Желтые кожаные сапоги до колен, черные обтягивающие лосины, серебристо-серая элегантная курточка - мой взгляд в момент охватил ладную фигурку Веры. Я ожидал ее внутри станции метро и пришел заранее, но она каким-то образом прошла сквозь меня в узком корридоре, если такое возможно. В итоге, Вера первая окликнула меня со спины - удивительно, что узнала, если она все же не проходила сквозь меня.
Девушки, привыкшие ходить с левой стороны от мужчины, не могут идти справа - я в этом убеждался много раз. Наверное, это также работает наоборот, но я ни разу не встречал девушку, которая бы приучилась ходить справа. А с какой стороны ходят девушки у левшей?
Вера непроизвольно толкала меня локтем, оказавшись справа, и вовсе не замечала этого. Всю дорогу мы говорили только о ней, темень согревала нас по пути от одного скудно освещенного фонарного столба до другого. Вместе с рахитичным светом фонари источали холод последнего осеннего дня в этом году и каждый из них, как сговорившись, отчетливо и непререкаемо вырывал из сумрака ночи верино лицо, поражавшее меня своей красотой, от которой я основательно отвык за полгода (так давно мы не виделись).
Я долго договаривался с охранником, чтобы он позвонил нашему другу. Эти странные переговоры имели форму пререканий, но я не заморачивался объяснением, почему "игрушечный полицейский" три раза переспросил, кто нам нужен, и раз пять уточнил наши имена. Потом мы долго ждали, сидя на огромном диване в лобби здания, пока Стеф соизволит спуститься за нами - мы пришли минут на десять раньше оговоренных шести вечера.
Под курточкой обнаружилась черная блуза; в плотной на вид ткани явно присутствовал лен и еще что-то, предотвращающее ее от помятостей. Верх туго натянулся, и мне впервые пришло в голову, что, возможно, у женских блуз существует дополнительный размерный показатель, иначе как блуза могла одновременно обтягивать настолько выпуклую грудь и не висеть мешком на животе. Попытался представить эту блузку на плоскогрудой девушке - будет безобразно топорщиться.
Громкий голос Веры отражался от стенных панелей и гранитных плит пола и разносился по всему этажу вплоть до лифтовых шахт. Охранник делал старательный вид, что не прислушивается - да ему и не надо было прислушиваться. Чувствуя себя как на сцене, я вставлял фразы нарочито громко и с хорошей дикцией - пусть случайные зрители оценят.
- Мне очень нужна работа! Ты поговоришь с N? - вопрошала моя знакомая.
- Обязательно. Могу организовать тебе с ним встречу за обедом.
- Не надо ждать встречи, поговори с ним прямо завтра - ты получил мое резюме? Я могу с ним потом встретиться.
И так продолжалось на протяжении пятнадцати минут, пока мы ждали Стефа. С десяток жильцов с собаками и без и разносчик пиццы прошли за это время мимо нас. Я бы не удивился, если бы один из них остановился и предложил Вере работу, но этого не произошло. А в какой-то момент я прямо ожидал, что охранник вот-вот выйдет из-за своей конторки и заявит, что его сестра, знакомая, знакомый знакомого как раз ищут такую девушку как Вера, чтобы занять ее в сфере услуг.
- Мне нужно себя содержать, - продолжала моя подруга, затем переключилась на воспоминания о предыдущей работе. - ... дал мне свою визитку, а потом вице-президент N дал мне свою визитку тоже и просил позвонить, а мой начальник мне сказал: "Вера, это замечательно, что ты установила хорошие отношения с N, у нас большие планы по сотрудничеству с..."
- Ты уже позвонила всем своим знакомым вице-президентам? - интересовался я, давая банальные советы с умным видом умудренного опытом консультанта по трудоустройству, - Что, написала каждому имэйл? Этого недостаточно, нужно позвонить.
Стеф, остановившись по дороге полюбезничать с охранником, повел нас в квартиру. Увидев мужчин рядом, я не мог не отметить некоторого сходства между ними, чем поделился с Верой, впервые понизив голос. Упомянутое сходство я назвал фамильным, развесилив нас обоих.
Вера отказалась снимать сапоги, Стеф не настаивал. Предназначавшийся Стефу шоколад я подарил Вере еще в лобби, рассудив, что ей ведь 'надо себя содержать', а у Стефа и так все в порядке. Например, собственная квартира имеется (Вера принципиально жила в съемной из-за тяги к мобильности и независимости). Принесенное мною вино пришлось всем по вкусу: я рассказал правдивую историю о том, как один умирающий от подагры турист-итальянец раскрыл мне секрет лучшего вина своей родины, и как я разыскивал оное везде и повсюду, что стоило мне немалого состояния, потраченного на разъезды по городу на общественном транспорте.
