривал. Ссылки на то, что сам по себе сбор такой информации Солженицыным при Соввласти приравнивался к "антисоветчине" и он просто не мог давать личные данные собеседников, не рискуя их подставить, "патриотами", естественно, игнорируются. Как классический бюрократ, "патриот" удовлетворенно констатировал отсутствие "бумажек с печатями" и заключал с пренебрежением - нет, ЛИТЕРАТУРА это всё! Негодно!

Если теперь вернуться к Светлане Алексиевич, мы заметим, что с ней все наоборот: дружный вой тех самых людей, которых перекашивает от самого имени Солженицына, теперь обрушился на Алексиевич, но ее клеймят позором за то, что у нее, дескать, НИКАКАЯ НЕ ЛИТЕРАТУРА! Как же, мол, так? Это ж журналистика! Это ж публицистика! Она ведь просто реальных людей опрашивала - за что ж ей премию?!

И "патриоты", уязвленные в самое сердце еще той премией Солженицыну, теперь с возрожденным пылом обличают и Нобелевский комитет, и саму премию за то, что она "совсем потеряла свой престиж", "дают черт знает кому" и "это политическое решение".

Самое же, конечно, смешное во всем этом, что и "Архипелаг ГУЛАГ", и, скажем, "Цинковые мальчики" Алексиевич - это, безусловно, вещи одного типа. "Литература факта", "социологическая литература" - можно называть по-разному. Это литература без героя и сквозного сюжета, в которой грандиозный художественный эффект достигается из-за того, что дается голос "статистам истории" - тысячам простых "непримечательных", но, главное, подлинных людей, которых засасывает в историческую мясорубку.

И то, что Солженицына и Алексиевич одни и те же люди обличают за ровно противоположное, говорит о том, что на собственно "литературу", какой бы она ни была, обличителям наплевать. Им не нравится СОДЕРЖАНИЕ текстов нобелевских лауреатов. Хотя содержание там предельно простое и сводится, собственно, к двум словам - "Людей жалко!"

Жалость - именно то чувство, которое никак не может допустить в себе истинный "патриот-государственник". Ведь как он тогда разрешит государству убивать - всех, в том числе и себя самого?

  

Светлана Алексиевич: Коллективный Путин

В немецкой газете Frankfurter Allgemeine весной 2014 года вышло эссе Светланы Алексиевич - блестящего мастера художественно-документальной прозы, автора таких книг, как "У войны не женское лицо", "Цинковые мальчики", "Чернобыльская молитва", "Время секонд хэнд", лауреата Нобелевской премии по литературе - 2015. DW публикует это эссе с некоторыми сокращениями.

http://www.dw.com/ru/%D1%82%D0%B5%D0%BC%D1%8B-%D0%B4%D0%BD%D1%8F/s-9119
Дата 08.10.2015

...Рейтинг Путина зашкаливает. До оккупации Крыма довольны деятельностью президента были 27%, а сейчас - 67% населения. После долгих лет унижения все хотят "маленькой победоносной войны". Все настроены на реванш за 1991-й год. Поражает, что даже молодежь заражена имперскими амбициями. "Классный мужик Путин, - это первое, что я услышала на московском вокзале. - Севастополь - русский город. Крым должен быть наш".

Говорят: Путин... автократия... Но автократия живет не в вакууме. Речь должна идти о коллективном Путине. Крым - это болезненная тема. До XVIII века он был татарский, с XVIII до XX века - Крым русский. Поэтому Крым - наш, у нас его несправедливо отнял по пьянке Хрущев и задарил Украине. А сколько там русских могил! И мнения поляризуются: от "спасем наших братьев", до "надо сбросить на хохлов пару атомных бомб".

Недалеко от Красной площади я наблюдала такую картину: двое молодых людей стояли с плакатом: "Прохожий! Сколько детей, братьев, соседей ты готов похоронить, чтобы Крым стал частью России?" При мне ребят обзывали фашистами, бандеровцами, американскими прихвостнями. Крыли матом. Старые женщины плевали в них. Порвали плакат. Какие-то мужики с распахнутыми полушубками и массивными крестами на груди привели омоновцев: "Заберите этих юродивых в участок, а то мы им суд Линча устроим". Подъехал полицейский автозак и ребят увезли...