Тонкие губы, изумительно красивой формы маленький носик. Однажды я гладил его кончиками пальцев, прижимая к нему мокрый платок, впрочем, я был виноват в том, что, пошатнув какую-то модерновую 'инсталляцию', уронил что-то типа рейки девушке на лицо. Это и вызвало кровотечение. Вера была в ярости, но вовсе не на меня, а на неведомого дизайнера-установщика инсталляции. Ему повезло, что он не оказался поблизости, думаю я. Две верины подружки, серые мышки в синих чулочках, многозначительно на меня смотрели, воображали, наверное, что я ловлю кайф, а мне было по-настоящему жалко верин нос, я очень надеялся, что он не сломан, на нем не останется горбинки или шрамика. Но все, слава богу, обошлось. Я потом встретил автора композиции. Прогуливаясь по бульвару, он размахивал пресловутой рейкой. Мне ничего не оставалось, как послать в его сторону геометрическое тело стальной конструкции. Пиф-паф. Вот так.
- У тебя очень красивый нос, Вера. - произнес Стеф. - И зубы очень красивые. Покажи их еще раз.
- У меня ни разу в жизни не было кариеса, - сказала Вера, продемонстрировав самую каплю приоткрытый ротик, и то я это видел только мельком - девушка сидела на диване между мной и Стефом, и когда она повернула голову в сторону моего товарища, мне достался только куцый вид сбоку. Потом я обнаружил, что можно смотреть на Веру в зеркало, но оно висело настолько неудобно, что у меня затекла шея, и я вместо опосредованного наблюдателя снова превратился в непосредственного.
- Это называется интактные зубы, - вставил я, затем сделал смешной, как мне показалось, комплимент. - У тебя красивые уши, но их не видно из-за волос.
- Терпеть не могу девчонок с лопоухими ушами, которые выставляют их на показ, - прокомментировала Вера, у нее самой ушки вовсе не были оттопыреными.
- Однажды я работал с такой, у нее уши выглядели вот так, - показал я, подумав, что моими ушами гордиться нечего, а я зачем-то их демонстрирую да еще в положении торчком. - Она из твоего города, кстати, Стеф. Брюнетка со светлыми глазами, что необычно, - продолжил я, мучительно пытаясь вспомнить имя, на случай если им поинтересуются, но этого не произошло. - Однажды она приехала в контору на машине, поднялась в лифте на шестой этаж, зашла в уборную, а когда вернулась, у машины не оказалось руля. Полиция опечатала лифт и увезла кабинку в свое отделение, а моя коллега осталась в конторе наподобие Бартлеби, так как не могла попасть домой.
- А мне карие глаза нравятся, - вставил Стеф.
Верины глаза соответствовали его вкусу.
- Мне карие тоже нравятся, а еще серые, темно-серые. Я знал двух девчонок с безумно красивыми темно-серыми глазами: брюнетку и светловолосую.
Рука Стефа находилась за спиной у Веры, иногда он прикасался к девушке, чтобы потрепать по плечу или подержать недолго за руку. Ревнивой зависти я не испытывал - мы давние приятели, хоть и видимся редко, и я знал, что у Стефа с Верой отношений быть не может. Да даже если бы и могли быть, мне какое дело?
- Встань, - предложил я Вере, пояснив, что в стоячем положении с нее вмиг слетят крошки. Она отмахнулась в отрицании очевидного факта, что на ее бедрах нашли приют с пяток желтых крупных и еще несколько мелких крошек от картофельных чипсов, которыми мы лениво перекидывались со Стефом. Я бы с удовольствием отряхнул их сам, но вовремя сообразил, что Вере это не понравится. Что касается крошек - отвыкнув от девушки, я идеализировал собственные представления о ее образе, в котором не было места никаким изъянам, мне также всегда казалось, что сама она по натуре перфекционистка. Я спросил напрямую и получил утвердительный ответ.
Взяв в пучок тремя пальцами несколько десятков волос девушки у самых кончиков, я принялся колоть ими подушечку указательного пальца другой руки. Через пару минут это безобразие было пресечено с заявлением о том, что прикасание рук к волосам портит последние. Стеф и я выразили недоверие и пытались подвести научную базу под доказательство обратного, но не преуспели в этом.
Потом последовал рассказ о последних любовниках Веры, она показала фотографии двух из них на телефоне, попутно невозмутимо признавшись, что хранит в коллекции фотографии всех бывших.
- Обычно после месяца становится понятно, что он мне не подходит, и я его бросаю.
- И что, они не канючат под дверью? - живо интересуюсь личной стороной жизни Веры.
- С некоторыми я общаюсь до сих пор. Один из бывших, очень приятный молодой человек, хочет возобновить отношения, но нет. А мой последний очень плохой, действительно очень плохой. Армянин, зубной техник, - скромность не позволяет мне выяснить подробности плохого поведения зубного техника (извращенец, разбрасывает носки по углам, принципиально не моет посуду), вместо этого задаю другой вопрос.
- Ты же, вроде, только с православными встречаешься?
- С христианами вообще, не обязательно православными. Поскольку он не был мусульманином, я решила попробовать. Бр-р-р.
- Он осматривал твои зубы? - спросил Стеф, а меня подмывало спросить, полощет ли Вера рот после каждого поцелую взасос, а то ведь мало ли у кого кариес может быть, но я не спросил, зато представил сцену.
Любовники угомонились, прекратив возню под одеялом, бутылочка освежителя для рта извлекается из-под подушки (крупный план этикетки в свете одинокой звезды на пустом небе, затем снова общий план), в темноте слышатся булькающие звуки и сплевывание в гулкий металлический тазик.
- Ты неуверенный в себе маменькин сынок, - выдала Вера емкую характеристику Стефа.
Я такого откровения не удостоился - мы с ней никогда не пытались строить отношений, и на то были причины - я не христианин.
- Скажи, ты хоть раз ела в "Макдональдсе"? - интересуюсь в ответ на отказ Веры участвовать в заказе какой бы то ни было еды из фаст-фуда. В итоге, мы вообще ничего не заказали. Я первым воспротивился, заявив, что будет странно пожирать пиццу вдвоем, если в комнате присутствуют трое: как вариант, мы отравимся недоброкачественными продуктами и умрем, а у Веры могут быть из-за нас неприятности.
- Один раз в жизни, а потом три дня болела. Я никогда больше не ела фастфудовскую еду.
- Салатами питаешься, значит. А мясо ты ешь?
- Три раза в неделю.
- Небось, свинину не ешь вовсе.
- Не ем, только органическую курицу и телятину.
- А твои любовники все в хорошей форме? - теперь интересуется уже Стеф.
- Конечно.
- У всех пресс в кубиках?
- Ага, мне хочется, чтобы мужчина был одновременно умным и подтянутым.
С момента последней встречи Стеф немного расплылся вширь, и это явственно видно под рубашкой. Я поймал себя на мысли о том, что мне непроизвольно захотелось втянуть живот, а потом сообразил, что это вовсе незачем, а все верины любовники - включая будущих - могут выстроиться в очередь для проверки моих "кубиков".
- Ты сейчас где живешь? - спросил меня Стеф.
Я назвал адрес, Вера непроизвольно дернула головой, но вопросов не задала, почему я переехал из ее района в очень дурное место.
Расстался с Верой у той же станции, где ее встретил, и пошел пешком домой через полгорода, уточнив у девушки, что ее не нужно провожать. Предложил одолжить свой револьвер, но она отказалась.
***
Таракан забежал под диван, стоило включить свет. Трубы в совмещенном санузле пели свою обычную мелодию, влажный конденсат частично стек на пол по холодному металлу. Потертые обои встретили меня ликами двух придуманных мною святых, что я изобразил на них неделю назад с помощью балончиков с краской. Рисовать граффити у себя дома - верх идиотии, но мне на это наплевать. На улице, увидев мое искусство, меня еще побьют, пожалуй, за бесталанность, а дома увидят только гости, благожелательно настроенные по отношения к хозяину (наверное).
Постная каша для себя, отборная мясная вырезка для Кота. Я нарезаю мясо тонкими ломтями, а серый в черную полоску кот нарезает круги вокруг меня. Иногда он становится на задние лапы, а когтями вытянутых передних достает до кромки стола - это намек поторопиться.
- Сейчас все будет, Котя, подожди, - в ответ слышится нетерпеливый мявк, который уже не прекращается до того самого момента, когда миска с мясом оказывается на полу. Голодные вопли сменяются довольным урчанием - моя рука гладит лоснящуюся шерсть. Стоит убрать руку, и котовья трапеза становится практически беззвучной: ему все же трудно одновременно есть и мурлыкать.
В голове роятся мысли, вызванные вчерашним свиданием с Верой. Но я запланировал падение на глубину Марианской впадины именно на сегодня и не отступлю. Беру утюг в фабричной упаковке и стучусь к соседке, что звала меня в гости каждый день, масляно улыбаясь прокуренной улыбкой. Утюг я ей давно хотел подарить, заметив какой помятый вид имеет ее повседневная одежда.
- Заходи, - молодое накрашенное лицо а-ля индейский вождь на пау-вау. Замеченная третьего дня опухлость никуда не делась, став, по-видимому, постоянным признаком; цветная блуза в безвкусных пятнах узоров; ниже - обтягивающие джинсы с белесым пятном на бедре.