Путин сделал ставку на низменные инстинкты и выиграл. Даже если бы завтра Путина не стало, куда бы мы делись от самих себя?

Я присутствовала на двух митингах: за войну и против войны. Митинг за победу в Крыму собрал 20 тысяч человек с плакатами: "Русский дух непобедим!", "Не отдадим Украину Америке!", "Украина, свобода, Путин". Молебны, священники, хоругви, патетические речи - какая-то архаика. Шквал оваций стоял после выступления одного оратора: "Русскими войсками в Крыму захвачены все ключевые стратегические объекты. Заблокированы органы местного самоуправления, места дислокации украинских войск. Взяты под контроль вокзалы, аэропорты, узлы связи..." Я оглянулась: ярость и ненависть на лицах. Как совмещается все это с хорошей одеждой, современными машинами и кафе, поездками в отпуск в Майами или в Италию?

На митинг против войны собралось всего несколько тысяч человек, шли и скандировали: "Миру - мир! Нет войне!", "Юродивые! - кричали им с тротуаров. - Враги России! Хотите НАТО с базой в Севастополе?" Вот рядом со мной стоят два человека, и я вижу, как у них наливаются кровью глаза...

В такие минуты мне вспоминаются документальные кадры ввода русских войск в Крым: шли "камазы", военные тягачи, бронетехника. Вокруг раскрытых люков сидели солдаты, у них на всю мощь гремели магнитофоны. Неслась на всю мощь песня: "Праздник к нам приходит! Праздник к нам приходит!" У этих ребят с Рязани, Твери, Сибири не было денег приехать в Крым туристами, приехали на бронетранспортере. Я где-то это уже видела: на советской войне в Афганистане. То же вранье и невозмутимость диктаторов: "По просьбе правительства Афганистана введен ограниченный контингент советских войск... Наши войска вошли в Афганистан, чтобы туда не вошли американцы... Наши границы на замке..." Через десятки лет тот же сценарий повторился - в Абхазии, Грузии...

Надвигается что-то страшное и кровавое. Мой отец - белорус, мать - украинка. И так у многих. Триста лет мы жили в одной стране. Смешалось все: семьи, культура. Первую и Вторую мировую войну прошли вместе. Самое страшное, что можно представить - войну России и Украины. Чужих в этой войне не будет. И победителей тоже...

Сегодня друзья написали, что у них на Украине началась всеобщая мобилизация, по Крещатику ходят люди в камуфляжной форме, оружие в чехлах. Бой барабанов. "Куда собрались?" - "Москалей потрошить за Крым".

Страшно! Непонятно! Как у Толстого: никто этой войны не хочет, а она надвигается.

Но даже в такие минуты украинцы умеют смеяться. Рассказывают свежие анекдоты. У Януковича спрашивают: "Как это Путин напал на Украину?" - "Я его попросил". - "А как вы до этого додумались?" - "Он меня попросил".

Бывший полковник КГБ льстит себе мыслью, что останется в истории собирателем русских земель. Как написано в летописи: "Отсюда есть и пошла земля русская". Кому-то в Кремле кажется, что Донецк и Харьков - это тоже русская земля. Жители Крыма могли бы проголосовать за возврат в состав России и без подсказки Москвы, потому что русских там большинство. Но, похоже, Кремлю нравится поиграть мускулами. Попугать. Они там, в Кремле, не могут поверить, что на Украине произошел не нацистский переворот, а народная революция. Справедливая. Украинцы увидели брошенные имения этих господ с позолоченными унитазами. Как номенклатура советского времени, они думали, что власти позволено все, и она неответственна перед обществом. Но люди за 20 лет изменились. Первый Майдан вырастил второй Майдан. Люди сделали вторую революцию, теперь важно, чтобы политики ее опять не проиграли.

Недалеко от моего дома в Минске стоит памятник украинскому кобзарю Тарасу Шевченко. Каждое утро я вижу, что памятник обсыпан цветами, догорают поминальные свечи. Первые дни на тех, кто приходит сюда, составляли протоколы, везли в полицейский участок. Тогда таких людей было десятки, а теперь сотни. Полицейские не могут арестовать всех людей, утром к памятнику приезжает машина и арестовывает цветы. Но я знаю, что утром будут новые цветы...



Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"