Влажный чмок в щеку и соседка закрылась в ванной комнате. Я успел осмотреться, но не заскучать. Книжные полки, заполненные белибердистикой в ярких тонах обложек, только на шкафу пятьдесят книжек в серых переплетах разных тонов являли моему глазу приятный контраст. Груды колготок со "стрелками", залитыми лаком для волос для защиты от расползания, кучи носков и лоскутов для штопки - немедленно развел костер и сжег их все без остатка, рассчитывая на благодарность хозяйки.
Некрасивая неухоженная девушка без одежды еще более омерзительна. Вид многочисленных родимых пятен цвета увядших лепестков герани и кожной сыпи будут преследовать меня в кошмарах, а неприятная на ощупь кожа с подтекстом из жировых отложений, кажется, обнаруживается даже на пятках. Мне неприятно такое непристойное соседство в одной комнате, не говоря уже о том, чтобы разделись с ней ложе. Но пришло время совершить прыжок в пучину бездны полного падения. Закрываю глаза и лечу на дно глубочайшей впадины, лишь ветер свистит в ушах.
Мозг работает с четкостью и скоростью квантового компьютера. Находясь на самом дне, я смотрю вверх и мне открываются многие истины и истинные причины многих поступков - своих и чужих. Такой ракурс самый верный, поскольку совершенно точно известно расстояние до макушки каждой из пройденных ранее вершин - как раз вид на них сверху обманчив.
Свидание с Верой помогло, она никогда не узнает (не узнает?), как сильно она поддержала меня тогда. Возможно, что только благодаря ей я справился и не потерял контроля над собой, и она это предвидела, безбоязненно оставив мне мой револьвер.
Духовно переродившись, я стал готов познать все местные тайны. Ведь всякий великий город живет собственной жизнью, как и любая другая разумная сущность. Достаточно лишь быть внимательным наблюдателем, чтобы заметить ее проявления, но чтобы постичь неуловимую для обычного взора изменчивость и заглянуть за тщательно выстраиваемые для защиты от посторонних декорации, необходимо быть принятым в близкий круг, получить приглашение и банально прозреть.
Я открываю глаза и начинаю восхождение.
Девушка сидела на ступенях картинной галереи и увлеченно читала книжку. Одетая в легкий бежево-желтоватый плащик поверх белой блузки, в короткой черной юбке и колготках, она расположилась на по-декабрьски холодном бетоне так, словно кругом была летняя теплынь. Что еще было странным - часы на доме напротив показывали два часа утра. Девушка не отрывала взора от страниц, не было похоже, что она кого-то ждала; редкие прохожие не бросали на нее косых взглядов, видимо, не замечая никакой странности. Лицо ее не являлось ни красивым, ни симпатичным, обычное миловидное лицо молодой женщины, одежда чиста и опрятна, девушка осталась бы незамеченной, сиди она у фонтана в жаркий день с этим своим невозмутимым видом. Я подозревал, что никакой девушки здесь не было еще минуту назад, что она появилась лишь за мгновение до того, как мой взгляд упал на вход в музей, и что, возможно, я единственный, кто ее видел.
Мне было достаточно этого знака: город готов меня принять - и я внутренне собрался, предчувствуя и надеясь, что назад в свою ужасную берлогу на улице N, где я проходил самоназначенную терапию (скудное питание, грязевые ванны, примитивное общение, сниженные потребности, беспросветное будущее), я больше не вернусь.
Я шел по улицам с дремлющим котом на руках в поисках очередного знака, не подозревая, что город уже принял меня в свое лоно. За поворотом, перестав притворяться, дома выросли на меня, сузив улицы как встарь, и сменили цвета; их окна вытянулись, стены покрылись изображениями, которые я подверг внимательному изучению. Тюльпан, орхидея и лилия олицетворяли трагедию, гибель и смерть; маки - успокоение; роза и нарцисс - чистую красоту; дерево - рай; подсолнух - сияние солнца, колокольчик - желание; лебедь с изогнутой шеей - обреченность; На одном прихотливом и ассиметричном фасаде дома присутствовал павлин как аллегория экзотики. Орнамент, будучи органической частью здания, нес особые ритм и настроение, созвучное моему, перетекал внутрь дома, превращаясь там в узоры на стенах - я туда заглянул - и витражах дробных окон.
Это мой дом, отчетливо ощущаю и чувствую его; Кот безбоязненно, слегка вальяжно переступает порог и даже не принюхивается к запахам, а смело входит в прихожую. Следую за ним по лестнице на верхний этаж и с удивлением набредаю на домашнюю часовню - даже не знал, что она есть во мне.